Войны богов (№3) - Дикая магия

Очен отвернулся от жаровни. В тусклом свете лицо его, казалось, было омрачено ужасными сомнениями. Каландрилл понимающе кивнул, но Брахт все ещё хмурился, и колдун пояснил:

— Ежели войско, соединённое с тысячами Озали-тенга, столкнётся с восставшими, то земля пропитается кровью. В этом и состоит горькая ирония. Верные войска будут оборонять ворота, но сия оборона означает усиление Фарна. — Он со вздохом покачал головой, и Каландриллу вдруг показалось, что прожитые годы всей тяжестью навалились на старика; жизнелюбие его словно испарилось. — Я не хочу устраивать пир Безумному богу, если его можно избежать. Чем дольше не начнётся битва, тем больше у вас возможностей уничтожить Рхыфамуна, ибо, когда начнётся полномасштабная война, противник наш приобретёт мощь неимоверную.

Я не могу помешать войне. Хоруль, я вовсе не уверен, что должен это делать. А подобная головоломка может свести с ума любого самого мудрого из магов: если война начнётся, Рхыфамун станет непобедим; если Анвар-тенг падёт…

Он не договорил, Каландрилл закончил за него хриплым голосом:

— …то Рхыфамун опять же победит.

Брахт едва слышно пробормотал:

— Ахрд.

Очен нахмурился и продолжал:

— И посему я решил рискнуть. Я очень надеюсь, что мы доберёмся до Анвар-тенга прежде, чем начнётся битва. С поддержкой вазирь-нарумасу вы сможете уничтожить Рхыфамуна. Хочется верить, что я поступаю правильно.

В голосе его прозвучала мука и боль. На лице было написано сомнение.

— Ты делаешь то, что можешь, — сказал Каландрилл, — то, что должен.

Он хотел успокоить Очена, но колдун хрипло рассмеялся и горько произнёс:

— Истинно. Но, поступая так, не предаю ли я свой клан, не открываю ли восставшим доступ в Анвар-тенг?

— А если ты ошибаешься? — спросил Брахт. — Если Рхыфамун до сих пор в теле Джаба Орати и все ещё находится в этом лагере?

Очен взглянул на кернийца и невесело улыбнулся.

— Тогда нам остаётся только надеяться на то, что его скоро найдут, — ответил он. — Будем всю ночь начеку, но я вряд ли ошибаюсь.

— Ты, пожалуй, прав, — впервые заговорила Катя, — ты прав во всем, что делаешь.

Очен благодарно кивнул, но Каландрилл понял, что слова девушки ничуть его не успокоили. Он лихорадочно пытался разрешить загадку, мучавшую вазиря, но не находил ответа.

— Остановить Рхыфамуна, победить Безумного бога — задача куда как более важная, чем твой долг перед родом. Это долг перед Хорулем, перед Молодыми богами. Дера, если Фарн пробудится, макузены вообще могут исчезнуть с лица земли. Если победим мы, весь мир будет перед нами в долгу, — сказал Каландрилл.

Это было единственное утешение, которое пришло ему в голову.

— И все же, — едва слышно произнёс Очен, — во мне течёт джессеритская кровь, и я всю жизнь служил макузенам. Мне тяжело обманывать свой народ.

— Ты никого не обманываешь, — заявила Катя. — Брахт прав, Рхыфамун ещё может пребывать в рядах макузенов. Так что ты правильно поступил, потребовав устроить поиски.

— Боюсь только, что они напрасны, — возразил Очен. — Я по-прежнему убеждён, что его здесь нет.

— Два дня вряд ли изменят ход войны, — заявил Брахт. — Ты берёшь на себя слишком большую вину.

— Возможно, — Очен пожал плечами. — Но мне следовало честно объясниться со своим народом.

— Нет, — возразил керниец, но вазирь поднял ладонь и с усталой улыбкой произнёс:

— Хватит, друзья, я понимаю, вы хотите меня успокоить, но это дело моей совести, и больше ничьей. Я сам должен во всем разобраться, а я страшно устал. Давайте спать.

Брахт собрался было добавить что-то ещё, но Катя взяла его за руку и отвела в сторону.

— До утра, — сказал Каландрилл, предложил руку Ценнайре и галантно довёл её до перегородки, разделявшей две спальни. Он хотел её поцеловать, но все пологи были открыты, так что он ограничился поклоном и пожеланием спокойной ночи. Она ответила тем же и, войдя в спальню, опустила за собой полог. Он с мгновение постоял, хмурясь, а затем пошёл к Брахту.

В их половине шатра жаровни не было, и она пребывала в полумраке, парусина слегка колебалась под дуновением ветра. С улицы доносился шум огромного лагеря. Каландрилл зевнул, стянул пояс с мечом и поставил ножны у изголовья. Скинув сапоги, он пошёл к умывальнику и начал умываться.

— Ахрд, мне жаль старика, — раздался сзади него голос Брахта. — Он страдает, а я успел его полюбить.

— Да, — согласился Каландрилл, растягиваясь на кровати. Подушка была жёсткой, но после стольких ночей, проведённых под открытым небом с седлом под головой, даже она показалась ему роскошью. Веки его отяжелели. — Очен — настоящий друг.

Брахт сказал что-то ещё, но Каландрилл уже его не слышал. Сон навалился на него, и он едва сумел произнести обереги.

Рассвет выдался ярким, солнце золотистым диском висело над самым горизонтом. Небо ещё не решило, каким ему стать: голубым или серым. Ветер улёгся, воздух был свеж и прохладен. Бесчисленное множество столбов дыма поднималось над лагерем. Запах пищи смешивался с запахом миндаля — вазири искали. Чазали не явился в шатёр, и путники позавтракали с Оченом.

Сразу после завтрака им принесли все, что могло понадобиться в пути до Анвар-тенга. Никто не стал вспоминать о сомнениях Очена, а сам старец выглядел несколько подавленным. Когда Каландрилл заботливо поинтересовался причиной, колдун пояснил, что потратил немало колдовских сил на очистку дороги от снега и устал.

— Будем надеяться, что Хоруль подморозит тропу настолько, что мне не придётся больше прибегать к колдовству, — сказал он, неуклюже вскакивая на коня. И, ухмыльнувшись, добавил: — Хотя я и не уверен, что моим старым костям будет удобно на этом животном.

— Ну что, может, я впереди? — предложил Брахт, и Очен кивнул, оглядывая лагерь, словно прощаясь со своими родственниками и друзьями.

Керниец пришпорил жеребца, и они рысью направились мимо шатров и людей, лошадей и повозок, расположившихся словно на зимовку.

Чтобы выехать из лагеря, им понадобился почти целый час, а затем они поскакали по нетронутому, наметённому ветром снегу. Там, где снег был замёрзший, они продвигались быстро. Там, где лошади проваливались в сугробы, приходилось замедлять шаг.

К полудню, когда солнце повисло у них над головой, как бесстрастное внимательное око, огромный лагерь пропал из виду. Впереди, насколько хватало глаз, поблёскивала снежная целина. Несмотря на бледное солнце, она слепила путников, и Брахт предложил сделать привал. Они вскипятили чай и перекусили, и керниец вытащил из костра обуглившиеся сучья, сунул их в снег, остужая, а затем нарисовал вокруг глаз чёрные круги. Он поделал это с каждым из путников, и они не могли смотреть друг на друга без смеха.

— Дера, мы похожи на стаю филинов, — с усмешкой заявил Каландрилл. — Может, нам передастся что-то от их легендарной мудрости?

— В Кандахаре филин — символ смерти, — заметила Ценнайра и тут же пожалела о своих словах.

— Здесь такие очки могут спасти нам жизнь, — сказал Брахт и отбросил ветку. — Ослепнув, мы вряд ли чего-нибудь добьёмся.

Эту и все последующие пятнадцать ночей путники разбивали лагерь прямо на снегу и ночевали в шатрах: Катя и Ценнайра в одном, трое мужчин в другом. Большого костра не разжигали и потому сильно мёрзли в тяжёлых накидках, которыми их снабдил Чазали, — одеялами они укрывали на ночь лошадей. Хорошо уже и то, что им не докучал ветер. За несколько дней они словно пережили целое время года от конца осени до конца зимы. Темнело рано, светало поздно, воздух стоял неподвижный, холодный. Днём небо было таким бледным, что казалось почти белым, сливаясь с заснеженной землёй. Ночью царил такой мрак, что сквозь него еле пробивались луна и звезды. Несмотря на обереги, Каландрилл уже не мог полностью оградить себя от трупного запаха Фарна, который не давал ему покоя. Вонь настолько усилилась, что находила малейшие лазейки в его защитной ауре, и чувство опустошённости вновь навалилось на Каландрилла, грозя в любой момент парализовать волю. Его не покидало впечатление, будто земля уже сдалась на милость победителя — Безумного бога.

Утром шестнадцатого дня они с трудом забрались на покрытую снегом вершину невысокого горного кряжа, который пересекал их путь, как хребет огромного похороненного в этой земле чудища. После стольких дней пути по белой слепящей равнине серый камень вершины казался чем-то неестественным. Кряж отмечал некую невидимую границу. Снег здесь кончался. По ту сторону кряжа земля была покрыта посеревшей за зиму травой. По узкой долине текла широкая серо-голубая река, начинавшая свой бег от огромной массы воды, на севере которой маленькой точкой темнел город. На травянистой равнине перед цитаделью по обоим берегам реки и частично вдоль берега озера раскинулось бесчисленное количество шатров. Там бродили стреноженные лошади и, видимо, люди, но на таком расстоянии их не было видно.

— Анвар-тенг, — сказал Очен.

— До него будет непросто добраться, — пробормотал Брахт.

— Если те всадники, — заметила Ценнайра, обладавшая самым острым зрением, — не скачут к нам с помощью.

Глава шестнадцатая

Путники спустились с кряжа. Из лагеря обнаружить их было невозможно. Так что они решили обезопасить тылы и повернулись спиной к горной цепи.

— Ты уверена? — спросил Брахт.

— Их двадцать, — сказала Ценнайра. — Судя по доспехам, это котузены, и они несутся к нам во весь опор.

Керниец выругался, Очен произнёс:

— Магия! Вазири-перебежчики следят за всеми подступами к лагерю, да прокляни их Хоруль.

— Может, если мы поедем вдоль хребта, то избежим встречи с ними? Может, нам повезёт и мы доберёмся до Анвар-тенга прежде, чем они нас догонят?

— Их гонит вперёд колдовство, — пояснил Очен. — Скорее всего, они последуют за нами, куда бы мы ни направились.

Брахт уже вытаскивал из чехла лук и пристраивал колчан к седлу.

— Значит, придётся драться, — заявил он.

Очен рассеянно кивнул и повернулся к Ценнайре.

— Больше никого нет? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, только они. Двадцать всадников.

Вазирь с минуту подумал и сказал:

— Поскакали вдоль хребта до озера Галиль, в драку вступаем только при крайней необходимости.

Брахт взглянул на небо и проговорил:

— Стемнеет нескоро. А при свете они имеют преимущество.

Каландрилл и Катя вытащили луки и натянули тетиву. Очен твёрдо произнёс:

— Скачем к Анвар-тенгу. Надо как можно ближе подъехать к городу. Будем надеяться, нам помогут оттуда.

— Чего мы тогда стоим здесь и обсуждаем? — спросил Брахт. — Вперёд!

Они поскакали. Вначале вниз по склону холма, затем по твёрдой под травой земле, благодаря богов за то, что им не приходится передвигаться по снегу. Впереди на чёрном распластавшемся жеребце мчался Брахт. Сразу за ним — Катя, затем Очен, раскачиваясь в седле и произнося проклятия, далее Ценнайра и Каландрилл.

Ценнайра посмотрела на север и крикнула:

— Они сменили направление! Скачут нам наперерез.

— Как далеко? — спросил Каландрилл.

— Около лиги.

«У них свежие лошади, — подумал он. — Они быстро нас догонят». Река слегка изгибалась, поворачивая на север, а затем сходила на нет, превращаясь в поросший травой берег озера. Там стояли шатры восставших. «Из огня да в полымя», — заметил про себя Каландрилл. Шансов добраться до Анвар-тенга у них не оставалось почти никаких — и ещё меньше с боями пробиться через расположение осаждающих цитадель войск. «Дера, Хоруль! ~ взмолился он. — Помогите нам. Мы уже почти у цели. Неужели погибнем здесь?»

А вместо ответа — только яростный перестук копыт и шумное дыхание едва не загнанных лошадей. Солнце безразлично смотрело на них сверху вниз с бледного неба; трупный запах усилился, словно предсказывая их судьбу. Котузены приблизились настолько, что теперь и он их видел — двадцать чёрных теней, мчавшихся во весь опор им наперерез.

Они подскакали к тому месту, где кончался кряж, и Брахт резко натянул удила — жеребец возмущённо заржал, но остановился. Катя, не ожидавшая такого манёвра, едва не натолкнулась на кернийца.

— В чем дело? — спросила она, с трудом останавливая сивого и возвращаясь к кернийцу.

Брахт луком указал на расстилавшуюся впереди равнину, на которой тёмными пятнами выделялись шатры.

— Там нас ждёт ловушка. Встретим врагов здесь. — Он хищно улыбнулся. — Их всего двадцать. Здесь мы на возвышенности, у нас преимущество.

— Сможем ли мы взять над ними верх? — спросил Каландрилл, останавливая гнедого. — Даже если нам это удастся, что потом? На нас пошлют целый отряд.

— Надо продержаться до сумерек, в темноте будет легче. — Брахт соскочил на землю и отцепил от луки колчан.

Каландрилл нерешительно взглянул на вазиря. Тот осмотрел простиравшуюся перед ними землю и кивнул.

— Брахт разбирается в ратном деле лучше меня, — произнёс старик. — А раз уж нас увидели восставшие, то, думаю, и вазирь-нарумасу тоже.

— А можешь ли ты воспользоваться колдовством? — спросила Катя.

— Лучше пока этого не делать, — сказал Очен. — Вполне возможно, они приняли нас за разведчиков. Попытайтесь разделаться с ними без моей помощи.

— Спрячем лошадей среди скал. — Голубые глаза кернийца сверкали в предвкушении битвы. — Пешком до Анвар-тенга добираться будет трудно.

Не дожидаясь ответа, он повёл жеребца в скалы, отмечавшие окончание кряжа, и спутал ему ноги, остальные последовали его примеру.

Брахт отправил Катю и Каландрилла к тому месту, где камни уступали место траве. Ценнайра и Очен прятались чуть в стороне. Каландрилл взглянул на кандийку и улыбнулся, она помахала ему рукой, хотя в глазах её стояло беспокойство.

Они выбрали хорошее место для обороны: уклон, хоть не крутой, замедлит всадников, а если они выберут в качестве оружия луки, то им придётся драться без щитов Если же предпочтут мечи, то прежде им предстоит преодолеть уклон под стрелами противника. Каландрилл приставил колчан к валуну так, чтобы он был у него под рукой, и натянул тетиву.

Вскоре появились двадцать котузенов. Они приближались галопом, но, заметив, что путники исчезли из виду, натянули удила и остановились, разглядывая склон. На них были темно-красные доспехи с клановыми знаками на груди и спине. Луки пока что зачехлены и пристёгнуты к сёдлам, но у всех были мечи, а у двоих ещё и военные топоры на длинных ручках. Котузены посовещались, внимательно всматриваясь в вершину кряжа. Лиц их за железной вуалью друзья разглядеть не могли. Один из тех, кто имел топор, взмахнул рукой, и остальные выстроились в линию по обеим сторонам от него. На мгновение, показавшееся Каландриллу вечностью, установилась мёртвая тишина. Каландрилл вставил в лук стрелу. Раздался окрик, за которым последовал воинственный клич, и всадники бросились вперёд.

Они приблизились на расстояние выстрела из лука — Каландрилл спустил тетиву. Не дожидаясь, когда стрела его вонзится в темно-красные доспехи, он вытащил из колчана следующую, вставил её в лук, одним движением натянул тетиву и выстрелил. Однако доспехи на джессеритах оказались очень прочными, потому что тот, в которого Каландрилл целился в первый раз, продолжал скакать со стрелой в груди.

— В лица! — закричал Брахт. — Цельтесь им в лица.

Каландрилл так и сделал, и вуаль разлетелась. Видимо, котузен застонал, но Каландрилл не услышал этого звука за перестуком копыт и воинственными кличами. Джессерит закачался в седле, меч выпал у него из руки, он склонился влево, упёрся плечом в луку, и тетива задрожала, как натянутая струна; джессерит приподнялся на стременах с прямой спиной и повалился через круп лошади назад. Первый же, в ком уже сидело две стрелы, так и продолжал скакать вперёд, только вместо меча он держал в руках широкий кинжал. Каландрилл выстрелил, и, поскольку расстояние сильно сократилось, стрела вошла в доспехи глубоко. Джессерит вздрогнул и упал на бок, увлекая за собой лошадь. Конь сердито заржал, взбрыкнул, резко развернулся и поскакал вниз по склону. Всадник, лежавший на земле, медленно поднялся и взял кинжал. Из нагрудника торчало оперение трех стрел, одна попала в лицо. Котузен, петляя, стал подниматься на холм. Каландриллу показалось, что из-под вуали у него текла кровь.

Семеро уже лежали мёртвыми, но двенадцать все ещё сидели на лошадях, хотя в доспехах их застряли стрелы. Смерть товарищей разъярила их. Развернув коней, они спустились до середины склона, выстроились в линию и вновь бросились в атаку. Раненый продолжал одиноко ползти вверх, пока Катина стрела не попала ему точно в правый глаз. Теперь Каландрилл явственно услышал стон; котузен упал на колени, медленно поднимая руку, затем замер и повалился лицом вниз. Больше он не шевелился.

Ещё трое были убиты во время второй атаки. Стрелы, попадая в вуаль, вышибали их из сёдел. Оставшиеся в живых ретировались на безопасное расстояние и перегруппировались.

Брахт крикнул:

— Ценнайра, нет ли у них подкрепления?

Она оставила Очена и перебежала в укрытие к Каландриллу, внимательно вглядываясь в нагромождение шатров на большом расстоянии, потом сказала:

— Нет, больше никого.

— Очень хорошо, а то у меня кончаются стрелы, — рассмеялся Брахт диким смехом и посмотрел в небо. — Если мы сдержим тех, кто остался, то сможем ускользнуть, если до того не перебьём их всех до одного.

Ценнайра положила Каландриллу руку на плечо, и он потёрся щекой о её палец. Она хмуро улыбнулась и провела ладонью по его длинным волосам.

— Если на их стороне колдовство, то они знают, что мы ещё здесь, — крикнул Каландрилл, обращаясь к Очену.

— Скорее всего, — подтвердил вазирь. — Собственно, у нас есть только один путь — назад.

— Там они найдут нас по следам на снегу, — заметил Брахт, покачав головой. — Нет, друзья мои, надо драться здесь.

Противник бросился в атаку, и они забыли о дебатах.

Теперь враги скакали вперёд с луками в руках, посылая длинные, выкрашенные в красный цвет стрелы. Каландрилл нырнул в укрытие и потащил за собой Ценнайру. Тут же три стрелы ударились в валуны по обеим сторонам от них.

— Ха! — воскликнул Брахт. — А у нас как раз стрелы кончаются, — и прицелился.

Защитники располагались выше, поэтому преимущество было на их стороне. Котузены атаковали без прикрытия, приподнимаясь на стременах, чтобы выстрелить из луков. Ещё двое пали, и атака захлебнулась.

— Возьми.

Ценнайра протягивала Каландриллу несколько джессеритских стрел. Он поблагодарил и жестом отправил её под прикрытие, в пылу битвы забыв, что стрелы не могут причинить ей вреда.

Всадники ринулись в четвёртую атаку. Умирающий день наполнился свистом стрел. Колчан Каландрилла уже опустел, и он вставил в лук красную стрелу котузена. Наконечник её был зазубрен. В следующее мгновение она выбила из седла ещё одного джессерита, пополнившего собой ряды погибших. Лошади, потеряв всадников, как безумные носились по склонам. Некоторые бросились вниз, подальше от битвы, другие метались между живыми котузенами, останавливаясь у скал и поднимаясь с диким ржанием на дыбы, словно были заодно с нападавшими.

В животных они не стреляли не столько из альтруизма, сколько из-за нехватки стрел.

В последней попытке ещё трое одетых в красное тел отправились в Заджанма, а четверо оставшихся в живых оказались у скал.

Отбросив луки, они проворно, несмотря на тяжёлые доспехи, соскочили на землю, прячась за лошадьми, потерявшими всадников, и выхватили мечи.

Каландрилл отбросил лук и тоже достал меч, едва успев отразить удар в голову. Ответный удар его скользнул по нагруднику. Каландрилл отскочил в сторону от тяжёлого меча джессерита, направленного ему прямо в ребра. Он нанёс ещё один удар и, хотя и не смог разрубить шлем противника, избежал нового выпада. Каландрилл отскочил, пытаясь разглядеть слабое место в красных доспехах, но его не было. Джессерит наседал, дико поводя под вуалью красновато-жёлтыми глазами. Меж скал к нему бежал второй, и они попытались окружить Каландрилла с двух сторон. Он слышал звон металла о металл. Брахт выругался, вместе с Катей отступая к камням — им тоже не удалось пробить доспехи котузенов.

Каландрилл обогнул валун и тут же пожалел — он оказался на открытой площадке, где два котузена запросто могли взять его в клещи. Вдруг раздался сухой стук, и один из нападавших зашатался и упал на колени; меч вывалился у него из рук; от второго удара вуаль его вдавилась в лицо, из глаз закапала кровь, и котузен повалился ничком. Каландрилл отразил удар второго, но тут кто-то попал его обидчику в щеку, и тот замер. От второго удара в грудь котузен пошатнулся, третий камень пролетел над головой Каландрилла и угодил джессериту прямо в лоб. Голова его рванулась назад, Каландрилл сделал выпад и вонзил ему меч в скулу, направляя клинок к мозгу, тот хрюкнул и повалился навзничь.

Каландрилл выдернул меч и обернулся — Ценнайра со свирепым выражением на лице держала в руках по камню.

— И вновь ты спасла мне жизнь, госпожа! — воскликнул он.

Ценнайра коротко улыбнулась и бросилась на помощь Кате, уже прижатой спиной к полукругу валунов. Отступать Кате было некуда. Каландрилл ринулся за Ценнайрой, а та с такой силой швырнула камень, что котузен зашатался; второй пробил красный шлем. Нападавший застонал и упал на колени. Катя одним сильным резким движением рубанула его по горлу.

Подхватив ещё два камня, Ценнайра побежала к Брахту. Короткий меч кернийца едва сдерживал удары тяжёлого клинка джессерита. Первый камень угодил котузену точно в шлем, второй — в колено, и он повалился на землю с неестественно изогнутой ногой. Брахт сбил с него шлем и перерубил ему глотку.

— Благодарю. — Керниец поднял в приветствии окровавленный меч. — А теперь быстро отсюда, прежде чем пришлют новых.

Они побежали к лошадям, Очен уже держал их за поводья, произнося проклятия. Небо темнело быстрее, чем обычно, словно в ожидании бури. На западе солнце окрасило его в кровавый цвет; на востоке луна терялась за непонятной тенью; на севере вспыхнули мириады костров. Путники вскочили на лошадей, вглядываясь вперёд и понимая, что вряд ли им удастся проскочить незамеченными через ряды противника.

— Похоже, — сказал Очен, — настало время рисковать.

Брахт громко рассмеялся:

— Можно подумать, в первый раз!

— Я имею в виду магию, — коротко улыбнулся Очен. — Постараюсь связаться с вазирь-нарумасу.

— Так что мы делаем: скачем вперёд или дожидаемся? — спросил Каландрилл.

— Скачем, — сказал маг, — скачем и молимся.

Они бросились вниз по склону — Брахт впереди, сдерживая жеребца для последнего рывка. Небо стало темно-синим. Ни луны, ни звёзд. Отвратительная вонь Фарна усилилась. Скача рядом с Оченом, Каландрилл вдруг учуял лёгкий запах миндаля; он повернулся, чтобы убедиться, что Ценнайра рядом, и мысленно произнёс или подумал молитву:

«Слышите ли вы меня, Молодые боги? Если это в ваших силах, помогите нам добраться до Анвар-тенга».

Огни костров виднелись уже совсем близко, перестук копыт отсчитывал мгновения перед столкновением с рядами неприятеля. Каландрилл скакал с мечом в руке, понимая, что, если Молодые боги или вазирь-нарумасу не придут к ним на помощь, они погибнут здесь, у стен Анвар-тенга. Воздух вонял гниющей плотью.

Они приближались к вражеским кострам. До ушей их уже долетал шум лагеря противника. Брахт крикнул:

— В галоп! Гони во всю мочь, — и отпустил поводья.

…Вдруг к бешеной скачке их присоединился ещё один конь. Он был без всадника. Огромный, намного крупнее вороного жеребца кернийца, с иссиня-чёрной шкурой. Звёздный свет переливался на ней так, словно конь этот был не из плоти, а из другой субстанции. Глаза его яростно вращались в орбитах, копыта выбивали из земли искры, но не производили ни малейшего звука. Конь обогнал их, словно заманивая в безумную гонку, увлекая за собой смертных животных. И копыта их уже более не касались земли, они мчались по воздуху, не встречая преград, налагаемых физическим существованием.

— Хоруль! — воскликнул Каландрилл. — Благодарим тебя!

И в голове у него — в голове у всех — раздался неслышный голос:

«Всем, чем могу, помогу. Я вам это обещал. Или вы поставили под сомнение слова мои? Неужели вы думаете, что я и братья мои покинем вас? Нет, мы помогаем чем можем, не забывайте этого там, куда вы пойдёте».

Навстречу им выехали всадники с копьями и луками.

«Заблудшие глупцы/ — услышали они мысли Хоруля, в которых звучало презрение и жалость. — Они сами не ведают, что творят».

Стрелы взмыли в воздух и растворились в сверкающем блеске, едва приблизившись к богу. Копьеносцы пытались пронзить его пиками, но покатились по земле, сбивая товарищей, словно поваленные невидимым ветром. Кто-то в ужасе закричал и бросился вон с пути бога. За ним мчались путники, копыта их лошадей высекали из воздуха искры, поджигавшие стога сена. Лошади восставших в ужасе ржали и рвались с привязи, разбегаясь в разные стороны и усиливая хаос, поразивший бивак.

Впереди возвышались стены Анвар-тенга с сигнальными огнями, обещавшими безопасное пристанище. Над городом поднялось голубое сияние, поначалу слабое, но все более и более усиливающееся. Отвратной вони Фарна противостоял сладкий запах миндаля. Из амбразур до них доносились подбадривающие голоса, перекрывавшие крики осаждавших. Ворота тенга со скрипом открылись; за ними горел яркий синий свет. Защитники города разбежались в стороны, образовав коридор, в который опустился бог.

Хоруль остановился, не входя в ворота. Огромные копыта взмыли в воздух, а из раздувавшихся лошадиных ноздрей вырывались снопы света.

«Здесь я вас покину. Я не могу пойти с вами туда, куда вы скоро отправитесь. Ни один из нас не может вас туда сопровождать. Разве что в помыслах своих. Знайте, что идёте вы с нашим благословением и с нашей благодарностью и что несёте вы с собой нашу надежду на счастливый исход и на скорое возвращение».

Воины Анвар-тенга — в синих, как свечение над городом, доспехах — попятились. Хоруль ударил огромными копытами оземь и взвился в небеса, оставив после себя яркую полосу. Пока Каландрилл смотрел за полётом бога, створки ворот закрылись. И через мгновение с небес донёсся оглушительный грохот. Ослепительная молния на один миг перерезала небеса и осветила Анвар-тенг и всю окружавшую его долину с озером Галиль.

В следующее мгновение все словно ослепли, привыкая к сумеркам. Каландрилл почувствовал, что гнедой под ним зашевелился. Юноша заморгал, восстанавливая зрение, и наконец с трудом различил котузена, который вёл его мерина в самое сердце города. Каландрилл потёр глаза и воскликнул:

— Ценнайра!

Она откликнулась сзади, и в голосе её слышался священный ужас. Постепенно зрение вернулось к Каландриллу, и он увидел Катю и Брахта, следовавших перед ним за колдуном, оживлённо беседовавшим с тремя одетыми в богатые халаты джессеритами, которые шли энергичным шагом рядом с лошадью вазиря.

Все остальные молчали. По сумеречным улицам, по переулкам их вели к центру города.

На площадь, где оказались путники, выходили четыре дороги с четырех сторон света. На зданиях, окружавших площадь стеной, была нарисована голова лошади — бога джессеритов. Они спешились, и уже никто не бросился подставлять им спину. Джессериты уважительно держались в стороне. По настоянию Брахта они сами отвели лошадей в конюшни. Затем Очен и трое одетых в халаты людей торопливо повели их по анфиладам слабо освещённых залов и по винтовым лестницам в огромные покои с потолком из прозрачного стекла. Небо было тёмным и печальным. Каландрилл почувствовал себя легко. Запах Фарна исчез. Он огляделся.

Словно из уважения к обычаям чужеземцев, помещение было ярко освещено, свет от ламп и факелов в канделябрах отражался от голых каменных стен и от деревянного пола. Здесь все было просто, никаких украшений. Посредине стоял круглый стол с табуретами, на некоторых из них восседали в ожидании вазири. При появлении чужеземцев все взгляды устремились на них. Трое джессеритов, что привели их сюда, также сели за стол рядом с товарищами. Очен вышел вперёд, поклонился и представил путников одного за другим.

Каландрилл разглядывал сидевших за столом старцев с испещрёнными морщинами лицами, в основном в возрасте Очена. Почти все белобородые, но кое у кого волосы на голове ещё местами чернели. На всех были халаты великолепных расцветок.

По окончании представления вазирь, восседавший за столом напротив гостей, жестом пригласил их сесть.

— Добро пожаловать в Анвар-тенг, друзья, — вновь заговорил главный среди вазирей. — Моё имя Зеду. Мы, вазирь-нарумасу, выражаем вам свою признательность за предпринятую попытку…

— Попытку? — До Каландрилла вдруг дошёл смысл этого слова, и, забыв о приличиях, он позволил себе прервать вазирь-нарумасу: — Почему ты говоришь о попытке?

Зеду задержал на нем взгляд раскосых глаз, в коих Каландрилл явственно различил отчаяние. Остальные молчали, и молчание это становилось угрожающим. Зеду вздохнул, ему было трудно говорить. Каждое слово его прозвучало как удар молотка, вгоняющий последний гвоздь в гроб их надежды:

— День назад в Анвар-тенг прибыл всадник. Сказал, что его послали верные нам города, а к нам он пробрался хитростью. Его имя Джабу Орати Макузен.

— Ахрд! — не сдержался Брахт и с силой ударил кулаком по столу. — Рхыфамун, он был здесь.

Ценнайра шумно вздохнула и взяла Каландрилла за руку.

— Вы задержали его? — резко, хрипло спросила Катя. — Во имя всех богов, скажите: вы задержали его?

Ответ можно было прочитать на лице Зеду и на лицах других колдунов. Словно холодная рука схватила Каландрилла за сердце, во рту пересохло. Зеду медленно качнул головой:

— Мы не задержали его, да простит нас Хоруль, но…

— Вы его отпустили?! — взревел Брахт. — Клянусь священной кровью Ахрда, как это могло случиться? Как вы не распознали его?

Оттолкнув табурет, керниец вскочил на ноги, в бессильной ярости сжимая кулаки. Голубые глаза его метали молнии. Вазирь-нарумасу пристыженно опустили глаза. Катя коснулась его руки, пытаясь успокоить, хотя в серых глазах её бушевал шторм.