ЭПИЗОД XXI

Постройка Новой Преисподней наконец завершилась.

Гея лично осмотрела наружную стену, собственными массивными руками выхватила из рва пару акул, — короче, тщательно проверила готовность к осаде.

С рабочей силой по-прежнему была беда. Некоторое время ушло на то, чтобы ее надсмотрщики, наконец, уяснили, что больше люди до смерти работать не могут. Много народу полегло, пока этот урок все же был усвоен. Теперь к тому же появилась и некоторая проблема с дезертирством, ибо батальонов зомби, чтобы отлавливать и пытать беглецов, уже не существовало. Жрецов человеческие приспешники никак не устраивали, но все вели себя благоразумно и неудовольства не проявляли. К счастью, на жрецов зомбицид не действовал.

Итак, все было готово. Новая Преисподняя могла выдержать любую атаку, любую осаду.

Довольная, Гея призвала своего архивариуса и приказала устроить тройной сеанс. «Человек, который станет Царем». «Вся королевская рать». «Индира».

Восхитительные политические фильмы — все три.

ЭПИЗОД XXII

Габи Мерсье родилась в 1997 году в Новом Орлеане — еще когда он входил в состав Соединенных Штатов Америки. Детство ее было трагичным. Отец Габи убил ее мать, а сама она переходила с рук на руки — от родственников в агентства и наоборот — приучаясь при этом никем особенно не интересоваться. Астрономия стала для нее спасением. Другого такого специалиста по планетарной астрономии просто не существовало — и когда набирали команду для «Укротителя», Габи заняла там свое законное место, хотя и терпеть не могла любых путешествий.

К сексу она относилась более или менее равнодушно.

А затем «Укротитель» был уничтожен, и вся команда провела некоторое время в полной сенсорной депривации. Джин после этого спятил. Билл страдал такими провалами в памяти, что даже не узнал Сирокко, когда снова с ней встретился. Сестры Поло, Апрель и Август, и так-то не самые выдержанные из клонированных гениев, оказались разлучены. Апрель стала ангелом, а Август постепенно зачахла в тоске по своей утраченной сестре. Кельвин получил способность общаться с дирижаблями, зато лишился всякого желания общаться с людьми. Сирокко овладела даром петь по-титанидски.

Габи же прожила целую жизнь. Двадцать лет, сказала она тогда. Когда она проснулась, вышло совсем как в одном из тех безумных снов, когда ты вдруг понимаешь, в чем вся суть. Главные Ответы Жизни лежат у тебя на ладони, если только ты можешь сохранить ясность мыслей, чтобы вовремя разложить все по полочкам. Весь опыт прошедших двадцати лет оказался на уме у Габи, свежий и внятный, готовя ее к тому, чтобы она изменила свою жизнь и весь мир...

... пока, опять-таки как во сне, вдруг не пропал. Через считанные минуты Габи уже знала очень немногое. Во-первых, что это действительно были двадцать лет, полные стольких подробностей, какие мог породить только такой отрезок времени. Во-вторых, сохранилось воспоминание о подъеме по огромной лестнице под сопровождение органной музыки. Позднее, когда они с Сирокко навещали Гею в ступице, Габи вновь пережила этот подъем. А в-третьих, у нее осталась безнадежная и неизлечимая любовь к Сирокко Джонс. Любовь эта стала таким же откровением для Габи, как и для Сирокко. Никогда в жизни Габи не представляла себя лесбиянкой.

Все остальное исчезло.

Прошло семьдесят пять лет.

В возрасте ста трех лет Габи Мерсье умерла под центральным тросом Тефиды. Смерть ее была жуткой, мучительной, а причиной ее явилось скопление жидкости в обожженной легочной ткани.

И тут пришло время самого большого изумления. После смерти действительно была жизнь. Гея и впрямь оказалась богиней.

На всем пути к ступице Габи боролась с этим мнением. Внизу она видела собственное мертвое тело. Она стала всего лишь точкой сознания, не испытывая ровным счетом ничего на физическом уровне. Лишение тела, однако, не избавляло от эмоций. Самой сильной из них оказался страх. Габи, впадая в детство, вдруг обнаруживала, что шепчет «Аве Мария», «Отче Наш» или «Молитву к Господу», представляя себя в громадном и холодном, запретном и все же утешном пространстве старого собора — вот она стоит на коленях рядом с мамой и перебирает четки.

Но здесь единственным собором было живое тело Геи.

Итак, ее взяли, или переместили, или увели, — короче, неким образом доставили в ступицу — к той самой лестнице из кинофильма, по которой они с Сирокко давным-давно взбирались. Там лежал глубокий слой пыли, и со всех сторон свисали искусные драпировки паутины — опять же как в кино. Габи чувствовала себя кинокамерой на очень устойчивой операторской тележке, которая, помимо собственной воли или желания, миновав маленькую дверцу волшебника страны Оз, оказывается в зале Людовика XVI, — зале, где располагалась точная копия декорации из фильма «2001: Космическая Одиссея». Именно там они с Сирокко впервые повстречались с низенькой коренастой старушонкой, что представилась им как Гея.

На рамах картин висели клочья шелушащейся позолоты. Половина люстр или уже погасла, или едва мерцала. Потрепанная мебель растрескалась и заплесневела. В шатком кресле, водрузив босые ноги на низенькую скамеечку, глядя в древний черно-белый телевизор и потягивая пиво из бутылки, сидела Гея. Ее, как всегда бесформенная, фигура облечена была в грязно-серую сорочку.

Габи, как и все, кроме самых ярых фанатиков, предвидела тысячи возможностей того, на что может быть похожа жизнь после смерти. Ей представлялся весь спектр — от ада до рая. Но такая возможность ей почему-то никогда в голову не приходила.

Гея чуть повернулась. Вышло как в одном из тех претендующих на художественность фильмов, где глаз камеры собирается представить персонажа, а другие актеры на это откликаются. Гея посмотрела на Габи — точнее, на ту точку пространства, где Габи себя воображала.

— Ты хоть представляешь себе, сколько неприятностей ты мне доставила? — пробормотала Гея.

«Нет, не представляю», — ответила Габи. Хотя когда она об этом задумалась, то «ответила», показалось ей, чертовски конкретным словом для того, что она сделала в действительности. Никакого звука не прозвучало. Габи не почувствовала движения губ или языка. Никакого воздуха не проникло в легкие, которые, насколько она знала, по-прежнему лежали во тьме под тросом Тефиды, забитые слизью.

Тем не менее импульсом была именно речь, и Гея, похоже, услышала.

— Почему ты просто не оставила все как было? — проворчала богиня. — Есть колеса внутри колес, деточка, если так можно выразиться. Рокки замечательно справлялась. Что с того, что она пила лишку немного чаще, чем следует?

Габи ничего не «сказала». Под «Рокки» имелась в виду, конечно, Сирокко Джонс. И она не просто без конца «пила лишку». А насчет того, чтобы «оставить все как было»...

Сирокко вполне могла так все и оставить. Сложно было сказать с уверенностью. Возможно, лет через сорок-пятьдесят она бы зашевелилась и попыталась как-то совладать с той немыслимой ситуацией, что привела ее к беспробудному пьянству. А с другой стороны, и бессмертная способна спиться до смерти.

В любом случае именно Габи, в конце концов, толкнула Сирокко на первый, пробный шаг по выяснению мнений региональных мозгов Геи. Требовалось уловить намеки на полезную подрывную деятельность, а быть может, и подыскать кого-то, кто стал бы центральной фигурой замышляемого Габи Бунта богов.

Это и принесло ей жуткую смерть.

— У меня были планы для той девчонки, — продолжала Гея. — Два-три столетия, и... кто знает? Тогда, может статься, я смогла бы кое-что ей поведать. Возможно было... дать ей понять... чтобы она признала... — Дальше Гея перешла на унылое и бессвязное бормотание. Габи опять промолчала. Гея раздраженно взглянула в ее сторону. — Ты меня просто обломала, — пожаловалась она. — Я никак не рассчитывала, что ты пустишься во все тяжкие. Ведь ты, Габи, трагический персонаж — и не более. Ты должна была всюду следовать за Рокки, высунув свой розовый язычок, будто сука на жаре. И это, Габи, совсем неплохая роль — для того, кто сумеет построить на ее основе свою жизнь. Никогда не прощу тебе, что ты полезла переписывать сценарий. Куда тебя вообще занесло, когда ты всего-навсего... — Не находя нужных слов, Гея швырнула бутылку в огромное влажное пятно на стене. Под пятном валялась целая груда битого стекла. Потом Гея снова подняла взгляд — но уже с подлой усмешкой. — Ручаюсь, ты хочешь кое-каких ответов. Я получу огромное удовольствие, пока буду их излагать. Вот тебе для начала один. — Гея протянула руку — и ладонь ее помутнела, приближаясь к той точке, где располагалась Габи/камера. Назад ладонь вернулась, держа на себе вертлявую белую тварь на двух лапках и с выпученными глазами. — Шпионы, — пояснила Гея. — Этот семьдесят пять лет сидел у тебя в голове. Ну, как он тебе? Его зовут Ябеда. А того, что у Рокки, — Стукачок. Она ничего о нем не знает — точно так же, как не знала и ты. Все, что вы там ни делали, — все это сразу передавалось мне.

Габи ощутила беспредельное отчаяние. «Должно быть, это ад».

— Нет, никакой это не ад. Чепуха одна. — Гея помолчала ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы раздавить в ладони пищащую дрянь, а потом вытереть кровавую жижу о подлокотник кресла. — Жизнь и смерть не так важны, как тебе кажется. Сознание — вот настоящая головоломка. Осознание себя живым существом. Ты помнишь, как умирала, думаешь, что помнишь, как плыла сквозь пространство, пока не попала сюда. И все это, кажется, было только что. Но время — хитрая штука на этом уровне. Как и память. Если тебя это утешит, уверяю — ты не призрак. Я тебя заполучила, — прошипела Гея, делая жест, очень похожий на тот, которым она воспользовалась, чтобы раздавить Ябеду. — Еще в тот самый первый раз, как ты здесь оказалась, я тебя склонировала, я тебя записала, взяла всю твою «габистость». То же самое — с Сирокко. С тех пор я постоянно совещалась с той мелкой гадиной у тебя в голове. Я не сверхъестественна, и никакая я не богиня. По крайней мере я не то, что ты представляешь себе Богом... Но волшебница я хоть куда. Вопрос о том, действительно ли ты, Габи Мерсье, девчонка из Нового Орлеана, которая обожала звезды, — действительно ли ты загнулась под тросом Тефиды есть, в конечном счете философская казуистика. Не стоит тех усилий, которые надо будет потратить. Ты знаешь, что сознание, к которому я сейчас обращаюсь, — это ты. Попробуй это опровергнуть.

Габи не смогла.

— Все это — старые фокусы с зеркалами, — продолжила Гея, даже не дожидаясь ответа. — Будь у тебя «душа», тогда бы я ее пропустила. Дальше она поплыла бы в твой антропоморфический католико-иудаистско-христианский «рай», в существовании которого я лично сомневаюсь. Хотя бы потому, что оттуда никогда не вещала ни одна радиостанция. А всем остальным в тебе я безраздельно владею.

«Что ты намерена со мной сделать?» — спросила Габи.

— А, ч-черт! Как бы я хотела, чтоб и впрямь был какой-нибудь ад. — Некоторое время Гея молча размышляла. Габи больше ничего не оставалось как просто за ней наблюдать. Постепенно на лице Геи появилась какая-то жуткая смесь ухмылки и оскала. — Впрочем, хотя ада под рукой нет, найдется приличная замена. Сомневаюсь, что ты это переживешь. Но я еще не закончила объяснять тебе за что. Хочешь знать?

Габи подумала, что хуже гейской замены ада нет, наверное, ничего.

— Можешь еще раз это повторить, — сказала Гея. — Впрочем вот за что. За то, что ты искалечила мне Рокки. Рокки была идеальной сказочной героиней. Я многие тысячелетия такую искала. Она и сейчас сказочная, но уже намеревается нарастить хребет. Стукачок чувствует, как крепнет ее стремление. Как раз сейчас она выясняет, что ты умерла. Она еще не уверена, что я тебя убила, но уже совсем близко к этой мысли. Робин, Валья и Крис в большой беде. Скорее всего они не выживут. Рокки прямо сейчас предпринимает титанические усилия по их спасению. Потом... она явится сюда и объявит войну. Это... — Гея бухнула себя кулаком в грудь — ... это воплощение Геи будет убито. — Тут она развела руками. — Ничего страшного. Меня все равно уже утомила эта миссис Картофельное Рыло. У меня уже есть кое-какие мысли насчет следующего воплощения Геи. Клянусь, они бы тебя позабавили. Но не позабавят. С тобой все кончено. Хватит тратить на тебя время.

С этими словами Гея протянула руку и... схватила ту воображаемую точку, которой была Габи. Все вокруг почернело, и Габи поняла, что поднимается к сводчатой пустоте ступице, — поднимается к алой линии света в самом верху — к той самой линии, которую они с Сирокко увидели, когда впервые вышли из...

Все это сон, напомнила себе Габи. Этого разговора никогда не происходило — по крайней мере с физической точки зрения. Гея располагала всеми воспоминаниями Габи и вполне могла сварганить новые на заложенной в компьютер матрице памяти, которая и представляла собой все, что осталось от Габи, так привыкшей ощущать себя из плоти и крови. Значит, все это лишь иллюзия. "Она что-то такое со мной делает, но на самом деле я не лечу по воздуху, не ныряю в этот водоворот... водоворот, про который я всегда сердцем почувствовала, что это и есть самое средоточие разума твари по имени Гея...

Одна мысль ее защищала. Одна убежденность, что плотно засела в самом центре хаоса, не давала ей соскользнуть из навязчивости в безумие.

«Значит, двадцать лет, — думала Габи. — Но я их уже прожила».

В алой линии скорость света подчинялась местным правилам — причудливое региональное явление, которое на самом деле было способно принести некоторые неприятности — но вовсе не обязательно. Все получалось как с тем полисменом, который прячется за рекламной тумбой в каком-нибудь городишке штата Джорджия, — вот он взял тебя за задницу, но, получив нескольких баксов или залив несколько стаканов за воротник, никаких забот тебе уже не доставляет.

Теперь все по порядку. «Скорость» зависит от времени и места. На Линии ни то ни другое понятие особой важности не представляли. «Свет» представлял собой сложные и излишние сгустки невесомых волночастиц, подобным таким продуктам жизнедеятельности, как пот и фекалии. «Скорость света» оказывалась терминологической нелепицей. Сколько весит тот день в горах, когда ты разводишь костер и видишь падающий метеорит? А вчера сколько весит? Какова скорость любви?

Линия шла вокруг всего внутреннего обода Геи, который, с точки зрения Эйнштейна, представлял собой кольцо. Но линия кольца собой не представляла. Видимая на фоне внутреннего обода, линия казалась тонкой. Тонкой линия не была.

Казалось, линия существует внутри Вселенной. Никакая ее часть не простиралась вне физических границ Геи, а Гея содержалась во Вселенной; следовательно, и линия существовала внутри Вселенной.

Но линия была много больше Вселенной.

Вообще говоря, при толковании линии слово «Вселенная» было просто непригодно для использования. К подлинной природе линии больше всего подходило понятие чистой единичности... и оно же не имело к ней почти никакого отношения.

В линии жили некие существа. Большинство из них были безумны. Безумие Гея запланировала и для Габи. Но Габи продолжала цепляться за ту же мысль: «Итак, двадцать лет». И еще: «Я буду нужна Сирокко».

Медленно и осторожно Габи постигала природу действительности. Она стала подобна Богу. Выходило прискорбное несоответствие — теперь у нее было множество ответов, и она понимала, что вопросы вечно были не те — да, несоответствие, но все-таки уже что-то! Габи чувствовала бы себя гораздо счастливее, проживай она тот вид сценария, который считала Жизнью. Но было уже слишком поздно — и ей следовало принять все как есть.

Аккуратно-аккуратно, стараясь оставаться в стороне от доминантного присутствия, известного ей как Гея, Габи стала выглядывать с линии.

Она увидела, как в ступицу прибыла Сирокко, увидела, как пули сражают ту тварь, что именовала себя Геей. Потом почувствовала, как с сущностью, которую она сама знала как Гею, происходят перемены куда более интересные, — и призадумалась. Действительно, ведь была возможность...

Габи думала об этом одно мгновение, что обернулось пятью годами.

Потом она поняла, что больше не вынесет пребывания в этом месте. Гея отсюда выбралась, хотя часть ее и осталась в линии. Габи предстояло проделать то же самое. Осторожно, стараясь не всполошить Гею, она высвободилась и передвинула средоточие своего разума вниз, к ободу. Она много раз видела Сирокко, но сама оставалась незримой.

Габи начала постигать пути магии.

ЭПИЗОД XXIII

— Пожалуй, она так никогда и не явится, — сказала Гея. — Возможно, ты и права, — отозвался Крис.

Он сунул скребок в мыльную воду, покрутил его там и снова поднес к необъятной стене розовой плоти.

Дело происходило в бане, которая представляла собой просто-напросто один из киносъемочных павильонов на участке РКО, что сначала использовался для съемок пародий на Эстер Уильямс, а затем был освобожден под баню для Геи. Свет здесь горел неярко, потолок и стены были сработаны из дерева, а мощные задвигающиеся двери плотно закрыты. В одном из углов в горячую воду погружались раскаленные каменья, отчего все помещение наполняли клубы пара. И Гея, и Крис истекали потом.

Скребок представлял собой просто-напросто здоровенную швабру с жесткой щетиной. И — странное дело — как крепко ни прикладывался Крис своим приспособлением к такой нежной на ощупь Геиной шкуре, ничего ей от этого не делалось. Это, впрочем, составляло одну из меньших загадок.

Мимо пробрел панафлекс, окинул глазом сцену, отснял несколько метров пленки, затем уплыл прочь.

— На самом деле ты так не думаешь, — сказала Гея.

— Возможно, ты и права, — повторил Крис.

Гея чуть передвинулась. Крис отошел в сторонку, ибо любое движение Геиной туши таило в себе угрозу для любого нормального человека, которому случалось оказаться у нее на пути.

Теперь Гея наклонялась, укладывая голову на сложенные руки. Тело ее на метр было погружено в воду. Когда Гея устроилась в новом положении, то чуть повернула голову. Массивный глаз богини следил за Крисом. А тот уже драил ее правый бок от талии до плеча, собираясь затем перейти на предплечье. Времени ему требовалось немало.

— Но ведь уже столько оборотов прошло, — продолжила Гея. — Сколько там... месяцев восемь?

— Вроде того.

— Как думаешь, чем она занимается?

— Сама знаешь — она дважды здесь побывала. И клянусь — если будет третий, я ничего тебе не скажу.

— Ты весьма непочтителен, но я тебя люблю. К тому же я и так знаю, что ее здесь не было.

Истинная правда. Сирокко его предупреждала, что так все и будет, — но Крису все равно было очень тяжко. Ему позарез требовалась моральная поддержка.

С другой стороны, должность банщика оказалась не такой скверной, как он вначале опасался. Гея, очевидно, рассчитывала его деморализовать. Крис из всех сил старался показать богине, что ее тактика имеет успех, обреченно тащась со своей шваброй на работу в банные дни. Но это была работа — и не больше. Если привыкнуть к причудливой ее природе, она уже мало чем будет отличаться от покраски дома.

Обработав бок и плечо, Крис снова ополоснул скребок и принялся наждачить локоть и предплечье.

— Когда она сюда явится... — начал было он, но тут же умолк.

— Ну?

— Что ты с ней сделаешь?

— Убью. Я тебе уже говорила. По крайней мере попытаюсь убить.

— Ты и правда думаешь, что у нее есть надежда?

— Очень слабая. Силы неравны. Разве тебе самому так не кажется?

— Кажется. Любой дурак это видит. А почему ты просто... ну, не выйдешь и не начнешь на нее охоту? Ведь долго скрываться она не сможет, разве не так?

— Она очень хитра. И мое... мое зрение больше ее не ловит. Тут она славно постаралась.

Гея и раньше туманно намекала на свою слепоту. Крис не был уверен, в чем тут соль, но полагал, что дело в Стукачке.

— Почему ты так ее ненавидишь?

Гея вздохнула. Облака пара бешено заклубились.

— Пойми, Крис, нет у меня к ней ненависти. Я от всего сердца ее люблю. Поэтому и хочу вручить ей смерть как дар. Больше мне нечего ей подарить, да ей ничего другого и не нужно. Тебя я тоже люблю.

— И тоже убьешь?

— Да. Если только Сирокко тебя не спасет. Но для тебя смерть подарком не станет.

— Что-то не пойму я разницы.

— Для тебя она станет мучением, ибо ты будешь тосковать по любви Адама. Ты молод, и Адам — самое лучшее, что было у тебя в жизни.

— Это я как раз понимаю. Я не понимаю, почему смерть станет милостью для Сирокко.

— Я не сказала — милостью. Даром. Она ей нужна. Смерть — ее лучшая подруга. Смерть — единственный выход, который у нее остался, чтобы и дальше расти. Любви она никогда не найдет. Но она сможет научиться жить без нее. Я лично научилась.

Крис все обдумал и решил рискнуть.

— Да, ты научилась. Любовь ты заменила жестокостью.

Гея удивленно подняла бровь. Крис не любил заглядывать ей в глаза — даже издалека. В них было слишком много древней боли. И еще зла. Целое море зла... но он уже начал задумываться, откуда это зло взялось. Неужели кто-то просто решает стать злым? Крис сильно сомневался. Должно быть, все происходит очень медленно.

— Конечно, я жестока, — пробормотала Гея, снова закрывая глаз. — Впрочем, тебе никогда не увидеть мою жестокость во всей ее перспективе. Мне пятьдесят тысяч лет, Крис. Сирокко немногим более сотни, а она уже чувствует, как все кругом гложет ей душу. Можешь представить себе, что должна испытывать я?

— Ты хотела сказать — три миллиона, а не...

— Конечно. Именно это я и хотела сказать. Ладно, Крис, можешь переходить к спине.

Тогда Крис принес стремянку и со шлангом и скребком забрался на Гею. Спина ее была мягкой и податливой под его босыми ногами. Богиня мурлыкала как кошка, пока он скреб ей между лопаток.

ЭПИЗОД XXIV

Сирокко вышла из Источника и растянулась на песке. Потом ненадолго закрыла глаза. Когда она снова их открыла, то выяснила, что по-прежнему лежит на песке — но только это уже мелкий черный песок у небольшого озерца, где они с Габи занимались любовью в тот день, когда похитили Адама. Повернув голову, Сирокко увидела, что рядом стоит Габи. Она протянула руку, и Габи сжала ее ладонь. Снова возникло ощущение, будто ее отрывают от липкой поверхности, затем Сирокко оказалась на ногах. И сразу обняла Габи.

— Давненько тебя не было, — прошептала она, едва удерживаясь от слез.

— Знаю, знаю. Давненько. И сейчас у нас совсем мало времени, а увидеть предстоит очень многое. Пошли?

Сирокко кивнула и, держа Габи за руку, последовала за ней в озеро. Она знала, что там мелко, но дно почему-то резко пошло вниз — вскоре над поверхностью остались только их головы, и они поплыли. Затем Габи повернула голову к Сирокко и глазами показала, что нужно нырнуть.

На плавание это было не похоже. Они опускались вертикально вниз. Сирокко даже не приходилось делать никаких толчков — она двигалась сама собой. Возникало только ощущение проносящейся мимо воды.

Впрочем, это была не вода. Скорее какая-то жижа наподобие теплой почвы. Должно быть, схожие ощущения под землей испытывает червь, подумала Сирокко.

И тут она вспомнила, как давным-давно пробивалась к свету сквозь сырую почву Геи — безволосая, совсем потерявшая голову, напуганная как новорожденный. Сейчас все было иначе. Никакого страха Сирокко не испытывала.

Потом она оказалась в громадной пещере, даже не помня, как туда попала. Пещера простиралась так далеко, что конца ей было не видно. Сирокко шла бок о бок с Габи мимо поставленных на прикол звездолетов, которые почему-то казались ей похожими на сонных пауков.

— Я стала припасать их, когда началась война, — пояснила Габи. — Капитаны появлялись здесь и отказывались возвращаться на войну. Они бросали свои корабли. А я затаскивала их сюда и припасала.

Там были сотни звездолетов. Как же странно было находиться в таком окружении!

— Вид у них такой... такой жалкий, — сказала Сирокко.

— Большинство повреждений легко ремонтируется, — заверила ее Габи.

— Наверное. Только вот... им здесь не место. Знаешь, кого они тут напоминают? Выброшенных на берег медуз.

Оглядев безмолвную армаду, Габи кивнула. Звездолеты и впрямь имели много общего с мягкотелыми анатомическими причудами, порожденными более экзотическими морскими беспозвоночными.

— Так говоришь, это ты их сюда притащила? Не Гея?

— Я. Просто подумала, что однажды они могут пригодиться. Я еще много чего сюда натаскала, когда поняла, что Гея намерена продолжать войну. Вот взгляни. — Габи нежно развернула Сирокко за плечи и...

... тьма снова сомкнулась. А когда разошлась, Сирокко поняла, что они уже совсем в другом месте.

— Как ты это проделываешь?

— Пойми, девочка, я никогда не сумею внятно объяснить тебе как. Просто прими к сведению, что я так могу.

Сирокко подумала. В голове была какая-то странная легкость, как после небольшой выпивки — или как во сне. Приятное состояние духа.

— Ладно, принимаю, — мирно отозвалась она.

Они стояли в бесконечном туннеле. Туннель был идеально круглый и вроде бы прямой как стрела. На всем его протяжении пульсировали разноцветные огни.

— Ты сейчас не в реальном времени, — объяснила Габи.

— Я сплю, да?

— Ну вроде того. Это Алхимическое Кольцо. Круглый ускоритель встречных пучков частиц в четыре тысячи километров длиной... а кроме того, тут задействованы еще кое-какие технологии, уходящие далеко за пределы всего, что когда-либо было построено на Земле. Именно здесь Гея производит тяжелые металлы — в последнее время главным образом золото. А до того она накопила солидный запас плутония. Я просто хотела все это тебе показать.

Сирокко принялась разглядывать огни. Они двигались по туннелю будто раскаленные докрасна, дожелта и добела шмели. Двигались довольно неторопливо.

Не в реальном времени, сказала ей Габи. Эти огни, должно быть, атомные ядра, и скорость их наверняка близка к скорости света. Все это как бы наглядное пособие, подумала Сирокко. Не сон, но вроде того. Скорее как кино.

— Ведь воздуха здесь нет, правда?

— Нет. Конечно нет. Тебя это беспокоит? Сирокко покачала головой.

— Ну ладно, а теперь взгляни вот сюда...... и она снова повернулась...

На сей раз Сирокко сумела не потерять головы, и все вышло гораздо легче. Она ни на миг не закрыла глаз, но все равно перемены не заметила. Они с Габи оказались в другой пещере, сильно уступавшей в размере ангару для звездолетов.

— Температура здесь близка к абсолютному нулю. А хранятся здесь замороженные образцы сотен тысяч видов земных животных и растений. Некоторые собрала Гея. Остальные заказала я — перед самым началом войны. Надеюсь, в один прекрасный день они пригодятся — как и звездолеты. А теперь шаг вперед...

Сирокко шагнула — и чуть не потеряла равновесие. Рука Габи поддержала ее за плечи, и вскоре ступни ее опустились на знакомый черный песок. Сирокко поглубже вдохнула — просто чтобы поверить, что она дышит.