Первый гром и первая любовь

      - Сами голодающие! Уходи, шляются тут весь день! - крикнула соседка, живущая на первом этаже, лохматая злая женщина в шлепанцах на босу ногу.
      - Паять, кастрюли паять! Кому кастрюли паять! - завел свою песню паяльщик.
      Никто не откликнулся. Покричав, старик ушел.
      Явился точильщик:
      - Точу ножи, ножницы, топоры! Кому точить, точить...
      Черт возьми, ни минуты покоя... Но закрывать окно не хотелось, может прийти шарманщик, а это уже совсем другое дело, шарманщика с попугаем стоит поглядеть и послушать.
      Однако вместо шарманщика явился старьевщик. Уж он-то кричал громче всех:
      - Старые вещи покупаю! Покупаю старые вещи - одеяла, костюмы, кастрюли, столы, стулья, калоши, тряпье, обувь... Старые вещи, старые вещи!
      Он не унимался, этот противный старик с мешком за плечами. Дина с детства ненавидела старьевщиков, ее пугали: "Не скушаешь кашу, отдадим старьевщику, он маленьких девочек забирает..."
      Высунувшись из окна, Дина закричала:
      - Старые вещи покупаю, новые краду, за границу уезжаю, там их продаю!
      Почему "за границу" и почему "продаю", она не знала, но то была самая страшная насмешка и оскорбление для старьевщика.
      - Шоб вы подохлы! - крикнул старик и ушел со двора.
      В половине первого в комнату влетела Нюра, косы развеваются, портфель летит в угол, видно, бежала всю дорогу.
      - Не пустили? Я ж говорила...
      - Ева с Костей были в школе? - спросила Дина.
      - Но они же уезжают! Послушай, - сказала Нюра, видя, что Дина расстроилась, - да плюнь ты на все! Скажи, что тебя родители не пустили. Тебе уроки дать? - спросила Нюра. - Сегодня была география, русский...
      - Не надо...
      Нюра ушла. Дина осталась одна со своими мыслями. И только тут она вспомнила о конверте, который получила в горкоме, там же командировка. Командировка была набрана типографским шрифтом, из нее явствовало, что комсомолка Дина Чепуренко, учащаяся седьмого класса 63-й трудовой школы, командируется горкомом комсомола в распоряжение начальника политотдела Збурьевской МТС.
      Дина заметалась по комнате. Пришла бабушка, довольная, веселая. Улыбаясь, выложила стол свои трофеи - крошечные пакетики с крупой, чаем и две большие картофелины.
      - Какой кулеш сейчас сварю, пальчики оближешь...
      - Выклянчила?
      Уже темнело, когда в комнату вошла мама. Пошатнувшись, она ухватилась за косяк двери и не могла ступить дальше ни шагу.
      Папа бросился к ней.
      Бабушка быстро налила полную тарелку кулеша, и мама, не вымыв руки, начала есть. Остальные молча следили за ней. Ясно, ничего не ела весь день, рассказы о похлебке - чистая выдумка.
      - Ничего, все пройдет, - говорила бабушка, - весной всегда трудно, а вот снимут урожай, станет легче, на базаре все появится опять.
      - Появится, - горько сказала мама, - откуда? Нужно еще посеять, а народу почти не осталось, крестьяне разбежались по городам, на селе тоже страшный голод. У нас сегодня было собрание, многих мобилизовали на село, там сейчас каждая пара рук дорога...
      Дина шевельнулась на кровати. Мама спохватилась, но поздно.
      - Ты что, больна?
      - Здорова! - четко ответила Дина и спустила ноги на коврик. - Только как хотите, а я уеду!
      И все началось сначала: уговоры, просьбы, слезы. Но теперь Дина уже не оборонялась, а наступала, а мама слабела. К полуночи родители вынуждены были сдаться.
      - Кто знает, может, там она хоть будет сыта, - со вздохом сказала мама, - а здесь мы все можем погибнуть от голода... Смотри берегись простуды...
      - И не забывай, что у тебя гланды, - тихо добавила бабушка.
      Папа молча вздыхал.
      ЯКОРЬ ПОДНЯТ
      Рано утром родители, как обычно, ушли на работу. Прощались торопливо. Мама с трудом сдерживала слезы.
      Сборы в дорогу были недолгими. Дина раскрыла славянский шкаф, купленный в Церабкоопе. Там висели папин выходной пиджак, мамина давно вышедшая из моды накидка и еще несколько старых вещей, в том числе Динино зимнее пальто, перелицованное из маминого, с ненавистным воротником, снятым с бабушкиной шубейки, "настоящий скунс", рыжий с заметными пролысинами.
      Укладывать в чемодан было нечего, пара старенького белья, платье на себя... Разве взять "выходное", с васильковой вышивкой.
      Бабушка приготовила Дине пакетик, обвязанный шпагатиком. Хлеб. Брать или оставить? Но, съев несколько ложек вчерашнего кулеша и только растравив себя, Дина поняла, что хлеб возьмет.
      Дворничиха Домна, мужеподобная и злая, натренированным глазом засекла чемодан вместо школьной сумки.
      - Эй, Динко, куды бежишь з чамойданом?
      - На село посылают, тетя Домна.
      - Ой, лишенько, так там же зовсим нэма чого исты...
      - Скоро все изменится к лучшему, тетя Домна.
      Раннее утро, а на улице полуденная жара. Из кондитерской на углу Дерибасовской, которая еще была заперта, умопомрачительно пахло ванильным печеньем.
      На круглой Екатерининской площади с высокого постамента мраморная Екатерина, не щурясь, глядела на ослепительное солнце.
      Площадь вливалась в знаменитый Николаевский, ныне Приморский, бульвар. Он тянулся над портом, отсюда, с высоты, отлично просматривалась вся гавань. Вечерами над освещенными кронами каштанов, платанов и акаций шаркали по гальке толпы гуляющих. Дина остановилась возле задрапированного в темную мантию герцога Ришелье, первого градоначальника Одессы. Скульптура, как и белоснежный, с изумительной колоннадой Воронцовский дворец слева, здание городской думы справа, была знакома и привычна.
      Легкий морской бриз шевелил листья платанов. Впереди каскадом спадала широкая потемкинская лестница, что вела в порт.
      Папа всегда говорил, что приличной девочке нечего делать в порту. Дина с опаской посмотрела на лестницу и вдруг легко и стремительно ринулась вниз по ее широким ступеням.
      Ноги летят как в танце, ветерок в лицо, десять маршей лестницы, да это настоящий полет! Вот и последняя ступенька. Дина оглянулась - перед ней возвышался сплошной каскад ступеней.
      Таинственный порт оказался продолжением города - дома, ларек, дворник метет улицу, дальше склады, рельсы и вдруг совсем рядом грязная, мутная вода, на которой покачиваются клочья размокших газет, щепа, мусор.
      Неужели это море?
      Ничего похожего на блистательное, праздничное море, омывающее чистый пляж Аркадии, Лузановки.
      Здесь, в порту, Дина увидела хмурого трудягу - море, терпеливо несущее на спине корабли, катера, баркасы и, увы, всякую дрянь и мусор.
      Билетная касса была в дощатом сарайчике. Дина купила билет на "Тамань", которая должна была отойти от второго причала, как сообщила ей кассирша в старинном пенсне со шнурком на тонком, аристократическом носу.
      ...У причала пыхтел пароходик с пятнистым, облезлым корпусом, на котором была видна надпись "Тамань". Над полосой черной воды покачивался трап со стертыми планками. Дина замерла. Ни за что она не решится ступить на этот трап! Но что делать? Она остановилась...
      К борту подошла женщина с мешком за спиной, мешок возвышался над ней, как огромный ком над муравьем в иллюстрации к книжке Брема. Ни секунды не мешкая, женщина свободно поднялась по трапу. Ну, Динка, смелей! Будь что будет! И она с разгону взбежала на палубу и очутилась перед вахтенным матросиком в бескозырке с развевающимися ленточками. Дина забилась в самый, как ей представлялось, укромный угол, между лесенкой, ведущей на капитанский мостик, и какой-то трубой. Резкий и пронзительный гудок над самой головой заставил ее вздрогнуть, внизу что-то зачавкало, палуба жутко шевельнулась под ногами, и пароходик, попыхивая и пошлепывая, двинул в открытое море. Ветер посвежел, по голым рукам побежали пупырышки гусиной кожи.
      ...Вскоре на горизонте появилась темная полоска земли. "Тамань" быстро приближалась к гористому берегу.
      Сердито покрикивал вахтенный матрос:
      - Не напирайте, граждане, это вам не одесский Привоз!
      Берег уже рядом, на причале хмурый парень в полосатой тельняшке ловко подхватил брошенный канат и принялся обвязывать его вокруг железной тумбы.
      - Лови второй конец! - крикнули с парохода.
      Пароходик осторожно толкнулся о каменную стенку причала.
      Над портом висела знойная мгла. Камни, чахлые деревья, сам воздух дышали зноем.
      Нужно найти райком. Прохожие указали на двухэтажный серый дом. На дверях табличка: "Херсонский районный комитет Украинской спилки комсомолу".
      Вестибюль был пуст и прохладен, в одной из комнат кто-то двинул стулом, и Дина пошла туда. Худенькая девушка с острым носиком и такими же острыми локотками перебирала на столе бумаги.
      - Все на селе, - привычно сказала она.
      - А как же мне? - Дина протянула командировку.
      - Из области? - почему-то обрадовалась девушка. - Это мы сейчас.
      Высунувшись в окно, она закричала:
      - Петренко, а Петренко, заходь сюда!
      - Я с такими врэдными не вожуся, - отвечал смеющийся юношеский голос.
      - Зараз придет, - улыбнулась девушка и поправила пышные волосы.
      Секунду они разглядывали друг друга, но тут в дверях появился Петренко. Это был мелковатый, невзрачный паренек, весь перепачканный краской и пропахший бензином.
      - Ну, шо тут у вас сталось? - спросил Петренко.
      - Вот товарищ из области приехал, надо отвезти в вашу МТС, - ответила ему девушка.
      - Из области... товарищ... - насмешливо повторил Петренко. Его иронический взгляд как бы говорил: "Да что это за товарищ, просто городская очкастая девчонка, видали мы и не таких".
      Дина нахмурилась.
      - Ладно, поехали! - Он пропустил Дину вперед, а сам замешкался.
      Во дворе стоял "газик". Дина отказалась от места в кабине, очень уж там пахло бензином, да и не хотелось сидеть рядом с насмешливым пареньком. Она с трудом залезла в кузов. Там были навалены ящики, тюки. Дина села у заднего борта, аккуратно поставила рядом свой чемоданчик и приготовилась ехать.
      - Шо, мобилизовали на село? - спросил Петренко, поправляя кепочку с треснувшим козырьком.
      - Да! - с вызовом ответила Дина.
      - Ну, ну, дай бог нашему теляти волка съести...
      Хлопнула дверка, машину рвануло, и она вылетела со двора, свернула на улицу и, быстро миновав город, понеслась по дороге. Дину кидало и подбрасывало во все стороны. Тюки, ящики, чемоданчик плясали, как обезумевшие. Казалось, злодей Петренко задался целью вытряхнуть из кузова все содержимое. Место у заднего борта, так предусмотрительно выбранное Диной, оказалось самым неспокойным, здесь трясло особенно сильно. Вскоре Дина сообразила, что лучше прислониться спиной к кабине, да еще упереться ногами в ящик или тюк. Над головой пылало белесое расплавленное небо, рядом по дороге проплывали в пыльном тумане повозки с медлительными волами, редкие автомобили, сонно брели понурые, костлявые лошади. Далеко вокруг простиралась желтая, высушенная степь. Дина кое-как умостилась, достала хлеб и, повернувшись боком к кабине, стала отщипывать по кусочку. Вдруг сквозь стекло кабины она в зеркальце, что висело перед шофером, встретилась с голодными глазами Петренко. Ей хорошо был знаком этот взгляд... Машина продолжала нестись по степи, оба отвели глаза. Секунду Дина медлила, потом застучала в стекло кабины.
      Петренко резко затормозил.
      - Тебе чего, до ветру? - высунулся он из кабины.
      Дина молча протянула ему кусок хлеба. Петренко отрицательно замотал головой, но рука его против воли взяла хлеб... Петренко сгорал от стыда. Машина по-прежнему неслась как безумная по горячей степи. Скорей бы доставить эту девчонку и чтоб больше никогда не видеть ее сочувственных, жалостливых глаз за кривыми дужками очков!
      ЖЕСТОКОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
      Машинно-тракторная станция расположилась с краю села, длинные бараки мастерских, огороженный деревенским тыном двор, в котором стояли несколько новеньких косилок, два трактора. Рабочие, пожилой человек с изможденным лицом и несколько подростков, видимо, слонялись без дела, потому что сразу подошли к Петренко и начали расспрашивать о городских новостях.
      Дина тихонько вылезла из кузова, разминая затекшие ноги.
      - Тебе куда? - не глядя, спросил ее Петренко.
      - В политотдел...
      - Ну и топай! - он махнул рукой в сторону села.
      Уходя, она слышала, как пожилой спросил:
      - Чья такая?
      - Мамкина, - сердито ответил Петренко.
      Вокруг расстилалось такое же высохшее, как степь, поле, покрытое щетинкой низкорослой пшеницы. Колоски были чахлые, а вместо зернышка Динины пальцы нащупали пустой мешочек, тут и пососать нечего. Дорога оказалась не короткой. Снова зной и мучительная жажда, снова палящее солнце. Зарябило в глазах, по спине, щекоча кожу, потекли струйки пота. У первой беленой мазанки Дина остановилась. Началось село с плетнями, скамеечками и калитками, соломенными, камышовыми крышами. Описание таких украинских сел Дина читала у Леси Украинки, Коцюбинского, Шевченко. Вспомнились с детства знакомые строки:
      Садок вишневый коло хаты,
      Хрущи над вышнями гудуть...
      Но вокруг стояла безмолвная тишина. Закрыты ставни, заколочены двери хат, пустынна и сама улица... Сельскую площадь, тоже безмолвную, пустынную, мягким пуховиком устилала горячая пыль.
      Только из распахнутых окон двухэтажного, сложенного из ракушника дома доносились голоса и стрекот пишущей машинки. Кто-то спрашивал:
      - Начнутся дожди, все пойдет в рост, машины у тебя будут готовы? Вот что скажи!
      И второй голос несколько раздраженно или обиженно отвечал:
      - Та хоча было б шо убирать...
      Над дверью висела вывеска "Сельска рада", пониже на клочке бумаги печатными буквами: "Политотдел".
      Облупленное, прокуренное помещение, видимо, недавно подверглось переустройству, канцелярские столы были сдвинуты, на стене телефон с вертящейся ручкой, повисший на одной кнопке плакат призывал к сплошной коллективизации... Спорящие, мужчина в полувоенном костюме с тонким, бледным лицом, и второй, смелый с близко посаженными глазами, были явно раздражены.
      - Не об машинах, товарищ Кухарский, переживай. Дощу немае, - говорил смуглый, - не буде дощу, не буде и уборки...
      - Простите, мне к кому обратиться? - робея, спросила Дина и протянула свою командировку.
      Кухарский взял бумажку, прочел, лицо его прояснилось.
      - Отлично! Комсомол двинул нам на помощь! Садись, садись, товарищ Чепуренко, - он говорил, чуть шепелявя, - будем знакомы, я начальник политотдела Кухарский, а это, рекомендую - директор МТС товарищ Сидоренко...
      Сидоренко поднялся и, не глядя на Дину, сказал:
      - Так я в город поехал...
      - Давай...
      Сидоренко ушел, а Кухарский задумался, достал из ящика пачку "Цыганочки", извлек тонкими пальцами папиросу, повертел ее, разминая табак.
      - Что ж тебе поручить, Чепуренко? - спросил он. - Помощника по комсомолу мне еще не присылали. Работы много. Главное сейчас - погода, но в этом деле мы с тобой пас, не так ли? Ворожить не умеешь? И я не умею. Беда. Тебя как зовут?
      - Дина...
      - Так вот, товарищ Дина... А лет сколько? Ну, по правде?
      - Шестнадцать... почти...
      - Отлично, - медленно проговорил Кухарский, - отлично, - машинально повторил он. - Братья, сестры есть?
      - Нет. - Дина пожала плечами. Вопрос показался ей странным. Вдруг озарила догадка: неспроста начальник политотдела задал такой вопрос. Он решил послать ее на особо важное и опасное дело, возможно, с риском для жизни! Но что, что именно он ей поручит?
      С нетерпением ожидала Дина услышать главное, для чего приехала сюда.
      - ...детей немного, человек пятнадцать, их нужно откормить... просто откормить, понимаешь? Все уже подготовлено... помещение... оборудование... продукты получили...
      Верно, Кухарский просто рассказывает... хотя непонятно, зачем? Однако Дина не преминула проявить и свою осведомленность.
      - Да, нам говорили в горкоме комсомола, - сказала она, - выделены фонды из неприкосновенных запасов.
      - Верно. Значит, согласна?
      - А с чем согласна?
      - Ну, заведовать яслями...
      - Яслями? Мне?!
      "Так вот какое "важное и ответственное" дело подобрал для меня начальник! - с горечью думала она. - Возиться с малышами, утирать им носы, сажать на горшки! Ничего себе дельце для мобилизованной горкомом комсомола! Да если такое сказать в школе..."
      Почти с ненавистью посмотрела она теперь на Кухарского... Но когда взгляды их скрестились, Дина первая медленно опустила голову. Она чувствовала, что краска заливает ее щеки...
      - Вижу, тебе нужно подумать, - мягко сказал Кухарский. - Ну что ж, я не тороплю, посиди, подумай... Я не настаиваю, но повторяю - это очень нужно...
      Он закурил. Дина вздохнула. Прошло несколько секунд. Дина знала все, что он ей скажет. Для революции не существует мелких дел, все, что нужно революции, народу, очень важно.
      Она, Дина, тоже не вправе отказаться. Не каждому можно доверить слабых детей, продукты, которые должны пойти строго по назначению... И все-таки обида, разочарование не утихали. Конечно, ей придется дать согласие... против своей воли...
      - Вот и отлично! - сказал Кухарский. И хотя Дина не проронила ни слова, он повторил: - Я рад, что ты все поняла...
      Под окнами остановился знакомый "газик", из кабины выскочил Петренко.
      - Товарищ Кухарский, - крикнул он, - Сидоренко велел пытать, куды везть груз для яслей?
      - Ну, конечно, в демченковский дом, - весело отвечал Кухарский, кстати, и заведующую прихвати.
      Петренко взглянул на Дину.
      - Оця очкариха - заведувачка?
      Кухарский, пряча улыбку, напутствовал:
      - Ты помни, товарищ Чепуренко, мы поручаем тебе важнейший участок работы и надеемся, ты оправдаешь доверие...
      Дина поняла: это он для Петренко говорит, и благодарно улыбнулась начальнику.
      - Сидан, пли, - шутовски раскланялся Петренко, распахивая перед Диной дверку кабины.
      Она же, не говоря ни слова, обошла машину и полезла в знакомый кузов. И вдруг закричала:
      - Ой! Я же забыла чемодан.
      - Сейчас, - Кухарский сам подал ей наверх легкий чемоданчик. - Ну, счастливо! Приходи, поможем, не стесняйся!
      Машина неслась по пустынной улице, вздымая клубы пыли. По сторонам затаились молчаливые мазанки, покривились плетни, огораживающие низкие вишенники от дороги. Никто не выбежал поглазеть на проходящую машину: ни ребятишки, ни собаки... Надвигался вечер, на дорогу падали длинные тени тополей и акаций. И, как это всегда бывает в незнакомом месте, сумерки навеяли грусть. Дина вдруг вспомнила дом, мама, наверное, уже вернулась с работы, все собрались за столом.
      Машина дернулась и остановилась. Дина больно ударилась плечом о борт.
      - Вылазь, приехали!
      Петренко с грохотом отбросил борт, прыгнул в кузов и принялся сбрасывать груз.
      Дина подошла к калитке, она отворилась при первом же прикосновении. В глубине сада стоял дом, непохожий на остальные сельские хаты, он был велик, покрыт не соломой, а железом, окрашенным в коричневый цвет. Стены дома были чисто выбелены, голубые ставни прикрывали окошки, массивная дверь с железной бубликом-ручкой - все было крепким, добротным.
      К дому вела заросшая травой дорожка. Дина прошла по ней, несмело повернула ручку, дверь не отворялась, пока Дина не повернула ручку вначале вправо, а потом влево. Что-то лязгнуло, и дверь отворилась. С некоторым трепетом вошла она в просторные сени, на полу похрустывал сухой чабрец, на стенах, обмазанных коровьим навозом, развешаны сбруя, дуги, в углах кучи хламья. Обитая мешковиной дверь вела в совершенно пустую комнату с огромной печью посредине. Одна ставня снаружи была притворена, и сквозь пыльное, затянутое паутиной окно в комнату сочился слабый свет, на крашеном полу отчетливо отпечатались чьи-то большие следы, они почему-то напугали Дину, и она быстро выбежала на улицу к машине.
      Все, что привез Петренко, предназначалось яслям: посуда, мыло, разные вещи, в тюках постели и кипы детской одежды, в ящиках и мешках продукты. Все это Петренко вначале сбросил на землю, а теперь стаскивал в дом.
      - Давай помогай, - сердито бормотал он, подсовывая, однако, Дине тюки полегче, - койки ще подвезут. Ну ладно, хватит, это я сам.
      Дина побежала в сад. Прохлада сразу дохнула в ее разгоряченное лицо, сад был сказочно прекрасен, из густой, затаенной глубины внезапно хлынули алые лучи заходящего солнца, осветив блестящие стволы старых вишен и яблонь, раскидистых абрикосовых деревьев. Листва и трава в саду были свежи и зелены и почти не тронуты желтизной.
      - Как здесь чудесно! - воскликнула Дина.
      Выросшая в тесном городском дворе, с квадратом неба над головой, Дина была очарована тишиной и простором этого сада.
      "Однако где же хозяева, почему пуст и дом и сад? - подумала она. Верно, Петренко все знает, он здешний".
      - Скажи, а кто здесь жил? Чей это дом?
      - Та один... Демченков, - неохотно отвечал Петренко.
      - Где он сейчас? Почему оставил такой прекрасный дом и сад?
      - Ты давай груз считай, - рассердился почему-то Петренко и, уже садясь в машину, добавил: - Поехал куда-то...
      "Странно, - думала Дина, - уехать из такого дома. Зачем?" Впрочем, сейчас многие оставляют дома, вот и она уехала из дому. Мало ли какие дела у человека... Возможно, тот Демченков тоже выполняет свой долг перед революцией... А может, ищет, как другие крестьяне, пропитания в городе...
      Петренко торопливо уехал, Дина осталась одна в пустом доме среди груды ящиков и тюков. Что делать? Чем раньше заняться?
      Дина растерялась. Впервые в своей коротенькой жизни оказалась она в таком положении, когда самой пришлось распоряжаться и решать. Конечно, нужно убрать, здесь столько пыли. Вот мухи в паутине. А где сам паук? Не видно... Кажется, они кусачие.
      В сенях Дина разыскала старый просяной веник, выбежала в сад и распахнула все ставни - дом стал больше. Интересней всего была огромная печь. Наверху темно, душно и сильно пахло пылью. Дина протянула руку и наткнулась на что-то мягкое. Тряпье. Стало почему-то не по себе, и Дина слезла, так до конца не обследовав огромную лежанку.
      Однако нужно браться за дело, прежде всего - уборка.
      А где тут вода? Наверное, есть криница. Обойдя дом, Дина без труда разыскала старый замшелый колодец, заглянула в его таинственную, влажную глубину, на журавле болталась одна веревка. Привязать к ней какое-нибудь ведро из сеней Дина не догадалась и в полной растерянности пошла к дому. По пути она увидела грушевое дерево, его ветви были унизаны маленькими зелеными грушками. Они оказались жесткие и терпкие. Но до чего вкусные!
      ...Мужской голос прорезал тишину:
      - Эй, чи есть тут живая душа? Выходь!
      Дина, рассыпав грушки, побежала к дому. Она увидела горбоносого, похожего на цыгана мужика. Он стоял у подводы, груженной детскими железными коечками.
      - Мне заведувачку, - сказал мужик.
      - Это я, - робко отозвалась Дина.
      - Ты? - Он презрительно скривил тонкие губы. - Вот дамки-козыри, давай таскай!
      Под койками лежали матрацы и тонкие перовые подушки без наволочек. Понурая лошадь мотала длинной шеей и скалила зубы. Дина испугалась.
      - Ну стерьва! - крикнул возница. - Чистой воды Горпына-зараза.
      Когда перетаскивали подушки, он пробормотал:
      - Дождався Демченков пуховиков...
      - Демченков? Это хозяин дома? Который уехал? - с интересом спросила Дина, запыхавшись и прижимая к груди сразу три подушки.
      - Уехал, - передразнил ее мужик, - выслали его. Раскулачили! Какой был хозяин! Стой, стерьва!
      Злоба кипела в нем.
      - Все у него позабирали... Какие были кони! Всех в колгосп согнали, в конюшню. И на замок. Тут и пустили красного петуха. Зайнялось со всех сторон. Што было. Все кони пропали. От эта стерьва, Горпынина кляча, осталась. Коло сельсовета она стояла. Вот теперь и хозяйнуем с ней, да еще с такими клячами.
      - Но кто поджег конюшню?
      - Кто знает, - неохотно ответил он, - засудили Демченкова. Вот такие дамки-козыри получаются. Жинка его убежала из села, а мать родная в этой печи и померла. Так ее раздуло, что ледве* вытащили...
      ______________
      * Ледве - едва.
      - В печи? Вон в той?
      Глаза у Дины округлились, голос задрожал, чем она, видимо, доставила большое удовольствие мужику.
      - А ты... из этих... комсомольцев?
      - Да...
      Нелегко досталось ей это "да". Было ясно, что собеседник отнюдь не пылает симпатией к комсомольцам. Однако, когда телега тронулась, Дина готова была бежать вслед за возницей, так страшно стало ей оставаться тут одной.
      Давно затихли шум колес и ругань мужика, а Дина все стояла посреди двора, не решаясь войти в дом. Так вот куда она попала, в настоящее кулацкое гнездо!
      Вокруг застыла тишина, не прежняя, успокаивающая, а коварная, наполненная предательскими шорохами, готовая мгновенно взорваться. Под мертвенным лунным светом, точно живые, шевелились ветви деревьев, едва слышно шуршала трава. Внезапно над головой с шумом пролетела летучая мышь. Дина почувствовала, как что-то оборвалось в ее груди. Хотела броситься в дом, но мысль о страшной печи, в которой умерла старуха, заставила ее отпрянуть. Прочь, прочь от проклятого места! Она ринулась в темноту, в сад.
      Дина бежала, налетала на деревья, спотыкалась, падала, не чувствуя ушибов и царапин, снова неслась вперед. Ее спина вдруг приобрела странную чувствительность, спиной она ощущала присутствие кого-то враждебного, преследующего ее по пятам. Временами она замирала, прислушивалась, но стук в груди и ушах заглушал все остальные звуки.
      Кончился сад, в лицо дохнуло сыростью, невидимая дорожка неслась вниз, под ногами захлюпало. Дина остановилась, ей почудилось, будто она попала в болото, но тут из-за облаков выглянул лунный серпик, и Дина увидела перед собой спокойную, величественную реку с трепещущей дорожкой лунного света. Берега щетинились темными островерхими камышами, над которыми склонились вербы с изогнутыми стволами. Безмятежным покоем веяло от реки, камышей и луны. Дина вздохнула и в изнеможении опустилась на землю. Ей необходимо было хоть немного отдышаться, прежде чем она совсем уйдет отсюда. Ах, зачем она не послушала папу и поехала сюда?
      Дина прилегла на мягкую прохладную траву, не помнила, как смежились веки.
      Коротка летняя ночь. Вскоре забрезжил рассвет. Дина задрожала от холода и проснулась.
      Медленно растворялась ночь в свете зарождающегося дня. Она отступала в гущу косматых ив, запуталась в осоке, поползла по ямкам, забивалась в овражки, но неумолимый рассвет настигал ее, и ночь растаяла.
      ВСТРЕЧА
      И вдруг чудо: на влажную, остывшую землю хлынул солнечный свет! Он лился широкой струей, побеждая туман, отгоняя холод и страхи. Все ожило! Засверкала чистой водой река, засияли сочной зеленью прибрежные камыши, изогнутые ивы опустили в прозрачную воду свои тонкие и длинные ветви.
      Впервые в жизни увидела Дина рассвет. Вся красота зарождающегося прекрасного дня принадлежала ей...
      - О-го-го! - закричала Дина и поразилась, так сильно зазвучал голос. О-го-го! - снова крикнула она и побежала к реке. Она зачерпывала воду ладонями, плескала себе на шею, лицо, повизгивала от холода. Приникнув ртом к воде, пила и пила, пока не заломило зубы.
      Вдруг она явственно услышала свое имя.
      - Ди-на, Ди-и-и-на, - неслось будто с противоположного берега.
      Ее ищут. Голос мужской. А вдруг вчерашний возчик? Может, он всю ночь ее караулил и вот теперь решил...
      - Ди-на, - снова, уже ближе, услышала она. Да это же шофер, Петренко! Ну конечно, он!
      - Я тут... Тут я! - закричала Дина и побежала на голос.
      Запыхавшись, она чуть не столкнулась с Петренко и каким-то хлопцем, которого не успела разглядеть.
      - Динка, ты живая! - вскричал Петренко. - Где же ты ховалась?
      Дина с трудом переводила дыхание, рот ее был полуоткрыт, но глаза за стеклами кривых очков глядели весело; чистые карие глаза смеялись, точно говоря: "Видишь, жива!"
      - Оця птаха и есть заведувачка! Дэ ты так обшарпалась?
      Еще вчера его раздражали ее чистенький, интеллигентный вид, очки. Потом она по-товарищески поделилась с ним хлебом, и он снова озлился на то, что она видела его слабость. А вот теперь девчонка стала близкой, своей. Почему, он сам не мог понять. Однако где она так ободралась, будто собаки ее таскали? А может, приключилась настоящая беда? Нет, глядит весело...
      Дина не успела ответить Петренко. Посмотрев на второго хлопца, она воскликнула:
      - Товарищ Грудский? Вы?
      Появление представителя горкома комсомола, того самого товарища Грудского, который напутствовал мобилизованных комсомольцев на село, здесь в этот ранний час представилось ей невероятным. Дина даже протерла очки, но Грудский точно стоял перед ней. Тот же полувоенный, защитного цвета костюм, кожаный ремень с пряжкой... Легкий ветерок трепал светлые волосы парня. Серые глаза дружелюбно смотрели на Дину.
      - Да! Это товарищ Грудский, - пояснил Петренко, - его прислали до нас, будет помощником начальника политотдела по комсомолу...
      И тут же со значимостью добавил:
      - Теперь комсомол у нас - сила, и всякие там не станут чипляться!
      Дина молча перевела дух.
      Грудский не мог припомнить, где и когда видел он эту девушку с яркими карими глазами за стеклами очков.
      Дина же погибала от стыда. Возможно ли признаться, что она хочет бежать отсюда? Нет, такое теперь казалось немыслимым! Да и вчерашние страхи как-то потускнели.
      - Ну, я побежала! - вдруг решительно сказала она.
      - Стой! А дэ ты была ночью? - спросил Петренко.
      - Там, - она неопределенно махнула рукой.
      - В хате тебя не было. Я заходил, ты мне не бреши...
      - А я и не собираюсь брехать! - возмутилась Дина. - Это ты мне все наврал. "Демченков уехал куда-то..." Как же... Уехал. Все я узнала. Куркуль он! И про старуху, что умерла там в печи, узнала. Ничего себе, хатку выбрали для детей. Вот я и убежала... к реке... боюсь я туда идти.
      Петренко с Грудским переглянулись.
      - Послухай, скаженная дивчина, - сказал Петренко, - ты ж материально ответственная. Кинула и убегла. А кому отвечать?