Властелин Колец - Хоббит, или Туда и обратно (пер. З. Бобырь)

Глава 11. НА ПОРОГЕ

В течение двух последующих дней они плыли вверх по Длинному озеру и вошли в Быструю реку, и теперь все могли видеть Одинокую Гору, мрачно высящуюся впереди. Течение было сильное, и они продвигались медленно. К концу третьего дня, в нескольких милях вверх по реке, они причалили к левому, западному берегу и высадились. Здесь их встретили лошади со всякими припасами и орудиями и пони для них самих, высланные сюда заранее. Они навьючили все, что могли, на пони, а остальное сложили в шатер, но никто из Людей с озера не захотел остаться с ними так близко к грозной Горе, даже на одну ночь.

— Ни в коем случае, пока песни не станут правдой, — сказали они. В этой пустынной местности верить в Дракона было легче, а в Торина — труднее. К тому же склад не нуждался в охране, ибо вся эта страна была пуста и покинута. Поэтому их свита поспешила уйти, по реке или по береговым тропам, хотя ночь уже приближалась.

Они провели ночь в одиночестве и холоде и упали духом. На следующий день выступили в путь. Балин и Бильбо ехали позади всех; каждый вел с собою другого пони, тяжело навьюченного. Остальные ушли немного вперед, медленно разыскивая пути, так как дорог тут не было. Шли на северо-запад, отклоняясь от Быстрой реки и приближаясь к большому отрогу Горы, словно высунувшемуся им навстречу.

Путь был медленный, тихий, словно украдкой. Не было ни смеха, ни пения, ни звука арф; и гордые надежды, поднимавшиеся у них всякий раз, когда они слушали древние песни на озере, уступили место тревожной мрачности. Они знали, что приближаются к концу своего пути и что этот конец может оказаться ужасным. Местность вокруг была пустая и холодная, хоть некогда, по словам Торина, она была пышной и зеленой. Травы было мало; вскоре не стало ни кустов, ни деревьев, и о давнем прошлом говорили лишь почерневшие, разбитые стволы. Они пришли в Пустыню Смауга, и пришли туда на исходе года.

Все же они достигли окрестностей Горы, не встретив никаких опасностей и не видя других признаков Дракона, кроме пустыни, созданной им вокруг своего логова. Гора высилась перед ними, темная, молчаливая, огромная. Они устроили свою первую стоянку с западной стороны большого южного отрога, заканчивающегося высоткой, которая называлась Вороньим холмом. Там когда-то был сторожевой пост; но они не осмелились подняться к нему, так как он стоял слишком открыто.

Прежде чем пуститься на поиски в западных отрогах Горы, — там должна была находиться потайная дверь, на которой основывались все их надежды, — Торин отправил разведчиков, чтобы они оглядели местность на юге, куда открывался Главный вход. Для этого он выбрал Балина, Фили и Кили, а с ними пошел и Бильбо. Они прошли среди серых, безмолвных утесов к подножью Вороньего холма. Здесь река, описав широкую извилину по долине Дола, устремлялась прочь от Горы и направлялась к Озеру, струясь быстро и шумно. Ее берег, голый, каменистый, поднимался над водой круто и высоко; и, глядя с него через узкий поток, мчащийся с пеной и брызгами среди каменных глыб, они могли увидеть в широкой долине, под тенью отрогов Горы, серые развалины древних домов, башен и стен.

— Это все, что осталось от Дола, — мрачно произнес Балин. — Но в те дни, когда в этом городе звучали колокола, склоны горы были зелеными и лесистыми, а вся долина — щедрой и прекрасной. — Вид у него при этих словах был скорбный, ибо он был одним из спутников Торина в тот день, когда появился Дракон.

Они не осмелились пройти вдоль реки поближе к Входу, но миновали конец южного отрога, так что, укрывшись за утесом, могли видеть темную пещеру, открывшуюся в скалистой стене между двумя выступами Горы. Оттуда бурно изливались воды Быстрой реки, и оттуда же исходили клубы пара и черного дыма. Ничего живого не было в пустыне, только вода и пар, да изредка — черные, зловещие вороны. Единственным звуком был шум реки, бегущей по камням, да хриплое воронье карканье. Балин содрогнулся.

— Вернемся! — сказал он. — Здесь мы ничего не можем сделать. И мне не нравятся эти птицы, они похожи на соглядатаев зла.

— Дракон еще жив и находится внутри Горы; я заключаю это по дыму, — сказал Хоббит.

— Это не обязательно, — возразил Балин, — хотя я и не сомневаюсь, что вы правы. Но он может и вовсе отсутствовать или может лежать и сторожить на склоне Горы, а дым и пар все равно будут выходить оттуда: он, наверное, наполнил все залы внизу своим гнусным дыханием!

Провожаемые каркающими воронами, погруженные в мрачные мысли, они устало вернулись на стоянку. Только в июне они гостили в прекрасном жилище Эльронда; и хотя был лишь конец осени, это веселое время отодвинулось словно на целые годы в прошлое. Они были одни в этой страшной пустыне, без всякой надежды на чью-либо помощь. Они приблизились к концу своего пути, но отнюдь не к своей цели. Ни у кого из них почти не было больше отваги.

Странно сказать, но у Бильбо ее сохранилось больше, чем у прочих. Он часто брал у Торина карту и созерцал ее, размышляя над рунами и над Лунными знаками, прочитанными Эльрондом. Именно он заставил Карликов начать опасные поиски потайной двери на западных склонах. Стоянку перенесли в длинную лощину, более узкую, чем большая долина на юге, где находились Врата реки, и окруженную более низкими горными грядами. Две таких гряды отходили от главного массива Горы далеко на запад, как длинные гребни с круто падающими в лощину склонами. На западной стороне было меньше признаков нападения Дракона; здесь нашлось и немного травы для пони. Этот западный лагерь затенялся утесами весь день, пока солнце не начало склоняться к Чернолесу, и оттуда они день за днем, отправлялись на поиски путей, ведущих вверх по склону Горы. Если карта была составлена правильно, то потайная дверь должна была открываться где-то высоко над утесами у верхнего края лощины. День за днем они возвращались в лагерь без успеха.

Но, в конце концов, они неожиданно нашли то, что искали. Однажды Фили, Кили и Хоббит возвращались вниз по лощине, пробираясь среди нагромождения глыб. Около полудня, проползая позади большого камня, стоявшего отдельно и похожего на столб, Бильбо обнаружил что-то вроде грубых ступенек, ведущих кверху. Возбужденно вскарабкавшись по ним, он и Карлики нашли остатки узкой тропы, часто исчезавшие, часто появлявшиеся снова; тропа вилась по верху южного гребня и привела их к еще более узкому карнизу, идущему по склону Горы на север. Взглянув вниз, они увидели свою собственную стоянку сверху. В молчании, цепляясь за скалистую стену справа от себя, они гуськом прошли по карнизу и, обогнув выступ, попали в маленькую лощинку с крутыми склонами и травянистым дном, тихую и спокойную. Вход в нее был невидим снизу, заслоненный нависающим утесом; нельзя было увидеть его и издали, так как он был очень узкий и казался лишь темной трещиной. Небо над лощинкой оставалось открытым, а на дальнем конце ее поднималась плоская скала, в нижней своей части — ближе к земле — гладкая и ровная, словно обработанная каменотесами, но без всяких швов или трещин. Здесь не было ни следа притолок или порога, ни следа — петель или замков, или засовов; но все же они не сомневались, что наконец-то нашли дверь.

Они стучались в нее, они толкали и тянули, они умоляли ее открыться и произносили обрывки заклинаний. Но все было напрасно. Усталые, они отдохнули на траве у ее подножья и вечером начали свой длинный и трудный спуск.

В эту ночь на стоянке царило возбуждение. Утром решили перейти на новое место, оставили только Бофура и Бомбура, чтобы сторожить пони и запасы, привезенные с места высадки на реке. Остальные спустились в долину и поднялись по новооткрытой тропе на узкий карниз. Он был такой узкий и опасный, что по нему нельзя было пронести никаких тюков или свертков; а сорвавшись с него, можно было упасть на острые камни, футов в полуторастах внизу. Поэтому с ними не было никакой поклажи, кроме длинных веревок, плотно обмотанных у каждого вокруг стана. И вот, наконец, без всяких приключений, они добрались до маленькой травянистой лощинки.

Здесь они устроили свою третью стоянку, втащив веревками снизу все, что им было нужно. Тем же путем они могли, время от времени, спускаться (кто попроворнее), чтобы обменяться новостями, если они были, или сменить Бофура, которого тогда поднимали наверх. Бомбур не хотел подниматься ни по тропе, ни по веревке.

— Я слишком толстый для таких опасных тропок, — говорил он. — У меня закружится голова, и я наступлю себе на бороду, а тогда вас опять станет тринадцать. А веревки с узлами слишком непрочны для моего веса.

К счастью, — как вы увидите позже, — он ошибался.

Тем временем некоторые из них исследовали карниз за лощинкой и нашли тропу, ведущую все выше и выше на Гору; но они не посмели забираться по ней далеко, да и пользы от нее не было. Здесь, в вышине, царило молчание, не нарушаемое ничем, кроме случайного свиста ветра среди камней. Карлики говорили тихо, не кричали и не пели, ибо чуяли опасность за каждым углом. Те, которые занимались тайной дверью, не могли добиться успеха. Они слишком спешили, чтобы думать о Лунных рунах, и без устали пытались найти, где именно на гладкой поверхности камня скрыта дверь. Они принесли из Озерного города кайла и всякие орудия и сначала пытались искать с их помощью. Но когда ударили ими о камень, то рукоятки растрескались и поранили им руки, а стальные головки ломались или гнулись, как свинец. Они поняли, что горные орудия не помогут против чар, которыми дверь закрыта; кроме того, они испугались шума.

Бильбо сидел на пороге, одинокий и усталый. Правда, никакого порога здесь не было, но так называли они, в шутку, маленькую площадку между входом и стеной, — в память нежданного чаепития в норке у Хоббита, когда он сказал, что они могут сидеть на пороге и думать, пока не придумают чего-нибудь. И действительно, они сидели и думали, или же бесцельно бродили вокруг; и чем дальше, тем мрачнее они становились.

После открытия тропки настроение у них несколько поднялось, но теперь снова упало, как нельзя ниже; и все-таки они не хотели сдаваться и уходить. Хоббит больше не был хитроумнее Карликов. Он ничего не делал и только сидел, прислонившись к утесу, и смотрел на запад, через скалы, через пустыню, через черную стену Чернолеса все дальше и дальше, — туда, где, как ему казалось, он улавливает иногда неясную черту Туманных гор, далеких и маленьких. Если Карлики спрашивали его, что он делает, он отвечал:

— Вы говорили, что моим делом будет сидеть на пороге и думать, а потом еще и войти; вот я сижу и думаю. — Но, боюсь, что он думал не столько о своей задаче, сколько о том, что лежало за синей далью: о тихой Западной стране, о Холме и своей норке под ним.

Посредине травянистой площадки лежал большой серый камень, и Хоббит мрачно глядел на него или следил за большими улитками. Казалось, они любят эту укромную лощинку с холодными каменными стенами; они были огромные и во множестве ползали, медленно и липко, по ее склонам.

— Завтра начинается последняя неделя осени, — сказал однажды Торин.

— А после осени — зима, — отозвался Бифур.

— А потом следующий год, — добавил Двалин, — и наши бороды успеют отрасти так, что свесятся отсюда в долину, прежде чем здесь что-нибудь произойдет. Что делает для нас наш вор-взломщик? У него есть невидимое кольцо, и он должен быть теперь особенно искусным в своем деле; и я начинаю думать, что ему бы нужно проникнуть в Главный ход и поразведать там немножко.

Бильбо услышал это: Карлики сидели на камнях как раз под той впадинкой, где он устроился. «Батюшки мои! — подумал он. — Так вот о чем они начинают думать? Мне, бедному, всегда приходилось выручать их из затруднений, — по крайней мере, с тех пор, как кудесник ушел. Что мне делать теперь? Я так и знал, что со мною случится, в конце концов, что-нибудь ужасное. Я не смогу взглянуть на эту страшную долину с развалинами еще раз, а что до этих дымящихся ворот…»

В эту ночь он чувствовал себя прескверно и почти не спал. Наутро все Карлики разбрелись, кто куда: одни решили покататься на пони внизу, другие ползали по склону Горы. Бильбо весь день уныло просидел в лощинке, глядя на камень или на западную даль за ее устьем. У него было странное ощущение, будто он ждет чего-то. «Может быть, кудесник вернется сегодня», — подумал он.

Если бы он поднял сейчас голову, то увидел бы далекий лес. Когда солнце повернуло к закату, там появился желтоватый отблеск, словно свет отразился от последних желтых листьев. Вскоре он увидел оранжевый солнечный диск, опустившийся до уровня его глаз. Он подошел к устью лощинки и заметил тонкий, бледный серп новой луны, висящий над чертой горизонта.

В этот самый миг он услышал позади себя резкий стук. На сером камне, посреди травы, сидел большой дрозд, черный, как уголь, со светло-желтой усеянной темными пятнышками грудкой. Тук! Он схватил улитку и колотил ею о камень. Тук! Тук!

Бильбо вдруг понял. Забывая всякую осторожность, он выбежал на карниз и стал окликать Карликов, махая им руками. Те, что были поближе, торопливо подбежали к нему, спотыкаясь о камни и спрашивая, в чем дело; другие кричали, чтобы их подняли веревками (кроме Бомбура, который крепко спал).

Бильбо поспешил объяснить им. Все умолкли, и Хоббит у серого камня, и нетерпеливо ожидающие Карлики. Солнце спускалось все ниже, и их надежды угасали. Оно опустилось в гряду покрасневших туч и исчезло. Карлики застонали, но Бильбо стоял, застыв на месте. Лунный серп спускался к горизонту. Начинался вечер. И вдруг, когда надежда у них почти исчезла, в просвет тучи проглянул солнечный луч, словно просунулся палец: он проник в устье лощинки и упал прямо на гладкую поверхность скалы. Дрозд, следивший бисеринками глаз с серого камня, наклонил голову набок и издал пронзительную трель. Раздался громкий щелчок. От скалы отвалился кусочек камня и упал. Футах в трех над землей в скале появилось отверстие.

Карлики поскорее кинулись к скале и начали толкать ее, но напрасно.

— Ключ! Ключ! — закричал Бильбо. — Где Торин?

Торин подбежал. — Ключ! — крикнул ему Бильбо. — Тот, что приложен к карте! Испробуйте его, пока есть время!

Торин шагнул вперед и снял ключ с цепочки на шее. Вложил ключ в отверстие. Он вошел и повернулся! Щелк! Луч погас, солнце зашло, луна закатилась, с неба упали сумерки.

Они все начали толкать разом, и часть каменной стены медленно подалась. Появились и стали расширяться длинные, прямые трещины. Очертилась дверь, пять футов высотой, три фута в ширину, и начала медленно, беззвучно открываться внутрь. Тьма словно вылилась из проема в склоне горы; появился четвероугольник мрака, в котором ничего не было видно, — зияющее устье, уходящее внутрь и вниз.

Глава 12. НА РАЗВЕДКУ

Карлики долго стояли в темноте перед дверью и спорили, пока в конце концов Торин не заговорил так:

— Теперь пора нашему уважаемому Бильбо Баггинсу, выказавшему себя хорошим товарищем в нашем долгом пути, Хоббиту, полному отваги и изобретательности, далеко превосходящих его рост, обладателю удачливости, если можно так выразиться, далеко превышающей обычный уровень, — пора ему выполнить то дело, ради которого он был включен в состав нашего отряда; пора ему заслужить свое Вознаграждение…

Вам уже знаком стиль Торина в важных случаях, так что я не приведу дальнейшей его речи, хотя говорил он очень долго. Случай, — конечно, и был важный, но Бильбо ощутил нетерпение. Теперь он уже хорошо знал Торина и понимал, к чему тот клонит.

— Если вы считаете, что мое дело состоит в том, чтобы войти в потайной ход первым, о Торин Дубовый Щит, да вырастет ваша борода еще длиннее, — сердито промолвил он, — то скажите это сразу, и дело с концом! Я могу и отказаться. Я уже дважды вытаскивал вас из затруднений; это едва ли было в первоначальном договоре, так что, мне кажется, я уже заслужил некоторое вознаграждение. Но «третий раз все решает», как говаривал мой отец, и я думаю почему-то, что не откажусь. Возможно, я начал доверять своей удаче больше, чем в прежние дни, — (он говорил о днях до того, как покинул свой дом, но с тех пор, казалось, прошли столетия) — но все же я думаю, что пойду поглядеть сейчас же и покончить с этим. А теперь — кто пойдет со мной?

Он не ждал услышать хор добровольцев, так что не был и разочарован. Фили и Кили казались смущенными и переминались с ноги на ногу, но прочие даже не трудились предлагать свои услуги, — кроме старого Балина, их дозорного, отчасти привязавшегося к Хоббиту. Он сказал, что войдет внутрь и даже пройдет немного, и будет готов звать на помощь, если понадобится.

Самое большее, что можно сказать о Карликах, — это вот что. Они намеревались хорошо заплатить Хоббиту за помощь; они взяли его с собой для того, чтобы он выполнил для них трудное дело, и только смотрели бы, как он его выполняет; но они сделали бы все, что могут, чтобы спасти его в случае затруднения, — как сделали они в приключении с Троллями, в самом начале своего пути, когда у них еще не было особых причин быть ему благодарными. Дело вот в чем: Карлики — не герои, но расчетливый народ, придающий деньгам большое значение; некоторые бывают коварными, вероломными и вообще скверными, но другие — довольно порядочными, вроде Торина и его спутников, и не нужно только ожидать от них слишком многого.

Звезды появлялись в бледном, с черной каймою, небе, когда Хоббит переступил порог потайной двери и стал прокрадываться вглубь Горы. Идти было легче, чем он ожидал. Это не были ходы Орков или пещеры Лесных Эльфов. Это был проход, сделанный Карликами в расцвете их сил и уменья: прямой, как стрела, с гладкими стенами и полом, идущий с постоянным небольшим уклоном прямо — к какой-то далекой цели во мраке внизу.

Через некоторое время Балин пожелал Хоббиту удачи и остался там, где еще мог видеть смутные очертания двери и, благодаря отголоскам в проходе, слышать перешептывание остальных за ее порогом. Тогда Бильбо надел кольцо и, стараясь двигаться так бесшумно, как лишь способен Хоббит, начал спускаться во мрак, все ниже и ниже. Он весь дрожал от страха, но лицо у него было решительное и мрачное. Это был уже совсем не тот Хоббит, что выбежал когда-то без носового платка из своего жилища в Тупике. У него давным-давно не было носовых платков. Он проверил, как вынимается меч из ножен, затянул потуже пояс и продолжал идти.

— Ну, вот ты и добился, чего хотел, Бильбо Баггинс, — сказал он сам себе. — Ты влип в это дело в тот вечер, когда принимал гостей, так теперь ты должен выпутаться. Ох-хо, каким же дураком я был и остался! — Это был голос наименее Туковской крови в нем. — Мне совершенно не нужны Драконовы сокровища, и все, что здесь лежит, пусть бы так и оставалось навсегда, — только бы мне проснуться и увидеть что это не гадкий темный туннель, а мой собственный холл в Тупике!

Однако, он не проснулся, а шел все дальше и дальше, пока дверь позади него не исчезла во мраке окончательно. Он был совершенно один. Вскоре ему показалось, что начинает становиться жарко. «Похоже, что я вижу впереди какой-то отсвет, вон там, внизу», — подумал он.

Так это и было. Чем дальше он шел, тем ярче становился отсвет, так что вскоре стал несомненным. Это был Красный свет, и он все время становился краснее. Несомненно также, что в проходе становилось жарко. Струйки пара вились над Хоббитом и вокруг него, и он начал обливаться потом. Ему начал также слышаться пульсирующий звук, какое-то бульканье, словно на огне бурлил большой котел, и оно смешивалось с рокотом, похожим на мурлыканье гигантской кошки. Потом все это превратилось в храп: это храпел какой-то огромный зверь, спящий там, внизу, в красных отсветах огня.

Тут Бильбо остановился. Когда он двинулся снова, то это было величайшим из всех совершенных им подвигов. То поразительное, что произошло потом, было ничем по сравнению с этим. Он выдержал настоящую борьбу с самим собою и лишь тогда понял, какая огромная опасность подстерегает его впереди. Так или иначе, — после короткой остановки он снова двинулся в путь; и вы можете представить себе, как он достигает конца туннеля, проема, по форме и размерам почти такого же, как и дверь наверху. В проем просовывается голова Хоббита. Перед ним открывается большой, самый нижний подземный зал древних Карликов, у самых корней Горы. В зале почти темно, и его огромность угадывается с трудом, но на каменном палу, ближе к двери, полыхают красные отсветы. Пламя Смауга!

Вот он лежит, огромный, крепко спящий, красно-золотой Дракон; из его пасти и ноздрей исходит рокочущий храп и струйки дыма, но его пламя пригасло во сне. Под ним, под всеми его лапами и огромным кольчатым хвостом, и вокруг него, рассыпаясь далеко по невидимым плитам пола, лежат несметные груды драгоценностей: золота в изделиях и слитках, самоцветов и серебра, отсвечивающего красным в красноватом свете.

Смауг лежал, сложив крылья, как огромная летучая мышь, слегка повернувшись набок, так что Хоббиту было видно его длинное белое брюхо, к которому, от долгого валянья на бесценном ложе, прилипли золото и самоцветы. Позади него смутно виднелись висящие на стенах кольчуги, шлемы и топоры, мечи и копья; у стен стояли рядами большие кувшины и сосуды, наполненные несметными богатствами.

Сказать, что у Бильбо занялся дух, — значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы выразить его потрясение, ибо у Людей изменился язык, которому они научились от Эльфов в те дни, когда все в мире было чудесным. Бильбо слыхал песни и сказки о драконовых сокровищах, но никогда не мог постичь их блеска, их великолепия, их власти. Сердце у него до боли переполнилось восторгом и алчностью Карликов; и он смотрел, не шевелясь, почти забывая о чудовищном хранителе, на богатства, которым не было цены и счета.

Он смотрел так словно целую вечность; потом, как бы притягиваемый против воли, прокрался из тени прохода к ближайшему краю этой горы сокровищ. Спящий Дракон лежал наверху, — страшная угроза даже во сне. Хоббит вцепился в большую чашу с двумя ручками, которую едва смог поднять, и бросил наверх испуганный взгляд. Смауг шевельнул крылом, выпустил один коготь, рокот его храпа изменился в тоне…

Тогда Бильбо кинулся бежать. Но Дракон не проснулся, — пока, — и лишь перешел от одних видений алчности и жестокости к другим и продолжал лежать в захваченном им зале, пока Бильбо с трудом спешил вверх по длинному проходу. Сердце у Хоббита колотилось, а ноги дрожали еще сильнее, чем когда он шел вниз; но он не выпускал чашу из рук, и самой главной его мыслью было: «Я сделал это! Теперь я покажу им! Больше похож на лавочника, чем на вора , — вот как? Ну, теперь мы ничего такого не услышим!»

Он и не услышал. Балин очень обрадовался, когда снова увидел Хоббита, и его восторг равнялся только его изумлению. Он подхватил Бильбо и вытащил его на свежий воздух. Была уже полночь, и звезды спрятались за тучами; и Бильбо лежал, закрыв глаза, стараясь отдышаться и наслаждаясь ощущением свежего воздуха, и едва замечал возбуждение Карликов; а они восхваляли его, хлопали по спине и снова и снова отдавали ему к услугам самих себя и все будущие поколения своих потомков.

Карлики еще продолжали восхищенно передавать чашу из рук в руки и обсуждать возвращение назад своих сокровищ, как вдруг в недрах Горы под ними послышался раскатистый грохот, словно она была древним вулканом, вздумавшим сейчас снова начать извергаться. Дверь позади себя они почти закрыли и подперли камнем, но внизу по туннелю, из самых глубоких недр, до них доносились грозные отголоски рева и топота, заставившие почву задрожать у них под ногами.

Тут Карлики забыли свою радость и самонадеянное хвастовство и присели от страха. Со Смаугом, все еще нужно было считаться! Нельзя упускать живого дракона из своих соображений, если он близко.. Драконы могут совсем не пользоваться своим богатством, но обычно знают его с точностью до унции, особенно если владели им долго; и Смауг не был исключением. От беспокойного сна (в котором весьма неприятно фигурировал некий воин, незначительный по размерам, но обладающий острым мечом и великой отвагой) он перешел к дремоте, от дремоты — к полному пробуждению. В его пещере чувствовалось какое-то странное дуновение. Не тянуло ли это сквозняком из маленького проема? Смауг никогда не забывал о нем, несмотря на его малые размеры, и теперь взглянул на него подозрительно, сам не понимая, почему до сих пор не завалил его. Недавно ему послышались смутные отголоски каких-то стуков далеко вверху, доносящиеся оттуда в его логово. Он зашевелился и вытянул шею, чтобы принюхаться. И тут он заметил, что одной чаши не хватает!

Воры! Пожар! Разбой! Такого еще не случалось с тех пор, как он захватил Гору! Его ярость была неописуема; такую ярость можно видеть лишь у богачей, когда, имея гораздо больше, чем могут использовать, они вдруг лишаются того, чем долго владели, но что до сих пор им не было нужно. Он изрыгал огонь, наполнил зал дымом, сотряс корни Горы. Он тщетно пытался просунуть голову в устье прохода; а потом, свивая свое длинное тело в кольца, рыча, как подземный гром, он кинулся из своего логова в большую дверь, по высоким коридорам горного дворца к Главному входу.

Обыскать всю Гору, пока он не поймает вора, не разорвет и не растопчет его, — такова была его единственная мысль. Он выполз из Двери, вода зашипела, поднимаясь горячим паром, и он взлетел, сверкая, в воздух и опустился на вершину Горы в снопах зеленого и алого пламени. Карлики слышали громовой шум его полета и прижимаясь к стенам лощинки, прячась среди камней и надеясь укрыться как-нибудь от ужасных глаз ищущего добычу Дракона.

Все они погибли бы здесь, если бы не Бильбо. — Скорей! Скорей!—крикнул он, задыхаясь — В дверь! В проход! Здесь нельзя оставаться!

От этих слов они очнулись и уже были готовы забраться в туннель, как вдруг Бифур закричал: — Мои родичи! Бомбур и Бофур! Мы забыли о них, они там, в долине!

— Они погибнут, и все наши пони тоже, и все наши запасы! — застонали прочие. — Мы ничего не можем сделать!

— Чепуха! — возразил Торин, обретший снова все свое достоинство — Их нельзя бросать. Войдите в проход, Бильбо Баггинс и Балин, и вы, Фили и Кили, — Дракон не уничтожит нас всех. Остальные — где ваши веревки? Живо!

Это были, вероятно, самые худшие из пережитых ими минут. Страшные звуки Драконова гнева отдавались эхом в каменных пустотах далеко вверху; в любой момент он может низринуться на них или облететь Гору и увидеть, как они столпились у самого края обрыва и лихорадочно быстро тащат веревки. Вот поднялся Бофур, а они еще в безопасности. Вот поднялся Бомбур, а они еще в безопасности. Вот подняты кое-какие орудия и тюки с запасами, — тут опасность упала на них.

Они едва успели нырнуть в туннель, таща и волоча свои тюки, когда Смауг прилетел с севера, точно вихрь, обливая склоны Горы пламенем, хлопая своими огромными крыльями, шумящими, словно сильный ветер. Его жаркое дыхание опалило траву перед дверью, проникло в оставленную ими щель и обожгло их в туннеле. Заметались огненные языки, заплясали черные тени. Потом снова упала тьма, когда он пролетел мимо. Пони завизжали от ужаса, оборвали привязь и умчались галопом. Дракон повернул в воздухе, пустился в погоню за ними и исчез.

— Вот и погибли бедные животные! — произнес Торин. — Ничто не ускользнет от Смауга, стоит только попасться ему на глаза. Здесь мы очутились, и здесь должны остаться, если только кто-нибудь не вздумает пройти пешком все эти долгие мили до реки, по открытому месту, когда Смауг настороже.

Это была неприятная мысль. Они забрались глубже в туннель и лежали, дрожа, хотя там было жарко и душно, и пролежали так, пока в щель двери не проглянул бледный рассвет. Всю ночь они то и дело слышали, как шум от Драконова полета приближается, потом затихает, — Смауг рыскал в воздухе вокруг всей Горы.

Увидев пони и следы стоянки, он догадался, что от реки и озера появились Люди и поднялись по склону Горы из той долины, где он нашел пони; но дверь ускользнула от его ищущего взгляда, а маленькая, глубокая лощинка защитила ее от его самого свирепого пламени. Долго и тщетно он рыскал, пока рассвет не охладил его гнева, и он вернулся в свое золотое логово, чтобы уснуть и набраться новых сил. Он не забудет и не простит вора даже через тысячу лет, но он был готов ждать. Медленно, бесшумно вполз он в свою пещеру и полузакрыл глаза.

Когда настало утро, страхи Карликов уменьшились. Они поняли, что опасности такого рода неизбежны, когда имеешь дело с подобным хранителем, и что нет смысла сразу отказываться от своей цели. Не могли они и уйти отсюда, как правильно заметил Торин. Их пони исчезли или убиты, и им придется ждать некоторое время, пока Смауг ослабит свою бдительность достаточно, чтобы они отважились на долгий пеший путь. К счастью, из их запасов уцелело довольно, чтобы обеспечить их на некоторое время.

Они долго обсуждали, что делать дальше и не могли придумать никакого способа избавиться от Смауга, — это всегда было слабым местом в их планах, как любил подчеркивать Бильбо. Потом — как всегда бывает с теми, кто окончательно запутался — они начали сердиться на Хоббита и упрекать его даже в том, что сначала им так понравилось: в том, что он похитил чашу и вызвал у Смауга такой гаев.

— А как вы думаете, что еще должен был бы сделать вор? — гневно спросил Бильбо. — Я договаривался не убивать Драконов, — это дело воинов, — а украсть сокровище. Я и начал это, как мог лучше. Уж не ожидали ли вы, что я прибегу к вам со всеми богатствами Трора на плечах? Если тут и нужно кому-нибудь поворчать, то, мне кажется, я тоже мог бы сказать словечко. Вам нужно было привести сюда пятьсот воров, а не одного. Я уверен, что ваш дед достоин всякого уважения, но вы не можете сказать, что когда-нибудь давали мне ясное понятие о его огромном богатстве. Мне бы понадобились сотни лет, чтобы перетащить его сюда, будь я даже в пятьдесят раз сильнее, а Смауг — кротким, как ягненок.

Тогда Карлики стали просить у него прощения.

— Что мы, по вашему мнению, должны сделать? — вежливо спросил Торин.

— Если вы говорите о том, чтобы унести сокровище, то я сейчас ничего не могу придумать. Это, разумеется, целиком зависит от какого-нибудь нового оборота дел и от того, избавимся ли мы от Смауга. Уничтожать Драконов — не мое дело, но я постараюсь подумать и об этом. Лично у меня нет никакой надежды, и мне хотелось бы только быть уже дома.