Золотые росы

Васюкова Галина Георгиевна
Золотые росы

      Галина Георгиевна Васюкова
      Золотые росы
      Повесть
      Для детей младшего школьного возраста.
      СОДЕРЖАНИЕ
      Часть первая. Друзья и недруги
      Часть вторая. Грачи колхозные
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ
      ПЕРЕЕЗД
      В тот день я проснулась рано. Мой братишка Ленька услышал, что я встала, и тоже вскочил, испуганно протирая круглые заспанные глаза. Он, видно, как и я, боялся прозевать самое интересное. Шутка ли, ведь мы переезжали. И не куда-нибудь, а в деревню.
      Наш папа еще с весны уехал туда на работу. Его послали председателем в отстающий, недавно организованный колхоз. Все лето ему было не до нас, и мы жили в городе с мамой и бабушкой. Приезжая по делам, он на минутку забегал домой, и мы с Ленькой засыпали его вопросами. Что такое колхоз? Почему он отстающий? И что папа там делает? Леньке казалось, что колхоз - это какая-то машина, вроде паровоза.
      - Все колхозы идут быстро, а папин отстает. Наверно, в нем что-нибудь испортилось и папу послали исправить, - говорил он.
      Я, конечно, не верила. Если бы только исправить, то папа уже приехал бы обратно, а он там живет целое лето, и мы тоже туда поедем. Все. И бабушка, и мама, и мы с Ленькой, и Рыска. И даже наш зеркальный шкаф и бабушкина швейная машина.
      Когда я все Ленькины рассуждения передала маме, она рассмеялась и сказала:
      - Колхоз - это не как паровоз, а скорее как город, только поменьше. Там есть поле, лес, луг, речка... и дома.
      - А почему он отстающий? Как он может отставать, если стоит на месте и никуда не идет? - допытывались мы.
      Мама подумала и сказала:
      - Он называется отстающим потому, что у людей, которые там живут, мало хлеба, мало коров и молока. А нужно сделать так, чтобы всего было вдоволь. Вот нашего папу и послали помочь этим людям.
      - Видишь, - сказала я Леньке. - Наш папа не только машину может исправить, он все может.
      Ленька был согласен со мной. Он тоже гордился нашим отцом. Только он никак не хотел согласиться, что в деревне все такое же, как и в городе: и небо, и земля, и солнце.
      - Знаешь, Оля, - говорил он мне, - я думаю, что небо в деревне... фиолетовое. Домики маленькие, белые с разноцветными крышами, а трава и деревья синие...
      Я не соглашалась.
      - Зажмурь глаза. Крепко-крепко, сама увидишь, - посоветовал он.
      Я зажмурила глаза, но, кроме красных прыгающих кругов, ничего не увидела.
      - Ну что?
      - Ничего.
      - Совсем ничего не видела?
      - Круги красные.
      - Это коровы, - заявил Ленька. - В деревне коровы красные.
      Я рассердилась:
      - Не выдумывай! Коровы красные не бывают, и трава синяя не бывает, и фиолетовое небо!
      - Не бывает?! А помнишь, мы видели с тобой розовое небо и красное солнце? Оно висело совсем низко, над лесом.
      Я вздохнула, не зная, что ответить.
      И вот сегодня мы увидим деревню собственными глазами. Накануне приехал папа и сказал, что будем переезжать. Еще с вечера все было уложено в чемоданы, посуда - в большой ящик, а швейная машина стояла полосатая, как зебра. Это бабушка обшила ее половиком. Только шкаф громоздился на прежнем месте и, казалось, никуда не собирался. В его зеркале я увидела девчонку в коротеньком синем платье, в сандалиях и с черной челкой на лбу. Из-под челки выглядывали серые глаза.
      Это была я.
      Одеваясь на ходу и пыхтя от усердия, из спальни вышел Ленька.
      - Вкусно пахнет, - заметил он, потянув носом.
      Из кухни доносилось шипение примуса. Заглянув туда, мы увидели бабушку. Она жарила наши любимые картофельные оладьи. В другой раз мы бы захлопали в ладоши от радости, но сегодня оладьи показались чем-то таким обычным, будто мы ели их каждый день. Хотелось скорее выбежать во двор, взглянуть, не пришли ли за нами подводы. Однако бабушка усадила нас на ящик с посудой и заставила поесть.
      - Ешьте, ешьте, - сказала она, - обедать, может, сегодня не придется.
      И верно, обедать нам не довелось. В полдень из колхоза пришли три подводы. Это были не обыкновенные телеги, какие мы видели в городе, а высокие, решетчатые. В таких, как мы после узнали, возят снопы и сено.
      Взглянув на подводы, запряженные тощими лошаденками, бабушка сердито фыркнула:
      - Председатель называется! Лошадей для себя не мог выбрать?
      А нам с Ленькой и лошади, и телеги очень понравились. Только бы скорее ехать. Но нас посадили в последнюю очередь.
      Сначала уложили шкаф. Он долго упирался и никак не хотел грузиться ни боком, ни стоя. Когда его наконец уложили, оказалось, что он занял чуть ли не всю телегу. На вторую подводу погрузили стол, кровати, стулья и ящик с посудой. А на последнюю уселись мы с мамой. Под нами лежали чемоданы и узлы с подушками и одеялами. Сидеть было удобно. Наша телега выехала вперед, и мы видели, как на самой последней, рядом со шкафом, восседала бабушка, придерживая руками фикус. Фикус вежливо кланялся во все стороны, прощаясь с городом.
      И вдруг Ленька закричал:
      - Рыска! Рыска! Бабушка, Рыску забыли!
      Я тоже было открыла рот, но не успела зареветь, как где-то совсем рядом послышалось "мяу".
      - Здесь ваша Рыска, - сказала мама.
      Оказалось, что Рыска едет на одной телеге с нами, - в бабушкиной большой корзине из-под белья.
      Мы сразу успокоились и стали смотреть по сторонам. Вдаль, к темному лесу убегали сжатые поля. Белые и ершистые, они были похожи на недавно постриженную Ленькину голову. По жнивью паслись коровы. Были среди них черные, рябые и коричневые, но красных не было. И небо над нами было обыкновенное, голубовато-серого цвета. Мы так и не дождались, чтобы оно стало фиолетовым. Потом из-за леса навстречу нам выползла огромная туча, и небо сразу стало темным. Лошади зашагали быстрее. Мы сидели притихшие и смотрели, как первые капли дождя скатываются с пыльных листьев фикуса. Прижавшись к маме, мы укрылись плащом.
      Ехать стало неинтересно.
      Дорога быстро размокла, и лошади устало тащились по хлюпкой грязи. Телеги скрипели, как будто вот-вот развалятся. Под их монотонный скрип я уснула. Проснулась оттого, что мы остановились. Вокруг была непроглядная темнота, и только позади мелькал крошечный огонек.
      "Может, волки?" - подумала я, но огонек вспыхнул сильнее, и я догадалась, что это кто-то курит. Из темноты донесся сердитый бабушкин голос:
      - Вот тут где-то она упала и как сквозь землю провалилась.
      - Кто провалился? - спросила я оторопело.
      - Крышку от кастрюли потеряли, - сказала мама, и я по голосу почувствовала, что она улыбается.
      Отец чиркал спичками, стараясь посветить на дорогу. Желтый крошечный огонек на секунду выхватил из темноты бабушку, закутанную в клетчатый платок. Согнувшись, она шарила палкой вокруг телеги.
      - Да бросьте вы, Михайловна, - сказал отец. - Стоит ли из-за какой-то крышки мокнуть? Поехали.
      - Много ты понимаешь! - рассердилась бабушка. - Ты и кастрюлю потеряешь - не пожалеешь. Все нипочем...
      - Я же не виноват. Грязь кругом, - примирительно сказал отец.
      Усаживаясь на телегу, бабушка ворчала:
      - Жил бы себе, как люди... А то сам не сидит на месте и семью за собой таскает. Один убыток от такой жизни, а пользы...
      - Подождите, Михайловна, будет польза, - весело сказал отец, помогая ей устроиться поудобнее.
      - Да уж будет! Весь свет на свой лад все равно не переделаешь...
      - Переделаем со временем, - не сдавался отец.
      Подойдя к нам, он спросил:
      - Ну, как бы тут, команда?
      - Мы за тебя, - улыбаясь, сказала мама, - хотя, конечно, крышки жаль. Кастрюля новая...
      - Па-апка, - сонно протянул Ленька, - я тебе помогу переделать. Я все люблю переделывать.
      - Ну, тогда вперед, - рассмеялся отец. - Трогай, - скомандовал он и, обернувшись к нам, ласково сказал: - Скоро приедем, потерпите немножко.
      Уютно прижавшись к маминому теплому плечу и снова засыпая, я подумала, что наш папа когда-нибудь непременно все переделает на земле. Он такой смелый и сильный - ему даже грязь и дождь нипочем.
      УТРОМ
      Проснувшись, я увидела прямо над собой незнакомый дощатый потолок, на котором весело прыгали солнечные зайчики. Зайчики были знакомые. Они прыгали у нас еще в старой квартире, в городе. Наверно, мы их привезли с собой.
      Я плохо помнила, как мы вчера приехали. Сонная, усталая, я упала на подушку, едва бабушка стащила с меня пальто и сандалии. Оказывается, мы все спали на полу. Мама спала возле Леньки, подложив под голову свою тонкую руку, и была похожа не на маму, а скорее на большую девочку. Папино место уже пустовало, и бабушки тоже не было видно. Я растолкала Леньку, и мы выбежали на крыльцо.
      Дома с позолоченными солнцем окошками, голубое небо и зеленая трава. Обыкновенная трава, как и на нашем городском дворе - еще зеленая возле домов и заборов и вытоптанная посреди улицы. Из труб вьются сизые дымки, и солнце полощет косички в лужах от вчерашнего дождя. Все самое обыкновенное и все-таки необыкновенное. Солнца больше, неба больше и воздуха больше. Мы с Ленькой соскочили с крыльца и помчались по лужам. Золотистые брызги разлетались во все стороны.
      - Стой! - вдруг крикнула я. - Смотри!
      Перед нами прямо на земле лежит крыша. Обыкновенная крыша, как на всех остальных домах. Только эта лежит прямо на земле, и никакого дома под ней нет.
      - Гм, почему это она здесь валяется? - спрашиваю я.
      Ленька молчит. Даже Ленька не может ничего сказать!
      - Может, ее вчера ветром снесло, когда был дождь? - говорю я, и мы с Ленькой оглядываемся по сторонам, ожидая увидеть дом без крыши.
      Но все дома с крышами и даже с трубами.
      - Это, наверно, еще только строят дом, - говорит Ленька.
      - Почему же его начали строить с крыши? - допытываюсь я.
      Ленька задумывается. Он не успевает ничего сочинить, потому что я говорю:
      - Дома так не строят. Сначала делают стены, а потом уже крышу. Я видела в городе...
      - Ага, - говорит Ленька, - так то - в городе, а это - в деревне...
      Присмотревшись как следует, мы заметили, что у крыши есть еще дверь и что она замкнута на огромный висячий замок. Это открытие нам не удалось обсудить как следует. На крыльцо вышла бабушка и позвала нас домой.
      Обернувшись, я вдруг увидела, что дом, в котором мы остановились, не похож на другие дома. Он большой, с зеленой железной крышей и высокими окнами.
      Не успели мы взбежать на крыльцо, как бабушка подала мне стеклянный в цветочках кувшин и сказала:
      - Иди, Оля, с отцом на ферму за молоком. Только дорогу запоминай, назад одна пойдешь. Отец на минутку домой забежал. Ему будет некогда.
      - И я хочу, - заныл Ленька.
      - У нас с тобой другая работа, - сказала бабушка. - Тыкву будем чистить. А в ней семечки есть, белые, крупные. Хочешь?
      Ленька наклонился к круглой желтой тыкве и потянул ее за жесткий, закрученный, как у поросенка, хвостик. Мне стало завидно. "Конечно, Леньке всегда все самое лучшее. Ему тыкву чистить, а мне - тащись на какую-то ферму. Что я, молока не видела, что ли?" - с обидой подумала я.
      ТЕТЯ МАША
      Ферма оказалась просто длинным-предлинным сараем, в котором живут коровы. Коров дома не было. Они встают очень рано и уходят в поле.
      Зато на ферме была тетя Маша в белой косынке и в белом переднике. Она повела меня в маленький домик с марлевыми занавесками на окнах.
      В этом домике никто не жил. В нем было очень много больших блестящих бидонов - с молоком и пустых.
      И тетя Маша, и домик мне очень понравились. Взяв у меня из рук кувшин, тетя Маша налила в него молока выше цветочков.
      Взглянув на меня, она почему-то вздохнула. Потом взяла белую кружку с длинной, торчащей вверх, как палка, ручкой, зачерпнула в нее молока и подала мне:
      - На, пей.
      Я опустила губы в теплое душистое молоко и даже зажмурилась от удовольствия.
      - Вкусно? - улыбаясь, спросила тетя Маша. - В городе, наверно, такого нет?
      Я кивнула головой, не отрываясь от кружки.
      Пока я пила, тетя Маша смотрела на меня добрыми, жалостливыми глазами.
      - Худая какая да бледная, - сказала она. - Плохо вам в городе жилось, наверно? Я ведь говорила отцу твоему: "Вези, Егорыч, ребят сюда поскорее, отпоим их хоть молоком маленько". А он все твердит, что, мол, еще и молока в колхозе не заработал. А в городе они, говорит, паек получают и молока могут купить. Я, говорит, не объедать колхоз приехал, а поставить его на ноги...
      Мне стало смешно, что нашего молодого и безусого папку тетя Маша назвала Егорычем, как старика. И вроде она его ругает, а сама любит. Точно как наша бабушка.
      - Ну, так как же вы там жили, в своем городе-то? - допытывалась тетя Маша. - И впрямь, что ли, паек какой получали? Ведь отец-то ваш из колхоза крупинки еще не взял...
      Я не знала, что сказать. Мне вспомнились бабушкины пестрые мешочки для пайка, которые чаще всего бывали пустыми. Вспомнилось, как однажды бабушка поднялась чуть свет и, собрав их, отправилась в очередь. Нас с Ленькой оставила дома смотреть за примусом, на котором стояла большая зеленая кастрюля. Вытряхивая корзинку, она вдруг обнаружила между очистками небольшую картофелину. Бабушка поскребла ее ногтем и, ополоснув, бросила в кастрюлю.
      - Пускай варится, - сказала она. - А ты, Ольга, смотри. Тут в кастрюле вода с молоком. Я вот пойду крупу получу, и тогда суп будет.
      Щелкнул замок, мы с Ленькой остались одни. Несколько минут мы сидели молча, и у обоих вертелась в голове одна и та же мысль: "Сварилась уже картофелина или нет?"
      Ленька, вдруг вооружившись ложкой, направился к кастрюле.
      - Стой! - закричала я. - Не лезь! Ты слышал, бабушка велела мне смотреть.
      Ленька только фыркнул и, приподняв крышку, понюхал варево.
      - Ах так! - сказала я и тоже схватила ложку.
      Наши ложки заработали вовсю. Мы обшаривали дно и бока кастрюли, но маленькая картофелина была неуловимой. Драгоценная, засиненная молоком вода расплескивалась, и примус угрожающе шипел. Мы едва успели отскочить, когда он, разъяренный, прошипел в последний раз.
      Кастрюля валялась на боку, а по полу расползалась мутная лужа. Картофелина откатилась в сторону и лежала на сухом месте.
      Ленька завладел ею первый. Откусив половину, он протянул мне мою долю.
      - На. Сырая еще, - сказал он.
      - Не хочу, - ответила я, шмыгнув носом. - Достанется нам теперь...
      Ленька задумчиво повертел вторую половинку, положил в рот и, как кролик, схрумкал ее передними зубами. Одной рукой я вытирала лужу на полу, а другой - глаза и нос. За этим занятием и застала меня бабушка.
      Взглянув на ее корзинку с пустыми мешочками, я заулыбалась:
      - Не получила паек? Ну и хорошо. Все равно у нас тут разлилось... Вот... - развела я руками.
      НЕОЖИДАННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
      Солнце поднялось высоко. Оно пригрело так, что белое пятно за огородами, про которое я подумала, что это река, начало расползаться во все стороны. Это был туман.
      От выпитого молока и солнца, которое проворно сушило лужи и мои сандалии, мне стало так радостно, что я даже запела свою любимую песенку про Красную Шапочку:
      Красной Шапочкой Катюшу
      Мама называла.
      Раз она ее с гостинцем
      К бабушке послала...
      Красной Шапочкой, разумеется, была я, а гостинец - у меня в кувшине. И только не было злого серого волка. Да и откуда ему взяться, когда здесь деревня, а не лес? А позади ферма, на которой хозяйничает тетя Маша. Я оглянулась, чтобы посмотреть на ферму, и... замерла. Шагах в десяти от меня стоял волк. Серый и огромный! Левое ухо у него было разорвано. Он смотрел на меня красноватыми глазами.
      Я хотела бежать, но ноги мои точно приросли к земле.
      Мы стояли оба, не шевелясь, и смотрели друг на друга. Наконец я немножко пришла в себя. "Почему он не бросается на меня? Может, он ручной?" - подумала я и осторожно начала пятиться назад.
      Волк не двинулся с места. Он стоял, вытянув острую морду, и принюхивался. Я осмелела, потихонечку пошла. Волк стоял. Я пошла быстрее. Волк тоже заковылял за мной. Не раздумывая больше, я пустилась бежать. Оглядываясь на ходу, видела, что волк трусит следом. Придерживая рукой кувшин, чтобы не расплескать молоко, я побежала быстрее. Я уже не смотрела назад, чувствуя, что волк и не думает отставать.
      "Только бы не упасть, - думала я. - Он сразу тогда набросится". А вокруг, как назло, ни души, и до деревни еще порядочно. Вдруг я увидела, что из-за поворота на телеге выехал человек.
      - Дядя! - закричала я. - Дядя!..
      Но вместо дяди на телеге, держа в руках вожжи, стояла белобрысая девчонка. Она глянула на меня, потом на зверя, остановившегося в нескольких шагах, и, ничего не говоря, взялась за кнут.
      - Пошел вон! - крикнула она.
      Волк стоял и, вытянув морду, посматривал то на меня, то на нее.
      - Ах, ты так! - обозлилась моя спасительница и, поставив босую ногу на край телеги, подалась вперед. - Кому говорю, пошел вон!
      К моему удивлению, волк повернулся и потрусил обратно.
      - Спасибо вам, - сказала я вежливо.
      Не обернувшись, девчонка взмахнула вожжами:
      - Н-но! Пош-шел!
      И не успела я опомниться, как она покатила прочь. Я смотрела, как ветер пузырит ее цветастое платье, и мне почему-то хотелось зареветь.
      Телега была уже почти возле фермы, и все же мне было видно, как храбрая девчонка размахивала кнутом и ветер трепал ее светлые волосы.
      - Дура лохматая! - бросила я ей вслед и тут же с испугом схватилась за голову.
      Банта не было. Мой новый голубой бант, который я утром завязала первый раз, потерялся. Волосы торчали во все стороны, и я, верно, похожа была на взъерошенную ворону.
      Я вздохнула и поплелась домой.
      Навстречу мне выбежал сияющий Ленька.
      - Знаешь, я сделал открытие, - объявил он. - Хочешь, скажу?
      - Не надо мне твоих открытий, можешь не говорить, - ответила я сердито.
      Но Ленькино открытие так и распирало его, и он, не дожидаясь, пока я попрошу, выпалил:
      - Мы живем в школе!
      - Как - в школе?
      - В обыкновенной школе, в которой учатся. Там есть классы и парты!
      Я смотрела на Леньку, думая, что он опять сочиняет.
      - Не веришь? Ну так смотри - вон уже первый ученик пришел. Скоро уроки начнутся.
      Только тут я увидела возле крыльца незнакомого мальчишку в длинных холщовых штанах и с сумкой через плечо. Он молча таращился на меня.
      Вспомнив, что мой отец председатель колхоза, я задрала нос кверху и прошагала мимо.
      ДОМ БЕЗ ТРУБЫ И СЕРДИТЫЙ ДЕД
      После "первого ученика", пришли остальные. Они стояли и глазели на нас. Обычно Ленька очень быстро заводил знакомства, но на этот раз не успел. Из школы вышла учительница и позвала их в классы - в этой школе не было даже звонка. Мы остались одни, и нам стало скучно.
      - Пойдем? - предложил Ленька.
      - Куда?
      - Куда глаза глядят, - сказал он.
      Мы пошли. Шли-шли и вдруг видим: из одного дома валит дым.
      - Бежим, - крикнул Ленька, - это, наверно, пожар!..
      Мы подбежали и увидели, что никакого пожара нет. Только дым валит из открытой двери, пролезает через крошечное оконце. И дом - не дом, а избушка, маленькая, с огромной соломенной крышей.
      Мы с Ленькой уцепились друг за дружку и стояли как заколдованные. Мне даже показалось, что это вовсе не избушка, а какой-то страшный зверь и наверху у него не крыша из пожелтевшей соломы, а грозно торчащая во все стороны щетина. Чудовище уставилось на нас своим единственным глазом и, открыв четырехугольную пасть, выбрасывает клубы едкого дыма.
      И вдруг из этой пасти вынырнула старушка с деревянным корытцем в руках - маленькая, сухонькая, в длинной синей юбке с передником. Сгорбившись, она засеменила за дом. Не успели мы опомниться, как она вернулась обратно. В корытце лежала свекла. Ополоснув ее водой из деревянного ведра, бабка снова нырнула в дымящееся отверстие.
      - Смотри, - прошептал вдруг Ленька, - трубы нет...
      Я взглянула на крышу и тоже не увидела там трубы.
      - Может, с другой стороны? - сказала я.
      Мы стали осторожно обходить избушку. Вокруг ни изгороди, ни колышка. Только грядки со свеклой и зеленовато-белыми кочанами капусты.
      И вдруг Ленька чуть не наступил на какой-то крошечный желтый комочек.
      - Ой, цыпленок! - закричал он.
      Между грядок копошились цыплята. Желтые и серенькие. Они разгребали землю, как настоящие куры, и тоненько попискивали. Ленька нагнулся и хотел погладить одного.
      - Осторожно, - сказала я, - а то курица тебя сейчас ка-а-ак клюнет!..
      - Не бойтесь. Курицы нет. Я тут за курицу.
      Мы испуганно обернулись. Возле дома, на завалинке, сидел старый дед с лицом, заросшим седыми волосами.
      Он и в самом деле был похож на наседку с растрепанными перьями. Я даже хихикнула, но дед смотрел на нас строго, и мне тут же расхотелось смеяться.
      - Мы гуляли... - начала я смущенно, - и...
      - И вдруг видим - пожар! - подхватил Ленька. - Мы подошли сюда, а это вовсе не пожар. Просто дом без трубы.
      Дед улыбнулся в прокуренные усы, и мы с Ленькой тоже заулыбались.
      - А где же ваша труба, дедушка? Упала? - спросила я.
      - Ее у меня никогда не было, - сказал дед.
      - Не было? А как же зимой без трубы? - удивились мы.
      - А вот так, как видите... Топим по-курному.
      - Мы скажем папе, и вам сделают трубу, - сказал Ленька.
      Дед усмехнулся.
      - Не верите? Наш папка председатель, он здесь самый главный... быстро заговорил Ленька, поглядывая на меня.
      - Да, - сказала я. - Нашего папку прислали сюда все переделать. Он сделает, что все будут жить богато. А труба ему пустяки - в два счета сделает... - заявила я, видя, что этого деда ничем не проймешь.
      Вместо того чтобы обрадоваться и поблагодарить, дед еще раз усмехнулся, покачал головой и сказал:
      - Дай бог, дай бог... Только тут уже бывали такие, переделывали. А толку... - Он вздохнул и, махнув костлявой рукой, полез в карман.
      - Вы нашего папку не знаете! - взволнованно сказал Ленька. - Он не такой, как другие, он... он...
      Ленька готов был зареветь от досады, а дед, не обращая на него внимания, набивал свою трубку.
      Мы и не заметили, как к нам подошла бабка.
      - Вот, Марта, гости к нам пришли, - кивнул на нас дед.
      - А ты уж их и обидеть успел, - взглянув на наши насупленные лица, сказала бабка Марта. - Ну, пойдемте в хату, я вас горохом угощу.
      Мы с Ленькой покосились на дверь, из которой только что валил дым. Дыма было уже меньше. Он плыл, совсем светлый и реденький, как старый бабушкин шарф, который я у нее выпрашивала для куклы. Мы нырнули вслед за бабкой Мартой в избушку. Внутри дым был только вверху. Мы сели на низенькую скамеечку и смотрели, как бабка проворно снует по избушке. Она делала все не разгибаясь. Быстро передвинула в печи кипящие горшки, принесла нам в миске свежий вылущенный горох.
      - Вкусно? - улыбнулась она, глядя на нас, и веселые морщинки разбежались у нее по лицу.
      Присев рядом с нами, она сказала:
      - А на моего Савельича вы не обижайтесь. Он добрый, только так ворчит, с обиды... - Поглядывая на дверь, бабка шепотом рассказывала: - Табак у него рос на грядках, а огород у нас, сами видели, не огорожен...
      - Ни кола ни двора... - догадался Ленька, вспомнив сказку про бедного мужичка.
      Бабка кивнула.
      - Правда твоя, дитятко. Ну, а эта ведьма, кулачка Лещиха, пустила свою корову, она весь табак и потоптала.
      - А пусть бы дед Савельич взял палку и побил бы ведьму Лещиху, сказал Ленька.
      Я только глаза вытаращила от удивления, как он все сразу понимает.
      Мне, например, совсем не ясно, как это табак растет на грядках, когда он должен продаваться в магазине. Я постеснялась спросить, да и рот был занят горохом, а бабка продолжала:
      - Он ей так и посулил, а она за это возьми да отними у нас курицу!
      - Как это? - не поняли мы с Ленькой.
      - А так, отняла - и все, - сказала бабка, и веселые ее морщинки сбежались в горькие складочки вокруг рта. - Курица-то ее была. Одолжали мы наседку, цыплят выводить, - пояснила она. - Осиротила их, маленьких. А на дворе осень, им теперь трудно без матери...
      Мне даже горох не полез в горло, так жалко стало цыплят.
      - И что это наш папка смотрит?! - возмущался Ленька, когда мы шли домой. - Беспорядки кругом, а ему вроде и дела нет. Я ему все доложу сегодня! Все! - заявил он решительно.
      ЗНАКОМСТВО
      Уроки в школе уже кончились, все ребята ушли домой, только "первый ученик" со своей холщовой сумкой остался возле крыльца. Оказалось, его зовут Павликом и они с Ленькой уже друзья. Они сидели на скамеечке и о чем-то разговаривали.
      Вдруг я заметила знакомое цветастое платье, мелькнувшее за забором. Когда девочка подошла, я увидела у нее в руке мой бант, который потеряла нынче утром.
      - Это твой? - спросила она. - Я сразу догадалась... На, возьми!
      Я взяла бант и стояла, не решаясь сказать ей, что мне очень хочется с нею дружить. Ведь это была не какая-нибудь городская девочка с соседнего двора, к которой я могла подойти и просто сказать: "Давай с тобой дружить". А эта вон какая - ездит на лошади и даже может расправиться с волком. С виду она была совсем обыкновенная, почти такого же роста, как и я, только босоногая, загорелая и растрепанная. И вдруг, когда она уже повернулась, чтобы идти, я решилась.
      - Как тебя зовут? - спросила я.
      Она обернулась.
      - Зинка.
      - Зина, хочешь, я... я тебе этот бант подарю?
      Она смотрела на меня насупившись.
      - Он тебе знаешь как пойдет! У тебя волосы белые, а бант голубой... А мне он не подходит, и... у меня еще есть. На, возьми.
      - Вот еще придумала! Сама носи... - сказала она и фыркнула.
      Потом смерила меня взглядом с головы до ног, снова чмыхнула и, ничего не говоря, помчалась прочь.
      Я покосилась на скамейку, где сидели Ленька с Павликом. Они сочувственно глядели на меня. Тогда я, размахивая ленточкой, запрыгала на одной ножке к крыльцу. Но мне вовсе не было весело. Мысли мои были заняты тем, как покорить эту странную Зинку.
      И вдруг я придумала.
      - Бабушка, где моя кукла?! - крикнула я, влетев в комнату.
      Бабушка сердито отмахнулась.
      - Отстань, не знаю я. Разве тут найдешь что? Нужную вещь не могу найти, не то что куклу...
      - Кукла тоже нужная вещь, - сказала я и начала перетряхивать ящик с вещами.
      Игрушки и кукла, как назло, оказались на самом дне. У куклы был не особенно нарядный вид. Я кое-как пригладила ей волосы, поправила измятое платье. Спустя несколько минут на крыльце уже была настоящая квартира из нескольких комнат, отгороженных кубиками.
      В спальне сидела моя кукла с ярким бантом в растрепанной косе.
      Я сразу заметила, что она произвела сильное впечатление на Павлика. Он стоял возле крыльца и во все глаза глядел на куклу.
      - Что, красивая? - спросила я.
      Павлик молча кивнул.
      "Конечно, - подумала я, - он и в глаза такой не видал. Зинка тоже ахнет. Не будет тогда нос задирать..."
      Но Зинка не появлялась, и мне стало скучно.
      - Павлик, хочешь со мной играть? - предложила я.
      Он растерянно взглянул на Леньку.
      - Ленька тоже будет, - заверила я. - Вы будете дети, а я - мама.
      - Ладно, - сказал Ленька. - Он будет послушный сын, а я - балованный.
      - Дети, идите обедать! - сказала я строго.
      Но ни один из "сыновей" - ни послушный, ни балованный - не поспешил на мой зов.
      Ленька, забравшись на перила крыльца, свесился вниз головой и начал кривляться, а Павлик стоял, как столб, не зная, что делать.
      - Ну, что же ты? Иди домой, говорю! - набросилась я на него.
      - А чего ты кричишь? - заступился за приятеля Ленька. - Он же послушный. Ты на меня кричи, видишь, я балуюсь?
      Я разозлилась:
      - Уходи отсюда! Никто с тобой играть не будет, с таким...
      - Тогда и Павлик уйдет!
      - Нет, не уйдет!
      - Нет, уйдет.
      - А я говорю, не уйдет!
      Павлик стоял растерянный, не зная, кого слушать, а мы с Ленькой тормошили его с обеих сторон и шумели на всю улицу. Вдруг откуда-то как вихрь вылетела Зинка.
      - Вы чего тут деретесь? - закричала она.
      - Мы не деремся, мы играем, - сказал, улыбаясь, Павлик.
      - Давай и ты с нами играть, - обрадовалась я.
      - Вот еще, - сказала Зинка, - что я, маленькая? Некогда мне...
      Она шмыгнула веснушчатым носом и убежала, даже не взглянув на мои игрушки.
      Я хотела было крикнуть ей вслед что-нибудь обидное, но, как назло, ничего не могла придумать. Третий раз за сегодняшний день эта девчонка доводила меня до слез. Я стояла отвернувшись, чтобы Ленька с Павликом не видели, как ползут у меня по щекам две слезины. И вдруг позади я услышала чей-то шамкающий голос, как будто у говорившего был завязан рот.
      - Не обраш-шай на нее внимания...
      Я обернулась. Передо мной стоял мальчик с черной челкой, зачесанной набок, и в синей косоворотке, подпоясанной ремешком. В руке у него был огромный кусок хлеба с маслом. Рот был тоже забит хлебом. Проглотив его, мальчик сразу же заулыбался. Кивнув головой в ту сторону, куда убежала Зинка, он сказал:
      - Эта голь несчастная сроду таких игрушек не видела.
      Я посмотрела на мальчика, на его хлеб с маслом и тоже заулыбалась сквозь слезы.
      - Как тебя зовут? - спросила я.
      - Петя. А тебя?
      - Оля, - ответила я. - Будем с тобой играть?
      Он кивнул.
      - Вот сейчас, только хлеб доем.
      Он сел на крыльцо и не спеша принялся доедать свой хлеб. А мы стояли и смотрели: Ленька с Павликом немного поодаль, а я рядом. Мне даже видны были крупинки соли, блестевшие на масле. И мне почему-то вдруг совершенно расхотелось играть в куклы. Я тоже уселась на крылечке и, подперев кулаком щеку, задумалась. Вдруг мне в голову пришла одна мысль.
      - Петя, ты в школу ходишь? - спросила я.
      - Ага, в первый класс, - промямлил он.
      - А Зинка?
      - Она - нет.