- А... что же ты тут будешь делать... одна? - спросил он растерянно. Скоро уже ночь...
      Я молчала.
      - А знаешь, - сказал он вдруг, - мне Алю жалко.
      - Вот как! Тогда иди и жалей ее, и нечего было сюда приходить, сердито буркнула я.
      - Нет, правда, Оля, она какая-то бедненькая... Ну, в общем, не такая, как все... - пытался он мне объяснить.
      Я не стала его слушать и, быстро скинув платье, бросилась в воду.
      Розовая гладь дрогнула и разошлась кругами. Я погрузилась в воду по самую шею и замерла. Вода казалась теплой, как будто подогретой.
      - Вылезай, пойдем! - настойчиво сказал Ленька, но я плеснула на него водой, и он обиженно отошел. Спустя минуту его светлая макушка с задорно торчащим хохолком была уже далеко. Мне тут же расхотелось купаться, и я вылезла на берег. Сразу стало холодно. Щелкая зубами, я натянула платье. Оно неприятно липло к мокрому телу. Я села на траву и, обхватив колени руками, пыталась согреться. Холодные капли, скатываясь с мокрых волос, падали за шиворот. Обида подступала к сердцу. "Альку ему жалко, а меня нет, - думала я. - Она в нарядных платьях ходит и - бедненькая. А меня по щекам... из-за нее..." В носу защекотало, и я тряхнула головой, чтобы отогнать подступившие слезы.
      Темная кромка леса вдали на светлом фоне неба стала похожа на зубчатую крепостную стену. Подтянув колени к подбородку, я смотрела туда, и мне казалось, что я и в самом деле вижу перед собой старую волшебную крепость. Может быть, в этой крепости живут сильные и справедливые люди, и они не обижают своих детей понапрасну. А может, там даже живет храбрый Орлик. Если идти в ту сторону долго-долго, то, должно быть, можно дойти до этой крепости...
      Вдруг впереди я увидела какую-то фигурку, скачками приближающуюся ко мне.
      - Ж-ж-их, ж-ж-их, - послышался свист рассекаемой на бегу травы, и рядом со мной оказался... Ленька.
      - Все! Я убил Альку! - сказал он, тяжело дыша.
      - Что?! - вскочила я. - Как это ты ее... убил?
      - Я не хотел... Я нечаянно, - сказал он и в отчаянии сел на траву.
      Меня обдало жаром. Опустившись рядом с Ленькой, я тихо спросила:
      - Как же... ты ее?
      - Я пришел домой, - начал рассказывать Ленька, - а она сидит на крылечке и такая грустная-прегрустная... Ну, мне стало жалко, и я решил ее развеселить...
      - Ну, дальше, - торопила я.
      - Я взял картошину, - продолжал Ленька, - воткнул в нее перо от нашего петуха, а снизу - гвоздик. Помнишь, как Павлик делал? Ну и запустил... Алька смотрела и смеялась, а картошина прямо ей в голову... гвоздиком...
      - И что же? - не выдержала я.
      - Сразу насмерть, - всхлипнул Ленька.
      - Откуда ты знаешь? - воскликнула я.
      - Так ведь она упала и не шевелится, - развел руками Ленька.
      - Пошли! - решительно поднялась я.
      - Нет, не пойду, - безнадежно сказал Ленька, но я не стала его слушать, а, схватив за руку, потянула за собой.
      Мы притаились возле Буренкиного сарая и стали наблюдать, что делается у нас дома. В окнах горел свет, и все было тихо. Потом скрипнула дверь, и на крыльцо вышла бабушка.
      - Оля! Леня! - вглядываясь в темноту, приглушенно позвала она. Мы бросились на голос.
      - Пошли домой, - обнимая нас, ласково сказала она.
      - Бабушка, а что Леньке теперь будет? - прижимаясь к ней, спросила я.
      - Уши надерут, - сказала бабушка.
      Стараясь заглянуть ей в лицо, Ленька тревожно спросил:
      - Бабушка, а что Аля?
      - Лежит, - сказала бабушка, - с компрессом на голове.
      - Жива! - воскликнул Ленька.
      - А чего ей неживой быть, ведь не из пушки в нее выстрелили, - сразу успокаиваясь, сказала я. - А перо рыжее от нашего петуха ей даже подходит. Под цвет волос...
      - Нечего смеяться-то, - сердито сказала бабушка и легонько толкнула меня в плечо. - Она, горемычная, и так уж натерпелась, обижать ее - грех...
      Я сконфуженно замолчала.
      Возле двери бабушка остановилась и, нагнувшись к нам, прошептала:
      - Вы как заявитесь, так сразу просите прощения. Мать покричит на вас для острастки и все. Больше ничего не будет, не бойтесь.
      КРЫЖОВНИК И ВАЗА С ЦВЕТОЧКАМИ
      Через несколько дней от Алькиной "смертельной" раны и следа не осталось. Она снова гуляла во дворе и назойливо приставала к нам с Зинкой. У меня так и чесались руки надавать ей хорошенько, чтоб не лезла, но я решила больше с ней не связываться. Не обращая на нее внимания, мы с Зинкой в углу двора снова лепили посуду.
      - Я тоже хочу, - канючила Алька.
      - Лепи. Кто тебе не дает? - сказала я, отделяя ей кусок глины.
      Алька неуверенно мяла в руках глину, с завистью поглядывая на мой новый сервиз, который уже сушился на солнце.
      - Дружок твой пришел, - сказала ей Зинка, заметив за забором Петькину сатиновую рубаху.
      - Повадился сюда! - сердито сказала я.
      В самом деле, последнее время Петька вечно шнырял возле нашего дома. Однажды тетя Люся поманила его к себе и, оглядев с ног до головы, спросила:
      - Как тебя зовут, мальчик?
      - Петя, - сказал он смущенно.
      Петькино смущение покорило тетю Люсю, и она решила, что это вполне подходящий товарищ для Али.
      - Ее зовут Аля, - сказала она, кивнув на стоявшую рядом Альку, можешь с ней поиграть, если хочешь...
      Еще бы он не хотел! Когда все от тебя отвернутся, будешь рад любой компании. С этого дня у них с Алькой завязалась дружба. Петька даже приглашал ее к себе в сад и угощал крыжовником.
      Зайти во двор Петька побоялся. Они о чем-то пошептались возле калитки, потом Алька сбегала в дом, - видимо, спросить разрешения у тети Люси, и они исчезли. Мы с Зинкой успели испортить не по одному куску глины, а Алька все не возвращалась.
      - Интересно, куда они делись? - задумчиво сказала я.
      - Наверно, у Петьки в саду, - пожала плечами Зинка.
      - Пойдем посмотрим, - предложила я.
      Мы бросили свою глину и пошли.
      - Смотри, смотри! - прошептала Зинка, когда мы поравнялись с Лещихиным забором.
      Я поднялась на цыпочки и увидела Альку. Она сидела на скамеечке и, болтая ногами, ела крыжовник, который был насыпан у нее в переднике. Петька стоял рядом и воинственно размахивал тонким прутом.
      - Ишь, красуется! - хихикнула Зинка.
      И вдруг я увидела Таньку.
      - Смотри-ка, и Танька там!
      - Что она там делает? - не меньше меня удивилась Зинка.
      - Крыжовник собирает... кажется...
      Танька и в самом деле собирала крыжовник. Одна рука у нее была занята спелыми, прозрачными ягодами, и она, держа ладонь лопаточкой, двигалась осторожно, чтобы не рассыпать их. Петька, ухмыляясь, наблюдал за нею.
      - Может, уже хватит? - сказал он.
      - Сейчас, Петя, сейчас, - заторопилась Танька, - еще немножечко...
      Она сорвала пару самых спелых ягод и осторожно положила их поверх остальных. Золотистый крыжовник пирамидкой возвышался на Танькиной ладони. Видя, что больше не поместится, она вздохнула и, взглянув на Петьку, сказала:
      - Ну, Петя, все...
      - Становись сюда! - приказал ей Петька, показывая на ровное место перед скамеечкой. Танька, боязливо моргая ресницами, встала перед Петькой. Алька перестала есть и уставилась на Таньку. Мы с Зинкой удивленно переглянулись, не понимая, что за представление там происходит. Петька не спеша закатывал правый рукав своей новой рубахи. Взглянув на него, Танька робко сказала:
      - Петь, а может, лучше там, за калиткой? Я уж тогда сразу и пойду...
      - А ты не сбежишь, с крыжовником? - недоверчиво спросил Петька.
      - Честное слово, не сбегу! - тараща глаза, заверила Танька.
      - Ну ладно, пошли! - согласился Петька.
      Алька подобрала рукой передник с ягодами, и все трое отправились на улицу. Мы с Зинкой присели возле куста. Не доходя до калитки, Танька приостановилась и, взглянув на Петьку, жалобно сказала:
      - Петь, а может, я пойду, а?
      - Э, нет! - заявил Петька. - Сразу не надо было соглашаться, а теперь расплачивайся...
      Танька пересыпала крыжовник в пригоршню и, повернувшись к Петьке спиной, закрыла глаза. Он, воровато оглянувшись вокруг, быстро размахнулся, прут свистнул в воздухе и...
      - А-а-а-а! - закатилась Танька, хватаясь руками за то место, по которому пришелся удар. Ягоды, подпрыгивая, покатились по дорожке.
      - Эй, Танька, а крыжовник? Крыжовник подбери! - крикнул уже вслед ей струсивший Петька. Но Танька даже не оглянулась.
      - Ах ты, гад проклятый! - Зинка, вся бледная от возмущения, рванулась к Петьке.
      Мы сшибли его с ног...
      Закрывая руками голову и давя рассыпанные Танькой ягоды, он катался по дорожке. Потом, изловчившись, юркнул к себе в калитку, и перед нами осталась одна перепуганная насмерть Алька.
      - Я... я ее не трогала, - лепетала она.
      Я было шагнула к ней, но Зинка, остановив меня, спросила:
      - Это за что он ее так?
      - Танька попросила ягод... Ну, он разрешил, только с уговором: пусть берет крыжовника, сколько унесет в руках, а он за это... один раз... прутом... Танька сама согласилась, - сбивчиво рассказывала Алька.
      - А ты тоже крыжовник ела? - нахмурясь, спросила Зинка.
      - Ела, - едва слышно сказала Алька.
      - А прутом не получила? - допытывалась Зинка.
      - Нет, - глядя на нее округлившимися от ужаса глазами, прошептала Алька.
      - Значит, тебе тоже положено? - прищурив глаза, сказала Зинка.
      Я готова была тут же восстановить справедливость, но Зинка, не обращая внимания на мой воинственный вид, сказала Альке:
      - Эх ты, жаба! Убирайся отсюда, чтоб я тебя не видела...
      Алька, вытряхнув из передника остатки крыжовника, быстро зашагала прочь.
      - Эх, зря не дали! Все равно ведь нажалуется! - глядя ей вслед, с сожалением сказала я.
      Зинка бросила на меня хмурый взгляд и промолчала. Весь этот день я просидела у нее и решила пойти домой только когда уже совсем стемнело.
      К моему удивлению, на меня никто не обратил внимания. Бабушка молча усадила меня есть, и лишь тетя Люся, изобразив на губах подобие улыбки, спросила, не с работы ли я так поздно. Алька за спиной матери делала мне какие-то знаки, но я показала ей кулак, и она, надув губы, обиженно отвернулась.
      Утром, едва я вышла во двор, моим глазам предстала картина полнейшего разгрома на нашем глиняном заводе. Вся посуда была поломана и разбросана, как будто здесь ночью бушевал ураган. Мой новый сервиз, который вызывал зависть у Альки, превратился в бесформенные осколки.
      В это утро наша Буренка не шла в поле чинно и важно, как и подобает всякой уважающей себя корове. Мне некогда было с ней церемониться, и я подгоняла ее вовсю. За поворотом я встретила Зинку, которая тоже выгоняла в поле свою рябую Лысуху.
      - Алька у нас там все поколотила! Всю нашу посуду! - сказала я Зинке.
      - С чего ты взяла, что это она? - спросила Зинка.
      - Сама увидишь, - сказала я.
      Коровы мчались галопом: Лысуха резво, с охотой, подхлестывая себя хвостом по облезлым бокам, Буренка - недовольно косясь на меня сердитым глазом. Наконец мы от них избавились и побежали к нам.
      - Д-да, дела! - задумчиво сказала Зинка, глядя на учиненный погром. Я смотрела на нее, ожидая, что она скажет еще, но Зинка так ничего больше и не сказала. Мы сидели возле нашего дома на завалинке и молчали. Вдруг на крыльце появилась сонная Алька. Не замечая нас, она потягивалась, зевала, потом пошла через двор, осторожно ступая по земле босыми ногами.
      Увидев разбитую посуду, ахнула и стала тревожно оглядываться по сторонам.
      - Ишь ты - удивляется! Может, не она? - шепнула мне Зинка.
      - Притворяется! Ты ее еще не знаешь, - уверенно сказала я.
      По-прежнему не замечая нас, Алька нагнулась и стала собирать в кучу глиняные осколки.
      - Ой, какие хорошенькие чашечки были! Так жаль их ужасно... - ласково приговаривала она.
      - Видишь, видишь, хитрюга какая! Я ей ни на грош не верю, - прошептала я.
      И вдруг Алька, как вспугнутая кошка, бросилась в дом.
      - Чего это она? - удивилась Зинка.
      - Причесываться, наверно, Петька появился, - хихикнула я.
      Мы с Зинкой приподнялись, чтобы выглянуть на улицу, и, к великому своему удивлению, вместо Петьки за изгородью увидели конопатого Федю. Я уже хотела было позвать его во двор, но Зинка, нахмурив белесые брови, сказала:
      - Постой, посмотрим, что тут дальше будет.
      - А ты знаешь, и он последнее время что-то часто возле нашего дома стал вертеться, - подозрительно сказала я.
      Зинка метнула на меня быстрый взгляд и еще больше нахмурилась.
      В это время на крыльцо вышла Алька в цветастом сарафане и с огромным бантом в волосах. Федя неловко топтался возле калитки.
      - Заходи, чего ты там стоишь? - сказала ему Алька.
      Федя вошел и, смущенно переминаясь с ноги на ногу, протянул Альке крошечный букетик незабудок.
      - Вот, шел возле речки, дай, думаю, нарву, руки не отсохнут... сказал он.
      Мы с Зинкой просто замерли от удивления. Алька нюхала цветы и радостно тараторила:
      - Ой, какие хорошенькие! Им надо вазу слепить из глины. Ты умеешь, Федя?
      Федя важно кивнул и, засучив рукава, принялся месить нашу глину. Меня так и подмывало выскочить из своего укрытия и наделать шуму, но Зинка сердитым взглядом останавливала меня.
      - Ой, Федя, ну что же ты лепишь? Это же не ваза, а кувшин, расстроилась Алька.
      Федя старался изо всех сил.
      - У вазы горлышко должно быть тоньше и длинннее... - объясняла Алька.
      Наконец ваза была готова, и Алька сунула в нее цветы.
      - Как красиво! - восхищенно сказала она. - Я видела точно такую вазу с цветами на открытке.
      - Да-а, ничего себе, красиво, - подходя, сказала Зинка. - А так будет еще красивее... - наступая пяткой на вазу, добавила она.
      Даже не глянув на растерявшегося Федю, она повернулась и пошла со двора. Я последовала за ней. Когда мы были уже за калиткой, со двора донесся отчаянный плач Альки.
      КАЖДОМУ ПО ЗАСЛУГАМ
      В тот день мы с Зинкой ходили печальные. Особенно тихой и задумчивой была Зинка. Я попыталась развлечь ее и начала изображать Альку с петушиным пером в голове, но Зинка даже не улыбнулась, и мне тоже расхотелось кривляться.
      - Пойдем на речку, - предложила я.
      - Пойдем, - вяло согласилась Зинка.
      Усевшись рядом на бережку, мы молчали. Солнце жгло вовсю, но даже купаться почему-то не хотелось.
      - Нет, это подумать только - цветочки Альке носит! - с возмущением сказала я. - Ну, предположим, Петька - это еще куда ни шло, а то ведь Федя!
      Зинка только вздохнула. Ей, конечно, было вдвойне обидно, потому что она больше всех дружила с Федей. Они и снопы возили вместе, и лазили к Лещихе в сад, и доходами со "святого родничка" Зинка тоже делилась с Федей. Даже половину цветных карандашей, которые она в городе получила за танец, отдала Феде.
      - Пусть себе, - сказала вдруг Зинка, - Алька-то ведь уедет, а мы останемся...
      - Ничего, Федечка, будешь еще подлизываться, да поздно будет, сказала я, оборачиваясь и грозя вдаль пальцем, как будто Федя мог увидеть. Сказала - и замерла: по лугу шли Алька с Петькой в сопровождении тети Люси, а за ними, немного поодаль, тащился Федя. Вид у него был хмурый. Зато Петька так и юлил перед тетей Люсей. Он что-то рассказывал, размахивая руками и умильно заглядывая ей в лицо, а тетя Люся благосклонно улыбалась.
      Мы с Зинкой юркнули за куст. Петька с Федей сразу же полезли в воду. Алька с завистью смотрела на них.
      - Можешь и ты искупаться, - сказала ей тетя Люся, усаживаясь с книжкой на берегу.
      Алька сняла свою соломенную шляпу, аккуратно сложила пестрый сарафан и, несмело ступая тонкими ногами, пошла к воде.
      - Осторожно только, не утони, - сказала ей вслед тетя Люся.
      Алька нерешительно остановилась.
      - Тут неглубоко, смотри, - крикнул из воды Федя, становясь на дно и показывая глубину.
      Повизгивая и ежась, Алька сделала несколько шагов. Петька нырнул и схватил ее под водой за ногу. Алька вскрикнула и брызнула на него водой. Петька хохочет и, сложив ладонь лодочкой, тоже обдает ее густым серебром брызг.
      - Сейчас жаловаться побежит, - шепчу я Зинке.
      Но, к моему удивлению, Алька и не думает жаловаться. Она брызжет на мальчишек водой, и ее полосатый купальник проворно мелькает в воде. Петька, изловчившись, снова ныряет и хватает ее за ногу. Алька плашмя шлепается на воду и хохочет. А Федя стоит в сторонке и только жмурится, защищаясь от брызг, летящих ему в лицо. Он не осмеливается ни брызнуть на Альку, ни дернуть ее под водой за ногу. Зинка насмешливо смотрит на него и, кивнув мне, говорит:
      - Пойдем?
      Мы раздеваемся и предусмотрительно обходим то место, где сидит тетя Люся. За поворотом - небольшой обрыв, и мы ныряем прямо с него. Проплыв под водой, я выныриваю под самым носом у Альки. Она испуганно отскакивает в сторону. Увидев нас с Зинкой, Федя хмурится, а Петька как ни в чем не бывало продолжает играть с Алькой, будто это не мы колотили его вчера возле его собственной калитки. "Ах так, расхрабрился под охраной тети Люси!" думаю я и снова ныряю. Приоткрыв глаза, пытаюсь разобраться, где чьи ноги, но в желтой колеблющейся воде они все кажутся одинаковыми, похожими на длинные щупальца. Так и не найдя Петькиных ног, я выныриваю, чтобы запастись воздухом, и вдруг прямо перед собой вижу тетю Люсю. Она стоит в воде в таком же, как и у Альки, полосатом купальнике и, подняв руки, закалывает на макушке косу. Я хватаю побольше воздуха и испуганно опускаюсь в воду. Возле меня мелькает рыжая Федина голова. Протянув руку, он дергает кого-то за ногу. И вдруг раздается визг. Вынырнув, я вижу, что визжит тетя Люся. Прямо перед ней стоит растерянный Федя. Мокрый чуб свисает ему на глаза, а на побледневшем лице еще ярче выступили веснушки.
      - Ты что, с ума сошел? - наступает на него тетя Люся.
      - Я... я... не хотел, - заикаясь, говорит он.
      Бац! - на Фединой щеке остается красное пятно.
      - Ну, говори, ты зачем меня за ногу дергал?
      - Я... думал... эт-то Аля... - стуча зубами, бормочет Федя.
      - Ах ты, хулиган! Ведь ты ее мог утопить! - еще больше расходится тетя Люся.
      Бац! - вторую пощечину Федя уже получает за Алю.
      - Невоспитанный мальчишка, - выносит ему окончательный приговор тетя Люся. - Чтоб я тебя близко возле нее не видела! А ты, Аля, играй только вон с тем, хорошим, мальчиком, - кивает она в сторону злорадно ухмыляющегося Петьки.
      Мы с Зинкой хохочем.
      - Что, Федечка, получил по заслугам? - насмешливо глядя на него, говорю я и вдруг умолкаю.
      Тетя Люся уставилась на меня своими темными, колючими глазами, соображая, откуда я вдруг появилась.
      - Так, - говорит она, сверля меня взглядом, - ты здесь? А тебя, голубушка, дома ищут. Получишь тоже сегодня... по заслугам... - ехидно добавляет она.
      НЕОЖИДАННАЯ ССОРА
      Если разобраться хорошенько, то мне, пожалуй, и нечего бояться. Я почти ничего не сделала. Вазу с цветами растоптала не я, да если б и я, то не такое уж это большое преступление. Алька перебила всю мою посуду и в ус не дует, а тут одна ваза. Подумаешь!
      И все-таки домой идти я не решаюсь. Раз тетя Люся пообещала, что мне достанется, то она уж постарается. Я боюсь маминых упреков, но, главное, мне стыдно. Ведь я обещала не задираться больше с Алькой и, выходит, не сдержала слова. Я сижу и с ненавистью думаю про эту противную Альку, из-за которой у меня всегда неприятности.
      - Уж лучше бы я ей надавала хорошенько, все равно отвечать, - мрачно говорю я.
      - Побить ее не штука. Она, как воробей на тонких ножках... - задумчиво произносит Зинка.
      Я таращу на нее глаза и не знаю, что сказать. И вдруг замечаю Федю. Он идет, понурив голову, и босой ногой подбивает валяющиеся на дороге камешки.
      - Где же твоя подружка? - вприщур смотрит на него Зинка.
      Вздрогнув от неожиданности, Федя останавливается.
      - Эх ты, подлиза! Получил за свою Алю? - подливаю я масла в огонь.
      Федя хмурит брови, но говорит спокойно:
      - Вы ее лучше не трогайте, сороки, а то я вам хвосты повыдергиваю.
      Мы с Зинкой на минуту немеем от изумления. И вдруг, круто повернувшись, Зинка бежит к оврагу. Я не поспеваю за ней. Уже с откоса вижу, что она лежит, уткнувшись носом в жесткую, пыльную траву, и плечи ее вздрагивают. Первый раз Зинка плачет при мне.
      - Зина, не надо, - говорю я растерянно, - слышишь, Зина!
      В ответ мне раздаются отчаянные всхлипывания. Я сажусь рядом. Немного погодя Зинка перестает плакать, и я слышу, как в траве, точно часы, стрекочут кузнечики.
      Подогнув колени и положив на них подбородок, Зинка моргает слипающимися от слез ресницами и молчит.
      Когда-то прозрачная, занавеска из лозы над оврагом стала такой плотной, что сквозь нее уже не просвечивается небесная синь. Только кое-где, как окошки, - голубые просветы. Вдруг в одном из таких просветов я замечаю пестрый Алькин сарафан. Ничего не говоря, срываюсь с места и бегу ей наперерез. Алька, конечно, не подозревает об опасности, идет, слегка пританцовывая, и что-то мурлычет себе под нос.
      Передо мной на секунду встает Зинкино заплаканное лицо, и я решительно раздвигаю кусты.
      - Ну, попалась!
      Алька даже не пытается бежать и только испуганно оглядывается по сторонам.
      - Не крути головой, никто тебе не поможет, - говорю я и изо всех сил толкаю ее в плечо.
      Алька падает, шляпа слетает у нее с головы и катится по дорожке. Я быстро выдергиваю толстый стебель крапивы и, не обращая внимания на то, что моя ладонь горит, как в огне, хлещу Альку по ногам.
      - Это тебе за Зинку, это за посуду, это за меня...
      Алька вертится, стараясь прикрыть сарафаном ноги, и тихонько скулит. В заключение я наступаю ногой на ее шляпу, которая валяется на дороге, отчего она становится похожей на большой блин.
      - Перестань сейчас же! - кричит Зинка, неожиданно появляясь возле меня. - Совсем с ума спятила!
      Крапива - оружие мести - падает к моим ногам. Зинка поднимает Алькину шляпу, вертит ее в руках.
      - Такая красивая была... Может... ее еще починить можно? - протягивая шляпу Альке, говорит она.
      Алька молча берет шляпу, машинально нахлобучивает на голову и, не глядя на нас с Зинкой, идет прочь. Мы смотрим, как она поднимает на ходу то одну, то другую ногу и трет их руками. Потом вдруг присаживается прямо на дороге и, уткнув голову в колени, плачет.
      - Зачем ты ее? - повернувшись ко мне, строго спрашивает Зинка.
      - Заработала - и получила. И еще дам, если заслужит, - говорю я. - А тебя спрашивать не буду.
      Несколько секунд мы молча мерим друг друга взглядом, потом так же молча расходимся в разные стороны. Нос у меня гордо поднят кверху, а в глазах, застилая свет, уже стоят готовые брызнуть слезы. Все вокруг расплывается, как будто я смотрю на мир сквозь стеклянные граненые шарики. Кажется, стоит стряхнуть их - и все станет на свое место. Я встряхиваю головой, шарики скатываются по щекам, но ничего не становится на прежнее место. Мир пуст, потому что от меня ушла моя лучшая подруга - Зинка.
      ФИОЛЕТОВЫЕ ТУЧИ И БЕЛЫЕ ОБЛАКА
      Я сижу за нашим сараем и смотрю, как по голубому небу плывут белые облака. Они такие легкие и пушистые, будто сделаны из ваты. Если бы взобраться на такое облако и улететь далеко-далеко! Жить больше здесь я не могу: мама меня поминутно ругает, бабушка жалеет только Лилю, а папа так занят колхозными делами, что ему и поговорить со мной некогда. Ленька куда-то исчезает с самого утра, и я его целыми днями в глаза не вижу. И вообще у меня в целом свете нет ни одного друга. Все меня бросили, и никому нет до меня дела. Я могу умереть с голоду, меня может покусать собака или убить гром, и никто меня не пожалеет. Всхлипывая от жалости к себе, я с нетерпением смотрю на ватные облака, из которых никак не дождешься грома. Лучше погибнуть, чем так мучиться. Моя обкрапивленная рука стала красной, на ней, как бородавки, выскочили белые волдыри.
      "Интересно, есть ли у Альки такие на ногах?" Я вспоминаю, как здорово отхлестала ее, и, к своему удивлению, почему-то не чувствую от этого никакой радости.
      А облака все плывут и плывут, белые и пушистые. И нет у них ни горя, ни забот. Постепенно небо передо мной становится сиреневым - это позади меня, за сараем, заходит солнце. Извилистые края облаков - все в ярком золоте. Есть хочется нестерпимо. "Догадался бы Ленька хоть хлеба кусочек принести", - думаю я.
      Белые облака куда-то уплыли, и вместо них стали появляться темные. Над лесом, как огромное чудовище, нависла туча. Она медленно надвигалась на деревню.
      - О-о-ля! - раздался тревожный голос бабушки.
      Я замерла. Сердце мое отчаянно колотилось, и я едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Бабушка звала меня долго, но я не подавала голоса.
      Когда она ушла, я представила себе, как Ленька сейчас уплетает молодую картошку, и проглотила слюну. Мне даже показалось, что я слышу запах укропа, которым посыпана картошка.
      Сумерки сгущались, тучи становились фиолетовыми.
      В сарае зашуршала солома, послышались грузные шаги - это Буренка пришла с поля. Потом я услышала, как, ударяясь, о подойник, тоненько зазвенело молоко. Бабушка почему-то все время вздыхала, и, поскрипывая, ей вторила маленькая скамеечка, на которой она сидела.
      Когда бабушка ушла, тишина пробралась в сарай. Только мерно дышала Буренка, жуя свою вечную коровью жвачку.
      Выглянув из-за сарая, я увидела, что в наших окнах горит свет. Горит как ни в чем не бывало, словно ничего не случилось и я сижу там вместе со всеми за столом. Вдруг в косом квадрате света, падавшего из окна, я увидела Леньку. Он стоял, вытянув вперед голову и напряженно всматриваясь в темноту.
      - Ленька! - позвала я громким шепотом.
      Он прислушался и торопливо подошел ко мне.
      - Ты чего здесь?
      - Что на ужин было? - не отвечая, спросила я.
      - Картошка.
      - А мне оставили?
      - Оставили.
      - Ну и напрасно. Я все равно не пойду домой... никогда... - сказала я дрожащим от подступивших слез голосом.
      Ленька придвинул свой нос к моему лицу и, вглядываясь, удивленно спросил:
      - Ты чего?
      - Пусть у вас Алька живет... вместо меня, - всхлипнула я.
      - Вы что, опять поссорились? - спросил Ленька.
      - А... разве она не жаловалась? - удивилась я.
      - Нет. Меня мама послала искать тебя, говорит, что вы с Зинкой совсем от рук отбились, домой не являетесь до темна...
      Я была озадачена. Оказывается, дома ничего не знают. Как же так? А растоптанная Алькина шляпа, а крапива?..
      - А тетя Люся что? - спросила я.
      - Ничего. Книгу читает, - сказал Ленька. - А Аля ее длинный халат надела и на бабушкином сундуке сидит...
      - И что?
      - Ничего. Молчит и в угол смотрит... - сказал Ленька.
      - Нет, не могу я идти домой, - подумав, сказала я. - Не могу, пока она спать не ляжет...
      - У-у, книжища знаешь какая толстая! Она ее не скоро дочитает.
      - Я не про тетю Люсю, я про... Альку, - сказала я. - Ты иди и лучше мне поесть принеси, чтобы только не видел никто...
      - Ладно, - обрадованно согласился Ленька, который любил всякие секреты.
      - Да смотри не говори никому, что видел меня, - крикнула я ему вслед.
      Ленька умчался, и я снова осталась одна.
      Там, куда ушло солнце, небо еще розовело, а у меня над головой оно было совсем темное, с чернильными тучами. Становилось неуютно и даже страшно, но идти домой я не могла. И вовсе я не тети Люси боялась, как подумал Ленька. Я знала, почему Алька сидит на сундуке, прикрывая ноги полами халата, и мне было тревожно и... стыдно. Вдруг острым зигзагом полыхнула молния. Послышался треск, как будто разлетелся вдребезги тот золотой ободок, который днем окаймлял белую тучку. Я прижалась к стенке сарая.
      "Что-то Леньки долго нет. Еще, чего доброго, не выпустят его из дому в грозу", - невольно подумала я, но тут же услышала его таинственный шепот:
      - Оля, где ты?
      Я радостно бросилась к нему и при свете полыхнувшей молнии увидела, что он не один. Рядом с ним маячила еще какая-то закутанная фигура. "Это же Алька!" - догадалась я, заметив длинный, до самых пят, халат. Над головой у нас снова треснуло, и крупные капли дождя зашуршали о соломенную крышу. Я бросилась открывать задвижку сарая, Ленька дернул Альку за полу халата, и они юркнули в открытую дверь.
      - Давайте сюда! - командовала я, пробираясь в угол, откуда шел густой аромат свежего сена.
      Сарай был большой и дырявый. Днем его вкривь и вкось полосовали солнечные лучи. Они были похожи на реки, в которых купались золотые пылинки. В одной половине был свален хлам, который неизвестно когда и кому принадлежал, а рядом был отгорожен закуток для Буренки. В другой половине лежало сено, и крыша здесь была поплотнее.
      Буренка фыркнула, видимо, удивляясь таким поздним гостям, а мы наощупь пробрались к сену и закопошились в нем, устраиваясь поудобнее.
      - Ой, осторожней, Леня. Чуть всю картошку не опрокинул, - сказала Алька.
      - Мы тебе есть принесли, картошки. Попробуй, теплая еще... - сказал Ленька.
      - Мы ее утащили! - восторженно прошептала Алька, протягивая мне в темноте маленькую мисочку. - На, бери. Где твоя рука?
      Я молчала.
      - Меня одного не пускали, - сказал Ленька, - а Аля сказала, что мы на минутку выйдем...
      Запах укропа перебивал даже запах свежего сена, и я, не выдержав, протянула руку за мисочкой.
      Дождь разошелся вовсю. Мы сидели и молчали, как мыши, прислушиваясь к его озорной пляске.
      - Шляпа моя бедная там, на огороде, мокнет, - сказала вдруг Алька.
      Я поперхнулась картошкой.
      - Что же ты ее там бросила? - спросил Ленька.
      - Так, - уклончиво сказала Алька.
      Я догадалась: она оставила ее там нарочно, чтобы не увидела тетя Люся.
      Снова сверкнула молния, и я на секунду увидела расширенные от страха Алькины глаза.
      - Двигайся сюда, ко мне, - сказала я.
      Ленька тоже придвинулся, и мы все втроем закутались в платок. При каждом раскате грома Алька вздрагивала и еще ближе прижималась ко мне. Я чувствовала рядом с собой ее худенькое плечо, и мне было непонятно, как я могла ее когда-то обижать.