Первый гром и первая любовь

      - Да не к ним я приехала! В хату! - с досадой ответила Наталка.
      - Вот оно что... В хату, значит...
      - Ну и что? - уже с нескрываемой обидой сказала Наталка. - Ну и что? тише повторила она. - Чего глядишь на меня? Чем я стану их кормить? Мне соседи отписали - приезжай, урожай будет хороший, хата заколочена, сестра померла, а детей Радяньска влада* пристроит... Вот я и приехала. В городе на койке жила. Хозяйка - змея! И еще расписалися мы с Павлом. А жить нема где...
      ______________
      * Радяньска влада - Советская власть.
      - Все понятно, - сказала Дина, - а мы уж тут... Обрадовались...
      - Это же каменюка на шею! - Наталка кивнула в сторону хаты.
      - Только ты, пожалуйста, тише! Тише! - испуганно попросила Дина. Мысль ее работала лихорадочно. Что же делать? Что делать?
      Наталка медлила. Наверное, и ей было стыдно, совестно, может быть. Она высморкалась двумя пальцами, обтерла их о юбку и жалобно посмотрела на Дину.
      - Послушай, Наталка, но зачем тебе уходить в город? Все сейчас возвращаются в колхоз, а ты снова в город. Урожай и правда будет хороший. Дадут тебе аванс, будешь работать. А муж твой, он кто?
      - Рабочий на заводе...
      - Комсомолец?
      - Ага...
      - Так он же поймет. И мальчиков полюбит.
      Дина понимала, что едва ли ей удастся уговорить Наталку, но нужно задержать ее тут хотя бы на сутки, чтобы за это время что-то предпринять, подготовить мальчиков! Наталка стояла молча, потом повторила:
      - А чем же я их кормить стану?
      - Этот вопрос мы решим с товарищем Кухарским, он начальник политотдела, и нам поможет. Я думаю - детей обеспечат. Ну послушай, Наталка, ты только представь себе, как станут на селе уважать тебя и твоего мужа, если вы возьмете себе сирот! Да тебе же все условия создадут, помогут во всем решительно...
      Наталка молчала.
      - Знаешь, как заживете? Богато! Ты посмотри, какой урожай зреет на полях, колхоз станет богатым, а колхозники зажиточными...
      - Павло не схоче... - Наталка вздохнула.
      - Твой муж? Павло? Он тебя поймет. У тебя есть его фотография?
      Наталка, смущаясь, полезла за пазуху и достала завернутую в тряпочку справку с завода и маленькую фотографию. На Дину смотрел насупленный, в кепочке, паренек. Дина сказала:
      - Я так и думала! Он хороший! Настоящий комсомолец! Такой парень сирот не бросит! Он хороший!
      - Он и вправду добрый! - просияла Наталка.
      - Вот видишь! Давай вопрос решать по-деловому. Ты сегодня здесь ночуешь. Завтра мы с тобой пойдем в политотдел и все выясним. Если тебе помогут с продуктами, останешься. Чего бояться! Уехать ты и завтра успеешь. А сейчас пойдем в хату, посмотрим, что они там натворили...
      Девочки промыли окна, обмели веником беленые стены, мальчики собрали с земляного пола высохший камыш, подмели и настелили свежий, который наломали у реки. Стол, две лавки и полка для посуды, составлявшие всю меблировку, были вымыты.
      Уборка подходила к концу. Хатенка была так мала, что трудно было представить, как тут размещалась семья. Но Наталка, видимо, здорово намучилась в городе "на койке", потому что, любовно оглядевшись, она сказала:
      - Все ж своя хата...
      - Конечно, - подхватила Дина, - прекрасная хата. Хотя маленькая, а смотри, и печь и лежанка. А садик какой хороший, и огород. Заведешь поросенка.
      - Телочку бы, чтоб свое молочко. Не купленное.
      - Обязательно! На четверых детей дадут тебе и телочку! Вот увидишь! Должны дать!
      - Ты будешь наша мамка? - спросил Санько. Надежда и сомнение звучали в этом вопросе.
      - А как же! Она нам родная! - поспешно заявил Юрко.
      Дина выжидающе смотрела на Наталку. Но та молчала. "Да скажи хоть словечко теплое, - мысленно молила Дина, - скажи..." Но Наталка молчала.
      - Ну, оставайся, Наталка, хозяйничай! А нам пора. Значит, до завтра. Завтра я к тебе приду.
      Они отправились на прополку, но работа в поле уже не ладилась. Дети были возбуждены необычайно. Юрко всем сообщал:
      - А у нас теперь мамка есть, Наталка, она же нам родная...
      - Приехала из города? - удивлялись женщины. - И мужик ее приедет? Здесь будут жить?
      Отойдя подальше, они говорили меж собой тихонько:
      - Куда ей такую ораву? Свои пойдут, а с этими куда деваться? Нет, не возьмет она их! Да никто их не возьмет! Четыре рта, какую им прорву всего надо, да все хлопци...
      - Обуть, одеть... А там в школу, опять же обувки побольше, одежи сколько на себе прирвут...
      - Однако хлопчики в хозяйстве помощь...
      - Э, сватья! Какое нынче у нас хозяйство, все в колхоз отдали. Это прежде, когда жили сами по себе, еще можно было скотину завести, клин какой лишний прикупить. А ноне не то, чтобы с курицы, с петуха яйца стребуют!
      - Кто землю прикупал, а кто ее и не видел вовсе! Чужие полоски потом своим поливали... Нет, не возьмет Наталка хлопцев! Юрко - горлопан, Санько в постелю прудит... Дина, а Дина, поди сюды... Послухай нас.
      Дина оставила детей и подошла к женщинам, выслушала их, откинула налипшие на лоб волосы и сказала:
      - Напрасно это вы говорите! Санько мальчик чистый и ко всему приучен, а Юрко, он сам за своими братиками ухаживает и заботится о них. И вовсе он не горлопан... И вообще... Хватит вам, а то еще дети услышат...
      - А ты, дивчина, нас не учи!
      Омельяниха не терпела возражений.
      - Тебя приставили сопли им утирать, так и утирай. До нас не чипляйся! Сами знаем, как нам говорить, в голос или сподтиха "шоб не услыхали". Ну и нехай слухают...
      Дине очень хотелось ответить тоже резко, но она побоялась: а вдруг женщины начнут Наталку отговаривать, та и без того колеблется. Густо покраснев, Дина тихо сказала:
      - Я вас не учу, а только прошу: потише...
      Ангелина заступилась:
      - Зря ты, бригадирша, на дивчину напустилася. Она не только сопли утирает, она душу свою детям отдает, всех до ладу привела, а ты...
      Дальше Дина не стала слушать. Болтают всякую ерунду.
      Но и возле детей она не могла успокоиться.
      Юрко все хвалился:
      - Мы теперь будем жить в своей хате, у нас хата гарная, зимой теплая, летом прохолодная... И на окошках герани будут, а на грядках у нас во какие кавуны росли, - он растопыривал руки с измазанными в земле пальцами.
      - Не бреши! - сказала Надийка. - Такие кавуны сроду не вырастут.
      - Я брешу? Да чтоб мне скрозь землю провалиться, чтоб у меня язык отсох, если я брешу...
      - У тетки Анны и вправду дуже сильные кавуны росли, - заступилась Ганка.
      - О чуешь? Чуешь?
      - И я себе тетечку найду, - запела Олеся, - гарную, добрую тетечку. Такую, как Дина...
      "Все они об одном, - тоскливо думала Дина, - одно их мучает..."
      В тот день Дина увела ребят с поля раньше обычного.
      Дома достала из печи борщ, нарезала свежего хлеба, и все сразу принялись за еду. Один Юрко медлил.
      - Ты чего не ешь? - спросила Дина.
      Юрко молчал.
      - Ну...
      - Лучше я отнесу Наталке...
      Дина внимательно, с улыбкой посмотрела на Юрко. Будь кто-нибудь другой, она не удивилась бы, но Юрко...
      - Ладно, ешь! Хватит и твоей Наталке. Вон у меня в чугунке осталось, отолью тебе, и отнесешь. Как, ребята?
      Все молчали. Потом Надийка рассудительно заявила:
      - Нехай несет, только чтоб потом не задавался...
      - Ага, нехай не говорит про свою тетечку, - поддержала Олеся, - я тоже хочу тетечку, а у меня немае...
      - Олеся, голубка! - Дина схватила ее головку, прижала к себе.
      Если б Дина могла всех обогреть, всех взять к себе! Вот подойти бы к этой упрямой Наталке и сказать ей: не отдам я тебе Юрка с братиками! Себе их возьму! Сиди одна со своим Павлом в хате, заводи поросят, коров, а детей тебе не дам!
      После обеда Дина налила в маленький горшочек остаток борща, немного помедлила, глядя на хлеб, но отрезала и ломоть хлеба. Все это завернула в чистую тряпку, дала Юрко. Дети следили за каждым ее движением. Ей очень хотелось знать, что они думают, осуждают ее или понимают, зачем она это делает.
      - Только смотри не расплещи. Аккуратно.
      - И скажи - мы не жадные, правда, Дин? - заметила Ленка.
      - Правильно! - обрадовавшись поддержке, отозвалась Дина. - Ведь у Наталки совсем пусто в хате, ничего нет, нужно помочь человеку...
      - А у нас всего полно - борщ, каша...
      - И хлеб...
      - И сахар...
      С гордостью перечисляли они свои богатства.
      ...Юрко вернулся очень быстро, горшочка в его руках не было, а тряпку он скрутил и бросил на стол.
      - Ты что? - испугалась Дина, почуяв неладное.
      - Нэма Наталки...
      - Как это "нэма"?
      - Нэма, и все. Я постановил борщ и хлеб на стол и ушел.
      - Скажи, Юрко, а ты не заметил ее платок, такой с алыми розами, он там? И жакетка?
      - Весится коло двери...
      - Ну, значит, вышла куда-нибудь, может, к соседям... - облегченно вздохнула Дина. Но немного погодя решила сходить к Наталке.
      Вечерело, над селом тянулся дым от горящего кизяка, где-то звякнуло ведро, заскрипел журавль на кринице, со стороны МТС доносилось тарахтенье трактора.
      - Горпынко, иди вечерять! - позвал женский голос, и детский тоненький весело ответил:
      - Иду, мамонько, иду!
      "Как хорошо, - думала Дина, - как покойно и хорошо здесь. Кажется, все беды остались позади!"
      ...Наталка сидела на скамейке во дворе.
      - Добрый вечер! - приветливо сказала Дина. - Юрко прибежал, говорит, нет Наталки...
      - Я до суседей ходила.
      - Ну... и что?
      - Та ничего. А только как хочешь, хлопцев я не возьму.
      - Отговорили, значит?
      Наталка вздохнула.
      - Ты вот агитируешь, думаешь - темнота, несознательность. Это мы слыхали... Тебе что... Перебилась тут голодную пору и домой вернешься. И будешь себе барыней жить, землю не лопатить, за скотиной не ходить, сама чистенькая и гарненькая. И сознательная. А мне тут спину гнуть, да еще на своем горбу пацанов тянуть? Ты что ж думаешь, за дуру меня взяла? Так? Бери свой горшочек и больше хлопцев до меня не посылай!
      Дина взяла пустой горшочек и спросила:
      - Если в городе такая легкая и веселая жизнь, почему же ты сюда вернулась? Нет, Наталка, и в городе все теперь работают. И некуда им выйти, чтоб хотя бы крапивы нарвать для борща. Каждую травинку купить нужно. А на что? Да что тебе рассказывать! Ты жила, видела. Так что не упрекай меня. Если уеду отсюда, так чтобы учиться, а если комсомол скажет мне остаться здесь, - останусь! И не отсиживалась я здесь...
      - Ну знаю, жинки говорили, - уже мягче отвечала Наталка, - да вот сама не возьмешь пацанов - людям навязываешь?
      Дина вздохнула.
      - Беру я... Ганку. Очень мне ее жалко. Я написала своим. Что бы ни ответили, все равно возьму. Не брошу ее. И ты, Наталка, не отказывайся от ребят. Знаешь, как они будут тебя любить и слушать? Ведь они сейчас только о тебе и говорят.
      Дина прикоснулась к ее руке.
      - Ты ведь добрая... Ну представь, отправят их в детский дом, ни одной родной души. Конечно, их там будут кормить и одевать, но радости, радости-то у них не будет! И тебя тоска заест, будешь их вспоминать. И хата эта те мила тебе станет...
      - Да не трави ты мне душу! Отчепись! - в сердцах закричала Наталка.
      Дина пошла к калитке.
      - Стой, куда ты?
      Дина вернулась, и они говорили, и говорили, и плакали обе, и решали, и перерешали. Наконец Наталка призналась, что пуще всего боится своего Павла.
      - Не станет он со мной жить. Кинет и уйдет!
      - Если так, какой же он комсомолец? - возмутилась Дина. - И где его комсомольская сознательность? Если он такой, нечего его и жалеть! Пускай уходит!
      Но Наталка покачала головой, подобный исход ее не устраивал.
      Решили все-таки завтра идти к Кухарскому и поговорить насчет пайка на детей.
      - Ну, я побегу, у меня там ребята одни, - заторопилась Дина.
      - А не надоели они тебе? - с интересом оглядывая Дину, спросила Наталка.
      - Да что ты! Я и подумать боюсь, что придется с ними расставаться. Всех бы взяла, если б можно было...
      Наталка заглянула в ее карие глаза, увеличенные стеклами очков, в самое донышко заглянула и поняла: правду Дина говорит.
      Наталка вошла в хату, остановилась у порога. Задумалась. Зимой, пожалуй, хлопчики поместятся на печи, а летом можно и в хатыне, и в сарае, и на сеновале... Хоть и невелика хата, а закутков вокруг хватает. Жили они тут большой семьей еще с родителями, а потом, когда начался голод, старики умерли. Наталка в город подалась, а сестра ее, Мария, оставалась с детьми, мужа ждала из Херсона. И вот не дождалась...
      Впервые после возвращения в село Наталка села и всплакнула, вспомнила все и всех. Горе будто размягчилось слезами. Особенно жалко было рано умершую сестру, оставившую четырех сирот.
      Не знала Дина, на что вернее всего отзовется Наталкино сердце. Горевала Наталка о старшей сестре. Ради нее, Марии, надо пригреть сирот, думала она.
      Юрко похож на отца: такой же толстогубый, крутолобый, а вот Санько - он же вылитая мать, и глаза у него Мариины, печальные, будто всегда вопрошающие...
      Она вспомнила, как сироты облепили ее, как засияли их лица... Да что она, зверь какой, или у ней душа не болит?
      Наталка уронила голову на стол и зарыдала в голос. Она плакала об ушедших, оплакивала свое одиночество здесь, в родной хате, оплакивала бедную Марию.
      А Дина поздно вечером шепталась с Ганкой.
      - Возьмет она их? - спрашивала девочка.
      - Конечно, - глядя в темноту, как можно уверенней отвечала Дина.
      - Нет, не хочет она их, - проницательно заметила Ганка и потянулась к Дине, - все мовчком, я ж бачу... Дин, а ты бы взяла?
      - Не знаю...
      - Ты б взяла! Ты жалостливая. А я бы того врэдного Юрка ни за что не взяла!
      Дина удивленно повернулась к ней. Они лежали против окошка, и в лунном свете на подушке - золотистые Ганкины волосы. Выражение мрачной решимости никак не вязалось с ее добрым личиком.
      - Ах ты, сердитка какая!
      - Защекотишь, - заливаясь счастливым смехом, прошептала девочка.
      - Ладно! Хватит! Спи! - вздохнула Дина, и Ганка, прижавшись к ней, уснула мгновенно со счастливой улыбкой.
      В ПОЛИТОТДЕЛЕ
      ...В политотделе, видимо, шло совещание, когда Дина, крепко ухватив за руку робеющую Наталку, приоткрыла дверь.
      Дина увидела Кухарского, Грудского, Сидоренко. Все они разом обернулись на скрип двери.
      - Извините, - пробормотала Дина и хотела отступить в коридор, но Кухарский вскочил и приветливо позвал:
      - Заходи, заходи, Дина! Кто там еще с тобой?
      - Мы к вам, товарищ Кухарский, по делу...
      - Говори, если не секрет...
      - Это вот Наталка, - начала Дина, - она вернулась в село из города. В хату своей сестры. Сестра умерла. Осталось четверо ребят. Они у меня в яслях...
      - Так, так, - заинтересовался Сидоренко, - и что же дальше?
      - А дальше что? Ясли закроют, а детей куда? Вот по этому вопросу мы и пришли.
      - Ты не волнуйся, Дина, ты сядь и не спеши, - сказал Кухарский.
      - Значит, ты, Наталка, приехала обратно в колхоз? - спросил Кухарский. - Да не закрывайся, мы тебя не сглазим, хотя дивчина ты дюже гарная...
      - Ее муж, Павло, комсомолец, - сказала Дина, - тоже приедет сюда. Он сейчас еще с завода не уволился.
      - Отлично! Будет работать в МТС. Люди сейчас в колхозе очень нужны. Скоро урожай собирать. Хорошо сделала, что приехала.
      - Мы о другом поговорить пришли, товарищ Кухарский... Как же с детьми, с племянниками Наталки?.. Я так думаю, поскольку они не такие уж сироты... ведь у них есть она, Наталка, их тетя... и они ее любят, так зачем им в детский дом? Они могут жить вместе с Наталкой, в своей хате...
      - Вот ты что задумала. - Кухарский как-то неопределенно хмыкнул.
      Сидоренко нервно закурил. Наталка всхлипнула.
      - Почему вы все молчите? - продолжала Дина. - Разве комсомол не учит нас бороться с трудностями, преодолевать трудности? А на деле...
      - Погоди, Дина, - вмешался Грудский, - дело это серьезное. Мальчики не куклы, сегодня взяла, завтра трудно станет, отдаст... Вот она какая, сама еще маленькая... А ты "тетя". Скажи, Наталка, как ты думаешь?
      Наталка молчала.
      Сидоренко, прищурясь, сказал:
      - Ясно, как она рассуждает. Если б не хотела брать себе ребят, не пришла бы сюда, к нам. Правда, Наталка?
      - Ага, - тихо проговорила та.
      - Значит, согласна? - удивился Кухарский...
      - Ага...
      - Тебе сколько лет? - спросил Сидоренко.
      - Девятнадцать...
      - Справишься с такой ротой?
      - Да они все умеют! - воскликнула Дина. - У них старший, Юрко, он такой шустрый, он за своими братиками, знаете, как глядит? Они хлопчики очень хорошие!
      - Ясно, - сказал Кухарский, - а почему, собственно, ты, Дина, не доверяешь детским домам?
      Дина помедлила и тихо сказала:
      - Дома лучше... Каждому дома лучше...
      Кухарский посмотрел на своих товарищей.
      - А ведь есть педагоги, которые утверждают, что детские дома будут новой формой воспитания граждан социалистического общества... Но вот вам простой аргумент Дины: "дома каждому лучше"... Ну что ж, если ты, Наталка, согласна, бери детей!
      - Да взять-то она их возьмет, только чем их кормить? - спросила Дина.
      Наталка неожиданно громко и бойко подтвердила:
      - Чем буду я их годувать*? - и посмотрела на Кухарского.
      ______________
      * Годувать - кормить.
      - Сделаем так: поставим вопрос на обсуждение правления колхоза, с тем чтобы сиротам постоянно выделяли хлеб. Будем просить отдел народного образования района обеспечить сирот одеждой, обувью и бесплатными горячими завтраками, когда они пойдут в школу, думаю, это будет сделано, - сказал Кухарский.
      - Ой! - выговорила сияющая Наталка. - Так я и отпишу Павлу.
      - Отпиши, отпиши, и пусть скорее приезжает. А завтра приходи в правление колхоза, там тебя назначат на работу. Аванс получишь. Вот так, товарищ Наталка! - сказал Сидоренко и рассмеялся.
      - Что касается остальных сирот, выход один: надо составить список и всех устроить в детские дома, - продолжал Кухарский. - Там детей не обижают. Ты не волнуйся, Дина.
      Она ничего не ответила, но, когда шла домой, думала упорно: есть другой выход! Есть, должен быть! Уж если братиков возьмет Наталка, так неужели одиночек никто не возьмет?
      Дина очень боялась Павла, Наталкиного мужа. "И зачем только люди выходят замуж? - думала она. - Хорошо, если б этого Павла вовсе не было на свете!.. Какой-то он на фотокарточке хмурый, недовольный, может, и сердитый..."
      Она глубоко задумалась и не слышала торопливых шагов за спиной. Женя догнал ее.
      - Думаешь, Наталка серьезно решила? - спросил он.
      - Если б ты знал, сколько я ее уламывала! Ужас сколько!..
      - Но ведь это очень смело, даже подвиг с ее стороны: взять четверых ребят, да еще не заручившись согласием мужа... - сказал Женя.
      - Мужа? - повторила Дина. - Кому он нужен, такой муж?
      Грудский расхохотался.
      - Да ей, твоей Наталке, он нужен! Уж не задумала ли ты их разлучить?
      - Разлучать не собираюсь, а называть подвигом это тоже незачем. Никакого подвига нет! Вот если бы Наталка поселилась в сестриной хате и не приняла бы сирот в их собственный дом, это было бы настоящей подлостью! И не знаю, с каким сердцем, с какой совестью могла бы она там жить!
      - Не знал, что ты умеешь злиться. А ведь умеешь?
      - Еще как! - ответила Дина. - Я знаешь какая злая! Я за своих ребят ух что сделаю!
      Несколько секунд шли молча.
      - Ну ладно, хватит о делах, - сказал Женя, - тебе жалко расставаться только с детьми? Больше ни с кем?
      - Н-нет... почему...
      - А у нас... просто так?
      Дина дернула плечом.
      - Пошутили и разбежались? - допытывался Женя.
      Он вспомнил рассказ Кухарского о неверности жены. Неужели все таковы?
      - Ясли закроют, - медленно заговорила Дина, - мы с Ганкой уедем...
      - С Ганкой?
      - Я беру ее к себе... Написала письмо домой. Мы с Ганкой уже все решили. Ты считаешь, я неправильно делаю? Но ведь ей некуда...
      - Правильно, правильно! - с нескрываемой досадой отвечал Женя. Навстречу им шла группа женщин, и он умолк, дожидаясь пока они пройдут. Потом с горечью продолжал: - Бери к себе хоть всех, не о том идет речь. Я говорю о нас: о тебе и о себе.
      - Я как-то не думала... не знаю...
      Ей не хотелось обижать его, она видела, как он нахмурился, но Дина просто не знала, что она может сказать сейчас. Мысли ее были заняты совсем другим. Как к нему относится? Конечно, хорошо, но, видимо, этого недостаточно. Он ждет каких-то важных, решающих слов... Дина продолжала молчать.
      - Понятно... А я-то... - Он вдруг резко повернул назад.
      ПОРА РАССТАВАНИЙ
      ...Наливались в полях хлеба, на лугах скосили первую траву и по зеленой щетинистой стерне пустили колхозное стадо - несколько тощих коров и дурного бодучего быка.
      В колхозе выдали второй аванс на трудодень. Многодетные семьи стали получать по пол-литра молока с фермы, через день глечик молока выдавали детям, которые жили в яслях.
      Кто-то забрел на бахчу и ахнул! Ни разу не обработанные и не прополотые дыни, арбузы, тыквы дали богатый урожай, какого не бывало и в лучшие времена. Дыньки круглые, оранжевые, похожие на детский мяч, желтели на поле. Решили срочно убирать: ребятишкам лакомство, да и на рынок в Херсон можно отправить.
      Петренко вечером прикатил в ясли с веселым сообщением:
      - Завтра пораньше заеду за вами, отвезу на бахчу, наберете себе дынь, там их полно.
      - Зайди, - пригласила Дина, - куда торопишься?
      - Петренко, Петренко приехал! - Дети моментально облепили машину.
      Петренко прошел в дом, сел на лавку, протянул вперед ногу и сказал:
      - Поехали?
      Это была любимая игра - скакать на ноге Петренко и воображать себя всадником.
      - Ого! Какие вы стали, по тонне каждый, Юрко, слазь, не можу... Ну и откормила же ты их, Динка, все оладушки да пампушечки? Ой, чуть не позабыл, письмо тебе...
      Он протянул Дине конверт, надписанный знакомым каллиграфическим почерком Дина обрадовалась, папино... Но читать сразу не стала и положила письмо под салфетку на "комод".
      Петренко еще немного поиграл с детьми и, выпив по обыкновению кружку компота, кисленького, из недозрелых яблок, ушел.
      Дети побежали провожать его к машине, надеясь, что он разрешит залезть в кабину и немножко покрутить руль.
      Дина вернулась в дом, достала письмо. Ганка оказалась рядом.
      - Сейчас почитаем, - сказала Дина, но тут в дом вбежал и Юрко. Увидев письмо в Дининых руках, а рядом с ней Ганку, Юрко уселся за стол и тоже приготовился слушать.
      - Ну чего ты? - спросила с досадой Ганка.
      - А ничего...
      - Шел бы, гулял...
      - Не хочу...
      Проглядев быстро письмо, Дина "прочла" то, что хотелось услышать Юрко:
      - "Дорогая дочка Дина, мы очень рады, что дела у вас идут хорошо, что старшие ребята - Ганка, Юрко, Санько и другие помогают по-хозяйству, хорошо себя ведут, значит, они будут настоящими большевиками..." Ну, и дальше неинтересно, там про меня, - сказала Дина.
      - Дэ? - спросил Юрко, вглядываясь в листок бумаги.
      - Что?
      - Дэ про мэнэ?
      Она наугад ткнула пальцем.
      - Оцэ?
      - Да, да!
      Юрко выскочил из дома, чтобы похвалиться перед ребятами. Ганке же Дина сказала, что все в порядке: родители не возражают против ее приезда.
      И только поздним вечером, когда все уснули, Дина не торопясь перечитала письмо.
      "Мы рады, Дина, что у тебя добрая душа! - писал папа. - Такие люди никогда не бывают одинокими, у них всегда есть друзья. Если ты нашла себе сестренку, она и нам будет второй дочкой. Примем ее как родную, не беспокойся. С продуктами становится легче, и нам будет хватать на жизнь...". Затем папа просил Дину взять в сельсовете метрику или справку, девочка пойдет в школу, чтобы документы были в порядке. Далее следовали советы, написанные явно под бабушкину диктовку: не забывать о гландах, не студить ноги и вообще беречься...
      Рано утром приехал Петренко. Дина с ребятами залезли быстро в кузов, набитый душистой, немножко влажной от росы травой.
      - Сыро, - испугалась Дина, - подождите, одеяло постелю...
      Петренко усмехнулся, вот не угодил, специально траву утречком накосил, а им сыро...
      Поверх одеяла Дина поставила корзину с едой: горшок каши, глечик с молоком, хлеб... На воздухе, да еще после работы у ребят будет хороший аппетит.
      Машина неслась по прикатанной дождем и колесами полевой дороге. Ласково светило утреннее солнце, ветер шевелил пшеницу. За пшеничным полем, на крутояре, желтела бахча, расползлись на солнцепеке длинные, колючие плети дынь, тыкв, арбузов.
      Машина остановилась, дети с радостными возгласами высыпали на землю и сразу бросились собирать спелые, желтые дыньки.
      - В кучку, в кучку собирайте, - закричала Дина, - и остальное не топтать! Оксана, ты куда? Запуталась и упала. Давай сюда. Садись. Ты будешь кладовщиком. И Олеся тоже. Стерегите, чтоб дыньки не укатились, а вы, ребята, все приносите сюда...
      Первым принес два оранжевых шара Пылыпок. Он улыбался несмелой улыбкой.
      - Молодец! - похвалила Дина, - ты первый...
      - А я вот какую несу, - издали кричал Юрко, уж он-то разыскал самую большую продолговатую дыню.
      Сбор урожая, как охота, захватывает. Дина, подымая плети, всякий раз удивлялась, сколько же на каждой висит желтых плодов.
      Они набрали довольно внушительную груду. В полдень сели завтракать на траве.
      - Руки хоть о траву протрите, - говорила Дина, нарезая аппетитные ломти хлеба и очищая дыни от липких семечек.
      Поели густую манную кашу...
      - А молоко? - спросил Юрко.
      - Да вот не знаю, пожалуй, не будем пить молоко. С дынями, оно знаете, не идет.
      - С... нападет? - осведомился Юрко.
      Дина покачала головой.
      - Какой ты грубый мальчик! Сколько раз я просила не говорить таких слов.
      - Юрко губриян! - сказала Ганка.
      - Не губриян, а грубиян, - поправила Дина, - ладно, он больше не будет. Правда, сладкие дыни?
      - Ой, и солодкие! - Олеся измазала все лицо липким соком.
      Когда все наелись, Юрко сказал:
      - Дин, а Дин, зачитай листа!
      - Но письмо я оставила дома.
      - А ты так зачитай, там, где про меня написано.
      Дина улыбнулась.
      Она рассказала, что получила из дома письмо, что ее папа всем ребятам шлет привет и что он написал так: "Хорошо, что старшие ребята, Ганка, Юрко и Санько помогают малышам..."
      - Ага, - лоснящаяся физиономия Юрко выражала полное удовлетворение.
      - И все неправда, ничего он не помогает! - вдруг сказала Надийка. Вчера землю в рот Пылыпку напихав!
      - Я не пихал, он сам ел...
      - Это что еще за гадости? - возмутилась Дина. - А ты, Пылыпок, чего боишься? Ведь он трус! Все исподтишка.
      Юрко надулся. И когда ехали домой, Юрко продолжал дуться, а Дина старалась не обращать на него внимания.
      Юрко и его братья знали, что останутся в яслях до самого их закрытия, а потом пойдут к себе "до дому". Наталка уже начала работать в колхозе. Юрко, хоть и не знал всех подробностей, но, видимо, догадывался, что Дина уговорила Наталку взять их и старался изо всех сил вести себя хорошо. Однако не всегда это ему удавалось. Юрко почему-то враждовал с Пылыпком, дразнил мальчика и продолжал доказывать Пылыпку, что дед у него не родной, Пылыпок же все, что касалось деда, воспринимал болезненно. Пылыпок был меньше, ему пошел седьмой год.
      - Не смей его дразнить! - говорила Дина обидчику, но Юрко только хмыкал.
      ...А осень продолжала награждать своими дарами измученное, изголодавшееся село. Поспел виноград, начался выборочный его сбор, несколько машин колхоз отправил на рынок в Херсон, выручили прилично. Правление колхоза командировало своих представителей на Полтавщину, где в этом году было сносно с кормами. Там закупили поросят, несколько маток и хряка на форму, а остальных раздали в личные хозяйства колхозникам. А тетка Ангелина неожиданно принесла в ясли беленького с закрученным хвостиком поросенка.
      Дина так и ахнула.
      - Ой, это нам? А что с ним делать? Он, наверное, кусается?
      - Да что ты, Динка, бог с тобой, - отвечала, посмеиваясь, Ангелина, мы его зараз пристроим вот тут, в сарае, в закуток... Ну, ну, горластый!
      Поросенок при виде детей завизжал неистово и, только очутившись в темном сарае, за загородкой, умолк и стал тыкаться во все углы.
      - Матку ищет, бидолаха! - сказала тетка Ангелина.
      Дети стали угощать поросенка травой, червивыми яблоками, но поросенок презрительно отворачивал свой подвижный пятачок от лакомств и требовательно визжал.
      - Может, он не хочет тут спать, а? Возьмем его в хату? - предложила Олеся, но Дина решительно отвергла эту идею.
      - Мы будем его хорошо кормить, и он успокоится, - сказала она.
      - Во, во, горшок ополоснешь, кусочки какие останутся, молочка налей, учила тетка Ангелина, - они, кабанчики, все едят, и лебеду и крапиву...
      Кабанчик орал еще трое суток, а потом взялся за еду и вскоре прижился. Его назвали Беляшом и кормили с утра до ночи, он благодарно хрюкал, но поглядывал своими маленькими глазками довольно сердито.
      Теперь в яслях было много овощей, в хатыне висели косы лука, стояли ящики с помидорами, яблоками, морковью, на полу лежали кабачки и тыквы. Дина не успевала их перерабатывать, и в их уничтожении неоценимую помощь оказывал Беляш.
      Все больше народу возвращалось в село. Сразу брались за дело, чтоб заработать до зимы хоть немного трудодней в колхозе, хлеба себе, соломы и зерна скотине, которую надо завести и без которой немыслима селянская жизнь.
      Люди говорили, что на трудодень придется немало: помимо зерна, дадут всякую городину* и даже про олию** поговаривали. Маслобойку кулацкую уже наладили и стали свозить туда подсолнечник. Значит, будет на зиму и топливо - лузга... В селе налаживалась нормальная жизнь. А у Дины в яслях наступили самые трудные времена: предстояли перемены, расставания.