— Не нравятся мне такие прогулки, — пожаловалась она.

— Хорошо, хорошо. Но мне нужно еще кое-что тебе показать. Так ты идешь?

— Иду.

— Тогда возьми меня за руку и ничего не бойся. Стоило Сирокко последовать совету, как они поднялись в воздух.

Сирокко и раньше приходилось летать — множество раз, во сне. Для этого существовали два способа, — возможно имеющие отношение к некой психологической сводке погоды. Плохая видимость в головном мозге — ясная погода в спинном. Один способ заключался в том, чтобы сидеть и плыть — как на персидском ковре-самолете. Так можно было медленно дрейфовать над миром. Другой способ заключался в том, чтобы броситься вниз и воспарить, — но при этом никогда не было такого владения полетом, как, скажем, при управлении аэропланом.

Этот полет проходил по второму варианту — но предельно четко. Сирокко летела с распростертыми руками, вытянув прижатые друг к другу ноги. Сначала она держала ладонь Габи, но затем отпустила и полетела сама.

Все было так восхитительно, что даже кружилась голова. Отводя руки назад, Сирокко могла ускоряться. Ладони действовали как элероны при виражах и вращениях. Различные движения ног обеспечивали либо взлет, либо нырок. Сирокко вдоволь наэкспериментировалась с довольно плотными поворотами и петлями. Чувствовалось резкое отличие от «нормального» полета во сне — и она довольно скоро поняла, что все дело в кинестетическом ощущении, хотя ее зрение по-прежнему было странным образом затуманено, а голову словно кружил слабый наркотик. Сирокко ощущала запах и вкус воздуха, чувствовала, как он обтекает ее тело. А самое главное — обладала массой и инерцией. Она испытывала перегрузки на дне петель, напрягалась, чтобы держать руки в нужном положении, ощущая, как оттягивается плоть ее щек, бедер и грудей.

Тут Сирокко бросила взгляд на Габи, которая летела точно так же.

— Очень славно, — сказала она.

— Я так и думала, что тебе понравится. Но у нас мало времени. Следуй за мной.

Габи повернулась и стала подниматься над сумрачными просторами Диониса. Сирокко делала все, как ей велела Габи. Пристраиваясь сзади, она чувствовала, как без всякого сознательного намерения ускоряется. Сложив руки по бокам, обе женщины устремились вверх. Такой полет сильно отличался от управления аэропланом. Не возникало чувства напряжения, не слышалось шума работающих моторов. Они просто летели вверх подобно ракетам. Вскоре они уже входили в устье спицы Диониса. Сирокко больше не испытывала сопротивления воздуха, хотя они явно двигались со скоростью сотен миль в час. Интереса ради она развела руки — и ветра не почувствовала. Повороты ступней и ладоней ничего не давали. Сирокко просто следовала за Габи.

Спица Диониса, подобно всем шести спицам Великого Колеса, была овальной в поперечном сечении — километров сто по одной оси и пятьдесят по другой. Соединяясь с ободом, спица расширялась наподобие громадного колокола, который постепенно становился сводчатой крышей обода. В вершине колокола находился сфинктер, который мог наглухо закрываться. В другом конце, у ступицы, находился другой сфинктер. Открывая или закрывая эти клапаны, а также оперируя стенками трехсоткилометровой спицы, Гея перекачивала воздух из одного региона в другой, нагревая или охлаждая его по мере надобности.

Если не считать совершенно голой спицы Океана, внутри этих колоссальных цилиндров буйствовала жизнь. Из вертикальных стен по горизонтали росли громадные деревья. Сложные экосистемы процветали в лабиринтах ветвей, в дуплах, а также в стенах самой спицы.

В Гее существовали десятки видов ангелов, причем большинство из них были слишком расхожи, чтобы скрещиваться. В спице Диониса жили три вида — или три клана, как выражались сами ангелы. В самом верху, где почти отсутствовала гравитация, размещался паукообразный Клан Эфира. Эфиры были карликами среди ангелов, с прозрачными крыльями и кожей, не слишком умными, почти эфемерными и больше похожими на летучих мышей, чем на птиц. Они редко куда-либо садились — разве что отложить яйца, которые они затем бросали на произвол судьбы. Пищей им служила листва.

Срединная часть спицы принадлежала орлам Диониса, родственным Кланам Орла в Рее, Фебе и Кроне. Орлы не образовывали сообществ. Более того — когда два орла встречались, следовала кровавая драка. Потомство их было живорожденным, причем появлялось на свет прямо в воздухе и оказывалось перед необходимостью научиться летать за время долгого падения к ободу. Многим удавалось.

Однако эфиры и орлы составляли меньшинство. Большинство гейских ангелов пестовало свое потомство в гнездах. Способов тут было множество. Один вид в Тейе имел три пола: петухи, куры и нейтралы. Массивные куры летать не умели; мелкие же петухи отличались свирепостью. Нейтралы образовывали единственный разумный пол — и они заботились о потомстве, которое рождалось живым.

Клан верхачей Диониса — названных так, на взгляд Сирокко, по недоразумению, ибо их территория находилась в самом низу спицы, — составляли мирные существа, ориентированные на коллективное проживание. Свои похожие на пчелиные ульи гнезда верхачи строили на ветвях деревьев из глины и собственных засохших фекалий, которые содержали в себе связующее вещество. В одном гнезде могла проживать целая тысяча верхачей. Их самки давали жизнь тварям, именовавшимся плацентоидами — разновидность яиц млекопитающих, где содержался эмбрион. Яйца эти следовало крепить прямо к живой плоти Геи. Таким образом самки никогда не становились настолько беременными, чтобы это составляло помеху при полете, — и в то же время потомство успевало вырасти достаточно, прежде чем выходило из матки. Подобно человеческим младенцам, дети верхачей долгое время оставались беспомощными. Летать они учились лишь шести-семи лет от роду.

Сирокко нравились верхачи. Общение с ними оказывалось намного проще, чем с большинством ангелов. Известно даже было, что порой они являются торговать в Беллинзону. Больше, чем любые другие ангелы, верхачи пользовались различными инструментами. Сирокко понимала, что мнение ее нелогично и предвзято. Ведь не были же орлы виноваты в своем бессердечии — все дело заключалось в биологии. Однако ничего со своим мнением Сирокко поделать не могла. За многие годы у нее накопилось множество друзей среди верхачей.

Подобно большинству ангелов, верхачи напоминали очень тощих человечков с гигантскими грудными клетками. Их черные тела блестели. Колени гнулись в обоих направлениях, а вместо ступней были птичьи лапки. Крылья располагались низко на спине, под лопатками. Когда крылья были сложены, суставы «локтей» возвышались над их головами, а кончики длинного махового оперения свисали много ниже лапок.

Одно роднило ангелов с титанидами. И те и другие были относительно новыми порождениями Геи, сконструированными как вариации на тему человека. Даже с полыми костями, громадными крыльями, гигантскими мышцами и полным отсутствием жира летающий человек потребовал от Геи мобилизации всех ее дизайнерских талантов. Более крупные ангелы у обода не могли поднять почти ничего, кроме собственного веса. И жить они предпочитали в отличавшихся низкой гравитацией регионах спиц.

Помимо привычек гнездования, Клан верхачей делился внутри себя еще по двум признакам. Первый составляла окраска. У самок оперение крыльев было зеленым, а у самцов — красным. Хвостовое оперение обоих полов было черным, если не считать сезонов спаривания, когда самки отращивали павлиньи хвосты и устраивали умопомрачительные представления. Другие внешние половые различия у верхачей отсутствовали.

Отсутствовали у них и имена. Язык верхачей не содержал личных местоимений в единственном числе. Дальше «мы» верхачи не заходили, хотя общинных разумов у них не было. Они существовали как отдельные индивиды.

Такие особенности языка создавали трудности при общении. Но оно того стоило.

Казалось, верхачи совсем не удивились, увидев, как Габи и Сирокко подлетают к их гнезду и садятся, легкие как пух, рядом с большим отверстием наверху. В спице шел дождь, и над отверстием вместо зонтика растянули шкуру смехача. Габи нырнула под шкуру, и Сирокко последовала за ней в темноту.

Чертовски странный сон, подумала она. В одну минуту ты летишь, но, как только садишься, мигом обретаешь вес и начинаешь неловко пробираться по гнезду верхачей.

Лестница верхачей представляла собой ряд прутьев, вделанных прямо в похожие на саман стенки гнезда. Ангелы цеплялись за прутья своими лапками; Сирокко же ничего не оставалось, кроме как хвататься за прутья обеими руками и притворяться, что это и впрямь лестница, с трудом спускаясь вниз. Мало того — эквивалентом удобного кресла у верхачей считалась длинная горизонтальная жердочка. Ангелы восседали на ней без всяких усилий.

Сирокко с Габи пробрались в заднюю часть гнезда, что крепилась прямо к стенке спицы. По всей стенке в крошечных кармашках Геиной плоти размещались младенцы верхачей. Некоторые были не больше страусиных яиц, тогда как другие вполне могли посоперничать в размерах с человеческими младенцами и требовали массу заботы, прежде чем отсоединиться от пуповины. Заботой о потомстве занимались все члены клана по очереди. У верхачей не существовало конкретного отца или матери.

Основание птичьего базара плацентоидов было единственным местом в гнезде, достаточно ровным и широким, чтобы пользоваться им как полом. Добравшись туда, Габи и Сирокко уселись, скрестив ноги. Тут Сирокко вспомнила, что неплохо бы предложить подарок. Подходило почти все, что угодно, — верхачи безумно любили все яркое. Подарок считался нормой вежливости для начала визита. Но на Сирокко не было даже одежды.

На Габи — тоже. Тем не менее с навыком подлинной волшебницы она раскрыла ладонь — и там оказалось старое пластмассовое зеркальце от велосипеда, которое меняло цвет, если его поворачивать. Верхачи были в восторге. Зеркальце переходило от одного к другому.

— Сказочный дар, — заметил один.

— Самый лучистый, — согласился другой.

— Изящный и игривый, — предложил третий.

— Мы трепещем от восхищения, — загорелся четвертый.

— Дар будет бережно храним.

Некоторое время ангелы тараторили, восхищаясь подарком, а когда Габи и Сирокко удалось наконец вставить слово, они в самых экстравагантных выражениях превознесли красоту, остроумие, стать, мудрость и великолепие летных характеристик хозяев гнезда. Они также восхитились птичьим базаром, гнездом, ветвью, крылом, эскадрильей и кланом бесценных верхачей. Одна готовая к случке самочка была так тронута, что немедленно распушила свое роскошное хвостовое оперение в сексуальной демонстрации. Хотя Сирокко мало что разглядела в мутном освещении гнезда, она с готовностью присоединилась к остальным в восхвалении плодовитости и совершенства упомянутой самочки в выражениях столь откровенных, что закраснелась бы самая отпетая проститутка.

— Примете ли вы немного... пищи? — спросил один из ангелов.

Остальные отвернулись от гостей и погрузились в застенчивое молчание. Для верхачей такое было в новинку. Подобных предложений в общении с людьми они всегда тщательно избегали. Обычай был таков, что вне своего гнезда пищу ни в коем случае нельзя попросить или предложить. Голодающему верхачу из другого гнезда никогда не отказали бы в пище — но почти всякий верхач скорее умер бы, чем попросил.

Предложение сделал низший по статусу индивид гнезда — старый, совсем тощий и, похоже, близкий к смерти самец.

— Решительно невозможно, — с легким сердцем ответила Сирокко другому индивиду.

— Сыты, мы совершенно сыты, — согласилась Габи.

— Еще грамм — и полет будет невозможен, — заверила Сирокко.

— Жир опасен.

— Воздержание суть добродетель.

Ни разу они даже не посмотрели на того ангела, который сделал предложение, равномерно распределяя тяжесть смущения, как того требовала вежливость.

Верхачи одобрительно кудахтали и превозносили процветание своих гостей.

Тут Сирокко вдруг вспомнила встречу с тем одиноким верхачом в небе над Япетом, когда смертеангел уносил Адама.

— Так зачем же пришли мы сюда, ко гнезду сему? — спросила Сирокко, адресуясь к группе ангелов, а не к Габи. В вопрос она внесла точно рассчитанную долю инверсии, желая вызвать наименьшее смятение среди ангелов.

— О да, вот подлинный интерес, — сказал один.

— Зачем же они пришли, зачем пришли?

— Одна из эфира, другая из сна.

— Сны в гнезде — вот удивительная странность.

— Одна, что горит. Зачем же они пришли?

Габи откашлялась, и все взгляды обратились на нее.

— Пришли мы по той же оказии, по какой приходили и прежде, — сказала она. — Возбудить дело против Геи, а в дальнейшем подготовить войну против нее, всех ее владений и гнезд.

— Именно! — загорелась окончательно сбитая с толку Сирокко. — Таковы в точности наши намерения. Привлечь... самые блестящие стратагемы и тактикалии.

— В точности так! — с воодушевлением произнес один ангел.

— О, будь проклят тот день!

— О, гнездо Геи будет низко лежать.

— Тары-бары, — сказал еще один ангел. Именно так они выражались, когда сказать было нечего, но и от беседы устраняться не хотелось.

— Тары-бары, — согласился другой.

Легко было увидеть в верхачах дружелюбных простофиль, этаких придурков эрудитов с непомерным и невразумительным словарным запасом. На самом же деле все обстояло далеко не так. Английский язык доставлял им подлинную радость — столь нелогичный и плодовитый. А главное — так удачно соответствующий природному стремлению верхачей все запутать, напустить туману и отступить от ясного смысла, когда это только возможно.

— Весьма неистово, произвольно, — предложила Габи.

— О да, весьма-весьма произвольно-неистово. Великие муки.

— И предусмотрительность, экстремальная осторожность.

— Тактика, — сказал один. — Великий словарь тактики. — По тому, как он это сказал, Сирокко поняла, что задан вопрос и что примерный его перевод: «Как нам с нею сражаться?»

Габи изобразила какой-то замысловатый пасс. А в рукаве-то у нее пусто, решила Сирокко. Да и рукава нет. Сирокко вдруг поняла, что должны чувствовать другие, когда она сама применяет свою нехитрую магию.

Габи достала из ниоткуда красный брусок, в котором Сирокко безошибочно узнала динамит. Да там, собственно, имелся ярлык: «ДИНАМИТ: Сделано в Беллинзоне». Взглянув на брусок, ангелы погрузились в молчание. Сирокко взяла у Габи динамит и повертела в руках. Ангелы хором вздохнули.

— Где ты его взяла? — на миг забыв про остальных, спросила Сирокко. — В Беллинзоне пока ничего такого нет.

— Это потому, что еще килооборот ничего такого там делать не будут, — ответила Габи.

— Эфемера! — взвыл один верхач. — Это же эфемера!

— Нематериальное ничто, — высказал свое мнение другой.

— Еще не сделано? Ах, какой тонкий абсурд! Мы блестяще введены в заблуждение.

— Он не существует, — подвел итог один. — Как вот эта Сирокко.

— Не придираться, — послышалось увещевание.

— Ты не забыла, что это сон? — напомнил Сирокко один из ангелов.

— Динамит! Динамит! Динамит!

— Будет динамит, — согласилась Габи. — Когда придет время воевать с Геей, на некоторое время будет быть динамит.

— Будет быть! Подлинно высотный оборот!

— Истинно, неподдельно!

— Так это... иллюзия? — спросил совсем юный верхач, морща лоб и не спуская глаз с динамита в руках у Габи.

— Блуждающий огонек, — объяснил один.

— Для мебели! Чепуха на постном масле! Вышезакрашенное, нижеупраздненное, мимолетное посмешище! Пустопорожность! — прокричал другой, явно закрывая дебаты.

Негромко шелестя перьями, ангелы таращились на динамит. Тут Габи убрала его туда, откуда он появился, — в будущее, предположила Сирокко.

— Ах, — наконец вздохнул один из ангелов.

— Вот именно, — подтвердил другой. — С таким сгустком силы делов-то мы понаделаем! — поделился он с Габи.

— Понаделаете, — согласилась Габи. — А сейчас вы нам все про это расскажете.

Что сама Габи, со многими подробностями, и сделала.

Когда она закончила, последовало традиционное предложение секса. И Сирокко, и Габи из вежливости согласились.

Состоялся галантный ритуал, который всегда напоминал Сирокко кадриль, пока все остальные пели и хлопали в ритм. В партнеры Сирокко достался безупречный представитель породы. Когда акт был «осуществлен», ярко-красные крылья ангела заключили ее в жаркие объятия.

И это Сирокко также находила привлекательным у верхачей. Они ни в малейшей степени не страдали ксенофобией. Племенной народец, чья культура была насквозь пропитана ритуалом, обычаем и традицией, он находил в себе нужную гибкость. При визите к верхачам предложение секса делалось в высшей степени серьезно, и акт вовсе не симулировался. А формализовали они этот ритуал исключительно в целях общения с человеческими визитерами. Реальный секс с верхачами выглядел нелепо для обоих партнеров. Самец лишь слегка коснулся Сирокко своим крошечным, незаметным пенисом — и все остались довольны. Сирокко было приятно. В каком-то смысле она даже почувствовала, что ее любят.

Сирокко почти забыла, что это сон, пока они с Габи не приземлились на пляж черного песка и она не увидела собственное спящее тело. Неподалеку, сложив под собой ноги, сидел Менестрель. Проводя свое сноподобное время, он занимался резьбой по дереву. Потом поднял голову и кивнул им обеим.

Поцеловав Габи на прощание, Сирокко стала смотреть, как та улетает. Затем она зевнула, потянулась и посмотрела вниз, на самое себя. «Пора просыпаться», — с некоторой иронией подумала Сирокко.

И снова ее удивило, как легко фантазия становится обыденностью. Сирокко опустилась на колени рядом со своим спящим телом, вспоминая, как это было в прошлый раз, и навалилась на него.

Она охнула, ощутив под собой вместо песка теплую, мускулистую плоть. Какое-то мгновение Сирокко лежала, распростершись на спящем теле, — а затем подскочила так, будто улеглась на муравейник. В диком ужасе она смотрела, как другая Сирокко зашевелилась, поднесла руку к лицу... а затем слегка повернулась на бок и снова погрузилась в сон.

Обернувшись, она заметила, что Менестрель на нее смотрит. Интересно, что он видит? Сирокко чуть было его об этом не спросила.

— Я просто не готова, — сказала она вслух. Но затем вздохнула, снова опустилась на колени и нерешительно коснулась тела. И опять — это было другое тело. Тело крупной, сильной на вид, загорелой и не слишком миловидной женщины.

Она взяла другую Сирокко за руку. Та слегка зашевелилась, что-то бормоча. Затем открыла глаза и резко села.

Настал момент какого-то головокружения — и там осталась просто Сирокко. Она быстро огляделась и никого не заметила.

— Только ты да я, да мы с тобой, — сказала она себе и пошла к Менестрелю.