Властелин Колец - Хоббит, или Туда и обратно (пер. З. Бобырь)

Джон Р. Р. Толкиен

ХОББИТ или ТУДА И ОБРАТНО

Глава 1. НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

В подземной норке жил да был когда-то один Хоббит. Нора не была гадкой, грязной, сырой, полной объедками червей и запахом плесени; не была она и голой, сухой норкой в песке, где не на чем сесть и нечего есть. Это была Хоббитова норка, а значит — уютная и удобная.

Дверь у нее была совершенно круглая, как крышки люка, выкрашена в ярко-зеленый цвет, с блестящей медной ручкой как раз в центре. Дверь открывалась в холл, похожий на туннель: очень уютный туннель без дыма, с облицовкой по стенам, с коврами на выстланном плитками полу, с полированными стульями и множеством колышков для плащей и шляп, ибо Хоббит любил, когда к нему приходили гости. Туннель шел все дальше и дальше, не всегда прямо, но довольно глубоко в недра холма, — на много миль вокруг называвшегося просто Холмом, — и в его стенах было множество маленьких круглых дверей. Хоббиты не любят лестниц: спальни, ванные комнаты, кладовые (их множество), гардеробные (целые комнаты, набитые одеждой), кухни, столовые — все размещалось на одном уровне. Лучшие комнаты — те, что слева от входа, так как только в них были окна, тоже круглые, глубоко сидящие, выходившие в садик и на луга за ним, спускающиеся к реке.

Хоббит, о котором идет речь, был весьма зажиточный; звали его Бильбо Баггинс. Баггинсы жили у Холма с незапамятных времен, и все считали их очень Почтенными, — не только потому, что многие из них были богатыми, но и потому, что они никогда не пускались ни в какие приключения и не делали ничего неожиданного. Еще не задав вопроса, вы уже могли угадать, как ответит на него любой из Баггинсов. Но здесь речь пойдет о том, как один из Баггинсов участвовал в приключении и как он говорил и делал то, чего никто не ожидал бы от него. Возможно, что он потерял уважение своих соседей, зато приобрел.., но в конце вы увидите, приобрел ли он вообще что-нибудь.

Матерью нашего Хоббита.., но что такое Хоббит? Мне кажется, о Хоббитах нужно сказать несколько слов теперь, когда они встречаются редко и боятся Большого Народа, — так они называют нас. Это человечки небольшого роста и безбородые; волшебства в них мало или нет совсем, если не считать мелкого, обыденного, помогающего им исчезать быстро и бесследно, когда глупые большие Люди, вроде нас с вами, неуклюже шатаются вокруг, шумя так, что их слышно за целую милю. Хоббиты с возрастом склонны полнеть и обзаводиться брюшком; одеваются они ярко (предпочитая желтый и зеленый цвет), но обуви не носят, так как подошвы у них от природы толстые, а ступни обросли густой, теплой, темно-бурой шерстью, вроде той, что растет у них на головах (там она курчавая); пальцы у них длинные, смуглые, ловкие, лица добродушные, смех низкий и сочный, особенно после обеда, — а обедать они любят по дважды в день, если есть возможность. Ну, теперь вы знаете достаточно, чтобы можно было продолжать. Итак, матерью нашего Хоббита, то есть Бильбо Баггинса, была Белладонна Тук, одна из трех замечательных дочерей старика Тука, главы Хоббитов, живших по ту сторону Воды: эта речка течёт у подножия Холма. Говорили, что когда-то давно кто-то из Туков породнился с Эльфами, (злые языки утверждали даже, что и с Троллями); верно здесь то, что в них оставалось что-то не совсем похожее на Хоббитов и что время от времени кто-нибудь из них отправлялся на поиски приключений. Они исчезали без следа, но семья скрывала это; и факт тот, что Туков уважали меньше, чем Баггинсов, хотя они, несомненно, были богаче.

Нельзя сказать, что у Белладонны Тук бывали приключения после того, как она стала женой Бунго Баггинса. Бунго, отец Бильбо, построил для нее (и отчасти на ее деньги) самую роскошную нору, какую только можно найти под Холмом или за Холмом или по ту сторону Воды, и там она. оставалась до конца своих дней. Но все же вероятно, что Бильбо, их единственный сын, — хотя он и выглядел, и вел себя, как точная копия своего важного, всегда спокойного отца, — что он унаследовал от Туков что-то странное, ждавшее только случая проявиться. Случая все не было, пока Бильбо не приблизился к рубежу 50 лет; и все это время он прожил в прекрасной норе, построенной его отцом, пока не стало казаться, что он прирос к этому месту навсегда.

В одно прекрасное, спокойное утро, — давным-давно, когда в мире было больше зелени и меньше шума, а Хоббитов было много, и все они процветали, — в такое утро Бильбо Баггинс стоял у своей двери; он уже позавтракал и курил Огромную деревянную трубку, доходившую почти до земли, когда вдруг появился Гандальф.

Гандальф! Если вы слышали о нем только четверть того, что о нем рассказывают, — то были бы готовы к любой необычайной истории. Приключения и рассказы о них так и вырастали повсюду, где бы он ни прошел, и все они — необычайные. Гандальф не появлялся поблизости от Холма очень-очень давно, — с тех пор, как умер Старик Тук? его приятель, — и Хоббиты почти позабыли, как он выглядит. Он покинул Холм и ушел за реку па своим делам, когда все они еще были маленькими мальчиками и девочками.

Ничего не подозревавший Бильбо увидел в это утро только старика в остроконечной синей шляпе, в сером плаще к высоких сапогах, с длинной седой бородой, спускавшейся ниже его серебряного пояса.

— Доброе утро! — сказал ему Бильбо и сказал искренне. Солнце сияло, трава была ярко-зеленая. Но Гандальф только воззрился на него из-под кустистых бровей.

— Что вы хотите сказать? — произнес он. — Желаете ли вы мне доброго утра; или считаете, что это утро доброе, — все равно, хочу я этого или нет, — или что в такое утро хорошо быть добрым; или что в это утро вы чувствуете себя хорошо?

— Все это сразу, — ответил Бильбо, — и к тому же это утро — хорошее, чтобы курить добрый табак на свежем воздухе. Если у вас есть трубка, садитесь и возьмите моего табачку. Спешить некуда, у нас еще весь день впереди. — Тут Бильбо сел на скамью у двери, скрестил ноги и выпустил прекрасное серое колечко Дыма; оно поднялось высоко, не разорвавшись, и уплыло за Холм.

— Очень красиво! — произнес Гандальф. — Но нынче утром мне некогда пускать колечки из дыма. Я ищу кого-нибудь, чтобы участвовать в приключении, которое я задумал, а найти кого-нибудь очень трудно.

— Я думаю — в этих-то краях! Мы народ простой в спокойный, и приключения нам ни к чему. Они гадкие, неудобные, тревожные! Заставляют опаздывать к обеду! Не могу понять, почему другим они так нравятся. — Тут он засунул большие пальцы себе за подтяжки и выпустил новое колечко дыма, еще больше прежнего. Потом он взялся за утренние письма и начал читать их, притворяясь, что больше не замечает Гандальфа. Он решил, что этот гость ему не по душе, и хотел, чтобы тот ушел. Но старик не двинулся с места. Он стоял, опираясь на посох, и молча смотрел на Хоббита так, что Бильбо слегка встревожился и даже рассердился.

— Добре утро! — сказал он, наконец. — Нам здесь приключений не нужно, — спасибо! Можете поискать за Холмом или на том берегу. — Этим он хотел сказать, что разговор окончен.

— Как много у вас может значить «Доброе утро»! — заметил Гандальф. — Теперь это значит, что вы хотите отделаться от меня и что оно не будет добрым, пока я не уйду.

— Совсем нет, совсем нет, дорогой друг! Посмотрим, — кажется, я не знаю вашего имени…

— Да, да, дорогой друг! — а я знаю ваше, Бильбо Баггинс! Да и вы мое знаете, хотя и не помните, что оно мое. Я — Гандальф, вот я кто. Подумать только, — я дожил до того, что сын Белладонны Тук разговаривает со мной, как с каким-нибудь бродячим торговцем!

— Гандальф, Гандальф! Ох, батюшки! Это не тот странствующий кудесник, что подарил Старику Туку волшебные алмазные запонки, — они еще застегивались сами и не расстегивались, пока им не прикажут? Не тот, который рассказывал на вечеринках такие чудесные истории и о драконах, и карликах, и великанах, и спасенных принцессах, и нежданных удачах вдовьих сыновей? Не тот, кто делал такие необычайные фейерверки? Я их помню! У старика Тука они бывали в канун Дня Середины Лета. Чудесно! Они были, как огненные лилии, и настурции, и пионы, и висели в небе весь вечер. — Вы уже заметили, что Бильбо на самом деле не такой прозаичный, каким сам себя считал, и что он очень любит цветы. — Вот чудеса! — продолжал он. — Неужели вы — тот самый Гандальф, по милости которого столько смирных мальчиков и девочек уходило в Синюю даль искать всяких приключений, начиная с лазанья по деревьям и кончая прятаньем в трюмах кораблей, готовых отплыть за море? Да, вы время от времени вносили в наши края большое беспокойство. Простите, но я даже не думал, что вы еще занимаетесь делами.

— А чем же мне еще заниматься? — возразил кудесник. — Но, все равно, мне приятно, что вы еще помните обо мне хоть что-нибудь. Кажется, вы отозвались добром о моих фейерверках, а это сулит кой-какую надежду. Право, ради вашего дедушки Тука и ради бедняжки Белладонны я дам вам то, чего вы у меня просите.

— Простите, я у вас ничего не просил.

— Нет, просили. Уже дважды. Моего прощения. Я вас прощаю. Я даже готов послать вас в это приключение. Очень интересное для меня, очень полезное для вас, — да и выгодное тоже, если только вы в нем уцелеете.

— Очень жаль, но я не хочу никаких приключений, спасибо. Доброго утра. Но приходите, пожалуйста, ко мне пить чай, — в любое время, когда захотите! Почему бы не завтра? Приходите завтра. Прощайте! — С этими словами Хоббит повернулся и нырнул за свою круглую зеленую дверь и поскорее запер ее, стараясь только не показаться невежливым. В конце концов кудесники — это кудесники.

— И зачем я только пригласил его к чаю! — сказал он себе, спеша в кладовую. Он позавтракал совсем недавно, но считал, что пара бисквитов и глоток чего-нибудь крепкого будут полезны после всех волнений.

Гандальф тем временем все стоял перед его дверью и долго, беззвучно смеялся. Потом он подошел и концом своего посоха начертил на красивой зеленой двери какой-то странный знак. И ушел, — как раз в то время, когда Бильбо приканчивал второй бисквит и думал, что удалось избежать всяких приключений.

На следующий день он почти позабыл о Гандальфе. Память у него была неважная, так что он записывал то, что нужно, в книжку, например, вот так: «Гандальф чай вторник». Накануне он был слишком взволнован, чтобы сделать это.

Как раз перед чаем раздался громкий звонок, и тут он вспомнил. Он кинулся на кухню поставил чайник, достал еще одну чашку с блюдцем и еще два бисквита, а тогда побежал к двери.

— Простите, что я заставил вас ждать, — начал было он, но тут увидел, что это вовсе не Гандальф. Перед ним стоял Карлик с синей бородой, заткнутой за золотой пояс, в темно-зеленом капюшоне и с очень блестящими глазами. — Как только дверь открылась, он поспешил войти, словно его там ждали.

Он повесил свой капюшон на ближайший колышек и сказал, низко кланяясь: — Двалин, к вашим услугам.

— Бильбо Баггинс, ваш слуга, — отозвался Хоббит, слишком изумленный, чтобы спрашивать о чем-нибудь. Когда молчание вслед за этим начало затягиваться, он добавил:

— Я только что собирался пить чай; войдите, пожалуйста, и составьте мне компанию. — Немного чопорно, быть может, но он старался быть любезным. А что сделали бы вы, если бы к вам вдруг явился без приглашения какой-то Карлик и, не говоря ни слова, повесил свои вещи у вас в холле.

Они просидели за столом недолго и успели взять только по одному бисквиту, когда у двери раздался звонок, еще громче прежнего.

— Извините, — сказал Хоббит и побежал открывать.

— Так вы пришли, наконец, — хотел сказать он Гандальфу на этот раз. Но это снова был не Гандальф. Это был очень старый Карлик с белой бородой, в алом капюшоне; и он тоже вошел, как только дверь открылась, словно его приглашали войти.

— Я вижу, они уже начали собираться, — сказал он, заметив на колышке зелёный капюшон Двалина. Он повесил рядом свой, красный, и, приложив руку к груди, произнес:— Балин, к вашим услугам.

— Спасибо, — только и мог оказать Бильбо. Отвечать нужно было совсем не так, но слова «Они уже начали собираться» привели его в смятение. Он любил принимать гостей, но предпочитал знать об их приходе заранее, да и приглашать предпочитал сам. У него промелькнула ужасная мысль, что бисквитов может не хватить, и тогда ему — он знал свой долг хозяина и старался выполнять его во что бы то ни стало, — ему придется обойтись без них!

— Войдите же и выпейте чаю, — произнес он, с трудом переводя дыхание.

— Я бы предпочел пива, если вам все равно, добрый друг, — ответил седобородый Балин. — Но я ничего не имею против пышек, — с маком, если у вас есть.

— Сколько угодно! —услышал Бильбо свой собственный голос и сам ему удивился; с тем же чувством обнаружил, что мчится в погреб за пинтовой кружкой пива, потом в кладовую за превосходными круглыми пышками с маком, которые сам испек, чтобы полакомиться после ужина.

Когда он вернулся, Балин и Двалин за столом беседовали, как старые друзья (в сущности, они были родными братьями). Бильбо только успел поставить перед ними пиво и пышки, когда звонок раздался снова, а потом и еще раз.

«Ну, теперь-то это наверное Гандальф», — подумал он, спеша к двери. Но там были еще два Карлика, оба в синих капюшонах, оба с серебряными поясами и желтыми бородами; в руках у них были сумки с инструментами и лопаты. Они вскочили внутрь, как только дверь открылась, но Бильбо уже почти не удивлялся этому.

— Что вам угодно, добрые Карлики? — спросил он.

— Кили, ваш слуга! — сказал один.

— И Фили! — добавил другой; и оба сорвали свои капюшоны и поклонились.

— Ваш и вашего семейства, — ответил Бильбо, вспомнив на этот раз правила учтивости.

— Двалин и Балин уже здесь, я вижу, — сказал Кили. — Присоединимся же к компании!

«К компании! — подумал Хоббит. — Это слово мне не нравится. Я просто должен посидеть немного и собраться с мыслями, и выпить чего-нибудь». Он едва успел сделать глоток, сидя в углу, — пока четверо Карликов вокруг стола говорили о рудниках и золоте, и стычках с Троллями, и опустошениях, сделанных драконами, и о многом другом, чего он не понимал, ибо все это очень походило на приключения, — итак, он едва успел сделать глоток, как вдруг звонок зазвучал снова, и так громко, словно его за ручку дергал какой-нибудь озорник-мальчишка.

— Кто-то пришел, — сказал Хоббит, вставая.

— Их там четверо, судя по звуку, — сказал Фили — И мы их увидели еще издали.

Бедный Хоббит сел в холле и схватился за голову обеими руками, думая с ужасом о том, что произошло и что еще может произойти, и неужели все они останутся ужинать? — но тут звонок загремел еще громче, и он кинулся к двери. Там было не четверо, — там было пятеро, так как один подошел, пока он сидел и думал в холле. Он едва успел открыть, как все они оказались уже внутри, кланяясь и повторяя «К вашим услугам». Звали их Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин, и очень скоро два пурпурных капюшона, один серый, один коричневый и один белый повисли на колышках, а их владельцы вошли в столовую, засунув свои большие руки за золотые и серебряные пояса. Набралась уже почти толпа. Кто-то просил пива, кто-то — чаю, один — кофе, и все они — пышек; так что Хоббиту некоторое время пришлось бегать взад и вперед.

Большой кофейник шумел на огне; пышки с маком уже исчезли, и Карлики принялись за масляные оладьи, как вдруг раздался — стук в дверь! Не звонок, а сильный стук в прекрасную зеленую дверь! Кто-то колотил в нее палкой!

Бильбо кинулся туда, очень сердитый, очень озадаченный и раздосадованный: это был самый неудачный день, какой он только мог вспомнить. Он рывком открыл дверь, и все они упали друг на друга: еще Карлики, целых четверо! А позади них стоял Гандальф, опираясь на посох и смеясь. Он сделал на двери порядочную вмятину; но при этом стер тайный знак, поставленный накануне.

— Осторожней! Осторожней! — произнес он. — Не похоже на вас, Бильбо, заставлять друзей ждать за порогом, а потом открывать дверь так внезапно. Позвольте мне познакомить вас: Бифур, Бофур, Бомбур и особо — Торин.

— К вашим услугам! — сказали, выстраиваясь в ряд, Бифур, Бофур и Бомбур. Потом они повесили капюшоны, два желтых и один светло-зеленый, а также один небесно-голубой с длинной серебряной кистью. Этот последний принадлежал Торину, а Торин был Карлик очень высокого рода, — это был сам великий Торин Дубовый Щит, и ему совсем не понравилось падать ничком на коврик у Бильбо, да еще когда на него свалились Бифур, Бофур и Бомбур. Особенно Бомбур, самый толстый и тяжелый из всех. Торин был очень надменным и ничего не сказал об «услугах»; но бедный Бильбо извинялся так усердно, что он в конце концов проворчал: «Не стоят говорить об этом» и перестал хмуриться.

— Ну, вот теперь мы собрались все, — произнес Гандальф, оглядывая тринадцать капюшонов, висящих в ряд, и вешая рядом с ними свою шляпу—Веселая компания, могу сказать! Надеюсь, для опоздавших найдется что-нибудь поесть и выпить? Что такое — чай? Нет, благодарю вас. Для меня лучше немного красного вина.

— И для меня тоже, — сказал Торин.

— И смородинового варенья и сыру, — добавил Бофур.

— И пирога со свининой и салату, — добавил Бомбур.

— И еще пышек — и пива — и кофе, если можно, — закричали остальные Карлики из-за двери.

— Добавьте еще яичницу, будьте умницей! — крикнул вслед ему Гандальф, когда Хоббит заторопился в кладовую. — И не забудьте холодного цыпленка и томатов.

«Кажется, они знают о моих запасах не хуже меня самого», — подумал Бильбо, чувствуя себя положительно ошеломленным и начиная бояться, не началось ли какое-нибудь поразительное приключение прямо у него в доме. Пока он собирал все бутылки и тарелки, и ножи, и вилки, и стаканы, и все прочее и нагромоздил их на большие подносы, ему стало очень жарко; он весь раскраснелся и очень расстроился.

— Провалиться бы всем этим Карликам на месте! — проворчал он вслух. — Почему они не придут помочь мне? — И тут он увидел в дверях кухни Балина и Двалина, а за ними — Фили и Кили; и не успел он ахнуть, как они умчали подносы в гостиную, поставили там несколько столиков, и все началось сначала.

Гандальф сидел на почетном месте, тринадцать Карликов— вокруг стола; а Бильбо устроился на скамье у камина, отщипывая кусочки от пышки (аппетит у него пропал) и старался делать вид, что все идет совершенно обычно, без, всяких приключений. Карлики все ели и ели, говорили и говорили, а время шло. Наконец, они отодвинулись на стульях, и Бильбо встал, чтобы собрать тарелки и стаканы.

— Вы, вероятно, останетесь ужинать? — спросил он самым учтивым я естественным тоном.

— Конечно! — ответил Торин. — И после ужина. Мы будем обсуждать дело допоздна, но сначала должны позаниматься музыкой. А теперь — убрать все!

Тотчас же двенадцать Карликов (сам Торин продолжал беседовать с Гандальфом) вскочили и живо собрали всю посуду в высокие груды. Даже не взглянув на подносы, они затем двинулись в кухню, неся одной рукой по целой башне из тарелок, да еще с бутылкой наверху, а Хоббит бегал вокруг них, твердя в ужасе: «Пожалуйста, осторожнее!» и «Не беспокойтесь, я сам!». Карлики притворялись, будто хотят перебить всю посуду, переломать ножи и вилки, разбросать объедки где попало, так что он вскрикивал и замирал от страха; но все это было только шуткой, и посуда была мгновенно вымыта, вычищена и расставлена по местам, а Бильбо мог только метаться по кухне, стараясь рассмотреть, что они делают. Покончив с уборкой, они вернулись в гостиную и увидели Торина: он поставил ноги на каминную решетку и курил трубку, выпуская дым огромными кольцами, и каждое шло туда, куда он приказывал: в каминную трубу, или за часы на камине, или под стол, или к потолку, но куда бы оно ни шло, ему не удавалось уйти от колец, которые выпускал из своей трубки Гандальф. У кудесника кольца были меньше, но каждое попадало внутрь кольца, выпущенного Торином, а потом, позеленев от радости, возвращалось к кудеснику и парило у него над головой. И таких колец собралось уже много. Бильбо стоял и любовался ими, — он любил колечки из дыма, а потом покраснел, вспомнив, как гордился вчера утром своими колечками, уносимыми ветром к вершине Холма.

— А теперь музыку! — скомандовал Торин. — Принесите инструменты!

Кили и Фили кинулись к своим суммам и достали оттуда по маленькой скрипке; Дори, Нори и Ори извлекли из-под своих курток по флейте; Бомбур принес из холла барабан, Бифур и Бофур — по кларнету. Двалин, и Балин сказали: — Простите, мы оставили свои за дверью. — А Торин сказал им: — Принесите заодно и мою. — Они пошли и вернулись с виолами, ростом почти с себя самих, и с арфой Торина, закутанной в зеленую ткань. Это была красивая золотая арфа, и когда Торин взял ее, то музыка началась тотчас же, — такая неожиданная и нежная, что Бильбо забыл обо всем, и она унесла его в темные страны под незнакомыми звездами, далеко за Реку и очень далеко от его норки под Холмом.

Через окно, открытое в склоне Холма, в комнату влились сумерки, благоухающие апрелем, и огонь в очаге мерцал, — они все продолжали играть, и тень от бороды Торина шевелилась на стене.

Потом стало совсем темно, и огонь погас, и тени исчезли, а они продолжали играть. И вдруг, сначала один, потом другой, — они запели под свою музыку теми низкими, глубокими голосами, какими поют только Карлики в глубине своих подземелий; и они пели о страшном Драконе, отнявшем у них дом и похитившем их золото и созданные ими чудесные сокровища, и о мести, которую они готовят ему.

Странная это была песнь, прекрасная и грозная; и при ее звуках Хоббит ощутил в себе любовь к прекрасным вещам, созданным искусными руками и волшебством, любовь пылкую и ревнивую, какая горит только в сердцах у Карликов. И тут кровь Туков проснулась в нем, и ему захотелось увидеть высокие горы, и услышать шум водопадов, и спускаться в пропасти, и носить меч, а не тросточку. Он взглянул в окно. В темном небе над деревьями горели звезды, и он подумал о сокровищах Карликов и об их блеске в темных пещерах. Потом в лесу за рекой вспыхнуло пламя, — должно быть, кто-то зажег костер, — и, он подумал о хищных драконах, устремляющихся на его тихий Холм и заливающих его пламенем. Он вздрогнул и снова стал самим собою, — простым Бильбо Баггинсом.

Он встал, дрожа. Ему захотелось пойти и принести лампу, а еще больше — побежать и спрятаться в погребе среди бочонков с пивом и не выходить оттуда, пока все Карлики не уйдут. И вдруг он понял, что музыка и пение прекратились и что все они смотрят на него, блестя в темноте глазами.

— Куда вы? — спросил Торин таким тоном, словно он уже отгадал оба намерения Хоббита.

— Не принести ли свету? — сказал Бильбо извиняющимся тоном.

— Мы любим темноту, — отозвались Карлики. — Темнота — для темных дел! До рассвета еще далеко.

— Ну, конечно, — сказал Бильбо и поспешил сесть. Но угодил мимо стула, прямо на каминную решетку, и уронил кочергу и совок.

— Тише! — произвел Гандальф. — Пусть Торин говорит.

И Торин начал:

— Гандальф, Карлики и Бильбо Баггинс! Мы собрались в этом доме нашего друга и сотоварища по заговору, наипревосходнейшего и отважнейшего из Хоббитов — да процветает он вовеки! Честь и хвала его пиву и вину! — Он приостановился, чтобы перевести дух и дождаться учтивого ответа от Хоббита; но Бильбо не обратил внимания на его комплименты и шевелил губами, пытаясь запротестовать против слов «отважный» и «сотоварищ по заговору», но не мог издать ни звука, — настолько он был ошеломлен. Поэтому Торин продолжал:

— Мы собрались, чтобы обсудить наши планы, пути, способы, цели и уловки. Вскоре, еще до рассвета, мы отправимся в свой долгий путь, — в путь, из которого некоторым из нас, или даже всем нам исключая нашего друга и наставника, премудрого кудесника Гандальфа), может быть, не суждено вернуться. Это великий миг. Наша Цель, я полагаю, всем нам хорошо известна. Почтенный Бильбо Баггинс и, быть может, кое-кто из младших Карликов (я буду, вероятно, прав, если назову Фили и Киля) могут попросить уточнить им ситуацию на данный момент…

Таков быть стиль Торина. Это был важный Карлик, и, если, дать ему волю, он мог бы, вероятно, продолжать в таком духе, пока не выбьется из сил, но не сказать при этом ничего такого, что не было бы уже всем известно. Но его грубо прервали. Бедный Бильбо не мог выдержать больше. При словах «может быть, не суждено вернуться», он почувствовал, что в нем поднимается крик, и очень скоро этот крик вырвался наружу вроде того, как со свистом вырывается из туннеля паровоз. Все Карлики вскочили с мест, опрокидывая стулья. Гандальф зажег на конце своего жезла голубой свет, и в его сиянии стало видно, что Хоббит стоит перед камином на коленях, весь трясясь, как тающее желе. Потом он упал ничком и повторял только «Молния стукнула, молния стукнула», без конца, и долго они не могли добиться от него ничего другого. Поэтому они подняли его, отнесли в гостиную и уложили на диване, поставив стакан с вином у него под рукой, и тогда вернулись к своему темному делу.

— Очень нервный субъект, — произнес Гандальф, когда они сели снова. — У него бывают такие смешные приступы, но он одни из лучших, — свиреп, как дракон, которому прищемили хвост.

Если вы видели когда-нибудь дракона, которому прищемили хвост, то поймете, что в приложении к любому из Хоббитов это может быть только поэтическим преувеличением, — даже в приложении к двоюродному прадеду Старика Тука, по прозвищу Ревун, который был среди Хоббитов таким великаном, что мог даже сидеть верхом на коне. В битве на Зеленых Полях он ринулся на Орков и снес их предводителю Гольфимбулу голову деревянной палицей. Голова взвилась в воздух, пролетела сотню ярдов и упала в кроличью нору, и битва была выиграна, и так родилась игра в гольф.

Тем временем потомок Ревуна, гораздо более смирный, приходил в гостиной в себя. Осушив стакан, он подкрался к двери и прислушался. Он услышал, как Глоин говорит:

— Уф! — (Или что-то еще в этом роде). — Вы думаете, он пригодится? Пусть Гандальф называет его свирепым, если хочет, но одного такого вопля будет достаточно, чтобы разбудить Дракона и всех его родичей, а тогда нам конец. Это был страх, а не просто нервы! Право же, не будь этого знака на двери, я был бы уверен, что мы попали не в тот дом. Как только я увидел этого малыша, как он пыхтит и возится у двери, — у меня возникли сомнения. Он похож больше на лавочника, чем на вора!

Тут Бильбо открыл дверь и вошел. Кровь Туков в нем победила. Он почувствовал вдруг, что может отказаться от ужина и постели, чтобы прослыть свирепым. А от слов «малыш, пыхтящий у двери», он рассвирепел по-настоящему. Не однажды потом то, что было в нем от Баггинсов, сожалело о его теперешнем поступке, и он говорил себе: «Ты был глупцом, Бильбо: ты видел ловушку и кинулся прямо в нее».

— Простите, — произнес он, — если я подслушал то, что вы сейчас говорили. Не буду притворяться, будто понимаю, в чем тут у вас дело и почему вы упоминаете о ворах; но мне кажется, что вы считаете меня непригодным к чему-то. Я докажу вам, что вы неправы. На Двери у меня нет никакого злака, — я покрасил ее с неделю назад, — и я почти уверен, что вы попали не в тот дон, Как только я увидел на пороге ваши смешные рожицы, у меня возникли сомнения. Но считайте, что этот дом — тот самый. Скажите мне, что вам нужно, и я попытаюсь сделать это, если даже мне придется пойти на самый крайний восток и сражаться с чудовищами в Последней пустыне. У меня когда-то был двоюродный пра-пра-дед, по прозвищу Ревун, и…

— Да, да, но это было давно, — возразил Глоин, — а я говорил и о вас. И я уверяю вас, что знак на двери был, — такой, какой бывает или бывал всегда. «Вор-взломщик ищет хорошее место, гарантирующее много волнений и приличное вознаграждение», — вот так он читается. Можете вместо «Вора», сказать «опытный искатель сокровищ», — нам все равно. Гандальф говорил нам, что в этих краях есть такой человек, который возьмется за работу немедленно, и что он устроит нам встречу с ним во вторник за вечерним чаем.

— Конечно, знак был, — подтвердил Гандальф, — и я сам его поставил. У меня были на то веские причины. Вы просили меня найти вам 14-го участника вашего похода, и я выбрал Бильбо Баггинса. Пусть только кто-нибудь скажет, что я выбрал не того человека или не тот дом, и вы можете остаться в числе тринадцать и встретить сколько угодно неудач, или же можете вернуться ковырять свой уголь!

Он так гневно воззрился на Глоина, что Карлик весь съежился на своем стуле, а когда Бильбо открыл рот, чтобы спросить что-то, он повернулся и так грозно нахмурил свои кустистые брови, что рот у Бильбо захлопнулся сам собою.

— Вот так, — произнес Гандальф. — Не будем больше спорить. Я выбрал Бильбо Баггинса, и этого вам должно быть довольно. Если я говорю, что он Вор, то он и есть Вор, — или будет Вором, когда придет время. В нем есть больше, чем вы думаете, и гораздо больше, чем он сам считает. Вы, может быть, еще доживете, чтобы поблагодарить меня за него. А теперь, Бильбо, мой мальчик, принесите лампу, нам нужно внести ясность в наше дело.

На столе, под светом большой лампы с красным абажуром, он развернул свиток пергамента, похожий на карту.

— Это начертил ваш дед, Торин, — произнес он в ответ на возбужденные расспросы Карликов. — Это план Горы.

— Не вижу, чем он нам поможет, — разочарованно заметил Торин, взглянув на план. — Я достаточно хорошо помню и Гору, и ее окрестности. Я знаю, где находится Чернолес, и где — Мертвая пустыня, откуда пришли Драконы.

— Над Горой нарисован красный дракон, — сказал Балин, — но его и так нетрудно будет найти, если мы доберемся туда.

— Здесь есть еще кое-что, чего вы не заметили, — произнес кудесник. — Потайной ход. Вы видите этот знак на западной стороне и руку, указывающую на него? Он означает скрытый ход в Нижние залы. (Взгляните на карту в начале этой книги, и вы увидите красные руны).

— Он мог быть тайным когда-то, — возразил Торин, — но как мы узнаем, что он остался тайным и сейчас? Старый Смауг прожил там достаточно долго, чтобы узнать об этих пещерах все.

— Может быть, — но этим ходом он не пользовался уже много лет.

— Почему?

— Потому что ход слишком мал. «Высота двери пять футов, и трое в ряд могут войти в нее», сказано в рунах, но Смауг не мог бы вползти в такую нору даже в молодости, а особенно теперь, когда сожрал столько девиц из долины.

— Мне эта нора кажется очень большой, — пролепетал Бильбо (он был знаком только с Хоббитовыми норами и ничего не знал о Драконах). Он снова ощущал возбуждение и любопытство, так что забыл держать язык на привязи. Он любил карты, и в холле у него висела большая карта Окрестной Страны со всеми его любимыми тропинками, помеченными красной тушью. — Как можно сохранить такую большую дверь в тайне от всех, не говоря уже о Драконе? — спросил он. Не забывайте, что Бильбо был только простым Хоббитом.

— Способов много, — ответил Гандальф. — Но каким способом скрыта именно эта дверь, — мы не узнаем, пока не увидим. Из того, что написано на карте, я могу понять, что это закрытая дверь, сделанная так, чтобы выглядеть, совершенно как склон горы. Это обычный способ Карликов, — кажется, так, не правда ли?

— Совершенно так, — подтвердил Торин,

— Так вот, — продолжал кудесник, — я забыл сказать, что к карте прилагается ключ, маленький и необычный ключ. Вот он. — И он подал Торину серебряный ключик с длинным стержнем и вычурной бородкой. — Сохраните его!

— Разумеется, — ответил Торин, прикрепляя ключ к цепочке у себя на шее и пряча его под куртку. — Теперь дело начинает проясняться. Эта новость значительно изменяет его к лучшему. До сих пор у нас не было ясного представления о том, что нужно делать. Мы хотели двигаться на восток, как можно дальше и осторожнее, до самого Длинного озера. После этого должны начаться затруднения …

— Задолго до того, насколько я знаю пути на восток, — прервал его Гандальф.

— Оттуда мы сможем двигаться вверх по Быстрой реке, — продолжал Торин, словно не услышав его, — вплоть до развалин Дола, — старого города в долине, под тень Горы. Но никому из нас не хотелось и думать о Главном входе. Река вытекает прямо оттуда через большую расселину в южном склоне Горы, и оттуда же появляется Дракон, — слишком часто, по-моему, — если он не изменил своих привычек.

— Этот вход не годится, — возразил кудесник, — если с вами нет могучего Воина или даже Героя. — Я пытался найти кого-нибудь из них, но воины сражаются друг с другом в дальних странах, а героев здесь очень мало или совсем нет. Мечи в этих краях большей частью тупые, боевыми топорами рубят деревья, щиты используются как детские колыбели или как крышки для блюд; а Драконы, к счастью, далеко и превратились в легенду. Вот почему я остановился на взломе, — особенно когда вспомнил о Тайной двери. И вот вам наш доблестный Бильбо Баггинс, Вор-взломщик, отмеченный и избранный Вор. Так что мы можем сесть и обдумать какие-нибудь планы.

— Что ж, прекрасно, — сказал Торин. — Предположим, что опытный Вор подскажет нам какие-нибудь идеи. — Он насмешливо учтиво повернулся к Бильбо.

— Я хотел бы прежде всего узнать обо всем этом побольше, — произнес тот, чувствуя себя смущенным и слегка испуганным в Душе, но все еще по-Туковски решив не отступать ни на шаг. — То есть, о золоте и о Драконе, и как оно туда попало и кому принадлежит, и все такое.

— Ох-ох! — воскликнул Торин. — Разве вы не видели карту? Разве не слышали нашу песню? И разве мы не говорим все время только об этом?

— Все равно, я хочу, чтобы мне рассказали прямо и просто, — упрямо возразил Бильбо, прибегая к своей деловой манере (которую приберегал обычно для тех, кто приходил просить у него денег взаймы) и делая все, чтобы выглядеть мудрым, осторожным и опытным, и оправдать рекомендацию Гандальфа. — И я хотел бы узнать насчет риска и денег на расходы, и сроков, и вознаграждения. — Это у него означало «Что я получу за свое участие? И вернусь ли я живым?»

— Ох, ну ладно, — сказал Торин. — Когда-то, еще при моем дедушке, некоторые Карлики были оттеснены далеко на север и пришли, со всем своим имуществом и орудиями, к вот этой Горе на карте. Там они рыли, копали и буравили, и прорыли в ней огромные залы и обширные мастерские; а кроме того, я думаю, нашли там много золота и самоцветов. Во всяком случае, они очень разбогатели и прославились, и мой дед был Королем Горы, и его очень уважали смертные Люди, жившие южнее и постепенно распространявшиеся по Быстрой реке до самой долины, над которой высится Гора. Там они построили веселый город Дол. Короли часто призывали наших кузнецов и щедро награждали даже наименее искусного из них. Отцы просили принять их сыновей в ученики и платили нам хорошо, особенно съестными припасами, которых мы сами никогда не заботились собирать или выращивать. Да, это были для нас прекрасные дни, и у каждого из нас (всегда бывали деньги, чтобы тратить, и досуг, чтобы выделывать красивые вещи просто для забавы, не говоря уже о превосходных волшебных игрушках, подобных которым больше не сыщется в мире. И залы у моего деда наполнились чудесными драгоценностями, и изваяниями, и кубками, а игрушечные мастерские в Доле был зрелищем, на которое стоило взглянуть!

Это, несомненно, и привлекло Дракона. Драконы, как вы знаете, похищают золото и драгоценности у Людей, и Эльфов, и Карликов, как только увидят; и они берегут свою добычу, пока живут (практически вечно, если не будут убиты), и никогда не тратят ни медного колечка из нее. Правда, они едва ли сумеют отличить хорошую работу от плохой, хотя обычно хорошо осведомлены о продажной ценности; и они не умеют ничего сделать для себя сами, даже починить отставшую чешуйку на своей броне. На севере в то время было много Драконов, и золота там становилось, вероятно, все меньше, ибо Карлики бежали к югу или погибали, а злодейств и разрушений, вызванных Драконами, становилось все больше. Был там особенно алчный, могучий и злобный Дракон, по имени Смауг. Однажды он взмыл в воздух и полетел на юг. Сначала мы услышали шум, словно от урагана, летящий с севера, и стон и треск сосен, росших на Горе. Некоторые из Карликов случайно были снаружи (к счастью, среди них был и я, — в то время я был большим озорником, вечно убегал бродяжничать, и это спасло мне жизнь в тот день), — так вот, мы издали увидели, как Дракон обрушивается на нашу Гору в облаке пламени. Потом он пополз вниз по склону и поджег все леса на своем пути. К тому времени все колокола в Доле звонили, и воины вооружались. Карлики кинулись из ворот наружу, но там их ждал Дракон. Никто не спасся. Река вскипела и поднялась паром, и туман упал на город, и в этом тумане Дракон кинулся и истребил большинство воинов, — обычная злосчастная история, очень частая в то время. Потом он вернулся, вполз в Главный вход и обшарил все наши залы, дворы и туннели, ходы, погреба и кладовые. После этого внутри не осталось ни одного Карлика, и он забрал все наши сокровища себе. Вероятно, — так обычно делают Драконы, — он собрал их большой грудой где-нибудь далеко в глубине и спит на ней, как на постели. Позже он выползал из Главного входа по ночам и отправлялся в Дол и уносил жителей, особенно девиц, пока город не погиб, а все его жители не умерли или не бежали. Что делается там теперь — не знаю наверное; но думаю, что никто не живет к Горе ближе, чем на Дальнем конце Длинного озера.

Немногие из нас, которые были далеко и уцелели, долго плакали, скрываясь, и проклинали Смауга; и тут к нам неожиданно присоединились мой дед и отец, оба с опаленными бородами. Они были очень мрачны и говорили очень мало. Когда я спросил их, как им удалось уйти, они велели мне прикусить язык и сказали, что когда-нибудь, в надлежащий срок, я и так все узнаю. После этого мы ушли оттуда и были вынуждены зарабатывать себе на жизнь, чем могли, опускаясь иногда до работ на кузнице и даже до добычи угля. Но мы никогда не забывали об отнятом у нас богатстве. И даже теперь, когда я могу признать, что у нас кое-что отложено и что мы совсем не нищие (тут Торин погладил золотую цепь у себя на шее), — мы все-таки хотим вернуть его себе и отомстить Смаугу — если сможем.

Я часто раздумывал о спасении моих отца и деда. Я вижу теперь, что у них должен был быть какой-то потайной выход, о котором знали только они. Но они, по-видимому, составили карту, и я хотел бы знать, как она попала к Гандальфу и почему он не пришел с нею ко мне, законному наследнику.

— Она не «попала ко мне», а была мне отдана, — ответил кудесник. — Ваш дед, вы помните, был убит Орком в подземельях Мориа…

— Погибель на этого Орка, да! — подтвердил Торин.

— А ваш отец ушел 21 апреля, тому исполнилось 100 лет в прошлый четверг, и вы с тех тор не видели его.

— Верно, верно! — снова подтвердил Торин.

— Так вот, ваш отец отдал мне ее для передачи вам; а если я сам выбрал, когда и как сделать это, вы едва ли можете порицать меня, принимая во внимание, что найти вас было очень трудно. Ваш отец не мог вспомнить своего имени, когда отдавал мне карту, и ни разу не назвал вашего; так что, в общем, я считаю, что заслужил похвалу и благодарность. Возьмите! — И он подал карту Торину.

— Не понимаю! — сказал Торин, и Бильбо готов был повторить за ним эти слова. Объяснение едва ли объясняло что-нибудь.

— Ваш дед, — медленно и веско произнес кудесник, — отдал карту своему сыну на хранение, прежде чем уйти в Мориа. Ваш отец отправился попытать счастья с Картой, когда узнал о его смерти; и у него было множество приключений самого неприятного сорта, но к Горе он так и не приблизился. Не знаю, как он попал в плен к Чернокнижнику, но я нашел его узником в подземелье.

— А что там делали вы сами? — спросил Торин и вздрогнул, и все Карлики тоже вздрогнули.

— Это вас не касается. Я узнавал всякие вещи, как всегда, а это занятие опасное и неприятное. Даже мне, Гандальфу, едва удалось уйти оттуда. Я хотел спасти вашего отца, но было уже поздно: он лишился рассудка и не помнил ни о чем, кроме ключа и карты.

— Мы уже расплатились с Орками в Мориа, — произнес Торин, — мы должны подумать и о Чернокнижнике.

— Не говорите глупостей! Это дело — не под силу всем Карликам, вместе взятым, даже если бы их снова удалось собрать вместе со всех краев земли. Ваш отец хотел только, чтобы вы прочли карту и использовали ключ. Горы и Дракона вам должно хватить с избытком!

— Послушайте только! — сказал вдруг Бильбо, и нечаянно сказал это вслух.

— Послушать что? — спросили они все, обернувшись к нему, и он так растерялся, что повторил:

— Послушайте, что я вам скажу.

— Что же? — спросили они.

— Я сказал бы, что вам нужно идти на восток и произвести разведку. Есть же там этот потайной вход, да и Драконам, я думаю, иногда бывает нужно поспать. Если вы посидите на пороге достаточно долго, вы наверняка придумаете что-нибудь. И, знаете ли, мне кажется, мы говорили уже достаточно долго для одного вечера, если вы меня понимаете. Что вы скажете насчет постели, раннего вставанья и всего прочего? Я угощу вас хорошим завтраком, прежде чем вы уйдете.

— Прежде чем мы с вами уйдем, то есть, — возразил Торин. — Разве вы не Вор? И разве сидеть на пороге — это ваше дело, не говоря уже о том, чтобы войти внутрь? Но насчет постели и завтрака — я согласен. Перед тем, как выступить в поход, я хотел бы получить яичницу из шести яиц с ветчиной, — хорошо зажаренную, и чтобы желтки остались целыми.

После этого заказали себе завтрак и все остальные, не добавляя даже «Пожалуйста» (так что Бильбо был очень недоволен), и все встали. Хоббиту пришлось искать место, чтобы уложить их всех: он отпер все запасные комнаты и устраивал постели на креслах и диванах, пока, наконец, не смог уйти в свою собственную спаленку, очень усталый и отнюдь не счастливый. Он решил при этом, что не станет трудиться вставать раньше всех и каждому готовить отдельный завтрак. Кровь Туков угомонилась в нем, и теперь он совсем не был уверен, что отправится завтра в какой-нибудь поход.

Лежа в постели, он слышал, как Торин в соседней комнате напевает песню о заколдованном золоте и о Драконе. Эта песня звучала у него в ушах, когда он уснул. Ему снились очень неприятные сны, и проснулся он поздно.

Глава 2. ЖАРЕНАЯ БАРАНИНА

Утром Бильбо вскочил с постели и, надев халат, вышел в столовую. Там не было никого, зато были признаки обильного и поспешного завтрака. В комнате был страшный беспорядок, в кухне — груды немытых тарелок. Предстоящая уборка была столь неприятно реальной, что Бильбо пришлось поверить: гости, посетившие его вчера, не часть его кошмаров (как он отчасти надеялся). Правда, он, в конечном счете, искренне радовался при мысли, что все ушли без него, не позаботившись даже разбудить («и даже не поблагодарив», подумал он); и все-таки ему почему-то никак не удавалось отделаться от легкого чувства разочарования. Это чувство удивляло его самого. «Не будь глупцом, Бильбо Баггинс! — сказал он себе. — Нечего в твои годы думать о Драконах и обо всей этой чужеземной чепухе». И поэтому он повязался фартуком, вскипятил воду и перемыл всю посуду; потом состряпал себе славный завтрак и позавтракал прямо на кухне. К этому времени солнце уже сияло, и в открытую дверь врывался теплый весенний ветерок. Бильбо начал громко насвистывать, забывая о вчерашнем вечере. Он уже начал устраиваться в столовой для второго завтрака, когда в комнату вошел Гандальф.

— Дружище, — сказал он, — чем это вы занялись Вы сами говорили о том, чтобы встать пораньше, а теперь собираетесь завтракать, или как это у вас называется, — да еще в половине 11-го! Они оставили вам записку, так как не могли ждать.

— Какую записку? — в смятении спросил бедный Бильбо.

— Клянусь Великими Слонами! — произнес кудесник. — Вы как будто не в себе нынче утром, — Вы не стерли пыль с каминной доски!

— При чем тут доска? Довольно, что мне пришлось перемыть посуду после вас четырнадцати…

— Если бы вы прибирали на камине, вы бы нашли под часами вот это, — ответил Гандальф, подавая Бильбо записку (написанную, кстати, на его собственной бумаге).

Вот что там стояло:

«Торин со спутниками Вору-Взломщику Бильбо — привет! За Ваше гостеприимство — самая сердечная благодарность, на Ваше предложение профессиональной помощи — согласие от души. Условия: уплата наличными против доставки, в размере до, и не свыше, 1/4 всей прибыли (если она будет); оплата всех дорожных расходов гарантирована в любом случае; похороны за наш, или наших представителей, счет, если возникнет надобность и если другого решения не предвидится.

Полагая неудобным нарушать Ваш заслуженный отдых, мы вышли вперед, дабы сделать все необходимые приготовления, и будем ожидать Вашу уважаемую особу в трактире Зеленого Дракона, ровно в 11 утра.

В надежде, что Вы будете пунктуальны, имеем честь пребывать с глубоким к Вам уважением.

Торин и все прочие.»

— Итак, вам осталось только 10 минут. Придется поспешить, — сказал Гандальф.

— Но…— начал было Бильбо.

— Некогда с этим, — прервал его кудесник.

— Но я…— начал Бильбо снова.

— С этим тоже некогда! Бегите!

До конца своих дней Бильбо не мог вспомнить, как очутился на улице, без шляпы, без трости, без денег, без всего, что обычно брал с собой, выходя из дому, — свой завтрак он оставил неоконченным и неубранным, сунул ключи Гандальфу в руки и помчался со всех ног по дорожке, мимо большой Мельницы, через Реку, и так целую милю или больше.

Он совсем запыхался, когда вбежал в трактир Зеленого Дракона с первым ударом 11 часов, и тут оказалось, что он забыл захватить носовой платок!

— Браво! — воскликнул Балин, стоявший в дверях, ожидая его.

Тут появились из-за поворота дороги и все остальные. Они ехали верхом на пони, и каждый пони был навьючен всякой кладью, узлами, свертками и тюками. Еще один пони предназначался для Бильбо.

— Садитесь, вы оба, и едем! — сказал Торин.

— Простите, — пролепетал Бильбо, — но я выбежал без шляпы и забыл захватить носовой платок, и у меня нет денег. Я получил ваше письмо в 10.45, если говорить точно…

— Не надо точности, — возразил Двалин, — и не тревожьтесь без нужды. Вы научитесь обходиться без платков и без многого другого раньше, чем дойдете до конца пути. А что до шляпы, то в моей поклаже есть запасной плащ с капюшоном.

Итак, они двинулись в путь на своих пони, в прекрасное утро как раз накануне начала мая; и Бильбо был одет в тёмно-зеленый капюшон (немного выцветший) и темно-зеленый плащ, которые дал ему Двалин. О том, что подумал бы о нем его отец Бунго, он не смел даже помыслить; и утешался он только тем, что его не могут принять за Карлика, так как бороды у него нет.

Они не отъехали ещё далеко, когда к ним присоединился Гандальф верхом на белом коне; он привез Хоббиту пачку носовых платков, табак и трубку. После этого отряд двигался весело, и Карлики рассказывали много историй и пели много песен, и они ехали весь день, останавливаясь только для того, чтобы перекусить. Это случалось не так часто, как хотелось бы Бильбо, но все же он начал чувствовать, что приключения — совсем неплохая вещь.

Так продолжалось много дней. Они долго двигались по обширной, почтенной стране, где жил приличный, порядочный народ — Люди, Эльфы, Хоббиты, — где дороги были хорошие, и на них время от времени попадались харчевни, и то и дело можно было встретить Карлика, или медника, или фермера, спешащих по своим делам. Но потом начались места, где жители говорили на незнакомом языке и пели песни, которых Бильбо никогда не слыхивал. Харчевни встречались редко и были плохими, дороги были еще хуже, а вдали виднелись холмы, поднимавшиеся все выше и выше. На некоторых виднелись замки, и многие из них выглядели так, словно строились не с добрыми целями. Даже погода, часто бывавшая такой, какая бывает только в, мае, — даже она стала портиться.

— И подумать только, что завтра первое июня! — ворчал Бильбо, шлепая позади всех по размокшей тропинке. Время было к вечеру; дождь лил ливмя, как лил весь день; в глаза Хоббиту капала вода с капюшона, плащ промок насквозь; его пони устал и спотыкался; остальные были слишком подавлены, чтобы разговаривать. «И я уверен, что вода натекла в запасную одежду и в сумки с провизией, — подумал Бильбо. — Погибель на всех воров и на все, что с ними связано! Хотелось бы мне быть дома, в моей уютной норке, у очага, когда чайник только начинает шуметь!»

Не в последний раз он желал этого!

Карлики продолжали путь, не оборачиваясь и словно не думая о Хоббите. Где-то за серыми тучами зашло солнце, и стало темнеть. Поднялся ветер, ивы на берегу реки зашумели, кланяясь. Неизвестно, что за река это была; вода в ней была красная от глины, она вздулась от дождей, ливших в последние дни, и шумно струилась из холмов и гор впереди.

Вскоре стало совсем темно. Ветер разогнал тучи, и над холмами, среди клочьев туч, появилась ущербная луна. Тогда отряд остановился, и Торин пробормотал что-то об ужине, и «где мы найдем сухое местечко, чтобы спать».

Только теперь они заметили, что Гандальфа нигде нет. До сих пор он ехал с ними, ни слова не сказав о том, участвует он в приключении или просто провожает их. Он ел больше всех, говорил больше всех, смеялся больше всех. А теперь он попросту исчез!

— Именно тогда, когда кудесник всего нужнее! — стонали Дори и Нори (они разделяли мнение Хоббита насчет настоящей еды, побольше и почаще).

Наконец, решено было устроить стоянку здесь же, на месте. До сих пор им в этом походе не случалось становиться лагерем; и хотя они знали, что им придется делать это регулярно, когда они очутятся в Туманных горах, вдали от мест, населенных порядочными людьми, но этот вечер казался им слишком сырым и неприятным для первой пробы. Они собрались под купой деревьев, там было посуше, но ветер стряхивал воду с листьев, и это было очень неприятно. С костром тоже дело не ладилось. Карлики умеют разжечь огонь почти везде и почти из всего, с ветром или без ветра; но сейчас это никак не удавалось даже Оину и Глоину, считавшимся особенно искусными в своем деле.

Тут один из пони испугался чего-то и кинулся прочь. Не успели они поймать его, как он очутился в реке; и не успели вытащить его оттуда, как Фили и Кили чуть не захлебнулись, а всю поклажу унесло водой. Там была, главным образом, провизия, так что у них осталось очень мало ее на ужин и еще меньше — на завтрак.

Они сидели, ворча, мокрые и мрачные, пока Оин и Глоин продолжали попытки разжечь костер и ссорились при этом. Бильбо уныло думал о том, что приключение — это не только прогулки верхом под майским солнцем, когда Балин, всегда бывший у них передовым разведчиком, заявил: — Там, впереди, огонь!

Невдалеке был холм, заросший деревьями, и в темной массе этих деревьев виднелся красноватый приятный огонек, словно там горел костер или факел.

Некоторое время они смотрели на этот огонь, а потом заспорили. Одни говорили «Да», другие — «Нет» Одни считали, что нужно непременно пойти и посмотреть, и что все, что угодно будет лучше, чем скудный ужин, еще более скудный завтрак и мокрое платье на всю ночь.

Другие возражали: — Эти места разведаны плохо и лежат слишком близко к горам. Здесь не бывает никакой охраны порядка, здесь еще не побывали составители карт. Едва ли здесь слышали даже о каком-нибудь короле, и чем менее любопытны мы будем, тем меньше у нас будет неприятностей. — Некоторые говорили: — Но ведь нас четырнадцать. — Другие:— И куда только скрылся Гандальф? — Этот вопрос повторяли все. И тут дождь полил снова, и Оин с Глоином начали драться.

Это прекратило споры. — В конце концов у нас есть Вор, — сказали они и двинулись, ведя пони (со всею надлежащею осторожностью), в сторону огня. Они поднялись на холм, вступили в рощу и шли все дальше, но не видели дороги, которая могла бы вести к дому или к ферме; и, несмотря на все старания, они не могли, пробираясь в темноте среди деревьев, обойтись без громкого шуршания, треска и скрипа, не говоря уже о ворчании и спорах.

Вдруг они увидели красный огонь совсем близко между стволами впереди.

— Теперь пусть действует Вор, — сказали они, взглянув на Бильбо.

— Вы должны пойти туда и узнать, что это за огонь и для чего он, и вполне ли он безопасен, — сказал Торин Хоббиту. — Ступайте же осторожно и вернитесь поскорей, если все в порядке. Если нет, то вернитесь, если сможете. А если не сможете, то закричите дважды совой и один раз филином, и мы сделаем все, что сможем.

Бильбо пришлось идти, прежде чем он успел объяснить, что умеет кричать совой так же, как летать нетопырем. Но, во всяком случае, Хоббиты умеют двигаться по лесу совершенно бесшумно. Они этим гордятся, и Бильбо не раз фыркал, слыша то, что называл «карликовским трам-тарарамом». Не думаю, впрочем, чтобы мы с вами услышали этот шум в такую ненастную ночь, даже если бы весь отряд прошел в двух шагах от нас. Что же до Бильбо, осторожно продвигавшегося в сторону огня, то он не заставил бы самого чуткого зверя шевельнуть даже усом. Поэтому он подкрался к самому костру, — ибо это и был костер, — никого не потревожив. И вот что он увидел.

Вокруг очень большого костра из буковых поленьев сидели трое, и все они были очень большими. Они пекли баранину на длинных деревянных вертелах и слизывали сок с пальцев. От баранины пахло очень вкусно. Был здесь также бочонок доброго пива, и они пили из него кружками. Но это были Тролли. Явно Тролли. Это видел даже Бильбо, хотя и был всегда домоседом: видел по их большим, грубым лицам, по их размерам и форме ног, не говоря уже о речи, которая совсем-совсем не годилась для гостиных.

— Баранина вчера, баранина сегодня, и провалиться мне, если и завтра не будет баранина, — говорил один из Троллей.

— Давно уже нам не попадалось ни крошки человечины, — добавил другой. — Зачем только Вильям притащил нас сюда, не понимаю? Да и пиво кончается, это еще хуже. — И он подтолкнул под локоть Вильяма, делавшего глоток из своей кружки.

Вильям поперхнулся. — Заткнись! — сказал он, едва отдышавшись. — Не ждете же вы, чтобы народ сам приходил сюда на съедение к вам с Бертом? Вы вдвоем уже слопали полторы деревни, а мы спустились с гор совсем недавно. Чего вам еще? Пора бы уже вам сказать: «Спасибо, Билл, за славный кус жирной овцы, вроде этой». — Он оторвал зубами кусок от бараньей ноги, которую жарил, и вытер себе губы рукавом.

Да, боюсь, что так ведут себя все Тролли, даже те, у кого на плечах только по одной голове. Услышав все это, Бильбо почувствовал, что должен тотчас же сделать что-то. Либо потихоньку вернуться и сообщить своим друзьям, что видел огромных и злых Троллей, готовых для разнообразия отведать жаренного Карлика или даже пони; либо показать свою воровскую ловкость. Настоящий, первоклассный Вор мог бы сейчас обшарить Троллям карманы, — это почти всегда стоит труда, если уметь взяться, — похитил бы баранину с вертелов, стащил бочонок с пивом и скрылся раньше, чем его заметят. Другие, более практичные, подкрались бы незаметно и вонзили бы в каждого из Троллей по кинжалу. А тогда можно было бы провести всю остальную ночь превесело.

Бильбо знал это. Он читал обо многом таком, чего никогда не видел и не делал. Он был в сильной тревоге и смятении; ему хотелось бы быть за сотню миль отсюда, и все же — и все же он почему-то не мог вернуться к Торину и остальным с пустыми руками. Итак, он стоял в тени и не мог ни на что решиться. Из всех воровских проделок, о которых он слышал, легче всего казалось обшарить у Троллей карманы, так что он в конце концов прокрался за деревьями и очутился за спиной у Вильяма.

Берт и Том отошли к бочонку, Вильям снова тянул из кружки. Бильбо набрался храбрости и запустил руку в его огромный карман. Там был кошелек, показавшийся Хоббиту с мешок величиной. «Ага!»— подумал он, осторожно вытаскивая кошелек. — «Лиха беда начало!»

Беда действительно была, и лихая! Кошельки у Троллей коварны, и этот не был исключением. «Эй, ты кто?» — запищал он, очутившись на воле, и Вильям тотчас же обернулся и схватил Бильбо за шиворот.

— Провалиться мне, Берт, гляди-ка, что я поймал! — воскликнул он.

— А что это? — спросили остальные, подойдя.

— Лопни мои глаза, не знаю! Ты кто?

— Бильбо Баггинс, во… Хоббит, — ответил бедный Бильбо дрожа и соображая, как ему закричать совой раньше, чем они задушат его.

— Хоббит? — повторили они изумленно. Тролли туги на соображение и очень подозрительны ко всему, что для них незнакомо,

— А что Хоббит делал у меня в кармане? — спросил Вильям.

— А можно ли его зажарить? — спросил Том.

— Попробуем, — отозвался Берт, хватая вертел.

— Его-то всего на один зуб, — возразил Вильям, уже успевший основательно закусить. — Особенно если его ободрать и вынуть кости.

— Может быть, их тут несколько, и мы сумеем сделать пирог, — сказал Берт. — Эй, ты, сколько вас тут шныряет по лесу, гадкий кролик? — Тут он схватил Хоббита за мохнатые ноги и потряс его.

— Много, — ответил Бильбо, совсем забыв, что нельзя выдавать друзей. — Нет, нет, ни одного, — тотчас же поправился он.

— Что такое? — переспросил Берт, держа его опять головою кверху, на этот раз за волосы.

— То, что я сказал, — с трудом ответил Бильбо. — И, пожалуйста, добрые люди, не надо меня жарить! Я и сам умею хорошо стряпать, и я вам состряпаю превосходный завтрак, если вы не состряпаете меня на ужин!

— Бедный малыш! — проговорил Вильям (он уже проглотил столько баранины и пива, сколько в него поместилось). — Бедный малыш! Отпусти его, Берт.

— Нет, пока я не узнаю, что значит его «Много» и «Ни одного», — возразил Берт. — Я не хочу, чтобы меня зарезали сонного! Держи его ногами в огне, пока он не скажет!

— Я не позволю, — сказал Вильям. — Поймал-то его я!

— Ты жирный дурак, Вильям, — отозвался Берт, — я уже говорил тебе это.

— А ты болван!

— Этого я тебе не спущу, Билл! — крикнул Берт и стукнул его кулаком по скуле.

И началась потасовка! Бильбо уронили наземь, и у него хватило рассудка, чтобы отползти у них из-под ног, пока они тузили друг друга и обзывали всякими словами. Потом они схватились врукопашную и покатились прямо в костер, лягаясь и брыкаясь, а Том колотил их обоих толстой веткой, чтобы образумить, но они оттого свирепели еще больше.

Тут, конечно, Хоббиту нужно было бы удирать. Но его бедные ноги были почти раздавлены огромной лапищей Берта, и он еле мог вздохнуть, и голова у него кружилась; так что некоторое время он лежал, задыхаясь, — как раз за чертой света от костра.

В самый разгар драки появился Балин. Карлики издали услышали шум и ожидали, что Бильбо или вернется, или закричит совой, но не дождались и начали поодиночке осторожно подкрадываться к костру. Увидев Балина, Том взвыл: Тролли терпеть не могут Карликов (в сыром виде). Берт с Биллом тотчас же прекратили драку, крикнули Тому: «Давай мешок!», и не успел Балин понять, в чем дело, как уже очутился в мешке.

— Придут и другие, — сказал Том, — или я здорово ошибаюсь. «Много и ни одного», — передразнил он. — Не Хоббиты, так Карлики, вот что!

— По-моему, ты прав, — ответил Берт, — и нам лучше отойти в тень.

Так они и сделали. С мешками в руках (в мешках они таскали овец и другую добычу) они притаились в тени; и как только появлялся Карлик, изумленно глядя на костер, на опрокинутые кружки и на объедки баранины, — хлоп! — на голову ему, падал вонючий мешок, и он оказывался пойманным. Вскоре Двалин лежал рядом с Балином, Фили и Кили вместе, Дори, Нори и Ори друг на дружке, Оин, Глоин, Бифур, Бофур и Бомбур — сплошной грудой у костра.

— Теперь они будут знать! — сказал Том; Бифур и Бомбур доставили ему много хлопот и дрались, как бешеные, ибо так бывает с Карликами, когда их загнали, и угол.

Торин появился последним — и не был застигнут врасплох. Он так и ждал какого-нибудь подвоха, и ему не нужно было видеть ноги своих друзей, торчащие из мешков, чтобы понять, что случилась беда. Он остановился в нескольких шагах оттуда, в тени, и спросил вслух: — В чем дело? Кто посбивал моих друзей с ног?

— Это Тролли— ответил Бильбо из-за дерева. О нем совсем забыли. — Они прячутся в кустах, с мешками наготове, — добавил он.

— Ах, так? — произнес Торин и прыгнул к костру раньше, чем они успели прыгнуть на него. Он схватил большой сук с пылающим концом, и Берт не успел посторониться, как этот конец ткнулся ему в глаз. Это на время вывело его из игры. Бильбо сделал все, что мог. Он вцепился в ногу Тому, — а эта нога была толщиной с молодое дерево, — но взлетел прямо на верхушку каких-то кустов, когда Том лягнулся, чтобы швырнуть искры в лицо Торину.

Тогда сук ударил Тома в зубы, выбив несколько передних. Ох, и завопил же он оттого! Но как раз в этот момент сзади подкрался к Торину Вильям и накинул на него свой мешок, с головы до самых пят. И битва кончилась. И в хорошем же положении все они очутились: Карлики, тщательно увязанные в мешки, и рядом с ними трое разъяренных Троллей (двое из них с ожогами и ссадинами), спорящих о том, зажарить ли их на медленном огне или изрубить и сварить, или же попросту посидеть на каждом и раздавить его в лепешку, а Бильбо на вершине куста, весь изорванный и исцарапанный, не смеющий и шевельнуться, чтобы Тролли не услыхали его.

Именно тогда вернулся Гандальф. Его никто не увидел. Тролли только что решили изжарить Карликов сейчас, а съесть позже; это придумал Берт, и после долгих споров прочие двое согласились с ним.

— Не стоит жарить их сейчас, это займет всю ночь, — сказал кто-то.

Берт подумал, что это говорит Вильям.

— Не заводи опять споров, Билл, — сказал он, — иначе это займет всю ночь.

— Кто спарит? — спросил Вильям, думавший, что это говорит Берт.

— Ты, конечно, — ответил Берт.

— Ты врешь, — заявил Вильям, и спор начался заново. В конце концов они решили мелко изрубить Карликов, а тогда сварить; они достали большой черный котел и вытащили ножи.

— Не стоить их варить! Воды у нас нет, а колодец далеко, — сказал чей-то голос. Берт и Вильям подумали, что это говорит Том.

— Заткнись! — крикнули они. — Или мы никогда не кончим. Можешь сам пойти за водой, если будешь болтать.

— Сам заткнись, — возразил Том, думающий, что это говорил Вильям. — Хотел бы я знать, кто тут спорит, кроме тебя?

— Ты болван! — сказал Вильям.

— Ты сам болван! — возразил Том.

И споры начались снова, еще горячее прежнего, пока они не решили садиться на каждый из мешков и раздавливать пленников, а потом сварить.

— С кого мы начнем? — спросил чей-то голос.

— Лучше всего с последнего, — ответил Берт, которому Торин повредил глаз. Он думал, что это говорит Том.

— Не говори сам с собой, — сказал Том. — Но если ты хочешь сесть на последнего, то и садись. Который это?

— Тот, что в желтых чулках, — ответил Берт.

— Неправда, в серых, — возразил голос, похожий на голос Вильяма.

— Я уверен, что в желтых, — настаивал Берт.

— В желтых и есть, — подтвердил Вильям.

— Так зачем же ты говоришь, что в серых? — возмутился Берт.

— Я не говорил. Это Том сказал.

— Совсем нет! — возразил Том. — Не я, а ты.

— Двое против одного, так что замолчи! — крикнул Берт.

— С кем ты говоришь? — спросил Вильям.

— Довольно! — закричали разом Том и Берт. — Ночь кончается, уже скоро рассвет Лучше приступим к делу!

— Вот вам рассвет, а вы станьте камнем! — произнес голос, похожий на голос Вильяма. Но это говорил не Вильям. Ибо как раз в эту минуту солнце озарило холм, и в ветвях раздалось громкое щебетанье, Вильям не мог говорить, так как превратился в камень, когда наклонялся, а Берт и Том окаменели, когда повернулись к нему. Так они и стоят поныне, совсем одни, если птицы не садятся на них; ибо Тролли — как вы, вероятно, знаете, — должны уйти под землю до рассвета, иначе превратятся в камень, из которого родились, и никогда больше не оживут. Именно это и произошло с Бертом, Томом и Вильямом.

— Превосходно! — произнес Гандальф, выходя из-за кустов, и помог Бильбо спуститься с колючего дерева. Тогда Бильбо понял: все это говорил кудесник, чтобы заставить Троллей спорить и ссориться, пока не придет рассвет, несущий им гибель.

Теперь нужно было поскорее развязать мешки и освободить Карликов. Они уже почти задыхались и были очень сердиты: им совсем не понравилось лежать и слушать, как Тролли обсуждают, изжарить ли их, сварить или раздавить. Бедному Бильбо пришлось рассказать обо всем, с ним случившемся, и рассказать дважды, пока они не успокоились.

— Не вовремя вы решили заняться воровством, — сказал Бомбур. — Нам нужны были только огонь и еда.

— А этого-то вы и не получили бы от Троллей без драки, — возразил Гандальф. — Как бы то ни было, вы сейчас зря теряете время. Разве вы не понимаете, что у них должна быть где-нибудь поблизости нора или пещера, куда прятаться днем? Мы должны заглянуть в нее.

Они поискали кругом и вскоре нашли среди деревьев следы Троллевых каменных сапог, ведшие вверх по холму. Следы кончались у большой каменной двери, скрытой среди кустов и ведущей в пещеру. Но открыть ее никак не удавалось, хотя они тянули и толкали изо всех сил, а Гандальф пробовал различные заклинания.

— Пригодится ли вот это? — спросил Бильбо, когда все они уже устали и злились. — Я нашел его на земле, где дрались Тролли. — Он протянул большой ключ, который Вильям, несомненно считал маленьким и потайным. Ключ, вероятно, выпал у него из кармана, — к счастью, раньше, чем он окаменел.

— Что же вы молчали раньше? — вскричали остальные, Гандальф выхватил у него ключ и вставил в замок, Каменная дверь распахнулась настежь, и они вошли.

Воздух в пещере был затхлый и неприятный, пол усеян костями; но на полках и на полу валялось в беспорядке множество съестных припасов, вперемешку со всевозможной добычей, от медных пуговиц до золотых монет, целые кувшины которых стояли в углу. По стенам висело множество всякой одежды, — слишком маленькой для Троллей, так что она, вероятно, принадлежала их жертвам, — и среди нее несколько мечей различного рода, формы и размеров. Два таких меча привлекали особое внимание своими великолепными ножнами и самоцветами на рукоятках.

Гандальф и Торин взяли по одному из этих мечей, а Бильбо — нож в кожаных ножнах. Для Троллей это был бы карманный ножичек, но для Хоббита — короткий меч.

— Славные клинки, — произнес кудесник, наполовину извлекши их из ножен и внимательно разглядывая. — Они сделаны не Троллями и не кузнецами-Людьми в наших краях и в наше время; но если бы мы могли прочесть руны на них, то узнали бы о них больше.

— Давайте уйдем из этой вони, — предложил Фили, и они вынесли оттуда кувшины с золотом и всю еду, которая выглядела нетронутой и пригодной для них, а также бочонок пива, еще полный. К этому времени им уже хотелось позавтракать; они были очень голодны и не отворачивались оттого, что нашли в кладовой у Троллей. Их собственных припасов осталось уже очень немного. Но теперь у них были хлеб, сыр, много пива и ветчина.

Ночь была беспокойная, так что, позавтракав, они долго спали; а потом привели своих пони и погрузили на них золото. Очень тайное место нашли у реки, невдалеке от дороги; зарыли и наложили на это место множество заклятий, — на тот случай, если смогут вернуться сюда и забрать свой клад. Сделав все это, они снова сели на пони и рысцой направились по тропе на восток.

— Куда вы уходили, если смею вас спросить? — обратился Торин к Гандальфу.

— Смотреть вперед, — ответил кудесник.

— А что привело вас обратно в самый нужный момент?

— Я смотрел назад.

— Вот именно! — воскликнул Торин. — Но можете ли вы сказать яснее?

— Могу. Я поехал вперед, чтобы разведать путь. Он вскоре станет опасным и трудным. Мне хотелось также пополнить наши скудные запасы. Но я еще не отъехал далеко, когда встретил своих друзей из Ривенделля.

— А где это? — спросил Бильбо.

— Не перебивайте, — произнес Гандальф. — Вы скоро попадете туда, если вам повезет, и тогда все узнаете сами. Итак, я встретил двоих из племени Эльронда: они спешили вернуться, опасаясь Троллей. Они-то и сказали мне, что трое Троллей спустились с гор и поселились в лесу, недалеко от дороги, пугая всех вокруг и подстерегая прохожих.

Я тотчас же понял, что должен вернуться. Взглянув назад, я увидел вдали костер и поспешил туда. Остальное вы знаете. В следующий раз будьте, пожалуйста, поосторожнее, иначе мы никуда и никогда не попадём.

— Благодарю вас, — ответил Торин.

Глава 3. КРАТКАЯ ПЕРЕДЫШКА

Они не пели и не рассказывали ничего в этот день, хотя погода улучшилась; ни на следующий день, ни на следующий за тем. Они начали ощущать близкую опасность со всех сторон. Они становились лагерем под открытым небом, и их пони ели лучше, чем они сами, так как травы было везде много, а в сумках у них еды оставалось мало, даже с тем, что они взяли у Троллей. Однажды, уже к вечеру, они перешли вброд реку, там, где она была широкой и мелкой, полной пены и шума Другой берег был крутой и скользкий. Поднявшись на него со своими пони в поводу, они увидели высокие горы, словно шедшие им навстречу, совсем близко. До подножья ближайшей из них было не более, чем полдня пути. Казалась она темной и мрачной, хотя на ее бурых склонах играли солнечные пятна; за нею блестели снежные вершины пиков.

— Это и есть та самая гора? — почтительно спросил Бильбо, глядя круглыми глазами. Он никогда еще не видел ничего, казавшегося таким большим.

— Конечно, нет, — ответил Балин. — Это только начало Туманных гор, а мы должны каким-то образом перебраться через них, пройти насквозь, или над ними, или под ними. И даже когда мы попадем на ту сторону, нам еще долго придется идти оттуда к Одинокой горе на востоке, где Смауг сторожит отнятое у нас богатство.

— О! — только и мог оказать Бильбо. В этот миг он чувствовал себя более усталым, чем мог когда-либо вспомнить. И снова он подумал о своем удобном кресле перед огнем в любимой гостиной своей норки и о закипающем чайнике. Не в последний раз!

Теперь впереди шел Гандальф.

— Нам нельзя сбиться с дороги, иначе мы пропали, — сказал он. — Нам нужна прежде всего еда, потом отдых в безопасности, поэтому необходимо найти в горах надлежащую тропу, иначе вы заблудитесь, и вам придется вернуться и начать все сначала, — если вам вообще удастся вернуться. Мы подошли к самой границе Диких стран. Где-то впереди скрыта прекрасная долина Ривенделля, где живет мудрый Эльронд в своем Последнем убежище. Я послал ему известие с моими друзьями, и нас там ждут.

Это звучало утешительно. Впереди не было ни деревьев, ни долин, ни холмов, — только обширный склон, медленно поднимающийся все выше, к подножью следующей горы: широкое пространство цвета вереска, и каменистых осыпей, с пятнами и полосами зеленой травы и мхов, показывающими, где здесь можно найти дорогу.

Солнце склонялось к закату, но на всем безмолвном просторе не было видно и признаков какого-нибудь жилья. Они ехали так некоторое время и вскоре поняли, что дом может скрываться где угодно, между ними и горами. Им встречались неожиданные долины, узкие и крутые, открывающиеся внезапно у самых их ног, и они изумленно видели внизу под собою деревья и речку на дне. Встречались расселины, такие, что их почти можно была перепрыгнуть и нельзя в них спуститься; и болота, иногда красивые, зеленые, заросшие цветами, — но пони, ступивший на такую зеленую лужайку, не смог бы уже выбраться из нее.

Действительно, от речного брода до гор было гораздо дальше, чем можно было бы подумать. Бильбо был ошеломлен. Единственная тропка была помечена белыми камешками, но одни из них были маленькие, — а другие — полускрыты травой или мхом. Отряд продвигался очень медленно, даже под водительством Гандальфа, видимо, знавшего местность довольно хорошо.

Им казалось, что они прошли совсем немного, осторожно следуя за кудесником, борода которого шевелилась из стороны в сторону, когда он высматривал дорогу. День уже кончался. Время чая миновало; то же, по-видимому, суждено было и времени ужина. Кругом порхали вечерние бабочки, и сумерки все сгущались, так как луна не взошла. Лошадка Бильбо начала спотыкаться на камнях и корнях. Они очутились на краю крутого спуска, — так внезапно, что конь Гандальфа чуть не соскользнул вниз.

— Вот она, наконец! — воскликнул кудесник, и остальные столпились вокруг него, заглядывая, вниз. Они увидели долину, далеко внизу, и услышали шум воды, бурно струящейся по каменистому руслу на ее дне; а на склоне долины, за рекой, горели огни.

Бильбо никогда не мог забыть того, как они съезжали и скользили в сумерках по крутой тропинке, зигзагами спускавшейся в скрытую ото всех долину Ривенделля. Чем ниже они спускались, тем в воздухе становилось теплее, от аромата сосен у Хоббита кружилась голова, так что он то и дело покачивался и чуть не падал или не стукался носом о шею своего пони. Чем ниже они спускались, тем бодрее себя чувствовали. Сосны сменялись буками и дубами, и сумерки становились все мягче. Зеленая трава почти совсем потеряла цвет, когда они спустилась, наконец, на полянку недалеко от ручья.

«Гимм! Пахнет Эльфами!», — подумал Бильбо и взглянул на звезды: они горели ярким синим огнем. — И тут среди деревьев раздалась веселая песня, похожая на взрыв смеха: это Эльфы приветствовали своих гостей, хотя и не без насмешки над их странным видом, и особенно над бородами.

В сумерках Бильбо различал между деревьями Эльфов. Эльфы ему нравились, хотя он редко встречал их; но ему было с ними и немного страшно. Карлики с ними не в ладах. Даже такие умные Карлики, как Торин и его друзья, считают их неразумными (что очень неразумно с их стороны) или обижаются на их насмешки.

— Ну, ну! — произнес чей-то голос. — Смотрите только! Бильбо Хоббит верхом на пони! Вот красота!

— Чудеса, да и только! — подхватил другой. Потом из группы деревьев вышел один из Эльфов, высокий и стройный, и поклонился Гандальфу и Торину.

— Добро пожаловать в Ривенделль! — сказал он.

— Спасибо, — отозвался несколько ворчливо Торин; а Гандальф, спешившись, смешался с толпой Эльфов, весело беседуя с ними.

— Вы немного сбились с пути, — продолжал Эльф, — если хотели попасть на единственную тропу через реку, к дому на той стороне. Мы проводим вас туда, но вам лучше идти пешком, пока вы не минуете мост. Хотите ли вы остаться с нами и позабавиться пением или же спешите в дом? Там как раз готовится ужин, я слышу по запаху.

При всей своей усталости Бильбо охотно остался бы здесь. Пение Эльфов, да еще в июньскую ночь, — это не такой пустяк, чтобы пропустить без внимания. Ему хотелось бы также поговорить по душам с этим племенем, которое, по-видимому, хорошо знало его имя и все его дела, хотя он никогда еще не бывал здесь. Он думал, что интересно было бы также узнать их мнение о его приключении. Эльфы знают очень много, и обо всех новостях узнают так же быстро, как вода течет с гор, или даже быстрее.

Но Карлики торопились к ужину и не хотели задерживаться. Итак, они пошли дальше, ведя своих пони, пока не достигли дороги, приведшей их на берег реки; вода шумно мчалась в своем русле, как это всегда бывает с горными реками в летний вечер после того, как солнце долго сияло над снегом на далеких вершинах. Через реку был перекинут узкий каменный мост без перил, — талой узкий, что по нему мог пройти только один пони; и по этому мостику они должны были перейти через реку, гуськом и медленно ведя своих пони на поводу. Эльфы осветили берег яркими фонарями и провожали отряд веселой песней.

— Не окунай бороду в реку, дедушка! — кричали они Торину, который шел низко нагнувшись, почти на четвереньках. — Она и без поливки выросла достаточно!

— Смотрите, чтобы Бильбо не съел всех пышек! — вторили им другие. — Он и так слишком толст, чтобы пролезть в замочную скважину.

— Тише, тише, Добрый народ! И доброй ночи! — ответил им Гандальф, шедший последним. — У долин есть уши, а у некоторых Эльфов — слишком резвые языки. Доброй ночи!

И вот, наконец, все они приблизились к последнему убежищу и нашли его двери широко распахнутыми им навстречу.

Странное дело: о днях, прошедших приятно, и обо всех хороших событиях рассказать можно быстро, а слушать почти нечего: о том же, что переживать было неприятно и даже страшно, можно долго рассказывать и слушать. Торин со спутниками пробыли в доме Эльронда почти четырнадцать дней и никак не решались покинуть его. Бильбо с радостью остался бы здесь навсегда — даже если бы они не могли вернуть его обратно в его Хоббитову норку. И все же рассказывать об их пребывании там почти нечего.

Хозяином Дома был один из Друзей Эльфов, — из тех, чьи предки участвовали в странных событиях до начала Истории, в войнах Эльфов и первых Людей на севере со злыми Орками. В эпоху нашей повести еще жили такие Люди, в числе предков которых были и Эльфы, и Герои севера; и главою у них был Эльронд, владелец Ривенделля.

Он был красив и благороден видом, как Эльф, и силен, как воин, мудр, как кудесник, величав, как король, и Ласков, как летний день. Он выступает во многих сказаниях, но в истории Бильбо его роль была небольшой, хотя и важной, — вы увидите это, если дочитаете до конца. Его Дом был совершенством для всякого, кто любит есть, или спать, или работать, или рассказывать сказки, или петь, или просто сидеть и думать, или все это сразу. Никакое зло не могло проникнуть в эту долину.

Мне хотелось бы рассказать вам хоть что-нибудь о тех чудесных историях и песнях, которые они слушали в этом доме. Все они, и даже их пони, очень быстро отдохнули, набрались сил и бодрости. Их одежду починили; их синяки и ссадины зажили, настроение улучшилось, а надежды воскресли. Сумки у них наполнились припасами, легкими по весу, но дающими силу, чтобы пройти по горным перевалам. Их планы были улучшены добрыми советами. И так шло время до Кануна Дня Середины лета, и рано утром в этот день они должны были снова выступить в поход.

Эльронд знал все о всевозможных рунах. В этот день он присмотрелся к мечам, взятым у Троллей и сказал:

— Это не изделия Троллей. Это древние, очень древние мечи Эльфов, и они выкованы в Гондолине для борьбы с Орками. Они отняты, вероятно, у Драконов или у Орков, так как Драконы и Орки уничтожили этот город много веков назад. Вот этот меч, Торин; носит на древнем языке Гондолина имя «Оркрист», Губитель Орков; это был прославленный клинок. Вот этот, Гандальф, зовется «Гламдринг», или Гроза Врагов, и некогда его носил король Гондолина. Берегите их!

— Интересно, откуда Тролли их взяли? — произнес Торин, глядя на свой меч с новым уважением.

— Трудно сказать, — ответил Эльронд, — но можно предположить, что ваши Тролли ограбили других грабителей или набрели на остатки старых кладов где-нибудь в горном тайнике на севере. Я слышал, что после войн Карликов с Орками в опустевших подземельях Мориа еще можно найти немало забытых сокровищ.

Торин обдумывал его слова. — Я буду держать этот меч в почете, — сказал он. — Пусть ему снова доведется рубить головы Оркам!

— Ваше желание может исполниться довольно скоро, как только вы очутитесь в горах, — заметил Эльронд. — Но покажите мне вашу карту.

Он взял ее и долго рассматривал, потом покачал головой: он не очень одобрял любовь Карликов к золоту, зато ненавидел Драконов и их свирепую жестокость; и ему грустно было вспомнить разрушенный Дол, его умолкнувшие колокола и сожженные берега Быстрой реки. Луна сияла широким белым серпом. Эльронд поднял карту, и белое сияние озарило ее.

— Что это? — произнес он. — Я вижу здесь Лунные руны, рядом с обычными, гласящими: «5 футов высота двери, и трое в ряд могут войти в нее».

— Что такое Лунные руны? — возбужденно спросил Бильбо. Он любил карты, как я уже сказал вам; он любил также руны, знаки и искусно сделанные надписи, хотя у него самого почерк был тонкий, а буквы походили на пауков.

— Лунные руны — это рунические письмена, для вас невидимые, — ответил Эльронд. — По крайней мере, если вы смотрите на них прямо. Они видны, только когда сквозь них просвечивает луна; кроме того, в более хитроумных случаях луна должна быть в той же фазе и светить в тот же день, как и когда писались эти руны. Их выдумали Карлики и писали серебряными перьями, как могут подтвердить и ваши друзья. Эта надпись сделана некогда в Канун Дня Середины лета, когда луна была вот таким серпом.

— Что же здесь написано? — спросили Гандальф и Торин одновременно; обоим было слегка досадно, что первым прочел надпись Эльронд, хотя, в сущности, у них для этого не было условий, которых пришлось бы ждать еще неизвестно сколько времени.

«Будь у серого камня, когда застучит дрозд, — прочел Эльронд, — и когда солнце, заходя, в День Дьюрина, последним лучом осветит замочную скважину».

— Дьюрин! — воскликнул Торин. — Он был отцом отцов одного из двух последних племен Карликов — племени Долгобородых — и предком моего деда!

— А что это за День Дьюрина? — спросил Эльронд.

— Первый день Нового года у Карликов, — ответил Торин. — Это первый день последней луны осенью, на пороге зимы. Мы называем Днем Дьюрина тот день, когда последняя осенняя луна встречается в небе с солнцем. Но это мало нам поможет, ибо нам сейчас не под силу будет определить такой день.

— Это мы еще посмотрим, — произнес Гандальф. — Есть там еще какие-нибудь надписи?

— Нет, насколько видно при этой луне, — ответил Эльронд. Он отдал карту Торину, и они пошли к реке, где Эльфы встречали День Середины лета песнями и плясками.

Утро этого дня было такое яркое я свежее, какое только можно себе представить: в голубом небе ни облачка, и солнце блестит на воде. Отряд выехал среди прощальных песен, веселый и бодрый, и заранее зная, какой дороги держаться, чтобы перевалить через Туманные годы и попасть в Дикие страны за ними.

Глава 4. ЧЕРЕЗ ГОРЫ И ПОД ГОРАМИ

В эти горы вело множество дорог, а через них много перевалов. Но большинство дорог было обманчиво и вело в тупики или ловушки; на большинстве перевалов путников подстерегали злые силы и ужасные опасности. Карлики и Хоббит, руководимые мудрыми советами Эльронда и памятью Гандальфа, умели выбрать нужный путь к нужному перевалу.

Много дней прошло уже с тех пор, как они выкарабкались из долины и оставили Последнее Убежище далеко позади; и все еще они поднимались и поднимались. Путь был тяжелый и опасный, извилистый, одинокий и длинный. Теперь они могли оглянуться на места, покинутые ими и лежащие далеко внизу. Далеко-далеко на западе, где все сливалось в синей дымке, лежала — как знал Бильбо — его страна, где все было привычным и удобным и где он жил когда-то в своей тихой норке. Он вздрогнул. Здесь, наверху, становилось холодно, и ветер свистел среди скал. Иногда со склонов срывались камни, вокруг которых снег подтаял на полуденном солнце, и скатывались поодаль (это было удачей) или у них над головами (это было опасно). Ночи были холодными и неуютными, и они не смели петь или говорить громко, ибо это звучало зловеще, а тишина словно противилась тому, чтобы ее нарушали, — если не считать шума воды, стонов ветра и потрескивания камней.

«Внизу уже лето, — думал Бильбо, — там убирают сено и устраивают прогулки. Жатва и сбор ягод начнутся раньше, чем мы, при такой скорости, начнем спускаться по другую сторону гор». У остальных мысли были такими же мрачными, хотя, прощаясь с Эльрондом в полный надежд День Середины лета, они весело говорили о том, как перевалят через горы и будут скакать по равнинам за ними. Они думали достичь тайного входа Одинокой горы в дни первой луны августа, — «может быть, в самый День Дьюрина», говорили они. Только Гандальф покачивал головой и не сказал ничего. Карлики не ходили этим путем уже много лет, но Гандальф на нем бывал, и знал, как возросли зло и опасности в Дикой стране с тех пор, как Драконы стали теснить Людей, а Орки, разграбив подземелья Мориа, начали распространяться все шире. Даже удачные планы таких мудрых кудесников, как Гандальф, и таких добрых друзей, как Эльронд, могут оказаться нарушенными, если вы идете на опасное приключение и вступаете в Дикие страны; и Гандальф был достаточно мудрым, чтобы знать это.

Он знал, что всегда может случиться что-нибудь неожиданное, и едва смел надеяться, что они смогут благополучно перейти через эти огромные, высокие горы с одиноко торчащими вершинами, с долинами, где не было никаких правителей. Так и случилось. Все шло хорошо, пока однажды не налетела гроза, — даже не гроза, а настоящая небесная битва. Вы знаете, какими страшными бывают сильные грозы внизу, в долине, особенно когда сталкиваются две грозовых тучи. Но еще ужаснее бывает гром и молния ночью в горах, когда сталкиваются и воюют между собой бури с востока и с запада. Молнии падают на утесы, и утесы содрогаются, раскалываясь, и гром разрывает небо и долго грохочет и раскатывается в каждой пещере и расселине; и мрак наполняется оглушительным грохотом и ярким внезапным светом.

Бильбо никогда не видел и не воображал ничего подобного. Они были высоко наверху, на узкой площадке над страшным обрывом в туманную долину в глубине. Здесь они укрылись на ночь над нависшей скалой, и он лежал, закутавшись в одеяло, и дрожал с головы до ног. Выглядывая при вспышках молнии, он видел по ту сторону долины каменных великанов: они играли, перебрасываясь, каменными глыбами, ловя их и швыряя в темноту, и эти глыбы с грохотом падали среди деревьев далеко внизу или с грохотом разлетались вдребезги. Потом начался дождь с ветром, и ветер гнал дождь и град во все стороны, так что скалистый выступ совсем не защищал их. Вскоре все они промокли, а их пони, стояли, опустив головы и поджав хвосты, а некоторые тонко ржали от страха, а великаны хохотали и перекрикивались со всех сторон.

— Так не годится! — заявил Торин. — Если нас не сдует ветром, не зальет водой и не убьет молнией, то может схватить какой-нибудь великан и зашвырнуть, ради забавы, прямо в небо.

— Что же, если вы знаете место получше, ведите нас туда, — возразил Гандальф, чувствовавший себя очень мрачно и отнюдь не радовавшийся при виде великанов.

В конце концов Фили и Кили было ведено поискать убежище получше. Глаза у обоих были очень зоркие; а так как они были моложе прочих Карликов лет на пятьдесят, то такие дела поручались обычно им (когда всем было ясно, что Бильбо совершенно не годится). Нет ничего лучше поисков, если вы хотите найти что-нибудь (или как сказал Торин младшим Карликам): «Если вы поищите, вы непременно найдете что-нибудь»; но не всегда оно бывает тем, что вам нужно. Так получилось и на этот раз.

Вскоре Фили и Кили приползли обратно, хватаясь за скалы, чтобы их не снесло ветром. — Мы нашли сухую пещеру, — сказали они, — она за поворотом, недалеко отсюда; мы можем поместиться там вместе с пони.

— А вы хорошо обследовали ее? — спросил кудесник, знавший, что пещеры высоко в горах редко бывают незанятыми.

— Да, да! — ответили они, хотя всякий видел бы, что они пробыли там недолго и вернулись обратно. — Она не такая уж большая и ведет недалеко.

Это и есть самое опасное в пещерах: вы не знаете, далеко ли они уходят, или куда может вести проход за нею, или кто вас поджидает внутри. Но сейчас известие, принесенное Кили и Фили, казалось благоприятным, так что все они встали и приготовились. Ветер все дул, и гром все гремел, и идти вместе с пони было трудно. Правда, идти было недалеко, и вскоре они подошли к скале, выступившей прямо на тропу, а за нею был низкий сводчатый вход. Пони с трудом удалось втиснуть в него, хотя их сначала развьючили и расседлали. Очутившись в пещере, приятно было слушать дождь и ветер снаружи и сознавать себя в безопасности от великанов с их каменными глыбами. Но кудесник не хотел рисковать. Он засветил свой жезл, — как сделал в столовой у Бильбо, в день, казавшийся теперь таким далеким, — и при его свете они осмотрели пещеру из конца в конец.

Она была довольно обширная, но без всякой таинственности. Почва в ней была сухая, были и уютные закоулки. В одном конце нашлось место для пони; и они стояли там, очень обрадованные переменой, дымясь и пофыркивая в свои кормушки. Оин и Глоин хотели развести у входа костер, чтобы просушить платье, но Гандальф запретил. Поэтому они разложили мокрые вещи на полу и достали из мешков сухие; а тогда устроили себе постели поудобнее, закурили трубки и начали пускать дым кольцами, а Гандальф делал эти кольца разноцветными и заставлял плясать под потолком, чтобы развеселить их. Карлики принялись болтать, забыв о грозе, и рассуждали а том, что каждый из них сделает со своей долей сокровища, когда они его добудут: в данный момент это не казалось таким невозможным; и вот, один за другим, они уснули. И это был последний раз, когда они пользовались пони, поклажей и всякими мелочами, взятыми с собою.

В эту ночь присутствие Бильбо оказалось очень полезным. Он почему-то долго не мог уснуть, а когда засыпал, то видел страшные сны. Ему снилось, что трещина в стене пещеры позади него становится все шире, и ему очень страшно, но он не может ни крикнуть, ни шевельнуться, а только лежать и смотреть. Потом ему приснилось, что пол под ним проваливается, и он скользит и начинает падать — неизвестно куда.

Тут он, вздрогнув, проснулся и увидел, что его сон отчасти стал явью. В стене пещеры открылась трещина, и даже очень широкая. Он еще успел увидеть, как там исчезает хвост последнего из пони. А тогда он завопил так громко, как может вопить лишь Хоббит: для их размеров это поразительно громко.

Из трещины выскочили Орки, — огромные Орки, безобразные Орки, множество Орков. Их было по шестеро на каждого Карлика и двое — для Бильбо; и всех их мгновенно схватили и утащили в трещину. Всех — кроме Гандальфа. Вопль Бильбо не остался бесполезным. Он разбудил кудесника, и когда Орки хотели схватить его, то в пещере что-то сверкнуло, подобно молнии, запахло чем-то резким, и несколько Орков упали мертвыми.

Трещина со стуком сомкнулась, и Бильбо с Карликами очутились по ту сторону ее. Где Гандальф? Об этом ни Орки, ни сами они не имели понятия; да Орки и не задерживались, чтобы узнать, а схватили Бильбо и Карликов и потащили куда-то. Их тащили глубоко, все глубже в темноту, где могут видеть только Орки, привыкшие жить в сердце гор. Проходы здесь перекрещивались и разбегались во все стороны, но Орки хорошо знали дорогу, а дорога вела все ниже, и воздух становился все душнее. Орки были очень грубыми и щипались немилосердно, хихикали и хохотали своими страшными каменными голосами; и Бильбо чувствовал себя еще хуже, чем когда Тролль держал его за ноги. Снова и снова хотелось ему вернуться в свою уютную норку. Не в последний раз!

Еще хуже им стало, когда Орки запели грубыми, хриплыми голосами насмешливую песню, топая в такт ногами и встряхивая пленников, а потом начали подгонять их бичами, пока они не пустились бегом; и к страшной, полной угроз песне Орков приметались вопли и стоны пленников.

Их пригнали в большую пещеру, где посередине пылал яркий костер, а по стенам факелы, и где собралось множество Орков. Все они смеялись, топали ногами и хлопали в ладоши, когда Карлики и Бильбо (он был последним, ближе всех к биченосцам) вбежали, подгоняемые щелкающими бичами. Пони были уже здесь и сбились в углу; а кругом валялась сорванная с них поклажа, и Орки копошились в ней, обнюхивали, ощупывали и ссорились из-за нее.

Больно сказать, но это был последний раз, когда они видели этих превосходных лошадок, включая прехорошенького белого коня, которого Эльронд дал Гандальфу, так как его прежний конь не годился для горных тропинок. Ибо Орки едят лошадей, пони, ослов и многое другое, гораздо более ужасное и всегда бывают голодны. И сейчас пленники могли думать не о пони, а только о себе. Орки сковали каждому руки за спиной, нанизали всех на одну веревку и потащили в дальний конец пещеры, и Бильбо снова был самым последним.

В тени, на большом плоском камне, восседал огромный большеголовый Орк, а вокруг него стояла его стража, вооруженная топорами и кривыми мечами. Видите ли, Орки свирепы, жестоки и безжалостны. Они не умеют делать красивые вещи, но делают многое другое.

Они умеют рыть шахты и туннели, если захотят, и не уступают в этом самым искусным Карликам; но все они ленивы, грязны и неопрятны. Молоты, мечи, топоры, кинжалы, клещи и всякие орудия пытки, — все это они хорошо делают сами или заставляют делать пленников и рабов, вынуждая их трудиться, пока те не умрут от недостатка света и воздуха. Возможно, что именно они изобрели некоторые из машин, нарушавших спокойствие в мире, особенно хитроумные машины для истребления множества людей сразу; они всегда любили возиться с колесами, с механизмами и взрывами, но всегда старались утруждать свои руки как можно менее. Они не питают особой ненависти к Карликам, — не больше, чем ко всему живому на свете, — и в некоторых местностях дурные Карлики даже вступали с ними в союз. Но с Торином и его спутниками у них были свои счеты, — из-за войны, о которой уже упоминалось, но которая сюда не относится. И, во всяком случае, Оркам все равно, кого бы ни поймать, лишь бы это было сделано быстро, а пленники лишены возможности защищаться.

— Что это за жалкие твари? — спросил Великий Орк.

— Карлики и вот этот, — ответил один из биченосцев, дернув Бильбо за цепь так, что он упал на колени. — Мы нашли их, когда укрывались в наших вратах.

— Что вы там замышляли? — произнес Великий Орк, обращаясь к Торину. — Ничего доброго, наверное! Подсматривали за моим народом, конечно! Воры, — я бы не удивился этому! Убийцы и друзья Эльфов, разумеется! Ну! Что вы можете сказать!

— Я Торин Карлик, к вашим услугам! — ответил тот, и это была лишь пустая учтивость. — О делах, в которых вы нас подозреваете, мы не имеем никакого понятия. Мы укрылись от грозы в пещере, показавшейся нам удобной и незанятой; ничто не было от наших мыслей дальше, чем намерение помешать вашему народу в чем бы то ни было. — И это прозвучало у него почти искренне.

— Гм! — произнес Великий Орк. — Это вы так говорите! А могу ли я спросить, что вы делали в горах вообще, откуда вы шли и куда направлялись? Я хочу знать о вас все. Не скажу, что это принесет вам большую пользу, Торин Дубовый Щит, ибо я уже знаю о вашем народе слишком много; но говорите правду, или я приготовлю для вас что-нибудь особенно неприятное.

— Мы направлялись в гости к своим родичам, к племянникам и племянницам, двоюродным и троюродным братьям и прочим потомкам наших предков, живущих к востоку от этих поистине гостеприимных гор, — ответил Торин, не совсем зная, что можно сказать в этот момент, когда настоящая правда явно не годилась.

— Он лжет, о Истинно-Могучий! — возразил один из биченосцев. — Нескольких из нас поразило молнией, когда мы пригласили этих тварей опуститься с нами; все они мертвы, как камень. И он не объяснил вот этого. — Тут он протянул меч, отнятый у Торина, прекрасный меч, найденный в логове у Троллей.

Великий Орк страшно взвыл от ярости, увидев меч, а все его воины заскрежетали зубами, загремели оружием и затопали ногами. Они узнали меч сразу же. Он убил сотни Орков в свое время, когда прекрасные Эльфы Гондолина преследовали их среди холмов или сражались с ними у стен своего города. Они называли его Оркристом, Губителем Орков, но Орки звали его попросту «Кусай!» и ненавидели всякого, кто владел им.

— Убийцы, друзья Эльфов! — вскричал Великий Орк. — Режьте их! Бейте их! Кусайте! Грызите! Бросьте их в темные ямы, полные змей, и не выпускайте больше! — Он разъярился так, что вскочил со своего камня и кинулся на Торина, разинув пасть.

Но в этот самый миг все огни в пещере погасли, а костер превратился в столб сияющего синего дыма, который рванулся к потолку и осыпал Орков дождем ярких белых искр.

То, что за этим последовало, — вопли и стоны, ворчанье и рычанье, визги и проклятия, — не поддается описанию. Несколько сотен диких кошек и волков, связанных вместе и поджариваемых заживо, были бы ничем в сравнении с этим. Искры жестоко обжигали Орков, а дыма в воздухе было так много, что даже Орковы глаза ничего в нем не видели. Они спотыкались друг о друга и падали друг на друга, кусались, лягались и дрались, как бешеные.

Вдруг сверкнул меч, светившийся сам собою. Бильбо увидел, как он пронзил насквозь Великого Орка, ошеломленного общим смятением. Орк рухнул мертвым, а его воины с воплями разбежались.

Меч вернулся в ножны. — За мною, быстро! — произнес негромкий, полный ярости голос; не успел Бильбо сообразить случившееся, как уже бежал за остальными со всех ног, — все дальше по темным проходам, — а вопли Орков постепенно слабели, отдаляясь. Впереди виднелся бледный свет.

— Скорей, скорей! — произнес голос! — Они скоро снова зажгут факелы.

— Минутку, — сказал Дори, который шел как раз впереди Бильбо и был славным парнем. Он помог Хоббиту взобраться к нему на плечи, — насколько это было возможно со связанными руками, — и все они побежали, бренча цепями, спотыкаясь и падая, так как не могли помогать себе руками. Они остановились нескоро и к этому времени были, вероятно, и самом сердце горы.

Тогда Гандальф зажег свой жезл. Это действительно был Гандальф, но сейчас им некогда было спрашивать, как он очутился здесь. Он снова выхватил меч, и снова клинок сам собою засветился во мраке. Меч пылал от гнева, когда Орки были поблизости; а теперь сиял голубым огнем от радости, что сразил повелителя Орков. Ему совсем не было трудно разрубить цели, выкованные Орками, и освободить пленников, Имя этого меча было, как вы помните, Гламдринг, или Гроза Врагов, но Орки называли его «Карай» и ненавидели еще сильнее, чем Оркрист, если это возможно. Оркрист тоже был здесь, ибо Гандальф принес его с собою, вырвав из рук у пораженного ужасом воина. Гандальф подумал обо всем; и хотя он не мог сделать всего, но мог помочь друзьям в трудную минуту.

— Все ли мы здесь? — спросил он, вручив меч Торину. — Посмотрим: один — это Торин, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать.., а где же Фили и Кили? А, вот они! Двенадцать, тринадцать; а вот и Бильбо Баггинс: четырнадцать! Так, так; дело могло бы быть и хуже, но могло бы быть и гораздо лучше. Нет коней, нет провизии, неизвестно, где мы сами, а Орки гонятся за нами по пятам. Ну, вперед!

И они заспешили вперед. Гандальф был прав: далеко позади, в проходах, которые они миновали, послышался шум и крики Орков. Им пришлось поспешить еще больше, а так как бедный Бильбо не мог бежать и вполовину так быстро, — ибо нужно сказать, что Карлики, когда это понадобится, умеют мчаться с огромной скоростью, — то они поочередно тащили его на спинах.

Однако Орки бегают еще быстрее Карликов, а эти Орки знали свою дорогу лучше (так как сами прокладывали ее), да еще очень рассвирепели; поэтому, несмотря на все свои усилия, Карлики слышали их голоса все ближе и ближе. Вскоре им стал слышен даже топот ног преследователей, — множества ног, и словно за ближайшим углом. На стенах позади заиграл красный отблеск факелов, а они уже очень устали.

— Зачем, зачем я только покинул свою милую норку! — вздыхал бедный Бильбо, подпрыгивая вверх и вниз на спине у Бомбура.

— Зачем, зачем, только мы взяли этого злосчастного Хоббита искать наш клад! — вздыхал бедный толстый Бомбур, ковыляя со своей ношей и истекая потом от усилия и страха.

Тут Гандальф резко остановился, и с ним Торин. Они только что свернули за угол. — Кругом — вскричал он. — Меч наголо, Торин!

Ничего другого им не оставалось, Оркам это не понравилось. Они обогнули угол на полной скорости, я здесь им прямо в глаза сверкнули Кусай и Карай. Передние Орки уронили факелы и еще успели взвизгнуть, когда мечи обрушились на них. Те, что были позади них, завизжали еще громче и отскочили назад, сбивая с ног тех, что подбегали сзади. — Кусай и Карай! — завопили они, и тут началась сумятица, и большая часть их помчалась обратно тем же путем, каким пришла.

Довольно много времени прошло, пока они снова решились обогнуть этот угол. Карлики уже успели уйти далеко-далеко по темным подземным переходам. Поняв это, Орки потушили свои факелы и устремились в бесшумную погоню, выбрав для этого самых быстроногих, самых чутких и зорких. Они помчались в темноте быстро, как хорьки, И столь же беззвучно.

Вот почему ни Бильбо, ни Карлики, ни даже Гандальф не заметили их приближения; а их самим Оркам было видно, так как жезл Гандальфа бледно светился, чтобы им легче было находить дорогу в темноте.

И вдруг Дори, снова несший Хоббита на спине, почувствовал, что его схватили сзади, из темноты. Он вскрикнул и упал. Бильбо скатился с его плеч во мрак, сильно ударился головой о камень и потерял сознание.

Глава 5. ЗАГАДКИ В ТЕМНОТЕ

Открыв глаза, Бильбо сначала не понимал, есть ли они у него: темно было так же, как и с закрытыми глазами. Никого поблизости не было. Представьте же себе, как он испугался! Он ничего не видел, ничего не слышал, и даже не ощущал ничего, кроме каменного пола под собою.

Очень медленно он поднялся на четвереньки и стал ползком нащупывать окружающее, пока не прикоснулся к стене прохода; но ни вверху, ни внизу он не мог найти ничего, — ни признака Орков, ни следа Карликов. Голова у него кружилась, и он совсем не был уверен в том, в какую сторону они шли, когда он упал. Он попытался обдумать это, насколько мог, и полз в ту сторону довольно долго, как вдруг его рука наткнулась на маленький кружок холодного металла, лежавший на полу. Это был поворотный момент в его жизни, но он не знал этого. Он сунул кольцо в карман, почти не думая о нем; правда, в этот момент оно казалось бесполезным. Он прополз вперед еще немного, потом сел на холодный каменный пол и долгое время предавался полному отчаянию. Он вспомнил о том, как жарил яичницу с ветчиной в своей кухоньке дома, — ибо чувствовал себя так, словно ему давно уже было пора поесть; но его отчаяние от этого только увеличилось.

Он не мог сообразить, что ему делать; не мог сообразить, что произошло; почему его бросили; и почему, если его бросили, Орки не нашли его; или даже почему у него так болит голова. Но дело было в том, что он лежал очень тихо, без сознания, и ни для кого не видимый, довольно долго, да еще в очень темном углу.

Потом, наконец, он нащупал свою трубку. Она не разбилась, а это уже было кое-что. Он нащупал свой кисет, и там было немного табаку, а это было еще больше. Но потом он стал искать спички и не нашел ни одной, так что все его надежды рухнули. «Это и к лучшему», — решил он, одумавшись. Неизвестно, что может выползти из темных нор в этом ужасном месте, увидев огонек спички и учуяв запах табака. Правда, на минуту он почувствовал себя очень подавленным. Но когда он обшаривал свои карманы и ощупывал все вокруг себя в поисках спичек, то его рука натолкнулась на рукоятку меча, взятого у Троллей и с тех пор почти забытого;

Орки не заметили этого оружия, так как он носил его под одеждой.

Он обнажил меч; лезвие бледно светилось. «Значит, это тоже Эльфов клинок, — подумал он, — и Орки не очень близко отсюда, хотя и не слишком далеко».

Это отчасти успокоило его. Было просто замечательно иметь при себе клинок, выкованный в Гондолине для войны с Орками, о которой поется столько песен; и он уже заметил, что такое оружие сильно пугало Орков, напавших на них так внезапно.

«Вернуться? — подумал он. — Это ни к чему. Идти в сторону? Невозможно. Идти вперед? Только это и остается. Так пойдем же вперед!» Итак, он встал и двинулся в путь, выставив меч перед собою и прикасаясь одной рукой к стене; а сердце у него так и билось, так и замирало.

Разумеется, Бильбо был сейчас, что называется, в тисках. Но вы должны помнить, что для него эти тиски были не такими страшными, как для нас с вами. Хоббиты — народ не совеем обычный; и если норы у них уютные, с хорошей вентиляцией, совсем непохожие на подземные ходы Орков, то они все же привычны к подземным ходам больше, чем мы, и нелегко теряют под землей чувство направления, — особенно когда уже оправились после удара по голове. И они умеют двигаться беззвучно и прятаться хорошо, и поразительно быстро исцеляются от ушибов и ссадин, и у них есть запас мудрых поговорок и изречений, которых Люди либо никогда не слышали, либо давно уже забыли.

Однако, мне бы все-таки совсем не хотелось быть на месте Бильбо Баггинса. Туннель казался бесконечным. Бильбо знал только, что идет все время вниз и примерно в одном и том же направлении, несмотря на случайные повороты. Время от времени в стенах открывались боковые ходы, — это он видел при свете своего меча или нащупывал рукой. Он не обращал на них внимания и только каждый раз спешил миновать, боясь, что оттуда выскочит Орк или что-нибудь еще более страшное. Он шел все дальше и дальше, все вниз и вниз, и не слышал ни звука, кроме — иногда — летучей мыши, пролетавшей у самого уха, пока он не привык к этому звуку и не перестал его пугаться. Не знаю, сколько временя он шел так, — двигаясь против воли, не смея остановиться, все вперед и вперед, — пока, наконец, не устал, как не уставал никогда в жизни. Ему казалось, что он прошел всю дорогу завтрашнего дня и всех последующих.

Вдруг, безо всякого предупреждения, он попал ногой прямо в воду. Ух, какая эта вода была холодная! Он резко остановился, не зная, встретилась ли ему просто лужа, или подземная речка, или же он очутился у кромки большого подземного озера. Он прислушался, но услышал только звон капель, падающих с незримой кровли в невидимую воду; других звуков не было слышно.

«Значит, это прудок или озеро, а не река», — подумал он, не решаясь шагнуть в невидимую в темноте воду. Он не умел плавать, да к тому же подумал о гадких скользких тварях с выпученными, слепыми глазами, извивающихся в этой воде. В прудах и озерах в сердце гор живут странные создания: есть рыбы, чьи предки заплыли сюда кто знает сколько лет назад, и так и не выплыли обратно, и глаза у них становились все больше и больше от усилий вглядеться во тьму; есть и другие твари, еще более скользкие, чем рыбы. Даже в пещерах и проходах, вырытых Орками для себя, живут существа, им неизвестные, перебравшиеся туда извне, чтобы поселиться во мраке. Некоторые из этих пещер возникли еще до прихода Орков: те только расширили их и соединили переходами, а их первоначальные обитатели еще укрываются в холодных закоулках, но иногда выбираются оттуда и разнюхивают все вокруг.

Глубоко внизу, у темной воды, жил старый Голлум. Неизвестно, откуда он появился, чем или кем он был, — просто Голлум, черный, как сама тьма, но с большими, круглыми, бледносветящимися глазами. У него был челнок, и он бесшумно плавал на нем по озеру, — ибо это было озеро, широкое, глубокое и смертельно холодное. Голлум греб своими широкими ступнями, свесив их через борт, но не производил ни единого всплеска, своими бледными глазами он высматривал слепых рыб, которых мгновенно выхватывал из воды своими длинными пальцами. Но он любил и мясо. Орков он находил вкусными, и поймать кого-нибудь из них было для него удачей; но он старался, чтобы они не обнаружили его, и душил, нападая сзади, всякого, кто в одиночку приближался к берегу его озера. Правда, Орки бывали здесь редко, ибо чуяли, что во тьме, у самых корней горы, их подстерегает что-то страшное. Когда-то они побывали у озера, но не нашли пути дальше, и ходить сюда у них не было причин, ибо Великий Орк не посылал их. Иногда Орку приходило на мысль поесть рыбы из озера, и случалось, что ни рыбы, ни Орка не видел больше никто.

Голлум жил на скалистом островке посреди озера. Сейчас он следил издали за Бильбо своими огромными бледными глазами. Бильбо его не видел, но тот видел Хоббита и очень удавился, замечая, что это вовсе не Орк.

Голлум сел в свой челнок и оттолкнулся от островка, пока Бильбо сидел на берегу, совершенно обескураженный, не зная, что предпринять. И вдруг он услышал голос Голлума, — свистящий, шипящий шепот:

— Что это здесссь, мое сссокровище! Кажется, что-то вкусссное; мы им полакомимся, голлум ! — И, произнося слово голлум , он пренеприятно чавкал и словно что-то глотал. От этого он и получил свое имя, хотя сам себя называл только «сокровищем».

Хоббит так и подпрыгнул, услыхав этот шипящий голос и неожиданно увидев бледные, устремленные на него глаза.

— Кто ты? — спросил он, выставив меч перед собою.

— Что он такое, сссокровище? — прошептал Голлум; он всегда говорил сам с собою, так как больше говорить ему было не с кем. Сейчас он был не очень голоден, а только любопытен; иначе бы он сначала схватил, а потом стал спрашивать.

— Меня зовут Бильбо Баггинс. Я потерял Карликов, и потерял кудесника, и не знаю куда попал; да я и знать этого не хочу, хочу только выбраться отсюда.

— А что это у него в рукаххх? — спросил Голлум, поглядывая на меч, который ему совсем не нравился.

— Это меч, клинок, выкованный в Гондолине!

— Сссс! — прошипел Голлум и решил быть вежливым. — Можжет быть, мы посидим здесссь и поговорим, сокровище. Оно любит зззагадки, любит, да? — Ему хотелось показаться дружелюбным, хотя бы временно, пока он не узнает побольше о мече и о Хоббите: действительно ли он один, съедобен ли он, и достаточно ли проголодался сам Голлум. Задавать и решать загадки было единственной игрой, которую он водил с другими странными тварями, давно-давно, еще до того, как лишился своих друзей, был изгнан и ушел глубоко-глубоко в темные недра земли.

— Хорошо, — сказал Бильбо, спеша согласиться, пока он не разузнает, что это за существо, одиноко ли оно здесь, Злое ли оно или голодное, и не в дружбе ли оно с Орками.

— Спрашивай первым, — добавил он, так как не успел еще придумать загадку. И Голлум прошипел:

— «Корни его незримы,

Всех деревьев выше — вершина;

Вверх, все вверх идет, Но не растет».

— Пустяки, — сказал Бильбо. — Гора, по-моему.

— Ему так легко ответить? Оно должно поиграть с нами, сссокровище! Есссли мы спросим, и оно не ответит, мы сссъедим его. Есссли оно спросссит, и мы не ответим, мы сделаем то, чего оно хочет. Мы поможжжем ему выйти отсюда, голлум!

— Хорошо, — сказал Бильбо, не смея спорить, и чуть не вывихнул себе мозги, чтобы придумать загадки, которые спасли бы его от съедения.

— «Что это такое: 30 белых коней в красном стойле вместе живут, вместе скачут и вместе останавливаются!»

Только это он и мог придумать, ибо думал больше всего о еде. Загадка была старая, и Голлум знал ответ на нее не хуже, чем он сам.

— Пуссстяки, пуссстяки! — прошипел он. — Это зззубы, зззубы; но у нас их только шесссть. — Потом он задал свою вторую загадку:

— «Без голоса кричит,

Без крыльев, а порхает,

Без зубов кусает,

Безо рта — а ворчит».

— Минутку! — вскричал Бильбо, все еще тревожно думавший о еде. К счастью, он слыхал эту загадку и раньше, так, что сосредоточившись, нашел ответ. — Ветер, ветер, конечно! — сказал он и на радостях сам придумал кое-что. «Вот это запутает гадкую подземную тварь», связал он себе, а вслух произнес:

— «Желтое на синем видит белое на зеленом и говорит:— Похоже на меня, только, я вверху, а оно внизу».

— Сссс! — прошипел Голлум. Он находился под землей так долго, что начал уже забывать о таких вещах. Но как раз в тот миг, когда Бильбо хотел выразить свое торжество, Голлум вспомнил о давних-давних временах, когда он жил со своей бабушкой в норе, в береговом обрыве над рекой. — Сссс! — повторил он. — Солнце и ромашшшка, вот это что!

Но такие обычные надземные загадки были для него утомительными. Кроме того, они напоминали ему о днях, когда он не был столь одиноким, гадким и злым, а это было ему неприятно. Больше того: это вызвало в нем голод, так что на этот раз он постарался придумать кое-что потруднее и понеприятнее:

— «Не увидишь его, не учуешь его,

Не услышишь его, не ухватишь его;

Оно и меж звезд, оно под горами,

Оно и в каждой глубокой яме;

Идет позади и спешит вперед,

И кончит жизнь, и радость убьет».

К несчастью для Голлума, Бильбо эту загадку знал, а ответ на нее окружал его отовсюду. — Тьма! — сказал он, даже не задумавшись.

— «В беленькой бочечке два разные пива: болтаются-болтаются, никак не смешиваются».

Он сказал это, чтобы выиграть время, пока не придумает что-нибудь действительно трудное. Он думал, что эта загадка будет очень легкой. Но для Голлума она оказалась крепким орешком; он шипел, шептал и бормотал, но не находил ответа.

— Дай нам подумать, сссс! дай подумать!

— Ну? — сказал Бильбо, дав ему подумать довольно долго. — Догадался ты?

Но тут Голлум вспомнил, как обкрадывал когда-то гнезда и как потом, сидя над обрывом, учил свою бабушку высасывать…— Яйцо! — прошипел он. — Это яйцо! — И задал очередную загадку:

— «Холодное, как лед;

Не дышит, но живет;

Всегда кольчугу носит

И пьет, хоть пить не просит».

Он в свою очередь считал эту загадку очень легкой, потому что всегда думал о том, что было на нее ответом. Он просто не мог вспомнить ничего лучшего, так как был обескуражен загадкой о яйце. Теперь крепкий орешек достался Бильбо, который никогда не имел дела с водой, если мог обойтись без нее. Я думаю, что вы-то уже знаете ответ или можете сразу догадаться о нем; но вы сидите удобно у себя дома, и опасность быть съеденными не мешает вам думать. Бильбо сидел и думал; раз или два он откашлялся, но не сказал ничего. Через некоторое время Голлум начал шипеть от удовольствия себе самому: — Оно вкусссное, сссокровише? Оно сссочное, да? Оно хххрустит на зззубаххх, да? — И начал присматриваться к Бильбо из темноты.

— Минутку! — сказал Хоббит задрожав. — Я только что дал тебе долго подумать.

— Поспешшши, поспешшши! — ответил Голлум и начал выбираться из челнока на берег, готовясь схватить Бильбо. Но когда он спустил свою длинную, перепончатую ступню в воду, то оттуда выпрыгнула какая-то испуганная рыба и ударила Бильбо по ноге.

— Фу! — вскрикнул тот. — Холодное, скользкое… И тут он догадался. — Рыба, рыба! — закричал он. — Это рыба!

Голлум был очень раздосадован, а Бильбо поскорей задал ему новую загадку, так что ему пришлось вернуться в лодку и подумать.

— Безногое на одноногом, двуногое на трехногом, а четвероногое рядом.

В сущности, задавать эту загадку было несвоевременно, но Бильбо торопился. Голлуму было бы трудновато ответить на нее, если бы он услышал ее не сейчас. Но отгадать «безногое» после рыбы было нетрудно, а остальное пошло еще легче. — Рыба на столе, человек на табурете, кошка рядом, — таков был ответ, и Голлум быстро нашел его. Потом он решил, что ему пора загадать что-нибудь трудное и страшное. Потому он загадал вот такую загадку:

— «Все без пощады съедаешь ты:

Птиц и зверей, деревья, цветы;

Точишь железо, сталь поедаешь.

Твердые скалы в прах обращаешь

Здания рушишь, царей убиваешь,

Гордую гору с долиной равняешь».

Бедный Бильбо сидел в темноте и вспоминал все ужасные имена всех великанов и людоедов, о которых только слышал в сказках, но никто из них никогда не делал всего этого. Он чувствовал, что ответ здесь должен быть совсем другой и что он должен бы знать его, но не мог догадаться. Ему начало становиться страшно, а это мешает думать. Голлум решил вылезть из челнока. Он с плеском вывалился в воду и зашлепал к берегу. Бильбо увидел его приближающиеся глаза. Язык у Хоббита прирос к гортани. Ему захотелось крикнуть. «Дай мне время! Дай мне время!», но у него получился только писк:

— Время! Время!

Бильбо спасся буквально чудом, так как это и был ответ.

Голлум снова был раздосадован; на этот раз он рассердился, да игра уже и надоела ему. К тому же он успел и проголодаться. Теперь он уже не вернулся в лодку, а сел в темноте рядом с Бильбо; это очень испугало Хоббита, и мысли у него разбежались.

— Теперь один вопроссс, мое сокровище, да, да, один. Зззадай нам только один вопроссс, да, да! — прошипел Голлум.

Но Бильбо никак не мог придумать ни одного вопроса, когда это мокрое, скользкое существо сидело рядом и трогало, и тыкало его. Он то причесывался, то щипал себя, но не мог думать ни о чем.

— Вопроссс, вопроссс! — повторял Голлум.

Бильбо ущипнул себя; дал себе шлепок; схватился за меч; пошарил другой рукой в кармане. Там он нащупал кольцо, найденное им в подземном проходе и с тех пор забытое.

— Что у меня в кармане? — спросил он вслух. Он спрашивал себя самого, но Голлум принял вопрос за новую загадку и очень растерялся.

— Нечессстно, нечессстно! — зашипел он. — Это нечессстно — спрашшшивать нассс, что у него в карманаххх!

Бильбо понял, в чем дело, но ему не оставалось ничего другого, как ухватиться за свой вопрос. — Что у меня в кармане? — повторил он громче.

— Сссс! — прошипел Голлум. — Пусссть оно дассст нам отгадать трижжжды, сссокровище, — трижжжды!

— Согласен. Отгадывай! — сказал Бильбо.

— Руки! — проскрипел Голлум.

— Неверно, — возразил Бильбо, к счастью, успевший вынуть руки из карманов. — Отгадывай снова!

— Сссс! — снова прошипел Голлум, обескураженный как никогда. Он подумал обо всех тех мелочах, что были в карманах у него самого: рыбьи кости, зубы Орков, мокрые ракушки, обрывок нетопырьего крыла, осколок камня, чтобы точить себе клыки, и прочие гадости. Он попытался вспомнить, что бывает в карманах у других.

— Ножик! — сказал он, наконец.

— Неверно, — возразил Бильбо, потерявший свой ножик некоторое время назад. — Угадывай в последний раз.

Теперь Голлуму пришлось гораздо хуже, чем когда Бильбо задал ему загадку о яйце. Он шипел, бормотал и раскачивался взад-вперед, притопывая ногой оземь, ерзал и вертелся на месте; но он никак не решился использовать свою третью догадку.

— Ну, говори же! — произнес Бильбо. — Я жду. — Он старался, чтобы это прозвучало бодро и весело, но совсем не представлял себе, чем кончится эта игра, когда Голлум отгадает или не отгадает ответ.

— Пора, — произнес он.

— Веревочка или ничего! — взвизгнул Голлум, хотя это было уже нечестно — высказывать две догадки сразу.

— Ни то, ни другое! — вскричал Бильбо с огромным облегчением и тотчас же вскочил, прислонился спиной к ближайшей стене и выставил свой меч. Он знал, конечно, что игра в загадки — это игра древняя и священная и что даже самые злобные существа не смеют в ней обманывать. Но он чувствовал, что не может доверять никаким обещаниям этой скользкой твари. Он стремился под любым предлогом вырваться отсюда. И, говоря откровенно, — его последний вопрос, если судить по древним законам, не был настоящей загадкой.

Но так или иначе, Голлум еще не нападал на него. Он видел меч в руке у Бильбо и сидел неподвижно, дрожа, и шепча что-то. В конце концов Хоббиту надоело ждать.

— Ну? — сказал он. — Как с твоим обещанием? Я хочу уйти отсюда. Ты обещал мне помочь.

— Мы сссказззали это, да? Вывесссти гадкого маленького Баггинса отсссюда, вывесссти, да, да! Ну, а что же у него в карманаххх? Не веревочка, но и не ничего. О, нет, голлум!

— Не твое дело! — возразил Бильбо. — Что обещано, то обещано.

— Сссердитое оно, нетерпеливое, сссокровище! — прошипел Голлум. — Но пусссть оно подожжждет. Мы не можжжем идти так сразззу; мы должны пойти и взззять кое-что, да, да, — кое-что нужжжное.

— Ну, так поскорее — сказал Бильбо, обрадованный мыслью о том, что Голлум уйдет. Он думал, что это только отговорка, чтобы не вернуться больше. О чем мог говорить Голлум? Какие «нужные вещи» были у него на этом мрачном озере? Но он ошибался: Голлум намерен был вернуться. Голлум был голоден и зол; и у этой жалкой, злобной твари уже был готов некий план.

Недалеко отсюда был его островок, о котором Бильбо не знал ничего, а на островке — тайник, где он хранил кое-какие непонятные, разрозненные предметы, и в том числе один очень красивый и чудесный: кольцо, драгоценное золотое кольцо.

— Подарок в день рождения! — прошептал он про себя, как шептал часто во мраке бесконечных дней. — Вот что нам нужжжно сейчас, вот что, да, да!

Кольцо ему было нужно потому, что оно было волшебное: кто надевал его на палец, тот становился невидимым, и его можно было обнаружить только при ярком солнце, только по тени, а она была слабая и смутная.

— Мой подарок! Я получил его ко дню рождения, сссокровище! — Так он всегда говорил себе. Но кто знает, какими путями завладел Голлум этим подарком, давным-давно, в те дни, когда такие кольца еще встречались в мире? Быть может, этого бы не сказал даже сам Властелин этих колец. Голлум сначала носил свое кольцо на пальце, пока оно не утомило его; потом стал держать в кармане, пока оно не стало раздражать его; потом стал прятать в расщелине среди скал на своем островке и часто возвращался, чтобы полюбоваться им. А иногда он снова надевал его, — когда больше не мог переносить разлуку с ним или когда был очень-очень голоден, а рыба ему надоедала. Тогда он прокрадывался по темным проходам в поисках какого-нибудь отсталого Орка. Он отваживался проникать даже туда, где горели факелы, от которых глаза у него болезненно щурились; ибо он был в безопасности. О, да в безопасности! Никто не мог его увидеть, никто не мог его заметить, пока его пальцы не смыкались у них на горле. Всего несколько часов назад он надевал его и тогда поймал детеныша Орка. Ох, как визжала его добыча! У него еще оставалась пара косточек, чтобы погрызть, но ему хотелось чего-нибудь посочнее.

— Безопасссно, да! — прошипел он себе. — Оно не увидит нассс, нет, нет! Не увидит, и его меч не повредит нам, да, да!

Вот что было в его злобных мыслях, когда он вдруг отстранился от Бильбо, прыгнул в лодку и отплыл в темноту. Бильбо думал, что больше не увидит его. Но все же он ждал, ибо не представлял себе, как сможет найти дорогу один.

Но вдруг он услышал вопль, от которого у него мурашки пошли по коже. Голлум стонал и проклинал где-то в темноте, — судя по звуку, не очень далеко. Он был на своем островке, шарил там и сям, искал я смотрел, но напрасно.

— Где оно? Где оно? — услышал Бильбо его стоны. — Пропало, пропало, мое сссокровище! Побей нассс и разрази нассс, оно пропало!

— В чем дело? — окликнул Бильбо. — Что ты потерял?

— Пусссть он не спрашивает! — взвизгнул, Голлум. — Не его дело, нет, нет, голлум ! Потерялось, голлум ,голлум ,голлум !

— Я тоже! — крикнул Бильбо, — и я хочу найтись. И я выиграл, и ты обещал. Так что иди сюда! Иди и помоги мне выбраться, а тогда ищи свою пропажу. — Хотя голос у Голлума звучал очень отчаянно, но Бильбо не мог найти жалости у себя в сердце, и ему казалось, что если Голлуму нужно что-то, то оно едва ли может быть чем-нибудь добрым. — Иди сюда! — крикнул он снова.

— Нет, нет, сссокровище! — ответил Голлум. — Мы должны найти его, оно потерялось!

— Но ты не ответил на мой последний вопрос, и ты обещал, — настаивал Бильбо.

— Не ответил, — повторил Голлум. И вдруг во тьме раздалось его громкое шипение. — Что у него в карманаххх? Скажи! Пусссть оно ссскажет сссначала!

Насколько Бильбо знал, у него не было особых причин не говорить, Голлум догадался быстрее, чем он; то и понятно, ибо Голлум всегда думал только об этой вещи и всегда боялся лишиться ее. Но Бильбо был раздосадован задержкой. В конце концов, он выиграл, в довольно честно, и в очень трудных условиях.

— Отвечает тот, кого спросили, а не тот, кто спрашивает, — сказал он.

— Но вопроссс был нечестный, — возразил Голлум. — Не зззагадка, нет, нет!

— Ну, если дело только в вопросе, — сказал Бильбо, — то спрошу первым. Что ты потерял? Скажи мне!

— Что у него в карманаххх? — Шипящий голос прозвучал громче и резче, и, взглянув в темноту, Бильбо, к своему ужасу, увидел две устремленных на него светящихся точки. Подозрение в мозгу у Голлума становилось все сильнее, и глаза у него разгорались бледным пламенем.

— Что ты потерял? — настаивал Бильбо.

Глаза у Голлума превратились в зеленые огни и быстро приближались. Голлум снова был в челноке и бешено греб к берегу; и так велики были в нем подозрения и ярость, что меч больше не мог испугать его.

Бильбо не мог понять, на что так разгневалась эта жалкая тварь, но увидел, что ему приходит конец и что Голлум хочет непременно убить его. В последний момент он повернулся и стремглав кинулся вниз по темному проходу, приведшему его сюда; он старался держаться поближе к левой стене и прикасаться к ней рукою.

— Что у него в карманаххх? — раздалось позади него громкое шипенье, и Голлум с плеском выскочил из челнока. «Интересно, что же у меня там?» подумал Хоббит, задыхаясь и спотыкаясь на бегу. Он сунул левую руку в карман. Кольцо показалось ему очень холодным, когда само наделось ему на палец.

Шипенье раздавалось совсем близко. Он обернулся и увидел глаза Голлума, как яркие зеленые огни, мчащиеся вниз по склону. В ужасе он попытался побежать быстрее, но споткнулся о какую-то неровность на полу и растянулся во весь рост, и его меч оказался под ним.

В одно мгновение Голлум нагнал его. Но раньше, чем Бильбо успел перевести дух, вскочить или взмахнуть мечом, Голлум пробежал мимо, не заметив его, и только бранился и плевался.

Что бы это значило? Голлум видел в темноте хорошо. Бильбо, даже глядя ему вслед, различал блеск его бледно светящихся глаз. Он с трудом поднялся, вложил меч в ножны (клинок снова слабо светился) и очень осторожно пошел следом за Голлумом. Ничего другого ему не оставалось. Возвращаться к подземному озеру было незачем. Может быть, если он последует за Голлумом, тот невольно покажет ему какой-нибудь путь наружу.

— Проклятье ему! проклятье! — шипел Голлум. — Проклятье Баггинсу! Что у него в карманаххх? О, мы поняли, мы поняли, да, да! Он нашшшел его, оно у него! Мой подарок!

Бильбо навострил уши. Он и сам начал, наконец, догадываться. Он заспешил еще немного, чтобы подобраться поближе к Голлуму, который продолжал идти быстро, не оборачиваясь и только поворачивая голову вправо и влево: Бильбо видел это по отсветам на стенах.

— Мой подарок! Ко дню рожжждения! Проклятье! Как мы потеряли его, сссокровище? Да, да. Когда мы были здесссь недавно, когда задушшшили этого визгуна, да, да! Оно потерялосссь, после всех этих долгиххх лет! Ушло, голлум !

Неожиданно Голлум сел и заплакал: это были страшные свистящие и булькающие звуки. Бильбо остановился и распластался на стене прохода. Через некоторое время Голлум перестал плакать и заговорил. Он словно спорил сам с собою.

— Незачем возвращаться сюда иссскать, нет, нет. Мы не помним всеххх мессст, где были. И это не нужжжно. Оно в карманаххх у Баггинссса, гадкий воришшшка нашшшел его, да, да.

— Это догадка, сссокровище, только догадка. Мы не можжжем знать, пока не найдем и не задушшим его. Но оно не зззнает, что может сделать подарок, нет? Оно просссто держит его в кармане. Оно не зззнает и не можжжет уйти далеко. Оно сссамо потерялось, да, да. Оно не зззнает дороги отсссюда. Оно сссамо так сказззало.

— Оно сказззало, да; но оно хххитрое. Оно не говорит того, что думает. Оно не сссказало, что у него в карманаххх. Оно зззнает. Зззнает путь отсссюда, должно зззнать. Оно побежало к нижнему выходу. Это так, да, да!

— А там его поймают Орки. Оно не пройдет там, сссокровище!

— Сссс! сссс! Орки! Да, но есссли нашшш подарок у него, то Орки найдут его, голлум ! Найдут и узззнают, что он может делать. Мы не будем больше в безззопасссности, нет, никогда! Орк наденет его на палец, и никто не увидит его. Он станет невидимкой. Дажжже наши оссстрые глаза его не увидят; а он сможжжет пробраться сссюда и схххватить нассс, голлум, голлум !

— Так довольно ссслов, сссокровище, и поспешшшим. Если Баггинссс пошшшел туда, мы пойдем посмотреть. Это недалеко, Ссскорее!

Голлум вскочил и быстрым шагом заспешил куда-то. Бильбо заторопился за ним вслед, все еще осторожно, хотя теперь боялся больше всего споткнуться и с шумом упасть. В мыслях у него был вихрь из страхов, надежд и изумления, Очевидно, найденное им кольцо было непростое; оно делало своего носителя невидимым! Хоббит, правда, слыхал о таких кольцах, но только в сказках; и ему трудно было поверить, что он действительно нашел что-то подобное. Однако, это было так: Голлум, сверкая глазами, прошел совсем близко, не видя его.

Так они и шли! Голлум — шлепая впереди, шипя и бранясь; Бильбо — следом за ним, так бесшумно, как умеют двигаться только Хоббиты. Вскоре они достигли тех мест, где — как заметил, спускаясь, Бильбо — справа и слева открывались боковые проходы. Голлум тотчас же начал считать их.

— Один справа, да. Один слева, да. Два справа, да, да. Два слева, да, да, — И так далее.

По мере отсчитывания он шел все медленнее, начал дрожать и всхлипывать, так как его озеро оставалось все дальше позади, и он начинал бояться. Орки могли быть близко, а кольцо он потерял. Наконец, он остановился у последнего отверстия слева.

— Семь справа, так! Шесть слева, так! — прошептал он. — Вот он. Вот путь к нижнему выходу. Вот он.

Он заглянул туда и отпрянул. — Но нам нельзззя туда, сссокровище, нет, нельзззя! Там Орки. Много Орков. Мы чуем иххх. Сссс!

— Что нам делать? Проклятье на ниххх! Мы подождем здесссь, да, да. Подождем и посссмотрим.

Итак, это был тупик. Голлум привел Бильбо к выходу наружу, но выйти Бильбо не мог! Голлум сел, сгорбившись, прямо в устье прохода, и глаза у него светились холодным светом, когда он покачивал своей большой головой почти между колен.

Бильбо отполз от стены тихо, как мышь; но Голлум тотчас же замер и стал принюхиваться, и глаза у него позеленели. Он зашипел тихо, но угрожающе. Он не видел Хоббита, но весь насторожился: долгая жизнь во мраке обострила у него слух и обоняние. Он пригнулся, распластав ладони по полу, вытянув шею, почти прикасаясь носом к камню. Хоть он был лишь черной тенью в отсвете своих собственных глаз, но Бильбо чувствовал, что он весь напрягся, как вытянутая тетива.

Хоббит затаил дыхание и тоже замер. Он был в отчаянии. Он должен был уйти, уйти из этой страшной темноты, пока у него есть силы. Он должен бороться. Должен пронзить мечом эту скользкую тварь, выколоть ей глаза, убить ее… Она ведь хотела убить его… Но нет, так бороться нечестно. Он невидим, и у Голлума нет меча. В сущности Голлум не угрожал ему, не пытался напасть. И он жалок, одинок, затерян… В сердце у Бильбо вспыхнуло внезапное понимание, жалость, смешанная с ужасом; мелькнуло, словно видение бесконечных, неразличимых между собою дней без света и без надежды, где есть только жесткий камень, холодная рыба, подкрадывание и шепот. Все эти мысли пронеслись в нем за долю секунды. Он затрепетал. И тут, совершенно неожиданно для себя, словно подброшенный новой силой и решимостью, он прыгнул.

Прыжок был не то что большой, но вслепую. Бильбо пронесся над самой головой у Голлума, на семь футов вперед и на три — в высоту, даже не зная, что чуть не раскроил себе череп о низкие своды.

Голлум рванулся назад и хотел схватить Хоббита в воздухе, но не успел: руки у него схватили только воздух, а Бильбо, приземлившись прямо на свои крепкие ноги, помчался по новому проходу вниз. Он не оборачивался, чтобы взглянуть, что делает Голлум. Шипенье и проклятья слышались сначала совсем близко за ним, потом прекратились. И вдруг раздался вопль ненависти и отчаяния, от которого кровь застыла у него в жилах. Голлум был побежден. Он не смел идти дальше. Он лишился всего: и своей добычи, и того, что было ему всего дороже в мире, — своего сокровища. От его вопля душа у Бильбо ушла в пятки, но он не остановился. И слабый, как эхо, но злобный, донесся до него голос:

— Вор, вор, вор! Баггинссс! Он наш враг, враг навеки!

Наступило безмолвие. Но оно тоже показалось Хоббиту угрожающим. «Если Орки так близко, что он учуял их, — подумалось ему, — то они слышали и его вопли. Осторожней теперь, иначе новый проход приведет к чему-нибудь похуже».

Этот проход был узкий, низкий, грубо высеченный в камне. Хоббиту он был как раз по росту, хотя Бильбо и сбил себе пальцы на ногах, спотыкаясь во тьме на неровностях пола; но для Орков он должен быть низковатым. Правда, они уже привыкли к такому положению и умеют довольно быстро ходить, низко наклоняясь и почти задевая руками о землю; но Бильбо не знал об этом, а потому спешил вперед, не боясь встретиться с ними.

Вскоре проход пошел кверху, сначала отлого, потом все круче. Это заставило Бильбо сбавить скорость. Но потом подъем прекратился, проход свернул в сторону и снова пошел вниз, и в конце короткого спуска он увидел свет, пробивающийся из-за другого поворота. Не красный отблеск, как от костра или факела, а обыкновенный дневной свет, только бледный. Тогда он побежал со всех ног, обогнул угол и вдруг очутился на открытом месте, где свет после темноты показался ему ослепительно ярким. На самом же деле свет только просачивался сквозь неплотно прикрытую каменную дверь.

Бильбо замигал ослепленный, и тут же увидел Орков, — Орков в полном вооружении, с обнаженными мечами, сидевших на пороге, сторожа дверь и проход, ведущий к ней! Они заметили Хоббита раньше, чем он увидел их. Да, они его увидели! Было ли это случайностью или последней хитростью кольца, прежде чем оно признало нового владельца, но на пальце у Бильбо его не было. Завизжав от радости, Орки ринулись к нему.

Мгновенный ужас и ощущение потери, словно отголосок отчаяния Голлума, обрушились на Бильбо; забывая даже о своем мече, он сунул руки в карманы. Кольцо было в левом кармане. Снова оно наделось ему на палец. Орки остановились, как вкопанные: он исчез для них. А тогда они завизжали снова, так же громко, но уже не так радостно.

— Где он? — закричали они.

— Вернитесь в проход! — крикнул кто-то.

— Сюда! — кричали одни. — Туда! — вопили другие.

— Охраняйте дверь! — прогремел их начальник.

Зазвучали рога, загремело оружие, залязгали мечи. Орки сыпали проклятьями, бегали во все стороны, сбивая друг друга с ног и разъяряясь все больше. Было много крику, толкотни и сумятицы.

Бильбо был перепуган насмерть, но у него хватило соображения, чтобы понять происходящее и заползти за большой бочонок с пивом для Орков-стражей; там он оказался в безопасности, и никто не мог наткнуться на него, растоптать или поймать ощупью.

— Я должен попасть к двери, и должен попасть к двери! — твердил он себе, но еще долго не отваживался на это. А тогда началась словно какая-то чудовищная игра в жмурки. Кругом было полно суетившихся Орков, и бедному Хоббиту пришлось метаться то туда, то сюда, натыкаясь то на того, то на другого из них, ползти на четвереньках, пробираться под ногами; но в конце концов он вскочил и бросился к двери.

Она была еще приоткрыта, но кто-то уже почти захлопнул ее. Бильбо попытался открыть ее, но напрасно. Тогда он попытался протиснуться в оставшуюся щель — и застрял! Это было ужасно! Его пуговицы заклинились между ребром двери и притолокой. Он мог выглянуть наружу: несколько ступенек сбегали от двери вниз, в узкую лощину между высокими холмами; солнце вышло из-за тучки и ярко освещало дверь снаружи, — а он не мог вырваться…

И вдруг кто-то из Орков снаружи крикнул: — На двери чья-то тень! Здесь кто-то есть!

Сердце у Бильбо упало. Он отчаянно рванулся, и его пуговицы брызнули во все стороны. Он вырвался наружу, изорвав себе куртку и жилет, и одним скачком слетел по ступенькам, пока изумленные Орки подбирали на пороге его красивые медные пуговицы.

Правда, вскоре они погнались за ним, крича, пыхтя и прыгая среди деревьев. Но они не любят солнце, от которого ноги у них начинают дрожать, а головы — кружиться. Они не могли видеть Бильбо с кольцом на пальце, бегущего быстро и бесшумно, и все время в тени; поэтому они быстро прекратили погоню и, ворча и ругаясь, вернулись на свой пост у двери. Таким образом Бильбо ускользнул от них.

Глава 6. ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Бильбо ускользнул от Орков, но не знал, где очутился сам. Он потерял капюшон, плащ, провизию, лошадку, пуговицы и друзей. Он брёл и брел, пока солнце не начало клониться к закату — за горным хребтом! Тень от гор упала на его тропу, и он обернулся. Потом он поглядел вперед и увидел уступы и склоны, спускающиеся к равнинам, иногда проглядывающим между деревьями,

— Вот так-так! — вскричал он. — Кажется, я все-таки попал на другую сторону Туманных гор, прямо к границам Диких стран за ними! Где же, о, где же могут быть Гандальф и Карлики? Надеюсь только, что они не остались позади, во власти Орков.

Он продолжал идти, — из маленькой лощины наверх, потом через ее край, вниз по склонам за нею; но все это время его мучила одна неприятная мысль. Он размышлял над тем, не должен ли он теперь, обладая волшебным кольцом, вернуться в ужасные, ужасные подземные ходы и искать своих друзей. Он только что решил, что действительно должен вернуться, — и чувствовал себя при этом неважно, — когда услышал вдруг голоса.

Он остановился и прислушался. Голоса были непохожими на Орков; поэтому он стал осторожно подкрадываться к ним. Каменистая тропка спускалась извилисто вниз, и по одну ее сторону была скалистая стена, по другую тянулся длинный склон, местами прорезанный узкими лощинками, заросшими кустарниками. Голоса слышались из одной такой лощинки.

Он подкрался еще ближе и вдруг увидел голову в красном капюшоне, выглядывающую меж двух больших валунов: это был Балин, дозорный, Бильбо готов был захлопать в ладоши и закричать от радости, но сдержался. Но еще не снимал кольца, опасаясь встретить что-нибудь неожиданное и неприятное; и он увидел, что Балин смотрит прямо на него, но его не замечает.

«Дай-ка я удивлю их», подумал Хоббит, прокрадываясь в кустах у края лощинки. Гандальф препирался там с Карликами. Они обсуждали все случившееся с ними в подземельях и спорили о том, что должны делать теперь. Карлики ворчали, а Гандальф доказывал, что они не могут продолжать путь, оставив Бильбо в руках у Орков и не попытавшись спасти его, не попытавшись даже узнать, жив ли он.

— В конце концов, он мой друг, — говорил кудесник, — и он славный малый. Я чувствую себя ответственным за него. Напрасно вы его потеряли!

Карлики желали знать, зачем Бильбо вообще отправился с ними и почему он не держался вместе с друзьями, а отстал, и почему Гандальф не выбрал кого-нибудь порассудительнее. — От него пока что больше хлопот, чем пользы, — говорили они. — Если мы должны возвращаться за ним в эти гнусные подземелья, то лучше ему там и оставаться.

Гандальф возразил гневно: — Взял его я, а я никогда не беру ничего ненужного. Или вы поможете мне искать его, или я пойду сам и оставлю вас выпутываться, как знаете. Если мы найдем его, вы еще поблагодарите меня за это. И зачем только вам понадобилось уронить его, Дори?

— Вы бы тоже уронили его, — возразил Дори, — если бы Орки из темноты вдруг схватили Вас за лодыжки и дернули, да еще ткнули бы вас в спину.

— Тогда почему вы не подхватили его снова?

— Ох, батюшки! И вы еще спрашиваете? Когда там была такая неразбериха, все в темноте сбивали друг друга с ног, и каждый дрался сколько сил хватало? Да вы сами чуть не снесли мне голову мечом, а Торин тыкал своим во все стороны. А потом вы сотворили одну, из ваших ярких вспышек, и мы увидели, что Орки с визгом удирают. Вы крикнули: «Все за мной», и все помчались. Мы так и думали, что все. Пересчитываться, вы сами знаете, было некогда, пока мы не проскочили мимо стражи, потом в дверь, потом не скатились кубарем сюда. И вот мы очутились здесь, — без вора, чтоб ему!..

— А вор — вот он! — произнес Бильбо, выйдя прямо посреди них и сняв кольцо.

Ну, и подпрыгнули же они при этом! Потом завопили от изумления и восторга. Гандальф удивился не меньше любого из них, но обрадовался, как никто. Он окликнул Балина и высказал ему все, что думает о дозорном, у которого всякий может пройти незамеченным прямо под носом. Разумеется, репутация Бильбо сильно возросла в глазах у Карликов. Если они до сих пор сомневались в том, что он первоклассный вор, — несмотря на заверения Гандальфа, — то теперь все сомнения исчезли. Больше всех был озадачен Балин; но все говорили, что Бильбо перехитрил их всех.

Что же до Бильбо, то он наслаждался их похвалами и посмеивался про себя, но не сказал о кольце ни слова; а когда его спросили, как он сделал это, он ответил: — О, попросту подкрался, знаете ли, — осторожно и бесшумно.

— Ну, а у меня до сих пор даже мышь не могла прокрасться так осторожно и бесшумно, чтобы я не заметил ее, — произнес Балин, — и я снимаю колпак перед вами! — Так он и сделал.

— Балин, к вашим услугам, — сказал он, кланяясь.

— Баггинс, ваш слуга, — ответил Бильбо.

Потом они захотели узнать о его приключениях после того, как он потерялся, и он сел и рассказал все — кроме того, что касалось кольца («Не сейчас», подумал он); а они заинтересовались игрой в загадки и дрожали особенно при его описании Голлума.

— А потом я не смог больше придумать никаких загадок, когда он сидел рядом, — закончил Бильбо, — так что спросил просто: «Что у меня в кармане?» И он не смог угадать за три раза. И я сказал: «Ну, что же с твоим обещанием? Помоги мне выйти отсюда». Но он кинулся, чтобы убить меня, а я побежал и упал, и он не нашел меня в темноте. А потом я пошел за ним следом, потому что слышал, как он говорит сам с собою. Он думал, что я знаю дорогу, и пошел прямо туда. И он сел в проходе, так что я не мог обойти его. Поэтому я перепрыгнул через него и убежал, и прибежал к выходу.

— А стража? — спросил кто-то. — Разве там никого не было?

— О, конечно, были! и даже много, но я ускользнул от всех. Я застрял в двери, которая открывалась лишь чуточку, и потерял все пуговицы. — Он с грустью оглядел свою изорванную одежду. — Но все-таки я протиснулся — и вот я здесь?

Карлики глядели на него с новым удивлением, а он рассказывал о том, как ускользнул от стражей и как перепрыгнул через Голлума и как протискивался в дверь, славно в этом не было ничего особенного.

— Что я вам говорил! — произнес со смехом Гандальф. — В нем есть больше, чем можно подумать.

Он как-то странно взглянул на Бильбо из-под своих кустистых бровей, и Хоббиту подумалось, уж не угадал ли он и то, о чем Бильбо умолчал в своем рассказе.

Потом он и сам начал расспрашивать, потому что если Гандальф уже объяснял все Карликам, то Бильбо этого не слышал. Ему хотелось знать, каким образом кудесник вывел всех и где они теперь очутились.

Кудесник, правду сказать, ничего не имел против того, чтобы рассказывать о своих подвигах по нескольку раз; поэтому он охотно рассказал Бильбо, что они с Эльрондом хорошо знали о злых Орках в этой части гор. Но главные ворота выходили в другое ущелье, где идти им было легче, так что Орки часто хватали людей, вынужденных заночевать там поблизости, очевидно, люди перестали там ходить, и Оркам пришлось недавно открыть другой вход на том перевале, где проходили Карлики, так как до сих пор он считался безопасным.

— Я посмотрю, не найдется ли какой-нибудь порядочный великан, который опять закрыл бы его, — сказал Гандальф, — а то скоро в горы вовсе нельзя будет ходить.

Едва услышав вопль Бильбо в пещере, он понял, что произошло. Во вспышке, убившей Орков, когда они хотели схватить его, он проскользнул в трещину как раз тогда, когда она смыкалась. Он последовал за похитителями и пленниками в большой зал и там пустил в ход самое лучшее колдовство, какое только мог придумать.

— Щекотливое было дело, — добавил он. — Здесь надо было пройти по ниточке.

Правда, он специально обучался колдовству с огнем и светом, и недаром Бильбо никогда не мог забыть волшебные фейерверки у Старика Тука, в праздник Кануна Дня Середины лета. Остальное мы знаем, — кроме того, что Гандальф хорошо знал нижний вход, тот самый, где Бильбо потерял свои пуговицы. Впрочем о нем знали все, кому была знакома эта часть гор; но только кудесник мог бы не потерять направления в подземельях и вывести их туда, куда нужно.

— Они сделали эту дверь уже давно, — сказал он, — отчасти для того, чтобы убегать, если понадобится, отчасти как выход в соседние страны, куда они ходят ночью и причиняют немало вреда. Они всегда охраняют ее, и никому еще не удавалось завладеть ею. А теперь они будут охранять ее вдвое усерднее. — Он засмеялся.

Остальные тоже засмеялись. Конечно, они потеряли многое, но зато убили Великого Орка и многих других, а сами все спаслись, так что вполне могли считать себя в выигрыше.

Но кудесник призвал их к рассудку. — Мы немного отдохнули, так что должны немедленно идти, — сказал он. — Орки бросятся в погоню за нами, едва настанет ночь, а сейчас солнце уже идет к закату. Они могут учуять наши следы через много часов после того, как мы прошли. До темноты нам нужно уйти на мили отсюда. Если небо будет ясное, будет светить луна, то — удачно. Правда, Оркам она мало мешает, но нам будет виднее, куда идти.

— О, да! — сказал он в ответ на расспросы Хоббита. — Вы потеряли счет времени, пока были в подземельях. Сегодня четверг, а нас захватили в понедельник вечером или во вторник утром. Мы прошли много миль и были в самом сердце горы, и вышли на другую сторону — кратчайшим путем. Но мы оказались не там, где были бы, если бы миновали перевал; мы ушли чересчур далеко на север, и нам предстоит путь по довольно неуютной местности. И мы находимся довольно высоко. Идемте же!

— Я ужасно проголодался! — простонал Бильбо, вдруг сообразив, что не ел ничего с вечера накануне позавчерашнего дня. Подумайте только, что это значит для Хоббита! В животе у него было совсем пусто, а ноги дрожали, — особенно теперь, когда его возбуждение улеглось.

— Ничего не поделаешь, — ответил Гандальф. — Разве только вы захотите вернуться к Оркам и вежливо попросить их вернуть вам пони вместе с багажом.

— Нет, уж, спасибо! — воскликнул Бильбо.

— Ну, что ж, тогда нам остается только подтянуть пояса и идти, — иначе нас всех зажарят на ужин, а это гораздо хуже, чем остаться без ужина самим.

По пути Бильбо высматривал повсюду что-нибудь съедобное; но черника еще только цвела, а орехов не было, и не было даже ягод боярышника. Он нашел немного щавеля, и напился из горного ручейка, пересекавшего тропу, и съел три ягоды земляники, которые нашел на берегу, но от всего этого было мало пользы.

Они все шли и шли. Тропинка исчезла. Исчезли кусты и высокие травы меж каменных глыб, и объеденные кроликами лужайки, и тмин, и папоротник, и майоран, и желтые ромашки; и они очутились на краю обширного, крутого, усеянного камнями склона, оставшегося после оползня. Когда они начали спускаться, то из-под ног у них посыпались щебень и мелкие камешки; потом начали скатываться камни покрупнее, сбивая с места другие; потом поскакали крупные глыбы, поднимая пыль и шум. Вскоре весь склон, выше и ниже них, словно ожил, и они заскользили вниз, сгрудившись вместе, в шуме, стуке и треске камней.

Спасли их деревья, росшие внизу. Они съехали на опушку сосновой рощицы, словно поднявшейся по склону из темноты лесов, что росли глубоко в долине. Некоторые схватились за стволы и нижние ветви, другие (в том числе и Бильбо) укрылись от гибельного обвала за деревьями. Вскоре опасность миновала, обвал прекратился, и слышались только слабые удары, когда самые крупные из сорвавшихся глыб подскакивали и падали среди корней и валежника далеко внизу.

— Ну вот! нам повезло, — сказал Гандальф. — И даже Оркам, если они погонятся за нами, трудно будет опуститься здесь без шума.

— Конечно, — ворчливо отозвался Бомбур, — зато им будет нетрудно обрушить камни сверху нам на головы. — Карликам (и Бильбо) было отнюдь не весело, и они потирали ушибы и ссадины у себя на ногах.

— Чепуха! Здесь мы свернем в сторону, подальше от обвала. И поскорее! Взгляните на солнце!

Оно уже скрывалось за горами. Тени кругом росли, хотя сквозь деревья и над вершинами зарослей виднелась освещенная солнцем равнина вдали. Теперь они ковыляли как можно быстрее, вниз по извилистой тропе, ведшей к югу по отлогому склону среди сосен. Иногда им приходилось пробираться сквозь заросли папоротника, поднимавшего свои вырезные листья у них над головой; иногда они беззвучно скользили по ковру из сосновой хвои; и все время лесной мрак сгущался, и Лесное безмолвие становилось глубже. В этот вечер не было ни ветерка, чтоб зашелестеть ветвями деревьев.

— Неужели нам нужно идти еще дальше? — спросил Бильбо, когда стало так темно, что он видел только белую бороду Торина рядом с собою, и так тихо, что дыханье Карликов казалось громким шумом. — Ноги у меня уже разбиты и болят, а желудок болтается, как пустой мешок.

— Еще немного, — сказал Гандальф.

Минуты тянулись, как годы; и вот они вышли вдруг на свободное место, где не было никаких деревьев. Луна была уже высоко и освещала эту поляну. Почему-то поляна совсем не показалась им хорошим местом, хотя ничего плохого на ней не было видно.

Вдруг вдали, за холмами, послышался длительный вой, от которого сразу становилось холодно. Ему ответил другой, правее и гораздо ближе; потом еще один, слева и еще ближе.

В тех краях, где всегда жил Бильбо Баггинс, волков не было, но этот звук он знал. Такие завывания часто описывались в сказках и повестях. Один из его родичей (со стороны Туков) иного странствовал по свету и умел подражать волкам. Но услышать волчий вой в лесу, под лунным светом, — этого для Бильбо было слишком много. Даже волшебные кольца мало могут помочь против волков, — особенно против злобных стай, что живут в тени населенных Орками гор, у края пустынь на границе Неведомого. У этих волков нюх еще острее, чем у Орков, и им не нужно видеть добычу, чтобы схватить ее.

— Что нам делать, что делать? — вскричал Хоббит. — Ушли от Орков, а попали на волков! — сказал он, и это стало поговоркой, хотя мы в столь же неблагоприятном положении говорим: «Попали из огня да в полымя».

— На деревья, скорей! — крикнул Гандальф, и они кинулись к деревьям на краю поляны, выискивая такие, у которых ветви начинались пониже, или, которые были достаточно тонкими, чтобы на них взобраться. Такие деревья отыскались, и они взобрались повыше насколько могли довериться веткам. Вы бы рассмеялись (с безопасного расстояния), увидев Карликов, сидящих на ветках, свесив бороды, словно старички, притворившиеся мальчишками, или мальчишки — старичками. Фили и Кили забрались на самую верхушку высокого вяза. Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин удобно устроились на огромной сосне, у которой ветви росли ярусами, как спицы колеса. На другой такой же сосне были Бифур, Бофур, Бомбур и Торин. Двалин и Балин залезли на высокую, тонкую ель, у которой ветвей было немного, и старались найти на самых верхних сучьях местечко, чтобы сесть. Гандальф, ростом гораздо выше любого из них, выбрал себе дерево, на которое никто из них не мог бы забраться, — большую сосну у самого края поляны. Он почти скрылся в ее ветвях, и только глаза у него блестели, когда он выглядывал из зелени.

А Бильбо? Он не мог взобраться ни на одно из деревьев и перебегал от ствола к стволу, как кролик, преследуемый собакой, но потерявший свою нору.

— Ты опять потерял нашего вора, — обратился Нори к Дори, поглядывая вниз.

— Не могу же я таскать воров на спине все время, — возразил Дори, — то вниз по туннелю, то вверх на дерево. Кто я, по-твоему, — носильщик?

— Его съедят, если мы ему не поможем, — сказал Торин. потому что волки завывали уже со всех сторон, все ближе и ближе.

— Дори! — крикнул он, так как Дори был ниже всех и на самом удобном дереве. — Живо помоги нашему вору!

Несмотря на свое ворчанье, Дори был славным малым. Он спустился на самую нижнюю ветку и вытянул руку вниз, насколько хватало, но бедный Бильбо все-таки не мог достать до нее. Тогда Дори спрыгнул наземь и подставил Хоббиту спину, чтобы вскарабкаться.

И тут на поляну выскочили волки, — целые сотни их. Однако Дори не бросил Хоббита, а подождал, пока тот переберется с его плеч на ветки, и только тогда вскочил на ветку сам. И как раз вовремя! Один из волков уже вцепился ему в плащ и чуть не стащил вниз. Через минуту вся стая рычала вокруг дерева и прыгала на его ствол, сверкая глазами и вывалив языки из пастей.

Но даже, дикие Варги (ибо так называются свирепые волки, живущие у пределов Диких Стран), — даже они не могут лазать по деревьям. На время беглецы были в безопасности. К счастью, погода была теплая и безветренная. Сидеть на деревьях подолгу — всегда неудобно; но когда холодно и дует ветер, а внизу сидят и ждут голодные волки, то это может стать настоящей мукой.

Полянка в кольце деревьев была, очевидно, местом волчьих сборищ. Волков здесь сходилось все больше и больше. Они оставили сторожей под тем деревом, где были Дори и Бильбо, а тогда начали рыскать и разнюхивать повсюду, пока не нашли каждое из деревьев, на котором кто-нибудь был. Под этими деревьями они тоже поставили стражу, а остальные волки (их было, казалось, много сотен) собрались посреди поляны большим кругом, а в центре круга сел самый большой седой волк. Он обратился к прочим на ужасном языке Варгов. Гандальф понимал его, Бильбо — нет, хотя самый звук его казался ему страшным, словно они говорили о злодействах и жестокостях (да так и было). Время от времени все Варги в кругу разом отвечали своему предводителю, и от этого ужасного воя Хоббит чуть не падал со своей ветки.

Я скажу вам то, что услышал Гандальф и чего Бильбо не мог понять. Варги и Орки нередко помогают друг другу в злодействах. Орки обычно не отваживаются уходить далеко от своих гор, если их не выгнали и они не ищут себе новое убежище, или если не идут воевать (к счастью, этого не случалось уже давно). Но в эти дни они иногда совершали набеги, особенно для того, чтобы раздобыть еду или захватить рабов, которые должны трудиться на них. Тогда они часто брали Варгов себе в помощь и делились с ними добычей. А иногда они ездили на волках верхом, как Люди на конях. По-видимому, на эту самую ночь был назначен большой набег; Варги должны были встретиться здесь с Орками, но те запаздывали. Причиной, несомненно, была гибель Великого Орка и вся сумятица, вызванная Карликами, Бильбо и кудесником, которых они, вероятно, разыскивали теперь.

Несмотря на опасности этой дальней страны, некоторые отважные Люди стали с недавних пор возвращаться в нее с юга; они рубили деревья и строили свои поселки среди более приятных рощ в долинах и по берегам рек. Их было много, они были отважны и хорошо вооружены, и даже Варги не смели нападать на них днем или когда они собирались вместе. Но сейчас они намеревались с помощью Орков напасть на некоторые селения поближе к горам. Если это им удастся, то на следующий день там никого не останется: все будут убиты, и лишь немногих Орки отнимут у Варгов и уведут пленниками в свои подземелья.

Страшно было это слушать не только из-за того, что грозило смелым Лесовикам, их женам и детям, но и потому, что Гандальф и его друзья сами очутились в большой опасности. Варги удивились и разгневались, найдя их на месте своих сборищ. Они подумали, что это друзья Лесовиков, присланные сюда как соглядатаи чтобы узнать их планы и сообщить о них в долины; а тогда Оркам и волкам придется выдержать жестокую битву, вместо того, чтобы (как они предпочитали) хватать пленников и пожирать жертвы, когда те едва успели проснуться среди ночи. Поэтому Варги не намеревались уйти и позволить забравшимся на деревья убежать, — по крайней мере, до утра. А еще задолго до того — говорили они — из гор придут воины-Орки; а Орки умеют лазать по деревьям или рубить их.

Теперь вы понимаете, почему Гандальф, слушая их вой и рычанье, начал сильно тревожиться, — хоть и был кудесником, — и понял, что, желая спастись, они попали в очень трудное положение. Но все же он не собирался уступать врагу без борьбы, хотя едва ли мог что-нибудь сделать, сидя на вершине дерева, с волками внизу. С ветвей своей сосны он сорвал много крупных шишек; потом зажег одну из них синим огнем и швырнул прямо в волчий круг. Она попала в одного из волков, и тотчас же его лохматая шкура вспыхнула, и он запрыгал во все стороны, визжа и воя. Тут полетела еще одна шишка, потом другие, — то синее пламя, то красное, то зеленое. Они упали на землю в центре круга и разлетелись разноцветными искрами и дымом. Самая крупная угодила волку-вожаку в нос, и он подскочил в воздух на десять футов, а потом кинулся бежать кругами, кусая и трепля своих сородичей, ошалев от гнева и страха.

Карлики и Бильбо кричали и смеялись от радости. Ярость волков была ужасна, а этот огонь был необычнее и страшнее всякого другого. Стоило одной искре попасть им на шкуру, и шкура загоралась, и пламя охватывало их, если они не успевали обить его, катаясь по земле. Очень скоро по всей поляне катались и кувыркались волки, стараясь погасить искры у себя на спинах; а другие, уже горящие, с воем носились вокруг, поджигая остальных, пока свои же сородичи не прогнали их, и они не умчались вниз по склону, визжа и воя, и разыскивая воду, чтобы погасить огонь.

— Что за смятение в лесу нынче ночью? — спросил Повелитель Орлов. Он сидел, черный в лунном свете, на вершине одинокого утеса, на восточном склоне гор. — Я слышу волчьи голоса! Уж не творят ли там Орки какое-нибудь черное дело?

Он взмыл в воздух, и тотчас же к нему присоединились двое из его охраны, ждавшие на утесах справа и слева от него. Они описали в небе круг и увидели кольцо Варгов, как крохотное пятнышко далеко-далеко внизу. У Повелителя Орлов в Туманных горах глаза были такие, что он мог смотреть, не мигая, на солнце и видеть, кролика на земле с высоты в милю, даже при лунном свете. Поэтому, еще не видя беглецов на соснах, он различил смятение среди волков и увидел крошечные вспышки огня и услышал слабые на таком большом расстоянии завывания и вопли. И еще — он увидел отблески луны на шлемах и копьях Орков, когда эти жестокие создания, выйдя длинными рядами из ворот, углублялись в лес.

Орлы — птицы не из кротких. Многие из них бывают коварными и жестокими. Но древнее племя в Северных горах было величайшим среди птиц; они были гордыни, могучими и благородными. Они не любили Орков, не боялись их. Заметив Орков (а это было редко, ибо они не едят этих тварей), они кидались на них, оттесняли их в пещеры и мешали им во всех их злодействах. Орки боялись и ненавидели Орлов, но не могли добраться до их гнезд высоко на утесах или выгнать их из гор, где они жили.

В эту ночь Повелителю Орлов захотелось узнать, что там происходит; поэтому он созвал многих из своего племени, и они слетели с гор и, описывая медленные круги, спускались все ниже и ниже к волчьему кругу и к месту встречи с Орками.

И они явились вовремя. На поляне происходили ужасные события. Волки, объятые пламенем, кинулись в лес и подожгли его в нескольких местах. Стояло лето, и на восточных склонах гор дождей было мало. Пожелтевший папоротник, сухой валежник, толстый слой хвои, сухостойные деревья — все это быстро загорелось. Вокруг всей поляны Варгов лес пылал. Но волки-сторожа не покидали своих постов. В гневе и ярости они с воем прыгали вокруг деревьев, проклиная Карликов на своем грубом наречии, и языки у них висели из пастей, а глаза сверкали красным огнем.

И вдруг выбежали, громко гикая, Орки. Они думали, что тут идет битва с Лесовиками, но потом увидели в чем дело. Некоторые из них захохотали так, что упали наземь, другие размахивали копьями и ударяли ими в щиты. Орки не боятся огня, и вскоре они придумали план, показавшийся им весьма забавным.

Одни из них согнали волков в одну стаю. Другие стали громоздить хворост вокруг стволов сосен. Третьи забегали вокруг, били и топтали огонь, били и топтали, пока не погасили его Почти весь, оставив только там, где он был поближе к деревьям — убежищам Карликов. Этот огонь они стали кормить сухими листьями, ветками и папоротниками. Вскоре вокруг сосен с Карликами образовалось кольцо огня и дыма, и они не давали ему распространяться наружу, так что огонь медленно полз к середине и вскоре начал лизать хворост у подножья деревьев. Глаза у Бильбо щипало от дыма, он ощущал жар пламени и видел сквозь дым, как пляшут Орки вокруг, словно это был костер на празднике Середины лета. А дальше, за хороводом пляшущих воинов с топорами и копьями, стояли в почтительном отдалении волки, смотрели и ждали.

Он услышал страшную песню, которую затянули Орки, — песню о пятнадцати птичках на пяти горящих деревьях, которым огонь опалил крылья, так что они уже не могут улететь. — Улетайте, пташки! — кричали они. — Улетайте, если можете! Пойте, пташки, пойте! Почему вы не хотите петь?

— Ступайте прочь, мальчишки! — крикнул в ответ Гандальф. — Не время сейчас ловить пташек на гнездах. А скверных мальчишек наказывают, если они играют с огнем! — Он сказал это, чтобы рассердить их и показать, что он их не боится; но, сказать правду, он испугался, хоть и был кудесником. Орки не обратили на его слова никакого внимания; они продолжали издеваться над Карликами и торопили огонь, чтобы он изжарил их, сжег, обуглил и превратил в золу и пепел; и эти злобные создания гикали, кривлялись и плясали.

И вот — огонь оказался под деревом, где сидел Гандальф, и мгновенно перекинулся к остальным. Кора вспыхнула, Нижние ветви затрещали.

Гандальф поднялся на вершину своего дерева. Его жезл вспыхнул ярче молнии, а сам он приготовился спрыгнуть с высоты прямо среди врагов. Тут ему был бы конец, хотя он, несомненно, убил бы при этом многих. Но он так и не спрыгнул.

Ибо в этот самый миг к нему слетел с высоты Повелитель Орлов, схватил его в когти и умчался.

Орки завопили от изумления и гнева. Громко закричал Повелитель Орлов, которому Гандальф успел сказать два слова. Огромные птицы, его спутники, вернулись и низринулись на поляну, как черные тени. Волки завизжали и защелкали зубами; Орки заголосили, топая ногами от ярости, метали в орлов свои тяжелые копья, но напрасно. Орлы налетели на них, сбивая с ног своими могучими крыльями или отгоняя далеко, впиваясь им в лицо когтями. Другие птицы кинулись к вершинам сосен и схватили Карликов, забравшихся как можно выше.

Бедного Бильбо опять чуть не забыли взять! Он едва успел схватиться за ноги Дори, которого унесли последним; они поднялись над пожаром и суматохой, и Бильбо болтался в воздухе, и руки у него чуть не отрывались от плеч.

Далеко внизу Орки и волки разбегались по лесу во все стороны. Несколько Орлов еще кружило над поляной. И вот — пламя охватило деревья до самых вершин и взметнулось прямо в небо в тучах искр и дыма. Бильбо ускользнул вовремя!

Вскоре отсвет пожара остался далеко позади; Орлы с Карликами поднимались могучими кругами все выше, Бильбо никогда потом не мог забыть этого полета, когда он болтался, вцепившись в лодыжки Дори. Он стонал: «О, мои руки!», а Дори отвечал ему: «О, мои бедные ноги!»

Даже в самые лучшие времена высота вызывала у Бильбо головокружение. Ему становилось дурно, когда он заглядывал вниз с вершины даже невысокого утеса, и он никогда не любил лестниц; не говоря уже о деревьях (так как ему никогда еще не приходилось спасаться от волков). Судите же сами, каково ему было сейчас, когда он взглядывал вниз и видел землю так далеко под собою, видел освещенные луной скалы в долинах.

Бледные горные пики все приближались. Даже летом они казались очень холодными. Бильбо закрыл глаза и стал думать о том, выдержит ли еще хоть немного. Потом он попытался представить себе, что будет, если не выдержит, и от одной мысли об этом все в нем замерло.

Полет окончился как раз вовремя для него, когда руки у него уже были готовы разжаться. Задохнувшись, он выпустил лодыжки Дори и упал на жесткую площадку орлиного гнезда. Он лежал молча, и в душе у него радость спасения от огня смешивалась со страхом упасть с узкой площадки в темную глубину справа или слева. Голова у него туманилась после ужасных переживаний последних трех дней, особенно потому, что есть было почти нечего; и он сам удивился, услышав, что говорит: «Вот теперь я знаю, как чувствует себя кусок ветчины, когда его подхватывают вилкой со сковородки и кладут обратно на полку».

— Нет, вы не знаете, — услышал он ответ Дори, — потому что ветчина знает, что рано или поздно опять попадет на сковороду, а с вами, надеюсь, этого не случиться. Да и орлы — это не вилки.

— О, нет! Не вилки, и даже не вилы, — сказал Бильбо и сел, с беспокойством поглядывая на Орла, усевшегося рядом. Он подумал о том, какую чепуху говорил, и не сочтет ли Орел ее грубостью. А ведь нельзя говорить грубо с Орлом, если ты такой маленький и сидишь в его гнезде, да еще ночью!

Но Орел только поточил клюв о камень и начал поправлять себе перья, ничего не слушая.

Вскоре прилетел другой Орел: — Повелитель приказал тебе отнести пленников на Большой карниз! — крикнул он и улетел. Первый Орел схватил Дори в когти и умчался с ним во тьму, оставив Бильбо в одиночестве. Хоббит успел только подумать, что означает слово «пленник» и не разорвут ли его в клочки, как кролика, когда очередь дойдет до него.

Орел вернулся, схватил его когтями за куртку и понес. На этот раз полет был недолгим. Очень скоро Бильбо, весь дрожавший от страха, очутился на широкой скалистой площадке на склоне горы. Попасть на нее сверху можно было, только прилетев по воздуху; уйти с нее — только спрыгнув в пропасть. Здесь он нашел всех остальных: они сидели, прислонясь к утесу. Был здесь и Повелитель Орлов, он беседовал с Гандальфом.

Хоббиту начало казаться, что его, может быть, и не съедят. Кудесник и Повелитель Орлов были между собой знакомы и даже, кажется, в дружбе. Дело в том, что Гандальф, часто бывавший в этих горах, однажды сказал Орлам услугу, излечив их вождя, раненного стрелой. Поэтому слово «пленник» означало «пленники, вырванные от Орков», а не захваченные Орлами. Прислушиваясь к беседе Гандальфа с Орлом, Бильбо понял, что теперь им удастся, наконец, по-настоящему уйти из этих страшных гор. Кудесник обсуждал с вождем Орлов, каким образом те могут унести Карликов и Бильбо и его самого подальше отсюда и опустить их на равнинах внизу.

Повелитель Орлов не соглашался нести, их туда, где живут Люди. — Они будут стрелять в нас из луков, — сказал он, — ибо подумают, что мы хотим унести их овец. Иногда они бывают правы. Нет! мы рады, что отняли у Орков их добычу, рады вернуть вам долг благодарности, но мы не будем рисковать жизнью ради Карликов с юга.

— Хорошо, — ответил Гандальф. — Отнесите нас так далеко, как захотите. Мы и так уже многим обязаны вам. Но сейчас мы очень проголодались!

— Я уже почти умер, — слабо прошептал Бильбо, но его никто не услышал.

— Этому легко помочь, — сказал Повелитель Орлов.

Вскоре на площадке запылал костер, и Карлики захлопотали вокруг него со стряпней. Орлы принесли им хворосту для костра, принесли кроликов и маленькую овцу. Карлики все делали сами: Бильбо был слишком слаб, чтобы помогать; да он и не умел обдирать и разделывать дичь, так как привык получать мясо готовым в лавке. Гандальф тоже отдыхал; он сделал свое дело, когда разжег костер, так как Оин и Глоин потеряли свое огниво. (Карлики никогда не пользуются спичками, даже сейчас).

Так кончились приключения в Туманных горах. Вскоре Бильбо насытился и мог спать спокойно, хотя хлеб и масло нравились ему гораздо больше, чем кусочки мяса, поджаренные на прутиках. Свернувшись во впадине твердого камня, он уснул еще крепче, чем засыпал на мягкой перине в своей уютной норке. Но всю ночь ему снился его дом, и во сне он бесконечно блуждал по всем его комнатам, разыскивая что-то, чего не мог найти и не мог даже вспомнить, как оно выглядит.

Глава 7. СТРАННОЕ ЖИЛИЩЕ

Наутро Бильбо проснулся от солнца, светившего ему в глаза. Он вскочил, чтобы поглядеть на часы и поставить чайник на огонь, — и увидел, что он совсем не у себя дома. Поэтому он сел и с тоской подумал о ванне и гребне. У него не было ни того, ни другого, не было и чая с бутербродами на завтрак, — только холодная баранина и кролик. А после этого нужно было снова готовиться в путь.

На этот раз ему позволили вскарабкаться к орлу на спину и укрыться у него между крыльев. Воздух зашумел вокруг него, и он зажмурился. Карлики выкрикивали прощальные слова и обещали вознаградить Повелителя Орлов, если смогут; и вот пятнадцать огромных птиц взвились со скалистого склона.

Солнце стояло еще низко на востоке. Утро было холодное, в долинах вился туман, там и сям поднимаясь длинными струями к горным пикам и вершинам холмов. Бильбо приоткрыл один глаз и увидел, что птицы поднялись уже высоко и что весь мир остался далеко внизу, а горы уходят все дальше и дальше. Он снова зажмурился и крепче вцепился в перья.

— Не щиплись, — сказал ему Орел. — Не надо быть трусливым, как кролик, даже если ты похож на него. Утро прекрасное, и ветра мало. Что может быть лучше полета?

Бильбо мог бы ответить «Горячая ванна, а после нее — завтрак на лужайке»; но он подумал, что лучше будет промолчать и только самую чуточку ослабить свою хватку.

Через некоторое время Орлы, должно быть, завидели свою цель, так как начали снижаться широкими кругами. Это продолжалось довольно долго, и в конце концов Хоббит снова открыл глаза. Земля была гораздо ближе, и внизу виднелись дубы и вязы, и обширные луга, и вьющаяся среди них река. Но прямо на ее пути торчал из земли огромный валун, настоящий холм из камня, и река огибала его, образуя излучину; он казался крайним форпостом далеких гор или глыбой, закинутой далеко на равнины каким-нибудь великаном из великанов.

Один за другим Орлы быстро спустились на вершину этого валуна и высадили там своих пассажиров.

— Прощайте, — сказали они. — Доброго вам пути, куда бы вы ни шли, пока вы снова не вернетесь в свои гнезда! — Так полагается говорить среди Орлов, чтобы быть учтивыми.

— Пусть ветер в ваших крыльях принесет вас туда, где плывет солнце и ходит луна, — ответил Гандальф, знавший, как надлежит отвечать им.

Так они расстались. И хотя Повелитель Орлов стал позже вождем всех птиц и носил золотую корону, а его пятнадцать вождей красовались в золотых ожерельях (сделанных из золота, подаренного им Карликами), но Бильбо никогда больше не видел их, — только высоко и далеко в небе, в день битвы Пяти Армий. Но это было в самом конце его приключений, и сейчас мы не будем говорить об этом.

На вершине каменного холма была ровная площадка, и оттуда хорошо протоптанная тропа со многими ступеньками вела вниз к реке; а через реку были проложены в ряд большие, плоские камни, и тропа вела по ним к лугам за нею. У подножья холма, близ каменной переправы, нашлась небольшая пещера, чистенькая, усыпанная галькой. Здесь они собрались, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.

— Я всегда хотел провести вас всех невредимыми через горы, если это возможно, — произнес Гандальф. — С помощью умения — и удачи — я это сделал. Правда, теперь мы очутились гораздо дальше на востоке, чем я вообще собирался идти с вами; в конце концов, это не мое приключение. Я еще приму в нем участие, прежде чем оно окончится, но сейчас я должен заняться другими спешными делами.

Карлики застонали в отчаянии, а Бильбо заплакал. Они привыкли думать, что Гандальф пойдет с ними до самого конца и всегда будет Помогать им в затруднениях. — Я не исчезну немедленно, — сказал он. — Я могу провести с вами еще день или два. Может быть, смогу помочь вам сейчас, да и мне самому нужна кое-какая помощь, у нас нет провизии, нет никаких вещей, нет пони, чтобы ехать, а вы не знаете, куда попали. Это я вам могу сказать. Вы находитесь в нескольких милях севернее того пути, которым мы шли бы, если бы не покинули перевал так спешно. Очень немногие живут в этих местах, если не поселились здесь с тех пор, как я побывал здесь в прошлый раз, — а этому минуло уже несколько лет. Но здесь есть кое-кто, кого я знаю, и он живет недалеко отсюда. Этот Кое-Кто прорезал ступени в том утесе, — кажется, он называет его «Каррок». Он приходит сюда нечасто, и никогда не днем, и ждать его здесь — не годится. Он может быть очень опасным. Мы должны пойти и искать его; и если наша встреча пройдет хорошо, то я, вероятно, смогу сказать вам, как Орлы: «Доброго пути, куда бы вы ни шли».

Они стали просить его не покидать их. Они предлагали ему Драконово золото, серебро и самоцветы, но он не изменил решения.

— Посмотрим, посмотрим! — сказал он. — Мне кажется, я уже заслужил долю в вашем Драконовом золоте.., если только вы получите его.

Тогда они перестали просить его, а принялись купаться в реке, которая была здесь неглубокая и прозрачная, с каменистым дном. Выкупавшись и высохнув на солнце, уже высоком и горячем, они почувствовали себя освеженными, хотя еще усталыми и немного голодными. Вскоре они перешли реку (перенеся Хоббита на руках) и пошли по зеленой, сочной траве, вдоль ряда раскидистых дубов и высоких вязов.

— А почему этот камень называется Каррок? — спросил Бильбо, шедший рядом с кудесником.

— Он назвал его так, потому что «каррок» — это слово его языка. Он называет такие камни карроками, и этот камень зовется так потому, что лежит ближе всего к его дому, и он хорошо его знает.

— Кто называет? Кто знает?

— Тот Кое-Кто, о ком я говорил, — очень крупная личность. Все вы должны быть очень вежливыми, когда я буду знакомить вас с ним. Я буду знакомить вас постепенно, — по двое, я думаю; и вы должны быть осторожными и не сердить его, иначе неизвестно, что может случиться. Он бывает ужасным в гневе, но довольно кроток, если говорить с ним ласково. Однако предупреждаю вас, — рассердить его легко.

Карлики все сбились вокруг, услышав то, что Гандальф рассказывал Хоббиту. — Это к нему вы ведете нас сейчас? — спросили они. — Разве нельзя найти кого-нибудь поразумнее? И разве вы не можете объяснить получше? — И так далее.

— Да, конечно, к нему. Нет, нельзя! И я объяснил очень хорошо, — резко ответил кудесник. — Если вы хотите знать еще что-нибудь, то его зовут Беорн. Он очень сильный и умеет менять кожу.

— А! Значит, он меховщик и превращает кроличьи шкурки в беличьи? — спросил Бильбо.

— Великое пламя, нет, нет, НЕТ! — вскричал Гандальф. — Пожалуйста, Бильбо Баггинс, не будьте глупым, если можете; и, ради всех чудес в мире, не употребляйте слова «меховщик», пока не отойдете на сто миль от его дома, и не говорите о коврах, плащах, воротниках, муфтах и всяких таких вещах! Он меняет собственную кожу: иногда он бывает большим черным Медведем, иногда — могучим чернобородым человеком. Я не могу сказать вам ничего больше, но и этого достаточно. Некоторые говорят, что он — медведь, потомок великих древних медведей, которые жили в горах до прихода великанов. Другие считают его Человеком, потомком Людей, живших здесь до того, как Орки пришли сюда с севера. Не могу сказать наверное, но думаю, что второе вернее. Он не такое существо, чтобы его расспрашивать.

Так или иначе, на него действуют только его собственные чары. Он живет в дубовом лесу, в большом деревянном доме, как человек, он держит скот и лошадей, почти таких же удивительных, как и он сам. Они работают на него и говорят с ним. Он их не ест; не охотится он и на диких зверей. У него есть много ульев с Крупными злыми пчелами, и он питается больше всего медом и сливками. Как медведь, он может уйти далеко. Я видел однажды ночью, как он сидел один на вершине Каррока, глядя на луну, заходившую за Туманные горы; и я услышал, как он ворчит на языке медведей: «Придет день, когда все они погибнут, и я вернусь туда». Вот почему я думаю, что он сам пришел некогда из гор.

Теперь у Бильбо и Карликов было о чем подумать, и они больше ни о чем не спрашивали. Идти им было еще далеко, то вверх по склону, то вниз. Стало очень жарко. Иногда они отдыхали под деревьями, и Бильбо так проголодался, что ел бы желуди, если бы они созрели достаточно, чтобы падать наземь.

Полдень давно уже миновал, когда они увидели большие поляны цветов, каждая одного сорта, словно они были посеяны нарочно. Особенно много было клевера, — высокого розового, и густого красного, и стелющегося, сладко пахнущего белого. В воздухе стоял звон, и гуденье, и жужжанье. Пчелы кишели повсюду. И какие пчелы! Бильбо никогда не видел ничего подобного.

«Если какая-нибудь из них ужалит меня, — подумал он, — то меня раздует вдвое».

Они были крупнее шмелей. Некоторые были гораздо длиннее и толще, чем большой палец у нас, и желтые полоски на их бархатно-черных телах сверкали, как чистое золото.

— Мы приближаемся, — заметил Гандальф. — Это начались его пасеки.

Через некоторое время они вошли в полосу высоких, очень старых дубов, а за ними — к высокой изгороди из терновника, сквозь которую нельзя было перебраться.

— Вам лучше подождать здесь, — сказал кудесник Карликам, — а когда я позову или свисну, идите за мною, — вы увидите, как я пойду, — но только по двое, помните это, и каждая двойка минут через пять после предыдущей. Бомбур самый толстый, он сойдет за двоих, поэтому пусть идет один и последним. Пойдемте, Бильбо! Здесь где-то должен быть вход. — И он пошел вдоль изгороди, взяв с собою испуганного Хоббита.

Вскоре они подошли к деревянным воротам, высоким и широким, за которыми виднелись сады и горстка невысоких деревянных построек; некоторые из них были сделаны из необтесанных стволов и крыты камышом: сараи, конюшни, хлева, длинный, низкий деревянный дом. За изгородью, в сторону юга, стояли ряды за рядами ульи с колоколообразными соломенными крышами. Воздух был полон жужжанья огромных пчел; они летели по всем направлениям, выползали из ульев или возвращались туда.

Кудесник и Хоббит открыли тяжелую, скрипучую створу и пошли по широкой дорожке к дому. Тотчас же к ним подбежали несколько Лошадей, очень чистеньких и блестящих, пристально оглядели их умными глазами и умчались к постройкам.

— Они побежали сообщить ему о приходе гостей, — сказал Гандальф.

Они подошли ко двору, три стороны которого были образованы домом и его двумя крыльями. Посреди двора лежал большой дубовый ствол и возле него много обрубленных ветвей. Рядом стоял огромный человек с густыми черными волосами и бородой, с голыми мускулистыми руками и ногами. Он был одет в шерстяной балахон до колен и опирался на большой топор. Лошади стояли около, положив морды ему на плечи.

— А! вот они! — обратился он к лошадям. — Похоже, что они неопасны. Вы можете идти. — Он громко, раскатисто захохотал, положил топор и шагнул вперед.

— Кто вы и что вам нужно? — грубовато спросил он, останавливаясь перед ними. Ростом он был выше Гандальфа; что же до Бильбо, то он мог бы пройти у него между колен, даже не нагибаясь, чтобы не задеть край его балахона.

— Я Гандальф, — ответил кудесник.

— Никогда не слыхал, — проворчал человек. — А этот малыш, кто он? — спросил он, наклоняясь, чтобы нахмурить на Хоббита свои густые брови.

— Это Бильбо Баггинс, Хоббит из хорошей семьи, обладатель безупречной репутации, — ответил Гандальф. Бильбо поклонился. У него не было шляпы, чтобы снять, и он с болью сознавал, что нет и многих пуговиц. — Я кудесник, — продолжал Гандальф. — Если вы не слыхали обо мне, то я о вас слышал; но вы, быть может, слышали о моем родиче Радагасте, живущем у южных пределов Чернолеса.

— Да; для кудесника он, кажется, неплохой малый. Я иногда видаюсь с ним, — произнес Беорн. — Ладно, теперь я знаю, кто вы или что вы говорите о себе. А что вам нужно?

— Если говорить правду, то мы потеряли весь свой багаж, и почти потеряли дорогу, и нам нужна помощь или хотя бы совет. Могу сказать, что у нас были неприятности с Орками в горах.

— С Орками? — повторил Беорн, уже мягче. — Ого, так у вас были неприятности с Орками? Вот как? А зачем вы к ним пошли?

— Мы не хотели этого. Они напали на нас среди ночи, у перевала, по которому мы хотели пройти; мы шли из стран далеко на западе, — это длинная история.

— Тогда вы лучше войдите и расскажите ее, если она не займет целый день, — сказал Беорн и повел их к темной двери, открытой в одной из стен дома.

Следуя за ним, они очутились в большом зале с очагом посреди. Хотя было лето, но в очаге горел огонь, и дым поднимался к почерневшим балкам потолка и уходил в отверстие на крыше. Миновав этот зал, освещенный огнем очага, они вышли на веранду, опиравшуюся на столбы из цельных древесных стволов; она была обращена к югу и освещена спускавшимся к закату солнцем, которое заливало ее косыми лучами и озаряло золотым светом сад, полный цветов, подступавших прямо к лестнице.

Здесь они сели на деревянные скамьи, и Гандальф начал рассказывать, а Бильбо болтал ногами и глядел на цветы в саду, размышляя о том, как они могут называться: половины из них он никогда не видел.

— Я шел через горы с несколькими друзьями…— говорил кудесник.

— С несколькими? — повторил Беорн. — Я вижу только одного, да и то маленького.

— Ну, сказать правду, мне не хотелось показывать сразу всех, пока я не узнаю, очень ли вы заняты. Но теперь, если можно, я позову их.

— Ладно, зовите.

Тогда Гандальф засвистал, длинно и пронзительно, и вскоре Торин и Дори обошли дом по садовой дорожке и низко поклонились им.

— С несколькими, как я вижу, — сказал Беорн. — Но это не Хоббиты, это Карлики!

— Торин Дубовый Щит к вашим услугам! Дори к вашим услугам! — сказали они оба, снова кланяясь.

— Я не нуждаюсь в ваших услугах, спасибо, — ответил Беорн, — но вам, кажется, понадобятся мои. Я не очень-то люблю Карликов, но если вы действительно Торин, сын Траина, сына Трора, и если ваш товарищ достоин уважения, и вы враги Орков и не замышляете на моих землях ничего дурного… А как вы попали сюда, кстати?

— Они направляются в страну своих предков, далеко на восток от Чернолеса, — вмешался Гандальф, — и на ваши земли мы попали совершенно случайно. Мы шли на Высокий перевал, который должен был привести нас на дорогу южнее вашей страны, но там на нас напали Орки, — как я хотел рассказать вам.

— Ну, так говорите, — произнес Беорн, который никогда не был очень учтивым.

— Была ужасная гроза, горные великаны перебрасывались каменными глыбами, и у начала перевала мы укрылись в пещере, — Хоббит, я и несколько моих спутников…

— Вы называете двоих несколькими?

— Ну, нет. В сущности, нас было больше двух.

— Где же они? Убиты, съедены Орками, ушли обратно?

— Нет, нет. Кажется, они пришли по моему свистку не все. Боятся, наверное. Видите ли, мы опасались, что нас окажется слишком много для вас.

— Ну, так посвистите еще. Для гостей я дома, а лишние один или двое — это не разница, — проворчал Беорн.

Гандальф свистнул снова; но Ори и Нори очутились здесь, едва он умолк, так как, если вы помните, он велел им приходить по двое через каждые пять минут.

— Алло! — произнес Беорн. — Вы явились очень быстро, — где вы прятались? Войдите, мои чертики из коробочки!

— Нори, к вашим услугам! Ори, к вашим.., — начали они, но Беорн прервал их.

— Спасибо! Когда мне понадобится ваша помощь, я попрошу вас. Садитесь, и пусть рассказ продолжается, иначе время ужина минет раньше, чем мы дослушаем до конца.

— Как только мы уснули, — продолжал Гандальф, — в глубине пещеры открылась трещина, оттуда выскочили Орки и схватили Хоббита, Карликов и дюжину наших пони…

— Дюжину пони? Кто вы такие, — бродячий цирк? Или у вас было много поклажи? Или вы всегда называете шестерку дюжиной?

— О нет! Дело в том, что пони было больше, чем шесть, так как нас было больше шести, — а, кстати, вот еще двое. — Как раз в этот момент появились Балин и Двалин, кланяясь так низко, что их бороды мели каменный пол. Черноволосый гигант сначала нахмурился, но они так изощрялись в вежливости, так кивали, кланялись и махали капюшонами у своих колен (по обычаю Карликов), что он перестал хмуриться и захохотал: они показались ему очень забавными.

— Дюжина, конечно! — сказал он. — И даже пресмешная. Войдите же, мои человечки, и скажите, как зовут вас. Мне сейчас не нужны ваши услуги, а только имена, а потом садитесь и перестаньте трясти бородами.

— Балин и Двалин, — ответили они, не смея обижаться, и поспешили сесть на пол, не скрывая изумления,

— Продолжайте! — сказал Беорн кудеснику.

— На чем я остановился? Ах, да, — меня они не схватили. Я убил вспышкой нескольких Орков…

— Хорошо! — одобрил Беорн. — Неплохо все-таки быть кудесником.

— …и проскользнул в щель, прежде чем она закрылась. Я последовал за ними вниз, в большой зал, где было множество Орков. Там был Великий Орк, и с ним десятка три или четыре вооруженных воинов. И я подумал: «Что может сделать дюжина против такой толпы?»

И Гандальф продолжал свой рассказ, пока не дошел до битвы во мраке, до открытия нижнего входа и до их ужаса, когда они обнаружили, что потеряли Бильбо. — Мы пересчитались и увидели, что Хоббита нет. Нас осталось только четырнадцать!

— Четырнадцать? Никогда еще я не слыхал, чтобы десяток без одного давал четырнадцать. Вы хотели сказать — девять? Или вы еще не назвали мне имен всех ваших спутников?

— Да, конечно, вы еще не видели Оина и Глоина, Но вот, кстати, и они сами; надеюсь, вы простите им задержку.

— Ох, пусть приходят все! Живее! Поторопитесь, вы двое, и садитесь. Но послушайте, Гандальф, даже сейчас мы получаем вас, десятерых Карликов и Хоббита, который потерялся. Значит, всего одиннадцать, плюс один потерявшийся, — а не четырнадцать… если только кудесники считают не так, как все прочие. Но продолжайте же, пожалуйста! — Беорн старался не показывать того, но ему было очень интересно. В прежнее время он знал именно ту часть гор, о которой говорил Гандальф. Он кивал и ворчал, услышав о возвращении Хоббита, о спуске по каменной осыпи и о кольце волков в лесу.

Когда Гандальф рассказывал о том, как они карабкались на деревья, а волки кишели внизу, он вскочил и стал расхаживать взад и вперед, бормоча:— Хотел бы я быть там! Уж я бы им показал не только фейерверк!

— Так вот, — продолжал Гандальф, очень довольный впечатлением, которое произвел его рассказ, — я сделал все, что мог. И мы сидели на деревьях, а волки бесились внизу, — и лес загорелся там и сям; и тут от гор появились Орки и увидели нас. Они завизжали от радости и запели песню, чтобы посмеяться над нами: «Пятнадцать птиц на пяти деревьях…»

— Ну, вот еще! — прервал его Беорн. — Не говорите мне, что Орки не умеют считать. Они умеют. Дюжина — это не пятнадцать, и они знают это.

— Я тоже. Да вот и Бифур и Бофур. Я не решался представить их вам раньше, но вот они.

Действительно, тут вошли Бифур и Бофур. — И я! — пропыхтел Бомбур, догоняя их. Он был толстый, к тому же обиделся на то, что его оставили напоследок. Он не захотел ждать свои пять минут и явился немедленно за остальными двумя.

— Ну вот, теперь вас пятнадцать, а так как Орки умеют считать, то я думаю — это все, которые были на деревьях. А теперь, наверное, мы дослушаем рассказ без перерывов, — сказал Беорн. И тут Бильбо понял всю хитрость Гандальфа. Действительно, перерывы заставили Беорна заинтересоваться рассказом, а рассказ помешал ему выгнать Карликов как подозрительных попрошаек. Беорн старался никогда никого не приглашать к себе. Друзей у него было немного, и они жили далеко отсюда, и он никогда не приглашал к себе больше, чем двоих или троих одновременно. А сейчас у него на веранде сидело целых пятнадцать гостей!

К тому времени, как кудесник закончил свой рассказ, солнце зашло за вершины Туманных гор, и тени в саду удлинились.

— Очень хорошая история! — сказал Беорн. — Я давно уже не слыхал ничего лучше. Если бы все попрошайки умели рассказывать такое, они бы нашли, что я добрее. Вы могли, конечно, выдумать ее, но заслуживаете ужина хотя бы за это. Пойдемте, поедим чего-нибудь.

— Да, пожалуйста! — закричали они наперебой, — Большое спасибо!

В зале было уже почти темно. Беорн хлопнул в ладоши, и тотчас же сюда вбежали четыре красивых белых пони и несколько больших серых псов. Беорн сказал им что-то на странном языке, похожем на звуки, издаваемые животными. Они убежали в лес и вскоре вернулись, неся в зубах факелы, которые они зажигали в огне очага и втыкали в кольца на колоннах вокруг. Собаки умели вставать на задние лапы и носить разные вещи в передних. Они быстро собрали складные столы, сложенные у стен зала, и поставили их близ очага.

Тут раздалось громкое блеяние, и вошел большой угольно-черный баран, а за ним — несколько белоснежных овец. Одна несла белую скатерть с вышитыми по углам фигурками животных; у остальных на широких спинах красовались подносы с чашками, тарелками, ножами и деревянными вилками, и собаки стали брать все это и переносить на столы, — такие низкие, что сидеть за ними было удобно даже для Бильбо. Кроме того, один пони притащил две низких и широких скамьи на коротких, толстых ножках, — для Гандальфа и Торина, — а к Другому концу стола придвинул большое черное кресло Беорна, тоже низкое, так что он сидел, протянув ноги далеко под стол. Больше никаких кресел и скамей у него не было, и мебель была низкая, вероятно, для того, чтобы его удивительным животным было легче обращаться с нею. На чем же сидеть остальным? Но и они не были забыты: другие пони прикатили круглые деревянные чурки, ровные, гладкие и достаточно низкие; и вскоре все они уселись за столом Беорна, и такого сборища здесь не было видано уже много лет.

Это был такой обед, — или ужин, — какого у них не бывало с тех пор, как они покинули Последнее Убежище на западе и попрощались с Эльрондом. Вокруг них горели факелы, а на столе светили две высоких свечи из красного пчелиного воска. Пока его гости ели, Беорн своим низким раскатистым голосом рассказывал о диких странах по эту сторону гор, и особенно — о темном, опасном лесе, тянущемся далеко к северу и к югу на расстоянии одного дня пути отсюда и преграждающем путь на восток: это был страшный Чернолес.

Карлики слушали и покачивали головами: они знали, что вскоре должны вступить в этот лес и что, после гор, он будет самой опасной преградой, которую им нужно преодолеть, чтобы добраться до логова Дракона. Когда обед закончился, они тоже начали рассказывать истории, но Беорн словно задремал и едва слушал их. Они говорили больше всего о золоте и серебре, о драгоценностях и об изделиях искусных мастеров, но Беорн, очевидно, мало интересовался такими вещами; в зале у него не было ничего золотого или серебряного, и немного вообще было сделано из металла, если не считать ножей.

Они долго сидели за столом, наполнив медом свои деревянные кубки. Снаружи спустилась темная ночь. В огонь очага посреди зала подбросили свежих поленьев, а факелы погасли, а они все сидели в свете пляшущего пламени, а колонны высились позади них, темные, как деревья в лесу. Было ли это колдовство или нет, — но Хоббиту почудился шелест листьев и отдаленный крик совы. Вскоре он начал сонно клевать носом, и звуки голосов начали словно отдаляться, но вдруг он вздрогнул и очнулся.

Большая дверь скрипнула и захлопнулась. Беорн исчез. Карлики сидели, скрестив ноги, на полу вокруг очага и вполголоса пели песню о ветре, шумящем в лесах и свистящем среди утесов и пролетающем, унося искры и дым над логовом Дракона. Бильбо долго слушал ее и снова начал клевать носом. Но тут встал Гандальф.

— Нам пора спать, — произнес он. — Нам, но не Беорну. В этом зале мы в полной безопасности, но не забывайте того, что сказал вам Беорн, уходя: никому из нас нельзя выходить отсюда, пока не взойдет солнце, ибо это опасно.

Бильбо нашел, что на помосте, между колоннами наружной стены, для них уже приготовлены постели. Для него там был соломенный тюфяк и шерстяное одеяло, под которое он забрался с удовольствием, несмотря на летнее время. Огонь угасал, когда он уснул. Но среди ночи он проснулся. От огня осталось несколько угольев; Гандальф и Карлики крепко спали; на полу лежало белое пятно лунного света, проникшего сюда сквозь отверстие в потолке.

Снаружи доносилось какое-то ворчанье, словно какой-то большой зверь зацарапался в двери. Бильбо подумал, что это, может быть, Беорн в своем колдовском виде и что он может войти сюда медведем и задушить всех. Он нырнул под одеяло с головой и, несмотря на страх, уснул снова.

Было уже позднее утро, когда он проснулся. Один из Карликов споткнулся о него в тени, где он лежал, и с шумом упал с помоста на пол. Это был Бофур, и он еще ворчал, когда Бильбо открыл глаза.

— Вставайте, лентяй! — сказал Карлик. — А то вам не останется завтрака.

Бильбо вскочил. — Завтрак! — вскричал он. — Где завтрак?

— Большею частью у нас внутри, — ответили другие Карлики, — а что осталось, то на веранде. Мы искали Беорна с тех пор, как солнце взошло; но его нигде нет ни следа, хотя мы нашли завтрак уже готовым, когда вышли.

— Где Гандальф? — спросил Бильбо, спеша, чтобы не упустить оставленный ему завтрак.

— О! он ушел куда-то, — ответили ему. — Он где-нибудь здесь. — Но они не увидели кудесника до самого вечера. Как раз перед закатом солнца он вошел в зал, где Хоббит и Карлики ужинали, а удивительные Беорновы животные прислуживали им, как делали весь этот день. Самого Беорна они не видели и не слышали со вчерашнего вечера, и это начинало тревожить их.

— Где наш хозяин, и где были вы сами целый день? — спрашивали они все.

— Задавайте вопросы по одному и не раньше, чем ужин кончится, — ответил он. — Я с утра еще не проглотил ни крошки.

Наконец Гандальф отодвинул от себя кувшин и тарелку, — а он съел два каравая хлеба со множеством масла, меда и густых сливок и выпил не меньше, чем кварту медовой браги, — и достал свою трубку.

— Я отвечу сначала на второй вопрос, — сказал он. — И кстати, это превосходное место, чтобы пускать дым колечками. — И долгое время они не могли добиться от него ни слова, а он усердно пускал колечки, посылал их летать вокруг комнаты, придавал им всевозможные цвета и формы и в конце концов заставил их улететь друг за дружкой в отверстие в крыше. Снаружи, вероятно, это выглядело весьма необычно: колечки вылетали одно за другим, — золотые, синие, красные, серебристые, желтые, белые, большие, маленькие; меньшие проскакивали сквозь большие, сплетались в восьмерки и улетали прочь, как стая вспугнутых птиц.

— Я нашел медвежьи следы, — сказал, наконец, кудесник. — Похоже, что прошлой ночью здесь было настоящее медвежье сборище. Я вскоре увидел, что следы принадлежат не только Беорну: их было слишком много и разной величины. Могу оказать, что здесь были маленькие медведи, крупные медведи, обыкновенные медведи и огромные медведи, и все они плясали от сумерек до рассвета. Они приходили со всех сторон, кроме как с запада, от реки и гор. В ту сторону вела только одна цепь следов, — все они шли туда, и ни один не шел обратно. Я проследил их до самого Каррока. Там они исчезли в воде, но река в том месте слишком глубокая и быстрая, чтобы я мог перейти. Как вы помните, с этого берега попасть к Карроку нетрудно, но на той стороне есть утес, стоящий над быстриной. Мне пришлось пройти несколько миль, пока я нашел место, достаточно широкое и мелкое, чтобы перейти вброд и вплавь; а оттуда — еще несколько миль, чтобы вернуться к следам. К тому времени было уже поздно идти по ним далеко. Они шли прямо к той сосновой роще на восточной стороне Туманных гор, где у нас позавчера вечером была такая приятная встреча с Варгами. А теперь мне кажется, я ответил вам и на первый вопрос, — закончил Гандальф и долгое время сидел молча.

Бильбо показалось, что он догадался, о чем думает кудесник. — Что нам делать? — вскричал он. — Что делать, если он приведет сюда Варгов и Орков? Нас всех схватят и убьют! Мне показалось, — вы говорили, что он им не друг.

— Да, я так и говорил. И не глупите! Ступайте лучше спать, у вас мысли уже путаются.

Хоббит чувствовал себя подавленным, и ему не оставалось ничего другого, как повиноваться; и пока спутники Торина пели свои песни, он уснул, продолжая ломать себе голову насчет Беорна; и ему приснились сотни черных медведей, ведущих во дворе, при свете луны, тяжелую, медленную пляску. Потом он проснулся, когда все спали, и услышал то же ворчанье, пыхтенье и царапанье, что и в прошлую ночь.

На следующее утро их всех разбудил сам Беорн. — Так вы еще здесь! — сказал он, потом схватил Хоббита и засмеялся. — Не съедены Варгами, или Орками, или злыми медведями, как я вижу! — И он непочтительно ткнул пальцем в жилетку Бильбо. — Маленький кролик опять поправился на хлебе и меде, — хихикнул он. — Идите же получить еще немного того и другого!

Они сели за завтрак вместе с ним. На этот раз Беорн был очень весел, добродушен и смешил их всех забавными рассказами; и им не пришлось долго размышлять над тем, где он был или почему так ласков с ними, ибо он сам сказал об этом. Он ходил за реку, прямо в горы, — можно догадаться поэтому, что он умеет ходить быстро, по крайней мере в медвежьем облике. По сожженной волчьей роще он увидел, что их история отчасти была верной; но он нашел нечто большее: он поймал Варга и Орка, бродивших по лесу. От них он узнал новости: Орки ходят дозором, и с ними Варга, и они разыскивают Карликов, чтобы посчитаться с ними за гибель Великого Орка, и за обожженный нос вожака волков, и за смерть многих волков от Гандальфова огня. Это они рассказали ему, когда он их заставил; но он догадался, что они готовят и другие злодейства и что целая армия их намерена ворваться в страны, осененные тенью Гор, дабы разыскать Карликов или сорвать зло на Людях, живущих там, ибо они думают, что те могут укрывать Карликов у себя.

— Ваша история была хороша, — сказал Беорн, — но когда я увидел, что она правдива, она понравилась мне еще больше. Простите, что я не поверил вам на слово. Если бы вы жили в пределах Чернолеса, вы бы тоже научились не верить на слово никому, кого вы не знаете, как родного брата или еще лучше. Могу только сказать, что я поспешил домой, как только мог, чтобы убедиться, что вы в безопасности, и предложить вам любую помощь. Теперь я буду думать о Карликах лучше. Убить Великого Орка! — он засмеялся тихо и злобно.

— А что вы сделали с Орком и Варгом? — спросил вдруг Бильбо.

— Идемте со мной и увидите! — ответил Беорн и повел их вокруг дома. Снаружи на воротах торчала голова Орка, а на дереве под нею была прибита шкура Варга. Беорн был страшным врагом. Но теперь он был их другом, и Гандальф почел за лучшее рассказать ему всю их историю и причину их путешествия, дабы получить от него всю помощь, какую он мог оказать.

Вот что он обещал им. Он даст каждому из них пони, а Гандальфу — коня, чтобы достичь опушки леса, и снабдит их пищей, которой хватит на несколько недель, если расходовать ее бережливо, и она будет упакована так, что ее будет легко нести: орехи, мука, сушеные плоды, мед в глиняных горшочках, сухие лепешки, могущие держаться очень долго и дающие силу для долгого пути. Приготовление таких лепешек было одним из его секретов; в них был мед, как и в большинстве его еды, и они были очень вкусные, хотя и вызывали жажду. Воду — сказал он, — по эту сторону леса нести не нужно, так как по дороге встретится много ручьев и источников. — Но путь через Чернолес будет темным, трудным и опасным, — сказал он, — и найти пищу или воду там нелегко. Время орехов еще не пришло, но оно может миновать раньше, чем вы выйдете на ту сторону леса; а кроме орехов, там почти нет ничего съедобного; все там темное, странное и дикое. Я дам вам мехи для воды, дам также лук и стрелы. Но я очень сомневаюсь, чтобы вы нашли в Чернолесе что-нибудь, пригодное в пищу или питье. Там — я знаю — есть один поток, пересекающий дорогу; он черный и быстрый. Вы не должны пить из него, не должны в него окунаться; ибо я слышал, что он несет чары сна и забвения. И в этих глухих, мрачных местах вы не сможете подстрелить ничего съедобного иди несъедобного, не сходя с тропы. А этого вы не должны делать, ни под каким видом.

Вот все советы, которые я могу вам дать. Когда вы вступите в пределы леса, я уже не смогу вам помочь; вы должны будете положиться на свою храбрость и удачу и на пищу, которую я даю вам. У входа в лес я попрошу вас отправить мою лошадь и моих пони домой. Но я желаю вам быстроты, и мой дом открыт для вас, если только вы будете возвращаться этим путем.

Они, разумеется, благодарили его и кланялись, размахивая капюшонами и повторяя множество раз: «К вашим услугам, о хозяин прекрасных деревянных залов!» Но сердце у них упало при его серьезных словах, и все они почувствовали, что их приключение гораздо более опасное, чем они думали до сих пор, и что после всех опасностей пути им предстоит еще встреча с Драконом.

Все это утро они были заняты приготовлениями. Вскоре после полудня они поели вместе с Беорном в последний раз, а после того сели на лошадок, которых он им одолжил, и, попрощавшись с ним, выехали из ворот.

Миновав высокую изгородь на восточном краю его владений, они тотчас же повернули на север, а потом на северо-запад. По его совету они не направились к большой лесной дороге на юге его страны. Если бы они прошли по перевалу, то их путь шел бы вдоль горной речки, впадающей в Великую Реку гораздо южнее Каррока. В этом месте на реке был глубокий брод, который они могли бы миновать, если бы у них еще были пони, а оттуда начиналась тропа, ведущая к опушке Чернолеса и к началу дороги от него. Но Беорн предупредил их, что этой тропой часто пользуются Орки, а сама лесная дорога, как он слышал, заброшена и заросла в своей восточной части и ведет теперь к непроходимым болотам, где давно уже нет никаких путей. На востоке она выходит из леса гораздо южнее Одинокой горы, и им предстоял бы тогда длительный и трудный путь к северу. Но севернее Каррока край Чернолеса подходил близко к берегу Великой Реки, и хотя Туманные горы здесь тоже подступали ближе, но Беорн посоветовал им выбрать именно этот путь; ибо на расстоянии нескольких дней пути прямо на север от Каррока находилось начало малоизвестной тропы сквозь Чернолес, ведущей почти прямо к Одинокой горе.

— Орки, — говорил Беорн, — не посмеют пересечь Великую Реку даже в сотне миль севернее Каррока или приблизиться к моему дому, — он хорошо охраняется ночью! — но я должен буду спешить; ибо если они пойдут в набег, то могут пересечь Реку южнее и заполнить всю опушку Леса. Тогда вы будете отрезаны, а Варги бегают быстрее, чем пони. Но все же ехать на север вам будет лучше, так как этого они ожидают меньше всего, а поймать вас им будет труднее. Ступайте же, и торопитесь, как только можете!

Вот почему они ехали сейчас молча, пускаясь вскачь каждый раз, когда почва становилась травянистой и мягкой; слева от них темнели горы, а черта реки и деревьев вдали становилась все ближе. Солнце только что перешло к западу, когда они выехали, и до вечера золотило местность вокруг. Трудно было думать о преследующих Орках; и, отъехав от жилища Беорна на несколько миль, они начали говорить и петь и забыли о предстоящем темном пути через лес. Но вечером, когда упали сумерки, а вершины гор на западе померкли, они устроили стоянку и выставили стражу, и многие из них спали неспокойно и слышали во сне завывание голодных волков и крики Орков.

Но следующее утро было ясным и солнечным. На земле лежал белый осенний туман, и воздух был холодный, но вскоре поднялось румяное солнце, туман исчез, и они снова пустились в путь, пока тени были еще длинными.

Так они ехали еще два дня, не видя ничего, кроме травы, цветов, птиц и изредка разбросанных деревьев; да еще иногда им попадались небольшие стада оленей, щиплющих траву или отдыхающих в тени в полдень. Порою в высокой траве Бильбо видел рога какого-нибудь старого самца и сначала принимал их за сухие листья. На третий день они очень торопились, так как Беорн говорил, что они достигнут входа в лес рано утром четвертого дня: и они продолжали ехать в сумерках и даже ночью, в лунном свете. Когда смерклось, то Бильбо показалось, что поодаль, то справа, то слева, маячит смутным пятном большой медведь, продвигающийся рысцой в ту же сторону. Но когда он осмелился сообщить об этом кудеснику, тот сказал только:

— Тссс! Не обращайте внимания.

На следующий день они двинулись в путь до рассвета, хотя спать им пришлось мало. Как только рассвело, они увидели лес: он словно шел им навстречу или ожидал их, как черная, хмурая стена, высящаяся перед ними. Равнина превратилась в поднимающийся кверху склон, и Хоббиту показалось, что вокруг них распространяется молчание. Птицы пели все меньше. Олени исчезли, даже кроликов не было видно. К полудню они достигли опушки Чернолеса и отдыхали почти под нависающими ветвями его передовых деревьев. Стволы у этих деревьев были толстые и искривленные, ветви изогнутые, листья большие и темные, и они были опутаны плющом, свешивающимся почти до земли.

— Итак, вот и Чернолес! — произнес Гандальф. — Величайший из лесов Северного мира! Надеюсь, он вам понравится. А теперь вам пора отпустить домой этих замечательных пони, которых вы взяли временно.

Карлики хотели заспорить, но кудесник сказал им, что они глупы. — Беорн не так далеко, как вы, кажется, думаете; и, во всяком случае, вам лучше держать свое Слово, потому что он — могучий враг. У Бильбо Баггинса глаза зорче ваших, если вы не видели каждую ночь Медведя, идущего вместе с нами или охраняющего наши стоянки издали. Он не только охранял вас и показывал вам дорогу, но и тревожился за своих пони. Беорн может быть вашим другом, но своих животных он любит, как родных детей. Вы даже не понимаете, какую милость он вам оказал, позволив вам ехать верхом на пони так далеко и так долго; и вы даже не представляете себе, что с вами было бы, сели бы вы попытались взять их с собою в лес.

— А что насчет вашего коня, в таком случае? — спросил Торин. — Вы не говорите о том, чтобы отослать его обратно.

— Не говорю, потому что не отошлю.

— Так-то вы держите свое слово?

— Это мое дело. Я не отсылаю своего коня, я еду на нем.

Тут они поняли, что Гандальф хочет покинуть их у самых пределов Чернолеса, и пришли в отчаяние. Но они не могли сказать ничего, что бы заставило его передумать.

— Мы говорили обо всем этом раньше, когда высадились на Карроке, — сказал он. — Спорить бесполезно. У меня, как я уже говорил вам, есть спешное дело далеко отсюда, на юге, а я уже и так задержался с вами. Быть может, мы еще встретимся, раньше, чем кончится это дело, а может быть — и нет. Это зависит от вашей удачи, отваги и рассудительности; а я посылаю с вами Бильбо Баггинса. Я уже говорил вам, что в нем есть больше, чем вы думаете, и вы вскоре сами увидите это. Итак, Бильбо, будьте веселы и не смотрите так мрачно. Веселее, Торин и Компания! В конце концов, этот поход— ваш собственный. Думайте о сокровище в конце пути и забудьте о лесе и о Драконе, хотя бы до завтрашнего утра!

Когда завтрашнее утро настало, он сказал то же. Итак, им не оставалось ничего другого, как лишь наполнить мехи водой из прозрачного источника, найденного близ входа в лес, и развьючить пони. Они разделили поклажу как можно равномернее, хотя Бильбо считал свою ношу утомительно тяжелой; и ему вовсе не улыбалось тащиться пешком так много миль и тащить на себе всю эту ношу.

— Не беспокойтесь, — сказал ему Торин. — Слишком скоро она станет легче! Я думаю, пройдет еще немного времени, и все мы начнем желать, чтобы наша поклажа стала тяжелее.

Наконец, они попрощались со своими пони и повернули их на обратный путь; и животные весело поскакали домой, явно радуясь, что оставили Чернолес позади. При этом Бильбо мог поклясться, что видит какое-то существо, вроде медведя: оно вышло из тени деревьев и зарысило вслед за животными.

Потом Гандальф тоже простился. Бильбо сидел на земле, чувствовал себя очень несчастным; ему очень хотелось бы сидеть вместе с кудесником на его большом коне. Он уже заглянул в лес после завтрака (очень скудного, кстати), и лес показался ему непроглядным, как темная ночь, и очень таинственным: «словно там кто-то сидит и ждет», сказал он себе.

— Прощайте! — сказал Гандальф Торину, — И прощайте все вы! Прямо сквозь лес, — вот каков ваш путь теперь. Не уклоняйтесь с него. Если вы это сделаете, то я ручаюсь чем угодно, что вы никогда не найдете его и никогда не выйдете из Чернолеса; а тогда — едва ли вы свидитесь когда-нибудь со мною или с кем бы то ни было!

— Неужели мы должны пройти его насквозь? — простонал Хоббит.

— Да, должны, — ответил кудесник, — если хотите попасть на другую его сторону. Вы должны либо пройти, либо отказаться от своей цели. И я не намерен позволять отступить вам сейчас, Бильбо Баггинс! Мне стыдно за вас, что вы подумали так. Вам придется охранять всех этих Карликов вместо меня, — засмеялся он.

— Нет, нет! — возразил Бильбо. — Я не это хотел сказать. Но неужели нет пути в обход этого леса?

— Есть, если вы хотите пройти миль двести на север или дважды столько — на юг. Но вы и там не найдете безопасных дорог. В этой части мира безопасности нет. Помните, что вы находитесь в Диких Странах, куда бы вы ни направились, вам везде может встретиться все, что угодно. Прежде чем обойти Чернолес с севера, вы очутитесь на склонах Серых гор, а они попросту кишат Орками, Троллями и всякой другой нечистью. Прежде чем обойти его с юга, вы вступите во владения Чернокнижника, а даже вы, Бильбо, не захотите, чтобы я рассказал вам об этом злобном колдуне. Я не советую вам даже приближаться к тем местам, откуда видна его Черная башня! Держитесь лесной тропы, будьте мужественны, надейтесь на лучшее, и тогда — если вам очень повезет — вы, может быть, когда-нибудь выйдете из леса и увидите у себя под ногами Большие болота, а за ними, далеко на востоке, — Одинокую гору, где живет добрый старый Смауг; надеюсь, впрочем, что он не ждет вас.

— Хорошо же вы умеете подбадривать! — проворчал Торин. — Прощайте! Если вы не хотите идти с нами, то вам лучше уйти без дальнейших разговоров.

— Что ж, прощайте, и теперь уже окончательно! — произнес Гандальф, повернул своего коня и направился на запад. Но он не мог удержаться, чтобы не оставить за собой последнее слово. Еще не отъехав на расстояние оклика, он обернулся, поднес руки ко рту, и они услышали его слабо долетающий голос: — Прощайте! Будьте умными, держитесь крепко и НЕ ПОКИДАЙТЕ ТРОПЫ!

Затем он поскакал, и они потеряли его из виду.

— Прощайте! Доброго пути! — закричали Карлики, тем более сердито, что на самом деле они были огорчены разлукой с ним. Тут началась самая опасная часть их пути. Каждый из них вскинул за спину свою долю поклажи и свой мех с водой; и, отвернувшись от света, заливающего окрестность, они углубились в лесной мрак.

Глава 8. ПАУКИ И МУХИ

Шли гуськом. Вход на тропу был словно аркой, ведущей в мрачный туннель; она была образована двумя большими, склонившимися друг на друга деревьями, слишком старыми и задушенными плющом, чтобы на них росло что-нибудь, кроме нескольких почерневших листьев. Сама тропа была узкая и вилась между стволами то вправо, то влево. Вскоре свет у входа превратился в пятнышко далеко позади, а тишина была такой глубокой, что их шаги казались громким топотом, и деревья словно наклонялись к ним, прислушиваясь.

Когда глаза у них привыкли к сумраку, они стали немного видеть вокруг себя, в каком-то темном зеленом сумраке. Иногда впереди них вонзался в тропу тонкий и яркий солнечный луч, которому удалось проникнуть в просвет между листьями вверху, а потом не запутаться в переплетении ветвей и сучьев. Но это случалось редко и вскоре прекратилось совсем.

В лесу жили черные белки. Когда острые, любопытные глаза Бильбо присмотрелись к окружающему, он улавливал их мельканье на тропе или позади древесных стволов. Здесь слышались также странные звуки, хрюканье и пыхтенье и возня в кустарнике или в грудах листьев, видневшихся там и сям среди деревьев, но что было причиной этих звуков — он не видел. Самым неприятным зрелищем была паутина: темные, густые сети из необычайно толстых нитей, нередко натянутые от одного дерева до другого или между нижними ветвями по обе стороны тропы. На самой тропе таких сетей не было, — потому ли, что ее охраняли какие-то чары, или же по какой-то другой причине, они не могли догадаться.

Не прошло много времени, как они возненавидели лес, — ничуть не меньше, чем ненавидели темные подземные ходы Орков, — и им стало казаться, что они никогда не выйдут отсюда. Но нужно было идти все вперед и вперед, хотя они давно уже стосковались по солнцу и небу и по ощущению ветра у себя на лице. Здесь, под сводами леса, воздух не двигался; здесь всегда было тихо, темно и душно. Это ощущали даже Карлики, привыкшие к подземельям и иногда жившие там подолгу без солнечного света; но Хоббит, привыкший жить в своей уютной норке и не любивший проводить летние дни под землей, чувствовал, что постепенно задыхается.

Ночью было хуже всего. Темнота становилась кромешной, — такой черной, что в ней не было видно ни зги. Бильбо пробовал махать рукой у себя перед носом, но не видел ее. Впрочем, едва ли будет верным сказать, что они ничего не видели: они видели глаза. Они спали, сбившись тесной кучкой, и сторожили по очереди: и когда приходила очередь Бильбо, то он видел в темноте вокруг себя какие-то отблески, а иногда на него, совсем близко, смотрели пары желтых, или красных, или зеленых глаз, которые медленно гасли и исчезали, а потом медленно появлялись в другом месте. А иногда они светились в ветвях у него над головой, и это было всего страшнее. Но еще неприятнее были другие глаза, — круглые, бледные, выпученные. «Это не глаза животных, — подумал он, — это глаза насекомых, только уж слишком большие».

Хотя было не очень холодно, они пытались зажигать по ночам сторожевые костры, но вскоре отказались от этого. Казалось, огонь собирает вокруг них сотни и сотни глаз; правда, существа — кем бы они ни были — никогда не показывались сами в отсветах пламени. Хуже того; на огонь налетали тысячи темно-серых и черных бабочек, иногда величиною с ладонь, и все они хлопали крыльями и сновали мимо самого лица. Карлики не могли стерпеть ни их, ни огромных, угольно-черных нетопырей; поэтому они отказались от костров и по ночам сидели и дремали в огромной и зловещей тьме.

Все это тянулось — как казалось бедному Хоббиту — нескончаемо долго; и он был постоянно голоден, так как они расходовали припасы очень осторожно. И все же, по мере того, как день уходил за днем, а лес оставался неизменным, они начали тревожиться. Провизия не могла тянуться бесконечно, а ее становилось уже мало. Они попытались настрелять белок и потратили много стрел, прежде чем им удалось сбить одну. Но когда ее изжарили, то она оказалась отвратительной на вкус, и они отказались и от белок.

Мучила их и жажда, так как воды у них было не очень много, и за все это время они не встретили ни ручья, ни источника.

Таково было у них настроение, когда однажды они увидели, что их путь пересекает река. Она струилась быстро и мощно, но была не широкой, а вода в ней — черной, или же казалась такой в сумраке. Это был тот самый поток, против которого предостерегал их Беорн; и они помнили это, иначе бы напились из него, несмотря на цвет, и наполнили бы свои опустевшие мехи. Но сейчас они думали только о том, как переправиться через него, оставшись сухими. Здесь когда-то был деревянный мостик, но он сгнил и обвалился, оставив только поломанные сваи у берега.

Бильбо опустился на колени у самой воды и, всмотревшись, воскликнул: — Там у берега есть лодка! Как жаль, что она не с нашей стороны!

— Далеко ли до нее, по-вашему? — спросил Торин, уже зная, что Бильбо — самый зоркий среди них.

— Не очень далеко. Не больше двенадцати ярдов.

— Дюжина ярдов! Я бы подумал, что не меньше тридцати, но зрение у меня не такое хорошее, как сто лет назад. Но двенадцать ярдов — это все равно, что миля. Перепрыгнуть мы не можем, а переходить вброд или вплавь нам нельзя.

— Сможет ли кто-нибудь из вас бросить веревку?

— Какая от этого польза? Лодка наверняка привязана, да я и сомневаюсь, можно ли зацепить ее крючком.

— Едва ли она привязана, — возразил Бильбо, — хотя, конечно, при таком освещении сказать трудно, мне кажется, ее просто отнесло к тому берегу, а он там довольно низкий, и тропа уходит прямо в воду.

— Дори из нас самый высокий, но Фили — самый младший и самый зоркий, — сказал Торин. — Поди сюда, Фили, и скажи, видишь ли ты лодку, о которой говорит Бильбо Баггинс.

Фили сказал, что видит; а пока он смотрел, разбираясь в направлении, остальные принесли ему веревку, выбрав самую длинную, и привязали к ней большой железный крюк, из тех, какими прикрепляли поклажу к лямкам у себя на плечах. Фили взял веревку, взвесил на руке и швырнул через реку.

Шлеп! Она упала в воду.

— Недостаточно сильно, — сказал Бильбо, вглядываясь. — Еще фута два, и вы попали бы крюком в лодку. Попробуйте еще раз. Едва ли волшебство повредит вам, если вы возьмете в руки мокрую веревку.

Все же Фили взял ее с опаской, когда вытащил из воды. На этот раз его бросок был гораздо сильнее.

— Стоп! — сказал Бильбо. — Теперь вы забросили его прямо в кусты на том берегу. Тащите осторожнее. — Фили медленно потянул веревку, и через некоторое время Бильбо сказал:—Осторожно! Крюк лежит в лодке, будем надеяться, что он зацепился.

Он и зацепился. Веревка натянулась, и Фили тащил напрасно. На помощь ему пришел Кили, потом Оин и Глоин. Они тащили и тащили, и вдруг все шлепнулись навзничь. Но Бильбо не растерялся, схватил веревку и с помощью ветки поймал лодочку, когда она устремилась через реку.

— Помогите! — крикнул он, и Балин едва успел схватить лодку и не дать ей уплыть по течению.

— Значит, она все-таки была привязана, — заметил он, указав на оборванную цепочку, болтавшуюся у борта. — Хороший был рывок, друзья; и хорошо, что наша веревка оказалась крепче.

— Кто переправится первым? — спросил Бильбо.

— Я, — ответил Торин, — а со мною вы, Фили и Балин. Для лодки это будет полная нагрузка. Потом Кили, Оин и Глоин и Дори, потом Ори и Нори, Бифур и Бофур, а последними — Двалин и Бомбур.

— Я опять последним, мне это надоело, — возразил Бомбур. — Пусть теперь будет еще чья-нибудь очередь.

— Не нужно быть таким толстым. Тебе придется идти последним и с самым малым грузом. Перестань ворчать на приказы, иначе с тобой случится что-нибудь скверное.

— Весел в лодке нет. Как вы отправите лодку на тот берег? — спросил Хоббит.

— Дайте мне еще одну веревку с крюком, — сказал Фили. Получив требуемое, он забросил крюк через реку, как можно выше. Так как крюк не упал, то они решили, что он зацепился за ветви. — Сядем в лодку, — сказал Фили, — и кто-нибудь из нас будет подтягиваться за веревку, зацепившуюся на том берегу. А кто-нибудь другой пусть держит крюк, который мы бросили первым; когда мы высадимся на том берегу, он воткнет крюк в лодку, и вы сможете притянуть ее обратно.

Таким образом все они вскоре переправились через заколдованный поток Двалин только что выбрался из лодки со свернутой веревкой на руке, а Бомбур, все еще ворча, готовился последовать за ним, как вдруг действительно случилось кое-что скверное. Из сумрака неожиданно выскочил олень, бросился прямо на Карликов и опрокинул их, а потом подобрался, взвился в воздух и мощным прыжком перелетел через речку. Но Торин, единственный из всех, не упал и не растерялся. Едва выйдя на берег, он натянул свой лук и наложил стрелу, — на случай, если появятся спрятавшиеся сторожа лодки; увидя оленя, он послал в него быструю и меткую стрелу. Очутившись на другом берегу, олень покачнулся. Тени тотчас же поглотили его, но они услыхали, что стук его копыт вскоре сделался неровным, а потом и вовсе затих.

Не успели, однако, Карлики восхвалить стрелка, как полный ужаса вопль Бильбо заставил их позабыть об охоте. — Бомбур упал! Бомбур тонет! — кричал Хоббит. Так оно и было. Бомбур стоял на суше только одной ногой, когда олень налетел на них, он покачнулся, оттолкнув при этом лодку от берега, и упал навзничь в темную воду; он хотел ухватиться за скользкие корни у берега, но не смог, а лодка медленно отошла по течению и исчезла.

Подбежав к воде, они увидели в ней только его капюшон. Поскорее бросили в ту сторону веревку с крюком. Бомбур поймал ее, и его вытащили на берег. Он весь промок, но самым худшим было не это. Едва его уложили на берегу, как он крепко уснул, вцепившись в веревку так, что ее невозможно было вырвать у него из рук, и он так я не просыпался, несмотря на все их усилия.

Они стояли над ним, проклиная его неуклюжесть и свое невезение и оплакивая потерю лодки, не позволившую им вернуться на тот берег за оленем, как вдруг услышали в лесу далекие звуки рога и собачий лай. Тогда они умолкли, им казалось, что они слышат отзвуки большой охоты, но они не увидели ничего.

Они сидели долго, не смея шевельнуться. Бомбур спал с улыбкой на своем толстом лице, неуязвимый для всех тревог и неприятностей, какие мучили его друзей. Вдруг на тропе впереди появились белые олени, — самка с детенышами. Не успел Торин крикнуть что-нибудь, как трое Карликов выскочили и выстрелили в оленей. Ни одна стрела не попала в цель. Олени повернулись и исчезли в зарослях так же бесшумно, как появились. Карлики стреляли им вслед, но напрасно.

— Стойте! Стойте! — вскричал Торин, но было уже поздно: Карлики потратили последние стрелы, и теперь луки, полученные от Беорна, стали бесполезны.

Они все были мрачны в этот вечер и в последующие дни их мрачность все усиливалась. Волшебный ручей остался позади, но тропа извивалась все так же, как и раньше, а лес казался все таким же бесконечным. Однако, если бы они знали о нем больше и вдумались в значение охоты и белых оленей, то поняли бы, что приближаются, наконец, к восточной опушке и что вскоре смогут выйти туда, где деревья стоят реже и где они снова увидят солнце; и для этого нужно сохранять надежду и мужество.

Но они не знали, а кроме того им мешало тяжелое тело Бомбура, которого нужно было тащить на себе. Его несли четверо, поочередно сменяя друг друга. Взваливая на себя улыбающегося во сне Бомбура, они передавали свою поклажу товарищам. Еще несколько дней назад такая нагрузка была бы им не по силам, но теперь их сумки с провизией стали совсем легкими. Впрочем, эта легкость вовсе не радовала их: у них почти не осталось ни еды, ни питья, а в лесу они не видели ничего съедобного, — только грибы и травы с бледными листьями и неприятным запахом.

Дня через четыре после переправы они пришли в такую часть леса, где росли главный образом буки. Сначала перемена им понравилась, так как здесь не было подлеска, и сумрак был не таким глубоким. Вокруг стоял зеленоватый свет, и местами можно было видеть по сторонам довольно далеко. Но видны были только нескончаемые ряды стройных, серых стволов, похожих на колонны в каком-то огромном, полутемном зале. Здесь шелестел ветерок, но этот шелест был печальным. Слетело, шурша, несколько листьев, словно напоминая им, что за пределами леса начинается осень. Они шли по шуршащим листьям бесчисленных прошлых осеней, нанесенным на тропу ветерком.

Бомбур все спал, а они очень устали. Иногда они тревожились, слыша вдали словно смех или пение. Голоса были звонкие, непохожие на Орков, и пение звучало красиво, но оно казалось непонятным и чуждым; оно не успокаивало их, но заставляло из последних сил уходить подальше.

Еще через два дня они увидели, что тропа спускается все ниже и вскоре очутились в долине; густо заросшей могучими дубами.

— Неужели этому проклятому лесу нет конца? — вскричал Торин. — Кто-нибудь должен взобраться на дерево и посмотреть, не может ли он подняться выше вершин и оглядеться. Для этого нужно только выбрать самое высокое дерево, какое растет у тропы.

«Кто-нибудь», в сущности, означало Бильбо. Его выбрали потому, что нужно было забраться как можно выше и вынырнуть из самых верхних листьев, а для этого нужно быть достаточно легким, чтобы не обломать самых верхних тонких сучьев. У бедного Бильбо никогда не было большого опыта в лазании по деревьям, но они подсадили его на нижние ветки большого дуба, выросшего прямо на тропе, и ему оставалось только лезть кверху, как он сумеет. Он пробирался среди перепутанных веток, норовивших хлестнуть его по глазам; не однажды он обрывался и ухитрялся удержаться в самый последний момент; и наконец, после отчаянной борьбы на таком неудобном месте, где не было ни одной подходящей ветки, выбрался на вершину. Все это время он размышлял над тем, есть ли на дереве пауки и как он сумеет спуститься, не упав.

В конце концов он высунул голову над лиственной кровлей, а тогда увидел и пауков. Но это были маленькие, обычного вида пауки, охотившиеся на бабочек. Глаза у Бильбо были почти ослеплены светом. Он слышал, как Карлики кричат ему что-то далеко внизу, но не мог ответить и только мигал, крепко схватившись за ветки. Солнце светило ярко, и ему пришлось долго привыкать к нему. Оглядевшись, наконец, он увидел со всех сторон море темной зелени, там и сям шевелящейся от ветра; и повсюду порхали сотни бабочек. Кажется, это была порода «пурпурный император», любящая вершины дубов, но здесь они были не пурпурные, а бархатно-черные, без всяких отметин.

Бильбо долго любовался «черными императорами» и радовался, ощущая ветерок у себя в волосах и на лице; но в конце концов крики Карликов, выходивших из себя от нетерпения, напомнили ему о его обязанности. Впрочем, он не мог ничего сделать. Сколько бы он ни смотрел, нигде не было конца деревьям и листве. Сердце у него, обрадованное было видом солнца и ощущением ветра, снова упало: ему не с чем было вернуться к друзьям внизу.

В сущности, как я уже сказал вам, они были уже недалеко от края леса; и если бы у Бильбо хватило рассудка присмотреться, он увидел бы, что дерево, на которое он взобрался, хотя и высокое само по себе, стоит почти на самом дне обширной лощины; поэтому с его вершины окружающие деревья казались поднимающимися со всех сторон, как края гигантской чаши, и отсюда нельзя было увидеть, далеко ли еще тянется лес. Но ничего этого он не знал и стал спускаться, полный отчаяния. В конце концов он очутился внизу, — исцарапанный, обескураженный, потный, — и некоторое время ничего не видел в сумраке. Услышав его отчет, они упали духом, как и он сам.

— Лес тянется без конца, без конца во всех направлениях! Что теперь нам делать? И зачем было посылать Хоббита? — восклицали они, словно он был виноват в этом. Им совсем не нужны были бабочки, и они рассердились еще больше, когда он рассказывал им о восхитительном ветерке: они были слишком тяжелыми, чтобы взобраться туда, где он дует.

В этот вечер они доели последние крохи своей провизии, и первым их ощущением на следующее утро было то, что они еще голодны. А потом оказалось, что идет дождь, и на землю там и сям падают тяжелые капли.

Это только напомнило им, что они умирают и от жажды, но утолить ее было нечем: ведь нельзя же утолять жажду, стоя под дубом и ожидая, чтобы в рот к вам попала случайная капля.

Единственным, хотя и очень слабым утешением оказался Бомбур. Он вдруг проснулся и сел, почесывая голову. Он совсем не мог понять, где находится и почему так голоден; ибо он забыл все, что произошло после того, как они выступили в путь майским утром. Последним, что он помнил, было чаепитие в доме у Хоббита, и им было очень трудно заставить его поверить рассказу о множестве событий, приключившихся с ними после этого.

Услышав, что есть больше нечего, он сел и заплакал, так как был слаб и неустойчив в ногах. — Зачем я только проснулся! — вскричал он. — Мне снились такие замечательные сны! Мне снилось, что я иду по лесу, вроде этого, но он весь освещен факелами на деревьях, и лампами на ветвях, и кострами на земле, и в нем шло празднество и сплошной пир. Там сидел Лесной король в венце из листьев, и были веселые песни, и невозможно даже перечесть и описать, какие там были кушанья и напитки!

— Не пытайся, — ответил Торин. — Если не можешь говорить о чем-нибудь другом, то лучше молчи. Ты и так уже утомил нас. Если бы ты не проснулся, мы бы так и оставили тебя в лесу с твоими глупыми снами; тащить тебя нелегко, даже после того, как ты долго постился.

Ничего другого им не оставалось, как лишь затянуть пояса на пустых животах, вскинуть на плечи свои пустые мешки и сумки и побрести по тропе, не надеясь даже дойти до ее конца раньше, чем придет конец им самим. Они брели так весь день, медленно и устало, и Бомбур все время жаловался, что ноги не держат его и что ему хочется снова лечь и уснуть.

— Не делай этого! — говорили они ему. — Пусть твои ноги поработают теперь, мы и так уже долго тащили тебя.

Но он вдруг отказался сделать хоть шаг дальше и бросился наземь. — Идите, если хотите, — сказал он. — Я останусь здесь и буду спать и видеть еду хоть во сне, если не могу получить ее иначе. Надеюсь, что я никогда больше не проснусь.

В этот самый миг Балин, ушедший немного вперед, крикнул:

— Что это? Кажется, я видел в лесу какой-то огонек!

Они взглянули и увидели — довольно далеко, как им показалось — какое-то красное мерцание, потом рядом с ним появились новые и новые огоньки. Даже Бомбур вскочил, и все они поспешили туда, не подумав, что это могут быть Тролли или Орки. Огонь был впереди, слева от тропы; поравнявшись с ним, они увидели, что среди деревьев пылают костры и факелы, но довольно далеко в сторону от их пути.

— Кажется, мои сны сбываются, — пропыхтел Бомбур, отставший от прочих. Ему хотелось кинуться туда напрямик, но остальные хорошо помнили о предостережениях кудесника и Беорна.

— Бесполезным будет пиршество, если мы не вернемся оттуда живыми, — сказал Торин.

— А без пиршества мы все равно не останемся в живых, — возразил Бомбур, и Бильбо всецело согласился с ним. Они долго обсуждали это со всех сторон, пока в конце концов не решили послать соглядатаев, которые подползли бы к огням поближе и посмотрели, в чем там дело. Но они так и не могли решить, кого именно послать: никому не хотелось рисковать тем, чтобы потеряться и никогда больше не найти остальных. В конце концов, несмотря на предостережения, голод заставил их решиться, так как Бомбур не уставал описывать им все вкусные вещи, какие ел на приснившемся ему лесном пиршестве; поэтому все они сошли с тропы и вместе углубились в чащу.

Довольно долго они ползли и прокрадывались, а потом, выглянув из-за стволов, увидели полянку, на которой несколько деревьев было срублено, а почва выровнена. Там была целая толпа, и все они были похожи на Эльфов, одеты в зеленое и сидели там большим кругом на чурках, отпиленных от стволов. Посредине горел костер, а к деревьям вокруг были подвешены факелы, но самым прекрасным зрелищем было то, что все они ели и пили и весело смеялись.

Запах жареного мяса был столь чарующим, что, не теряя времени, чтобы посоветоваться между собою, Карлики вскочили и бросились на полянку, думая только попросить чего-нибудь поесть. Но едва лишь первый из них ступил на полянку, как все факелы погасли, словно по волшебству. Кто-то ударил ногою в костер, и он взметнулся фонтаном сверкающих искр и погас. Карлики очутились в полном мраке и не могли найти друг друга, — по крайней мере, долго. Они слепо блуждали во тьме, спотыкались о пни, натыкались на деревья и кричали и перекликались так, что разбудили лес на целые мили вокруг; но наконец им удалось собраться вместе и пересчитаться наощупь. Теперь они уже окончательно забыли, в какой стороне лежит их тропа, и заблудились окончательно — по крайней мере, до рассвета.

Им оставалось только устроиться на ночлег там, где они стояли; они не осмелились даже поискать остатки еды на земле, боясь снова разделиться. Но не успели они пролежать долго, — а Бильбо только успел задремать, — как Дори, которому досталась первая стража, сказал громким шепотом:

— Огни появились снова, вон там, и их стало еще больше!

Они вскочили. Действительно, невдалеке от них виднелись десятки огней и явственно слышались смеющиеся голоса. Они медленно ползли туда гуськом, каждый касаясь рукою предыдущего. Когда они подкрались близко, Торин сказал:— Не будем бросаться вперед все сразу! Пусть никто не двинется, пока я не скажу. Я пошлю сначала только Бильбо Баггинса поговорить с ними. Они не испугаются его, — («А я их?» — подумал Бильбо), — во всяком случае, я надеюсь, что они не сделают ему ничего плохого.

Приблизившись к границам светлого круга, они вдруг вытолкнули туда Бильбо. Не успев даже надеть свое кольцо, он очутился на полном свету костра и факелов. Напрасно. Все огни снова погасли, и стало совершенно темно.

Если им трудно было собраться вместе в первый раз, то теперь это было еще труднее. И они никак не могли отыскать Хоббита. Каждый раз, когда они пересчитывались, их оказывалось только тринадцать. Они кричали и окликали его: — Бильбо Баггинс! Хоббит! Гадкий Хоббит! Эй! Хоббит, пусто бы вам было, где вы? — И все в таком же роде, но ответа не было.

Они уже отчаялись найти его, когда Дори наткнулся на него совершенно случайно и счел бревном, но бревно оказалось Хоббитом: он свернулся клубочком и крепко спал. Им пришлось долго трясти его, чтобы разбудить, а ему вовсе не хотелось просыпаться.

— Мне снились такие чудесные сны, — ворчал он, — и все о том, что я сижу и пирую!

— Ох, батюшки! С ним сталось то же, что и с Бомбуром! — воскликнули они. — Не рассказывайте своих снов! Приснившиеся пиры никому не нужны, в них мы не можем участвовать.

— Это самое лучшее, что было со мной в этом отвратительном лесу, — пробормотал он, улегшись среди Карликов и пытаясь снова уснуть и увидеть свой чудесный сон.

Но не в последний раз они видели огонь в лесу. Позже, уже глубокой ночью, Кили, стоявший на страже, снова разбудил их и сказал:

— Недалеко отсюда вспыхнул словно настоящий фейерверк, — зажглись, как по волшебству, сотни факелов и множество костров. И прислушайтесь, — там пение и музыка!

Некоторое время они лежали и слушали, но потом почувствовали, что непременно должны поспешить туда и попросить о помощи. Они снова встали, и на этот раз результат был катастрофическим. Пиршество, которое они, теперь увидели, было еще веселее и роскошнее прежних; и во главе длинного ряда пирующих сидел Лесной король, увенчанный листьями, каким его описывал Бомбур. Эльфы передавали кубки из рук в руки, даже через костры, некоторые играли на арфах, и многие пели. Их блестящие волосы были перевиты цветами; в ожерельях и на поясах у них сверкали зеленые самоцветы, и их лица и песни были полны радости. Громко, ясно и красиво звучали эти песни, и тут в их круг вступил Торин.

Все голоса умолкли на полуслове. Все огни погасли. Костры взвились черным дымом. Пепел и зола кинулись в глаза Карликам, и лес снова наполнился их криками и воплями.

Бильбо нашел, что бегает все кругом и кругом (как он думал) и зовет: — Дори, Нори, Ори, Оин, Глоин, Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Бофур, Двалин, Балин, Торин Дубовый Щит! — а другие, кого он мог увидеть или нащупать, делают то же, изредка вставляя «Бильбо» в перечень. Но голоса остальных все отдалялись и слабели, и хотя через некоторое время ему стало казаться, что они сменились призывами на помощь, но вскоре всякий шум затих и умолк, и он остался один, в полной тишине и полном мраке.

Это была для него одна из самых страшных минут. Но он вскоре опомнился и понял, что нет смысла пытаться сделать что-нибудь, пака не станет хоть немного светлее, и бесполезно тратить силы, когда нет никакой надежды на завтрак для их восстановления. Поэтому он сел, прислонившись спиной к дереву, и — не в последний раз! — предался воспоминаниям о своей далекой уютной норке с ее великолепными кладовыми. Он глубоко задумался о ветчине и яйцах, о хлебе и масле, как вдруг ощутил какое-то прикосновение. На левой руке у него было что-то вроде толстой, липкой бечевки, а когда он попробовал шевельнуться, то ощутил такую же бечевку и на ногах, так что, привстав, тотчас же упал снова.

Тут из-за его спины выскочил огромный паук, усердно опутывавший его, пока он сидел неподвижно. Паук бросился на него. Бильбо видел только его глаза, но ощущал волосатые лапы, когда паук старался обмотать его своей отвратительной паутиной. К счастью, Хоббиту удалось очнуться вовремя: еще немного, и он уже не смог бы шевельнуться. Но все же ему пришлось отчаянно бороться, пока он высвободился. Он колотил и отгонял мерзкую тварь руками, а она пыталась укусить его, чтобы ошеломить ядом, как делают обычные пауки с мухами; но потом он вспомнил о своем мече и выхватил его. Паук отпрянул, и он успел перерезать путы у себя на ногах, а тогда кинулся в атаку. Паук явно не привык встречать добычу, снабженную таким жалом, и поспешил убежать. Бильбо нагнал его и вонзил клинок прямо ему в глаза. Тут паук разъярился и начал прыгать и кидаться, бешено размахивая лапами, пока Бильбо не убил его еще одним ударом; а тогда Хоббит и сам упал и долгое время лежал без сознания.

Когда он пришел в себя, его окружал обычный тусклый свет лесного дня. Паук лежал рядом, мертвый, а лезвие меча покрылось черными пятнами. Сознание, что он убил огромного паука, совсем один, в темноте, без помощи кудесника, или Карликов, или кого бы то ни было, сильно подействовало на Бильбо. Он почувствовал себя совсем другим человеком, гораздо храбрее и сильнее, чем раньше, — даже несмотря на пустой желудок; он вытер меч о траву и снова вложил его в ножны.

— Я дам тебе имя, — сказал он мечу. — Ты будешь называться Жалом.

После этого он отправился на разведку. Лес был мрачным и безмолвным, но он знал, что должен прежде всего разыскать своих друзей, которые едва ли ушли далеко, если только их не захватили в плен Эльфы (или кто-нибудь похуже). Бильбо чувствовал, что кричать опасно; довольно долго он стоял, соображая, в какой стороне может находиться тропа и в каком направлении нужно искать Карликов.

— Ах, почему мы не вспомнили о советах Беорна и Гандальфа? — простонал он. — В какое ужасное положение мы попали! Мы! Хотел бы я, чтобы это были мы: одному быть просто ужасно.

Наконец, ему удалось сообразить, с какой стороны доносились ночью крики о помощи, — и к счастью (ибо он родился весьма удачливым), он сообразил это более или менее правильно. Хоббиты искусны в бесшумности, особенно в лесу, как я уже говорил вам; кроме того, Бильбо предварительно надел свое кольцо. Вот почему пауки не увидели его и не слышали его приближения.

Он продолжал прокрадываться потихоньку, когда заметил впереди пятно черной, густой тени, словно клочок полуночи, не успевший исчезнуть. Подкравшись поближе, он увидел, что оно состоит из множества паутин, одна за другой, одна над другой, и все они перепутаны между собою. А потом он увидел и пауков, огромных и отвратительных; они сидели на деревьях, прямо над ним, и, несмотря на кольцо, он задрожал от страха при мысли, что они могут обнаружить его. Спрятавшись за стволом, он некоторое время следил за ними, а потом, в безмолвии леса, понял, что эти мерзкие создания переговариваются между собою. Голоса у них были тонкие, скрипучие и визгливые, но он разобрал многое из их речи. Они говорили о Карликах!

— Борьба была упорна, но дело стоило того, — говорил один из пауков. — Шкуры у них, конечно, толстые, но я уверен, что внутри они сочные и вкусные.

— Да, они будут вкусными, когда повисят немного, — сказал другой.

— Только не надо им висеть слишком долго, — добавил третий. — Они не такие жирные, как могли быть. Должно быть, в последнее время их кормили неважно.

— Убить их, по-моему!—прошипел четвертый. — Убить сейчас, а потом пусть они висят мертвыми.

— Они, наверное, мертвые уже сейчас, — возразил первый.

— Ну нет. Я видел только что, как один из них брыкался. Должно быть, очнулся от чу-у-удесного сна. Идемте, я покажу вам.

С этими словами один из огромных пауков добежал по нити, пока она не привела его к дюжине свертков, свисавших в ряд с высокой ветви. Бильбо пришел в ужас, увидев, как они болтаются в тени и заметив, что из некоторых этих свертков торчит то чья-нибудь нога, то кончик носа, то часть бороды или капюшона.

Паук подбежал к самому толстому свертку, — «Это наверняка бедный старый Бомбур», — подумал Бильбо — и сильно ущипнул за торчавший оттуда нос. Раздался приглушенный вопль, нога дернулась и крепко стукнула паука прямо в брюхо. Бомбур был еще жив. Послышался звук, словно от удара по плохо надутому мячу, и разгневанный паук свалился с ветви, удержавшись уже в воздухе за свою собственную паутинную нить.

Прочие пауки захихикали. — Ты прав, — сказали они, — добыча еще жива и брыкается.

— Я сейчас положу этому конец! — прошипел гневно паук, взбираясь обратно на ветку.

Бильбо увидел, что для него настал момент действовать. Он не мог броситься на пауков, а стрелять ему было нечем; но, оглядевшись, он увидел что-то вроде русла высохшего потока, где лежало множество камней. Бильбо умел прекрасно бросать камни, и ему нетрудно было найти славный, гладкий голыш, величиной с яйцо, уютно улегшийся у него на ладони. Мальчиком он часто упражнялся в бросании камней, так что кролики и белки, и даже птицы мгновенно удирали с его пути, только увидев, что он нагибается; и даже став взрослым, он уделял много времени всяким играм, вроде игры в мяч или в кегли, где нужно хорошо целиться и метко бросать; и вообще он умел делать многое, — не только пускать дым колечками, стряпать и отгадывать загадки, — о чем я просто не успел рассказать вам. Но сейчас с этим некогда. Пока он выбирал камень, паук подполз к Бомбуру и уже готов был ужалить его насмерть. Как раз в эту минуту Бильбо швырнул свой снаряд. Камень стукнул паука прямо по голове, и мерзкая тварь безжизненно шлепнулась наземь, поджав все лапы.

Следующий камень прожужжал сквозь паутину, разорвав ее нити и сбив пауков, сидевших в ее центре. Тогда среди пауков началось смятение, и они забыли о Карликах. Они не видели Бильбо, но поняли, откуда летят камни; а тогда быстрее молнии они кинулись к Хоббиту, кидая длинные нити паутины во все стороны, так что весь воздух наполнился развевающимися силками.

Бильбо, однако, уже скользнул в другое место. Ему пришло в голову увести взбешенных пауков подальше от Карликов, вызвать в них любопытство и вместе гнев и тревогу. Когда штук пятьдесят их кинулось туда, где он стоял раньше, он швырял камнями и в них, и в тех, что задержались позади; а потом, прыгая среди деревьев, он запел обидную песню (в которой называл их «пучеглазиками» и «бестолковыми»), чтобы рассердить их и увлечь всех в погоню за собой, а также — чтобы дать Карликам знать о себе.

Песню он сочинил на месте и наспех, и вы наверное назвали бы ее неудачной, но она сделала свое дело, — особенно когда он швырнул еще несколько камней и затопал ногами. Почти все пауки, сколько их здесь было, кинулись за ним в погоню; одни спрыгивали на землю, другие бежали по ветвям, перескакивали с дерева на дерево или кидали все новые липкие нити в густую тень. Они отозвались на его шум гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Они просто взбеленились от гнева. Не говоря уж о камнях, — ни один паук не любит, чтобы его называли «пучеглазиком», а кличка «пустоголовый» будет, конечно, обидной для кого угодно.

Бильбо снова переменил место, но теперь несколько пауков разбежалось во все стороны по той рощице, где они жили; и они торопливо затягивали паутиной все просветы между деревьями. Очень скоро дерзкий Хоббит будет пойман в густые сети, которыми они его окружили, — так, по крайней мере, думали пауки. Но Бильбо в ответ угостил их новой насмешливой песенкой и, оглядевшись, увидел, что последний просвет между деревьями уже затянут паутиной. К счастью, это была еще не настоящая сеть, а лишь несколько очень толстых нитей, спешно переброшенных со ствола на ствол. Он выхватил меч, изрубил их в клочья и вышел, продолжая.

Пауки увидели меч (хотя вряд ли поняли, что это такое), и тотчас же вся их толпа кинулась вслед за Хоббитом по земле и по веткам, размахивая волосатыми лапами, щелкая челюстями, выпучив глаза, истекая пеной от ярости. Они гнались за ним по лесу так далеко, как лишь осмелился завести их Хоббит. А потом — бесшумно, как мышонок, — он прокрался обратно.

Он знал, что времени у него очень мало, что пауки очень скоро вернутся к дереву, где повесили Карликов. За это время он должен спасти их. Труднее всего было добраться до той ветки, где они висели. Вероятно, это ему не удалось бы, если бы кто-то из пауков не оставил длинной свисающей нити; хотя она больно липла к рукам, он взобрался по ней наверх — и наткнулся на старого, толстого, ленивого паука, который остался сторожить пленников и сейчас усердно щипал их, чтобы определить, кто из них посочнее. Паук намеревался попировать в одиночку, пока остальные ушли; но Бильбо спешил, и паук мертвым свалился с дерева, даже не успев понять, что случилось.

Теперь нужно было освободить кого-нибудь из Карликов. Как тут поступить? Если перерезать нить, на которой он висит, то бедняга брякнется с довольно большой высоты на землю. Ползком, вдоль всей ветки (отчего бедные Карлики начали плясать и болтаться в воздухе), он добрался до крайнего из свертков.

«Фили либо Кили», — подумал он, увидев кончик длинного носа, выглядывающий между витками нити. Ему удалось, сильно перегнувшись, перерезать большую часть толстых, липких нитей, которыми Карлик был обмотан, а тогда Фили смог почти целиком вырваться из них. Боюсь, что Бильбо смеялся, глядя, как он дергает затекшими руками и ногами, вися на продетой у него под мышками нити, — совсем как дергунчик, болтающийся на веревочке.

Так или иначе, Фили выбрался на ветку, а тогда приложил все усилия, чтобы помочь Хоббиту, хотя ему было еще очень плохо после ядовитого укуса и после почти целых суток в тесном коконе, откуда торчал только его нос. Он долго не мог очистить глаза и брови от налипшей паутины; а что до бороды, то ему пришлось отрезать большую часть ее. Итак, вдвоем они начали втаскивать наверх одного Карлика за другим и освобождать их от пут. Никто из них не был в лучшем состоянии, чем Фили, а некоторые даже в худшем. Одни едва могли дышать (как видите, длинные носы иногда бывают полезными), а другие были укушены сильнее.

Таким образом они освободили Кили, Бифура, Бофура, Дори и Нори. Бедный старый Бомбур был так измучен, — он был самым толстым, и его все время щипали и дергали, — что скатился с вежи, шлепнулся наземь (к счастью, в кучу листьев) и не вставал больше. Но на конце ветки еще висело пятеро Карликов, когда пауки начали возвращаться, еще более разъяренные, чем раньше.

Бильбо тотчас же кинулся по ветке к стволу и начал отражать тех, что всползли на дерево. Он снял кольцо, когда спасал Фили, и забыл надеть его потом, так что пауки начали шипеть и плеваться.

— Теперь мы тебя видим, гадкая тварь! Мы съедим тебя и вывесим твою шкуру и кости на дереве. Ух! У него есть жало, да? Ну, все равно мы его поймаем, а потом на денек или два повесим вниз головой!

Тем временем Карлики поднимали остальных пленников и перерезали их путы своими ножами. Вскоре все они будут свободны, хотя неизвестно, что может случиться дальше. Прошлой ночью пауки захватили их без труда, но это было врасплох и в темноте. На этот раз похоже было, что предстоит жестокая битва.

Вдруг Бильбо заметил, что несколько пауков собралось вокруг Бомбура на земле, что они снова спутали его и уже утаскивают прочь. Он вскрикнул и ринулся на врагов. Они разбежались, и он упал с дерева прямо посреди тех, что были внизу. Его меч был для них совершенно незнакомым оружием. Как он мелькал туда и сюда! Как сверкал от радости, поражая врагов! Он убил с полдюжины их, а тогда остальные убежали, оставив Бомбура в покое.

— Вниз! Вниз! — закричал Бильбо Карликам на дереве. — Не медлите там, иначе вас поймают! — Ибо он увидел, что пауки уже собрались во множестве на соседних деревьях и подползают по ветвям так, чтобы очутиться у них над головами.

Карлики скатились или спрыгнули с дерева сплошной грудой, — многие сильно дрожали и едва держались на ногах. Наконец, все они были вместе, — все, включая беднягу Бомбура, которого поддерживали с обеих сторон Бифур и Бофур; а Бильбо прыгал вокруг них, размахивая Жалом, а сотни разъяренных пауков окружали их со всех сторон и сверху. Дело казалось почти безнадежным.

И вот началась битва! У некоторых Карликов были ножи, у других дубинки, и все они могли набрать камней, а у Бильбо был его Эльфов клинок. Снова и снова пауки были отброшены, и многие убиты. Но это не могло продолжаться долго. Бильбо уже очень устал; из Карликов только четверо держались крепко, да и тех пауки скоро осилят, как усталых мух. Пауки уже снова начали сплетать вокруг них свои сети, от дерева к дереву.

В конце концов Бильбо не мог придумать ничего другого, как лишь посвятить их в тайну кольца. Ему очень не хотелось этого, но другого выхода не было.

— Я сейчас исчезну, — сказал он им. — Я уведу пауков отсюда, если смогу; а вы держитесь все вместе и уходите в другую сторону. Налево отсюда, — это примерно к тому месту, где мы впервые увидели костры Эльфов.

Ему трудно было заставить их понять, так как головы у них кружились, и им сильно мешали крики, стук и швырянье камней; но в конце концов Бильбо увидел, что медлить больше нельзя: круг пауков смыкался все теснее. Он надел кольцо и — к величайшему изумлению Карликов — вдруг исчез.

Вскоре из-за деревьев справа донеслась песенка о «пучеглазиках», «ветрогонах». Это паукам очень не понравилось. Они приостановились, и некоторые бросились в сторону голоса. «Ветрогоны» рассердили их до потери рассудка. Тогда Балин, лучше всех прочих понявший замыслы Бильбо, первым кинулся в атаку. Карлики сбились тесной кучкой и, осыпая противника градом камней, оттеснили пауков влево и вырвались из окружения. Возгласы и пение в другой стороне прекратились.

Надеясь от всей души, что Бильбо не захвачен, Карлики продолжали отходить. Но не очень быстро. Они чувствовали себя больными и усталыми и едва могли тащиться на дрожащих ногах, хотя многие из пауков не отставали от них. То и дело им приходилось останавливаться и отгонять наседающих мерзких тварей; и уже пауки стали забираться на деревья и сбрасывать на них длинные клейкие нити.

Дело оборачивалось плохо, как друг Бильбо неожиданно появился снова в напал на изумленных пауков с фланга.

— Бегите! Бегите! — крикнул он. — Я задержу их!

Так он и сделал. Он кидался взад и вперед, разрубал липкие нити, полосовал пауков по лапам и пронзал их жирные тела, если они подбегали слишком близко. Пауки кипели от ярости, плевались, истекали пеной и шипели ужасные ругательства; но Жало испугало их насмерть, и они не осмеливались приближаться к нему. Поэтому, сколько они ни бесились, добыча медленно, но верно уходила от них. Это длилось целые часы. И вот, в конце концов, когда Бильбо почувствовал, что не в силах больше нанести ни одного удара, пауки вдруг сложили оружие и не преследовали их больше, но вернулись, обескураженные, в свое логовище.

Тут Карлики увидели, что достигли границ того круга, в котором горели костры Эльфов. Был ли это один из тех кругов, что они видели прошлой ночью — неизвестно; но в таких местах, очевидно, действовали какие-то добрые чары, не допускавшие сюда пауков. И даже свет здесь был зеленее, а ветви деревьев — не такие черные и страшные. У беглецов была возможность отдохнуть и опомниться.

Некоторое время они лежали, пыхтя и задыхаясь, но очень скоро начали задавать вопросы. Пришлось подробно объяснить им все дело с исчезновением, и повесть о находке кольца заинтересовала их настолько, что они забыли о своих собственных злоключениях. Балин особенно настаивал на том, чтобы Хоббит рассказал все с самого начала, — о Голлуме, о загадках, о кольце. Но день постепенно угасал, и тогда перед ними встали новые вопросы. Где они сейчас, и где их тропа, и где можно найти что-нибудь съестное, и что им делать теперь? Они спрашивали об этом снова и снова, и похоже было, что ожидают ответа только от Бильбо. Отсюда вы видите, что их мнение о Бильбо Баггинсе сильно изменилось и что они начали очень уважать его, — как, впрочем, Гандальф и предсказывал им. Действительно, они ожидали, что он вот-вот придумает какой-нибудь замысловатый план спасения, и потому не ворчали. Они превосходно понимали, что были бы уже мертвыми, если бы не Хоббит, и благодарили его множество раз. Некоторые даже встали и поклонились ему до земли, хотя снова упали от такого усилия и никак не могли подняться. Если они и узнали правду об исчезновении, то это ничуть не уменьшило их уважения к Бильбо: они увидели, что у него есть сообразительность, и удача, и волшебное кольцо, — а это все очень полезные вещи. И они восхваляли Хоббита так, что он впрямь почувствовал себя кем-то вроде смелого искателя приключений; правда, он чувствовал также, что был бы гораздо смелее, если бы у них было хоть что-нибудь из съестного.

Но съестного ничего не было, — ни крошки; и никто из них не был в состоянии пойти на поиски, никто не мог пойти искать тропу. Потерянная тропа! Ни о чем другом Бильбо не мог думать сейчас. Он сидел, тупо глядя перед собою, и молчал; и вскоре они тоже умолкли. Все — кроме Балина. Долго спустя, когда все они замолчали и закрыли глаза, он продолжал бормотать про себя и хихикать:

— Голлум! Вот так-так! Значит, вот как он пробрался мимо меня, да? Ну, теперь я знаю! Так вы прокрались потихоньку, Бильбо Баггинс! И пуговицы по всему порогу!.. Славный старина Бильбо — Бильбо — Бильбо — бо-бо-бо… И тут он уснул, и все надолго утихло в лесу.

Но вдруг Двалин открыл глаза и огляделся.

— А где Торин? — спросил он.

Это был страшный удар. Действительно, их было только тринадцать: двенадцать Карликов и Хоббит. Где же Торин? Они подумали о том, какая страшная судьба могла ему выпасть, — колдовство или черные чудовища, — и задрожали при мысли о том, что затеряны в лесу и без него. Потом, один за другим, они погрузились в тяжелый сон со страшными видениями. Вечер перешел в темную ночь, и тут мы можем на время оставить их, — слишком больных, и обессиленных, чтобы выставить стражу.

Торин был захвачен гораздо раньше, чем они. Вы помните, как крепко уснул Бильбо, вступив в круг света? Следом за ним туда же вступил и Торин; и когда огни погасли, он упал, сраженный чарами, и уснул, как камень. Он не слышал ни шума, поднятого Карликами в темноте, ни их криков, когда пауки поймали и спутали их, ни звуков битвы на следующий день. Потом к нему подошли лесные Эльфы; они связали его и унесли на себе.

Участниками пиршества действительно были лесные Эльфы. Это не злое племя. Если у них и есть недостаток, то это — недоверие ко всем чужим. Хотя они и могучие волшебники, но даже в те дни они уже были осторожными. Они отличались от Высших Эльфов с Запада тем, что более опасны и менее мудры; ибо в своем большинстве (включая их родичей, рассеянных по холмам и горам) они происходят от древних племен, никогда не бывавших на далекой Родине Эльфов, на Западе. Там Эльфы воздуха и Эльфы глубин (или Гномы) и морские Эльфы жили много веков и стали прекраснее и мудрее, и придумали много волшебства, и сделались искусными в создании прекрасного и чудесного, прежде чем вернуться в Наш мир. В Нашем мире лесные Эльфы жили в сумерках до рождения Солнца и Луны: а позже они удалились в леса, выросшие под лучами Солнца. Больше всего они любили лесные опушки, откуда могли иногда убегать, чтобы охотиться или странствовать по открытым местам при свете Луны и звезд; а с тех пор, как появились люди, они еще больше полюбили скрытность и сумрак. Но все же они были и остались Эльфами, а это Добрый Народ.

В большой пещере, в нескольких милях от опушки Чернолеса, на его восточном краю, жил в то время их верховный правитель. Перед огромными каменными воротами протекала река; она вытекала из глубины леса и струилась к болотам у подножья лесистых высот. Эта огромная пещера, от которой во все стороны отходило несметное множество меньших, уходила далеко под землю; и там было множество проходов и обширных залов; но они были светлее и уютнее, чем логовища Орков, и не были ни столь глубокими, ни столь страшными. В сущности, подданные Лесного короля жили и охотились большей частью в лесу, и там у них были домики или хижины на земле и на ветвях; любимыми деревьями у них были буки. Пещера короля была его дворцом, сокровищницей и крепостью для его народа против врагов.

Она была также и темницей для пленников. Итак, в эту пещеру притащили Торина, — не очень учтиво, ибо Эльфы не любили Карликов и сочли его врагом. В прежние времена у них бывали войны с Карликами, которых они обвиняли в похищении своих сокровищ. Нужно сказать, однако, что у Карликов было другое объяснение: они-де взяли только то, что им полагалось, так как король Эльфов поручил им превратить свое золото и серебро в прекрасные изделия, а потом отказал в плате. Если у Лесного короля и была слабость, то лишь к своим сокровищам, особенно к серебру и алмазам; и хотя казна у него была богатая, их ему хотелось иметь еще больше, чтобы сравняться в этом с королями древности. Его народ не добывал и не обрабатывал металлов и самоцветов; не любил он также возиться с торговлей или земледелием. Все это было хорошо известно любому из Карликов, хотя у племени Торина не было ничего общего с этой старой ссорой. Поэтому, когда Эльфы сняли с Торина свои чары и он пришел в себя, то очень рассердился на них за их обращение с ним; и он решил, что они не смогут вытянуть из него ни единого слова о золоте или самоцветах.

Торина привели к королю, и тот сурово взглянул на его и задал ему множество вопросов. Но Торин отвечал только, что умирает от голода.

— Почему вы в ваши люди трижды нападали на мой народ во время пиршества? — спросил король.

— Мы не нападали, — ответил Торин. — Мы хотели только попросить о помощи, так как умирали от голода.

— Где сейчас ваши друзья и что они делают?

— Не знаю, вероятно, умирают от голода в лесу.

— Что вы делали в лесу?

— Искали себе пищи и питья, потому что умирали от голода.

— Но зачем вы вообще попали в лес? — гневно спросил король.

На это Торин только сжал губы и не ответил ни слова.

— Очень хорошо? — произнес король. — Возьмите его и стерегите, пока он не захочет сказать нам правду, пусть хоть через сотню лет.

Тогда Эльфы заковали его и заперли в одной из самых дальних пещер с толстой деревянной дверью и оставили одного. Они дали ему пищи и питья, — того и другого понемногу, хотя и без изысканности; ибо Лесные Эльфы — это не Орки, и они обращаются довольно хорошо даже со злейшими врагами, когда захватят их в плен. Единственными существами, к которым они не знали жалости, были гигантские паука.

Так бедный Торин очутился в темнице у Лесного короля; и когда утихла в нем благодарность за хлеб, мясо и воду, то он стал размышлять о том, что сталось с его злополучными друзьями. Вскоре он узнал об этом, но это относится к следующей главе и к началу нового приключения, в котором Хоббит снова показал, на что он способен.

Глава 9. БОЧОНКИ ПЛЫВУТ НА СВОБОДУ

На следующий день после битвы с пауками Бильбо с Карликами сделали последнее отчаянное усилие найти путь из леса, пока они еще не погибли от голода и жажды. Они встали и потащились в ту сторону, где, по мнению восьмерых из тринадцати лежала тропа; но они так и не узнали, была ли их догадка верной. Дневной свет — каким он вообще был в этом лесу — снова угасал, превращаясь в сумрак ночи, как вдруг вокруг них, со всех сторон, вспыхнули красными звездами сотни факелов. Со всех сторон выскочили Лесные Эльфы с луками и копьями и потребовали от Карликов сдаться.

О битве нечего было и думать. Даже если бы Карлики и не были в таком состоянии, когда они только рады были очутиться в плену, — ножи, их единственное оружие, были бы бесполезны против стрелков, умеющих в темноте попасть в глаз птице. Поэтому они остановились, сели и стали ждать, — все, кроме Бильбо, который быстро надел кольцо и скользнул в сторону. Вот почему, когда Эльфы связали Карликов в длинный ряд и пересчитали их, то не увидели и не учли Хоббита.

Они не увидели и не услышали, когда он рысил следом за их факелами, пока они вели своих пленников в лес. Каждому из Карликов завязали глаза, но для них это не составляло разницы, так как даже Бильбо, остававшийся зрячим, не видел, куда они идут; и уж, конечно, ни он, ни остальные не знали, откуда их путь начался. Бильбо изо всех сил старался не отставать от факелов, так как Эльфы заставляли Карликов идти побыстрее, невзирая на их усталость и изнеможение. Вдруг факелы остановились, и Хоббит едва успел нагнать их, когда они начали переходить реку по мосту, ведущему ко входу в пещеру. Вода под мостом была темная и струилась быстро и мощно; а на дальнем конце моста были ворота, закрывавшие устье пещеры в крутом, покрытом деревьями склоне. Большие, старые буки подступали здесь к самому берегу, так что уходили корнями в воду.

Эльфы повели своих пленников по мосту, но Бильбо заколебался. Ему совсем не нравился вид этих ворот, но все же он решил не покидать своих друзей и успел проскользнуть туда по пятам за последним из Эльфов. Ворота позади него захлопнулись с громким лязгом.

Внутри проходы были освещены факелами, и Эльфы-воины пели, шагая по извивающимся, разбегающимся, гулким путям. Эти ходы были не такие, как у Орков: они были меньше, не так глубоко под землей, и воздух в них был чистый. В большом зале с колоннами, вытесанными в цельном камне, сидел на троне из резного дерева Лесной король. Голова у него была увенчана ягодами и красными листьями, ибо осень уже наступила, Весной он надевал корону из лесных цветов. В руке у него был резной дубовый жезл.

Пленников поставили перед ним; он взглянул на них сурово, но велел своим воинам развязать их, так как они выглядели оборванными и усталыми. — Кроме того, здесь им не нужны веревки, — сказал он. — Кого ввели в мои волшебные двери, тот уже не сможет уйти.

Долго и пытливо расспрашивал он Карликов о том, что они делали, куда идут и откуда пришли, но узнал от них едва ли больше, чем от Торина. Они были мрачны и угрюмы, и даже не давали себе труда казаться вежливыми.

— Что мы сделали, о король? — спросил Балин, оставшийся самым старшим. — Разве это преступление, — заблудиться в лесу, страдать от голода и жажды, попасться в плен к паукам? Или пауки — ваши ручные звери или ваши любимцы, что вы так гневаетесь за убитых?

Такой вопрос рассердил короля еще больше, и он ответил: — Преступление — бродить по моим владениям без спросу. Разве вы забыли, что находитесь в моем королевстве и что шли по тропе, сделанной моим народом? Разве вы не преследовали моих людей, трижды не помешали им и не разбудили пауков своим шумом?

После всех неприятностей, которые вы причинили, я вправе узнать, что привело вас сюда; а если вы не скажете мне сейчас, я буду держать вас всех в темнице, пока вы не поумнеете и не научитесь учтивости!

И он приказал поместить каждого из них в отдельную камеру и дать им еды и питья; но он велел не выпускать из темницы никого из них, пока хоть один не согласится рассказать ему все, что он хочет знать. И он не сказал им, что Торин уже находится у него в плену. Это узнал Бильбо.

Бедный Бильбо Баггинс! Для него настало ужасное, нескончаемо долгое время, когда он жил здесь совсем один, постоянно прячась, никогда не смея снять кольцо, едва осмеливаясь уснуть и забиваясь для этого в самые темные, дальние закоулки, какие только мог найти. Чтобы заняться чем-нибудь, он начал блуждать по дворцу Лесного короля. Ворота были закрыты чарами, но иногда ему удавалось выходить, если он был достаточно проворным. Время от времени отряды Эльфов, иногда с королем во главе, выходили из дворца, что бы поохотиться в лесу или на восточных землях. Тогда, если Бильбо был бы достаточно ловким, он мог выскользнуть вслед за ними, хотя это и было опасно. Не однажды он чуть не застревал в воротах, когда они захлопывались за последним из Эльфов; но он не смел идти среди них, боясь, что они увидят его тень (хотя и слабую и неверную в свете факелов) или наткнутся на него самого. А если он и выходил с ними — что бывало нечасто, — от этого не было никакой пользы. Он не хотел покидать Карликов, да и не мог придумать, куда бы мог пойти без них. Он не мог держаться вместе с Эльфами, когда они охотились, так что не мог узнать пути, чтобы выйти из леса; ему оставалось только одиноко бродить по лесу, боясь заблудиться, пока не представится случай вернуться во дворец. В лесу он оставался голодным, так как не умел охотиться; но во дворце ему удавалось поддерживать силы, воруя пищу из кладовых или со столов, когда никого поблизости не было.

«Я — как вор, который не может уйти и должен обкрадывать тот же дом снова и снова, — думал он. — Это самая неприятная и скучная часть во всем этом ужасном, утомительном, неприятном приключении! Хотелось бы мне вернуться в мою собственную норку, к моему собственному теплому очагу и светлой лампе!» Часто хотелось ему также послать весточку кудеснику, с просьбой о помощи, но это было невозможно; и вскоре он понял, что если и нужно что-нибудь сделать, то сделать это должен только Бильбо Баггинс, один и без всякой помощи.

Наконец, после одной или двух недель такой потайной жизни, слежки за стражами и всяческого риска, ему удалось узнать, где находится каждый из Карликов. Он разыскал все двенадцать камер в различных частях дворца и через некоторое время научился быстро находить их. С изумлением он подслушал однажды разговор стражей и узнал, что здесь в плену находится еще один Карлик, посаженный в самую темную и глубокую камеру. Он сразу догадался, что это должен быть Торин, и вскоре увидел, что догадался правильно, в конце концов, после многих трудностей, ему удалось найти эту камеру, когда никого вокруг не было, и поговорить с вождем Карликов.

Торин чувствовал себя слишком подавленным, чтобы сердиться на свои неудачи, и начал даже подумывать о том, чтобы рассказать Лесному королю о своих сокровищах и своих замыслах (это показывает, насколько он упал духом), когда услышал тихий голос Бильбо у замочной скважины. Он едва поверил своим ушам, но вскоре понял, что не ошибается, и долго шептался с Хоббитом через дверь.

Таким образом Бильбо смог передать послание Торина каждому из пленных Карликов и сообщить им, что Торин, их вождь, тоже находится в темнице, недалеко от них, и что никто не должен говорить королю о цели их странствований, пока Торин не разрешит этого. Ибо Торин ободрился, услышав, как Хоббит спас его спутников от пауков, и снова решил не обещать королю доли в своем сокровище как выкупа за себя, пока не исчезнет всякая надежда на спасение каким-либо иным путем, — в сущности, пока Невидимка Баггинс (о котором он возымел теперь самое высокое мнение) не откажется придумать что-нибудь умное.

Остальные Карлики вполне с ним согласились. Все они думали, что их доли в сокровище (которое они уже считали своим, несмотря на свои теперешние затруднения и на неубитого еще Дракона) сильно пострадают, если Лесные Эльфы потребуют часть его, и все они верили в Бильбо. Все шло, как видите, именно так, как предсказывал Гандальф. Возможно, что это и было одной из причин, почему он ушел и покинул их.

У Бильбо, впрочем, совсем не было таких надежд, как у них. Ему совсем не нравилось, что они так полагаются на него, и хотелось, чтобы кудесник был рядом. Но желать этого было бесполезно: между ними и Гандальфом лежало, вероятно, все темное пространство Чернолеса. Бильбо сидел и думал и думал, пока голова не начинала раскалываться, но не мог придумать ничего удачного. Волшебное кольцо, конечно, хорошая вещь, но разделить его на всех невозможно. В конце концов, однако, ему удалось спасти своих друзей. Вот как это произошло.

Однажды, бродя и исследуя, Бильбо открыл нечто очень интересное: большие ворота не были единственным входом в пещеру. Под самым нижним ярусом дворца протекал в одном месте ручей; он впадал в Лесную реку дальше на восток, за тем крутым склоном, где находился главный вход. Там, где этот подземный поток выходил из склона, каменная кровля нависала низко над его поверхностью, и с нее прямо в русло можно было спустить решетку, чтобы преградить путь всякому, кто захотел бы войти или выйти здесь. Но решетка часто бывала поднята, ибо здесь всегда шло большое движение в ту или другую сторону. Войдя этим путем, можно было очутиться в тесном проходе, идущем глубоко в недра холма; но в одном месте, где проход шел под погребами, в его кровле был прорез, закрытый большими дубовыми дверцами. Дверцы открывались вверх, в королевские подвалы. Там стояли ряды за рядами бочонков и бочек, так как Лесные Эльфы, и особенно их король, очень любили вино, хотя виноград не рос в этих краях. Вино и другие припасы привозились издалека, — от их родичей на юге или из виноградников Людей в дальних странах.

Прячась за одной из самых больших бочек, Бильбо обнаружил дверцы и их назначение; притаившись там, прислушиваясь к разговорам королевских слуг, он узнал, что вино и другие припасы прибывают по суше или вверх по реке на Длинное озеро. Там, по-видимому, еще стоял город Людей, построенный на помосте далеко от берега в защиту от всяких врагов, особенно же от Дракона на Горе. Из города на Озере бочонки доставлялись вверх по Лесной реке. Нередко, они связывались вместе в большие плоты и шли по реке с помощью шестов или весел, а иногда их грузили на плоскодонные лодки.

Некоторое время Бильбо сидел и раздумывал об этих водяных воротах и о том, сможет ли он использовать их для бегства своих друзей; и в конце концов у него начал возникать один отчаянный план.

Пленникам принесли ужин. Стражи с топотом уходили по всем коридорам, забирая с собою факелы и оставляя все в темноте. Потом Бильбо услышал голос дворцового управителя: он окликал начальника стражи.

— Приходи ко мне, — добавил он, — отведать нового вина, которое только что привезли. Мне придется много поработать нынче ночью, чтобы освободить подвалы от пустых бочек; так что давай сначала выпьем, тогда и работать будет легче.

— Ладно! — засмеялся начальник стражи. — Я отведаю его с тобой и посмотрю, годится ли оно для королевского стола: Наверху нынче будет пир, и не годится посылать им туда что-нибудь второсортное.

Услышав это, Бильбо весь затрепетал, так как увидел, что удача не покинула его и что у него будет случай выполнить свой план немедленно. Он последовал за обоими Эльфами; а они вошли в небольшую каморку и сели за стол, на котором стояли две больших кружки. Они стали пить, а потом весело смеяться. Бильбо увидел, что ему необычайно везет. Нужно крепкое вино, чтобы затуманить голову Лесному Эльфу; но это вино было, по-видимому, лучшим даром знаменитых виноградников Дорвиниона, предназначенным не для воинов и слуг, а только для самого короля, и пить его надлежало из маленьких кубков, а не из таких больших кружек.

Очень скоро начальник стражи начал клевать носом, потом положил голову на стол и крепко уснул. Управитель еще продолжал некоторое время бормотать что-то и смеяться, не замечая ничего, но потом голова у него тоже склонилась на стол, он уснул и захрапел рядом со своим другом. Тогда Хоббит подкрался к нему. Очень скоро начальник стражи лишился своих ключей, а Бильбо со всех ног мчался по проходам. Большая связка казалась ему очень тяжелой, и сердце у него часто замирало, несмотря на кольцо, так как ключи у него время от времени звякали.

Прежде всего он открыл дверь Балина и тотчас же запер ее снова, как только Карлик вышел. Балин был чрезвычайно изумлен, как вы сами понимаете: но как бы он ни был рад выйти из своей тесной каменной кельи, ему захотелось остановить Бильбо и расспросить о том, что он собирается делать дальше.

— Некогда! — сказал Хоббит. — Идите за мной. Мы должны держаться все вместе и не разбиваться. Мы должны уйти все или никто, и это наша последняя возможность. Если нас обнаружат, то неизвестно, куда вас тогда отправит король, сковав по рукам и ногам. Будьте же умницей, не спорьте!

Затем он пошел от двери к двери, пока в его свите не оказались все двенадцать Карликов; но никто из них не был слишком резвым, — кто от темноты, кто от долгого заключения. Сердце у Бильбо падало всякий раз, когда они сталкивались между собою или начинали ворчать и шептаться в темноте, и про себя бранил их за неуклюжесть. Но все шло благополучно, и они никого не встретили. Дело в том, что во дворце наверху шел большой осенний пир, и почти весь народ Лесного короля веселился.

Наконец, они пришли к темнице Торина, глубоко внизу и, к счастью, недалеко от погребов.

— Клянусь честью! — произнес Торин, когда Бильбо шепнул ему, что он может выйти и присоединиться к друзьям. — Гандальф был прав, как всегда! Кажется, вы сможете стать замечательным вором, когда придет время. Я уверен, что мы навсегда останемся вашими слугами, что бы ни случилось теперь. Но каковы ваши дальнейшие планы?

Бильбо увидел, что настал момент объяснить свой план, насколько это возможно; однако, он не был уверен в том, как отнесутся к нему Карлики. И его страхи оправдались, так как им этот план ничуть не понравился, и они громко запротестовали, несмотря на опасность.

— Мы все будем в синяках и разбиты вдребезги, и утонем наверняка! — говорили они. — Мы думали — у вас есть какая-нибудь разумная мысль, раз уж вы сумели завладеть ключами. Но ваша идея — безумие!

— Хорошо! — произнес Бильбо, очень обескураженный, но и начиная сердиться. — Ступайте тогда обратно в свои славные маленькие камеры, и я опять запру вас, и вы сможете уютно сидеть там, пока не придумаете чего-нибудь получше; но мне едва ли удастся снова раздобыть ключи, даже если бы захотелось попытаться.

Этого было для них слишком много, и они притихли. В конце концов им пришлось согласиться на то, что предложил им Бильбо, так как явно невозможно было найти выход в верхние залы или пробиться в ворота, запертые чарами; и, конечно, не стоило мешкать в проходах, пока их не поймают снова. Поэтому они спустились вслед за Хоббитом в самый нижний подвал и прошли мимо двери, в которую были видны блаженно храпящие и улыбающиеся во сне дворцовый управитель и начальник стражи. Вино из Дорвиниона дает глубокий сон и приятные видения. На следующий день на этих лицах должно появиться совсем другое выражение, несмотря даже на то, что Бильбо снова подкрался к спящим и, по своей доброте, снова привесил ключи к поясу, с которого взял их.

— Это отчасти спасет его от будущих неприятностей, — сказал себе Хоббит. — Он был неплохой малый и не обижал узников. Но это же и озадачит их всех! Они подумают, что у нас было какое-то могучее волшебство, если мы смогли пройти сквозь все эти запертые двери и исчезнуть. Исчезнуть! Мы должны поторопиться, если хотим, чтобы так и было.

Балину велели следить за управителем и начальником стражи и дать знать, если они зашевелятся. Остальные вошли в соседнее отделение подвала, где были дверцы. Медлить было нельзя. Бильбо знал, что вскоре должны прийти слуги, чтобы помочь управителю сбросить пустые бочонки в поток. Действительно, бочонки уже стояли здесь рядами, ожидая, чтобы их сбросили. Некоторые были винными, и от них было мало пользы, так как у них трудно было бы вынуть днища без шума, трудно и запечатать снова. Но было также немало таких, в которых доставлялись другие припасы, — масло, яблоки и все прочее, предназначенное для королевского стола.

Они быстро отыскали тринадцать таких, в каждом из которых могло бы поместиться по Карлику. Некоторые были даже слишком просторными, и, забравшись в них, Карлики с тревогой думали о будущей тряске и толчках, хотя Бильбо постарался, сколько мог, и раздобыл соломы и других материалов, чтобы упаковать их получше. Торин причинил много хлопот, возился и вертелся в своем бочонке, и ворчал, словно большой пес в маленькой конуре; а Балин, пришедший последним, расшумелся из-за отверстий для воздуха и уверял, что задыхается, хотя еще не был закрыт крышкой. Бильбо поспешил заткнуть все щели в стенках, закрепить получше все крышки на бочонках, и остался теперь один, перебегая от одного бочонка к другому, чтобы окончательно подготовить их, отчаянно надеясь, что его план удастся.

Все было сделано как раз вовремя. Через пару минут после того, как была закрыта последняя крышка, он услышал голоса и увидел свет факелов. Толпою вошли Эльфы, смеясь, болтая и распевая обрывки песен. Они покинули веселую пирушку в одном из залов наверху и стремились поскорее вернуться к ней.

— Где старик Талион, управитель? — спросил один из них. — Я не видел его за столом нынче вечером. Он должен был бы быть здесь и указать нам, что делать.

— Досадно будет, если старый увалень опоздает, — сказал другой. — Мне совсем не хочется терять время здесь, пока наверху так весело.

— Ха-ха-ха! — засмеялся третий. — Вот он, злодей, утонул в кружке! У него была своя собственная пирушка, вместе с приятелем-капитаном!

— Трясите его! Будите его! — закричали нетерпеливо остальные.

Талиону совсем не понравилось, что его трясут и будят, а еще меньше — что над ним смеются. — Все вы опоздали, — проворчал он. — Я все ждал пока вы пили и веселились и забывали о своих делах. Неудивительно, что я уснул от усталости.

— Неудивительно, — возразили они, смеясь, — потому что объяснение совсем близко, в этой кружке. Ну-ка, дай нам отведать твоего сонного напитка, пока мы здесь!

Твоего друга будить не нужно: он, кажется, уже получил свою долю.

Тут они выпили вкруговую и сразу же очень развеселились. Но все же вино не вполне затуманило им головы. — Помоги нам, Талион! — крикнули некоторые. — Ты начал пировать раньше нас и немножко свихнулся. Если судить по весу, то ты приготовил здесь полные бочонки вместо пустых!

— Принимайтесь за работу! — ворчливо ответил управитель. — Не рукам ленивого гуляки определять тяжесть. Сбросить нужно вот эти бочонки и никакие другие. Делайте, как я сказал!

— Ладно, ладно! — сказали они и покатили бочонки к люкам. — Ты сам ответишь, если полные бочонки масла и лучшее вино уплывут по реке, чтобы Озерные Люди устроили себе даровой пир.

И они с песней стали подкатывать один бочонок за другим к темному люку и сбрасывать их в холодную воду, в нескольких футах под ним. Некоторые бочонки были действительно пустые, в других — аккуратно упаковано по Карлику; но все они падали с шумом и плеском, ударяясь о стенки туннеля, сталкивались между собой и уплывали, колыхаясь, вниз по течению.

Только теперь Бильбо увидел вдруг просчет в своем плане. Вы, наверно, увидели его и раньше и посмеялись над ним; но вы едва ли смогли бы сделать хоть половину того, что сделал Хоббит, будь вы на его месте. Действительно, сам он остался без бочонка, и некому было упаковать его, даже если бы это было возможно! Похоже было, что ему придется-таки, на этот раз, потерять своих друзей (почти все они уже исчезли в темном люке) и окончательно остаться одному и навсегда сделаться вором, таящимся в Эльфовых подвалах. Ибо если бы даже ему удалось ускользнуть через большие ворота наверху, то едва ли удалось бы найти Карликов снова: ведь он не знал дороги по суше к тому месту, где бочонки будут собраны. Он подумал о том, что же станется с ними без него: у него не было времени рассказать Карликам обо всем, что он узнал или что собирается делать, когда они выйдут из леса.

Пока все эти мысли кружились у него в голове, Эльфы с веселой песней продолжали свое дело, и некоторые уже побежали к веревкам, с помощью которых поднималась решетка водяных ворот. Сейчас в люк упадет последний из бочонков! В полном отчаянии, не зная, что делать, бедный Бильбо вцепился за него и вместе с ним полетел в люк. С громким всплеском он шлепнулся в холодную, темную воду, а бочонок очутился сверху.

Он снова всплыл, отфыркиваясь и цепляясь за бочонок, как крыса, но никак не мог вскарабкаться на него верхом: бочонок был пустой и легкий, как пробка, и каждый раз переворачивался. Уши у Бильбо залило водой, но он еще слышал пение Эльфов в подвале над собой. Потом дверцы упали, стукнув, и заглушили пение. Хоббит очутился в темном туннеле и плыл в ледяной воде совсем один: друзья, упакованные по бочонкам, не считаются.

Очень скоро во тьме впереди появилось серое пятно. Он услышал скрип поднимающейся решетки и очутился посреди колышущихся, сталкивающихся между собой бочек и бочонков, теснящихся, чтобы пройти под сводом ворот и выйти на открытую воду. Ему пришлось напрягать все силы, чтобы не быть разбитым и раздавленным; но в конце концов сбившаяся масса начала редеть, по мере того, как бочонки, один за другим, проплывали под решеткой и уходили на свободу. Тут он увидел, что ему пришлось бы плохо, если бы удалось сесть на свой бочонок верхом: между бочонком и внезапно снизившейся в воротах кровлей почти не оставалось места.

Они проплыли под низко нависающими ветвями деревьев по обоим берегам. Бильбо раздумывал над тем, как чувствуют себя Карлики и много ли воды набралось в их бочонки. Некоторые из них, проплывая мимо него, сидели в воде довольно глубоко, и он догадывался, что это и есть бочонки с Карликами.

«Надеюсь, крышки у них достаточно плотные», — подумал он, но вскоре у него оказалось слишком много собственных хлопот, чтобы думать о Карликах. Ему удавалось держать голову над водой, но он весь дрожал от холода и не знал, останется ли жив, пока его судьба не изменится к лучшему, и долго ли еще он сможет продержаться, и не стоит ли ему бросить свой бочонок и плыть к берегу».

Однако, счастье повернулось к нему лицом, и довольно скоро: какой-то завиток течения отнес несколько бочонков близко к берегу, и там они на некоторое время застряли, зацепившись за торчащие корни. Тут Бильбо удалось выкарабкаться на свой бочонок и распластаться на нем, стараясь сохранить равновесие. Ветерок был холодный, но все же лучше, чем вода, и Хоббит надеялся только, что не будет сброшен снова, когда бочонки опять сдвинутся с места.

Вскоре они освободились и снова поплыли по течению. Держаться на бочонке действительно трудно; но каким-то образом это ему удавалось, хотя и ценой величайших неудобств. К счастью, он был легкий, а бочонок — довольно большой, да еще и набрал внутрь немного воды. Однако, это было похоже на езду верхом без седла и стремян на совершенно круглом пони, все время норовящем покататься по траве.

Так или иначе, он прибыл туда, где деревья по обоим берегам реки росли реже. Между ними виднелось бледное небо. Поток вдруг расширился, впадая в Лесную реку. Здесь обширный водный простор не был уже затенен ничем, и в его струистой поверхности плясали и дробились отражения облаков и звезд. Затем быстрые струи Лесной реки понесли всю толпу бочонков и бочек к берегу, где была промыта большая излучина с каменистой полосой у края воды, под крутым нависшим обрывом, и со скалистым выступом у одного конца. На этом отлогом берегу большая часть бочонков задержалась, хотя некоторые поплыли дальше и уткнулись в скалистый выступ.

На берегу их ждали плотовщики-Эльфы. Они быстро сбили все бочки и бочонки вместе и, пересчитав, связали веревками и оставили до утра. Бедные Карлики! Хоббиту было теперь немного лучше. Он соскользнул с бочонка и прошлепал по воде к берегу, а там прокрался к хижинам, которые видел с реки. Он уже перестал задумываться, когда ему представлялся случай стащить чужой ужин: ему давно уже приходилось делать это, и теперь он хорошо знал, что такое настоящий голод, а не только вежливый интерес к лакомствам в хорошо снабженной кладовой. Он видел также мерцание костра среди деревьев, и это его привлекало, так как в насквозь промокшей, липнущей к телу одежде ему было очень холодно.

Не стоит рассказывать о его приключениях в эту ночь: приближается конец пути на восток и начало последнего страшного приключения, и нам нужно спешить. С помощью волшебного кольца у Хоббита сначала все шло благополучно, но потом мокрые следы и капающая вода, где бы он ни шел, или ни останавливался, выдавали его; кроме того, он простудился и выдавал себя громким внезапным чиханьем всякий раз, когда пытался спрятаться. Очень скоро весь поселок у реки был в смятении; но Бильбо удалось убежать в лес, унося каравай хлеба, кожаную флягу с вином и пирог. Остальную ночь он был вынужден провести, мокрый, далеко от костра; но фляжка помогла ему в этом, и он даже вздремнул немного на сухих листьях, хотя осень была уже поздняя, а воздух — холодный.

Он проснулся, громко чихая. Было уже светло, и плотовщики суетились на берегу, составляя из бочонков плот, чтобы вести его по реке к Озерному городу. Бильбо снова чихнул. Он уже просох, но весь закоченел от холода. Он заспешил к реке, как лишь позволяли ему оцепеневшие ноги, и в последний момент успел пробраться на плот незамеченным в общей суматохе. К счастью, солнца еще не было, иначе бы от него упала смутная тень; и к счастью же — он временно перестал чихать.

Шесты с силой упирались в берег и дно. Эльфы, стоя в мелкой воде, толкали изо всех сих. Бочонки, связанные вместе, потрескивали и скрипели друг о друга.

— Тяжелый груз! — ворчал кто-то. — Бочонки сидят слишком глубоко, словно они совсем не пустые. Если бы они причалили днем, мы бы непременно заглянули в них.

— Некогда! — закричал их начальник. — Отчаливай!

И они отчалили, наконец, и поплыли — сначала медленно, пока не достигли скалистого выступа, где другие Эльфы оттолкнули их шестами; а тогда они поплыли по течению на стрежень реки и пошли все быстрее и быстрее, вниз по течению, к Озеру.

Они ускользнули из темниц Лесного короля и вышли из Чернолеса; но живыми или мертвыми — это еще неизвестно.

Глава 10. ГОРЯЧИЙ ПРИЕМ

Чем дальше они плыли, тем теплее и светлее становился день. Через некоторое время река обогнула крутой мыс, выдвигавшийся слева. У его скалистого подножья вода шла всего глубже, плеща и журча. И вдруг скалы исчезли. Берега понизились. Деревья окончились. И тогда Бильбо увидел вот что.

Вокруг него широко раскинулась низменность, залитая водами реки, распавшейся здесь на множество извилистых рукавов и застаивавшейся в озерах и болотах, усеянных мелкими островками; но все же в них сохранялось ее мощное течение. А вдали, прикрыв свою темную вершину обрывком тучи, высилась Гора! Ее ближайших северо-восточных соседей и изрезанной оврагами местности между нею и ними не было видно. Она высилась совсем одна и хмурилась через болота на лес. Одинокая Гора! Бильбо проделал далекий путь и пережил много приключений, чтобы увидеть ее, но теперь это зрелище было ему совсем не по душе.

Прислушиваясь к беседам плотовщиков и связывая вместе уловленные в них обрывки сведений, он понял вскоре, что ему повезло, если он увидел ее хоть издали. Как бы ни был ужасен его плен, как бы ни было неприятно его теперешнее Положение (не говоря уже о бедных Карликах под ним), все же удача благоприятствовала ему больше, чем он думал. Разговоры шли о торговле вверх и вниз по реке и о росте движения по рекам, так как дороги с востока в сторону Чернолеса исчезали или делались непригодными; о спорах между Озерными Людьми и лесными Эльфами по поводу надзора за Лесной рекой и ухода за ее берегами. Эти места сильно изменились с тех пор, как в Горе жили Карлики: большинство Людей помнило эти времена, как очень смутное предание. Они изменились даже в последние годы, с тех пор, как Гандальф получил о них последние новости. Реки, текущие на восток, разлились после больших дождей и вышли из берегов; было также несколько землетрясений, и некоторые были склонны приписывать их Дракону (обозначая его обычно проклятьем и зловещим кивком в сторону Горы). Болота и трясины распространялись все шире во все стороны. Дороги исчезали, — равно как и многие путники, пытавшиеся найти их. Эльфова тропа через лес, выбранная Карликами по совету Беорна, заканчивалась на восточной опушке сомнительным, редко используемым выходом; одна только река была теперь более или менее безопасным путем из Чернолеса на севере к осененным горами равнинам за ним, но реку охранял Лесной король.

Таким образом Бильбо, сам того не зная, попал на единственный правильный путь. Для него, дрожащего на своих бочонках, могло бы быть некоторым утешением, если бы он знал, что вести об этом дошли до Гандальфа, очень далеко отсюда, и сильно его встревожили, так что теперь он торопился покончить с другим своим делом (о котором здесь не будет речи) и выступить на поиски Торина и его спутников. Но об этом Бильбо не знал.

Он знал только, что река все тянется и тянется без конца, и что он голоден и простужен, и что ему не нравится, как Гора хмурится и угрожает ему, подступая все ближе и ближе. Через некоторое время, однако, река свернула к югу, и Гора отступила снова; а потом, уже к вечеру, берега стали каменистыми, река собрала все свои блуждающие струи в одно русло, сделалась глубокой и быстрой и помчалась вперед.

Солнце уже садилось, когда, снова повернув на восток, Лесная река влилась в Длинное озеро. Устье у нее было широкое, и по обе стороны высились, словно столбы ворот, каменные утесы, с нанесенными у подножья грудами гальки.

Длинное озеро! Бильбо никогда бы не подумал, что водный простор может быть столь обширным (моря он никогда не видел). Озеро было такое широкое, что один берег с другого казался совсем меленьким и далеким; и оно было такое длинное, что его дальнего конца, обращенного к Горе, совсем не было видно. Только по карте Бильбо знал, что вдалеке, там, где уже мерцают звезды Колесницы, в озеро впадает Быстрая река, текущая со стороны Дола и вместе с Лесной рекой наполняющая то, что было когда-то обширной и глубокой долиной среди гор. На южном конце их смешанные воды низвергались водопадом с большой высоты и мчались дальше, в неведомые страны. В тихом вечернем воздухе шум водопада слышался как отдаленный гул.

Неподалеку от устья Лесной реки находился тот странный город, о котором Бильбо слышал от Эльфов в королевских подвалах. Город стоял не на берегу, — хотя здесь было несколько хижин и построек, — а прямо на поверхности озера; от течения впадающей реки его защищал скалистый мыс, за которым находилась спокойная бухта, и с мыса к стоящему на сваях городу вел деревянный мост. Все это было создано не Эльфами, но Людьми, все еще осмеливающимися жить здесь, под тенью Драконовой горы. Они еще занимались торговлей, товары для которой приходили по большой реке с юга и подвозились вокруг водопада повозками; но в прежние времена, когда Дол на севере процветал, они были богатыми и сильными, и на озере было множество лодок, полных золота или вооруженных воинов, и тогда происходили войны и подвиги, оставшиеся ныне только в легендах. У берегов, где вода отступила вследствие засухи, еще виднелись гниющие сваи, оставшиеся от тех времен, когда город был больше.

Но люди мало помнили о тех временах, хотя иногда и пели старые песни о Карликах — королях Горы, о Троре и Траине из рода Дьюрина, и о пришествии Дракона, и о гибели Дола. Некоторые пели также, что Трор и Траин когда-нибудь вернутся, и тогда река потечет золотом, и вся страна наполнится новыми песнями и новым смехом. Но эта приятная легенда мало влияла на их повседневные дела.

Едва успел появиться плот из бочонков, как от свай города отчалили лодки, и плотовщиков стали окликать веселые голоса. Потом были брошены чалки, заработали весла, и вскоре плот был выведен из течения Лесной реки и приведен вокруг скалистого мыса в бухту озерного города. Там его пришвартовали. Вскоре прибудут Люди с юга и уведут некоторые из бочонков, а другие наполнят всякими припасами, которые потом пойдут вверх по реке, ко дворцу короля Эльфов. Но пока что бочонки оставались на воде, а Эльфы-плотовщики отправились вместе с Людьми-гребцами пировать в город на озере.

Они бы удивились, если бы увидели, что произошло на берегу после того, как они ушли и как упали сумерки. Прежде всего, Бильбо отрезал один из бочонков, вытащил его на берег и открыл. Оттуда послышались стоны, а потом выполз Карлик, очень жалкого вида. В его всклокоченной бороде запуталась мокрая солома, я он весь так застыл и закоченел, был так избит и исцарапан, что едва мог стоять и со стоном повалился на берег.

У него был голодный, одичалый вид, как у пса, прикованного к своей конуре и забытого на целую неделю.

Это был Торин, но его можно было узнать только по золотой цепи и по голубому капюшону, грязному, измятому, с потускневшей серебряной кистью. Прошло некоторое время, прежде чем он смог говорить с Хоббитом учтиво.

— Ну, что же, живой вы или мертвый? — спросил Бильбо довольно резко. Он, кажется, забыл, что у него было одной трапезой больше, чем у Карликов, и что двигаться он мог свободнее, не говоря уже о большом доступе свежего воздуха. — В темнице вы или свободны? Если вы хотите есть и если хотите продолжать свое глупое дело, — в конце концов, оно ваше, а не мое, — то лучше бы вы похлопали руками и растерли себе ноги, а потом помогли мне вытащить остальных, пока это возможно!

Торин понял, что это разумно; постонав еще немного, он встал и начал помогать Хоббиту, как мог. В темноте, в холодной воде, находить нужные бочонки было очень неудобно. Постукивая и окликая, они услышали ответ только от шестерых Карликов. Их поскорее освободили и отвели на берег, где они сидели или лежали, стеная и бормоча что-то; они так промокли и закоченели, и были так избиты, что едва сознавали свое освобождение и едва могли ощутить благодарность за него.

Двалину и Балину было хуже всех, и ожидать от них помощи было безнадежно. Бифур и Бофур были посуше прочих и не так покрыты синяками, но они легли и не могли двигаться. Но Фили и Кили были молоды (для Карликов), а бочонки у них были меньше и хорошо выложены соломой, так что они вышли, почти улыбаясь, всего с парочкой ушибов, и окоченелость у них быстро прошла.

— Надеюсь, мне никогда не придется нюхать запах яблок! — заявил Фили. — Мой бочонок был полон им. Запах яблок, когда ты едва можешь шевельнуться и когда страдаешь от голода и жажды, — он может свести с ума. Я могу теперь есть все что угодно и целыми часами, — но только не яблоки!

С деятельной помощью Фили и Кили, Торин и Бильбо разыскали остальных и вытащили их на берег. Бедняга Бомбур спал или был без сознания; Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин промокли насквозь и казались полуживыми; всех их пришлось выносить на берег по одному и там укладывать.

— Ну, вот мы и собрались! — произнес Торин. — И, я думаю, мы должны возблагодарить нашу судьбу и Бильбо Баггинса. Я уверен, что он вправе ожидать этого, хотя лучше бы он придумал более удобный способ путешествовать. Как бы то ни было — все мы глубоко обязаны вам, Бильбо Баггинс! Несомненно, мы проявим к вам должную благодарность, когда согреемся и насытимся. А до тех пор — что нам делать сейчас?

— Я предлагаю идти в Озерный город, — сказал Бильбо. — Куда же еще?

Никто не мог придумать ничего другого; поэтому, оставив прочих, Торин с Фили и Кили и Хоббит прошли по берегу к большому мосту. Там была стража, но она сторожила не очень внимательно, так как в этом давно не было нужды. Не считая случайных ссор из-за речных пошлин, Люди жили в дружбе с Эльфами. Другие племена были очень далеко; а что до Дракона, то кое-кто из молодежи в Городе открыто сомневался в его существовании и смеялся над стариками и старухами, говорившими, что в молодости они видели, как он кружит в небе. Поэтому неудивительно, что стражи пили и смеялись у очага в своей сторожке и не слышали ни шума при вскрывании бочонков с Карликами, ни шагов четырех разведчиков. И они чрезвычайно изумились, когда Торин Дубовый Щит шагнул через их порог.

— Кто вы и что вам нужно? — вскричали они, вскакивая и хватаясь за оружие.

— Я Торин, сын Траина, сына Трора, Короля Горы! — звучным голосом ответил Карлик, и вид у него был королевский, несмотря на изорванную одежду и измятый капюшон. Золото блестело у него на шее и вокруг стана; глаза были темные и глубокие. — Я вернулся. Я хочу видеть Старшину вашего города.

Эти слова вызвали смятение. Некоторые из стражей выбежали за дверь, словно ожидая, что Гора сразу превратилась в золото, а струи реки стали желтыми от этого. Начальник стражи шагнул вперед.

— А это кто? — спросил он, указывая на Фили, Кили и Бильбо.

— Это сыновья и дочери моего отца, — ответил Торин, — это Фили и Кили из рода Дьюрина и Бильбо Баггинс, проделавший с нами весь путь с запада.

— Если вы пришли с миром, сдайте оружие, — произнес начальник.

— У нас его нет, — ответил Торин. И это было правдой, Лесные Эльфы отняли у них ножи и даже грозный меч Оркрист. У Бильбо меч остался, спрятанный, как всегда, но он не сказал об этом ни слова. — Не нужно оружие тому, кто возвращается в свою страну, как предсказано было давно. Не будем мы и сражаться против стольких воинов. Ведите меня к вашему Старшине!

— Он пирует, — возразил начальник.

— Тем более нужно отвести нас к нему, — вмешался Фили, теряя терпение от этих церемоний. — Мы устали и голодны после долгого путешествия, и у нас есть больные спутники. Поспешите же и не тратьте больше слов, иначе ваш Старшина найдет, о чем поговорить с вами.

— Идите за мной, — сказал начальник и, приказав шестерым своим воинам окружить пришельцев, повел их по мосту и через ворота на рыночную площадь города. Это было широкое пространство спокойной воды, окруженное высокими сваями, на которых стояли большие дома, и длинными деревянными мостками, откуда множество ступенек и лестниц спускалось к самой поверхности воды. В одном из домов светились окна и слышался шум множества голосов. Они вступили туда и остановились, ослепленные светом и зрелищем длинных столов, за которыми теснились пирующие.

— Я Торин, сын Траина, сына Трора, Короля Горы! — громко объявил Торин, прежде чем начальник стражи успел сказать хоть слово.

Все вскочили. Вскочил со своего большого кресла и Старшина города. Но никто не вскакивал в большем удивлении, чем плотовщики-Эльфы, сидевшие на нижнем конце стола. Протиснувшись к столу Старшины, они вскричали:

— Это пленники нашего короля, сумевшие убежать: это бродяги-Карлики, не могущие дать отчет о себе, и они только бродили по нашим лесам и обижали наших родичей!

— Верно ли это? — спросил Старшина. В сущности, он думал, что это гораздо более вероятно, чем возвращение Короля Горы, если такая личность вообще существует.

— Верно то, что мы были несправедливо захвачены Эльфами и беспричинно заточены в темницу, когда возвращались в свою страну, — ответил Торин. — Но ни замки, ни решетки не могут помешать возвращению, о котором говорилось уже давно. И этот город не подвластен Лесным Эльфам. Я говорю со Старшиной города Озерных людей, а не с плотовщиками короля.

Тут Старшина заколебался и начал переводить взгляд с одного на другого. Король Эльфов был могуч в этих краях, и Старшина не хотел с ним ссориться; не задумывался он и о старых песнях, предпочитая думать о торговле и пошлинах, о товарах и золоте, ибо всему этому был обязан своим положением. Другие, однако, думали иначе, и дело решилось вскоре без него. От дверей зала новость распространилась по всему городу, как молния. В зале и за его пределами люди шумели и кричали. Мостки затрещали под множеством бегущих ног. Кое-кто запел песню о возвращении Короля Горы; и никого не смущало, что вернулся внук Трора, а не сам Трор. Весь город наполнился песнями, криком и звуками арф и скрипок. Такого возбуждения в городе не помнили даже самые старые старики. Даже Лесные Эльфы начали изумляться, а то и бояться: они не знали, каким образом Торин бежал, и начали думать, что их король совершил крупную ошибку.

Старшина города увидел, что ему остается только подчиниться общему голосу — хотя бы временно — и сделать вид, будто он верит заявлению Торина. Поэтому он уступил вождю Карликов свое большое кресло и усадил Фили и Кили на почетные места. Даже Хоббиту досталось место за верхним столом, и от него не требовали никаких объяснений о себе, — хотя никакие песни не намекали на него ни единым словом.

Вскоре после того в город привели и остальных Карликов, и они вызвали общий восторг. Их лечили, кормили и ухаживали за ними, как нельзя лучше. Торину и его спутникам отвели большой дом; в их распоряжение предоставили гребцов и лодки; а перед домом собралась толпа и пела о них песни весь день и разражалась приветственными криками, стоило кому-нибудь из Карликов высунуть в окно хоть кончик носа.

Некоторые песни были старые; но другие были совсем новые, и в них уверенно говорилось о внезапной гибели Дракона и о грузах богатых даров, прибывающих вниз по реке в Озерный город. Они были в значительной мере подсказаны Старшиной города и не очень понравились Карликам но пока что Карлики были весьма довольны и вскоре снова стали толстыми и сильными. За одну неделю они вполне оправились и гордо выступали в новых одеждах — каждый своего цвета — и с расчесанными, красиво подстриженными бородами. Торин выглядел и держался так, словно королевство было уже возвращено ему, а Смауг — изрублен на мелкие кусочки.

Как уже было сказано, добрые чувства Карликов к Хоббиту росли с каждым днем. Ни споров, ни ворчания больше не было. Они пили за его здоровье, хлопали его по спине и всячески шутили с ним; но ему это было безразлично, так как он совсем не был склонен к веселью. Он не забыл, как выглядит Гора и не переставал думать о Драконе, а кроме того — сильно простудился. Первые три дня он только чихал и кашлял и не мог выйти из дома, и даже после того — на пирах его речи ограничивались коротким «Очедь ваб благодаред».

Тем временем лесные Эльфы ушли со своими грузами вверх по Лесной реке, и во дворце у короля поднялось смятение. Не знаю уж, что сталось с управителем и начальником стражи. Во время пребывания Карликов в Озерном городе никто ничего не говорил о ключах или бочонках, а Бильбо старался не становиться невидимым. Но все же к тому, что было известно, присоединились догадки, хотя, несомненно, что Хоббит так и остался чем-то таинственным. Так или иначе, Лесной король узнал — или думал, что узнал — о цели путешествия Карликов; и он сказал себе:

— Очень хорошо! Посмотрим! Никакие сокровища не пройдут через Чернолес так, чтобы я не сказал кое-чего по этому поводу. Но я полагаю, что все они кончат плохо, и так им и надо! — Он нисколько не, верил, чтобы Карлики, могли сразиться с таким драконом, как Смауг, и убить его, и сильно подозревал, что они попытаются прибегнуть к воровству или чему-нибудь еще в этом роде; это показывает, что он был мудрым Эльфом, мудрее, чем Люди в городе, хотя и не совсем был прав. Он послал своих соглядатаев к берегам озера и как можно дальше на север, к Горе, и теперь ждал.

К концу второй недели Торин начал думать об отъезде. Он мог получить помощь от города, пока горячее отношение к ним не остыло; и нельзя было медлить, пока оно остынет. Поэтому он обратился к Старшине города и его советникам и сказал, что он и его спутники должны поскорее отправиться к Горе.

Тут Старшина впервые удивился и слегка испугался, подумав, — а что если Торин действительно потомок древних королей? Он никогда не предполагал, что Карлики действительно посмеют приблизиться к Смаугу, и считал их обманщиками, которые рано или поздно будут разоблачены и выгнаны. Но он ошибся. Торин действительно был внуком Короля Горы; и невозможно сказать, на что не отважится Карлик ради мести или чтобы вернуть свое имущество.

Однако, Старшина совсем не огорчился, узнав, что они хотят уйти. Их пребывание обходилось слишком дорого и превращало жизнь города в затяжной праздник, когда все дела остановились. «Пускай они уходят, столкнутся со Смаугом и посмотрят, как он их примет», — подумал он.

— Конечно, о Торин, сын Траина, сына Трора! — сказал он вслух. — Вы должны потребовать то, что принадлежит вам. Близок час, о котором сказано уже давно. Мы окажем вам всякую помощь, какую сможем, и полагаемся на вашу признательность, когда ваше королевство будет возвращено вам.

И вот, в один из дней, хотя осень была уже поздняя и ветер холодный, и листья осыпались с деревьев, — от Озерного города отошли три больших лодки, в которых были гребцы, Карлики, Бильбо и всякие припасы. Лошади и пони были посланы окружным путем по суше, чтобы встретить их в предназначенном для высадки месте. Старшина и советники простились с ними на широкой лестнице, спускавшейся от ратуши прямо к воде. Жители города провожали их песнями, стоя на набережных или выглядывая из окон. Весла с плеском опустились в воду, и они поплыли по озеру на север, в последний этап своего долгого пути. Единственным, кто чувствовал себя при этом глубоко несчастным, был Хоббит.

Глава 11. НА ПОРОГЕ

В течение двух последующих дней они плыли вверх по Длинному озеру и вошли в Быструю реку, и теперь все могли видеть Одинокую Гору, мрачно высящуюся впереди. Течение было сильное, и они продвигались медленно. К концу третьего дня, в нескольких милях вверх по реке, они причалили к левому, западному берегу и высадились. Здесь их встретили лошади со всякими припасами и орудиями и пони для них самих, высланные сюда заранее. Они навьючили все, что могли, на пони, а остальное сложили в шатер, но никто из Людей с озера не захотел остаться с ними так близко к грозной Горе, даже на одну ночь.

— Ни в коем случае, пока песни не станут правдой, — сказали они. В этой пустынной местности верить в Дракона было легче, а в Торина — труднее. К тому же склад не нуждался в охране, ибо вся эта страна была пуста и покинута. Поэтому их свита поспешила уйти, по реке или по береговым тропам, хотя ночь уже приближалась.

Они провели ночь в одиночестве и холоде и упали духом. На следующий день выступили в путь. Балин и Бильбо ехали позади всех; каждый вел с собою другого пони, тяжело навьюченного. Остальные ушли немного вперед, медленно разыскивая пути, так как дорог тут не было. Шли на северо-запад, отклоняясь от Быстрой реки и приближаясь к большому отрогу Горы, словно высунувшемуся им навстречу.

Путь был медленный, тихий, словно украдкой. Не было ни смеха, ни пения, ни звука арф; и гордые надежды, поднимавшиеся у них всякий раз, когда они слушали древние песни на озере, уступили место тревожной мрачности. Они знали, что приближаются к концу своего пути и что этот конец может оказаться ужасным. Местность вокруг была пустая и холодная, хоть некогда, по словам Торина, она была пышной и зеленой. Травы было мало; вскоре не стало ни кустов, ни деревьев, и о давнем прошлом говорили лишь почерневшие, разбитые стволы. Они пришли в Пустыню Смауга, и пришли туда на исходе года.

Все же они достигли окрестностей Горы, не встретив никаких опасностей и не видя других признаков Дракона, кроме пустыни, созданной им вокруг своего логова. Гора высилась перед ними, темная, молчаливая, огромная. Они устроили свою первую стоянку с западной стороны большого южного отрога, заканчивающегося высоткой, которая называлась Вороньим холмом. Там когда-то был сторожевой пост; но они не осмелились подняться к нему, так как он стоял слишком открыто.

Прежде чем пуститься на поиски в западных отрогах Горы, — там должна была находиться потайная дверь, на которой основывались все их надежды, — Торин отправил разведчиков, чтобы они оглядели местность на юге, куда открывался Главный вход. Для этого он выбрал Балина, Фили и Кили, а с ними пошел и Бильбо. Они прошли среди серых, безмолвных утесов к подножью Вороньего холма. Здесь река, описав широкую извилину по долине Дола, устремлялась прочь от Горы и направлялась к Озеру, струясь быстро и шумно. Ее берег, голый, каменистый, поднимался над водой круто и высоко; и, глядя с него через узкий поток, мчащийся с пеной и брызгами среди каменных глыб, они могли увидеть в широкой долине, под тенью отрогов Горы, серые развалины древних домов, башен и стен.

— Это все, что осталось от Дола, — мрачно произнес Балин. — Но в те дни, когда в этом городе звучали колокола, склоны горы были зелеными и лесистыми, а вся долина — щедрой и прекрасной. — Вид у него при этих словах был скорбный, ибо он был одним из спутников Торина в тот день, когда появился Дракон.

Они не осмелились пройти вдоль реки поближе к Входу, но миновали конец южного отрога, так что, укрывшись за утесом, могли видеть темную пещеру, открывшуюся в скалистой стене между двумя выступами Горы. Оттуда бурно изливались воды Быстрой реки, и оттуда же исходили клубы пара и черного дыма. Ничего живого не было в пустыне, только вода и пар, да изредка — черные, зловещие вороны. Единственным звуком был шум реки, бегущей по камням, да хриплое воронье карканье. Балин содрогнулся.

— Вернемся! — сказал он. — Здесь мы ничего не можем сделать. И мне не нравятся эти птицы, они похожи на соглядатаев зла.

— Дракон еще жив и находится внутри Горы; я заключаю это по дыму, — сказал Хоббит.

— Это не обязательно, — возразил Балин, — хотя я и не сомневаюсь, что вы правы. Но он может и вовсе отсутствовать или может лежать и сторожить на склоне Горы, а дым и пар все равно будут выходить оттуда: он, наверное, наполнил все залы внизу своим гнусным дыханием!

Провожаемые каркающими воронами, погруженные в мрачные мысли, они устало вернулись на стоянку. Только в июне они гостили в прекрасном жилище Эльронда; и хотя был лишь конец осени, это веселое время отодвинулось словно на целые годы в прошлое. Они были одни в этой страшной пустыне, без всякой надежды на чью-либо помощь. Они приблизились к концу своего пути, но отнюдь не к своей цели. Ни у кого из них почти не было больше отваги.

Странно сказать, но у Бильбо ее сохранилось больше, чем у прочих. Он часто брал у Торина карту и созерцал ее, размышляя над рунами и над Лунными знаками, прочитанными Эльрондом. Именно он заставил Карликов начать опасные поиски потайной двери на западных склонах. Стоянку перенесли в длинную лощину, более узкую, чем большая долина на юге, где находились Врата реки, и окруженную более низкими горными грядами. Две таких гряды отходили от главного массива Горы далеко на запад, как длинные гребни с круто падающими в лощину склонами. На западной стороне было меньше признаков нападения Дракона; здесь нашлось и немного травы для пони. Этот западный лагерь затенялся утесами весь день, пока солнце не начало склоняться к Чернолесу, и оттуда они день за днем, отправлялись на поиски путей, ведущих вверх по склону Горы. Если карта была составлена правильно, то потайная дверь должна была открываться где-то высоко над утесами у верхнего края лощины. День за днем они возвращались в лагерь без успеха.

Но, в конце концов, они неожиданно нашли то, что искали. Однажды Фили, Кили и Хоббит возвращались вниз по лощине, пробираясь среди нагромождения глыб. Около полудня, проползая позади большого камня, стоявшего отдельно и похожего на столб, Бильбо обнаружил что-то вроде грубых ступенек, ведущих кверху. Возбужденно вскарабкавшись по ним, он и Карлики нашли остатки узкой тропы, часто исчезавшие, часто появлявшиеся снова; тропа вилась по верху южного гребня и привела их к еще более узкому карнизу, идущему по склону Горы на север. Взглянув вниз, они увидели свою собственную стоянку сверху. В молчании, цепляясь за скалистую стену справа от себя, они гуськом прошли по карнизу и, обогнув выступ, попали в маленькую лощинку с крутыми склонами и травянистым дном, тихую и спокойную. Вход в нее был невидим снизу, заслоненный нависающим утесом; нельзя было увидеть его и издали, так как он был очень узкий и казался лишь темной трещиной. Небо над лощинкой оставалось открытым, а на дальнем конце ее поднималась плоская скала, в нижней своей части — ближе к земле — гладкая и ровная, словно обработанная каменотесами, но без всяких швов или трещин. Здесь не было ни следа притолок или порога, ни следа — петель или замков, или засовов; но все же они не сомневались, что наконец-то нашли дверь.

Они стучались в нее, они толкали и тянули, они умоляли ее открыться и произносили обрывки заклинаний. Но все было напрасно. Усталые, они отдохнули на траве у ее подножья и вечером начали свой длинный и трудный спуск.

В эту ночь на стоянке царило возбуждение. Утром решили перейти на новое место, оставили только Бофура и Бомбура, чтобы сторожить пони и запасы, привезенные с места высадки на реке. Остальные спустились в долину и поднялись по новооткрытой тропе на узкий карниз. Он был такой узкий и опасный, что по нему нельзя было пронести никаких тюков или свертков; а сорвавшись с него, можно было упасть на острые камни, футов в полуторастах внизу. Поэтому с ними не было никакой поклажи, кроме длинных веревок, плотно обмотанных у каждого вокруг стана. И вот, наконец, без всяких приключений, они добрались до маленькой травянистой лощинки.

Здесь они устроили свою третью стоянку, втащив веревками снизу все, что им было нужно. Тем же путем они могли, время от времени, спускаться (кто попроворнее), чтобы обменяться новостями, если они были, или сменить Бофура, которого тогда поднимали наверх. Бомбур не хотел подниматься ни по тропе, ни по веревке.

— Я слишком толстый для таких опасных тропок, — говорил он. — У меня закружится голова, и я наступлю себе на бороду, а тогда вас опять станет тринадцать. А веревки с узлами слишком непрочны для моего веса.

К счастью, — как вы увидите позже, — он ошибался.

Тем временем некоторые из них исследовали карниз за лощинкой и нашли тропу, ведущую все выше и выше на Гору; но они не посмели забираться по ней далеко, да и пользы от нее не было. Здесь, в вышине, царило молчание, не нарушаемое ничем, кроме случайного свиста ветра среди камней. Карлики говорили тихо, не кричали и не пели, ибо чуяли опасность за каждым углом. Те, которые занимались тайной дверью, не могли добиться успеха. Они слишком спешили, чтобы думать о Лунных рунах, и без устали пытались найти, где именно на гладкой поверхности камня скрыта дверь. Они принесли из Озерного города кайла и всякие орудия и сначала пытались искать с их помощью. Но когда ударили ими о камень, то рукоятки растрескались и поранили им руки, а стальные головки ломались или гнулись, как свинец. Они поняли, что горные орудия не помогут против чар, которыми дверь закрыта; кроме того, они испугались шума.

Бильбо сидел на пороге, одинокий и усталый. Правда, никакого порога здесь не было, но так называли они, в шутку, маленькую площадку между входом и стеной, — в память нежданного чаепития в норке у Хоббита, когда он сказал, что они могут сидеть на пороге и думать, пока не придумают чего-нибудь. И действительно, они сидели и думали, или же бесцельно бродили вокруг; и чем дальше, тем мрачнее они становились.

После открытия тропки настроение у них несколько поднялось, но теперь снова упало, как нельзя ниже; и все-таки они не хотели сдаваться и уходить. Хоббит больше не был хитроумнее Карликов. Он ничего не делал и только сидел, прислонившись к утесу, и смотрел на запад, через скалы, через пустыню, через черную стену Чернолеса все дальше и дальше, — туда, где, как ему казалось, он улавливает иногда неясную черту Туманных гор, далеких и маленьких. Если Карлики спрашивали его, что он делает, он отвечал:

— Вы говорили, что моим делом будет сидеть на пороге и думать, а потом еще и войти; вот я сижу и думаю. — Но, боюсь, что он думал не столько о своей задаче, сколько о том, что лежало за синей далью: о тихой Западной стране, о Холме и своей норке под ним.

Посредине травянистой площадки лежал большой серый камень, и Хоббит мрачно глядел на него или следил за большими улитками. Казалось, они любят эту укромную лощинку с холодными каменными стенами; они были огромные и во множестве ползали, медленно и липко, по ее склонам.

— Завтра начинается последняя неделя осени, — сказал однажды Торин.

— А после осени — зима, — отозвался Бифур.

— А потом следующий год, — добавил Двалин, — и наши бороды успеют отрасти так, что свесятся отсюда в долину, прежде чем здесь что-нибудь произойдет. Что делает для нас наш вор-взломщик? У него есть невидимое кольцо, и он должен быть теперь особенно искусным в своем деле; и я начинаю думать, что ему бы нужно проникнуть в Главный ход и поразведать там немножко.

Бильбо услышал это: Карлики сидели на камнях как раз под той впадинкой, где он устроился. «Батюшки мои! — подумал он. — Так вот о чем они начинают думать? Мне, бедному, всегда приходилось выручать их из затруднений, — по крайней мере, с тех пор, как кудесник ушел. Что мне делать теперь? Я так и знал, что со мною случится, в конце концов, что-нибудь ужасное. Я не смогу взглянуть на эту страшную долину с развалинами еще раз, а что до этих дымящихся ворот…»

В эту ночь он чувствовал себя прескверно и почти не спал. Наутро все Карлики разбрелись, кто куда: одни решили покататься на пони внизу, другие ползали по склону Горы. Бильбо весь день уныло просидел в лощинке, глядя на камень или на западную даль за ее устьем. У него было странное ощущение, будто он ждет чего-то. «Может быть, кудесник вернется сегодня», — подумал он.

Если бы он поднял сейчас голову, то увидел бы далекий лес. Когда солнце повернуло к закату, там появился желтоватый отблеск, словно свет отразился от последних желтых листьев. Вскоре он увидел оранжевый солнечный диск, опустившийся до уровня его глаз. Он подошел к устью лощинки и заметил тонкий, бледный серп новой луны, висящий над чертой горизонта.

В этот самый миг он услышал позади себя резкий стук. На сером камне, посреди травы, сидел большой дрозд, черный, как уголь, со светло-желтой усеянной темными пятнышками грудкой. Тук! Он схватил улитку и колотил ею о камень. Тук! Тук!

Бильбо вдруг понял. Забывая всякую осторожность, он выбежал на карниз и стал окликать Карликов, махая им руками. Те, что были поближе, торопливо подбежали к нему, спотыкаясь о камни и спрашивая, в чем дело; другие кричали, чтобы их подняли веревками (кроме Бомбура, который крепко спал).

Бильбо поспешил объяснить им. Все умолкли, и Хоббит у серого камня, и нетерпеливо ожидающие Карлики. Солнце спускалось все ниже, и их надежды угасали. Оно опустилось в гряду покрасневших туч и исчезло. Карлики застонали, но Бильбо стоял, застыв на месте. Лунный серп спускался к горизонту. Начинался вечер. И вдруг, когда надежда у них почти исчезла, в просвет тучи проглянул солнечный луч, словно просунулся палец: он проник в устье лощинки и упал прямо на гладкую поверхность скалы. Дрозд, следивший бисеринками глаз с серого камня, наклонил голову набок и издал пронзительную трель. Раздался громкий щелчок. От скалы отвалился кусочек камня и упал. Футах в трех над землей в скале появилось отверстие.

Карлики поскорее кинулись к скале и начали толкать ее, но напрасно.

— Ключ! Ключ! — закричал Бильбо. — Где Торин?

Торин подбежал. — Ключ! — крикнул ему Бильбо. — Тот, что приложен к карте! Испробуйте его, пока есть время!

Торин шагнул вперед и снял ключ с цепочки на шее. Вложил ключ в отверстие. Он вошел и повернулся! Щелк! Луч погас, солнце зашло, луна закатилась, с неба упали сумерки.

Они все начали толкать разом, и часть каменной стены медленно подалась. Появились и стали расширяться длинные, прямые трещины. Очертилась дверь, пять футов высотой, три фута в ширину, и начала медленно, беззвучно открываться внутрь. Тьма словно вылилась из проема в склоне горы; появился четвероугольник мрака, в котором ничего не было видно, — зияющее устье, уходящее внутрь и вниз.

Глава 12. НА РАЗВЕДКУ

Карлики долго стояли в темноте перед дверью и спорили, пока в конце концов Торин не заговорил так:

— Теперь пора нашему уважаемому Бильбо Баггинсу, выказавшему себя хорошим товарищем в нашем долгом пути, Хоббиту, полному отваги и изобретательности, далеко превосходящих его рост, обладателю удачливости, если можно так выразиться, далеко превышающей обычный уровень, — пора ему выполнить то дело, ради которого он был включен в состав нашего отряда; пора ему заслужить свое Вознаграждение…

Вам уже знаком стиль Торина в важных случаях, так что я не приведу дальнейшей его речи, хотя говорил он очень долго. Случай, — конечно, и был важный, но Бильбо ощутил нетерпение. Теперь он уже хорошо знал Торина и понимал, к чему тот клонит.

— Если вы считаете, что мое дело состоит в том, чтобы войти в потайной ход первым, о Торин Дубовый Щит, да вырастет ваша борода еще длиннее, — сердито промолвил он, — то скажите это сразу, и дело с концом! Я могу и отказаться. Я уже дважды вытаскивал вас из затруднений; это едва ли было в первоначальном договоре, так что, мне кажется, я уже заслужил некоторое вознаграждение. Но «третий раз все решает», как говаривал мой отец, и я думаю почему-то, что не откажусь. Возможно, я начал доверять своей удаче больше, чем в прежние дни, — (он говорил о днях до того, как покинул свой дом, но с тех пор, казалось, прошли столетия) — но все же я думаю, что пойду поглядеть сейчас же и покончить с этим. А теперь — кто пойдет со мной?

Он не ждал услышать хор добровольцев, так что не был и разочарован. Фили и Кили казались смущенными и переминались с ноги на ногу, но прочие даже не трудились предлагать свои услуги, — кроме старого Балина, их дозорного, отчасти привязавшегося к Хоббиту. Он сказал, что войдет внутрь и даже пройдет немного, и будет готов звать на помощь, если понадобится.

Самое большее, что можно сказать о Карликах, — это вот что. Они намеревались хорошо заплатить Хоббиту за помощь; они взяли его с собой для того, чтобы он выполнил для них трудное дело, и только смотрели бы, как он его выполняет; но они сделали бы все, что могут, чтобы спасти его в случае затруднения, — как сделали они в приключении с Троллями, в самом начале своего пути, когда у них еще не было особых причин быть ему благодарными. Дело вот в чем: Карлики — не герои, но расчетливый народ, придающий деньгам большое значение; некоторые бывают коварными, вероломными и вообще скверными, но другие — довольно порядочными, вроде Торина и его спутников, и не нужно только ожидать от них слишком многого.

Звезды появлялись в бледном, с черной каймою, небе, когда Хоббит переступил порог потайной двери и стал прокрадываться вглубь Горы. Идти было легче, чем он ожидал. Это не были ходы Орков или пещеры Лесных Эльфов. Это был проход, сделанный Карликами в расцвете их сил и уменья: прямой, как стрела, с гладкими стенами и полом, идущий с постоянным небольшим уклоном прямо — к какой-то далекой цели во мраке внизу.

Через некоторое время Балин пожелал Хоббиту удачи и остался там, где еще мог видеть смутные очертания двери и, благодаря отголоскам в проходе, слышать перешептывание остальных за ее порогом. Тогда Бильбо надел кольцо и, стараясь двигаться так бесшумно, как лишь способен Хоббит, начал спускаться во мрак, все ниже и ниже. Он весь дрожал от страха, но лицо у него было решительное и мрачное. Это был уже совсем не тот Хоббит, что выбежал когда-то без носового платка из своего жилища в Тупике. У него давным-давно не было носовых платков. Он проверил, как вынимается меч из ножен, затянул потуже пояс и продолжал идти.

— Ну, вот ты и добился, чего хотел, Бильбо Баггинс, — сказал он сам себе. — Ты влип в это дело в тот вечер, когда принимал гостей, так теперь ты должен выпутаться. Ох-хо, каким же дураком я был и остался! — Это был голос наименее Туковской крови в нем. — Мне совершенно не нужны Драконовы сокровища, и все, что здесь лежит, пусть бы так и оставалось навсегда, — только бы мне проснуться и увидеть что это не гадкий темный туннель, а мой собственный холл в Тупике!

Однако, он не проснулся, а шел все дальше и дальше, пока дверь позади него не исчезла во мраке окончательно. Он был совершенно один. Вскоре ему показалось, что начинает становиться жарко. «Похоже, что я вижу впереди какой-то отсвет, вон там, внизу», — подумал он.

Так это и было. Чем дальше он шел, тем ярче становился отсвет, так что вскоре стал несомненным. Это был Красный свет, и он все время становился краснее. Несомненно также, что в проходе становилось жарко. Струйки пара вились над Хоббитом и вокруг него, и он начал обливаться потом. Ему начал также слышаться пульсирующий звук, какое-то бульканье, словно на огне бурлил большой котел, и оно смешивалось с рокотом, похожим на мурлыканье гигантской кошки. Потом все это превратилось в храп: это храпел какой-то огромный зверь, спящий там, внизу, в красных отсветах огня.

Тут Бильбо остановился. Когда он двинулся снова, то это было величайшим из всех совершенных им подвигов. То поразительное, что произошло потом, было ничем по сравнению с этим. Он выдержал настоящую борьбу с самим собою и лишь тогда понял, какая огромная опасность подстерегает его впереди. Так или иначе, — после короткой остановки он снова двинулся в путь; и вы можете представить себе, как он достигает конца туннеля, проема, по форме и размерам почти такого же, как и дверь наверху. В проем просовывается голова Хоббита. Перед ним открывается большой, самый нижний подземный зал древних Карликов, у самых корней Горы. В зале почти темно, и его огромность угадывается с трудом, но на каменном палу, ближе к двери, полыхают красные отсветы. Пламя Смауга!

Вот он лежит, огромный, крепко спящий, красно-золотой Дракон; из его пасти и ноздрей исходит рокочущий храп и струйки дыма, но его пламя пригасло во сне. Под ним, под всеми его лапами и огромным кольчатым хвостом, и вокруг него, рассыпаясь далеко по невидимым плитам пола, лежат несметные груды драгоценностей: золота в изделиях и слитках, самоцветов и серебра, отсвечивающего красным в красноватом свете.

Смауг лежал, сложив крылья, как огромная летучая мышь, слегка повернувшись набок, так что Хоббиту было видно его длинное белое брюхо, к которому, от долгого валянья на бесценном ложе, прилипли золото и самоцветы. Позади него смутно виднелись висящие на стенах кольчуги, шлемы и топоры, мечи и копья; у стен стояли рядами большие кувшины и сосуды, наполненные несметными богатствами.

Сказать, что у Бильбо занялся дух, — значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы выразить его потрясение, ибо у Людей изменился язык, которому они научились от Эльфов в те дни, когда все в мире было чудесным. Бильбо слыхал песни и сказки о драконовых сокровищах, но никогда не мог постичь их блеска, их великолепия, их власти. Сердце у него до боли переполнилось восторгом и алчностью Карликов; и он смотрел, не шевелясь, почти забывая о чудовищном хранителе, на богатства, которым не было цены и счета.

Он смотрел так словно целую вечность; потом, как бы притягиваемый против воли, прокрался из тени прохода к ближайшему краю этой горы сокровищ. Спящий Дракон лежал наверху, — страшная угроза даже во сне. Хоббит вцепился в большую чашу с двумя ручками, которую едва смог поднять, и бросил наверх испуганный взгляд. Смауг шевельнул крылом, выпустил один коготь, рокот его храпа изменился в тоне…

Тогда Бильбо кинулся бежать. Но Дракон не проснулся, — пока, — и лишь перешел от одних видений алчности и жестокости к другим и продолжал лежать в захваченном им зале, пока Бильбо с трудом спешил вверх по длинному проходу. Сердце у Хоббита колотилось, а ноги дрожали еще сильнее, чем когда он шел вниз; но он не выпускал чашу из рук, и самой главной его мыслью было: «Я сделал это! Теперь я покажу им! Больше похож на лавочника, чем на вора , — вот как? Ну, теперь мы ничего такого не услышим!»

Он и не услышал. Балин очень обрадовался, когда снова увидел Хоббита, и его восторг равнялся только его изумлению. Он подхватил Бильбо и вытащил его на свежий воздух. Была уже полночь, и звезды спрятались за тучами; и Бильбо лежал, закрыв глаза, стараясь отдышаться и наслаждаясь ощущением свежего воздуха, и едва замечал возбуждение Карликов; а они восхваляли его, хлопали по спине и снова и снова отдавали ему к услугам самих себя и все будущие поколения своих потомков.

Карлики еще продолжали восхищенно передавать чашу из рук в руки и обсуждать возвращение назад своих сокровищ, как вдруг в недрах Горы под ними послышался раскатистый грохот, словно она была древним вулканом, вздумавшим сейчас снова начать извергаться. Дверь позади себя они почти закрыли и подперли камнем, но внизу по туннелю, из самых глубоких недр, до них доносились грозные отголоски рева и топота, заставившие почву задрожать у них под ногами.

Тут Карлики забыли свою радость и самонадеянное хвастовство и присели от страха. Со Смаугом, все еще нужно было считаться! Нельзя упускать живого дракона из своих соображений, если он близко.. Драконы могут совсем не пользоваться своим богатством, но обычно знают его с точностью до унции, особенно если владели им долго; и Смауг не был исключением. От беспокойного сна (в котором весьма неприятно фигурировал некий воин, незначительный по размерам, но обладающий острым мечом и великой отвагой) он перешел к дремоте, от дремоты — к полному пробуждению. В его пещере чувствовалось какое-то странное дуновение. Не тянуло ли это сквозняком из маленького проема? Смауг никогда не забывал о нем, несмотря на его малые размеры, и теперь взглянул на него подозрительно, сам не понимая, почему до сих пор не завалил его. Недавно ему послышались смутные отголоски каких-то стуков далеко вверху, доносящиеся оттуда в его логово. Он зашевелился и вытянул шею, чтобы принюхаться. И тут он заметил, что одной чаши не хватает!

Воры! Пожар! Разбой! Такого еще не случалось с тех пор, как он захватил Гору! Его ярость была неописуема; такую ярость можно видеть лишь у богачей, когда, имея гораздо больше, чем могут использовать, они вдруг лишаются того, чем долго владели, но что до сих пор им не было нужно. Он изрыгал огонь, наполнил зал дымом, сотряс корни Горы. Он тщетно пытался просунуть голову в устье прохода; а потом, свивая свое длинное тело в кольца, рыча, как подземный гром, он кинулся из своего логова в большую дверь, по высоким коридорам горного дворца к Главному входу.

Обыскать всю Гору, пока он не поймает вора, не разорвет и не растопчет его, — такова была его единственная мысль. Он выполз из Двери, вода зашипела, поднимаясь горячим паром, и он взлетел, сверкая, в воздух и опустился на вершину Горы в снопах зеленого и алого пламени. Карлики слышали громовой шум его полета и прижимаясь к стенам лощинки, прячась среди камней и надеясь укрыться как-нибудь от ужасных глаз ищущего добычу Дракона.

Все они погибли бы здесь, если бы не Бильбо. — Скорей! Скорей!—крикнул он, задыхаясь — В дверь! В проход! Здесь нельзя оставаться!

От этих слов они очнулись и уже были готовы забраться в туннель, как вдруг Бифур закричал: — Мои родичи! Бомбур и Бофур! Мы забыли о них, они там, в долине!

— Они погибнут, и все наши пони тоже, и все наши запасы! — застонали прочие. — Мы ничего не можем сделать!

— Чепуха! — возразил Торин, обретший снова все свое достоинство — Их нельзя бросать. Войдите в проход, Бильбо Баггинс и Балин, и вы, Фили и Кили, — Дракон не уничтожит нас всех. Остальные — где ваши веревки? Живо!

Это были, вероятно, самые худшие из пережитых ими минут. Страшные звуки Драконова гнева отдавались эхом в каменных пустотах далеко вверху; в любой момент он может низринуться на них или облететь Гору и увидеть, как они столпились у самого края обрыва и лихорадочно быстро тащат веревки. Вот поднялся Бофур, а они еще в безопасности. Вот поднялся Бомбур, а они еще в безопасности. Вот подняты кое-какие орудия и тюки с запасами, — тут опасность упала на них.

Они едва успели нырнуть в туннель, таща и волоча свои тюки, когда Смауг прилетел с севера, точно вихрь, обливая склоны Горы пламенем, хлопая своими огромными крыльями, шумящими, словно сильный ветер. Его жаркое дыхание опалило траву перед дверью, проникло в оставленную ими щель и обожгло их в туннеле. Заметались огненные языки, заплясали черные тени. Потом снова упала тьма, когда он пролетел мимо. Пони завизжали от ужаса, оборвали привязь и умчались галопом. Дракон повернул в воздухе, пустился в погоню за ними и исчез.

— Вот и погибли бедные животные! — произнес Торин. — Ничто не ускользнет от Смауга, стоит только попасться ему на глаза. Здесь мы очутились, и здесь должны остаться, если только кто-нибудь не вздумает пройти пешком все эти долгие мили до реки, по открытому месту, когда Смауг настороже.

Это была неприятная мысль. Они забрались глубже в туннель и лежали, дрожа, хотя там было жарко и душно, и пролежали так, пока в щель двери не проглянул бледный рассвет. Всю ночь они то и дело слышали, как шум от Драконова полета приближается, потом затихает, — Смауг рыскал в воздухе вокруг всей Горы.

Увидев пони и следы стоянки, он догадался, что от реки и озера появились Люди и поднялись по склону Горы из той долины, где он нашел пони; но дверь ускользнула от его ищущего взгляда, а маленькая, глубокая лощинка защитила ее от его самого свирепого пламени. Долго и тщетно он рыскал, пока рассвет не охладил его гнева, и он вернулся в свое золотое логово, чтобы уснуть и набраться новых сил. Он не забудет и не простит вора даже через тысячу лет, но он был готов ждать. Медленно, бесшумно вполз он в свою пещеру и полузакрыл глаза.

Когда настало утро, страхи Карликов уменьшились. Они поняли, что опасности такого рода неизбежны, когда имеешь дело с подобным хранителем, и что нет смысла сразу отказываться от своей цели. Не могли они и уйти отсюда, как правильно заметил Торин. Их пони исчезли или убиты, и им придется ждать некоторое время, пока Смауг ослабит свою бдительность достаточно, чтобы они отважились на долгий пеший путь. К счастью, из их запасов уцелело довольно, чтобы обеспечить их на некоторое время.

Они долго обсуждали, что делать дальше и не могли придумать никакого способа избавиться от Смауга, — это всегда было слабым местом в их планах, как любил подчеркивать Бильбо. Потом — как всегда бывает с теми, кто окончательно запутался — они начали сердиться на Хоббита и упрекать его даже в том, что сначала им так понравилось: в том, что он похитил чашу и вызвал у Смауга такой гаев.

— А как вы думаете, что еще должен был бы сделать вор? — гневно спросил Бильбо. — Я договаривался не убивать Драконов, — это дело воинов, — а украсть сокровище. Я и начал это, как мог лучше. Уж не ожидали ли вы, что я прибегу к вам со всеми богатствами Трора на плечах? Если тут и нужно кому-нибудь поворчать, то, мне кажется, я тоже мог бы сказать словечко. Вам нужно было привести сюда пятьсот воров, а не одного. Я уверен, что ваш дед достоин всякого уважения, но вы не можете сказать, что когда-нибудь давали мне ясное понятие о его огромном богатстве. Мне бы понадобились сотни лет, чтобы перетащить его сюда, будь я даже в пятьдесят раз сильнее, а Смауг — кротким, как ягненок.

Тогда Карлики стали просить у него прощения.

— Что мы, по вашему мнению, должны сделать? — вежливо спросил Торин.

— Если вы говорите о том, чтобы унести сокровище, то я сейчас ничего не могу придумать. Это, разумеется, целиком зависит от какого-нибудь нового оборота дел и от того, избавимся ли мы от Смауга. Уничтожать Драконов — не мое дело, но я постараюсь подумать и об этом. Лично у меня нет никакой надежды, и мне хотелось бы только быть уже дома.

— Сейчас об этом некогда думать. Что мы должны сделать сегодня, сейчас?

— Что ж, если вы действительно хотите знать мое мнение, то я скажу, что мы можем только сидеть на месте. Днем мы, конечно, сможем выползти наружу, чтобы подышать воздухом. Может быть, вскоре один или двое из нас смогут пробраться к реке, где склад, и пополнить наши запасы. Но по ночам все мы непременно должны быть в туннеле.

«Теперь я хочу предложить вам вот что. У меня есть мое кольцо, и я спущусь вниз нынче же днем, — вероятно, Смауг тогда отдыхает, — и посмотрю, как дела. Может быть, что-нибудь изменится. „У каждого Дракона есть свое слабое место“, — так говорил мой отец, хотя — я уверен — не по личному своему опыту.

Разумеется, Карлики с радостью согласились. Они уже научились уважать Бильбо, а теперь он стал их настоящим вождем. У него начали проявляться свои собственные соображения и планы. В середине дня он приготовился к новому походу в недра Горы. Правда, это ему было не совсем по душе, и хорошо только то, что он более или менее знал, что ему предстоит. Но если бы он был знаком с Драконами лучше и знал их коварство, то, вероятно, больше бы боялся и меньше надеялся застать Смауга спящим.

Солнце сияло, когда он отправился, но в туннеле было темно, как в полночь. Свет из двери, почти закрытой за ним, вскоре погас, когда он углубился в туннель. Он двигался так бесшумно, что в этом с ним поспорил бы только дым, уносимый легким ветерком; и он не мог не гордиться собою, когда достиг нижней двери. Внизу виднелся только самый слабый отсвет.

«Старина Смауг устал и спит, — подумал он. — Он не может увидеть меня, не сможет и услышать. Смелее, Бильбо!» Но он забыл, — или никогда не слышал, — о том, какой острый нюх бывает у Драконов; не знал и о том, что они умеют во сне оставлять один глаз приоткрытым, если встревожены чем-нибудь.

Смауг казался крепко спящим, почти мертвым и темным, и выпускал, похрапывая, едва ли больше, чем струйку тонкого дыма, когда Бильбо выглянул из проема. Хоббит уже готов был шагнуть в зал, как вдруг заметил тонкий, пронзительный красный лучик под нависшим веком Смаугова левого глаза. Дракон только притворялся, что спит! Он сторожил вход в туннель! Бильбо поспешно отступил и возблагодарил судьбу за кольцо. Тут Смауг заговорил.

— Ну, вот и ты, вор! Я чую тебя и слышу твой запах. Я слышу твое дыхание. Что ж, войди! Возьми еще что-нибудь, здесь на всех хватит!

Но Бильбо не был таким уж невеждой, если речь шла о Драконах, и Смауг был разочарован, если надеялся так просто приманить его поближе. — Нет, благодарю, Смауг Ужасный! — ответил он. — Я пришел не ради подарков. Я хотел только взглянуть на тебя и увидеть, действительно ли ты так велик, как говорят сказания. Я не верил им.

— А теперь? — спросил Дракон, несколько польщенный, хотя и не веря ни единому слову.

— Поистине, песни и сказания весьма далеки от действительности, о Смауг, величайшее и грознейшее из Бедствий! — ответил Бильбо.

— Ты детально учтив для лгуна и вора, — заметил Дракон. — Кажется, ты знаешь мое имя, хотя я не помню, чтобы когда-нибудь нюхал тебя. Могу ли я спросить, кто ты такой и откуда явился?

— Конечно, можешь! Я явился из-под Холма, и под холмами и по холмам лежал мой путь. И по воздуху. Я тот, кто ходит невидимо.

— Могу поверить, — произнес Дракон, — но это едва ли твое настоящее имя.

— Я тот, кто находит следы, кто прорезает паутину. Я жалящая муха, и я избран ради счастливого числа.

— Прекрасные названия! — фыркнул Дракон. — Но счастливые числа выпадают нечасто.

— Я тот, кто погребает своих друзей заживо и топит их, и извлекает из воды живыми. Я пришел из Тупика, но я не туп.

— Это звучит не столь вероятно, — заметил Дракон.

— Я — друг медведей и гость орлов. Я — носитель кольца, приносящего удачу; и я — тот, кто ездит на бочонках, — продолжал Бильбо, входя во вкус собственных загадок.

— Вот это уже лучше, — сказал Смауг. — Но берегись, чтобы твои выдумки не занесли тебя слишком далеко.

Именно так нужно разговаривать с Драконами, если вы не хотите открыть им свое имя (это было бы глупо) и не хотите разгневать их прямым отказом (это было бы еще глупее). Никакой Дракон не устоит перед чарами загадок и перед искушением их разгадывания. Здесь было много такого, чего Смауг не понимал (хотя вы-то, наверное, понимаете, так как знаете обо всех приключениях Бильбо, на которые он намекал); но он думал, что понимает достаточно, и возрадовался в своем злобном сердце.

— Я так и подумал вчера ночью, — сказал он себе. — Озерные людишки, кто-нибудь из этих жалких бочкогонов — Озерных людей, или будь я простой ящерицей!

Давным-давно уже я не летал вниз по реке, но теперь скоро полечу.

— Хорошо, Ездок на бочонках! — произнес он вслух. — Может быть, бочонками ты называешь своих пони; а может быть и нет, хотя они были достаточно жирные. Ты ходишь невидимо, но ты ходил так не всегда. Позволь сказать тебе, что я съел прошлой ночью шестерых пони, а вскоре найду и съем остальную восьмерку. В обмен на эту превосходящую еду я могу дать тебе один полезный совет: не якшайся с Карликами больше, чем это необходимо!

— С Карликами! — повторил Бильбо, притворяясь изумленным.

— Не возражай! — крикнул Смауг. — Мне знаком запах — и вкус — Карликов, как никому другому. Не думай, что я могу съесть пони, на котором ездил Карлик, и не заметить этого. Плохо ты кончишь, если водишься с такими друзьями, Вор-Бочоночник! Я не буду возражать, если ты вернешься и передашь им это от моего имени. — Но он не сказал, что там был еще один запах, которого он не знал: запах Хоббита; ему еще не приходилось чуять его, и он был крайне озадачен.

— Я думаю, они хорошо заплатили тебе за давешнюю чашу? — продолжал он. — Скажи, хорошо? Как — совсем ничего? Ну, это на них похоже. И они, наверно, притаились снаружи, а тебя послали сделать за них опасное дело и вытащить отсюда все, что сможешь, пока меня нет, — для них? И они тебе хорошо заплатят? Не верь! Если тебе удастся уйти живым, это уже будет счастьем.

Бильбо чувствовал, что ему становится не по себе. Каждый раз, когда Смауг, ища его взглядом в темноте, сверкал на него глазами, он вздрагивал, и его охватывало непонятное желание кинуться, сорвать свое кольцо и рассказать Смаугу всю правду. Ему грозила опасность попасть под чары Дракона. Однако он собрал все свое мужество и заговорил снова:

— Ты еще не знаешь всего, о Смауг Могучий, — сказал он. — Не одно лишь золото привлекло нас сюда.

— Ха-ха-ха! Так ты сознаешься, что вас много! — засмеялся Смауг. — Почему ты не сказал сразу, что вас четырнадцать, если ты — Счастливое Число? Рад слышать, что у вас есть и другие дела в этих краях, кроме моего золота. В таком случае ты, возможно, тратишь время не совсем бесполезно.

Не знаю, приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что если даже ты сможешь украсть все мое золото по кусочку, — на это тебе понадобится сотня лет или больше, — то ты все равно не сможешь унести его далеко. От него мало пользы на склоне Горы. Мало пользы и в лесу, — так ведь? Бедняжка! Ты никогда не думал об этом? Четырнадцатая доля или что-нибудь в этом роде, — такой был договор, да? Ну, а как быть с доставкой? Как быть с платой за перевозку? А вооруженная охрана, а пошлины? — И Смауг громко захохотал. Сердце у него было жестокое и злое, и он знал, что его догадки недалеки от истины, хотя подозревал, что основой всех планов были Озерные люди; и он думал, что большая часть добычи останется в прибрежном городе, который в дни его молодости назывался Эсгаротом.

Вы едва поверите этому, но бедный Бильбо был по-настоящему потрясен. До сих пор все его силы и помыслы сосредоточивались на том, чтоб добраться до Горы и найти потайной вход. Он никогда не задумывался над тем, как сокровище будет взято оттуда; никогда не думал о том, как доставить свою долю, какая бы она ни была, до самого Тупика под Холмом.

А теперь в душе у него начало возникать неприятное подозрение: забыли ли Карлики об этом важном пункте или же они все время втихомолку подсмеивались над ним? Так влияют Драконовы речи на неопытного слушателя. Бильбо, конечно, мог бы и поостеречься; но Смауг был в состоянии подавить своей личностью кого угодно.

— Я скажу тебе вот что, — произнес он, пытаясь устоять на своем и сохранить верность друзьям. — Золото для нас было скорей на втором плане. Мы явились по горам и под горами, по волнам и по воздуху, ради Мести. Конечно, о Смауг Несметно Богатый, ты должен понимать, что твой успех создал тебе заклятых врагов!

Тут Смауг снова захохотал, — ужасный звук, от которого Бильбо рухнул на пол, а у верхнего конца туннеля Карлики испуганно сбились вместе, думая, что Хоббиту пришел скорый и ужасный конец.

— Месть, — фыркнул Дракон, и блеск его глаз пролетел по всему залу, от пола до потолка, словно алая молния. — Месть! Король Горы мертв, а где его родичи, чтобы осмелиться мстить за него? Гирион, правитель Дола мертв, и я пожирал его народ, как волк пожирает овец, а где сыны его сынов, чтобы приблизиться ко мне? Я убиваю, где захочу, и никто не устоит передо мною. Я истреблял древних витязей, а в нынешнем мире нет никого, равного им. Тогда я был молодым и мягким. Теперь я стар и тверд, тверд, тверд, о Вор из мрака! — хвастался он. — Мой панцирь — как десятикратные щиты, мои зубы — как мечи, мои когти — как копья, удар моего хвоста — как удар молнии, мои крылья — ураган, а дыхание — смерть!

— Я всегда думал, — пропищал Бильбо тоненьким от страха голосом, — что Драконы снизу бывают мягкими, особенно в области… э… груди; но такой могучий, как ты, несомненно подумал и об этом.

Дракон прервал свое хвастовство. — Твои сведения устарели, — резко возразил он. — Я одет сверху и снизу в железную чешую и твердые самоцветы. Нет клинка, способного поразить меня!

— Я должен был бы догадаться, — сказал Бильбо. — Поистине, нигде не найдется равный Смаугу, великому и неуязвимому. Какое это великолепие! Кираса их лучших самоцветов!

— Да, Действительно, она прекрасна и удивительна, — ответил Смауг, глупо обрадованный. Он не знал, что прошлый раз Хоббиту удалось подметить особенности его нижней брони и что теперь у него есть причины присмотреться к ней поближе. Дракон перевернулся на спину. — Смотри! — приказал он. — Что ты об этом скажешь?

— Ослепительно! Бесподобно! Великолепно! Необычайно! — восклицал Бильбо, а сам в это время думал: «Вот старый дурак! Да ведь на груди у него, у левой подмышки, есть голое пятно, мягкое, как улитка без раковины!»

Теперь, когда он увидел это, его единственной заботой было уйти. — Ну, что ж, я не смею больше докучать Вашему Великолепию, — сказал он, — и мешать вашему заслуженному отдыху. Нелегко поймать пони, когда они убегают. И воров тоже, — добавил он на прощанье, кидаясь снова в туннель.

Это было неудачное замечание, ибо Дракон дохнул ему вслед длинным пламенем; и как бы он ни спешил вверх по уклону, ему не удалось уйти достаточно далеко, когда Смауг просунул в нижний проем свою ужасную голову. К счастью, вся голова не могла туда протиснуться, но из ноздрей вылетели вдогонку Хоббиту пламя и дым, так что он чуть не потерял создание и торопливо ковылял ощупью, мучимый болью и страхом. Он ощущал некоторое удовлетворение, вспоминая, как умно разговаривал со Смаугом, но неудачная последняя реплика заставила его одуматься.

— Никогда не смейся над живым Драконом, глупый Бильбо! — сказал он себе, и это стало его любимым выражением и превратилось в поговорку. — Ты еще не выпутался из этого дела, — добавил он, и это тоже было совершенно верно.

— День склонялся к вечеру, когда он выбежал из прохода, споткнулся на пороге и упал на траву без сознания. Карлики привели его в чувство и залечили его ожоги, как могли; но прошло много времени, пока волосы у него на затылке отросли снова такими, как были: они были опалены и сожжены до самой кожи. Тем временем друзья старались развеселить его; и они жаждали узнать, почему Дракон наделал столько шуму и как Бильбо удалось убежать.

Но Хоббит был смущен и встревожен, и им было очень трудно вытянуть из него что-нибудь. Размышляя теперь, он сожалел о некоторых вещах, сказанных им Дракону, и ему не хотелось повторять их. Старый дрозд сидел на камне поблизости, склонив голову набок, и слушал. И посмотрите, до чего Бильбо был не в духе: он подобрал камешек и швырнул в дрозда, который только отлетел в сторону и вернулся на прежнее место.

— Противная птица! — сердито сказал Бильбо. — Мне кажется, он слушает, и это мне не нравится.

— Оставьте его, — возразил Торин. — Дрозды — славные, дружелюбные, а этот дрозд очень стар; возможно, он остался последним из той древней породы, что жила здесь, прирученная моим отцом и дедом. Это были птицы долговечные и мудрые, и он может быть даже одной из тех, что жили тогда, лет двести назад или больше. Жители Дола умели понимать их и посылали их гонцами к Людям на Озере.

— Пускай тогда он отнесет новости Озерным людям, если ему так хочется, — сказал Бильбо, — хотя там едва ли остался кто-нибудь, чтобы понимать птичий язык.

— Но что же с вами было? — вскричали Карлики. — Говорите!

И Бильбо рассказал им все, что мог вспомнить, и признался, что у него такое неприятное чувство, будто Дракон отгадал слишком многое из его загадок, да еще после того, как нашел их стоянку и пони. — Я уверен, он знает, что мы пришли из Озерного города и что тамошние Люди помогали нам; у меня страшное предчувствие, что следующий свой ход он сделает в ту сторону. Уж лучше бы я никогда не говорил ему о бочонках: даже слепому кролику в этих краях стало бы ясно, что речь идет об Озерных людях!

— Ну, ну! Тут уж ничего не поделаешь, и трудно не проговориться в чем-нибудь, когда беседуешь с Драконом: я часто слыхал об этом, — сказал Балин, спеша успокоить его. — По-моему, вы поступили очень хорошо; во всяком случае, вы узнали кое-что весьма полезное и вернулись живым, а это может сказать о себе не всякий, беседовавший с такой тварью, как Смауг. Быть может, самым лучшим было узнать, что в алмазной кирасе Старика есть одно голое пятно.

Это изменило тему разговора, и все они начали обсуждать случаи убийства Драконов, исторические, сомнительные и выдуманные, всякие виды ударов и выпадов, всевозможные уловки и хитрости, с помощью которых они были нанесены. Общее мнение было таково, что застать Дракона спящим не так легко, как кажется, и что попытка напасть на спящего приведет к поражению скорей, чем смелая лобовая атака. Все время, пока они говорили, дрозд слушал; а когда в небе начали проглядывать звезды, он бесшумно взмахнул крыльями и улетел. И все время, пока они говорили, а тени удлинялись, Бильбо чувствовал себя все более подавленным, и злые предчувствия в нем нарастали.

В конце концов он прервал их. — Я уверен, что здесь мы в большей опасности, — сказал он, — и не вижу причин, зачем нам здесь оставаться Дракон сжег всю приятную зелень, да и ночь настает холодная. И я чувствую мозгом костей, что это место опять подвергнется нападению. Смауг знает теперь, как я проник в его зал, и вы можете мне поверить, что он догадался, где у туннеля другой конец. Он может, если понадобиться, разбить весь этот склон вдребезги, чтобы помешать нам войти, и если вместе с ним разобьет и нас, то будет только рад этому.

— Вы смотрите слишком мрачно, Бильбо Баггинс, — возразил Торин. — Почему же тогда Смауг не перекрыл нижний конец туннеля, если не хочет впустить нас? А он этого не сделал, иначе бы мы услышали.

— Не знаю, не знаю… Сначала, быть может, потому, что хотел заманить меня снова; а теперь, наверное, потому, что хочет сперва поискать нас нынче ночью, или потому, что не хочет портить свое логово без необходимости, — но я не хотел бы, чтобы вы спорили. Смауг может выскочить каждую минуту, и наша единственная надежда — в том, чтобы забраться в туннель и закрыть дверь за собою.

Он говорил так серьезно, что Карлики в конце концов уступили, хотя и медлили закрыть дверь: эта мысль казалась им отчаянной, ибо никто не знал, можно ли будет потом открыть ее изнутри, а им совсем не хотелось оказаться запертыми в таком месте, откуда уйти можно только через логово Дракона. И снаружи, и в туннеле все казалось совершенно тихим и спокойным. Поэтому они довольно долго сидели близ полуоткрытой двери и продолжали разговаривать.

Речь зашла о злобных словах Дракона насчет Карликов. Бильбо хотел бы никогда не слышать их или хотя бы быть уверенным, что Карлики говорят сейчас правду: они уверяли, что никогда не думали о том, что произойдет после того, как они отвоюют свои сокровища. — Мы знали, что это будет очень трудное дело, — сказал Торин, — знаем это и сейчас; но, я думаю — когда мы отвоюем его, у нас всегда будет время подумать, что делать с ним дальше. Что же до вашей доли, Бильбо Баггинс, то я заверяю вас, — мы более чем благодарны вам, и вы сможете сами выбрать свою четырнадцатую часть, как только у нас будет, что делить. Мне жаль, что вы тревожитесь относительно перевозки, и я слышал, что трудности здесь велики, — за это время страна не стала менее пустынной, скорей напротив, — но мы сделаем для вас все, что можем, и рассчитаемся за это, когда придет время. Можете мне верить или нет, — как хотите.

Потом разговор пошел о самом кладе и о предметах в нем, о которых помнили Торин и Балин. Они рассуждали о том, лежат ли еще эти вещи в подземном зале внизу: копья, сделанные для воинов великого короля Бладортина (давно уже умершего), — каждое с трижды откованным наконечником и хитрыми золотыми узорами на древке, но они так и не были оплачены и отданы; щиты, сделанные для героев, давно уже мертвых; большая золотая чаша Трора, двуручная, кованная, украшенная резьбой в виде цветов и птиц, у которых лепестки и глаза были из самоцветов; кольчуги, вызолоченные или посеребренные, неуязвимые для оружия; ожерелье Гириона, правителя Дола, состоявшее из пятисот зеленых, как трава, изумрудов; он дал его за то, что Карлики сделали для его старшего сына великолепную кольчугу, равной которой никогда не бывало в мире, ибо она была из чистого серебра с прочностью трижды закаленной стали. Но прекраснее всего был большой белый самоцвет, найденный Карликами у корней Горы, — Сердце Горы, Сердце-Камень Траина.

— Сердце-Камень! Сердце-Камень! — бормотал в полудреме Торин, положив подбородок на колени. — Он был как шар о тысяче граней; он сиял, как серебро при огне, как вода на солнце, как снег под звездами, как дождь в лунном свете!

Но волшебная алчность к сокровищу покинула Бильбо. Пока его спутники разговаривали, он почти не слушал их. Он сидел ближе всех к двери, прислушиваясь одним ухом ко всякому новому звуку снаружи, а другим — к отголоскам, иным, чем шепот Карликов, к любому шороху движенья далеко внизу.

Темнота сгущалась, а он тревожился все больше. — Закройте дверь! — умолял он. — Я чую Дракона в мозге моих костей. Эта тишина пугает меня гораздо больше, чем шум прошлой ночью. Закройте дверь, пока не поздно!

Что-то в его голосе встревожило и Карликов. Торин медленно стряхнул с себя сон и, встав, выбил ногою камень, подпиравший дверь. Они все принялись толкать ее, и она закрылась, звонко щелкнув. Изнутри не было и признаков замочной скважины. Они были заперты внутри Горы!

И как раз вовремя. Едва они успели отойти от двери, как на склон Горы обрушился удар, словно рука великана направила в нее таран, сделанный из могучего дуба. Дверь загудела, стены треснули, с кровли посыпались камни. Что произошло бы, если бы дверь была открыта, — страшно и подумать. Они кинулись вниз по туннелю, радуясь, что остались живы; а позади них, снаружи, раздавался рев и грохот Драконова гнева. Смауг разбивал камни вдребезги, рушил скалы ударами своего огромного хвоста, пока их хорошенькая площадка, и опаленная трава, и камень, где сиживал дрозд, и покрытые улитками стены, и узкий карниз, — пока все это не превратилось в мелкий щебень и не рухнуло каменной лавиной в долину.

Смауг потихоньку выбрался из своего логова, беззвучно взмыл в воздух, а потом, тяжело и медленно, как огромная ворона, полетел по ветру к западным склонам Горы, рассчитывая застать там кого-нибудь или что-нибудь врасплох и отыскать вход в туннель, по которому проникал к нему вор. Он пришел в бешеную ярость, не найдя никого, не увидев ничего даже там, где, как он догадывался, было устье туннеля.

Излив свою ярость, он несколько успокоился и подумал в глубине души, что с этой стороны его больше никто не потревожит. А кроме того — у него были и другие планы мщения. — Бочоночник! — фыркнул он. — Твои ноги пришли со стороны реки, и несомненно, что они шли по реке вверх. Твой запах мне незнаком, но если ты и не из Озерных людей, то они тебе помогали. Они сейчас увидят меня и поймут, кто настоящий Король Горы!

Он поднялся в пламени и полетел на юг, в сторону Быстрой реки.

Глава 13. НЕТ ДОМА

Тем временем Карлики сидели в темноте, и вокруг них царило полное безмолвие. Они мало ели и мало говорили. Они не чувствовали, как идет время; и они едва осмеливались двигаться, так как всякий шорох вызывал в туннеле гулкие отголоски. Задремав, они просыпались в том же мраке и в том же ненарушаемом безмолвии. Наконец, после многих — как им казалось — дней ожидания они уже начали задыхаться от недостатка воздуха и не могли больше терпеть. Если бы они услышали внизу шум от возвращающегося Дракона, они бы только обрадовались. В тишине они опасались какой-нибудь злобной хитрости с его стороны, но не могли сидеть так бесконечно.

Торин заговорил. — Попробуем открыть дверь, — сказал он. — Я должен ощутить ветер у себя на лице или умереть. Мне кажется — пусть лучше Смауг раздавит меня на открытом воздухе, чем задыхаться здесь!

Некоторые из Карликов встали и ощупью вернулись туда, где была дверь. Но они нашли, что верхний конец туннеля рухнул и завален каменными глыбами. Дверь нельзя было больше открыть ни ключом, ни чарами, которым она подчинялась когда-то.

— Мы в ловушке! — застонали они. — Это конец! Мы умрем здесь!

Но в то самое время, когда Карлики предались крайнему отчаянию, Бильбо почему-то ощутил в сердце странную легкость, словно из-под куртки у него выкатился большой камень.

— Ну, ну! — сказал он. — «Пока есть жизнь, есть и надежда», как говорил мой отец, и «Третий раз все решает». Я опять спущусь по туннелю. Я спускался уже дважды, когда знал, что на том конце есть Дракон, так что рискну спуститься и в третий раз, когда я больше не уверен в этом. Так или иначе, единственный путь отсюда ведет вниз. И я думаю, что вам всем лучше будет идти со мною.

Они растерянно согласились, и Торин первым присоединился к Бильбо.

— Теперь осторожнее! — прошептал Хоббит. — Двигайтесь как можно бесшумнее! Может быть, Смауга внизу нет, но он может быть и там. Не будем подвергать себя ненужной опасности!

Они пошли вниз. Впрочем, Карлики не могли бы соперничать с Хоббитом в бесшумности, и от них было немало пыхтенья и возни, причем эхо неприятно усиливало каждый звук; но хотя Бильбо время от времени останавливался и тревожно прислушивался; снизу не доносилось ни единого звука. Близ нижнего конца — насколько Бильбо мог судить — он надел кольцо и пошел впереди. Но кольца не было нужно: мрак был полный, и все они были невидимками, с кольцом или без него. Мрак был такой, что Хоббит достиг устья неожиданно для себя; он протянул руку, не встретил опоры и, потеряв равновесие, полетел вниз головой прямо в зал!

Он долго лежал на полу ничком и не смел встать, едва смел даже дышать. Но ничто не шевелилось вокруг. Не было ни искорки света; но когда он, в конце концов, медленно поднял голову, то ему показалось, что где-то наверху, далеко, он видит какой-то бледный отблеск. Это наверняка не было искрой Драконова огня, хотя в воздухе стояло густое зловоние, и на языке у Хоббита был резкий привкус его дыма.

В конце концов, Бильбо потерял терпение. — Чтоб тебе пусто было, Смауг, гадкий червяк! — тоненько вскричал он — Перестань играть в прятки! Дай мне свету, а тогда съешь меня, если сможешь поймать!

Слабое эхо раздалось в невидимой зале, но ответа не было.

Бильбо встал и нашел, что не знает, в какую сторону должен повернуться.

— Интересно все-таки, какую игру ведет сейчас Смауг, — сказал он. — Кажется, его в этот день или в эту ночь нет дома. Если Оин и Глоин не потеряли своего огнива, то мы сможем добыть немного света и оглядеться, пока у нас есть время.

— Света! — крикнул он. — Может кто-нибудь зажечь свет?

Карлики, конечно, очень встревожились, когда Бильбо с шумом свалился со ступеньки в зал, и сидели, сбившись вместе, — так, как он оставил их в конце туннеля.

— Тссс! Тссс! — зашипели они, услышав его голос; и хотя это помогло Хоббиту понять, где они, он не сразу услышал от них что-нибудь другое. В конце концов, он начал топать ногами и вопить «Света!» во весь голос; тогда Торин сдался и послал Оина и Глоина за сумками, оставленными в верхнем конце туннеля.

Через некоторое время неровные отблески показали, что они возвращаются: Оин нес небольшой зажженный факел, Глоин — охапку других таких факелов. Бильбо поспешил подбежать к двери и взять факел; но ему не удавалось уговорить Карликов зажечь другие факелы или присоединиться к нему. Как постарался объяснить ему Торин, Бильбо официально еще оставался вором-специалистом и разведчиком. Если он хочет рискнуть ходить со светом, это его дело. Они в туннеле подождут его сообщений. Итак, они сели близ проема и стали ждать.

Они увидели, как маленькая, черная фигурка Хоббита отправилась в путь по залу, держа факел над головой. Время от времени, пока он был еще близко, они улавливали отблеск и звяканье, когда он спотыкался о какой-нибудь золотой предмет. Огонек все уменьшался по мере того, как Бильбо уходил в обширность зала; потом он начал, приплясывая, подниматься в воздух. Бильбо карабкался на огромный холм из сокровищ. Вскоре он очутился на вершине, но не остановился там. Потом они увидели, что он останавливается и наклоняется; но они не знали причины.

Причиной был большой камень, Сердце Горы. Бильбо узнал его по описанию Торина; и, конечно, другой такой драгоценности не могло быть даже в такой огромной груде их, даже во всем мире. Еще когда он карабкался, белое сияние стояло перед ним и притягивало к себе. Постепенно оно превратилось в шар из бледного света. Бильбо увидел, что к этому свету примешано множество разноцветно мерцающих искр, словно пляшущий свет факела преломляется и отражается на его поверхности. Наконец, Хоббит подошел вплотную, взглянул на драгоценность, и дух у него захватило. Огромный самоцвет сиял у его ног своим собственным, внутренним светом; отшлифованный и ограненный руками Карликов, извлекших его когда-то из сердца Горы, он ловил все лучи, падающие на него, и превращал их в несчетное множество искр, подцвеченных всеми переливами радуги.

Рука Бильбо вдруг потянулась к нему, словно притягиваемая чарами. Камень был большой и тяжелый, и не помещался у него в руке, но Хоббит поднял его, зажмурившись, и спрятал в самый глубокий свой карман.

«Вот теперь я стал настоящим вором! — подумал он. — Но, наверно, я должен буду сказать Карликам о нем, — когда-нибудь. Они говорили, что я могу сам выбрать свою долю добычи; и, кажется, я выберу вот это, а они пусть возьмут остальное!» Но все-таки у него оставалось неприятное сознание, что слова о выборе не относились к этой чудесной драгоценности и что она может накликать всякие беды.

Он снова двинулся в путь. Теперь он спускался по другую сторону груды, и для следивших за ним Карликов огонек его факела исчез. Но вскоре они увидели его снова, очень далеко: Бильбо пересекал пространство зала.

Он шел, пока не достиг большой двери в дальнем конце, и здесь струя свежего воздуха оживила его, но чуть не задула его факел. Он осторожно заглянул и смутно увидел широкие проходы и начало широкой лестницы, уходящей наверх, в темноту. Но от Смауга по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Бильбо только хотел повернуться и идти обратно, как вдруг на него низринулось что-то черное, задев его по лицу. Он вскрикнул, отскочил в ужасе назад и упал навзничь. Факел упал головой вниз и погас!

— Надеюсь, это только летучая мышь, — жалобно произнес он. — Но что мне делать теперь? Где здесь восток, юг, север или запад?

— Торин! Балин! Оин! Глоин! Фили! Кили! — закричал он изо всех сил, но этот крик в обширном зале был тоненьким и слабым. — Свет погас! Идите искать меня, помогите мне! — На мгновение все мужество покинуло его.

Карлики едва услышали его слабые крики и могли разобрать только слово «помогите».

— Ну, что же с ним теперь случилось? — произнес Торин. — Наверняка не Дракон, а то бы он не пищал так.

Они подождали еще немного, но не слышали Дракона, не слышали вообще ничего, кроме отдаленного голоса Бильбо.

— Скорее, кто-нибудь зажгите еще один факел или два, — приказал Торин. — Похоже, что нам придется помочь нашему вору.

— Сейчас наша очередь помогать, — отозвался Балин, — и я пойду охотно. Во всяком случае, это, кажется, безопасно.

Глоин зажег несколько факелов, и все они, один за другим, сошли в зал, поспешно пошли вдоль стены и вскоре встретили Бильбо, шедшего им навстречу. Он быстро взял себя в руки, как только увидел огоньки их факелов.

— Только летучая мышь и упавший факел, ничего страшного, — сказал он в ответ на их расспросы. Они успокоились, хотя и сердились за то, что были встревожены по пустякам; но что они сказали бы, узнав в этот момент о Сердце-Камне, — этого я не знаю. Даже беглых взглядов на сокровище, брошенных ими, пока они шли сейчас, довольно было, чтобы зажечь у них в сердцах прежнее пламя; а когда сердце Карлика, даже самого порядочного, устремится к золоту и самоцветам, то он становится смелым и может даже рассвирепеть. Теперь Карликов уже не нужно было уговаривать. Все они жаждали обследовать зал, пока была возможность, и хотели верить, что Смауга, хотя бы временно, нет дома. Теперь каждый схватил по горящему факелу; и, вглядываясь то в ту, то в другую сторону, они забыли страх и даже осторожность. Они громко разговаривали и перекрикивались, хватая древние сокровища со стен или из груды, поднося их к свету, гладя и ощупывая их.

Фили и Кили почти развеселились и, увидев на стенах золотые арфы с серебряными струнами, схватили их и попробовали играть; а так как арфы были волшебные (и, кстати сказать, нетронутые Драконом, мало интересовавшимся музыкой), то сохранили строй. Темный зал наполнился давно не раздававшимися здесь мелодиями. Но прочие Карлики были практичнее: они набивали себе карманы драгоценностями, а то, чего не могли унести, роняли со вздохом. Торин старался не меньше других; но он все время искал по сторонам что-то, чего не мог найти. Он искал Сердце-Камень, но не говорил об этом никому.

Потом Карлики сняли со стен кольчуги и оружие и вооружились. Торин выглядел воистину по-королевски, когда облекся в вызолоченную кольчугу с поясом, усыпанным алыми яхонтами, и взял в руки боевой топор с серебряными узорами на рукоятке.

— Бильбо Баггинс! — торжественно заявил он. — Вот первый взнос в счет вашей оплаты. Снимите куртку и наденьте вот это!

Говоря так, он помог Бильбо надеть кольчугу, выкованную некогда для какого-нибудь королевича-Эльфа. Она была стальная, посеребренная и украшенная жемчугом, а пояс к ней — усыпан жемчугами и алмазами. На голову Хоббиту надели легкий шлем из тисненой узорами кожи, укрепленной изнутри стальными дужками и усаженный по краю алмазами.

«Я чувствую себя великолепно, — подумал он, — но выгляжу, должно быть, глупо. Как посмеялись бы надо мною дома! Но мне хотелось бы только, чтобы здесь было зеркало».

Однако голова у Бильбо была яснее, чем у прочих, и чары сокровищ действовали на него меньше. Задолго до того, как они насытились созерцанием золота, ему оно надоело, и он уселся на полу и тревожно задумался о том, чем все это окончится. «Я бы отдал многие из этих драгоценных кубков, — подумал он, — за глоток чего-нибудь веселящего из деревянной чаши Беорна!»

— Торин! — окликнул он вслух. — А что дальше? Мы вооружились, но чего стоит любая броня против Смауга Смертоносного? Сокровище все еще не отнято у него. Мы искали не золото, а выход отсюда; и мы уже искушали наше счастье слишком долго.

— Вы правы, — ответил Торин, опомнившись. — Пойдемте! Я поведу вас. Я и за тысячу лет не забуду путей в этом дворце. — Он окликнул остальных, и они собрались вокруг него и, держа факелы над головой, прошли в большую дверь, — бросив при этом немало алчных взглядов на богатства, оставшиеся позади.

Свои блестящие кольчуги они снова прикрыли старыми плащами, а яркие шлемы — капюшонами, и пошли гуськом вслед за Торином, — ряд огоньков во мраке; и этот ряд часто останавливался, чтобы уловить шум возвращения Дракона.

Хотя все старые украшения давно уже истлели или обвалились, хотя все вокруг было обожжено и закопчено вползавшим и выползавшим Драконом, но Торин узнавал каждый ход и каждый поворот. Они поднимались по длинным лестницам, поворачивали и шли по широким, гулким коридорам, и снова сворачивали, и снова и снова поднимались по лестницам. Лестницы были широкие, с гладкими, ровными ступенями, и вокруг не было ни единого признака жизни, и лишь какие-то мрачные тени пугливо улетали при приближении их факелов, пламя которых колебалось на ветру.

Но все же лестницы были сделаны не для Хоббитовых ног, и Бильбо уже начинал чувствовать, что не может больше идти, как вдруг потолок над головой взлетел ввысь, далеко за пределы света факелов. Сквозь какое-то отверстие, высоко вверху, просачивались лучи дневного света, и воздух стал свежее. Впереди смутно обозначились большие двери, полуобгоревшие, криво свисавшие на своих петлях.

— Это большой зал Трора, — сказал Торин, — зал пиршеств и совещаний. Недалеко отсюда — Главный вход.

Они пересекли полуразрушенный зал. Столы в нем сгнили; кресла и скамьи были перевернуты, обуглены, покрыты плесенью. Кости и черепа валялись на полу среди кувшинов, кубков и разбитых рогов. Когда они, пройдя еще несколько дверей, достигли другого конца зала, им стал слышен шум воды, а тусклый свет сделался вдруг ярче.

— Это истоки Быстрой реки, — сказал Торин. — Отсюда она устремляется ко Входу. Пойдемте по ней!

Из темного отверстия в каменной стене выбегала бурлящей струей вода и устремлялась, крутясь, по узкому, прямому, глубокому руслу, прорезанному в камне руками древних мастеров. Вдоль русла шла вымощенная камнем дорога, достаточно широкая, чтобы по ней могли проехать несколько человек в ряд. Они быстро побежали по этой дороге, она описала широкую дугу, — и вот перед ними сверкнул яркий дневной свет: он лился в высокую арку, на которой еще виднелись остатки старинной резьбы, почерневшие и полустертые. Солнце сияло сквозь дымку между отрогами Горы, и его золотые лучи падали на каменную кладку порога.

Стая летучих мышей, разбуженная их дымящимися факелами, пронеслась у них над головой; кинувшись вперед, они поскользнулись на камнях, стертых и покрывшихся слизью, так как Дракон часто проползал здесь. Вода перед ними шумно ниспадала наружу и, пенясь, текла в долину. Они отшвырнули свои тусклые факелы и стояли, ошеломленно глядя. Они были у Главного входа и смотрели сверху на Дол.

— Ну, вот! — произнес Бильбо. — Никогда бы я не подумал, что буду смотреть ИЗ этих ворот. И никогда не подумал бы, что мне будет так приятно снова увидеть солнце и ощутить ветер на лице. Но — ох! — какой же этот ветер холодный!

Он был прав. Дул резкий восточный ветер, говоривший о близкой зиме. Он вихрился вокруг отрогов Горы и вздыхал среди утесов. После долгого пребывания в жарких недрах Драконовых пещер Карлики дрожали от холода.

Вдруг Бильбо почувствовал, что он не только устал, но и очень голоден. — Время, наверно, уже близко к полудню, — сказал он, — и мне кажется, что нам пора позавтракать, если есть чем. Но мне кажется также, что порог Смауговой двери — не самое лучшее место для трапезы. Пойдемте куда-нибудь, где можно будет посидеть спокойно.

— Правильно! — отозвался Балин. — И я, кажется, знаю, куда нам нужно идти: в ту старую каменную сторожку, у юго-западного склона Горы.

— А туда далеко? — спросил Хоббит.

— Я думаю, часов пять ходьбы. Идти будет трудно. Дорога от Ворот по левому берегу реки вся разрушена. Но посмотрите вниз! Река перед разрушенным городом сворачивает на восток. Там когда-то был мост, ведший к крутой лестнице на правый берег, и она вела к дороге в сторону Вороньего холма. Там есть — или была — тропинка, отходившая, от дороги и поднимавшаяся к сторожке. Этот подъем тоже трудный, даже если старые ступеньки уцелели.

— Батюшки мои! — проворчал Хоббит. — Опять идти и опять карабкаться, да еще без завтрака! Интересно, сколько завтраков, обедов и ужинов мы пропустили в этой гадкой черной норе, где и часов-то нет?

В сущности, с того момента, как Дракон уничтожил волшебную дверь, прошли только две ночи и один день между ними (и не совсем без еды), но Бильбо потерял счет времени, и ему казалось, что могла пройти и одна ночь, и целая неделя.

— Ну, ну! — возразил со смехом Торин; настроение у него улучшилось, и он бренчал драгоценностями у себя в карманах, — Не называйте мой дворец гадкой норой! Посмотрите, каким он станет, когда мы вычистим и снова украсим его!

— Этого не будет, пока Смауг жив, — мрачно произнес Бильбо. — И, кстати, где он сейчас? Я бы отдал хороший завтрак, чтобы узнать это. Надеюсь, он не на Горе и не смотрит на нас оттуда?

Эта мысль очень встревожила Карликов, и они решили, что Бильбо и Балин правы.

— Нам надо уйти отсюда, — сказал Дори, — я как будто ощущаю его взгляд у себя на затылке.

— Здесь холодно и неуютно, — добавил Бомбур. — Вода есть, но еды никакой не видно. Дракон, живя здесь, всегда будет голодным.

— Идемте! Идемте! — закричали остальные. — Пойдемте скорее по тропе, указанной Балином!

Итак, они побрели, спотыкаясь, среди камней по левому берегу реки, — на правом скалистая стена над водой была крутая и пустынная, и при виде этой пустынности даже Торин помрачнел снова. Мост, о котором говорил Балин, оказался давно рухнувшим, большинство его камней было теперь лишь валунами среди шумного и неглубокого потока; но они перешли реку вброд без особого труда и нашли древние ступени, круто поднимавшиеся на высокий берег. Поднявшись, они отыскали старую дорогу и вскоре пришли в глубокую лощину среди скал; здесь отдохнули немного и перекусили, чем могли, — у них были главным образом крам и вода (если вы хотите знать, что такое крам , то я могу сказать только, что не знаю рецепта; но он был похож на сухари, мог сохраняться бесконечно долго и был сытным, хотя и не очень вкусным, а жевать его можно было без конца. Люди Озера выделывали его для долгих путешествий).

Потом они двинулись снова; теперь дорога свернула на запад, прочь от реки, и большой, направленный к югу отрог все приближался. Наконец, они нашли тропу, ведшую на холм. Она шла круто вверх; они карабкались по ней медленно и уже к вечеру поднялись на вершину гребня, и увидели зимнее солнце, склоняющееся к западу.

Здесь они нашли площадку, открытую с трех сторон, но с севера защищенную скалистой стеной, в которой было отверстие вроде двери; и оттуда открывался широкий вид на восток, юг и запад.

— Вот, — сказал Балин. — Раньше здесь всегда стояла стража, а эта дверь ведет в камеру, высеченную в скале и служившую страже убежищем. Вокруг всей Горы есть несколько таких мест. Но в дни нашего процветания сторожить, казалось, не было нужно, и стражи сделались беспечными, — иначе мы были бы предупреждены задолго до появления Дракона, и все могло бы пойти по другому. Но мы сейчас можем укрыться здесь и отдохнуть, и можем видеть, оставаясь невидимыми.

— Мало пользы, если нас видели, когда мы поднимались сюда, — заметил Дори; он не спускал взгляда с вершины Горы и славно ожидал увидеть там Смауга, сидящего, как птица на ветке.

— Придется рискнуть, — возразил Торин. — Сегодня мы уже не сможем двинуться дальше.

— Да, да! — вскричал Бильбо и бросился наземь.

В каменной каморке хватило бы места на сотню, а за нею была каморка поменьше, лучше защищенная от холода снаружи. Она была пуста: даже дикие животные не пользовались ею во время владычества Смауга. Там Карлики сложили свою поклажу; и некоторые сразу же легли и уснули, но другие сидели у наружной двери и обсуждали дальнейшие планы. Во всех своих разговорах они постоянно возвращались к одному вопросу: где Смауг? Они смотрели на запад, и там не было ничего; смотрели на восток, и там не было ничего; и на юге признаков Дракона тоже не было, но там собирались большими стаями птицы. Карлики смотрели и спрашивали, что это значит; но не смогли понять этого и тогда, когда в небе появились первые холодные звезды.

Глава 14. ОГОНЬ И ВОДА

Если вы хотите вместе с Карликами узнать новости о Смауге, то вам нужно вернуться к тому вечеру, два дня назад, когда он разрушил дверь и умчался в гневе.

Люди в озерном городе Эсгароте сидели большею частью дома, так как восточный ветер был очень холодный; но некоторые гуляли по набережным и любовались звездами, проглядывавшими в спокойных водах Озера по мере того, как они расцветали в небе. От города Одинокая Гора была почти заслонена невысокими холмами на дальнем конце Озера, где между ними в Озеро вливалась Быстрая река, текущая с севера. В ясную погоду можно было увидеть лишь вершину Горы, но Люди на нее редко смотрели, так как она была страшной и зловещей даже в утреннем свете. Сейчас она исчезла, скрытая тьмой.

Но вдруг она сверкнула вдали: короткая вспышка озарила ее и погасла.

— Смотрите! — сказал один. — Там опять огни! Прошлой ночью дозорные видели, как они то появляются, то исчезают, и это продолжалось с полуночи до рассвета. Кажется, там что-то происходит.

— Может быть, Король Горы кует там золото, — сказал другой. — Давно уже он ушел на север. Пора бы песням начать осуществляться.

— Какой король? — спросил третий, человек мрачного вида, с угрюмым голосом. — Эти вспышки могут быть только разрушительным огнем Дракона, единственного Короля Горы, которого мы знаем.

— Ты всегда говоришь только о самом мрачном! — возразили другие. — То о наводнениях, то о ядовитой рыбе. Думай о чем-нибудь повеселее!

Тут во впадине между холмами появился внезапный, яркий свет, и северная часть озера сделалась золотой. — Король Горы! — вскричали они. — Его ручьи струятся золотом, его реки — золотые… Река превратилась в золото! — закричали они, и повсюду открывались окна, и со всех сторон стали сбегаться люди.

Всех снова охватило великое возбуждение и восторг. Но человек с угрюмым голосом кинулся со всех ног к Старшине. — Дракон приближается или я сошел с ума! — вскричал он. — Обрубайте мосты! К оружию! К оружию!

Потом раздались вдруг тревожные звуки труб, отдаваясь эхом от скал на берегу. Радостные крики умолкли, и веселье сменилось ужасом. Вот почему Дракон не застал их врасплох.

Очень скоро — ибо он летел быстро — они увидели его, как яркую искру, мчащуюся к ним и становящуюся все больше и ярче, и тут даже самый глупый из них понял, что предсказания песен могут и не исполниться. Но у них еще оставалось немного времени. Каждый сосуд в городе наполнили водой, каждый воин вооружился, каждая стрела и каждое копье были наготове, и мосты из города на сушу обрублены и уничтожены раньше, чем шум от страшного приближения Смауга сделался громким, а по озеру заходили огненно-красные волны, поднятые ветром его ужасных крыльев.

Среди криков, стонов и воплей Людей он появился перед ними, слетел к мостам и был жестоко разочарован! Мостов не было, а его враги находились на острове посреди глубокой воды, слишком глубокой, темной и холодной, чтобы ему понравиться. Если он нырнет в нее, то поднимет достаточно пара, чтобы покрыть всю местность туманом на несколько дней; но озеро сильней его огня и погасит его раньше, чем он успеет доплыть до города.

Он с ревом закружил над городом. Темные стрелы тучей взлетели кверху и застучали, ломаясь, по его чешуе и самоцветам, а их древка, загоревшись от его дыхания, с шипеньем падали в озеро. Невозможно представить себе фейерверк, равный зрелищу этой ночи. Звон тетив на луках и резкие звуки труб разъярили Дракона до крайности, так что он обезумел и ослеп от гнева. Вот уже множество лет никто не осмеливался сражаться с ним; никто не осмелился бы и сейчас, если бы человек с угрюмым голосом (его звали Бард) не подбадривал лучников и не требовал от Старшины, чтобы тот приказал им сражаться до последнего.

Из пасти у Дракона брызнуло пламя. Некоторое время он кружил высоко в воздухе, осветив все озеро; деревья по берегам засияли яркой медью, а у подножья их заметались густые, черные тени. Потом он низринулся прямо сквозь тучу стрел, ничего не видя от ярости, не заботясь о том, чтобы подставить врагам свою крепкую чешую, стремясь только сжечь весь их город.

Огонь заплясал по камышовым крышам и деревянным балкам, когда он кружил над ним снова и снова: они горели, хотя перед его появлением их пропитали водой. Снова сотни рук стали плескать воду везде, где вспыхивала хоть искра. И снова ринулся Дракон. Взмах его хвоста — и крыша Большого дома рухнула. Непобедимое пламя взвилось высоко во тьму. Еще один взмах, и еще один, — и вот снова дом за домом вспыхивает и рушится; но еще ни одна стрела не остановила Смауга, не помешала ему больше, чем помешала бы муха с болот.

Со всех сторон Люди уже прыгали в воду. Женщин и детей сажали в нагруженные лодки на рыночном пруду. Все бросали оружие. Плач и стоны раздавались там, где еще недавно пелись песни о Карликах и о будущих радостях. Теперь Люди проклинали их имена. Сам Старшина поспешил к своей большой раззолоченной лодке, надеясь уплыть от смятения и спастись самому. Скоро весь город будет покинут и сожжен до самой поверхности озера.

Именно этого и хотел Дракон. Пусть Люди все садятся в лодки, он позволит им это. А потом он сможет позабавиться, гоняясь за ними, или же они смогут оставаться на воде, пока не погибнут от голода. Пусть только они попробуют высадиться на сушу, а там он их встретит. Вскоре он подожжет все береговые леса, спалит все поля и луга. А сейчас он наслаждался, уничтожая город, как не наслаждался ничем уже много лет.

Но один отряд лучников еще держался среди горящих домов. Предводителем у них был Бард, человек мрачного вида и с мрачным голосом; друзья упрекали его за то, что он предсказывает наводнения и ядовитую рыбу, но они ценили его силу и отвагу. Он был отдаленным потомком Гириона, правившего в Доле, чьи жена и ребенок бежали когда-то от гибели по Быстрой реке. Сейчас он стрелял из большого тиссового лука, пока у него не осталась только одна стрела. Пожар уже близился к нему. Товарищи его покидали. Он натянул тетиву в последний раз.

Вдруг из темноты выпорхнуло что-то и село к нему на плечо. Он вздрогнул, — но это был лишь старый дрозд. Смело сев у его уха, птица поведала ему новости. И он с изумлением нашел, что понимает ее язык, так как ведет свой род от людей в Доле.

— Жди! Жди! — говорил дрозд. — Луна восходит. Всмотрись в его грудь у левой подмышки, когда он будет кружить над тобой. — И Бард изумленно слушал, а он рассказывал ему все то, что произошло на Горе и что он там слышал.

Тогда Бард оттянул тетиву до самого уха. Дракон возвращался и летел низко, и тут над восточным берегом взошла луна и посеребрила его огромные крылья.

— Стрела! — произнес лучник. — Черная стрела! Я хранил тебя до последней минуты. Ты никогда мне не изменяла, а я всегда находил тебя. Я получил тебя от отца, а он — от своих предков. Если ты действительно рождена в кузницах подлинного Короля Горы, то теперь лети и вонзись метко!

Дракон закружил снова, еще ниже прежнего; и когда он поворачивал и нырял в воздухе, то его брюхо сверкало в лунном свете искрами самоцветов, — все, кроме одного места. Прозвенела тетива огромного лука. Черная стрела сорвалась с нее и полетела прямо в грудь Дракона, к тому месту, где широко оттопыривалась левая передняя лапа. Тут стрела вошла целиком, от острия до оперения, — так могуч был ее полет. С воплем, от которого люди глохли, деревья валились, а камни раскалывались, Смауг вскинулся в воздухе, перевернулся и рухнул с высоты…

И прямо на город. В последних судорогах он превратил его в искры и щепы. Озеро с ревом ворвалось внутрь. Огромные клубы пара взвились кверху, белея во внезапном мраке под луной. Раздалось шипение, возник шумный водоворот, потом все утихло. И это было концом для Смауга и для Эсгарота, но для Барда — только началом.

Луна поднималась все выше, ветер крепчал и холодел. Он свивал белый туман в зыбкие столбы и бегущие облака и гнал их на запад, чтобы развеять в клочья над болотами и над Чернолесом. Тогда стало видно множество лодок, как черные точки на поверхности озера, и по ветру понеслись голоса жителей Эсгарота, оплакивавших свой погибший город, утерянные богатства и разрушенные дома. Но у них было немало причин и для того, чтобы благодарить судьбу, хотя они едва ли могли думать об этом в такую минуту; спаслось не менее трех четвертей жителей города; их леса, поля и пастбища, их скот и большинство лодок уцелели, а Дракон — убит. Что это значило, они еще не понимали.

Они собрались унылой толпой на западном берегу, дрожа от холодного ветра; и они роптали прежде всего на Старшину, покинувшего Город слишком скоро, когда многие еще хотели защищать его.

— У него, может быть, хорошая голова для дел, особенно для своих личных, — говорили некоторые, — но когда случается что-нибудь важное, он не годится. — И они восхваляли отвагу Барда и его последний мощный выстрел. — Если бы он был жив, — говорили они, — мы бы сделали его королем. Бард из рода Гириона, Драконоубийца! Увы! он погиб…

Но тут, прямо среди таких речей из темноты вышел некто, высокого роста. Он промок насквозь, мокрые волосы падали ему на лицо и на плечи, а в глазах был яростный блеск.

— Бард не погиб! — вскричал он. — Он нырнул в озеро, когда враг был убит! Убийца Дракона, Бард из рода Гириона, — это я!

— Король Бард! Король Бард! — зашумели они; но Старшина заскрежетал зубами, хотя до сих пор мог только стучать ими.

— Гирион был повелителем Дола, а не королем Эсгарота, — возразил он. — В своем Озерном городе мы всегда выбирали старшин из числа старых и мудрых, но не терпели владычества воинов. Пусть «король Бард» вернется в свое королевство: Дол освобожден, благодаря его отваге, и ничто не помешает ему вернуться. И пусть с ним уйдет всякий, кто захочет предпочесть холодные камни в тени Горы зеленым берегам Озера. Мудрые останутся здесь, в надежде восстановить Город и со временем снова наслаждаться миром и богатством.

— Нашим королем будет Бард! — закричали в ответ ближайшие. — Довольно уже с нас стариков и скопидомов! — И те, — что были подальше, подхватили: — Да здравствует Стрелок, долой Толстосума! — И берега Озера отозвались эхом.

— Я отнюдь не намерен недооценивать Барда Лучника, — осторожно произнес Старшина (так как Бард стоял теперь рядом с ним). — Нынче ночью он снискал себе почетное место в списке благодетелей нашего города, и он достоин бессмертных песен. —Но почему, о мой народ, — и тут Старшина встал, и его голос зазвучал громко и ясно, — почему вы во всем упрекаете только меня? За какую провинность вы решили низложить меня? Кто разбудил спящего Дракона, спрошу я вас? Кто получил от нас богатые дары и щедрую помощь и заставил нас поверить, что старые песни могут осуществиться? Кто играл нашими мягкими сердцами и радостными мечтаниями? Какое золото они прислали вниз по реке, нам в награду? Огненного Дракона и гибель! От кого мы должны требовать возмещения причиненного нам вреда, от кого — помощи нашим вдовам и сиротам?

Как вы видите, Старшина получил свой сан недаром. Результатом его речей было то, что люди на время отбросили мысль о новом короле, и их гнев обратился против Торина и его спутников. Со всех сторон раздавались гневные и горькие слова; и те, которые громче всех пели старые песни, теперь столь же громко кричали, что Карлики натравили на них Дракона — намеренно!

— Глупцы! — произнес Бард. — Зачем тратить слова и гнев на этих несчастных? Несомненно, они погибли в огне еще до того, как Смауг прилетел к нам. — И не успел он договорить, как в сердце у него возникла мысль о сказочных сокровищах Горы, оставшихся без хранителя или защитника, и он вдруг умолк. Он подумал о словах Старшины, о Доле, восстановленном и полном золотых колоколов, если только он сможет найти людей.

Наконец, он заговорил снова: — Сейчас не время для гневных слов, Старшина, или для планов больших перемен. Нам предстоит работать. Я еще служу вам, — хотя позже я могу вспомнить о ваших словах и уйти на север с теми, кто хочет за мною последовать.

И он ушел, чтобы помогать в устройстве стоянок и в уходе за больными и ранеными. Но Старшина нахмурился тому вслед и не двинулся с места. Он думал много, но говорил мало, если не считать громких окликов людям, которым он приказал принести ему огня и пищи.

Но куда бы Бард теперь ни пошел, всюду он слышал толки о сокровище, оставшемся без охраны. Люди говорили о богатом вознаграждении, которое они должны получить, о несметных богатствах, на которые они будут покупать дорогие товары на юге, и подобные мысли очень радовали их сейчас. Это было кстати, ибо ночь была холодная и трудная. Шатры можно было устроить лишь для немногих (в том числе для Старшины), а пищи было мало (даже для Старшины). Многие в эту ночь заболели от холода и сырости и горя, и многие позже умерли, даже из тех, что спаслись невредимыми, — и в последующие дни их терзали болезни и голод.

Тем временем Бард взял на себя руководство и стал приказывать, как хотел, хотя всегда от имени Старшины; и ему выпала трудная задача управлять людьми и руководить работами по устройству укрытий и охраны. Вероятно, большая часть спасшихся погибла бы за зиму, — а она уже спешила вслед за осенью, — если бы не помощь.. А помощь пришла быстро, так как Бард тотчас же отправил спешных гонцов в лес, дабы попросить ее у короля Лесных Эльфов, и гонцы встретили Эльфов уже в пути, хотя прошел всего лишь третий день после гибели Смауга.

Король Эльфов получил новости от своих вестников и от птиц, любивших его народ, и уже знал многое из случившегося. Действительно, велико было волнение среди всех крылатых, живших у пределов Драконовой пустыни. Воздух был полон вьющихся стай, и быстрокрылые гонцы мелькали в небе по всем направлениям. Над пределами Леса стояли свист, писк и щебетанье. Далеко за Чернолесом разнеслось известие: «Смауг убит!» Шелестели листья, настораживались уши. Еще до того, как король Эльфов выступил в поход, известие полетело на запад, прямо в сосновые леса Туманных гор; услышал его в своем деревянном доме Беорн, а в горных пещерах собирались и совещались Орки.

— Боюсь, что мы слышали о Торине Дубовом Щите в последний раз, — сказал король. — Уж лучше бы он оставался моим гостем! Но все же эта весть — злой ветер, и он не принесет добра никому, — добавил он, ибо тоже не забыл легенды о сокровищах Трора. Таким образом гонцы Барда встретили его, когда он шел во главе множества лучников и копейщиков; а над ними собрались большими стаями вороны, думая, что снова готовится война, какой в этих краях давно уже не было.

Но король, узнав о просьбе Барда, ощутил жалость, ибо правил добрым и сострадательным народом; и, изменив свой путь, ведший сначала прямо к Горе, он поспешил вниз по реке к Длинному озеру. У него не было ни плотов, ни лодок для всего войска, и оно было вынуждено идти пешком, но зато он послал по воде много всяких припасов. Эльфы легконоги; и хотя в эти дни они не очень привыкли к долгим переходам, а местность между Лесом и Озером была болотистая, но они шли быстро. Уже на пятый день после гибели Дракона они подошли к Озеру и увидели развалины города. Их встретили, конечно, с радостью, и все, начиная со Старшины, готовы были заплатить им в будущем за помощь чем угодно.

Все строилось быстро. Старшина остался на Озере вместе с женщинами и детьми, со стариками и больными; и с ним остались некоторые ремесленники и многие искусные Эльфы; и они стали рубить деревья и собирать бревна, высланные из Леса. Потом они стали сооружать на берегу множество хижин в защиту от надвигавшейся зимы; также, под руководством Старшины, они стали составлять планы нового города, еще больше и красивее прежнего, но на другом месте. Они переселились на север, подальше от воды, ибо с тех пор стали бояться озера, где лежал Дракон. Он никогда больше не вернется на свое золотое ложе; холодный, как камень, лежит он скорчившись на отмели дна. Долго-долго можно было в тихую погоду видеть там его огромные кости посреди разрушенных свай старого города. Но немногие отваживались проплыть над этим проклятым местом, и никто не смел нырять в трепещущие воды и подбирать самоцветы, осыпающиеся с его гниющего трупа.

Но все воины, еще могущие владеть оружием, и большая часть свиты короля Эльфов приготовились идти на север, к Горе. Таким образом на одиннадцатый день от гибели Дракона первые ряды их армии прошли сквозь каменные ворота в конце озера и вступили в пустыню.

Глава 15. ТУЧИ СОБИРАЮТСЯ

Вернемся теперь к Бильбо и Карликам.

Всю ночь кто-нибудь из них стоял на страже, но когда настало утро, то они не увидели и не услышали никаких признаков опасности. Только птицы, прилетая с юга, собирались все более густыми стаями; а вороны, еще жившие вокруг Горы, неустанно кружили и каркали в небе.

— Что-то происходит, — сказал Торин. — Время осенних перелетов прошло, и эти птицы — такие, что живут здесь постоянно. Я вижу синиц и зябликов, а вдали — много хищных птиц, словно там идет большая битва!

Вдруг Бильбо показал рукой.

— Вот опять этот дрозд! — вскричал он. — Ему, как видно, удалось спастись, когда Смауг разрушил склон горы; но улиткам — едва ли.

Да, это был старый дрозд; когда Бильбо указал на него, он подлетел и опустился на камень поблизости. Потом он затрепетал крыльями и запел; стал наклонять голову то вправо, то влево, словно прислушиваясь; снова запел и снова прислушался.

— Кажется, он хочет сообщить нам что-то, — сказал Балин, — но я не понимаю речи этих птиц, она очень быстрая и сложная. Вы разбираетесь в ней, Бильбо?

— Не очень, — ответил Хоббит (в сущности, он в ней совсем не разбирался), — но старик, кажется, сильно встревожен.

— Лучше бы это был ворон, — заметил Балин.

— Я думал — вы их не любите! Вы как будто очень пугались их, когда мы проходили здесь в первый раз.

— То были ворОны! Да еще гадкие, грубые и какие-то подозрительные. Послушали бы вы, как они ругали нас тогда! Но вороны — это дело другое. Раньше они были в большой дружбе с народом Трора; и часто приносили нам тайные вести и получали за это блестящие вещички, которые они любят прятать у себя в гнездах.

«Они живут помногу лет, и память у них хорошая, и они передают свои знания детенышам. Я знавал в детстве многих воронов в этих скалах. Вот этот холм раньше назывался Вороньим, так как здесь, над сторожкой, жила одна мудрая и славная чета их, старый Карк с женой. Но едва ли кто-нибудь из этого древнего рода уцелел и поныне…»

Не успел он договорить, как старый дрозд издал громкую трель и умчался.

— Мы, может быть, и не понимаем его, но он-то нас понимает, я уверен, — заметил Балин. — Будьте внимательны теперь, и посмотрим, что будет.

Вскоре послышался шум крыльев, и дрозд вернулся, а с ним прилетела еще одна птица, старая и дряхлая. Она плохо видела, плохо летала и начала уже лысеть. Это был огромный старый ворон. Он неуклюже опустился на землю, неспешно захлопал крыльями и поскакал к Торину.

— О Торин, сын Траина, и Балин, сын Фундина! — закаркал он, и Бильбо смог понять его речь, ибо он говорил на обычном языке, а не на птичьем. — Я Роак, сын Карка, уже умершего, которого вы когда-то хорошо знали. Минуло уже сто лет, и три года, и пятьдесят лет с тех пор, как я вышел из яйца, но я не забываю того, что отец говорил мне. Сейчас я — глава больших воронов на Горе. Нас немного, но мы еще помним древнего короля. Большинство моего племени разлетелось, ибо с юга приходят великие вести, — одни из них будут для вас радостью, о других вы подумаете, что они не совсем хороши.

«Смотрите! Птицы снова слетаются к Горе и к Долу с юга, с востока и с запада, ибо пришла весть, что Смауг убит!»

— Убит! Убит! — закричали Карлики. — Убит! Значит, нам больше не нужно бояться, — и сокровища стали нашими! — Они вскочили, запрыгали и закувыркались от радости.

— Да, убит, — подтвердил Роак. — Дрозд, да не поредеют никогда его перья, сам видел, как его убили, и мы можем верить его словам. А он видел, что Дракон пал в битве с людьми Эсгарота, с восходом луны в третью ночь назад, считая от этой.

Тут Торин некоторое время никак не мог заставить Карликов утихнуть, и слушать речи ворона. Наконец, Роаку удалось рассказать о битве, и тогда он продолжал так:

— Вот каковы добрые вести, Торин Дубовый Щит. Вы можете вернуться в свои залы без опасений; все сокровища пока что ваши. Но сюда собираются и многие другие, кроме птиц. Весть о гибели хранителя клада разнеслась уже широко и далеко, а легенда о богатствах Трора не забылась оттого, что ее рассказывали столько лет; и свою долю в них хотят получить многие. Сюда уже идет армия Эльфов, и с ними — хищные птицы, в ожидании войн и битв. На Озере Люди ропщут на Карликов за свои бедствия, ибо Смауг разрушил их город, и они остались без крова, и многие погибли. Они тоже хотят получить возмещение из ваших сокровищ, не глядя на то, живы вы или умерли.

— Как вам поступить — пусть решает ваша мудрость; но тринадцать — это лишь малый остаток от великого племени Дьюрина, которое когда-то жило здесь, а теперь рассеяно повсюду. Если вы послушаете моего совета, то доверитесь не Старшине Озерных людей, а скорее тому, кто сразил Дракона своею стрелой. Его зовут Бард, он родом из Дола, потомок Гириона; он человек угрюмый, но верный. Может быть, мы снова увидим мир между Людьми, Эльфами и Карликами, мир после долгих раздоров; но это будет стоить вам много золота. Я сказал.

Тогда Торин не сдержал гнева. — Благодарю, Роак, сын Карка! Ты и твой народ — вы не будете забыты. Но ни кусочка нашего золота не похитит вор и не отнимет грабитель, пока мы живы. Если ты хочешь снова заслужить нашу благодарность, то сообщи нам, когда кто-нибудь приблизится. И еще об одном я попрошу тебя: если кто-нибудь из твоего народа еще молод и силен крыльями, то пусть он полетит гонцом к нашим родичам в Северных горах, к востоку и к западу отсюда, и расскажет о наших затруднениях. Но пусть он полетит особенно к моему родичу Даину в Железных Холмах, ибо у него много вооруженных воинов, и он живет ближе всех отсюда. И проси его поспешить!

— Не знаю, к добру это будет или нет, — прокаркал Роак, — но я сделаю все, что нужно. — И он медленно улетел.

— Вернемся в Гору! — крикнул Торин. — У нас осталось мало времени.

— А еды еще меньше! — вскричал Бильбо, всегда практичный в этом отношении. Во всяком случае, ему казалось, что с гибелью Дракона приключение, в сущности, уже окончилось (хотя тут он очень ошибался), и он отдал бы большую часть своей доли в добыче, чтобы выпутаться из этого дела мирно.

— Вернемся в Гору! — закричали Карлики, словно не услышав его; и ему пришлось вернуться вместе с ними.

Так как вы отчасти знаете о происходившем, то знаете, что у Карликов еще оставалось несколько дней в запасе. Они снова обследовали все пещеры и нашли, как и ожидали, что открытым остался только Главный вход; все остальные двери (кроме маленькой потайной) Смауг давно уже завалил и разрушил, и от них не осталось ни следа. Итак, они принялись за работу, чтобы укрепить Главный вход и исправить ведущую от него дорогу. Орудий нашлось много, из тех, какими пользовались в старину рудокопы, каменотесы и строители; а во всех этих работах Карлики были искусны.

Пока они работали, вороны все время приносили им вести. Так они узнали, что король Эльфов повернул к Озеру и что они получили отсрочку. Кроме того, они услышали, что трое из их пони нашлись и блуждают далеко внизу по Быстрой реке, невдалеке от того места, где были сложены остальные их запасы. Поэтому, пока остальные продолжали работать, Фили и Кили были посланы, с воронами в качестве проводников, чтоб разыскать пони и привезти на них все, что смогут.

Они отсутствовали четыре дня, и за это время стало известно, что к Горе направляется объединенная армия Эльфов и Людей. Но теперь Карлики были бодры духом, так как пищи у них было на несколько недель, если расходовать ее осторожно, — это был главным образом крам, и он уже надоел им, но все же крам гораздо лучше, чем ничего, — а Главный вход уже был закрыт стеной из тесаных камней, уложенных всухую, и стена получилась очень толстая и высокая. В ней были бойницы, сквозь которые можно было смотреть (или стрелять), но дверей совсем не было. Карлики лазали туда и обратно по лестницам, а поклажу втаскивали веревками. Для выхода пара они проделали в новой стене маленькое сводчатое отверстие; а узкое русло реки изменили у входа так, что от скалистой стены до водопада, которым река низвергалась в долину, разлился сплошной пруд. Теперь ко Входу можно было попасть либо вплавь, либо по узенькой тропке, у самых утесов справа (если смотреть на Вход снаружи). Пони были доставлены только к лестнице над старым мостом; их там развьючили и, попросив вернуться к прежним хозяевам, отправили свободными вдоль реки на юг.

Потом настал такой вечер, когда они вдруг увидели далеко впереди, на юге, множество огней, словно от костров и факелов.

— Они пришли! — крикнул Балин. — И лагерь у них — очень большой. Должно быть, они вступили в долину по обеим берегам реки, под кровом сумерек.

В эту ночь Карлики спали мало. Утро только началось, когда они увидели приближающийся отряд. Прячась за своей стеной, они следили, как он поднимается к верхнему концу долины и медленно взбирается наверх. Вскоре они увидели, что в нем есть Люди с Озера, вооруженные по-боевому, и Эльфы-лучники. Наконец, передние поднялись на утесы и появились у верха водопада; и велико было их удивление, когда они увидели перед собою пруд и каменную стену, перегородившую Вход.

Они стояли, указывая на это друг другу и переговариваясь; и тут Торин окликнул их:

— Кто вы, — крикнул он очень громко, — что приходите, словно с войной, к воротам Торина, сына Траина, Короля Горы, и чего вы хотите?

Но они не ответили ему. Некоторые быстро повернули обратно, остальные, оглядев Вход и его укрепления, последовали за ними позже. В этот день лагерь передвинулся и встал как раз между отрогами Горы. Скалы зазвучали эхом голосов и песен, как не звучали уже давно. Слышались также звуки Эльфовых арф и нежной музыки; а когда они поднялись к Горе, то холодный воздух словно потеплел и в нем повеяло ароматом весеннего леса.

Тогда Бильбо захотелось уйти из мрачной крепости, спуститься и присоединиться к веселью и пиршествам у костров. Кое-кто из Карликов помоложе тоже был взволнован, и они говорили, что лучше бы дела повернулись по-другому, и они могли бы приветствовать пришельцев, как друзей.

Но Торин нахмурился. Тогда Карлики достали свои арфы и другие инструменты, привезенные с берега реки, и запели, чтобы развеселить его; но песня у них была не такая, как у Эльфов, а походила на ту старинную и грозную песню, которую они пели в вечер чаепития у Бильбо. Торину она понравилась, и он снова улыбнулся и повеселел; и он начал прикидывать расстояние до Железных Холмов и скоро ли Даин придет к Одинокой Горе, если выступит тотчас по получении вестей от него. Но у Бильбо сердце упало: и песня, и разговоры показались ему слишком уж воинственными.

На следующий день, рано утром, отряд копьеносцев переправился через реку и поднялся по долине. Они шли под большим зеленым знаменем короля Эльфов и под голубым знаменем Озера, и остановились только перед стеной и Вратами.

Снова Торин громко окликнул их: — Кто вы, что приходите вооруженными к воротам Торина, сына Траина, сына Трора, Короля Горы?

На этот раз ему ответили. Высокий, темноволосый человек мрачного вида выступил вперед и воскликнул:— Привет Торину! Зачем вы отгородились от всех, как воры в своей берлоге? Мы еще не враги вам, и мы радуемся, что вы живы, хотя мы и не надеялись на это. Мы пришли, не ожидая найти здесь кого-нибудь живого; а теперь, когда мы встретились, то можем поговорить и посоветоваться.

— Кто ты и о чем хочешь говорить?

— Я Бард-лучник, чья рука сразила Дракона и освободила ваши сокровища. Разве это не касается вас? Кроме того, я прямой потомок Гириона, правителя Дола, а в вашей добыче есть много золота из его владений, отнятого Смаугом. Разве об этом не стоит поговорить? Далее, в своей последней битве Смауг разрушил жилища людей в Эсгароте, а я служу Старшине города. Я буду говорить от его имени и спрошу вас, не задумаетесь ли вы над скорбью и бедствиями его людей? Они помогли вам в вашей беде, а вы за это принесли им только разорение, хотя, конечно, и не намеренно.

Правдивыми и честными были эти слова, хотя произнесены гордо и мрачно; и Бильбо подумал, что Торин тотчас же поймет их справедливость. Он, конечно, не ждал, чтобы кто-нибудь вспомнил, что это он сам, без чьей-либо помощи, открыл у Дракона незащищенное место; и он был прав, так как об этом никто и не вспомнил. Но он не учел и той власти, какую имеет золото, на котором долго лежал Дракон, не учел и стремлений Карликов. За эти дни Торин провел в своей сокровищнице немало часов, и золото уже овладело им. Хотя он искал больше всего Сердце-Камень, но его привлекли и многие другие чудесные вещи, лежавшие там, — напоминание о трудах и бедствиях его племени.

— Ты высказал худшее из своих требований последним и сделал его главным, — заговорил в ответ Торин. — На сокровища моего народа никто не может заявлять притязаний, сказав, что Смауг, похитивший их у нас, нанес ущерб и ему. Эти сокровища не принадлежат Смаугу, чтобы искупить ими его злодеяния. За припасы и помощь, полученные нами от Озерных людей, мы заплатим щедро, — в надлежащее время. Но мы не дадим ничего, даже цены ломтя хлеба, под угрозой силы. Пока вооруженное войско будет стоять перед нашими воротами, мы будем считать вас врагами и грабителями.

— Я мог бы спросить вас, какую долю наследства уплатили бы нашему племени вы, если бы нашли, что сокровище осталось без охраны, а мы все — убиты.

— Правильный вопрос, — возразил Бард. — Но вы живы, а мы — не грабители. И потом, богатый всегда может просто пожалеть бедняка, оказавшего ему дружбу в трудный час. И остальные мои вопросы остались без ответа.

— Я уже сказал, что не вступлю в переговоры с вооруженными воинами у моей двери. И меньше всего — с воинами Лесного короля, которого не вспоминаю добром. В этих переговорах им нет места. Уходите же теперь, пока не полетели наши стрелы! И если захотите говорить со мною слова, то сначала отправьте Эльфов обратно в их Лес, а тогда вернитесь, но сложите оружие, прежде чем приблизиться к моему порогу.

— Король Эльфов — мой друг, и он помог Людям Озера в их беде, хотя у них на это не было никаких прав, кроме права дружбы, — ответил Бард. — Мы дадим вам время раскаяться в своих словах. Призови свою мудрость, пока мы вернемся! — Тут он ушел и вернулся в лагерь.

Не прошло и нескольких часов, как знаменосцы вернулись, и трубачи выступили и заиграли сигнал.

— От имени Эсгарота и Леса, — возгласил один, — говорим мы с Торином Дубовый Щит, сыном Траина именующим себя Королем Горы и требуем обдумать все, что было ему сказано, или стать нашим врагом. Как самое меньшее, он должен отдать двенадцатую долю своих сокровищ Барду, убившему Дракона, наследнику Гириона. Из этой доли Бард сам окажет помощь Эсгароту; но если Торин хочет дружбы и уважения окрестных стран, какие воздавались его предкам, то он и сам уделит что-нибудь в помощь Людям Озера.

Тут Торин схватил свой роговой лук и пустил стрелу в глашатая. Она вонзилась ему в щит и осталась там, трепеща.

— Если таков ваш ответ, — вскричал глашатай, — то я объявляю Гору осажденной! Вы не выйдете из нее, пока сами не потребуете переговоров о мире. Мы не подымем оружия против вас, но оставляем вас вашему золоту. Можете съесть его, если хотите!

С этими словами глашатаи умчались, оставляя Карликов обдумывать положение. Торин рассвирепел настолько, что никто не отваживался возразить ему, если бы даже захотел; но, в сущности, с ним соглашались почти все, кроме разве старого, толстого Бомбура, да Фили и Кили. Что до Бильбо, то ему весь этот поворот событий был совсем не по душе. С него было уже достаточно Горы, и быть осажденным в ее недрах ему совсем не улыбалось.

— Все здесь провонялось Драконом, — ворчал он про себя, — и меня тошнит от этого. А крам — тот попросту становится мне поперек горла!

Глава 16. «ТАТЬ В НОЩИ»

Потянулись медленные, скучные дни. Многие из Карликов занимались тем, что складывали и приводили в порядок сокровища; и вот Торин заговорил о Сердце-Камне, лучшем кладе Траина, и горячо просил их искать его по всем закоулкам.

— Ибо Сердце-Камень, любимый камень моего отца, — сказал он, — сам по себе дороже целой реки золота, а для меня он дороже всякой цены. Этот камень из всех сокровищ я объявляю своим, и отомщу всякому, кто посмеет, найдя, утаить его.

Бильбо слышал эти слова и испугался, и стал думать о том, что будет, если камень найдется — в свертке старого тряпья, служившего ему подушкой. Однако он не сказал ничего, ибо — по мере того, как дни становились всё тоскливее — в голове у него начал возникать некий план.

Так прошло какое-то время, и вот вороны принесли весть, что Даин, во главе более чем полутысячи Карликов, спешит от Железных Холмов и находится уже в двух днях пути от Дола, идя с северо-востока.

— Но они не могут подойти к Горе незамеченными, — сказал Роак, — и я боюсь, что в долине будет битва. Я не назову этого совета добрым. Хотя эти Карлики — грозное войско, но они едва ли смогут победить армию, осадившую вас; а если и смогут, то что вы выиграете).

Следом за ними идут зима и снег. Чем вы будете кормиться, без дружбы и расположения окрестных стран? Сокровища могут стать вашей гибелью, хотя Дракона уже и нет в живых.

Но Торина это не тронуло. — Зима и снег будут мучить равно и Людей, и Эльфов, — ответил он, — и шатры в пустыне могут оказаться для них плохим жилищем. Когда мороз и мои родичи начнут теснить их, то они, быть может, станут сговорчивее.

В эту ночь Бильбо решился. Небо было черное, без луны. Как только совсем стемнело, он забрался в угол внутренней ниши, как раз у ворот, и вытащил из своего свертка веревку и завернутый в тряпку Сердце-Камень. Потом он поднялся на гребень стены. Там был только Бомбур, так как очередь сторожить дошла до него, а Карлики держали только по одному сторожу.

— Ну, и холодно же! — сказал Бомбур. — Хотел бы я, чтобы у меня здесь был такой костер, как там, в долине!

— В помещении довольно тепло, — заметил Бильбо.

— Конечно; но я должен оставаться здесь до полуночи, — недовольно проворчал толстяк. — Плохо наше дело! Я, конечно, не смею спорить с Торином, — да отрастет его борода еще длиннее; но он, по-моему, всегда был чересчур жестким.

— Почти таким же жестким, как эти камни, — сказал Бильбо. — Мне надоели все эти каменные туннели и лестницы. Я многое дал бы, только чтобы почувствовать траву под ногами.

— А я дал бы многое, чтобы почувствовать глоток чего-нибудь крепкого у себя в горле и чтобы получить мягкую постель после доброго ужина.

— Этого я вам дать не могу, пока мы в осаде. Но я давно уже не стоял на страже и могу сменить вас, если хотите. Мне нынче не спится.

— Вы славный товарищ, Бильбо Баггинс, и я с радостью принимаю ваше предложение. Если увидите что-нибудь важное, прежде всего разбудите меня, пожалуйста! Я лягу во внутренней нише слева, недалеко отсюда.

— Ступайте! — сказал Бильбо. — Я разбужу вас около полуночи, а вы сможете разбудить очередного стража.

Как только Бомбур ушел, Бильбо надел кольцо, привязал веревку, спустился со стены и пошел. В его распоряжении было часов пять. Бомбур уснул: он мог спать во всякое время, и со дня своего приключения в Лесу всегда старался увидеть прекрасные сны, какие видел тогда. Остальные Карлики заняты с Торином. Едва ли кто-нибудь, даже Фили и Кили, выйдет на стену, пока не придет его черед сторожить.

Было очень темно, и когда он покинул новую тропу и стал спускаться к нижнему течению потока, то путь оказался ему незнакомым. В конце концов он отыскал излучину, где ему нужно было перейти на другой берег, если он хотел попасть в лагерь. Поток в этом месте был неглубокий, но уже широкий, и переходить его вброд в темноте было для Хоббита нелегким делом. Он уже почти перешел, как вдруг поскользнулся и с плеском упал в холодную воду.

Едва он успел выбраться на берег, дрожа и отфыркиваясь, как тут же появились Эльфы с яркими фонарями и стали искать причину шума.

— Это не рыба, — сказал один. — Это бродит соглядатай. Закройте фонари! Они помогут ему больше, чем нам, если это и есть то странное существо, которое, как говорят, служит у Карликов.

— Служит, как же! — фыркнул Бильбо и тут же громко чихнул, и Эльфы тотчас же кинулись на звук.

— Дайте свету! — сказал он. — Вот и я, если я вам нужен. — И он снял кольцо и вышел из-за камня.

Они были изумлены, но тут же схватили его. — Кто вы такой? Это вы — Хоббит? Что вы тут делаете? Как прошли мимо наших стражей? — спрашивали они наперебой.

— Меня зовут Бильбо Баггинс, — ответил он, — и я спутник Торина, если вы хотите знать. Я хорошо знаю вашего короля, хотя он, возможно и не знает меня. Но Бард меня вспомнит, и именно Барда я и хочу видеть.

— Вот как? — сказали они. — А какое у вас к нему дело?

— Какое бы оно ни было, оно только мое, добрые мои Эльфы. Но если вы хотите вернуться из этого холодного, унылого места в свои леса, — тут он вздрогнул, — то поскорее отведете меня к костру, где бы я мог просохнуть, а потом позволите мне поговорить с вашими вождями. И поторопитесь. У меня есть только час или два в запасе.

Вот так и случилось, что часа через два после своего бегства с Ворот Бильбо сидел у жаркого костра перед большим шатром, и здесь же сидели, глядя на него с любопытством, Лесной король и Бард. Хоббит в Эльфовой кольчуге, в накинутом на плечи старом одеяле, был для них невиданным еще зрелищем.

— Вы знаете, конечно, — говорил Бильбо в своем лучшем деловом стиле, — что дела складываются — хуже некуда. Лично мне все это уже надоело. Мне хочется вернуться к себе домой, на запад, где люди более рассудительны. Но здесь я заинтересован, — четырнадцатая доля, если говорить точно; так стоит в письме, которое я, кажется, к счастью не потерял. — Он вытащил из кармана своей старой куртки (которую все же накинул поверх кольчуги) измятое, во много раз сложенное письмо Торина, засунутое когда-то под часы у него в камине;

— Доля в прибылях , видите ли, — продолжал он. — Я это понимаю. Лично я вполне готов внимательно рассмотреть все ваши требования и вычесть, сколько следует, из общей суммы, прежде чем заявлять свои права. Однако, Торина, прозванного Дубовым Щитом, вы не знаете так же хорошо, как я. Уверяю вас, он готов сидеть на своей груде золота и умирать от голода, пока вы сидите здесь!

— Пусть сидит! — ответил Бард. — Такой глупец заслуживает такой смерти.

— Совершенно верно, — подтвердил Бильбо. — Я понимаю вашу точку зрения. Но зима все таки уже близка! Вскоре начнется снег и всякое такое, и с припасами будет трудно, — даже Эльфам, я думаю. Будут я другие осложнения. Слыхали ли вы о Даине и о Карликах в Железных Холмах?

— Слыхали, но давно, и какое ему дело до нас? — спросил король.

— Я так и думал. Я вижу, у меня есть некоторые сведения, каких у вас нет. Могу сказать вам вот что Даин находится меньше, чем в двух днях пути отсюда, и с ним идет не менее пятисот свирепых Карликов, — и многие из них имеют опыт в страшных войнах с Орками, о которых вы, несомненно слыхали. Когда они придут сюда, могут получиться большие неприятности.

— Почему вы рассказываете нам все это? Предаете ли вы своих друзей или угрожаете нам? — спросил угрюмо Бард.

— Дорогой мой Бард! — вскричал тонким голосом Бильбо. — Не торопитесь так! Я никогда еще не встречал никого подозрительнее! Я хочу только предотвратить всякие неприятности. А теперь у меня есть одно предложение для вас.

— Послушаем! — сказали они.

— Вы можете посмотреть, — возразил он. — Вот оно! — И показал им, достав из кармана, Сердце-Камень.

Ослепленный, встал даже король Эльфов, чьи взгляды привыкли ко всему прекрасному и чудесному. Что до Барда, та он мог только смотреть, оцепенев. Камень был, как шар, наполненный лунным светом и окутанный сеткой из холодного звездного мерцания.

— Это Сердце-Камень, сокровище Траина, — пояснил Бильбо. — Он называется также Сердцем Горы; но это же — и сердце Торина, для которого он дороже целой реки золота. Я отдаю его вам. Он поможет вам в переговорах. — И, не без вздоха, не без сожалеющего взгляда, он подал дивный самоцвет Барду, и тот ошеломленно взял его.

— Но каким образом он попал к вам? — с трудом мог спросить, наконец, лучник.

— Ах, это? — смущенно ответил Хоббит. — Собственно говоря, он не совсем мой, но я… э… согласен считать его равным всей моей доле. Может быть, я и вор, — или так они говорят: сам я никогда не считал себя вором, — но надеюсь, что я вор более или менее честный. Так или иначе, сейчас я возвращаюсь, и пусть Карлики делают со мною, что захотят. Надеюсь, вы найдете этот камешек полезным.

— Лесной король взглянул на Бильбо с новым изумлением.

— Бильбо Баггинс! — произнес он. — Вы достойны носить доспехи королевичей-Эльфов гораздо более многих, которым они были бы больше к лицу. Но я не знаю, согласится ли с этим Торин Дубовый Щит. Я знаю Карликов вообще лучше, чем вы. И я советую вам остаться с нами, где вы будете почетным и трижды желанным гостем.

— Я вам очень благодарен, поверьте, — ответил Бильбо с поклоном. — Но я думаю, что не годится мне покидать своих друзей, когда мы столько пережили вместе. Да и к тому же я обещал разбудить старика Бомбура в полночь. Право же, мне нужно идти, и поскорей!

Никакие их уговоры не могли остановить его; поэтому ему дали свиту, и Король и Бард отпустили его с почетом. Когда они шли через лагерь, с порога одного из шатров встал какой-то человек в темном плаще и подошел к ним.

— Хорошо сделано, Баггинс! — сказал он и хлопнул Бильбо по плечу. — В вас всегда найдется больше, чем можно ожидать. — Это был Гандальф.

Впервые за много дней Бильбо обрадовался по-настоящему. Но задавать все вопросы, какие ему хотелось бы задать, было некогда.

— Всему свое время! — сказал Гандальф. — Дело идет уже к концу, если я не ошибаюсь. Сейчас вам предстоит много неприятного, но не падайте духом! Вы еще можете пережить это как должно. Есть такие новости, о которых не слыхали даже вороны. Доброй ночи!

Бильбо заспешил вперед, озадаченный, но и ободрившийся. Его привели к безопасному броду и переправили через реку сухим, и тут он попрощался с Эльфами и осторожно взобрался наверх по своей веревке, — она еще висела там, где он оставил ее, — то до полуночи было еще далеко. Он отвязал и спрятал веревку, а потом сел у стены и тревожно задумался о том, что будет дальше.

В полночь он разбудил Бомбура, а сам свернулся в своем углу, не слушая благодарностей старого Карлика (ибо чувствовал, что вряд ли заслужил их). Он уснул быстро и крепко, забывая до утра обо всех своих тревогах; и если ему и снилось что-нибудь, то только яичница с ветчиной.

Глава 17. ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ

На следующее утро в лагере зазвучали трубы. Вскоре по узкой тропе примчался одинокий всадник: не доезжая до Врат, он остановился и окликнул стражей, спрашивая, желает ли Торин принять и выслушать новое посольство, ибо получены новые вести, и обстановка изменилась.

— Это, конечно, Даин! — сказал Торин, узнав о посольстве. — Они услыхали, что он приближается. Теперь, я думаю, они будут говорить по-другому. Пусть они придут в малом числе и безоружными, и я выслушаю их! — крикнул он стражу.

Около полудня на тропе снова появились знамена Леса и Озера. Это приближался отряд из 20 воинов. В начале узкой тропы они сложили свои мечи и копья и подошли к Вратам. Карлики с удивлением увидели среди них Барда и короля Эльфов; а перед ними старик, закутанный в плащ с капюшоном, нес деревянный, окованный железом ларец.

— Привет Торину! — произнес Бард. — Не изменились ли ваши мысли?

— Мои мысли не меняются с несколькими восходами и закатами солнца, — ответил Торин. — Неужели вы пришли, чтобы задавать мне пустые вопросы? И войско Эльфов не ушло, как я требовал. Пока оно здесь, вы напрасно приходите говорить со мною.

— Неужели нет ничего такого, за что вы могли бы отдать часть своего золота?

— Ничего такого, что вы или ваши друзья можете предложить мне.

— Даже Сердце-Камень Траина? — спросил Бард, и при этих словах старик открыл ларчик и, достав, высоко поднял дивный самоцвет. Из камня брызнуло сияние, белое и яркое на утреннем солнце.

Ошеломленный Торин оцепенел от удивления. Долгое время никто не говорил ни слова.

Но вот Торин нарушил молчание, и голос у него был хриплым от гнева. — Этот камень принадлежал моему отцу, а теперь принадлежит мне, — сказал он. — Почему я должен выкупать свою собственность? — Но изумление в нем победило, и он добавил: — Но как попало к вам наследие моего рода, — если стоит задавать такой вопрос грабителям?

— Мы не грабители, — возразил Бард. — Мы отдадим вам вашу собственность в обмен на нашу.

— Как она попала к вам? — настаивал гневно Торин.

— Им ее дал я! — пропищал Бильбо, заглядывавший через стену и теперь насмерть перепуганный.

— Вы! Вы! — вскричал Торин, обернувшись к нему, и вдруг вцепился в него обеими руками. — Жалкий Хоббит! Ничтожный воришка! — загремел он, не находя больше слов, и принялся трясти злополучного Бильбо, как котенка.

— Клянусь бородой Дьюрина! Хотел бы я, чтобы Гандальф был здесь! Вот так выбор он сделал! Да пропадет у него борода! А тебя я сейчас сброшу на камни! — крикнул он и поднял Бильбо над головой.

— Стойте! Ваше желание исполнено! — раздался голос, и старик с ларцом сбросил свой плащ. — Вот Гандальф! И как раз вовремя, кажется. Если вам не нравится мой Вор, то, пожалуйста, не ломайте его, а отпустите наземь и выслушайте то, что он может сказать.

— Все вы в заговоре! — произнес Торин, опуская Бильбо на гребень стены. — Никогда больше не буду иметь дела ни с колдунами, ни с их друзьями. — Что ты можешь сказать, крысиное отродье?

— Ох, ох! — ответил Бильбо. — Могу сказать только, что все получилось совсем не так. Помните, вы говорили мне, что я могу сам выбрать свою четырнадцатую долю? Может быть, я понял вас слишком буквально, — я слыхал, что Карлики иногда бывают на словах щедрее, чем на деле. Но все-таки было время, когда вы, кажется, считали меня полезным. Крысиное отродье, — вот еще! Таковы ли услуги, которые вы обещали мне за себя и за все свое семейство, Торин? Считайте, что я распорядился своей долей, как хотел, и кончим на этом!

— Хорошо! — мрачно произнес Торин. — Я отпущу тебя, и пусть мы никогда больше не встретимся! — Потом обратился к стоявшим перед стеной. — Меня предали! — сказал он. — Вы правильно угадали, что я не смогу не выкупить Сердце-Камень, сокровище моего рода. За него я отдам четырнадцатую долю моих богатств, в золоте и серебре, не считая каменьев; но это будет доля, обещанная этому предателю, и с нею он уйдет, а вы можете разделить ее, как хотите. Не сомневаюсь, что ему достанется немного. Берите его, если хотите, чтобы он остался жив; и пусть он забудет, что мы были друзьями.

— Спускайся теперь к ним, — обратился он к Бильбо, — или я сброшу тебя!

— А золото и серебро? — спросил Хоббит.

— Они будут отправлены позже, как только их отсчитают, — ответил он. — Ступай!

— До тех пор камень будет у нас! — крикнул Бард.

— Вы не очень хорошо играете роль Короля Горы, — заметил Гандальф. — Но условия могут измениться.

— Могут, конечно, — ответил Торин. Так сильны были над ним чары сокровища, что он уже обдумывал, не сможет ли с помощью Даина отнять у них Сердце-Камень и обойтись без выкупа.

Таким образом Хоббита спустили со стены, и он не получил за все свои труды ничего, кроме кольчуги, которую дал ему Торин. Карлики смотрели ему вслед со стыдом и жалостью в сердцах.

— Прощайте! — кричали они. — Может быть, мы еще встретимся, как друзья!

— Ступай! — крикнул Торин. — У тебя осталась кольчуга, сделанная моим народом, и она слишком хороша для тебя. Стрелы ее не возьмут; но если ты не поторопишься, я прострелю тебе ногу. Ну, живо!

— Не торопитесь! — произнес Бард. — Мы даем вам срок до завтра. В полдень мы вернемся и посмотрим, выделена ли из ваших сокровищ доля, за которую вы оцениваете этот камень. Если все будет сделано честно, то мы уйдем, а Эльфы вернутся в свой лес. До тех пор — прощайте!

И они вернулись в лагерь; но Торин через Роака послал к Даину гонцов с вестью о происшедшем и с просьбой прибыть как можно скорее и тайно.

Прошел этот день, потом ночь. Наутро ветер подул с запада, и воздух сделался темным и мрачным. Утро только началось, когда в лагере раздались крики. Примчались гонцы с известием, что у восточных отрогов Горы появилось войско Карликов и спешит к Долу. Это прибыл Даин. Он спешил всю ночь, так что подошел раньше, чем его ждали. Каждый из его воинов был одет в стальную кольчугу до колен, а ноги у них были затянуты в тонкую гибкую металлическую ткань, секрет изготовления которой был известен только племени Даина. Карлики вообще очень сильны для своего роста, но эти воины в большинстве были сильными даже для Карликов. В бою они действовали тяжелыми двуручными топорами; кроме того, у каждого за поясом был короткий, широкий меч, а за спиной — круглый щит. Бороды у них были раздвоены, заплетены и засунуты концами за пояс. Шлемы у них были железные, и обувь железная, и вид — грозный.

Трубы призвали Людей и Эльфов к оружию. Вскоре в долине появились Карлики, и они шли очень быстро. Они остановились между рекой и восточным отрогом; но некоторые продолжали идти и, перейдя реку, приблизились, к лагерю; а там они сложили оружие и подняли руки в знак мира. Навстречу им вышел Бард, а с ним — Бильбо.

— Мы посланцы Даина, сына Наина, — сказали Карлики в ответ на расспросы. — Мы спешим к нашим родичам в Горе, ибо узнали, что древнее королевство восстанавливается. Но кто вы такие, что стоите на равнине, как враги перед осажденной крепостью? — Это, на учтивом и несколько устарелом языке, применявшемся в подобных случаях, означало попросту: «Вам нечего тут делать. Мы спешим, так что пропустите нас или мы будем драться». Они хотели встать между Горой и излучиной реки, так как узкая полоса земли там казалась им недостаточно защищенной.

Но Бард отказался пропустить Карликов прямо к Горе. Он решил ждать, пока золото и серебро не будут принесены в обмен на Сердце-Камень; ибо он не верил, что это будет сделано, если крепость получит такое многочисленное и грозное подкрепление. Карлики могут носить очень большие тяжести, и почти все воины Даина, несмотря на быстроту похода и тяжелое вооружение, несли на спине тяжелые тюки с припасами для осажденных. Теперь они выдержали бы много недель осады, а за это время к ним присоединялись бы все новые и новые толпы Карликов, так как родичей у Траина было много. К тому же они могли бы открыть и охранять еще какой-нибудь вход, и тогда осаждающим пришлось бы окружить всю Гору, а их для этого было недостаточно много.

Именно такими и были замыслы Карликов (ибо Торин и Даин усердно пересылались гонцами-воронами); но сейчас они были нарушены, так что после многих гневных слов Карлики-посланцы удалились, бормоча себе в бороды. Бард тотчас же послал гонцов к Вратам, но они не нашли там никакого золота. Как только они подошли поближе, в них полетели стрелы, так что им пришлось поспешно вернуться. Весь лагерь теперь кипел движением, словно перед битвой, так как Карлики Даина продвигались по восточному берегу реки.

— Глупцы! — засмеялся Бард. — Они идут под отрогом Горы! Они не умеют воевать на поверхности, как бы ни были искусны в подземных битвах. Среди скал над их правым крылом скрыто много наших лучников и копейщиков. Может быть, кольчуги у Карликов и хорошие, но им самим скоро придется плохо. Нападем на них с обеих сторон сразу, пока они еще не отдохнули!

Но Лесной король возразил: — Я совсем не тороплюсь начинать войну из-за золота. Карлики не могут миновать нас, если мы не захотим этого, или сделать еще что-нибудь, чего бы мы не заметили. Будем надеяться еще на что-нибудь, могущее привести к примирению! А если нам в конце концов и придется нанести удар, то нашего численного преимущества будет довольно.

Но он рассчитал без Карликов. Сознание, что Сердце-Камень находится в руках осаждающих, разжигало их гнев; и они догадывались о колебаниях Барда и его друзей и решили ударить, пока те спорили.

Внезапно, без всякого сигнала, они молча ринулись в атаку. Зазвенели тетивы луков, засвистали стрелы; битва готова была начаться…

Но еще более внезапно — с неба упала тьма. По небу промчалась черная туча. Грянул в вое зимний гром и раскатился, рокоча, над Горой, и молния сверкнула на вершине. А ниже тучи появилась другая мчащаяся тьма; но она мчалась не по ветру, она шла с севера, как огромная птичья стая, столь плотная, что солнце не могло пробиться сквозь множество крыльев.

— Стойте! — вскричал Гандальф, появившись вдруг с воздетыми руками между надвигающимися Карликами и ожидавшими их рядами. — Стойте! — повторил он громовым голосом, и из его жезла брызнула словно яркая молния. — Все вы в опасности! Это Орки идут! Идет Больг с Северных гор, о Даин, — тот, чьего отца вы сразили в Мориа. Смотрите! Нетопыри летят над его армией, как стая саранчи. Его воины сидят верхом на волках, и Варги идут за ними вслед!

С обеих сторон произошло замешательство. Гандальф еще не договорил, а тьма уже сгустилась. Карлики, остановившись, глядели в небо. Среди Эльфов раздался многоголосый вопль.

— Идемте! — вскричал Гандальф. — Есть еще время посоветоваться. Пусть Даин, сын Наина, тоже поспешит к нам!

Так началась битва, которой никто не ожидал; она была названа Битвой Пяти Армий и была ужасна. На одной стороне были Орки и Варги, на другой — Эльфы, Люди и Карлики. Вот как это получилось. Еще со дня гибели Великого Орка в Туманных горах, ненависть этого злобного племени к Карликам дошла до предела. Гонцы засновали туда и сюда между всеми их поселениями и крепостями, ибо они решили снова завоевать области Севера. Тайно они собирали все вести; тайно ковалось оружие по всем Горам. Потом они собрались и пошли по подземных ходам или по холмам и долинам во тьме, пока вокруг большой Горы Гундабад на севере, где была их главная твердыня, не собралось огромное войско, готовое ринуться нежданно на юг. Потом они узнали о гибели Смауга и возрадовались сердцем; и ночь за ночью они спешили через горы и таким образом пришли внезапно с севера, по пятам за Даином. Даже вороны не знали об их продвижении, пока они не появились в пустынной местности, отдалявшей Одинокую Гору от холмов за нею. Что знал о них Гандальф — неизвестно, но очевидно было, что и он не ждал столь внезапного нападения.

Вот какой план предложил он на совещании с Лесным королем и с Бардом — и с Даином, так как вождь Карликов тоже присоединился к ним: Орки — общий враг, и с их приходом все прочие раздоры должны быть забыты. Единственная их надежда — в том, чтобы заманить Орков в лощину между отрогами Горы, а самим занять большие гряды, идущие к югу и к востоку. Это могло быть и опасно, если Орков достаточно много, чтобы занять всю Гору и таким образом кинуться на них с тылу и сверху; но уже некогда было составлять другие Планы или звать на помощь.

Гроза вскоре прошла и откатилась на юго-восток; но появилась, летя низко над склоном Горы, туча нетопырей и закружилась над ними, заслоняя солнце и вселяя ужас во все сердца.

— К Горе! — вскричал Бард. — К Горе! Займем свое место, пока еще не поздно!

На южной гряде, по ее склонам и среди скал у ее подножья, встали Эльфы; восточную гряду заняли Люди и Карлики. Но Бард с несколькими из самых ловких Людей и Эльфов взобрался на гребень восточного отрога, чтобы взглянуть на север. А тогда они увидели, что вся местность вокруг подножья Горы почернела от кишащих толп. И вскоре, обогнув конец гряды, первые ряды нападающих влились в долину. Это были всадники на самых быстроногих волках, и воздух застонал от их гиканья и воя. Несколько храбрецов-Людей кинулись им навстречу, чтобы сделать вид, что обороняются, и одни были убиты, другие же отступили и разбежались. Как и надеялся Гандальф, за передовыми последовала вся армия Орков: она влилась в долину и стала быстро подниматься между отрогами Горы в поисках врага. Их знаменам, багровым и черным, не было счета, и они надвигались, как яростные бурные волны.

Это была ужасная битва; самое страшное событие из всего, что Бильбо переживал, и самое ненавистное для него в этот момент, — а это значит, что этой битвой он больше всего гордился и больше всего любил рассказывать о ней потом, хотя сам в ней почти не участвовал. Правда, он с самого начала надел кольцо и стал невидимкой, хотя это не спасло бы его от опасности. Волшебное кольцо такого рода — неважная защита от кинувшегося Орка, и оно не остановит ни летящей стрелы, ни брошенного копья; но оно помогает вам убраться с дороги и не дает вражеским мечам целиться вам прямо в голову.

Первыми кинулись в атаку Эльфы. Их ненависть к Оркам была холодной и жгучей. Их мечи и копья засияли в сумраке ледяным пламенем — так велика была ярость рук, управлявших ими. Когда ряды врагов в долине стали густыми, он послали в них тучу стрел, и каждая стрела на лету пылала огнем. Вслед за стрелами ринулись копьеносцы. Вопли были оглушительными. Камни почернели, залитые кровью Орков.

Первый миг атаки миновал, и Орки только начали приходить в себя, когда по долине пронесся рык. С криками «Мориа» и «Даин! Даин!» кинулись на врага Карлики с Железных Холмов, размахивая топорами, а за ними спешили Озерные люди с длинными копьями.

Орков охватило смятение; а когда они обернулись навстречу новой атаке, то Эльфы напали на них с новой силой. Уже многие из Орков убегали по реке, чтобы уйти из ловушки; и многие из их собственных волков обратились против них, терзая убитых и раненых. Победа казалась уже близкой, когда сверху вдруг раздались новые крики.

Орки взобрались на Гору с другой стороны, и их, было уже много на склоне над Вратами, а другие с гиком скатывались невзирая на крутизну, со скал и обрывов, чтобы ударить на врагов сверху. На каждую гряду можно было попасть по тропе, ведшей с центрального массива Горы, а оборонявшихся было слишком мало, чтобы загородить их все. Надежда на победу исчезла.

День проходил. Орки снова собрались в долине. Там же собрались и стаи Варгов, а с ними пришел отряд Больга, огромные ростом Орки с острыми кривыми мечами. Вскоре грозовое небо начало темнеть по-вечернему, а большие нетопыри замелькали над головами и перед глазами у Людей и Эльфов или впивались, как вампиры, в тела павших. Бард сражался, обороняя восточный отрог, и медленно отступал; а вожди Эльфов, вместе со своим королем, были окружены у южного отрога, близ сторожки на Вороньем холме.

Вдруг раздался громкий клич, и у Врат зазвучали трубы. Они забыли о Торине! Часть стены, сдвинутая рычагами, с грохотом рухнула в пруд. Следом ринулся Король Горы со своими спутниками. Плащи и капюшоны исчезли; все они были в блестящих кольчугах, а в глазах у них пылало красное пламя. В сумерках великий Карлик сиял, как золото в отблесках Костра.

Сверху на них посыпались камни, сброшенные Орками; но они устояли, спрыгнули к подножью водопада и ринулись в бой. Волки и их всадники падали под их ударами или бежали прочь. Торин мощно взмахивал своим топором, и казалось, что он неуязвим.

— Ко мне! Ко мне, Эльфы и Люди! Ко мне, мои родичи! — восклицал он, и его голос отдавался в долине, как боевой рог.

Все Карлики Даина бросились вниз, ему на помощь. Кинулись вниз и многие из Озерных Людей, ибо Бард не смог удержать их; а с другой стороны долины подошли копьеносцы-Эльфы. Снова Орки были оттеснены в долину; и их трупы лежали грудами, так, что Дол потемнел от них. Варги были рассеяны, и Торин устремился на телохранителей Больга. Но он не смог пробиться сквозь их ряды.

Позади него, среди убитых Орков, лежало много мертвых Людей и Карликов, и много прекрасных Эльфов, которые еще могли бы долго и весело жить в своем лесу. И по мере того, как долина расширялась, его атака слабела. Соратников у него было слишком мало. Фланги остались незащищенными. Вскоре нападающие перешли к обороне и собрались большим кругом, обратясь лицом во все стороны и со всех сторон окружены Орками и волками, вернувшимися для нападения. Телохранители Больга, рыча, надвигались на них, как волны на песчаный берег. Друзья не могли помочь им, так как со стороны Горы началась новая атака, и с обеих сторон Люди и Эльфы медленно отступали.

На все это Бильбо глядел с горечью. Он выбрал себе место на Вороньем холме, среди Эльфов, — частью потому, что отсюда легче было убежать, а частью — как говорила ему кровь Туков, — потому, что если дело дойдет до последней отчаянной схватки, то он предпочитал защищать короля Эльфов. Гандальф тоже был здесь; он сидел на камне, словно глубоко задумавшись, и, должно быть, готовил под конец какой-нибудь последний колдовской удар.

А конец казался уже близким. «Вот уже совсем скоро, — подумал Бильбо. — Орки овладеют вратами, а мы все будем перебиты или захвачены в плен. Право же, от этого заплакать можно, если пережить все это. Лучше бы старику Смаугу остаться здесь, со всеми своими сокровищами, чем этим гадким тварям — захватить их, а бедному старику Бомбуру, и Балину и Фили, и Кили, и всем прочим встретить такой ужасный конец; и Барду тоже, и Озерным Людям, и веселым Эльфам. Я слыхал много песен о битвах, и я всегда думал, что поражение может быть славным. Бедный я, бедный! Как все это неприятно, чтобы не сказать — отчаянно! И как бы мне хотелось быть подальше от всей этой кутерьмы!»

Ветер разорвал тучи, и на западе проглянул кровавый закат. При этом внезапном проблеске Бильбо огляделся. И вдруг он громко вскрикнул: он увидел нечто, от чего сердце у него запрыгало, — нечто темное, маленькое, но величественное, черневшее на фоне далекого заката. — Орлы! Орлы! — закричал он. — Орлы летят!

Глаза редко обманывали Бильбо. Это летели по ветру Орлы, ряд за рядом, столько, сколько могло бы их собраться из всех их гнездовий на севере.

— Орлы! Орлы! — кричал Бильбо, прыгая и размахивая руками. Если Эльфы не могли увидеть его, то могли услышать. Они подхватили его крик, и он эхом прокатился по долине. Много удивленных взглядов обратилось к небу, но еще ничего не было видно, кроме как с южных склонов Горы.

— Орлы! — крикнул Бильбо еще раз, но тут упал камень, брошенный сверху, тяжело обрушившийся ему на шлем; он упал, как сноп, и потерял сознание.

Глава 18. В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Когда Бильбо очнулся, он был совершенно один. Он лежал на плоских камнях Вороньего холма, и ничего вокруг не было, Утро уже настало — безоблачное, но холодное. Он весь дрожал и застыл, словно камень, но голову у него жгло, как огнем.

— Интересно узнать, что тут произошло, — сказал он сам себе. — Во всяком случае, я не стал еще одним из павших героев; но мне кажется, что время для этого еще есть.

Он с трудом сел. Оглядев долину, он не увидел ни одного Орка, живого или мертвого. Когда в голове у него прояснилось, ему показалось, что он видит Эльфов, движущихся среди скал внизу. Он протер глаза. Да, лагерь еще стоял на равнине, недалеко отсюда; и вокруг Врат он видел какое-то движение. Похоже было, что Карлики усердно разбирают стену. Но кругом царила мертвая тишина. Не было ни окликов, ни отголосков песен. Весь воздух словно наполнился печалью.

— Кажется, победа за нами, в конце концов, — сказал он, ощупывая свою болевшую голову. — И, кажется, дела обстоят очень мрачно.

Тут он заметил человека который поднялся на холм и теперь направлялся к нему.

— Гей! — окликнул он дрожащим голосом. — Гей, сюда! Какие новости?

— Что это за голос среди камней? — спросил воин, остановившись поблизости от Бильбо и оглядываясь во все стороны.

Тут Бильбо вспомнил о кольце. — Вот так штука! — сказал он. — Оказывается, у невидимости есть и свои недостатки, иначе бы я, наверно, спал всю ночь в теплой, удобной постели.

— Это я, Бильбо Баггинс, спутник Торина! — крикнул он, снимая кольцо.

— Как хорошо, что я нашел вас! — сказал воин, торопливо подойдя. — Вы нужны, и мы давно уже вас ищем. Вас причисляли к убитым, которых много, если бы Гандальф-кудесник не сказал, что слышал ваш голос где-то здесь. Меня послали поискать еще раз. Вы ранены?

— Меня, кажется, сильно стукнуло по голове, — ответил Бильбо, — но я был в шлеме, а череп у меня прочный. Но все-таки мне как-то плохо, и ноги, как соломенные.

— Я отнесу вас вниз, в лагерь, — сказал воин и легко поднял его.

Воин был сильным и быстроногим. Вскоре он опустил Хоббита наземь перед одним шатром в Доле; и там был Гандальф, с рукой на перевязи. Даже кудеснику не удалось остаться невредимым; и во всей армии не были ранены лишь немногие.

Увидев Бильбо, кудесник обрадовался. — Баггинс! — воскликнул он. — Вот так событие! Вы все-таки живы, — как я рад! Я начал уже бояться, хватит ли вам даже вашей удачи, чтобы уцелеть! Битва была ужасная, и чуть не кончилась плохо для нас. Но другие новости могут и подождать. Идемте! — добавил он серьезно. — Вас звали. — И он ввел Хоббита в шатер.

— Привет Торину! — сказал он, войдя. — Я привел его.

Действительно, там лежал Торин Дубовый Щит, весь израненный, а его иссеченные латы и иззубренный меч и топор валялись на земле. Он взглянул на Бильбо, когда тот подошел к нему.

— Прощайте, добрый мой вор, — произнес он. — Я ухожу в Обитель ожидания, дабы сидеть со своими предками, пока мир не обновится. Так как я покидаю все золото и серебро и иду туда, где они бесполезны, то хочу расстаться с вами в дружбе и взять обратно свои слова и поступки у Врат.

Бильбо горестно преклонил колено у его ложа. — Прощайте, Король Горы! — сказал он. — Грустное это приключение, если оно должно окончиться вот так; и этого нельзя искупить даже горой золота. Но я рад, что делил с вами опасности: это было больше, чем заслуживает любой из Баггинсов.

— Нет! — ответил Торин. — В тебе есть больше достоинств, чем ты думаешь, дитя ласкового Запада. Немного мудрости, немного отваги, слитых в должной мере. Если бы большинство из нас ценило еду, смех и песню выше, чем собирание золота, в мире было бы веселее. Но веселый он или печальный, я должен его покинуть. Прощай!

Тогда Бильбо отвернулся, вышел и сел одиноко в отдалении, закутавшись в одеяло; и верьте или не верьте, но он плакал до тех пор, пока глаза у него не покраснели, а голос не охрип. Душа у него была простая и добрая; и много прошло времени, прежде чем он снова отважился пошутить. «Хорошо еще, — сказал он себе, — что я очнулся вовремя. Я хотел бы, чтобы Торин остался жив; но я рад, что мы расстались друзьями. Ты был дураком, Бильбо Баггинс, своим камнем ты сильно запутал дело; и, несмотря на все твои усилия купить мир и спокойствие, война все-таки была. Но, кажется, ты едва ли виноват в этом.

Обо всем случившемся после того, как он упал, Бильбо узнал позже; и это доставило ему больше горя, чем радости, и все приключение уже надоело ему, и хотелось только поскорее пуститься в обратный путь. Это, однако, приходилось немного отложить, так что я все-таки могу вкратце рассказать вам обо всех событиях.

Орлы давно уже заподозрили Орков в темных замыслах, и все передвижения в горах не могли ускользнуть от их бдительности. Поэтому они тоже начали собираться во множестве, под предводительством Великого Орла из Туманных гор; и, учуяв издали битву, они поспешили туда вместе с ветром. Именно они очистили склоны Горы от Орков, которых сбрасывали с утесов или гнали, обезумевших от страха, прямо в ряды их врагов. Вскоре они освободили Одинокую Гору, и Люди и Эльфы с обеих сторон смогли, наконец, помочь сражавшимся внизу.

Но даже с прибытием Орлов враги превосходили их численностью. В этот крайний час появился сам Беорн, — никто не знал, как и откуда. Он пришел один, в медвежьем образе; и в своем гневе он, казалось, вырос до гигантских размеров.

Рыканье его было, как гром; а волков и Орков он расшвыривал лапами, как перья или солому. Он напал на них с тылу я прорвал их кольцо, словно ударом молнии. Карлики собрались, отстаивая своих вождей, на невысоком округлом холме. Тут Беорн нагнулся, поднял упавшего, пронзенного копьями Торина и вынес его из схватки.

Он вернулся быстро, и ярость его удвоилась, так что никто не мог противостоять ему, а его не брало никакое оружие. Он расшвырял телохранителей Больга, а его самого схватил и раздавил в могучих лапах. Тогда Орки пришли в смятение и стали разбегаться. Но в их врагов вместе с новой надеждой влились новые силы, и они преследовали Орков по пятам и большинство из них истребили. Многих они загнали в Быструю реку; а тех, что убегали на Юг и на запад, — в болота Лесной реки. Там одни из беглецов погибли, а те, кому удалось уйти в лес, были убиты Эльфами или захвачены в бездорожный мрак Чернолеса, чтобы там умереть. В песнях говорится, что в этот день погибло более половины северных Орков-воинов, и в горах на многие годы воцарился мир.

Победа была достигнута еще до ночи; но когда Бильбо вернулся в лагерь, то преследование еще продолжалось, и в долине оставались лишь немногие, кроме тяжело раненых.

— Где Орлы? — спросил он у Гандальфа вечером, когда лежал, закутанный во много теплых одеял.

— Некоторые улетели в погоню, — ответил кудесник, — но большинство вернулось к своим гнездам. Они не хотели оставаться здесь и улетели с рассветом. Даин одарил их вождя золотом, и они поклялись друг другу в вечной дружбе.

— Жаль, То есть, я хотел сказать, что рад был бы повидать их снова — сказал сонно Бильбо. — Но, может быть, повидаюсь по пути домой. Как вы думаете, скоро ли я отправлюсь?

— Как только захотите, — ответил кудесник.

Но прошло еще несколько дней, прежде чем Бильбо выступил в путь. Торина похоронили глубоко под Горой, и Бард положил Сердце-Камень ему на грудь.

— Пусть лежит здесь этот камень, пока стоит Гора! — произнес он. — И пусть он принесет счастье всему его племени, какое будет жить здесь!

На могилу Торина Лесной король возложил Оркрист, Эльфов клинок, отнятый у него, когда он попал в плен. В песнях говорится, что меч светится в темноте, когда враг приближается, и что твердыню Карликов нельзя захватить врасплох. Там поселился Даин, сын Наина; он стал Королем Горы, и со временем вокруг его трона собралось множество Карликов. Но из двенадцати спутников Торина Дубовый Щит уцелело лишь десять: Фили и Кили погибли, грудью защищая его, так как он был старшим братом их матери. Прочие остались с Даином, ибо он был щедрым в дарах.

Теперь, конечно, не было и речи о том, чтобы, разделить сокровища на такие доли, как предполагалось раньше; но об этом не думал больше никто, — ни Балин, ни Двалин, ни Дори, Норн и Ори, ни Оин и Глоин, ни Бифур, Бофур и Бомбур, ни Бильбо. Но все же Барду была отдана четырнадцатая часть всего золота и серебра, в изделиях или слитках; ибо Даин сказал: — Мы чтим волю, высказанную умершим, а Сердце-Камень теперь у него, в вечном владении.

Даже четырнадцатая доля была огромным богатством, больше, чем у многих из смертных королей. Из этого богатства Бард послал много золота Старшине Озерного города и щедро одарил своих друзей и спутников. Лесному королю он подарил изумруды Гириона, которые вернул ему Даин и которые Эльфу особенно понравились.

Хоббиту он сказал: — Это сокровище — столь же ваше, сколь и мое, хотя прежние соглашения недействительны, ибо очень многие участвовали в их завоевании и обороне. Но если даже вы хотите отказаться от всех прав на него, то я желаю, чтобы слова Торина, в которых он потом раскаялся, оказались неверными: он говорил, что вам достанется мало. Я хотел бы вознаградить вас богаче всех прочих.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил Бильбо. — Но в сущности, без этого мне будет легче. Не знаю, как я смогу доставить такое богатство домой, не вызывая войн и убийств по всему пути. И не знаю также, что я буду делать с ним дома. Я уверен, что ему лучше оставаться у вас.

В конце концов, он согласился взять только два небольших ларца — один наполненный серебром, другой — золотом, какие мог бы нести один сильный пони. — Этого мне совершенно достаточно, — сказал он.

Наконец для него настало время проститься с друзьями. — Прощайте, Балин! — сказал он. — И прощайте, Двалин; и вы, Дори, Норн, Ори, Оин, Глоин, Бифур, Бофур и Бомбур! Пусть никогда не поредеют ваши бороды! — И, обратясь к Горе, добавил: — Прощайте, Торин Дубовый Щит! И Фили, и Кили! Да не потускнеет никогда память о вас!

Тогда Карлики низко поклонились ему, но слова остановились у них в горле. — Прощайте, доброго вам пути и доброй удачи на всех путях? — сказал, наконец, Балин. — Если вы когда-нибудь снова посетите нас, когда наши залы снова станут прекрасными, то наш праздник будет поистине великолепным!

— А если вы будете когда-нибудь в наших краях, — ответил Бильбо, — то постучитесь ко мне, не медля! Чай бывает в четыре; но любой из вас будет желанным гостем в любое время.

И он отвернулся в сторону.

Армия Эльфов выступила в путь домой; и если этот путь был печально медленным, то многие все же радовались, ибо теперь северный мир должен был надолго стать более радостным. Дракон был убит, Орки усмирены, и они уже предвкушали, вслед за зимой, веселую весну.

Гандальф и Бильбо ехали с королем Эльфов, а рядом шагал Беорн, снова в облике человека, и громко пел и смеялся всю дорогу. Так они двигались, пока не подошли к пределам Чернолеса, севернее того места, где из него выходит Лесная река. Здесь они остановились, ибо кудесник и Бильбо не хотели вступать в лес, хотя король и приглашал их погостить у него во дворце. Они хотели обойти лес, идя по краю, обогнуть его северный конец и попасть в пустынную местность, лежащую между ним и началом Туманных гор. Этот путь был долгий и невеселый, но теперь, когда Орки были разбиты, он казался им безопаснее, чем страшные тропы в лесной чаще. Кроме того, с ними решил пойти Беорн.

— Прощайте, король! — сказал Гандальф. — Да будет веселым ваш лес, пока мир останется юным! И да будет радостным ваш народ!

— Прощайте, Гандальф! — ответил король. — Пусть всегда вы появляетесь там, где в вас больше всего нуждаются и менее всего ждут! Чем чаще вы будете посещать мой дворец, тем больше я буду радоваться.

— Прошу вас, — заговорил Бильбо, заикаясь от смущения и переступая с ноги на ногу, — прошу вас принять от меня вот это. — И он подал королю ожерелье из серебра и жемчуга, которое Даин подарил ему на прощанье.

— Чем заслужил я такой подарок, Бильбо Баггинс? — спросил король.

— Я — э… думал, знаете ли, — смущенно ответил Хоббит, — что должен… э… как-то отблагодарить вас за… гм… гостеприимство. Видите ли, даже у вора есть свои чувства. Я много раз пил ваше вино и ел ваш хлеб.

— Я приму ваш подарок, о Бильбо Щедрый, — серьезно произнес король. — И я нарекаю вас Другом Эльфов и Благословенным. Пусть ваша тень никогда не уменьшится, — иначе воровать вам станет слишком легко. Прощайте!

И тут Эльфы свернули в сторону леса, а Бильбо начал свой долгий путь домой.

У него еще было множество трудностей и приключений. Дикие Земли — все-таки дикие, и в те дни там было много Других неприятностей, кроме Орков; но теперь у него были и совет, и помощь, — с ним кудесник, и большую часть пути их сопровождал Беорн, — так что он никогда больше не бывал в настоящей опасности. Как бы то ни было, к середине зимы Гандальф и Бильбо, обойдя половину Чернолеса, вернулись к двери Беорна и некоторое время пробыли в его доме. Здесь шел веселый зимний праздник, и гости, приглашенные Беорном, сходились издалека, со всех сторон. Орков в Туманных горах оставалось немного, они были запуганы и прятались по самым глубоким норам, какие только могли найти, а Варги вовсе исчезли, так что Люди шли к Беорну без всякого страха. Позже Беорн стал в этих местах великим вождем и правил обширной страной между горами в лесом; и говорят, что на протяжении многих поколений мужчины в его роду имели способность принимать медвежий облик; некоторые были злыми и свирепыми, но большинство сердцем походило на Беорна, хотя и уступая ему в росте и силе. В их время из Туманных гор были изгнаны последние Орки, и у пределов Диких Стран воцарилось спокойствие.

Была весна, теплая и солнечная, когда Бильбо и Гандальф простились, наконец, с Беорном; и хотя Бильбо стремился домой, он покинул этот дом с сожалением, ибо весной цветы в саду у Беорна были не менее чудесными, чем к концу лета.

Но вот они поднялись по длинной дороге и достигли того самого перевала, где когда-то были захвачены Орками. Они поднялись на вершину перевала ранним утром и, обернувшись, увидели яркое солнце, всходившее над обширной страной. Дальше за нею лежал окутанный голубой дымкой Чернолес, казавшийся темным даже весной. Еще дальше, словно на самом краю света, виднелась Одинокая Гора, и ее высочайшая вершина бледно светилась, покрытая нерастаявшим снегом.

— Итак, после огня — снег, и даже Драконам приходит конец! — произнес Бильбо и повернулся спиной ко всему своему приключению. Кровь Туков в нем давно уже угомонилась, а кровь Баггинсов говорила с каждым днем все громче. — Я бы хотел только сидеть уже в своем кресле, — добавил он.

Глава 19. ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП

Было первое мая, когда они приблизились, наконец, к краю долины Ривенделля, где стояло Последнее (или Первое) Убежище. Снова был вечер, их пони устали, особенно тот, что был навьючен их вещами; и всем им очень хотелось отдохнуть. Спускаясь по крутой тропе, Бильбо услышал пение Эльфов среди деревьев, словно оно и не умолкало с тех пор, как они ушли отсюда; а когда всадники приблизились к поющим, те встретили их веселой и немного насмешливой песенкой, вроде той, какую они слышали здесь в прошлый раз.

Но потом Эльфы вышли им навстречу, ласково приветствовали и проводили через реку в жилище Эльронда. Здесь им была оказана горячая встреча, и много внимательных ушей слушало в этот вечер повесть об их приключениях. Говорил Гандальф, так как Бильбо притих и сонно клевал носом. Большую часть повести он знал, ибо сам в ней участвовал, и кудесник многое рассказал ему на Обратном пути или в доме Беорна; но сейчас он время от времени приоткрывал глаза и прислушивался, когда речь заходила о вещах, ему неизвестных.

Так он узнал о том, куда уходил Гандальф; ибо он подслушал беседу кудесника с Эльрондом. Оказалось, что Гандальф был на Великом Совете белых кудесников, искушенных в мудрости и добром волшебстве; и что они, наконец, изгнали Чернокнижника из его твердыни, в южной части Чернолеса.

— Теперь, — сказал Гандальф, — лес скоро очистится от зла. Север надолго освободился от этой страшной угрозы. Но лучше бы она была совсем изгнана из мира!

— Да, так было бы лучше, — ответил Эльронд, — но боюсь, что это произойдет не в нашу эпоху мира, а лишь спустя много их.

Когда повесть об этом приключении была окончена, наступил черед Других повестей, а потом еще других, — о том, что было давно и что недавно, и чего не было никогда, — пока голова у Бильбо не упала на грудь, и он не захрапел в своем углу.

Проснувшись, он увидел, что лежит в чистой, белой постели, а в открытое окно сияет луна. Внизу, на берегу потока раздавалось звонкое пение многих голосов: Эльфы радовались красоте ночи и пели для Бильбо колыбельную.

— Ну, Веселый Народ, — сказал он, высунувшись в окно, — который час по луне? Ваша колыбельная разбудила бы даже пьяного Орка; но все равно, спасибо!

— А от вашего храпа проснулся бы и каменный дракон; но все равно, спасибо! — ответили они со смехом — Близится рассвет, а вы уснули еще в сумерки. Завтра, может быть, вы исцелитесь от усталости.

— Немного сна под кровлей Эльронда излечивает все болезни, — сказал он, — и я приму этого лекарства, сколько смогу. Доброй ночи еще раз, добрые друзья! — И он уснул снова и спал почти до полудня.

Усталость быстро покинула его в этом доме, и он с утра до вечера много шутил и плясал с Эльфами долины. Но даже эта местность не могла удержать его надолго, и он постоянно думал о своем доме. Поэтому уже через неделю он простился с Эльрондом и, одарив его такими дарами, какие тот согласился принять, выехал вместе с Гандальфом.

Они еще не успели покинуть долину, когда небо впереди, на западе, потемнело, и навстречу им примчался ветер с дождем.

— Вот весело в мае! — сказал Бильбо, пока дождь бил ему в лицо. — Но мы отвернулись от легенд, и наш путь ведет домой. Я думаю, это первый привет оттуда.

— Но путь еще далекий, — заметил Гандальф,

— Зато последний, — отозвался Бильбо.

Они приблизились к реке, отмечавшей крайний предел Диких Стран, и к броду под крутым берегом, о котором вы, может быть, помните. Река вздулась, — и от таяния снегов с приближением лета, и от целодневного дождя; но они переправились, хотя это было нелегко, и с приближением вечера начали последний этап своего пути.

Он был почти таким же, как и в начале, только отряд на этот раз был меньше и молчаливее; и на этот раз не было Троллей. На каждом отрезке пути Бильбо вспоминал речи и события, какие были год назад, — а ему казалось, что прошло уже лет десять, — так что он быстро нашел то место, где пони упал в воду, а они свернули в сторону, навстречу неприятному приключению с Томом, Бертом и Биллом.

Невдалеке от дороги они отыскали зарытое ими золото Троллей, так никем и не тронутое. — Того, что у меня есть, мне хватит до конца жизни, — сказал Бильбо, когда они выкопали его. — Возьмите его лучше вы, Гандальф. Я думаю, вы сможете найти ему применение.

— Конечно, смогу, — ответил кудесник. — Но поделимся пополам! Быть может, оно окажется вам нужнее, чем вы думаете.

Итак, они завязали золото в сумки и навьючили на пони, которым это совсем не понравилось. После этого им пришлось двигаться медленнее, так как теперь они почти все время шли пешком. Но местность была зеленая, и всюду было много травы, по которой Хоббит ступал с удовольствием. Он утирал себе лицо красным шелковым платком, — нет! у него не осталось больше ни одного из своих, этот он занял у Эльронда, — потому что июнь уже привел с собою лето, и дни были снова яркими и жаркими.

Так как всему бывает конец, даже этой повести, то настал и такой день, когда Бильбо увидел места, где родился и вырос, где холмы и деревья были ему знакомы, как свои пять пальцев. Поднявшись на возвышенность, он увидел вдали свой родной Холм. Тогда он остановился и произнес:

— Далеки были мои пути: по полям и под деревьями, по горам и в подземельях, среди цветов и среди снегов. Но благословенны пути, приведшие меня домой, и счастливы глаза, видящие знакомую реку, и холмы, и деревья!

Гандальф пристально взглянул на него. — Дорогой мой Бильбо! — сказал он. — В вас есть что-то новое! Вы уже совсем не тот Хоббит, каким были раньше!

И они перешли мост, и миновали мельницу на реке, и вернулись прямо к двери Бильбо.

— Ой-ой! Что здесь творится? — вскричал он. А там была великая сумятица, и у двери теснилось много всякого народа, — почтенного, и малопочтенного, и многие входили и выходили, и даже не вытирали ног о коврик, как с неудовольствием отметил Бильбо. Если он удивился, то они удивились еще больше. Он прибыл в самый разгар аукциона! На двери висело объявление, написанное большими черными и красными буквами и гласившее, что «22 июня состоится распродажа имущества покойного Бильбо Баггинса из Тупика на Холме в Хоббитоне». Распродажа началась ровно в десять, а теперь было уже за полдень, и большинство вещей было уже продано, — то задаром, то за ломаный грош, как часто случается на аукционах. Родичи Бильбо, Саквилль-Баггинсы, усердно мерили шагами его комнаты, чтобы посмотреть, как разместится там их мебель. Словом, Бильбо был сочтен покойником, и не все обрадовались, когда это предположение оказалось ложным.

Возвращение Бильбо Баггинса наделало много шуму на Холме, и за Холмом, и по ту сторону Воды; это чудо было гораздо больше, чем девятидневным. Всяческие осложнения тянулись годами, и много времени прошло, пока его снова признали, наконец, живым. Особенно трудно было убедить в этом тех, кто сделал на аукционе выгодное приобретение; и в конце концов Бильбо был вынужден, для скорости, скупить обратно множество своих вещей. Многие из его серебряных ложечек исчезли — таинственно и безвозвратно. Лично он подозревал в этом Саквилль-Баггинсов; они же, со своей стороны, никак не соглашались признать вернувшегося Баггинса настоящим и с тех пор вовсе перестали с ним разговаривать. Им очень и очень хотелось поселиться в его славной, уютной норке!

Впрочем, Бильбо вскоре увидел, что потерял нечто большее, чем ложечки, — он потерял свою репутацию! Правда, он навсегда остался другом Эльфов, и его очень уважали Карлики, кудесники и прочий подобный народ; но окружающие уважали его теперь гораздо меньше. Действительно, все окрестные Хоббиты считали его «чудаком», исключение составляли только племянники и племянницы со стороны Туков, да и те не встречали у старших одобрения своей дружбы с ним.

Странно сказать, но ему все это было безразлично. Он был совершенно доволен; и шум чайника на очаге всегда казался ему теперь более музыкальным, чем бывал до дня Нежданного Чаепития. Свой меч он повесил над камином, а кольчугу — на подставке в холле (пока не отдал ее на хранение в Музей). Свое серебро и золото он истратил на подарки, то полезные, то экстравагантные, — чем до некоторой степени объясняется любовь племянников и племянниц к нему. Волшебное же кольцо он хранил в строгой тайне и использовал, главным образом, в случаях, когда к нему приходили неприятные ему посетители.

Он стал сочинять стихи и часто гостил у Эльфов; и хотя многие из соседей покачивали головами, показывали себе на лоб и говорили: «Бедный старый Бильбо», — и лишь немногие верили его рассказам, но он оставался очень счастливым до конца своих дней, — а они были необычайно долгими.

В один осенний вечер, несколько лет спустя, Бильбо сидел в своем кабинете и писал мемуары, — он хотел назвать их «Туда и обратно, путешествие одного Хоббита», — когда у двери раздался звонок. Это были Гандальф и Карлик, и Карликом был Балин.

— Войдите! Войдите! — вскричал Бильбо, и вскоре они сидели в креслах у очага. Если Балин заметил, что жилетка у Хоббита стала обширнее (и украшена настоящими золотыми пуговицами), то Бильбо тоже заметил, что борода у Балина стала на несколько дюймов длиннее, а нарядный пояс сверкает самоцветами.

Разговор пошел, конечно, о пережитых совместно событиях, и Бильбо спросил о новостях из стран вокруг Одинокой Горы. Там, по-видимому, все шло хорошо. Барду удалось восстановить Дол, и к нему собралось множество Людей с Озера, с юга и с запада, и долина теперь распахана и снова стала плодородной, и пустыня наполнилась цветами и птицами — весной, плодами и весельем — осенью. Озерный город тоже восстановлен и процветает еще больше, чем прежде, и по Быстрой реке, вверх и вниз, идет множество всяких товаров; и в этих краях Люди, Эльфы и Карлики живут в дружбе между собою.

Старшина Озерного города кончил плохо. Бард дал ему много золота для помощи Озерным людям; но он был из тех людей, какие легко поддаются Драконовой заразе, так что он присвоил себе большую часть золота, убежал с ним и умер от голода в пустыне, покинутый своими спутниками.

— Новый старшина умнее, — сказал Балин, — и его очень любят и приписывают ему все нынешнее процветание. И уже сочиняются песни о том, что в его время реки потекли золотом.

— Значит, предсказания старых песен все-таки сбылись, — заметил Бильбо.

— Ну, разумеется! — произнес Гандальф. — А почему бы им не исполниться? Не станете же вы сомневаться в старых предсказаниях только потому, что сами участвовали в их осуществлении? И не думаете ли вы, что все ваши приключения, опасности и спасения были делом только вашей удачи, только ради вас самого? Вы превосходная личность, Бильбо Баггинс, и я вас очень люблю; но мир велик, и вы, в конечном счете, занимаете в нем лишь очень скромное место.

— Что ж, это и к лучшему! — ответил, смеясь, Бильбо и пододвинул к нему фарфоровую банку с табаком.

Приложение

В прах тарелки искроши!

Вилки гни! Тупи ножи!

Вот что славный Бильбо Баггинс

Ненавидит от души!

Погаси огонь в печи!

Бей стекло о кирпичи!

Брось объедки на пол в спальне,

Жир ногою растопчи! 

Высыпь в ступку черепки

И пестом их истолки;

Расшвыряй потом их всюду

И изрежь половики! 

Вот что Баггинс ненавидит.

Эй! Посуду береги!

К хребтам, далеким и крутым,

К пещерам, мрачным и пустым,

Рассветный час уводит нас

За древним кладом золотым.

В былые годы под Горой

Сиял огней веселый рой,—

Где ныне лишь и мрак, и тишь,

И воздух затхлый и сырой.

Прилежный Карликов народ

Трудился там из года в год:

Он плавил сталь, гранил хрусталь,

Долбил в скале за ходом ход.

Там в золото искусный труд,

Вправлял алмаз и изумруд,

Из серебра там мастера

Отлили много чаш и блюд.

Вперед, вперед, к вершине той,

К Горе, далекой и крутой!

Мы в путь идем, и мы найдем

Наш клад забытый золотой!

Когда хор Карликов звучал —

Гудел, звенел, подземный зал;

Но тех баллад, их строй и лад,

Ни Эльф, ни смертный не слыхал,

Лес таял грудою углей,

И ветер плакал меж ветвей;

Играл огонь, как дикий конь,

Багровой гривою своей,

Звонили все колокола

В Долине: к Людям смерть пришла,

И с неба пал, свиреп и ал,

Дракон — и Город сжег дотла!

Хоть были топоры остры,

Хоть были Карлики храбры,—

Огонь и дым отрезал им

Пути к спасению Горы!

Туда, где спит глубоким сном

Дракон на ложе золотом,—

В заветный час, в рассветный час

За нашим кладом мы уйдем!

Вы куда это собрались!

Вас какие ждут дела?

Ваши пони расковались,

А река быстра, светла!

О! Тра-ла-ла-лэлли!

Спуститесь в ущелье!

Где и что вы потеряли?

Что несете и куда?

Угли тлеют в поддувале,

На огне кипит вода.

О! Тра-ла-ла-лэлли!

В ущелье веселье!

Лихо бороды свисают,

Пони гривами трясут;

И никто-никто не знает,

Что же все-таки несут

Мистер Баггинс, Балин, Двалин,—

Груши? Яблоки? Едва ли! —

Вниз, в долину!

Ха-ха!

Вы останетесь на ужин

Или план у вас другой?

Вашим пони отдых нужен,

Угасает свет дневной.

Так не лучше ль вам остаться,

Чем тащиться в мрак ночной?

Лучше с нами петь, смеяться,

Попытаться разобраться

В нашей песенке смешной!

Ха-ха!

Колоти, круши, избей!

В кровь лупи их, не жалей!

В город Гоблинов, живей,

Иди, мой мальчик!

Жми, кусай, секи, пинай!

Молоти, хлещи, толкай!

Вниз, под землю загоняй!

Хо-хо, мой мальчик! 

Бей, швыряй, хватай и взгрей!

Вой, рычи, мяукай, блей!

Мрачный ход, подземный ход

В город Гоблинов ведет,—

Так гони же их скорей

Вниз, мой мальчик!

Пятнадцать птичек на пяти смолистых елках прыгают,

Трясут печально хвостиками, жалобно чирикают!

Какие птички странные! Они совсем бескрылые!

О, как же с вами поступить? Скажите, птички милые!

Поджарить вас, испечь ли вас, иль просто вас сварить?

О птички, помогите нам, скажите, как нам быть!

Пылайте, дрова, и мох, и трава!

Пусть жарким огнем все вспыхнет кругом!

Чем пламя сильней, тем нам веселей! —

Я — хей!

Подпаливай их, поджаривай их!

Пусть бороды враз вдруг вспыхнут у вас,

От сморщенной кожи поднимется чад,

И черные кости в золе затрещат,—

В черной золе,

На черной земле,—

И Карликов души отправятся в ад!

Чем пламя сильней, тем нам веселей!

Я — хей!

Как будто легкий ветерок

Колышет вереск, чахлый дрок,

Но там, в тиши лесной глуши,

Не шевельнется ни листок. 

Но вот уж ветер наяву

Примял безжалостно траву,

Стволы качнул, и лес вздохнул,

Роняя желтую листву. 

Все резче ветер, все сильней

Шумел, свистел среди ветвей,

И все, кто мог, не чуя ног,

Спешили спрятаться скорей. 

Сгибались прутья ивняка,

Вздувалась волнами река,

А в небесах, как паруса,

Неслись к востоку облака. 

Над той Горой промчался он,

Где в подземелье спит Дракон,

И черный дым, клубясь над ним,

Пятнает серый небосклон. 

Потом, земной покинув круг

Над нею ветер взвился вдруг

Туда, где синяя звезда

Плывет в толпе своих подруг.

Старый, толстый паук, подлая скотина!

Не страшна мне твоя злая паутина!

Остолоп! Остолоп!

Толстый зад, дурацкий лоб!

Не боюсь я тебя, глупого кретина! 

Толстопузый дурак, зря ты время тратишь!

Толстопузый дурак, ты меня не схватишь!

Остолоп! Остолоп!

Прыгай вниз, брюхатый клоп!

Все равно, на ветке сидя, ты меня не схватишь!

Мы в путь вас послали, и путь ваш далек:

Обратно, обратно помчит вас поток

Из тьмы подземелья на вольный простор.

От древних, суровых, от северных гор,

От чащи лесной, от кустов ивняка,

Все дальше и дальше помчит вас река.

Покиньте лесов непроглядную тень!

Пусть ветер вас гонит и ночью, я в день,

Из мрачной, и дикой, и душной глуши,

Пусть вас провожают, шурша, камыши,

И гибкий, зеленый тростник молодой,

И пряди тумана над темной водой,

А ночью сквозь эту белесую муть

Далекие звезды укажут вам путь,

Когда же рассвет озарит облака,

Изменит свое направленье река.

На юг вы плывите, все дальше на юг;

И вот горизонта расширится круг,

И алое солнце осветит тогда

На пастбищах мирных большие стада,

На низких холмах молодые сады,

Где зреют и рдеют под солнцем плоды,

Где зелен в лощинах нетронутый луг.

Вы к югу плывите, все дальше на юг!

Оттуда пришли вы к нам, издалека,

И вот вас обратно уносит река!

Эй кати, кати, кати

Прямо к люку впереди!

Поднимай! Давай, давай!

Вниз их, вниз их, вниз швыряй!

Король резного камня

В пещерах под Горой,

Король озер подземных

Придет к себе домой! 

Его златой короны

Опять блеснут лучи,

И музыка, как прежде,

В чертогах зазвучит.

И солнце засияет,

И травы расцветут,

И золотые реки,

Блистая, потекут. 

Повсюду будет радость,

Исчезнет мрак сырой,

Когда Король вернется

В пещеры под Горой!

Король вернулся в свой дворец!

Вновь засверкал его венец!

Как страшный сон, исчез Дракон,

Пришел проклятому конец!

Стрела быстра, и меч остер,

И грозен Карликов топор,

И их рука, как сталь, крепка,

И Врат Горы надежен створ.

В былые годы под Горой

Сиял огней веселых рой,

Где ныне лишь и мрак, и тишь,

И воздух затхлый и сырой.

Там в золото искусный труд

Вправлял алмаз и изумруд,

И в сердце гор как птичий хор,

Звучали песни там и тут.

О, гордый Карликов народ!

Пришла пора, настал черед!

Погиб Дракон, свободен трон,

Здесь, у ворот, Король нас ждет!

Скитаний минули года…

Сюда, сородичи, сюда!

Со всех концов под отчий кров,

Чтоб поселиться навсегда!

В подземный родовой дворец

Король вернулся, наконец;

Вновь занял он свой древний трон,

Сияет вновь его венец!

Мертв, убит Дракон ужасный!

Где былая мощь его?

От брони его алмазной

Не осталось ничего!

Этот подвиг кровью куплен;

Ей высокая цена:

Трон утрачен, меч иступлен,

Жизнь угасла не одна…

Но шумят все так же травы,

Так же плещется волна,

И среди стволов дубравы

Эльфов песнь еще слышна:

Сюда! Тра-ла-лэлли!

Вернитесь в ущелье!

Здесь у нас луна сияет

Ярче груды серебра;

Здесь алмазами сверкает

Звезд веселая игра.

Синий вечер на пороге,

Тьма скрывает берега…

Странник, ты устал в дороге,—

Отдохни у очага!

О! Тра-ла-лэлли!

Вернитесь в ущелье!

О! куда же вы так поздно?

Что влечет вас в дальний путь?

Небосвод сияет звездный,

Речка манит отдохнуть.

Груз тяжелый наземь сбросьте,

Пусть печаль уйдет из глаз!

В эту ночь вы — наши гости,

Эльфы рады видеть вас!

О! Тра-ла-лэлли!

Вернитесь в ущелье!

Тра-ла!

Пойте радостно, друзья, время наступает!

Ветерок шумят в деревьях, вереском играет;

Как цветок. Луна раскрылась в звездном отдаленьи,

Зажигает ярко окна Ночь в своем селеньи.

Для веселья и для пляски время наступает,—

Пусть же пляшущие ноги устали не знают!

На траве роса играет, подползают тени;

Хорошо среди друзей в этот час весенней! 

А теперь споем потише, гостя мы восславим,

Сладкий сон ему навеем, а потом оставим.

Спит скиталец, пусть приснится сон ему счастливый…

Баю-бай! Баю-бай! Тссс, ольха и ива!

Не шуми, сосна ветвями; тише ясень с дубом!

Вы его не разбудите веток шумом грубым.

Пусть веселая река стихнет до рассвета,

Пусть задремлет и Луна, облаком одета!

Идут дороги через овраг,

Через леса вьют ленты свои,

Через пещеры, где вечный мрак,

Через мелеющие ручьи,

По зимним, пушистым белым снегам,

По цветам, что теплый июнь несет,

По траве, по холодным, мертвым камням,

Через пустыни и средь болот. 

Над ними хмурятся облака,

Над ними звездный гуляет рой…

Вперед ведут дороги, пока

Путник не повернет домой.

Глаза, что видели меч врага,

И смерть, и мрак подземной тюрьмы,

Увидят опять родные луга,

Реки, поля, и леса, и холмы.