Боже мой, как же я мылся! Я пять раз менял воду, извел массу моющих средств, несколько раз обдавался душем и, лишь когда ощутил, что от меня разит, как от парфюмерной лавки, прекратил сдирать с себя шкуру. Вонь покинула меня, и я наполовину уже стал человеком. Теперь осталось только поесть.
      Вернувшись в салон, я с удивлением убедился, что еще никто не застрелен и даже глаза ни у кого не выцарапаны. Марсела, с заметным смущением глядела совсем не на своих подконвойных, а в сторону, беспечно повесив автомат на спинку стула. Синди, с весьма искусственной улыбочкой, под которой пряталась весьма серьезная злость, листала журнал "Плейгерл", а Мэри, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонями, глядела на Марселу прямо-таки неприкрыто и откровенно. Будь Марсела моей любовницей или женой и будь Мэри мужчиной, то у меня были бы все основания набить ей морду.
      Появился я перед дамами не в самом лучше виде, поскольку ничего похожего на мужскую одежду в каюте не нашел, а прежние плавки, когда я начал их было стирать, просто распались на две независимые половинки и годились теперь лишь на тряпки. Пришлось сделать из полотенца некое подобие набедренной повязки и для страховки затянуть ее пистолетным ремнем.
      Когда я вошел, то первой меня заметила отнюдь не Марсела, а Синди.
      - О, - воскликнула она, - как вы прекрасно выглядите! Вот только вместо полотенца, если хотите, я найду вам плавки. У меня есть темные, почти мужские... Пойдемте, я покажу?
      - Что она там лопочет? - встрепенулась Марсела.
      - Она хочет дать мне свои плавки, - сказал я, - не буду же я ходить в полотенце.
      - Только передай ей, что, если она захочет хотя бы поглядеть на то, что у тебя под полотенцем, я выверну ей матку! - с очаровательной улыбкой пообещала Марсела.
      - Можешь не беспокоиться, - хмыкнул я, - пока не поем, а потом не высплюсь, мужчины из меня не сделает никто. К тому же она влюблена в эту стриженую и просто хочет ее позлить.
      - Дай Бог, - с недоверием произнесла Марсела, - а эта стриженая глядит на меня так, будто у нее спереди что-то выросло. Просто неудобно...
      - Не забивай себе этим голову, - сказал я. - И учти, она, эта Мэри, похоже, очень крепкая, будь начеку и не отвлекайся, иначе она может обезоружить тебя и даже пристрелить. Ты понимаешь по-английски?
      - Очень мало, только когда в магазине у дядюшки работала, несколько фраз выучила, по торговой части.
      - Ну вот, они вполне могли сговориться, пока я мылся. Так что не расслабляйся, крошка! - Я потрепал ее по щеке и сказал Синди: - Идем.
      Насчет нападения со стороны блондиночки я, само собой, не опасался, но вот насчет Мэри действительно следовало побеспокоиться. Правда, вряд ли она напала бы на Марселу с целью убийства. Скорее, речь могла идти о покушении на честь...
      В каюте, которая, вероятно, служила супружеской спальней для лесбийской четы, стоял дурманящий запах парфюмерии и косметики, которую не успел вытянуть ни кондиционер, ни морской ветер из иллюминатора. Беспорядок был жуткий. Смятые простыни и подушки со следами помады и теней, разбросанные по комнате ночные рубашки и пеньюары - все говорило о том, что этим девочкам не было здесь нужды кого-то стесняться. Прямо на туалетном столике совершенно открыто лежали два женских вибратора и резиновые трусы с синтетическими волосами и великолепно отлитой моделью пениса с мошонкой. Все стены были облеплены фотографиями голых девиц разных комплекций и цветов кожи. Были снятые в одиночку, были снятые попарно, а было и несколько таких групп, где в одном клубке сплеталось шесть, а то и восемь голых красавиц, удовлетворявших себя самыми разнообразными способами, за исключением одного - при помощи мужчины. Некоторым диссонансом было небольшое фото симпатичного паренька в очках и строгом костюме, приклеенное скотчем в углу зеркала. Оно было крест-накрест перечеркнуто алой губной помадой и той же помадой прямо на стекле зеркала было размашисто написано: "Вонючка!" - и проведена стрелка, указывающая на фотографию юноши.
      - Ой, у нас так неприбрано... - засмущалась Синди, пытаясь прикрыть какой-то грязной майкой вибраторы и трусы с пенисом. Затем она открыла гардероб и полезла искать мне трусы.
      - Это кто? - спросил я, указывая на фотографию, приклеенную к зеркалу.
      - Это мой жених... - вздохнула Синди. - Бывший, наверно...
      - Почему "наверно"? - удивился я.
      - Потому что я еще не объявила ему о том, что хочу с ним порвать. Сегодня он прислал мне телеграмму, в которой требует, чтобы я как можно скорее приезжала в Нью-Йорк. Наверно, кто-то рассказал ему или намекнул на то, что мы с Мэри... Вы ведь все видели и, наверно, поняли, что мы с ней не просто подруги...
      - Я догадливый, хотя многого все-таки не понимаю. Мне кажется, что вы его любите?
      - Видите ли, он мне очень нравился еще в колледже, но у него было много поклонниц. Ведь это сам Джерри Купер-младший!
      Где-то я слышал эту фамилию, но где - припомнить не мог, а потому сказал с видом знатока:
      - Да, это очень серьезно!
      - Конечно, конечно! - подтвердила Синди. - А кто была я? Совершенно тупая студентка, родители с годовым доходом семьдесят пять тысяч... Правда, с неплохой мордашкой, верно?
      - Да, - кивнул я, мысленно согласившись, что у нее и все остальное было вполне на уровне. Впрочем, поскольку я все еще не пообедал, то прелести Синди были для меня объектом чисто теоретического восхищения.
      - Ну вот, - продолжила Синди, роясь в ящике гардероба, - Джерри, конечно, очень задавался, но все-таки я подцепила его на крючок. Я стала приставать к нему с тем, чтобы он помог мне составлять компьютерные программы, в чем он был очень силен и гордился этим, ну прямо как петух. Все эти дуры, которые крутились вокруг него, как мухи вокруг меда, заходили не с того конца. И те, которые приглашали его на пикники, и те, что зазывали на сейшены, и даже те, которые прямо-таки лезли к нему в постель, были для него примитивами. А я делала вид, что меня интересуют только компьютеры. Боже мой, как я вцепилась в эту науку! Конечно, когда он залезал в глубины и дебри, я помалкивала, но в конце концов я уже могла поддерживать с ним беседу на недоступном для других уровне и добилась главного - он перестал считать меня примитивом и счел, что я не только симпатичная девушка, но и полезный член семьи! Мы решили, что поживем вместе год, он снял небольшой домик, и я туда переехала из кампуса... Вот, кстати, по-моему, эти плавки вам подойдут.
      - Отвернитесь, - попросил я из вежливости. Плавки были вполне подходящие, только очень уж из тонкой материи. Разглядев себя в зеркале, я нашел, что в общем не выгляжу непристойно.
      - Можно? - спросила Синди и, повернувшись, заметила: - Как на вас сшиты! Так вот, я еще не все рассказала. Джерри, конечно, в постели оказался сущим профаном, к тому же интеллект у него явно подавлял все остальные увлечения. Если бы не Мэри, то я была бы в состоянии удавиться от разочарования.
      - А она откуда взялась?
      - Мы с Джерри готовили программное обеспечение для этой "яхты XXI века", а проект делала Мэри. Конечно, не одна, но она возглавляла целую банду инженеров и механиков. Поэтому весь год, который я прожила с Джерри, мы потратили на эту работу, кстати, хорошо заработали - больше миллиона. Но Мэри, поскольку она постоянно приходила к нам, постепенно стала мне больше нравиться, чем Джерри. То, что не успевал дать он, я получала от нее... это не слишком откровенно?
      - Нет, вполне скромно и пристойно, - одобрил я.
      - Джерри Купер-старший сказал, что наша затея с автоматизированием двухсоттонной яхты - ерунда, и из этого ничего не выйдет, но, поскольку у него нашлись лишние деньги от заказа ВМС, он решил попробовать - и вот "Дороти" готова! Мы с Мэри решили доказать, что можем вдвоем, без матросов и штурманов, пройти на ней от Сан-Франциско через Панамский канал до Нью-Йорка, и сделали это осенью. О нашем походе даже был снят телефильм, за нами шли вертолеты и суда береговой охраны. Разве вы не слышали?
      - Я не интересуюсь тем, что происходит в цитадели империализма, - как можно суше сказал я, вовремя вспомнив, что мне надо иногда говорить что-нибудь коммунистическое.
      - Жаль, там бывает много интересного! Ну а после нашего плавания я уже не могла смотреть на него... И это именно тогда, когда он, наконец, заявил, что собирается на мне жениться. Я сказала, что нам с Мэри необходимо еще раз опробовать яхту, но уже не афишируя ничего. И мы поплыли сюда, в Карибское море. Но кто-то из журналистов, конечно, разнюхал и тиснул статейку, где намекнул, что у нас с Мэри - роман. И вот сегодня утром пришел факс от Джерри, где воспроизведена копия статьи, а также его письмо, где он просит меня опровергнуть писаку, то есть приехать в Нью-Йорк и выйти за него замуж. Мэри готова меня отпустить, но я-то знаю, отчего она так смотрит на вашу девушку. Она хочет, чтобы я стала ее ревновать... Вот дурочка, правда?
      - Ладно, - сказал я, - идемте в салон, а то и нас в чем-нибудь заподозрят.
      Марсела и Мэри поглядели на нас с интересом, а также с явным подозрением.
      - Долго же вы искали трусы! - заметила Марсела и взглядом досконально оглядела и меня и Синди, пытаясь рассмотреть следы прелюбодеяния.
      - Успокойся, - сказал я ей, - ты ревнуешь меня так, будто мы с тобой уже лет десять, как обвенчаны.
      - Ты ее трахнул? - попросту спросила Марсела.
      - А какая тебе разница? - вскипел я. - По-моему, я тебе еще не признавался в любви!
      - Значит, трахнул... - с ясно выраженной злобой произнесла Марсела. Я понял, что сейчас она кого-нибудь убьет, если сумеет снять автомат с предохранителя.
      - Да брось ты, - сказал я примирительно, - я сейчас безобиднее младенца. Мне надо как следует пожрать, потом с часик поспать, а уж потом, возможно, я на что-то сгожусь.
      - Идет! - Марсела тряхнула своей гривой. - Ты обедаешь, а потом мы идем спать!
      Да, я забыл, с кем имею дело. Все-таки Марсела была не только "вице-мисс Хайди", но супершлюхой для обслуживания персон высшего ранга, с удостоверением, выданным самим Хорхе дель Браво. За то, что Марсела из дружеских чувств и чувства благодарности собиралась предоставить мне даром, прочие смертные платили большие деньги. Этого нельзя было не оценить.
      - Да, но сначала надо покушать.
      Синди и Мэри не без опаски прислушивались к нашей весьма экспансивной беседе, хотя, конечно, ни черта не понимали.
      - Вы отчитывались перед возлюбленной? - мило, но очень похабненько улыбаясь, спросила Мэри. - В ее глазах я прочла горячее желание нас укокошить.
      - Вы не ошиблись, Мэри, но ревность ее напрасна.
      - Как знать... - и стриженая гадюка очень зло глянула на Синди. - За то время, что вы разыскивали плавки, можно было сделать очень много...
      - Для начала, - сказал я сердито, - мне надо поесть. А уж потом я сам выберу, что мне делать и с кем.
      - А может быть, вы уже остановили свой выбор на мне? - не преминула съязвить Мэри.
      - А почему бы и нет? - усмехнулся я и сделал замечательную, самую нахальную в своей жизни ухмылку. - А может быть, мне вы и впрямь понравились? Ведь это так прекрасно и оригинально - изнасиловать лесбиянку! Да еще с мужскими наклонностями..
      - Вы сперва побрейтесь! - вышла из себя Мэри, и я был доволен не меньше, чем какой-нибудь канонир из пиратского романа, которому повезло всадить ядро в пороховой погреб неприятеля.
      Но побриться мне действительно не мешало. На лице человека, прошедшего канализацию, автогонку, бег по джунглям и хождение по морю вброд, щетина смотрелась вполне естественно, за три дня она уже отросла так, что напоминала зачаток бороды. Но для человека свежевымытого, благоухающего и одетого в свежие, хотя и женские, плавки, такая растительность была неуместна.
      - А вы мне одолжите вашу бритву? - осклабился я, так как заметил над верхней губой Мэри заметный черный пушок - от избытка мужских гормонов.
      - Я вам одолжу ту, которой я подбриваю пах. Вас устроит?
      - Несомненно. А заодно найдите какой-нибудь купальничек для Марселы.
      - Вы опять хотите остаться вдвоем?
      - Если хотите, сходите втроем, только я хотел бы поесть.
      - Возьмите те пакеты, которые мы брали на остров. По-моему, мы забыли их в лодке, на корме.
      Кофе, котлеты, сэндвичи, овощи, пирожки и пирожные - я съел с таким удовольствием и так увлекся, что даже не заметил, когда вернулись дамы. Как они там общались с Марселой, не зная испанского, и как Марсела их понимала, не зная английского, - это великая тайна, которую я и по сей день не знаю. Сожрав весь завтрак, я, однако, не насытился.
      - Мы уже минут десять наблюдаем за вашей трапезой, - заметила Мэри, полюбуйтесь, что мы подобрали для вашей крошки...
      - Слушай, это блеск! - восхитился я, увидев Марселу в зеленом купальнике, по покрою точь-в-точь таком, какой был у нее на асиенде, когда она меня совращала, но так и не успела из-за нашествия коммандос.
      - А то, что под ним? - многообещающе произнесла Марсела, улыбнувшись и ослепив меня своими зубками. Наверно, это излишняя реклама, потому что под купальником оставалось не более одного процента от того, что мне предлагалось.
      - Вы так жадно кушали, - сердобольно произнесла Синди, - что нам тоже захотелось. И, наверно, Марсела тоже хочет?
      - Конечно, - кивнул я, хотя знал, что для Марселы сейчас главное - совсем не пища.
      С помощью стационарного пульта, встроенного в бар, располагавшийся в салоне, Мэри набрала какие-то коды, и меньше чем через пять минут появилась еще куча сэндвичей, пирожных, бананы и мороженое. Я позволил себе раскупорить баночку холодного "Карлсберга", девицы запивали еду кока-колой. Марсела пыталась хранить приличие, но потом начала уминать еду так, что я понял: чревоугодие ей не чуждо, и в этом у них с Марией Магдалиной еще одна общая страсть.
      Когда желудок мой почуял насыщение и свистящая пустота в кишках перешла в умиротворенную, блаженную тяжесть, я нашел в себе силы побриться. Это было одноразовое лезвие, и угроза, высказанная Мэри, была лишь маленькой шуткой. Бриться я пошел в ту каюту, где мылся. Даже ополоснув голову и лицо прохладной водой, согнать медленно подступающий сон я не смог. Я даже подумал, что Мэри или Синди подсыпали мне снотворное, но как-то отвлеченно... Я упал на кровать - точно такую же, как та, что была в каюте у лесбиянок, закрыл глаза и провалился в блаженное небытие...
      Не самая неприятная ночь
      Когда я размышлял над событиями, которые произошли в ту ночь, и удивлялся, насколько же велика была ко мне милость Божия, а самое главное - чем это я, грешный, такую благосклонность заслужил. И по сей день понять этого я не могу - пути Господни неисповедимы.
      То, что я, покушав от души впервые за 36 часов, благополучно заснул, было совершенно естественно и удивляться тут нечему. Не приходится удивляться и тому, что Марсела, тоже разморенная едой и усталостью, не смогла меня разбудить и задремала рядом со мной. Гораздо более удивительно, что мы с ней не проснулись в наручниках или за бортом яхты. Совсем удивительно, что мы вообще проснулись. С точки зрения Мэри и Синди, мы были террористами и пиратами, захватившими чужую частную собственность и мешавшими им проводить свое время так, как они этого желали. Во всяком случае, никто не стал бы осуждать их за то, что они связали бы нас сонных или вызвали из Сан-Исидро полицейский катер, экипаж которого мигом упаковал бы нас в наручники и доставил в ближайшую береговую кутузку. Любые двенадцать присяжных и любой судья вынесли бы оправдательный вердикт, если бы они, не желая вмешивать в дело полицию, просто взяли нас за ноги и за руки и выбросили за борт. Наконец, они могли и пристрелить нас из наших же пистолетов или автоматов. Но ничего этого они делать не стали, ибо Господь - больше некому! - вселил в их души милосердие.
      Я проснулся глубокой ночью. Сутки назад, примерно в это же время, мы с Марселой, грязные и вонючие, спали в песчаных могилках, совершенно позабыв о том, что могут делать лишенные предрассудков мужчина и женщина под восхитительным тропическим небом. Сегодня я ощущал невыразимое блаженство от простых чистых простыней, от собственной свежевымытой и еще не успевшее пропотеть кожи, от прохлады, овевавшей меня из иллюминатора, и от нежного, чуть мерцающего, голубоватого лунного света, озарявшего каюту. Благодать!
      Рядом, обхватив меня за шею и плечи, - очевидно, чтобы не унесли, - лежала на животе Марсела. Она спала, но спала беспокойно. В ней бродила страсть, которая заставляла ее шумно вздыхать и постанывать, елозить животом и бедрами по простыне.
      Не буду врать, что за двое суток совместных скитаний и передряг я ее полюбил до безумия. Я просто не находил в себе сил отделаться от нее, хотя возможно, тогда бы мне пришлось намного легче. Я рисковал и выкручивался не ради нее, а ради себя - тут никаких сомнений быть не может. Впрочем, я не очень обольщался насчет собственной неотразимости - думаю, что и Пушка, и Малыш, и Камикадзе, и уж, конечно, Капитан с Комиссаром вызвали бы у нее ту же страсть, окажись они на моем месте. Просто мы помешали Марселе, когда она готовилась продать свою страсть дону Паскуалю Лопесу, а невостребованный товар, как известно, приносит продавцу великое неудобство и заставляет его снижать цену...
      И пища, и сон, разумеется, сделали свое дело - мои нежные женские плавки явно не выдерживали напора той штуки, что оказалась волею судеб в них упакована. Эта дьявольская штуковина не имела ни грамма мозгов в своей гладкой, похожей на крупную и спелую сливу головке, но словно бы чуяла, что рядом, всего в нескольких десятках дюймов, под почти незаметным кусочком материи и кустиком жестких, курчавых, черных как смоль волосков, таится нечто весьма приятное...
      Даже не разбудив Марселу, я тихонечко дернул за кончик бантика, который удерживал верхнюю часть купальника. Разбудилась она только тогда, когда я вынул из этих треугольников то, что там находилось, и осторожно погладил...
      - Та-ак... - сладко зевнула Марсела и потерлась о меня своей пышной и буйной гривой. - Начинаем?
      - Угу, - подтвердил я и, притянув ее полураскрытый пухлогубый ротик, тихонько прикоснулся к нему легоньким, почти шуточным поцелуйчиком. Но ладони у меня, весьма серьезно и не вызывая сомнений в искренности, погладили с боков Марселины грудки. В полутьме они чуть поблескивали от лунного света, от них пахло целым букетом различных шампуней, и когда я стал водить по ним носом, то с ужасом вспоминал наше путешествие по канализации и казался себе преступником, потому что принудил все эти прелести искупаться в дерьме. Впрочем, даже когда я полизал изящные сосочки, такие трогательные и смешные, то не учуял никаких посторонних привкусов, кроме мыльного.
      Марсела лежала с довольной улыбкой, прикрыв глаза веками. Однако одна из ее проворных ладошек в это время ползала по моей спине, а вторая тихонечко спускала с меня плавки и, забираясь изредка под мой живот, поглаживала по головке ту самую безмозглую штуковину, о которой говорилось несколько выше.
      - Какой славный парень! - прошептала она мечтательно, и я не понял, относится ли это ко мне в целом или только к штуковине в частности. Пальчики у нее были с хорошо подстриженными ноготками, подушечки на пальцах очень нежные и осторожные, а потому каждое точно рассчитанное их прикосновение будоражило душу и заставляло меня плотоядно сопеть. И все же я не стал торопиться, а отправился в довольно продолжительное путешествие, начав с поцелуев, которые еще раз щедро высыпал на глаза, щеки, ушки и губки маленькой бесстыдницы, потом еще раз воздал должное грудкам и опустился к животику, который под воздействием моих прикосновений чутко трепетал, и особенно - когда я описал несколько спиралей губами вокруг пупка...
      - Ну ты черт! - промурлыкала Марсела, и с учащенным дыханием закинула руки за голову, прогнулась, упираясь в простыню плечами и задом. Потом ее левая нога ушла в сторону от правой, они обе приподнялись в воздух и оказались у меня на плечах, достав пятками мне до лопаток, а шея моя попала в мягкие тиски из двух очаровательных смуглых ляжек. Теперь перед моим лицом была тонкая зеленая ткань ее плавок, державшихся на двух узелках - справа и слева. Развязав оба бантика, я впервые увидел то, что по высокой стоимости продавалось Хорхе дель Браво и его подручным, а также министрам и генералам самого Лопеса. Желая избавиться от возможной грязи, Марсела выбрила все до последнего волоска, и вся эта таинственная область была у нее гладенькой и голенькой, как у несозревшей девочки. Ну как тут было удержаться от поцелуя? И не одного, а целого десятка! Марселины бедра при этом ходили ходуном и повиливали из стороны в сторону, а ее крутобокая мягонькая попочка, приятно колыхавшаяся у меня на ладонях, несколько раз напряглась и качнулась...
      - Ну, хватит, может быть... - истомно пропела Марсела. - Ты все целуешься и целуешься...
      Это означало, что пора приступать к настоящей работе. Я почувствовал, как ее ноги сползают с моих плеч и ложатся по обе стороны от моего тела.
      - Ух, что я сейчас сделаю! - Мой шепот звучал зловеще, будто я был сказочным людоедом, собирающимся сожрать прекрасную принцессу. Впрочем, людоеды, как я догадываюсь, если и жрали принцесс, то вряд ли не пытались употребить их при этом на более естественные нужды. Поэтому Марсела моего людоедского тона отнюдь не испугалась. В тот самый момент, когда я мягко улегся на это прелестное смуглое тело, маленькие, но очень ловкие пальчики ухватились за безмозглую штуковину и с грациозной точностью пристроили ее гладкую головку так, что лишь нежнейшего нажима было достаточно для того, чтобы совершилось самое прекрасное из событий, которое даровано человеку пережить в жизни. Все состоялось так, как было задумано природой, без каких-либо ненужных пока корректив.
      - Мой... - констатировала Марсела, улыбнувшись, и я опять не уловил, относится ли это ко мне в целом. Чтобы быть до конца откровенным, скажу, что из всей этой процедуры - и не конкретно той, что проходила с Марселой, а вообще всех, которые я когда-либо испытывал, - мне в наибольшей степени нравился самый первый момент, когда ляжки женщины с кажущимся бессилием расходятся в стороны, а ты, вползая на горячий и мягкий женский живот, вонзаешь твердый и упругий пенис во влажное и жаркое, ощущая сладостное скольжение в таинственную глубину. Все дальнейшие впечатления, вплоть до самого завершения - менее яркие и волнующие. У меня лично ритмическое ерзание в положении лежа на женщине почему-то вызывало ощущение, что я занимаюсь какой-то весьма полезной, но утомительной гимнастикой, а иногда на ум приходили и сравнения с какими-то бездушными механизмами: например, с отбойным молотком, поршнем автомобильного мотора или паровой машины, наконец, с чисткой оружия шомполом. Более или менее интенсивная работа, краткий всплеск удовольствия, приятная усталость, а затем - опустошение и желание продолжить сон.
      Конечно, самым приятным было не просто обладание женщиной, а то, что это была новая женщина. Не могу сказать, что я совсем уж изголодался по сексу: даже если не считать, что в первую же ночь пребывания на Хайди я переспал с супругой мэра Лос-Панчоса (как уже знает читатель, я об этом почти ничего не запомнил), то я обходился без женской ласки всего четыре дня и три ночи. В ночь перед полетом на Хайди мы все, как обычно, отдали дань нашей милой Киске. Но Киска исполняла обязанности нашей коммунальной жены, всего лишь выполняя служебный долг. Она ведь была единственным специалистом по такого рода работе. Для Марселы это тоже была работа, даже скорее источник существования, но в данном случае она делала ее в порядке хобби, а потому несколько удивила и обрадовала меня темпераментом и азартом, по которым я соскучился гораздо больше.
      Если первые движения были похожи на плавное скольжение ружейного шомпола по стволу винтовки то ли из осторожности, то ли из желания подольше пожевать сладкую конфетку, то потом их сменил неторопливый ритм паровой машины. Затем речь пошла уже о поршне автомобильного двигателя, а под конец - отбойного молотка. В механике - это я помнил еще из школьных времен - это движение называется возвратно-поступательным. Правда, я еще не знал тогда, что это движение - самое приятное из всех видов движения, которые способен совершать человек.
      Кричать и визжать Марсела начала еще на этапе паровой машины - она, судя по всему, была ужасно возбудима. Автомобильная гонка заставила ее царапаться и верещать, стонать и щипаться. Наконец, во время долбежки отбойным молотком она совершенно бесстыдно выла и орала так, будто ее живот был распорот и из него выматывали кишки. Угомонилась она лишь тогда, когда я сам заревел всей утробой и, вдавив Марселу в тюфяк, закончил свое гнусное дело...
      Она стала моей женщиной, моей новой женщиной, то есть вошла в тот относительно узкий круг этих маленьких чудовищ, которые по разным причинам оказывались у меня в постели или в чьих постелях оказывался я. Все могло теперь закончиться и более ни разу не повториться, но отныне на Марселе будет как бы незримое тавро - это коровка из стада Дика Брауна! И если бы даже в ту ночь произошло нечто невероятное и нас разнесло друг от друга на тысячи миль, все равно - дело было сделано.
      Дело в том, что новая женщина - это всегда загадка, даже если ты перепробовал уже не один десяток. По прошествии времени, конечно, многое стирается в памяти, но в самый первый момент, когда ты еще не знаешь, что там впереди, в непроницаемо-чернеющем отверстии между раскинутыми в стороны ляжками, то одно сознание, что сейчас произойдет то, чего еще ни разу не было, волнует и приносит неизведанные ощущения. В какой-то мере каждый мужчина, овладевая новой женщиной, вновь переживает тот далекий иной раз миг, когда он впервые потерял целомудрие.
      Однако пора бы прекратить эту лекцию по психологии секса и вернуться на постель в каюте. Впрочем, поскольку я уже довольно много размышлял об интимных подробностях бытия, возобновить повествование следует с того момента, когда мы с Марселой, изрядно вспотевшие, но несказанно обрадованные друг другом, решили ополоснуть с себя первый грех и полезли вдвоем под душ.
      Тонкие струйки горячей воды приятно щекотали кожу, я тер скользкое ароматное мыло по гладкой и нежной коже смуглой Марселы, а она стояла, блаженно зажмурившись, откинув голову и повернув руки ладонями вверх, какая-то беспомощно счастливая и прекрасная. Потом я, словно раб-евнух восточную царицу, вытирал ее полотенцем, и это тоже доставляло мне удовольствие, хотя, вероятно, было приятно и ей тоже. Но тут опять-таки надо сделать одно замечание.
      Та любовность, с какой я ухаживал за Марселой после того, как в первый раз с ней совокупился, вовсе не была благоговением безумно влюбленного перед возлюбленной. Просто теперь это была МОЯ женщина, собственная, как бывает собственная собака, собственная лошадь, собственный автомобиль или, скажем, собственный автомат. Я назвал эти несколько наиболее распространенных предметов мужской заботы вовсе не с тем, чтобы как-то унизить прекрасную половину человечества. Нет! Просто любой мужчина, приобретя в собственность или заполучив в пользование ту вещь, которая ему нравится в данное время, будет всю свою заботливость - естественное мужское качество! - вкладывать именно в эту вещь, забывая о всех остальных. Женщина, особенно молодая и неопытная, обычно думает, что она хоть чем-то отличается от любимой кобылы, сеттера, винчестера, "Шевроле" или "Сессны", а потому требует к себе особого внимания. В действительности ее единственным отличием от всех перечисленных предметов является умение говорить, кричать и плакать, но как раз эти-то качества и способствуют тому, что мужчина постепенно переключает свою заботу на яхту, вертолет или виллу. Умудренные опытом женщины обычно более терпимы к подобным страстям мужчины, так как уже знают, что муж, занятый выращиванием цветов или верховой ездой, намного более удобен, чем тот, который все время посвящает женщинам.
      Марсела была, конечно, весьма богата опытом по части секса, но в мужской психологии разбиралась еще слабо. До меня о ней заботились только как о вещи, взятой напрокат, - лишь бы не поломать! Ручаюсь, что мое внимание было для нее непривычно, и бедняжка небось даже пожалела меня в глубине души: "Бедный дурачок! Это же надо - так влюбился! Забыл, бедняга, что я шлюха и к тому же высокопрофессиональная..." Впрочем, чисто по-человечески ее вполне устраивало, что я обращаюсь с ней очень нежно.
      Когда освеженные и благоухающие мы выходили из ванной, я наконец вспомнил, что нахожусь не на собственной вилле и не в оплаченном вперед гостиничном номере, а на чужой яхте, которую мы с Марселой некоторым образом захватили. Именно в этот момент до меня дошло, что наш послеобеденный сон, продолжавшийся с полудня до полуночи, вполне мог стоить нам жизни по причинам, о которых я упоминал в начале этой главы. Это сразу заставило меня надеть плавки - я не разобрал в темноте, мои или Марселины, ибо они были одного фасона.
      - А может быть, продолжим? - спросила Марсела, но я уже схватил "Калашников" и торопливо отщелкнул от него магазин - проверить, не разряжен ли он. Но нет - ни "Калашников", ни все-все "узи", "кольты" и "Макаров" не были разряжены. Гранаты, ножи и даже сюрикены были на месте.
      - Что ты всполошился? - спросила Марсела.
      - Ты что, забыла, что мы захватили эту яхту?! - проворчал я. - Пока мы с тобой развлекались, они вполне могли вызвать полицию или службу безопасности. Надо проверить, не сбежали ли они.
      Марсела посерьезнела - видно, ей вовсе не хотелось встретиться здесь с каким-нибудь знакомым из ведомства Хорхе дель Браво. Она тоже нацепила купальник, взяла "узи" и вместе со мной вышла из каюты.
      В коридоре было полутемно, горела только небольшая дежурная лампочка. Дверь каюты, где располагалось любовное логово лесбиянок, была открыта, но хозяек не было.
      - Ага, вот видишь! - встревожено пробормотал я и выбежал в тамбур, откуда по лестнице прогрохотал на верхнюю палубу.
      К счастью, хозяйки оказались на месте. Они сидели на шезлонгах перед маленьким столиком, Мэри была одета в рубаху и шорты, на Синди белел халатик. От столика доносился запах ликера и пирожных.