- Ну вот, - сказал я, - теперь вылезай и ищи клад Эванса - это и есть та самая наивысшая точка острова... Синди, дай нам наши координаты!
      Последнюю фразу я бросил в микрофон.
      - 15° 25' 07" северной широты, - доложила Синди.
      - Долготу можешь не давать, - прервал я ее.
      - Что ты там спрашивал? - спросила Марсела.
      - Сущую ерунду, - поиздевался я, - не хочется ли ей солененького? По-моему, на этой площадке просто негде спрятать даже один дайм.
      - Кроме вон той ямки, - возразила настырная креолка.
      Действительно, всего в трех шагах от правой дверцы вертолета, которую Марсела уже успела открыть, ее фонарик высветил заметное углубление. Моя непоседа выпрыгнула из вертолета и подошла к ямке. Я тоже вылез и последовал за ней...
      - Да-а, - протянул я удивленно, - вот это ямка! Это был настоящий колодец - глубину было определить трудно, потому что свет фонаря пробивал тьму всего футов на пятьдесят.
      - Да, - вздохнул я, - тут нужна хорошая веревка...
      - Я видела в кабине моток капронового троса и веревочный трап! - радостно сообщила Марсела, и я понял, что лезть в эту преисподнюю мне все-таки придется. Действительно, трап на вертолете был, как и капроновый трос. Для трапа у правой дверцы вертолета имелся прочный крюк, на который накидывалась верхняя петля со стальным протектором. Защелкнув петлю трапа карабином крюка, я сбросил свободный конец трапа в колодец, обмотался тросом и стал спускаться вниз, укрепив фонарик на специальной защелке вертолетного шлема.
      - Марсела, - сказал я, уже забравшись в колодец по горло, - постарайся без меня ничего не трогать и не орать в колодец, а разговаривать со мной по "токи-уоки". Это очень просто. Если ты не будешь нажимать вот эту кнопку, то будешь слышать то, что я тебе говорю, а если нажмешь, то я услышу то, что ты скажешь.
      Она кивнула, а я полез дальше. Стенки колодца были неровные, но хранили следы ударов киркой. Похоже, что здесь действительно поработал какой-то осел, которому не терпелось запрятать свои сокровища так глубоко, чтобы их никто не смог достать. Единственно, что занимало мою голову, так это то, почему десятки самолетов и вертолетов, пролетавших над Сан-Фернандо, не замечали этой дыры с воздуха, и почему никто из вертолетчиков не догадался приземлиться и посмотреть, что внутри этой дыры. Тогда бы мне не пришлось лезть в колодец, поскольку он давно бы стал туристической достопримечательностью под названием "Пещера Эванса". По колодцу пустили бы скоростной лифт или пробили снизу горизонтальный туннель, после чего каждый желающий мог бы в сопровождении толкового гида за какие-нибудь пять долларов побывать в пещере и убедиться, что никаких сокровищ в пещере давно нет. Конечно, там поместили бы бочку с порохом, пиратское знамя, пару ржавых сабель и пластиковый скелет с аккуратно просверленной в черепе дыркой. Впрочем, это могло случиться только в том случае, если бы к этому времени правительства Хайди и Гран-Кальмаро смогли разобраться, кому принадлежит этот каменный крендель.
      Стофутовый трап кончился, а колодец кончаться не собирался.
      - Марсела! - позвал я в "токи-уоки", - ты меня слышишь?
      Радио хрюкнуло и ответило:
      - Ага!
      - Я сейчас полезу дальше, трап кончился. Через каждые пять минут мигай фонариком.
      Привязав трос к нижней петле трапа самым прочным из морских узлов, которые сохраняла моя память, я обнял трос ногами и стал не спеша скользить по нему вниз. Для страховки я обвязал нижний конец троса вокруг пояса. В крайнем случае, я мог повиснуть в этой петле, словно елочная игрушка, и, уперевшись ногами в стены, смог бы подняться до трапа.
      Однако Бог миловал, и наконец я оказался на твердой почве. Обшарил стены. Сверху мигнул слабенький свет - Марсела была пунктуальна. Радио сказало:
      - Ты скоро там? Мне страшно тут одной!
      - Я только-только добрался до дна.
      - Ну и как, там много золота?
      - По-моему, его тут нет, никогда и не было, - ответил я, освещая фонариком нижнюю часть колодца. Дно его было засыпано гравием, но в самом низу, в боку колодца виднелся полукруглый, очень узкий лаз из тех, что спелеологи называют "шкуродерами". Я присел на корточки и заглянул в лаз, посветив вперед фонариком. Ничего хорошего этот лаз не обещал. Впереди он заметно сужался, к тому же сверху нависали очень острые и, как мне казалось, не слишком надежные камни. Если бы одному из них вздумалось опуститься мне на голову, я даже не успел бы ощутить, как мой череп вместе со шлемом и фонарем превращается в плоскую лепешку. Но это был бы еще лучший исход. Хуже получилось бы, если б камень прилег мне на спину, переломав позвоночник и ребра, но дав возможность сердцу еще немного потрепыхаться, а нервам - донести до мозга всю боль и весь ужас моего положения... Нет, лезть в эту дыру я не хотел.
      Гравийное дно колодца было сырое, судя по всему, во время урагана сюда хлестал ливень. Но вряд ли здесь, на глубине в полтораста футов, вода так быстро успела высохнуть. Лило почти сутки, тут, пожалуй, должно было набраться несколько тонн дождевой воды. И куда же она делась? Я поскреб гравий и обнаружил, что на дне его совсем немного - слой дюймов пять, не больше, а дальше - монолитная коренная порода. Нет, вода ушла отсюда именно в боковую дыру... А раз так, то очень может быть, что откуда-то она вытекает на поверхность... Или, скажем, в океан...
      Не знаю, то ли осознание того, что из дыры можно выйти наверх, то ли еще что-то укрепило мой дух, но я все-таки полез в дыру. Фонарь пришлось снять со шлема и держать в руке. Как выяснилось, ход был не прямой, а извилистый, и именно поэтому поначалу казался сужающимся. На самом деле, он почти на всем протяжении был примерно одного диаметра. Кое-где на стене можно было заметить следы ударов каким-то стальным орудием - то ли ломиком, то ли каким-то шахтерским орудием вроде тех, какими пользовались углекопы в начале века. Но мне уже было ясно, что и колодец, и подземный ход были пробиты водой, а люди только расширили их для своих надобностей.
      Лаз, постепенно расширяясь, уводил меня все дальше от колодца. Все больше чувствовался уклон, я полз вниз головой по сырой, мелкообкатанной гальке. Впрочем, чем круче становился уклон, тем меньше было неровностей и отдельных камешков, а пол лаза ощущался все более гладким и скользким. Вполне могло оказаться, что где-нибудь уклон станет слишком крутым, я начну скользить по нему и долбанусь головой о что-нибудь достаточно крепкое. Однако вскоре я смог сесть - до того расширился ход, а впереди, как я убедился, посветив фонариком, можно было идти пригнувшись. Так я и сделал. Пройдя ярдов двадцать, я смог распрямиться. По полу журчал ручеек - вода сочилась из многочисленных трещин, и здесь вполне мог произойти обвал, чего мне, конечно, очень не хотелось. Здесь было нечто вроде естественного коллектора, многочисленные ручейки отовсюду сливались в один. Ручеек нес с собой песок и мелкие камешки, но лежали здесь и вполне объемистые булыжники. Наверно, когда сюда низвергался ливень, то по этой на первый взгляд безобидной трубе вряд ли можно было идти так спокойно. Скорее всего на конечный пункт, попади я в этот поток, прибыло бы бездыханное месиво, размолотое камнями и водой.
      Но сейчас все было тихо. Ручей стремился все глубже под землю, но течение его пока ничем не угрожало. Уклон достиг градусов тридцати, и я шел теперь, цепляясь за стены, а фонарь опять прикрепил к шлему.
      Еще несколько поворотов, и я ощутил, что постепенно начинаю съезжать вниз по крутизне. Песок и галька сыпались из-под сапог, а плескучая вода ручья била по моим ногам с довольно заметной силой. Мне бы очень не хотелось, чтобы в конечном итоге этот спуск перешел в такой же колодец, как тот, по которому я сюда добирался. Веревки и вертолетного трапа у меня тут не имелось... А уклон уже дошел до сорока пяти градусов, я уже не шел, а потихоньку слезал с горки, ручей же поливал меня брызгами со всех сторон. Хорошо, что комбинезон, рассчитанный на океанское купание, был непромокаемый и имел капюшон-подшлемник. В нем я чувствовал себя почти так же, как в гидрокостюме.
      Лезть дальше, конечно, было небезопасно. Во-первых, следовало подумать, как вылезать обратно. Во-вторых, где-то впереди журчание ручейка переходило в гул водопада, и можно было полететь вместе с этим водопадом в такие тартарары, что меня и за тысячу лет не разыщут. Бывают ведь пещеры глубиной чуть не в полторы - две мили! Черт ее знает, может, эта еще глубже! В конце концов, неужели Эванс был таким идиотом, что спрятал свои сокровища, каковы бы они ни были, в такой преисподней? И как они затаскивали сюда свои бочки или сундуки с золотом?
      Но тут я заметил в пятне света от моего фонаря вбитый в трещину крюк. Нет, это был не современный никелированный крюк-карабин, какими пользуются альпинисты и спелеологи. Это был старинный, грубо кованный, ржавый, вероятно, уже очень хрупкий крюк, который вбили лет триста назад. Веревка, конечно, сгнила еще в позапрошлом столетии, но крюк уцелел. Другие уже давно проржавели и рассыпались в труху, а от этого кое-что осталось. Значит, когда-то у Эванса была проложена здесь более или менее оборудованная дорога, и его матросы таскали сундуки и ящики, держась за протянутые вдоль стен леера, а может, опускали их на веревках, используя крюки как блоки - кто их знает! Так или иначе, у меня опять появился стимул идти дальше, хотя умный человек, разумеется, прежде всего сообразил бы, что если пиратам были нужны веревки, то и мне они рано или поздно понадобятся.
      А шум водопада приближался. Очень скоро я увидел его: ярдах в пятнадцати приплясывавшие вдоль каменной трубы струи ручейка сливались с тугим, мощным водяным снопом, бившим откуда-то сверху, и с гулким грохотом вместе уносились вниз. Водяная пыль засверкала радугой в лучах фонарика, казалось, что стена воды перерубила ход наглухо.
      Совсем веселые размышления пришли мне на ум, когда я, высветив на стене какие-то странные выбоины, обнаружил, что это надпись, порядочно вымытая и стертая, но тем не менее еще читабельная: "Дальше - смерть!" Даже если бы Эванс не вырубил на стене барельеф в виде черепа и костей - я не художник, но вырубил бы лучше! - то и в этом случае я бы ему поверил. Только круглый идиот мог бы сунуться под многотонный удар струи водопада, которая к тому же, поглотив ручей, устремлялась куда-то совершенно отвесно, обдавая потоком ледяного воздуха и сырости. Туда, в эту пропасть, мне не хотелось совершенно.
      Надо было идти обратно - пират, вероятно, был большим шутником или особо изощренным садистом, раз придумал, как через многие годы поиздеваться над соискателями своего наследства. Я нашел место, где можно было присесть, не боясь соскользнуть под водопад, достал из кармана полиэтиленовую упаковку с уже знакомыми мне питательными кубиками и хорошим симпатичным шоколадно-арахисовым батончиком и малость подкрепился. Назад надо было лезть в гору, и это должно было потребовать гораздо больше сил. С удовольствием смакуя сладости, я еще раз обвел взглядом перегородившую мне дорогу водяную стену, пол пещеры. Что-то черное, которое я принял было за камень, попав под луч света, стремительно рванулось к водопаду. Это была здоровенная крыса! Но вот что удивительно: крыса не просто сдуру прыгнула в поток, а аккуратненько пробежав по краю пропасти, скакнула на совсем незаметный уступ слева от водопада и исчезла где-то за водяной стеной!
      Конечно, Богу следовало наказать меня за нахальство. По идее, я должен был слететь в пропасть и найти там свой бесславный конец. Не знаю, с чего бы Господь так расщедрился, но милосердие его на сей раз не знало границ.
      Прижавшись спиной к осклизлой стене пещеры, я подошел к краю пропасти и сделал шаг влево. Если бы я посмотрел, куда ставлю ногу, то есть чуть-чуть нагнул голову, то край водяной стены задел бы меня и сшиб в пропасть. Но не посмотрев, куда я ставлю ногу, я тоже был не гарантирован от падения. Тем не менее мой каблук все-таки нащупал уступ, и я смог даже перетащить на этот уступ вторую ногу, а затем - это было уже совсем безумие! - боком вперед прыгнул туда, где исчезла крыса...
      Как может догадаться читатель, я не полетел в преисподнюю в прямом и переносном смысле. Напротив, я твердо встал на две ноги и лишь после этого рискнул открыть глаза. Справа от меня водяная стена низвергалась из узкой - не более фута шириной - трещины в колодец шириной фута полтора. Глубина его теперь меня не интересовала.
      Пространство за трещиной, как мне показалось, было совсем небольшое и заканчивалось вроде бы тупиком. Но там, на стене этого тупика, имелась весьма примечательная надпись, сделанная тем же горняцким орудием, что и грозное предупреждение на той стороне водопада: "А ты малый не дурак!" И, кроме того, там была изображена остроконечная стрела, указывающая вправо. Там, куда указывала стрела, за выступом скалы находился вырубленный в камне прямоугольный ход со ступеньками, уводящими вниз. Фонарик мой заметно сдал, светил тускло, и я вскрыл запасную упаковку с батарейками.
      Лестница оказалась винтовой и очень крутой - прямо как в башне рыцарского замка. Но все-таки идти по ней было много приятнее, чем ползти по сырому лазу. Шаги здесь звучали особенно гулко и зловеще. Почему-то я по-прежнему мало думал о том, как и сколько времени буду выбираться отсюда, а также и о том, как сейчас чувствует себя Марсела, сидя над дырой и пытаясь услышать что-нибудь по рации, которая, разумеется, передать что-нибудь с такой глубины была бессильна.
      Лестница закончилась, и тут меня ожидал самый неприятный сюрприз. Я осветил фонарем прочную герметическую стальную дверь. Таких во времена Эванса явно еще не умели делать.
      Завершение прогулки
      Такие двери, как та, что преградила мне дорогу, обычно устраивают в противоатомных бомбоубежищах. Конечно, трудно поверить, что Эванс был настолько прозорлив, что предвидел открытия Эйнштейна и Ферми. Скорее всего он был полным болваном даже в ньютоновской механике, а о том, что вещества состоят из атомов, просто не догадывался. Во времена Эванса двери делали из прочного дуба и обивали стальным листом, приделывали к ним замысловато-узорчатые петли и врезали в них какой-нибудь хитроумный замок с секретом, рассчитанным на ребенка из современного детского сада. А эту дверь соорудили никак не раньше, чем в 30-х годах, естественно, уже XX века, когда все полагали, что вот-вот начнется химическая война, но она так и не началась.
      Дверь была выкрашена в темный цвет, краской, применяемой для предохранения канализационных труб от коррозии, и, судя по всему, сделана из прочной броневой стали. Чуть позже я углядел, что массивная дверная коробка из толстенных стальных полос прочно вделана в скалу с помощью мощной, в два пальца толщиной, стальной арматуры и забетонирована. В одном месте бетон, правда, треснул, и крысы, одна из которых привела меня сюда, сделали себе проход. К сожалению, на этот раз воспользоваться услугами крыс я не мог. В их нору я пока не проходил.
      Но самое противное, дверь была абсолютно глухая - ни скважины, ни замка, ни штурвальчика, а я, как назло, не запасся ни динамитом, ни пластиковой взрывчаткой. Впрочем, боюсь, что, взорви я эту дверь - и тайна ее осталась бы навеки не раскрытой, ибо тогда могло рухнуть немало камней. А малым зарядом взрывать эту дверь было бесполезно. Так что стоит порадоваться, что взрывчатки у меня просто не было.
      Теперь у меня было азартное, но довольно неприятное чувство. Я очень хотел попасть за дверь, но при этом хорошо понимал, что вряд ли найду за ней золото Эванса. Дверь, непроницаемая и загадочная, стояла на моем пути, но кто знал, не отделяла ли она меня от смерти? Черт его знает, что могло быть там: ядерный фугас, заложенный на случай вторжения русских или кубинцев, или убежище, подготовленное Лопесом на случай ядерной войны, а может быть, тайный склад наркотиков, привезенных сюда из Колумбии? Во всех этих случаях мое проникновение за дверь ничего хорошего не сулило. И охранники Лопеса, и боевики наркомафии очень не любят, когда посторонние залезают за охраняемые ими стальные двери. Мне вовсе не улыбалось и попасть под лазерный душ вроде того, что демонстрировал нам дон Паскуаль Лопес на асиенде "Лопес-23". Даже если здесь был установлен ядерный фугас - а тут уж без моих компатриотов никоим образом дело не обошлось бы! - то меня смогли бы пристрелить раньше, чем я успел сказать первое слово. Кроме того, мои скромные соотечественники, очень любящие облегчать себе труд, вполне могли установить какую-нибудь автоматизированную систему защиты, которая, скажем, всаживает в неосторожного посетителя пулеметную очередь или сжигает его из огнемета.
      Всякий благоразумный человек на моем месте вздохнул, плюнул бы на эту дверь, а затем спокойно отправился обратно, утешая себя мыслью, что сумел проделать весьма опасный путь и остаться живым. Однако я, хотя и не считаю, что у меня неразвитое чувство самосохранения, иногда впадаю в охотничий азарт, который начисто избавляет меня от вполне закономерных разумных мыслей и придает черты разъяренного матадором быка, который с идиотическим упрямством бодает красную тряпку вместо того, чтобы просто поднять на рога самого матадора. К тому же я стал вспоминать, каким путем я добирался до этой двери, как лез в колодец, как полз по лазу-"шкуродеру", как шел по ручью к водопаду и перебирался через трещину следом за крысой... И все это зря, только ради того, чтобы упереться лбом в черную дверь, плюнуть на нее и вернуться обратно?!
      Сами понимаете, каким я был тогда идиотом! Тем не менее в те времена я был далек от полного понимания собственной глупости, а потому присел на ступеньку лестницы и сжевал еще несколько тонизирующих кубиков с шоколадным батончиком. Подкрепляясь, я разглядывал при свете фонарика дверь, крысиную дыру и стены и при этом еще старался рассуждать логически. Первое, что я установил для себя, это то, что дверь обязательно должна была открываться отсюда, с лестницы. Несомненно, что джентльмены, обнаружившие ход, проделанный Эвансом, и решившие приспособить это помещение для своих дел, нуждались в том, чтобы эта дверь иногда открывалась, иначе они бы просто взорвали лестницу, завалили ее камнем, а выход - замуровали. Из этого же следовало, что помещение, расположенное за дверью, неизбежно должно иметь второй вход. При этом в моей логике было немало уязвимого. Например, если в помещении за дверью был действительно еще один выход, а точнее - вход, то эта дверь могла открываться только изнутри, служа лишь запасным выходом на всякий экстренный случай. Но была и еще одна вещь, которая все же убеждала меня, что этой дверью пользовались и как входом. Я представил себе, что вышел из этой двери и отправился в обратный путь к колодцу: перепрыгнул через трещину, поднялся вверх по ручью, прополз по лазу до колодца... А как дальше? Если там, наверху, нет Марселы, караулящей трап и веревку, попытка подняться по колодцу дело почти безнадежное. Почти никаких надежных уступов и выбоин... Значит, скорее всего люди, установившие железную дверь, прилетали, как и мы, на вертолете - или, может быть, на дирижабле, если дело было в 30-х годах - а потом по веревочке спускались в шахту, приходили сюда и... Наверно, нажимали какую-нибудь кнопку. И где же могла быть такая кнопка? Да где угодно, конечно: на любой стене, на полу, на потолке или под ступеньками лестницы.
      До потолка я не достал бы и решил, что и гипотетические хозяева не стали бы размещать там кнопку, ибо им пришлось бы все время таскать за собой лестницу. Вряд ли среди них мог оказаться субъект с телескопическими ногами или хотя бы имеющий рост выше десяти футов. На стенах, по моему разумению, кнопка была бы слишком заметна, если бы даже ее замаскировали под каким-нибудь камнем. Самое надежное было поискать кнопку под ступеньками лестницы.
      Почему-то мне взбрело в голову, что кнопка должна быть именно под самой последней ступенькой, хотя ее могли пристроить и под любой другой. Но, как водится, дуракам везет: едва я поднял зад со ступеньки, на которой сидел, как обнаружил, что она не составляет с остальными монолита. В кармане комбинезона нашлась прочная закаленная отвертка, рассчитанная на большие болты, я просунул ее в тонкую щель между ступенькой и полом, а затем сумел осторожно сдвинуть ступеньку в сторону.
      Все было просто до идиотизма - кнопка действительно была там. Правда, их было две: красная и черная, здоровенные, диаметром почти в металлический доллар. Вместе с эбонитовым основанием они находились в небольшом углублении, вырубленном в камне, и от них уходили толстые кабели в многослойной изоляции.
      Как выражаются яйцеголовые ученые, "передо мной встала дилемма", какую кнопку нажать и стоит ли это делать вообще? Конечно, одна из кнопок могла открыть дверь, но при этом, как уже знает читатель, могли быть самые разные последствия. С другой стороны, одна из этих кнопок могла включить какой-нибудь механизм подрыва и обрушить на меня несколько тысяч тонн скальной породы. Мне лично хватило бы и двадцати фунтов, чтобы навсегда отучиться от нехорошей привычки лазать по подземельям, но специалисты, изготовившие подрывное устройство, могли оказаться весьма щедрыми людьми.
      Только после десятиминутных раздумий я решил, что вторая кнопка, вероятнее всего, нужна для того, чтобы закрывать за собой дверь. Красная кнопка выглядела слишком зловещей, чтобы я решился нажать ее первой. Когда я нажал черную, не произошло ровным счетом ничего, и тогда меня посетила очередная здравая мысль: а может быть, кнопки давно отключены от источника питания? Если бы вторая кнопка тоже не дала ничего, я со спокойным сердцем вернулся бы к Марселе. Но увы...
      Едва мой палец надавил на красную кнопку, как послышалось легкое гудение, урчание, и дверь, сдвинувшись с места, поползла вправо, погружаясь в широкий паз, прорубленный в стене. Толщина у этой двери была дюймов десять. Едва дверь полностью ушла в стену, как в проеме двери вспыхнул свет. Лампочка, горевшая под матовым стеклянным колпаком, тускловато, но все же освещала коридор длиной в три метра, в конце которого маячила еще одна дверь.
      Конечно, я полез и туда, хотя еще не успел забыть о том, как совсем недавно, удирая с асиенды "Лопес-23" вместе с Марселой, угодил в точно такую же ловушку между двумя дверьми. Правда, перед тем как войти в коридор, я аккуратно заложил ступеньку на прежнее место, хотя, вероятно, из чувства самосохранения следовало уложить ступеньку, то есть каменный брусок длиной в два фута и весом в двести фунтов в паз двери. Думаю, что если бы дверь вздумала закрыться, ступенька дала бы мне возможность спокойно выйти назад, заклинив дверь. Но я об этом, конечно, не позаботился.
      Как и следовало ожидать, едва я переступил порог, то пересек линию фотоэлемента, моментально заставившего дверь закрыть мне путь назад. Мое счастье, что фотоэлементное реле не было подключено к пулемету, ибо, как мне в свое время объясняли, встречаются и такие сюрпризы. Еще раз поздравляю себя с тем, что родился дураком, хотя у покойного мистера Эванса, если помните, было на этот счет другое мнение.
      Под ногами у меня был пол из крупных плиток гранита, грубо отшлифованного, но плотно пригнанного, а на потолке, побеленном некогда и весьма пострадавшем от сырости, виднелись желтые пятна, с которых понемногу капала вода. Это навело меня на вполне приятную мысль о том, что хозяев я скорее всего дома не застану. Тем не менее надо было подумать, как открыть следующую дверь. Толщина первой двери была подозрительно похожа на ту, что имеют двери противорадиационной защиты на атомных объектах. Вторая дверь, точь-в-точь похожая на первую, вызывала те же ассоциации. Не могу сказать, что мне доставило бы особое удовольствие попасть куда-нибудь поближе к активной зоне работающего реактора или хотя бы в хранилище радиоактивных отходов. Я всегда предпочитал смерть от инфаркта миокарда смерти от лучевой болезни.
      Кнопки здесь искать не пришлось - они были присобачены справа от двери на точно такой же эбонитовой панели, укрытой под жестяной крышкой. Я сразу нажал красную, и дверь точно так же, как и первая, поползла в сторону. Однако, если первая дверь ползла молча, то движение этой сопровождалось пронзительным непрерывным звоном. Кого-то явно предупреждали о моем приходе, а у меня даже пистолета с собой не было.
      Следующий коридор оказался длинным, и двери располагались не впереди, а по бокам. Это были самые обычные деревянные двери, симметрично расположенные через каждые пятнадцать футов. Сначала, едва я вошел, на потолке загорелась лампа, и я увидел на первых двух дверях аккуратные таблички с надписями на каком-то европейском языке, для меня непонятном. Слова были очень длинные и, как мне показалось, совершенно непроизносимые, из чего я мог сделать вывод, что этот язык - немецкий.
      Двери были заперты на ключ и заклеены бумажками с лиловыми печатями. То, что на печатях были изображены орлы со свастикой в когтях, меня очень утешило. Действительно, это принадлежало некогда нацистам, а я как-никак, хоть и неофициальный, но представитель державы Объединенных Наций, то есть победитель, и могу в случае чего обрадовать старых ветеранов тем, что вторая мировая война давно закончилась, и они могут благополучно ехать в любую из двух Германий, если, конечно, не замешаны в военных преступлениях. Перспектива встретить кого-либо из лиц моложе шестидесяти лет была весьма маловероятной. Кроме того, опечатанные кабинеты наводили на мысль, что это учреждение прекратило свою работу задолго до моего посещения, так же, как и слой грязи на полу, протечки на потолке и другие, не свойственные немцам приметы запущенности.
      Ключей у меня, конечно, не было - думаю, что нацисты унесли их с собой, но для умелого человека, к тому же вооруженного отверткой, ничего не стоило открыть дверь, сорвав печать уже не существующего государства.
      В комнате справа оказалась гардеробная с пустыми вешалками, лишь на одном крючке висела черная пилотка с орлом - такие, как я знал по фильмам, носили немецкие подводники. Она вся отсырела и расползлась бы в ошметки, если бы я вздумал напялить ее на голову. У меня не было времени заниматься ерундой, и я, вернувшись в коридор, взломал левую дверь. Эта комната была вообще пустой, но в ней за маленькой загородкой находилась лестница, по которой я спустился к двери, завинчивающейся на штурвальчик. Штурвальчик повернулся, когда я попробовал крутить его против часовой стрелки, и дверь открылась. Оказалось, это была небольшая котельная, которой пользовались для отопления этого подземного заведения. Как мне показалось, все было в исправности и хорошо законсервировано. Везде лежал толстый слой смазки, нигде не замечалось никаких следов ржавчины, наверно, и все манометры были в порядке. Где-то поблизости, за одной из стен находились емкости для мазута, откуда тянулись к котлу трубопроводы, впрочем, запускать котел я вовсе не собирался.
      Когда я перешел от первой пары дверей ко второй, то лампочка, горевшая между первой парой дверей, погасла, но зато зажглась та, что была между второй парой дверей. Теперь я сначала открыл правую дверь. Здесь был, видимо, медицинский пункт. Стоял топчан для процедур, несколько стеклянных шкафчиков с аккуратно разложенными хирургическими инструментами, рукомойник. Из крана побежала ржавая вода, чуялся и запах хлора, но хлорировали эту воду, как видно, очень давно, поэтому пить ее я не решился. Лекарств в шкафчиках не было, наверно, потому, что сроки хранения у них должны были быстро истечь. Зато в одном из шкафов я нашел большую партию перевязочных пакетов, запрессованных в целлофан и скорее всего годных к употреблению.
      Из медпункта я, пройдя в одну дверь, вошел в операционную с хирургическим столом и осветительной люстрой, а пройдя в другую, обнаружил рентгеновский кабинет.
      На противоположной стороне коридора была лазаретная палата на десять коек. Койки были не застланы, стояли с голыми сетками. Из первой палаты можно было перейти во вторую, из второй - в третью, а из третьей я попал в комнату, где на стеллажах лежали аккуратно упакованные в прорезиненные мешки матрасы, подушки, одеяла и постельное белье.
      Меня поразило то, что во всем этом нацистском заведении благополучно работало электричество. Совершенно ясно, что подключиться незаметно к электростанциям на Гран-Кальмаро и Хайди немцы не могли, дизельный движок, если он здесь был когда-нибудь, давно бы сжег топливо, а батареи и аккумуляторы давным-давно сели бы без подзарядки.
      Разгадку я нашел в третьей паре комнат. Одна из них была занята пультом управления дизелями, которые находились этажом ниже, на одном уровне с котельной. Дизелей было три, и все они были не менее тщательно законсервированы, чем паровой котел. Здесь же был склад аккумуляторов разной мощности, от маленьких, типа мотоциклетных, до огромных, которыми можно было питать электромоторы подводной лодки. Все они, на мой непросвещенный взгляд, были в полной исправности - только заливай электролит, и можешь пользоваться. Но, конечно, не эта часть электрохозяйства давала ток в дежурную сеть подземелья. В правой комнате я обнаружил действующую гидроэлектростанцию. Наверху был пульт, контрольные лампы которого уже перегорели, но амперметры и вольтметры работали исправно, а под полом обнаружились два вращающихся гидрогенератора с трансформаторами. Я подивился тому, что они до сих пор не истерли свои подшипники, не расцентровались и не проржавели. Через люк я смог проникнуть туда, где можно было с безопасного расстояния поглядеть на то, как бешеные струи воды вращают роторы генераторов. Я сразу понял, что эта вода идет на лопасти генераторов из того самого водопада, через который я перепрыгивал, когда шел сюда.
      В четвертой паре комнат я нашел склад оружия. Справа были сложены в ящиках отлично смазанные пистолеты, автоматы, снайперские винтовки, пулеметы, несколько минометов калибра 81 миллиметр и четыре разобранные на части 37-миллиметровые противотанковые пушки. Слева оказались многочисленные ящики с патронами, минами и снарядами, а также неуклюжими гранатами на длиннющих рукоятках. Отдельно лежали ничуть не поржавевшие штурмовые кинжалы из прочной стали, несколько морских и эсэсовских кортиков, пистолетные обоймы и магазины для автоматов, патронташи, противогазы в ребристых алюминиевых барабанах с масками, пересыпанными тальком, противоипритные накидки, стальные каски, бинокли, полевые телефоны, ремни, фляги, саперные лопатки, ракетницы. По самой скромной прикидке, всего этого хватило бы на целый батальон...