Балтийцы сражаются

      Решение приняли. Но беда одна не ходит. Все предыдущие дни дул слабый ветер, а теперь со дня на день он все более усиливался, изменяя направление с юго-западного на западное. И в эти же дни вдруг начал активизироваться противник. Его артиллерия стала периодически открывать огонь по Кронштадту, Лисьему Носу, Ораниенбауму, по переднему краю нашего плацдарма - в районе села Мартышкино. Три дня прошло после первого артналета, и мы поняли, что эта группа фашистов, ведущая огонь, для нас наименее опасна. Педантичная стрельба производилась в определенные часы и почти с одинаковым лимитом снарядов. Значит, били фашисты без определенной цели, просто "для порядка".
      Снова начались перевозки. Только шли они, как казалось теперь, медленнее. А возможно, у нас просто изменилось субъективное ощущение времени? Иначе говоря, мы нервничали. Но попробуйте сохранить спокойствие, когда вам сообщают:
      - Тральщик с трудом пробивает лед в фарватере... Еще бы! В дневные часы, когда мы фарватером пользоваться не могли, его, конечно, затягивало ледяной коркой.
      - Что у него? Что буксирует?
      - Боезапас. Техника тоже есть - тягачи, радиостанции.
      - Все-таки идет?
      - Да, пока идет.
      Обстановка требовала неослабного наблюдения за ходом перевозок. В связи с этим мне довольно часто приходилось бывать на командном пункте, откуда осуществлялось руководство ими. Этот пункт находился на фабрике "Канат". В одну из тревожных ночей вместе с контр-адмиралом И. Д. Кулешовым мы прошли к берегу и прислушались. Где-то вдали вода стесненно плескалась, будто дышала. Своеобразные шумы распространялись в направлении к Стрельне и перемешивались с треском раскалывающихся льдин.
      - Зажмет еще у самого берега, на виду у фашистов. А те утром вдруг удачно пальнут, - сказал Кулешов. На смуглом с небольшой бородкой лице Ильи Даниловича было написано беспокойство. За время после 1942 года, когда он прибыл к нам с Черного моря, я хорошо успел узнать этого человека, воодушевлявшего всех своей жизнерадостностью, опытного моряка. Если Кулещов чем-то обеспокоен, значит, положение действительно серьезное. Так оно и было, опасения оказались ненапрасными.
      Когда мы вернулись на КП, дежурный доложил Илье Даниловичу, что тральщик зажат льдом и его командир просит помощи. До берега, где находится противник, всего три мили...
      - Карту, - потребовал Кулешов и угрюмо бросил: - Правду говорит...
      Решили срочно направить на помощь другой тральщик, которым командовал капитан-лейтенант А. В. Цыбин. Отправили и, уж конечно, остались ждать результатов. Прошло некоторое время. Первые сведения: тральщик обеспечения подошел, но торосы преградили путь, невозможно подать буксир. Если бы раньше подумали, то на руках по льду подтащили бы буксирный трос, а теперь нельзя лед взломан, крошево плавает.
      Как впоследствии стало известно, в этой критической ситуации смелый поступок совершил матрос комсомолец Михайлов.
      - Пройти можно! Разрешите? - обратился он к командиру.
      Вместе с Михайловым на лед пошли мичман Тарнопольский, старшина 1-й статьи Барзыкин, матросы Ундарев и Лазарев. Ползком, по доскам, проваливаясь в воду, они дотянули трос на баржу. И вот результат - суда своевременно вышли из опасного района, можно сказать, из-под носа у противника.
      Следующая ночь преподнесла новую, еще более опасную каверзу. Ветер усилился, началась сильная подвижка льдов в Невской губе, к в них были зажаты восемнадцать (!) судов, буксировавших баржи с бойцами и техникой. Все попытки провести их ночью хотя бы в Кронштадт успеха не имели.
      Неумолимо приближалось утро, надо было принимать чрезвычайные меры. Я созвонился с Самохиным, послал к нему штурманов с картами, и перед рассветом группа опытных пилотов начала ставить дымзавесы в районе зажатых льдами судов. Летчикам помогли станции дымопуска наших баз. С риском балансировали по доскам и плавающим льдинам смельчаки (среди них наиболее отличились матросы Прохоров, Лебедев, Иванов и старшина 2-й статьи Смирнов), как можно дальше вынося дымовые шашки. Запеленали дымом тральщики с баржами так, что люди оттуда взмолились по радио:
      - Спасибо. Но не усердствуйте так, дышать нечем.
      Противник, конечно, почуял неладное, начал обстрел. Однако в течение целого дня гитлеровцы так и не разобрались в обстановке на льду залива. Им просто было не до этого. Ведь мы немедленно обрушили на вражеские батареи удары нашей артиллерии, бомбардировочной и штурмовой авиации. Особенно хорошо работали бомбардировщики подполковника М. А. Курочкина.
      Батареи противника, расположенные в районах Коркули, Владимирове и совхоза "Беззаботное", были парализованы. Должно быть, до конца войны немцы так и не узнали, почему мы именно здесь нанесли им такой неожиданный и сильный удар. День между тем был выигран, и вскоре все наши тральщики, буксиры и баржи без потерь пришли в Ораниенбаум.
      Но обстановка продолжала оставаться напряженной. Едва окончилась эпопея с восемнадцатью судами, как возникла новая угроза: начались колебания уровня воды в Невской губе. А это означало, что каждый час конвои могут оказаться на мели.
      Мне позвонил командующий Кронштадтским морским оборонительным районом контр-адмирал Г. И. Левченко:
      - Тебе докладывал Кулешов?
      - О чем?
      - О том, что выполнение директив по перевозкам снова срывается.
      - А я бы его не стал слушать!
      - А меня выслушаешь?
      Я попытался уйти от прямого ответа дипломатическим замечанием, что серьезные вопросы по телефону не решают. Но адмирал довольно резко заявил, что он скоро прибудет ко мне... Действительно, пришла беда.
      На трассе Ленинград - Ораниенбаум толщина льда сильно возросла. Лед стал толще и у причалов. Это само по себе задерживало движение судов. И вдобавок начались значительные колебания уровня воды: от -60 до +60 сантиметров. В этих условиях на переход конвоя в одну сторону требовалось в лучшем случае 12 - 14 часов.
      - Переориентируем все перевозки под вашим контролем на Лисий Нос Ораниенбаум. Командование Ленинградского фронта не пойдет на прекращение перевозок, - решил я.
      Я ожидал, что адмирал скажет, будто там нет подходящих условий, но он утвердительно кивнул. Нам еще раньше в тесном содружестве с начальником инженерных войск фронта генерал-лейтенантом Б. В. Бычевским удалось на Лисьем Носу расширить причалы и укрепить их для погрузки тяжелой техники и танков. Но мелководные подходы к пристани не позволяли использовать мощные морские буксиры с ледокольным утолщением. В условиях неподвижного, иногда и торосистого льда здесь работали только тральщики и заградители. Но другого выхода не виделось.
      Пришлось распорядиться, чтобы Кулешов сообщил о вновь принятом решении штабу Ленинградского фронта и организовал переброску с городских причалов назначенных для Ораниенбаума грузов.
      Все действовали оперативно. К вечеру колонны с грузами прошли мимо Лахты на Лисий Нос. Подписав короткое объяснение по этому вопросу в адрес Военного совета фронта, я приехал на пристань проверить ход погрузочных работ.
      Пройдя на один из пирсов и наблюдая, как сбивают лед на буксире, я подумал, что температура воздуха с каждым днем падает и что можно ведь готовить еще один путь: ледовую дорогу Горская - Кронштадт, с тем чтобы затем людей и технику в Ораниенбаум перевозить на баржах, но уже оттуда.
      С этой мыслью заторопился в обратный путь. На подходах к пристани скапливались танки, орудия, машины разного назначения - от санитарных до автомастерских. "Вот мишени", - подумалось мне, и я приказал шоферу возвращаться к пристани. Хотелось помочь командирам практическим советом, найти решение для более рационального и уплотненного размещения грузов, чтобы не было у причалов этого скопления техники. Однако ничего не приходило в голову.
      Мою тревогу заметил и правильно понял командир сетевого заградителя "Онега" капитан-лейтенант Ф. Д. Рутковский.
      В его маленьком и дружном коллективе, который сейчас размещал танки и орудия на палубе, царило деловое возбуждение. Работа кипела под руководством энергичного боцмана старшины Анциферова. Рутковский подозвал его и сказал, что надо бы добиться более плотной загрузки корабля.
      Анциферов с минуту раздумывал, прикидывая что-то, потом попросил довериться ему: он, мол, сам все сделает.
      - Действуйте, - сказал Рутковский.
      Минут через пятнадцать раздались задорные молодые голоса: "Качать старшину!" Выяснилось, что "Онега" дополнительно забирает в рейс еще один тяжелый танк. Пример онежцев послужил сигналом к соревнованию команд всех транспортов. Вес и объем отправляемых с Лисьего Носа грузов сразу резко возрос. Мы поддержали и поощрили это движение, объявив приказом благодарность Рутковскому и Анциферову.
      9 января метеорологическая обстановка улучшилась. Суда могли быстрее совершать переходы к Ораниенбауму. Одновременно мы открыли дорогу по льду из поселка Горское в Кронштадт. Сначала по ней двигались только пешеходы и конный транспорт, потом пошли и машины.
      Когда транспортировка начала производиться с перевалкой в Кронштадте, появилась возможность привлечь к ней и ледокольные морские буксиры.
      К 22 января все дополнительные перевозки были осуществлены. С 23 декабря по 21 января мы транспортировали 22 тысячи солдат и офицеров, 800 автомобилей и спецмашин, 140 танков, 380 орудий и минометов, а также другие грузы общим весом до 20 тысяч тонн.
      А противник и знать не знал о передислоцировании целой армии на приморский плацдарм.
      Флот обеспечил выполнение главного замысла - начать внезапное наступление мощной группировки сил. Действительно, 2-я ударная армия И. И. Федюнинского к началу наступления получила превосходство общевойсковых соединений над фашистами в два с половиной раза, по танкам - более чем в пять раз, по орудиям и минометам - более чем в три раза.
      Мы могли по праву гордиться своим вкладом в успех предстоящей операции. Осуществив в таких масштабах морские перевозки, балтийцы еще раз доказали, что они могут самоотверженно и, главное, результативно действовать в самых трудных условиях.
      Да, эти сложнейшие задачи мы сумели решить главным образом благодаря высокому порыву людей, их страстной любви к Родине, самоотверженности.
      Как всегда, велико было в этот период значение партийно-политической работы, хотя она имела особые трудности. Дело в том, что длительное время командиры и политработники по понятным причинам в разговорах с людьми не указывали конкретные сроки и участки наступления войск фронта.
      Но вот в начале января Военный совет флота собрал всех командиров и начальников политотделов соединений. На совещании речь пошла об активных наступательных действиях. Стало ясно, что теперь и для нас близок решающий час. Это вызвало у всех на флоте громадное воодушевление.
      Переброска войск и техники в Ораниенбаум внешне не выглядела так эффектно, как многие другие боевые действия или операции Балтийского флота. Перевозки есть перевозки. Формально это не бой, не сражение. Тем не менее хочу особо подчеркнуть: это был подвиг, который дал возможность нанести сокрушительный удар по врагу.
      Ленинград выстоял, Ленинград победил!
      В ночь на 13 января я встретил на Лисьем Носу командующего 2-й ударной армией генерала И. И. Федюнинского. К ее бойцам и офицерам ленинградцы питали благодарные чувства. Трудящиеся города Ленина знали, что армия была активной участницей боев в январе - феврале 1943 года, благодаря которым удалось открыть прямую железнодорожную связь со страной и с Волховским фронтом. И вот сейчас снова начинается наступление прославленного объединения. И снова - в январе, и снова - под командованием Ивана Ивановича Федюнинского.
      Имея в виду это повторяющееся сочетание, - кто-то из наших балтийцев уважительно окрестил командарма "генералом Январем".
      - Мне сказали, что вы здесь, - обратился ко мне Федюнинский. - Но признательность выражу, товарищ адмирал, когда заколотим крышку гроба нашего противника.
      - Значит, начинаем? - спросил я.
      Он был озабочен и напряжен. Его можно было понять: армия сосредоточена на пятачке и с него должен быть нанесен удар по врагу. Задача не из простых!
      Угадывая его состояние, я сказал:
      - Не сомневайтесь, Иван Иванович, вся наша авиация и артиллерия с рассвета четырнадцатого в вашем распоряжении, в том числе не меньше сотни стволов крупных калибров... Не подведем.
      На машине мы вместе уехали через Горскую в Кронштадт, а оттуда на буксире в Ораниенбаум.
      И вот он настал, долгожданный момент. 14 января "генерал Январь" приказал открыть огонь. Я в это время находился на наблюдательном пункте 1-й артиллерийской группы у переднего края ораниенбаумского плацдарма. На хронометре 9 часов 35 минут.
      - Начинаю, - сказал подполковник Проскурин.
      Я протянул ему руку, дружески пожал:
      - Действуйте!
      Странное, ни с чем не сравнимое чувство овладело мной, когда на НП в лесу, в непосредственной близости от переднего края, я воочию наблюдал эффективность действий нашей артиллерии.
      Это был шквал огня и раскаленного металла. На вражеском переднем крае и в районе важнейших целей рвались двенадцатидюймовые снаряды Красной Горки. Их мощные взрывы были видны и слышны за два десятка километров. Снаряды других калибров накрывали штабы и батареи противника, узлы дорог, разрушали траншеи...
      В оглушительной канонаде выделялись орудийные голоса Кронштадта, его фортов и линейного корабля "Марат". Их снаряды проходили над нашими головами. Плотность огня была великолепная. Ведь мы смогли перевезти на ораниенбаумский плацдарм даже несколько железнодорожных батарей...
      Я жил ощущением наступившего боя. Адская канонада, казалось, распространилась вдоль всего горизонта. Неотразимые удары крушили оборону врага. Возникали огромные столбы дыма и огня, доносились взрывы, тряслась земля. Более 100 тысяч снарядов и мин обрушили артиллеристы армии и флота на позиции врага!
      Славный день! Канонада еще не умолкла, а корректировщики с высот за поселком Таменгонт доносили, что наши танки сбрасывают маскировку, готовится к атаке пехота.
      Войска генерала И. И. Федюнинского перешли в наступление.
      Опираясь на сильно укрепленную и глубоко эшелонированную оборону, противник ожесточенно боролся за каждый опорный пункт, пытался контратаковать...
      Участились доклады наблюдателей и корректировщиков. Все чаще поступали просьбы на открытие огня, прежде всего по Порзолову и Сашину, по Владимирову и Кузнецам. Короткие артиллерийские удары повторялись шестнадцать раз. По заявке командира стрелкового корпуса, наступавшего на правом фланге войск 2-й ударной армии, генерала А. И. Андреева артиллерии флота было приказано усилить огонь против объектов противника, которые еще не были разрушены и могли помешать продвижению войск.
      Доложили о захвате первых групп пленных. Прежде почти всегда самодовольные, гитлеровцы ныне держались по-иному - растерянно и робко рассказывали о своем поражении.
      К концу дня стало ясно, что первая позиция оборонительной полосы врага взята нашими войсками.
      А как обстояло дело в Петергофе, в Стрельне? Я позвонил начальнику штаба фронта генералу Д. Н. Гусеву. Он ответил, что петергофско-стрельнинская группировка вражеских войск еще держится. На петергофском участке на каждую цель противника расходовалось 40 - 70 снарядов крупного калибра. Выполняя требования генерала И. И. Федюнинского, флотские артиллеристы открывали огонь по объектам в районах Капорья, Кернова и Глобицы, громили скопления вражеских войск и техники. С большим напряжением в этот день работали артиллеристы подполковника Г. В. Коптева, майоров Е. С. Семенченко, Я. Д. Туликова и В. Д. Стукалова. А батареи Е. П. Мельникова, И. Н. Бердникова и А. В. Марчукова полностью разрушили узлы обороны в Дятлицах, Гостилицах и Ропше. В распоряжении врага наблюдалось не менее двадцати крупных взрывов и пожаров.
      Запись тех дней: "За день в 1-й группе проведено 128 стрельб. Выпущено 3112 снарядов только крупного калибра".
      В ночь на 15 января и в течение всего дня артиллерия флота продолжала наносить удары по вражеским батареям, уничтожая и нейтрализуя их. Мне в эту ночь предстояло перебраться в город, пересечь его и прибыть на командный пункт фронта.
      Фашисты, конечно, догадывались, что стоявшие в конце Международного проспекта стены огромного недостроенного и разбитого Дома Советов скрывают наблюдательный пост наших артиллеристов - очень уж удобное место. Поэтому здание часто обстреливалось. Но немцы не предполагали, что в разгаре начавшегося наступления отсюда будет управлять войсками командующий фронтом. Здесь была сосредоточена мощная оптика, радиостанции и Другая техника управления, сюда тянулись десятки проводов связи.
      Ранним утром, до начала небывалого артиллерийского "концерта", которому предстояло разразиться теперь уже на главном участке наступления, я был на КП фронта. Вместе с Л. А. Говоровым поднялись на чердак разрушенного здания. В морозной синеве сумрачно вырисовывались Пулковские высоты, в стереотрубу отчетливо просматривался весь передний край.
      Артподготовка началась. Тысячи стволов фронта и флота сотрясали воздух. В грохоте канонады наши попытки разговаривать напоминали мимику актеров в немых фильмах. Мы вынуждены были объясняться друг с другом записками. Меня, да и всех присутствующих здесь восхищала удивительная сила огня, ритмичность, непрерывность и точность действий наших артиллеристов.
      - Отличная работа! - сказал я командующему артиллерией фронта генерал-лейтенанту Г. Ф. Одинцову.
      - Спасибо на добром слове, Владимир Филиппович, но похвала ваша должна быть предназначена не только мне, - ответил генерал. - Тут не меньшая заслуга Ивана Ивановича Грена.
      Вражеская артиллерия систематически обстреливала Ленинград. Бывали дни, когда противник до семидесяти раз открывал огонь по городу, используя для этого 15 - 17 батарей одновременно.
      Из захваченных у фашистов карт с планами города было видно, что даже Эрмитаж, Дворец пионеров, больница Эрисмана имели свои номера и предназначались для систематического обстрела. Наибольшей интенсивности вражеские артналеты достигли к сентябрю 1943 года. Примерно треть, а в отдельные периоды и около половины всех снарядов, выпущенных по городу, падало на объекты флота. За 1943 год в Ленинграде было зарегистрировано 78 304 падения снарядов, из них - 33 026 в расположении частей и соединений флота.
      Контрбатарейная борьба осложнялась тем, что часто огонь приходилось вести на предельных дистанциях. В такой ситуации быстро и точно засечь вражеские артиллерийские позиции - первейшее условие. Где только не устраивались наши артиллерийские разведчики: на чердаках мясокомбината и Дворца Советов, на эллинге завода имени Жданова и многоэтажных жилых домах в Автово, на соснах в лесу ораниенбаумского плацдарма и правого берега Невы! Контрадмирал И. И. Грен бывал почти на всех этих точках, лично изучал систему наблюдения за врагом и расположение его батарей.
      Для нанесения ответных ударов по каждой выявленной батарее врага создавались группы в составе 6 - 7 артиллерийских дальнобойных батарей, а для борьбы с вновь появившимися огневыми точками были готовы резервные группы в составе 10 - 14 батарей.
      Только в 1943 году артиллерия флота израсходовала для контрбатарейной борьбы 104 194 снаряда калибром 100 - 406 мм. Артиллерия флота имела уникальные по своей мощности системы, которые не предназначались для такого длительного и интенсивного использования. Но считаться с обычными нормами не приходилось.
      Опыт, накопленный артиллеристами под руководством Грена, использовался сейчас.
      Я пожалел в эту минуту, что Иван Иванович не видит результатов своего труда, не слышит артиллерийской симфонии, гремевшей перед нами, - он был нужнее в другом месте.
      После мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 42-й армии перешли в наступление в направлении Красное Село, Ропша. На направлении главного удара действовали воины 30-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, героя обороны
      Ханко, командира одной из первых дивизий, форсировавших Неву в январе 1943 года. Основным костяком его корпуса были ушедшие воевать на сушу матросы Балтики.
      Часов в одиннадцать меня попросили срочно оказать помощь: фашисты укрепились на одной из высот в районе Красного Села, упорно огрызались и задерживали продвижение нашей пехоты.
      Я и раньше знал об этой так называемой цели No 23. Но все же проверил свои предположения по телефону, вызвав командира 4-й артгруппы инженер-капитана. 1 ранга И. Д. Снитко. Он подтвердил мои сведения, и я поручил ему фундаментально заняться зловредным "орешком". Орудия калибра 406 мм вместе с артиллерией крейсера "Максим Горький" сумели его все же расколоть.
      Несколько позже поступило приказание командующего фронтом подавить сопротивление противника в Малых Кабози и Виттолово. Эти цели, как и предыдущую, могли накрыть только орудия группы Снитко и линейного корабля "Октябрьская революция".
      Они ударили вместе. 500-килограммовые снаряды разрушили ряд долговременных огневых точек, уничтожили много офицеров и солдат.
      До штурма Кенигсберга я потом не наблюдал такого мощного огня и такой грандиозной концентрации артиллерии. В продолжение 15 января орудия нашей железнодорожной артбригады открывали огонь 136 раз и выпустили при этом 7 тысяч снарядов, а вся артиллерия флота провела 220 стрельб и выпустила 12 тысяч снарядов.
      На второй день наступления флотская артиллерия сокрушила батареи врага в районе Большого Семиногонта, громила неприятельские узлы сопротивления.
      По данным управления артиллерией флота, балтийцы на первом этапе наступления обстреляли 876 целей, израсходовав более 24 тысяч снарядов крупного калибра, разрушили 33 долговременных огневых сооружения, 11 узлов сопротивления, уничтожили десятки орудий крупного калибра, подавили более 500 раз огонь батарей гитлеровцев и вызвали 20 больших взрывов и 17 пожаров.
      Генерал-лейтенант Г. Ф. Одинцов говорил:
      - В военной истории едва ли имело место такое классическое использование морской артиллерии для нужд наземных войск.
      Позднее Указом Президиума Верховного Совета СССР за отличные боевые действия по разгрому немецко-фашистских войск под Ленинградом крейсер "Максим Горький" и 101-я морская артиллерийская железнодорожная бригада были награждены орденом Красного Знамени.
      Я еще не упомянул о том, как помогала фронту авиация флота, решавшая в этой операции не совсем обычные задачи. А эта помощь имела не меньшее значение, чем массированный огонь крупнокалиберной морской артиллерии.
      В период блокады Ленинграда авиация флота значительную часть своих боевых действий вела в интересах сухопутных войск и приобрела в этом качестве большой боевой опыт. Ныне он особенно пригодился. Все три дивизии нашей авиации вновь прославили в ленинградском небе имя балтийцев, хотя погода и усложняла обстановку. В первые дни наступления вообще трудно было летать. Облачность увеличилась до десяти баллов. Высота ее достигала 200 метров, но нередко уменьшалась и до 20 - 30 метров. Видимость в лучшем случае доходила до километра, а временами сокращалась до сотни метров.
      И все же балтийцы летали! Летчики морской авиации с исключительным самообладанием водили машины под низкими облаками, несмотря на огонь зенитных орудий и пулеметов, который, как известно, на такой высоте более опасен. Штурмовики полковника Георгия Ивановича Хатиашвили одиночно и парами наносили бомбовые удары, взрывали вместе с артиллерией долговременную оборону противника. Своими смелыми и эффективными боевыми действиями они не раз расчищали путь войскам генерала Федюнинского.
      К исходу дня немцы решили отразить атаку наших войск танками. Два десятка "тигров" и "пантер" перешли в контратаку, но, не выдержав огня и ударов балтийских штурмовиков, повернули вспять. Продвижению одного из наших подразделений мешала артбатарея врага. На помощь подоспели штурмовики-балтийцы Максюта и Никулин. Мощной атакой бомбами, пушками и пулеметами оказали поддержку пехотинцам, продвигавшимся на запад. Особенно наши наземные войска ощущали поддержку балтийских штурмовиков на дороге Гостилицы - Заостровье. Отличный пример выполнения своего долга показал там командир 35-го штурмового авиационного полка майор Д. И. Акаев. Он первым нанес точный и чувствительный удар по противнику, действовавшему в этих районах.
      Военный совет Ленинградского фронта после первого же дня боевой работы авиации флота, поддерживающей армию генерала И. И. Федюнинского, объявил благодарность всему летному составу, участвовавшему в боях 14 января.
      15 января высота облачности несколько увеличилась. Теперь бомбоштурмовые группы можно было прикрывать истребителями. Воспользовавшись этим, командование флотской авиации отлично помогло 2-й ударной армии в районе Дятлицы, Забородье, введя в действие новые ударные силы.
      В последующие дни активность нашей авиации продолжала возрастать.
      Авиационные полки минно-торпедной дивизии под командованием И. И. Борзова и М. А. Курочкина получили задание нанести мощный удар по сосредоточению вражеских войск и техники в районе Ропши. Над аэродромом дивизии была сплошная низкая облачность, но, несмотря на это, пикировщики начали взлет, один за другим уходя за облака для построения. После сбора всех групп ведущий командир полка М. А. Курочкин взял курс на Ропшу. Первая группа зашла на цель с тыла и, используя элемент внезапности, удачно сбросила бомбы на цели. Следующая группа под командованием Героя Советского Союза В. И. Ракова вместе с летчиками Барским и Кожевниковым нанесла удар по предполагаемому месту нахождения вражеского командного пункта. Последнюю группу вел капитан Голубев. Противник встречал группы пикировщиков сильным зенитным огнем, но балтийские летчики, искусно маневрируя, преодолели завесу огня к сбросили свой бомбовый груз на скопление вражеской техники.
      Истребители полковника В. С. Корешкова почти непрерывно патрулировали над полем боя, прикрывая наступавшие части. В полосе движения наших войск они полностью господствовали в воздухе и даже штурмовали иногда пехоту и танки противника.
      Всего за первую неделю, несмотря на плохие метеоусловия, балтийцы провели 699 самолето-вылетов, из них 118 бомбардировочных, 290 штурмовых, 232 истребительных и 59 разведывательных.
      После 21 января авиация флота бомбила войска противника, отходившие по шоссейным и железным дорогам, мешая им производить перегруппировки. Она сопровождала нашу пехоту и танки в наступлении 2-й ударной армии и вела разведку в тактической и оперативной глубине обороны противника. Условия для боевой работы в этот период стали более благоприятными. Противник отступал под ударами наших войск не только ночью, но и днем. Следовательно, увеличилось количество целей и объектов для воздушных атак. До конца января авиация флота выполнила 109 боевых вылетов, ее удары стали более эффективными.
      Отличные действия соединений морской авиации трижды были отмечены в приказах Верховного Главнокомандующего. 9-й штурмовой авиадивизии было присвоено почетное наименование Ропшинской, а 8-й минно-торпедной авиадивизии - Гатчинской.
      ... Прошли третий, четвертый, пятый и шестой дни нашего наступления. Фронт прорыва все более расширялся. 17 января фашистское командование стало отводить свои войска из Ропши и Красного Села на тыловую оборонительную полосу. 19 января войска Ленинградского фронта захватили эти сильнейшие узлы сопротивления. Части 2-й ударной армии генерала И. И. Федюнинского в районе Русско-Высоцкое соединились с частями 42-й армии, которой командовал генерал И. И. Масленников. Судьба немецко-фашистских войск под Ленинградом была решена.
      20 января перестала существовать петергофско-стрельнинская группировка войск противника. От солдат и офицеров трех вражеских дивизий в живых осталось лишь 1100 гитлеровцев, которые сдались в плен. Мы захватили на этой территории 85 орудий калибром от 150 до 400 мм и разное ценное имущество.
      Я побывал в разрушенном фашистами Петергофе сразу после его освобождения. Они не только уничтожили любимое место отдыха ленинградцев, но и кощунственно надругались над ним. От Большого Петергофского дворца остались одни почерневшие стены. Там, где, символизируя победу русского флота над шведами, бронзовый Самсон раздирал пасть льву, зияла чудовищная обледенелая воронка. Сбегающие к морю склоны парка были заминированы, многие деревья вырублены. В подвалах петергофских домов были аккуратно сложенные поленницы - фашисты намеревались сидеть здесь всю зиму.
      На Красной улице под сенью огромного геральдического креста выстроились аккуратные плиты фашистских могил - свидетельство точности прицела кронштадтского огня. Огромные, в пестрой маскировке орудия в Нижнем парке были направлены на Кронштадт. Их стволы, ощеренные в бессильной ярости, больше не способны были принести нам вреда.
      В результате наступления войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом с 14 по 30 января 1944 года противнику, отброшенному на 60 - 100 километров, было нанесено серьезное поражение. Был окончательно освобожден от вражеской блокады Ленинград, очищен от немцев старинный русский город Новгород. Создались условия для полного разгрома фашистской 18-й армии.
      К этому времени была полностью очищена Октябрьская железная дорога. Эту важнейшую магистраль спешно восстанавливали.
      На втором этапе операции - с 31 января по 14 февраля - войска Ленинградского фронта развивали наступление на нарвском и лужском направлениях.
      Однако левое крыло Ленинградского фронта и ближайший его сосед отставали. Лишь 12 февраля наши дивизии освободили Лугу.
      Что на этом этапе мог делать флот?
      Мы начали разведку морских путей на запад, расширяли свою операционную зону в Финском заливе. Теперь можно было вернуть на ряд передовых аэродромов наши истребители и с их помощью организовать прикрытие торпедоносцев на трассе перелетов над Финским заливом.
      Заметно активизировалось использование нашей минно-торпедной авиации на вражеских морских коммуникациях.
      Вот некоторые эпизоды тех дней.
      20 февраля 1944 года летчик 1-го гвардейского минно-торпедного полка старший лейтенант Колесник и штурман младший лейтенант Зименко около полудня в 8 милях северо-западнее маяка Кэри (Финский залив) с дистанции 800 метров атаковали вражеский транспорт, шедший в охранении пяти кораблей. Торпеда попала в кормовую часть транспорта, и он затонул.