Золотые росы

      Не смущаясь, старичок продолжал:
      - А где же ваши мама или бабушка?
      - В бане, - сказал Ленька басом и для солидности кашлянул.
      - Жаль, жаль, - сказал старичок, бегая по избе глазами, - а я тут вам подарочек принес...
      Не успели мы опомниться, как он достал из-за пазухи и посадил на пол курицу. Она взмахнула крыльями, отряхнулась и, повернув голову, подслеповато уставилась на лампу. Ленька в один миг скатился с печки. Я тоже слезла за ним. Ленька поглаживал курочку по спине. При свете лампы она вся искрилась и казалась красновато-золотистой. Мы с Ленькой никогда не видели такой красивой курочки. Дедушка улыбался.
      - Как вам тут живется? - спросил он.
      - Хорошо, - сказал Ленька.
      - Ну, слава богу, слава богу, - оживился дедушка, - живите себе на здоровье. В этом доме я раньше жил, да мне он ни к чему. Пусть, думаю, лучше люди живут, - рассказывал он. - Вон она, какая хоромина, - обшаривая взглядом углы, говорил старичок. - Одному-то мне что в ней делать? Вам и то, небось, велик дом-то...
      - Нет, - сказал Ленька, - нам как раз...
      - Что ж, обе половины заняли? - поинтересовался старичок.
      - Там у нас вещи, а живем мы больше здесь, - сказала я.
      Ленька гостеприимно распахнул дверь во вторую половину, показывая, что там у нас. Но старичок заходить не стал. Он только сунул туда голову, посверлил бегающим взглядом темноту и заспешил уходить.
      - Ставеньки закрыты... Ну и правильно. Оно так спокойней. Ну, живите, живите, - сказал он уже с порога. - А курочка вам на разведение...
      Старичок ушел, а мы с Ленькой просто опомниться не могли. Ну до чего добренький дедушка! Дом свой отдал, да еще и курицу принес...
      Когда мама с бабушкой пришли из бани и мы им все рассказали, бабушка почему-то разохалась:
      - Ох ты, господи, что же теперь делать?
      И мама, к нашему удивлению, тоже нисколько не обрадовалась, что у нас теперь есть своя курица. Она озабоченно поморщила брови и сказала бабушке:
      - Спрячь ее пока, завтра что-нибудь придумаем...
      Бабушка сунула курицу под печь, а нам велела сидеть и помалкивать. Мы с Ленькой ничего не понимали. Все разъяснилось, когда пришел отец.
      Он сидел и ужинал, а бабушка, суетясь больше обычного, собирала ему белье. И вдруг курица под печкой тихонько закудахтала. Мы с Ленькой вытянули шеи, прислушиваясь, а бабушка исподтишка погрозила нам пальцем. Все это было так непонятно, что мы с Ленькой не знали, что и думать. Я только хотела сказать Леньке, что эта курица, наверно, волшебная, как она вдруг с громким кудахтаньем вылетела из-под печки.
      - Это что за явление, откуда? - спросил отец.
      Путаясь и сбиваясь, мама начала рассказывать, а он ходил из угла в угол и хмурился.
      Ленька пытался было вмешаться и рассказать все подробнее, но под строгим бабушкиным взглядом снова усаживался на место.
      - Так, - вдруг грозно сказал отец, - за моей спиной у кулаков начинаете взятки брать? Сегодня курицу принесли, а завтра корову приведут во двор?!
      - Не кричи ты, - сказала мама, - никто ее не брал. Дети одни были дома.
      Не слушая, отец продолжал!
      - Ишь, гады какие! На всякие хитрости идут. С курицы начинают!.. Да нас не возьмешь ни на какую приманку, - он погрозил кому-то кулаком. Выбросьте ее сейчас же!
      - Как же так? Живая ведь... - недовольно сказала бабушка. - Ночью на холод выбрасывать?..
      Мы с Ленькой были готовы зареветь в два голоса. А ничего не подозревавшая курица, подойдя поближе к свету, чистила клювом свои золотистые перышки.
      Отец уже более спокойно рассказывал:
      - Этот хозяин хутора - самый крупный кулак во всей округе. У него земли больше было, чем у помещика. И домов несколько... Теперь смиренным прикинулся, в лапотках ходит, а раньше кровь сосал из народа... А сын и сейчас где-то в банде скрывается...
      Почувствовав, что гроза поутихла, бабушка взяла курицу и, снова сунув ее под печь, решительно сказала:
      - Завтра сама отнесу, а пока пусть сидит...
      Мы с Ленькой вздохнули с облегчением. Уж очень жаль было нам курочку. Она ведь не виновата, что хозяин у нее кулак. Где ей разобраться, когда даже мы с Ленькой ничего не раскумекали.
      - А еще хвастался, что кулака сразу узнаешь... Ну что, узнал? сказала я, когда мы сидели на печке. Ленька только вздохнул.
      Молчалив он был и назавтра, когда мы утром пошли с ним гулять. Дойдя по привычке до бобовых снопов, мы остановились. Ленька поглядел на меня, потом на бобы и, повернувшись, зашагал прочь. Я с недоумением смотрела ему вслед. Поставив воротник своего ветхого пальтишка и засунув руки в карманы, он шел не оглядываясь. Весь его нахохленный вид как бы говорил: "Нас кулацким бобом не купишь". Я с сожалением взглянула на бобовые стручки и, проглотив слюну, зашагала вслед.
      ВОЛШЕБНЫЙ МИР НА ПЕЧКЕ
      Потолок в доме - из некрашеных, пожелтевших от времени досок. На них отчетливо выделяются темные, растресканные сучки.
      Если взобраться на печку, потолок оказывается над самой головой. Может быть, поэтому здесь так хорошо лежать вьюжным декабрьским днем и мечтать о том времени, когда у всех будет вдоволь хлеба и молока, о далеких чудесных странах, о чем-нибудь желанном и несбыточном.
      За окном - сугробы.
      Деревня далеко-далеко, как будто на другом конце света. Даже труб почти не видно.
      Мы с Ленькой, сидя на печке, все чаще отправляемся в увлекательные путешествия. У каждого из нас свое государство. В моем живут необыкновенные люди. Они совершают подвиги, прогоняют царей и помещиков, устраивают у себя прекрасную жизнь. Там растут самые красивые сады, стоят стеклянные и зеркальные дома. Всем этим миром управляет одна очень умная девочка. Она ходит нарядная, конечно, не в юбке из бабушкиного платка, и все ей поклоняются. Едят там тоже не одну толченую картошку, а всякие вкусные вещи, - например, хлеб с повидлом или халву.
      У Леньки совсем другой мир. В нем живут обыкновенные мальчишки и девчонки. Они ездят на лошадях, лазят по огородам и страшно орут. Всей этой оравой управляет тоже девчонка, которая мне очень напоминает Зинку. И зовут ее тоже очень похоже - Зан. И еще там есть один маленький мальчишка - Лен, - который везде сует свой нос. А однажды там даже появился дед Сов. Лохматый и сердитый с виду, а на самом деле очень добрый. У этого деда случилось несчастье. "Злая ведьма послала в его владения черный вихрь, который уничтожил ароматные листья, - рассказывает Ленька. - А без этих листьев дед совсем не мог жить". И вот тогда Лен оборвал с молодого клена золотые листья, высушил их и принес деду. Дед поблагодарил мальчика, спрятал листья в мешочек, но Лен заметил, что дед не курит эти листья и сидит грустный. "Почему ты не куришь, дед?" - спросил Лен. Дед Сов вздохнул и сказал:
      "Мне, мой мальчик, нужны ароматные листья, а не золотые. Я просто не хотел тебя огорчать". Тогда Лен пошел к самой главной начальнице Зан, и они стали совещаться, как раздобыть для деда ароматные листья.
      - Это вы тогда совещались, я видела в окно, - говорю я. - Зинка, ты и Федя...
      - Не мешай, - сердито отмахивается Ленька, - а то не буду рассказывать... И вот мы тогда надумали залезть в огород... Ой, что я говорю! Во владения волшебницы и раздобыть для деда Сова ароматные листья...
      Я хохочу, что Ленька заврался и уже путает владения волшебницы с огородом. Он сердится и, надувшись, молчит.
      - Ну, рассказывай дальше, - прошу я. Мне ужасно хочется узнать, что у них тогда произошло. Немного поломавшись, Ленька продолжает. Он рассказывает, как трое смельчаков - Лен, Зан и еще один, Фен, - проникли во владения злой волшебницы и раздобыли для деда Сова ароматные листья. Зан зацепилась за кол и порвала платье. (Оказывается, у волшебницы владения тоже огорожены забором.) Волшебница выскочила за ними с метлой.
      - Не с метлой, а с этой, ну... волшебной палкой, - поправляется Ленька. - Фен расцарапал себе ногу, когда они удирали, а Лен упал и весь перемазался.
      - А листья? - спрашиваю я.
      - Листья есть, да только мало. Деду на всю зиму не хватит...
      Ленька ковыряет ногой сучок в потолке. Мне завидно, что у него такие интересные дела, и я нарочно говорю:
      - Подумаешь. Я сто раз могу в огород залезть и даже не порвать платье, как твоя Зинка...
      - Это же не Зинка, а Зан. Там... - показывает он на потолок. - Ты что, не веришь?
      Я пожимаю плечами.
      - Ну хорошо! - горячо говорит Ленька. - Я тебе докажу!
      На дворе метель. Она свистит и швыряет в окно снежные хлопья, злясь, что не может проникнуть на теплую печку, в наш с Ленькой волшебный мир. Мы лежим и молчим. Каждый хочет придумать что-нибудь такое, чтобы удивить другого. Вдруг Ленька садится и начинает петь. Песни он всегда сочиняет сам, на ходу. Поет все, что придет в голову:
      Стол стоит, кровать плывет,
      За окном метель метет.
      Кошки-мышки по углам,
      Тара-рам, тара-рам...
      Глаза у него блестят, и я вижу, что он уже что-то придумал.
      Утром, когда я просыпаюсь, бабушка давно топит печь. За окном голубеет рассвет. На стене прыгают красноватые блики, у бабушки в печке что-то весело шипит. Ленька уже встал. Он подбегает ко мне, и в руках у него круглая тарелочка от кукольного сервиза. На ней горкой лежат крошечные, величиной с орех, картофелины. От них идет аппетитный пар. Ленька преподносит мне тарелочку с картошкой и, раскланиваясь, говорит:
      - Моя великая правительница Зан в знак своего уважения посылает вам это угощение...
      Я оторопело смотрю на картошку. Где он ее взял? Конечно, такая маленькая картошка бывает. Я вспоминаю ту картофелину, из-за которой у нас однажды полетела с примуса кастрюля. Но ведь здесь их много, и они все вареные... Когда он успел?
      Повернувшись, я вижу у бабушки на припечке чугунок с отварной картошкой. Сразу догадываюсь, в чем дело, но не подаю вида, и мы с Ленькой угощаемся картошкой с кукольной тарелочки. Съев картошку, я говорю:
      - Благодарю вас и вашу правительницу Зан за прекрасное угощение и приглашаю вас на завтрак в мою страну.
      Назавтра, встав чуть свет, я увиваюсь возле бабушки. Она сердито ворчит:
      - И что вам не спится? Вертитесь под ногами то один, то другой...
      - Бабушка, что ты будешь готовить? - допытываюсь я.
      - Блины, - говорит бабушка, думая, что я обрадуюсь. Но я прихожу в ужас.
      - Бабушка, а картошку? - спрашиваю я.
      - Не надоела она тебе? - говорит бабушка.
      - Нет, бабушка, я очень люблю картошку, - жалобно говорю я.
      - Ладно, сварю попозже, на обед, - говорит бабушка.
      Я готова заплакать. Шутка ли, ведь у меня срывается завтрак, на который приглашены правители другой страны!
      Бабушка печет блины. Капли теста падают с ложки и засыхают. Пригретые сверху ярким пламенем, они подымаются, как сдобные булочки. Я немедленно лечу за кукольной тарелочкой. Мне хочется петь от радости, но я молчу, чтобы не разбудить раньше времени Леньку.
      Скоро тарелочка наполняется крошечными лепешками. Не беда, что они снизу грязноватые. Я преподношу их проснувшемуся Леньке с таким видом, будто это самый изысканный торт. Угощение у меня готово, а вот его правительницы Зан нет к завтраку. Но хитрый Ленька находит выход из положения. Он мне заявляет, что великая Зан уехала в другую страну и поручила ему быть у меня послом. Я раскланиваюсь. Нисколько не удивляясь моим лепешкам, "посол" принимается за завтрак. Итак, дружественные отношения между нашими странами установлены.
      СЕСТРИЧКА
      Наша мама заболела. Ее положили в другой половине дома, и бабушка велела нам не ходить туда и не шуметь. Отец, как всегда, рано ушел из дому, но через час приехал на лошади, запряженной в сани. В санях сидела старушка, закутанная до самых глаз. Я не сразу узнала ее. Только когда она сняла с себя шубейку и несколько платков, повязанных один на другой, мы с Ленькой увидели, что это бабка Марта. Я хотела подойти к ней и спросить про трубу, но вид у нее был строгий и озабоченный, и я не посмела. Она сразу же прошла к маме и закрыла за собой дверь.
      - Собирайтесь, - сказал отец. - Я вас на лошади прокачу. Поедем к тете Маше в гости.
      Мы с Ленькой со всех ног кинулись одеваться. Я еще разыскивала под кроватью валенок, а Ленька уже был готов. Одно ухо шапки у него торчало вверх, а другое болталось, как перебитое, руки без варежек засунуты в карманы, но все же он уже может ехать. А вот попробуй мне без валенка! Этому Леньке всегда везет. "Лучше бы у меня две варежки потерялись, чем один валенок", - думала я, ползая по полу.
      Наконец мы кое-как оделись и вышли во двор. Высокая, темной масти лошадь нетерпеливо перебирала тонкими ногами.
      - Ух ты! - воскликнул Ленька, не найдя больше слов, чтобы высказать свое восхищение.
      - Ну, Громик, надоело стоять? - ласково сказал отец.
      Громик повел ушами и, кося глазами, потянулся мордой к отцу.
      Мы сели в сани и поехали. Снежная пыль завихрилась под ногами у Громика, а навстречу нам побежала баня, березовая роща и сараи. Не успели мы оглянуться, как из-за сугробов вынырнула деревня. С мохнатыми снежными крышами, она была совсем не похожа на ту, из которой мы уезжали осенью. Узнали мы только школу да избушку деда Савельича.
      - Смотри! - закричал Ленька, показывая на нее пальцем.
      Я обернулась и увидела, что над снежной крышей возвышается труба, а из нее идет дым. Оставив нас у тети Маши, отец уехал по своим делам и сказал, что заедет за нами вечером.
      Тетя Маша жила одна. В доме у нее был такой же порядок, как и на ферме. Она накормила нас гречневой кашей с молоком и тоже собралась уходить.
      - Сидите тут, я скоро вернусь, - сказала она.
      Мы так и просидели до ее прихода. Ленька все собирался сходить в деревню, но я не хотела оставаться одна и поэтому не пускала его. В деревне мне делать было нечего. И у тети Маши в доме тоже было скучно. Кругом такая чистота, что игры никакой не затеешь. А со стены вдобавок прямо на нас смотрит незнакомый мужчина с длиннющими черными усами.
      Вернувшись домой и взглянув на наши грустные лица, тетя Маша рассмеялась:
      - Что же вы, так и сидите?
      Она снова принялась нас кормить, а потом, повздыхав немного, полезла в сундук и достала оттуда голубой узелок.
      - Вот, играйте. Только потом все обратно сложите, - сказала она.
      В узелке оказалась маленькая резиновая кукла и много разных нарядов для нее. Я в недоумении уставилась на тетю Машу - откуда у нее все это?
      - От дочки осталось, - сказала она. - Десять лет было, когда умерла. А это муж, - кивнула она на усатый портрет. - Погиб... Кулаки убили...
      Мы стояли и молча смотрели на тетю Машу. А она вдруг улыбнулась сквозь слезы и, погладив Леньку по голове, сказала:
      - Ну, чего носы повесили? Играйте, а я пойду. Коров доить пора...
      Я принялась разбирать узелок. Там были платья, вышитые салфеточки, вязаные платки и даже пальто с меховым воротником. Тети-Машина дочка, видно, умела шить, не то что я...
      Только мы разыгрались, как за нами пришел отец, а с ним и тетя Маша. Она смотрела на нас и чему-то улыбалась. У отца тоже был довольный и веселый вид.
      - Ну, команда, поехали домой, - сказал он, - у вас там сегодня появилась маленькая сестренка. Ждет вас...
      Мы с Ленькой завизжали от радости и сразу же засыпали отца вопросами:
      - А какая она?
      - Как ее зовут?
      - Какие у нее глаза?
      - Я и сам еще не знаю, - смеясь сказал отец. - Там, на месте, все выясним...
      Тетя Маша суетливо помогала нам одеваться. Я собрала игрушки, связала в узелок и протянула ей. Она, сияя глазами, вдруг сказала:
      - Возьми себе.
      - Тетя Маша!.. - прошептала я, не веря такому счастью.
      - Бери, бери, - сказала она, - чего им зря лежать. Я вот только одну салфеточку возьму... на память.
      Она выбрала одну вышитую салфеточку, а остальное подала мне.
      Прижимая к груди драгоценный узелок, я уселась в сани. Мы поехали, и малиновая заря поплыла нам навстречу. Березовая роща стояла притихшая, вся запорошенная пушистым снежком. Она просвечивалась насквозь. Казалось, там, за нею, укладывается спать зимнее солнце.
      Нам с Ленькой не терпелось скорее увидеть нашу маленькую сестричку. Ленька наклонился ко мне и сказал:
      - Если она еще не умеет ходить, так мы будем водить ее за ручки.
      - А я отдам ей свою куклу, какую она захочет, - сказала я.
      Но дома нас ждало разочарование. Оказалось, что наша сестричка совсем крошечная и не умеет ни ходить, ни играть в куклы. Она лежала на полатях вся закутанная, и нам даже не сразу разрешили к ней подойти. Сначала мы отогрелись, и только тогда бабушка позволила на нее взглянуть. Нам с Ленькой она нисколько не понравилась. Отчего все были так довольны - просто непонятно.
      НЯНЬКИ НЕСЧАСТНЫЕ
      Нашу сестру зовут Лиля, и она такая крикливая, что хоть из дому беги. Кричит она и днем и ночью, и, главное, никто не знает, что ей нужно, даже мама. Мы с Ленькой предлагали ей мою куклу, чайный сервиз, показывали Рыску, но она знать ничего не хочет и все орет и орет, как заводная. Мы уже ума не приложим, куда от нее деваться. На улице холодно, носа не высунешь. И в другой половине у нас тоже холодно, как на улице. Ее пока закрыли и не топят. Там поселился мороз.
      Печь у нас очень высокая и большая, с деревянными полатями. Чтобы на нее забраться, нужно лезть по лесенке. Но теперь там, на полатях, лежит Лиля. С нею лучше не связываться. От нее всем достается, и мама с ней просто измучилась. А тут еще заболела бабушка, и ее отвезли в больницу. У нее на ноге "рожа". Когда ей делали перевязку, мы с Ленькой смотрели во все глаза, но никакой рожи не увидели. Просто у бабушки нога распухла и покраснела. Уезжая, бабушка велела нам помогать маме. Мы, конечно, помогаем, но мама все недовольна. Я хотела было постирать пеленки, намоченные в корыте, так она меня прогнала и сказала, что я только залью пол, а толку от моей стирки ни на грош. Ленька носил дрова и натаскал в дом снегу, больше, чем дров. Мама сказала:
      - Смотрите лучше Лилечку... А я пойду немного снег разгребу вокруг дома.
      Мы сидим на печке и смотрим, вернее, слушаем, как Лилька орет.
      Ленька вдруг говорит:
      - Знаешь, Оля, а если ее распеленать? Скрутили бы так нас с тобой, мы бы тоже заорали.
      Мы подтягиваем сестричку поближе прямо с подушкой, на которой она лежит. Ленька нечаянно задевает ногой лестницу, и та с грохотом падает. Лиля вздрагивает и орет еще громче. И тут мы решаемся. Я разворачиваю пеленки, и, к нашему восторгу, Лиля перестает кричать.
      - Пусть она, может, немножко походит? - говорит Ленька. Он берет Лилю обеими руками и приподымает.
      - Пусти! - испуганно кричу я, пытаясь отнять ее у Леньки. Мы сталкиваемся, и вдруг... наша Лилька летит вниз. С перепугу я зажмуриваюсь и лишь через несколько секунд, раскрыв глаза, вижу, что она лежит на бабушкиной кровати и орет во все горло. На наше счастье, когда стало холодно, бабушка придвинула свою кровать к печке.
      Мы мечемся по печке, пытаясь слезть вниз, но без лестницы это не так-то просто.
      - Что же теперь делать? - говорю я, чуть не плача.
      - Я прыгну, - решается Ленька.
      - С ума сошел! А если на нее?
      Мы свешиваемся вниз и начинаем уговаривать сестричку:
      - Лилечка, маленькая, ты хорошая девочка, не кричи так громко, пожалуйста... а то мама услышит...
      Ленька строит ей разные смешные гримасы, но она не обращает на них ровно никакого внимания. Распашонка у нее задралась до шеи, и она отчаянно колотит пятками по суконному одеялу.
      - Ленька, - говорю я. - Она сейчас шлепнется на пол...
      - Ну, это не страшно, - успокаивает он, прикинув на глаз расстояние с кровати до пола. - Там уже меньше осталось...
      Но шлепнуться Лиля не успевает. В комнату входит отец. Взглянув на наши растерянные лица, он вдруг спрашивает:
      - Что это она у вас здесь делает?
      - Ле-лежит.
      - Простудится... - как-то рассеянно говорит отец. - А где мать?
      - Во дворе.
      Отец берет с веревки теплую пеленку, заворачивает в нее Лилю и, прижимая к себе, носит по комнате. Лиля умолкает. Мы только переглядываемся и сидим тихонько, как мыши.
      Вечером отец с матерью о чем-то вполголоса разговаривают за столом. Мы с Ленькой, боясь, как бы он не рассказал маме лишнего, навострив уши, прислушиваемся к разговору. Отец говорит очень тихо, но кое-что можно разобрать:
      - ...Луна уже вышла, и я вижу - тень... Прямо на дорогу, от рощи... Показывая, отец ставит на столе ладонь ребром. - Я - туда. Не успел только сучья затрещали. Драпанул, проклятый... Ну, куда за ним гнаться? Я все равно его не вижу, а он из-за любого дерева может пальнуть...
      У мамы перепуганное лицо.
      - Ой, Саша, разве можно так? Убьют они тебя... - шепчет она побелевшими губами.
      - Ничего, - спокойно говорит отец. - Они думают, что у меня оружие... Не знают, что вот, только и всего, - показывает он крепкий смуглый кулак. Только бы узнать, кто это, - задумчиво говорит он.
      Несколько дней мы наблюдаем за отцом, стараясь разгадать всю эту историю. Когда его поздно нет, мы сидим притихшие и с тревогой прислушиваемся к каждому шороху. Но отец по-прежнему весел, шутит с нами, как будто ничего не случилось, и нам с Ленькой тоже начинает казаться, что вовсе и не было этого тревожного разговора за столом.
      Однажды, придя домой пораньше, отец весело говорит:
      - Ну, ребята, сегодня мы с вами будем нянчить Лилю, а маме дадим выспаться. Замучилась она у нас. Согласны?
      Мы, конечно, согласны.
      Мама укачивает Лилю и кладет ее на полатях.
      - В ту половину мне пойти, что ли? - говорит она нерешительно. - Она как заплачет, я тут все равно проснусь...
      - Правильно, - говорит отец, - укройся потеплее, не замерзнешь. В холоде даже лучше спится...
      Мама идет в холодную половину и укладывается спать. Мы укрываем ее двумя одеялами и еще сверху папиной шубой. Она закутывается с головой и блаженно бормочет:
      - Согрелась уже... сейчас усну. Смотрите там хорошенько...
      - Не беспокойся, все будет в порядке, - заверяет отец.
      Лиля молчит, в доме тишина. Мы сидим и отчаянно боремся со сном, но глаза, как назло, слипаются все сильнее и сильнее. Заметив это, отец говорит:
      - Ложитесь спать. Я сам справлюсь.
      Мы с Ленькой пытаемся возражать, но языки у нас едва ворочаются, и мы тут же засыпаем.
      Просыпаемся от маминого сердитого голоса:
      - Доверила им ребенка, так они его чуть не угробили...
      Вскочив, мы испуганно оглядываемся. Отец сладко спит, раскинувшись на кровати.
      - Ребенок выкатился на горячую печку, надрывается, а ему хоть бы что! - бранится мама. - Я за стенкой услышала, а он тут храпит, заливается...
      Мы с Ленькой хлопаем глазами и молчим. Отец вскакивает, старается сообразить, что произошло.
      - Ты, Леночка, спи, не беспокойся, - бормочет он и трясет головой, прогоняя сон.
      Мама, укачивая Лилю, даже не отвечает. Взглянув на нас, отец разводит руками и сокрушенно вздыхает.
      Лица у нас у всех расстроенные.
      - Эх вы, няньки несчастные! - говорит мама.
      ГОСТЬ
      С крыши прозрачной гирляндой свисают сосульки. Днем, когда пригревает солнце, с них падают звонкие капли. Снег покрывается тонкой корочкой. Она золотится на солнце так, что на нее больно смотреть. За ночь она подмерзает и становится твердой. Возле дома, по обе стороны дорожки, снег лежит выше головы. Мы проделываем в сугробе ступеньки и лезем наверх, в сад. Яблони тоже в снегу. Стволы замело, сучья почти лежат на снегу. Между ними петляют заячьи следы.
      - Вот бы поймать хоть одного зайца! - говорит Ленька. И вдруг мы видим, что от деревни прямо через поле движется какая-то темная точка. Она приближается, а мы с Ленькой стоим и гадаем, что бы это могло быть.
      - Может, заяц? - говорю я.
      - Зайцы черные не бывают, - отвечает Ленька. - И бегают они быстрее.
      Точка все увеличивается.
      И вдруг я, всмотревшись внимательней, радостно кричу:
      - Павлик! Ленька, это же Павлик!..
      Мы бросаемся навстречу. Павлик улыбается и молчит, а мы с Ленькой трещим, как сороки. Схватив его за руки, бежим к дому.
      - Бабушка, посмотри, кто к нам пришел! - кричу я.
      Взглянув на Павликово пальтишко, застегнутое на одну пуговицу, и дырявые валенки, бабушка велит нам всем немедленно лезть на печь.
      Мы забираемся в самый угол и, перебивая друг дружку, рассказываем Павлику о своих делах.
      В этот день у нас весело.
      Бабушка угощает нас свежими картофельными оладьями, а потом мы за печкой лакомимся бумажными блинчиками. Я "пеку" их очень быстро. Нарезав из бумаги кружочков, начиняю их опилками, которые Ленька трясет из куклиного живота. Кукла становится совсем тощей и дряхлой, но для дорогого гостя мне ничего не жалко.
      Потом Ленька предлагает сходить к сараям и посмотреть, что там делается. Мы давно собирались туда, да одним как-то было страшновато. С Павликом мы идем смело.
      Сараи занесло снегом, и они выглядят еще таинственнее. Открыть дверь нам не удается. Заглядываем в щель. В полумраке ничего нельзя рассмотреть, только в углу, куда сквозь дырявую крышу проникает свет, белеет горка снега. Вдруг я замечаю два зеленых огонька.
      - Смотрите, что это? - шепчу я испуганно.
      - Где? - спрашивает Павлик.
      - Вон, видишь, огоньки... Может, там зверь какой?..
      Ленька ничего не видит и, смеясь, говорит:
      - Может, волк. Смотри не суй нос, а то он ка-а-к хватит!
      - Рысь, наверно... - говорит Павлик.
      Ленька долго всматривается в щель и вдруг, ничего не говоря, поворачивается и бежит прочь. Я - за ним. Оглянувшись, я вижу, что Павлик стоит и с недоумением смотрит на нас.
      - Чего стоишь? Удирай! - кричу я.
      Павлик не спеша направляется вслед за нами.
      Не успеваем мы добежать до дома, как из сарая показывается наша Рыска. Она щурится на свет и, мягко ступая лапками, идет к бане.
      - Вот вам и рысь, - хохочу я. - Не рысь, а Рыска...
      Ленька смущенно оправдывается:
      - Я... только за палкой побежал...
      Я молчу. Что говорить, когда сама удирала.
      Павлик над нами не смеется. Он вообще очень серьезный, этот Павлик, серьезный и чуткий.
      Как бы не замечая нашего смущения, он вдруг вытаскивает из кармана что-то интересное и непонятное.
      Присмотревшись, мы видим, что это обыкновенная картофелина, в которую воткнуто рыжее куриное перо, а с другой стороны - гвоздик. Павлик размахивается и запускает картофелину вверх.
      Она вертится в воздухе волчком и опускается, втыкаясь гвоздиком в снег.
      Мы с Ленькой в восторге и по очереди запускаем хвостатую картофелину. Она неизменно падает гвоздиком вниз.
      - Вот здорово! - восхищается Ленька. - Мне бы такую...
      - Бери, - говорит Павлик. - Это я тебе нес, да боялся, что не понравится.
      За игрой мы не заметили, как снег начал голубеть и из рощи поползли сумерки. Выйдя на крыльцо, бабушка сказала, что Павлику пора домой, а то стемнеет. Мы идем провожать его. Я на ходу запускаю новую игрушку, подаренную Павликом. Рыжее перышко вертится в воздухе, напоминая яркую птичку. Вот картофелина падает на снег, я нагибаюсь, чтобы поднять ее, и вдруг в ужасе замираю. Из-за бани прямо на меня смотрит остроносая волчья морда.
      Не успеваю я ничего сообразить, как ко мне подбегает Ленька.
      - Дай я разок... - и тут же, увидев зверя, он умолкает.
      - Бежим, - шепчу я, пятясь назад.
      Но Ленька, вероятно, вспомнив свой постыдный побег от Рыски, стоит как вкопанный.
      - Ну что ты стоишь, как столб? Он же нас сейчас съест... - говорю я.
      - Ну и пусть ест, - чуть слышно лепечет Ленька. - Я один не побегу...
      - Волк, ты что тут делаешь?! - восклицает подбежавший Павлик.
      Взмахнув хвостом, волк бросается на Павлика. Я взвизгиваю и закрываю глаза. Когда я осмеливаюсь глянуть в ту сторону, то вижу, что Павлик треплет зверя за уши, а тот прыгает и пытается лизнуть его в нос.
      - Куда бы я ни пошел, все равно разыщет, - говорит улыбаясь Павлик.
      - А... а кто это? - спрашивает Ленька.
      - Это наша собака, Волком зовут. Видишь, морда какая? Только он добрый, - поясняет Павлик.
      Мы с Ленькой осторожно гладим Волка по шерсти. Он приветливо машет хвостом.
      И вдруг по кончику разорванного уха я узнаю того самого волка, которого когда-то поила молоком.
      - Ой, да я же его знаю! - говорю я. - Только я не думала, что это собака... Волк, помнишь, как ты у меня все молоко съел?
      Волк вертится вокруг, стараясь лизнуть мне руку. Это он, наверно, благодарит за то угощение.
      - Ну, хватит, пошли, Волк, - говорит Павлик, и Волк покорно направляется за ним.
      Мы с Ленькой стоим и смотрим им вслед. Взойдя на горку, Павлик оборачивается и машет нам рукой. Волк машет хвостом, не оборачиваясь.
      - Пусть бы у нас вместо Лильки был лучше Павлик, - вздохнув, говорит Ленька.
      Павлик, конечно, хороший, но я с Ленькой не совсем согласна - Лильку тоже жаль.
      ЗАБИЯКА ПЕТУХ И БАРХАТНАЯ ШЕЙКА
      Курица, которую принес незнакомый дед, так и осталась жить у нас. Утром, когда рассвело, она вышла из-под печи и тоненько затянула:
      - Ко-о-ко-ко-ко!
      Мы с Ленькой, глядя на нее, только вздыхали: бедненькая, не знает, что ее хозяин кулак. Днем она была еще красивее, вся золотистая, с темной шейкой.
      - Ишь шейка какая, словно бархатная, - сказала бабушка.
      И точно, казалось, что ее горлышко перевязано бархатным шарфиком.
      Мы с Ленькой стали упрашивать, чтобы Бархатную шейку не отдавали старому хозяину.
      - Отдадим ее лучше в колхоз, - сказала я.
      Мама предложила:
      - Может, заплатить за нее деньги?
      Так и сделали. Хозяину отдали деньги, а Бархатная шейка осталась у нас. Потом бабушка раздобыла еще петуха - огненно-красного и важного. Он оказался настоящим разбойником. Стоило мне или Леньке повернуться к нему спиной, как он прыгал сзади на плечи и клевал в голову. Мы с Ленькой боялись выйти во двор.
      А на дворе была уже настоящая весна. Веселый перезвон капель сливался с птичьим щебетом. Яблони уже стояли почти во весь рост, темнея стволами. Ручеек за садом распеленался и только по утрам одевался нежной синеватой корочкой льда. Тонкие, горьковатые на вкус прутики вербы склонились над ним. Они ждали, когда ручеек их напоит. За сараем лежала целая груда старого, почернелого хвороста.