Первый гром и первая любовь

      ______________
      * Городина - овощи.
      ** Олия - подсолнечное масло.
      Приезд в село Наталки, изменившей участь Юрко, Санько, Тимки и Грыцька, заставил призадуматься не только Дину, но и ребят.
      - Не идет до мене дедуля, - жаловался Пылыпок.
      Дина и сама все чаще думала, почему дед Степан ни разу не пришел в ясли? Что делать с остальными?..
      Как сейчас не хватало ей Жени! Он не приходит после размолвки, рассердился. С ним можно было бы посоветоваться обо всем. Виновата ли она в их ссоре? Нет, вины за собой Дина не чувствовала. Конечно, Женя нравится ей, но... А может, это не любовь? Не самая настоящая, когда люди перестают рассуждать, забывают о себе, о своих планах и всецело отдаются чувству? Однако имеют ли право они, комсомольцы, на такую любовь? Ведь их долг совсем в другом! Нет, нет, это просто мещанство всецело отдаваться увлечению, и и он не вправе требовать...
      Вот уже неделя, как он не приходит и не ищет встречи с ней. Значит, просто разочаровался. И вовсе не любит. Если бы любил, разве стал бы из-за пустяка... Но это не пустяк. Как много нужно еще обдумать. Но после, после... Сейчас главное - ребята.
      Пылыпок. Не все еще решено и у Наталки. Правление не отказало в помощи, на детей будут давать продукты, но ведь муж Наталки, Павел, еще не приехал. Вдруг он не захочет взять ребят? Что тогда? Значит, все пропало? Главное, поймать его сразу, пока не успели соседи отговорить. Надо первой, самой первой встретить его! Это очень важно. Как бы это сделать? Дежурства, что ли, организовать возле Наталкиной хаты? Как появится Павел, так сразу чтоб дежурный сообщил. Уж тогда Дина его не упустит... А пока надо навестить деда Степана.
      ...Дед Степан долгие годы жил бобылем в старой хатке. Пока он служил в царской армии, жена его ушла в другое село и там сошлась с богатым мельником. Степан остался холостяком. Он отлично справлялся по домашности со всеми делами и, как все бедняки, ходил в наймы к Демченкову.
      Так он и жил, пока не появилась тетя Нюша, смешливая и въедливая вдова-соседка. Она не то чтобы действительно появилась. Тетя Нюша тут жила от самого рождения и мужа своего похоронила еще молодым. Стала она заходить к Степану. Похохочет, порасскажет всякие бабьи сплетни и все приглядывается.
      - Бобыль ты, как есть бобыль, и дух у тебя чижолый!
      А дед Степан возьми да и бухни:
      - Ну и приходь до меня, так не буду бобылем!
      Недолго думая, тетя Нюша и перебралась к нему с периной, петухом, двумя курицами и треснувшим корытом. Имение "молодухи" было не богатое, хатенка же вовсе завалилась.
      Вскоре тетя Нюша со свойственной ей бойкостью и старательностью по-своему обжила запущенную хату, обмазала ее глиной, побелила, палисадник засадила мальвами и подсолнухами.
      Преобразился и дед Степан, рубаха на нем белейшая, картуз новый, с лакированным козырьком, даже морщины будто разгладились на темном, обожженном солнцем лице.
      Когда в селе начался голод, дед Степан перебивался как мог, уходил в город, в дворники нанимался, почти всю зиму в Херсоне прожил. Тетя Нюша за похлебку уборщицей в эмтээсовской столовой работала.
      Вот в эту тяжелую пору и пристал к старикам соседский мальчишка Пылыпок, оставшийся сиротой. И продержали его старики самое тяжелое время, делясь последними крохами.
      Когда в селе открыли ясли, дед Степан отвел Пылыпка туда. Скучали дед Степан и тетя Нюша о мальчике или совсем забыли его, об этом никто не знал, и разговора на эту тему не было.
      И вдруг в старую избенку пришла Дина. Дед Степан только отобедал, на столе стояла глубокая глиняная миска с обглоданной костью. По случаю аванса зарубили петуха. Крошки еще не успела смахнуть со стола тетя Нюша...
      Дед Степан относил Дину к начальству и комсомолу. Он встал и вежливо пригласил ее к столу.
      - Сидай, сидай сюды, дивчино... А ну-ка, хозяйка, собери чего на стол.
      - Да ничего не нужно, я ненадолго. Я к вам по делу... Я насчет Пылыпка, такой он хороший хлопец, послушный, старательный...
      - Захворав? - обеспокоилась тетя Нюша.
      - Нет, здоров. Он даже хорошо поправился, только вот осенью наши ясли закроют... детей по домам... А с ним... не знаю... как... Он ведь вас, дед Степан, считает своим дедом. Он даже из-за вас поссорился с Юрком и плакал. Тот говорит: "Нет у тебя деда", а Пылыпок ему: "Есть у меня родной дед". И кисет он для вас берег. Вообще он вас очень любит и скучает...
      - Ой, бедолаха! - вздохнула тетя Нюша.
      - Так и сказав: "есть родной дед"? - с волнением переспросил дед Степан. Помолчав, он сказал: - Ты вот что послухай, дивчина! Хлопця мы жалеем всем сердцем. И душа за его болит. Но ты погляди на нас. Старые мы. Она только языком бойка, а ночами не спит, грудью мается, кашель ее душит, я битый-перебитый, стреляный-перестреляный, да еще и выработанный, как старая лошадь. Как отвел я хлопчика в ясли ваши, так места себе не находил. Войду в хату, гляну на лавку, тут он спал, и так мене коломитно станет, не знаю, куда деваться... Взяв бы его, взяв бы с дорогой душой, а ну-ка дам дуба, что с им станется? Вот она в чем загвоздка! Вот и порешили мы промеж собой: не тревожить Пылыпка, не зачипать никак, чтоб забыл он нас...
      При этих словах тетя Нюша сморкнулась.
      - Значит, вы хорошие, добрые! А я думала... А если так - берите Пылыпка! Берите! - убежденно сказала Дина. - Сколько ни проживет он с вами, а согреется. Он ведь еще маленький, ему трудно будет с чужими в детском доме, очень ему там будет тяжело. А вы будете жить долго, долго, потому что вы очень нужны Пылыпку!
      Старики переглянулись.
      - Дикуемо тебя, дивчина... - сказал дед Степан, - хай будет по-твоему...
      - Дай тебе бог здоровья! - сказала и тетя Нюша. - Возьмем мы Пылыпка, и будет он нам за унука родного.
      - Вот и хорошо!
      Дина встала.
      - Эх, консомол, консомол! - покачал седой головой дед Степан. - Был бы я помоложе, записался бы к вам. Дюже вы мени до сердца припали, что ты, что тот кацапенок, Женька...
      Дина густо покраснела.
      - Ну шо за кацапенок! Мотается по району, все закутки облазил, машины все перепробовал. А шоб горилки или там за дивчатами, ни-ни...
      Дина улыбнулась, дед Степан на нее поглядел.
      - Ну в эти дела я не мешаюсь.
      ...На следующий день дед Степан принес Пылыпку игрушку - палочку с выструганной лошадиной головой. Пылыпок просиял.
      - Ты мой родной дед? - вдруг спросил он старика.
      - Я, Пылыпок, как есть твой самый родной дед. И будешь ты жить у нас. Бабка Нюша тебя дожидается. Закроют ясли, придешь до нас.
      - Во! Чулы? - торжествовал мальчик. На этот раз возражений не последовало.
      Итак, Пылыпок был устроен. Теперь Дине надо не упустить приезд Павла. В последние дни ребята часто стали бегать "до дому". Наталка весь день на колхозной работе, а они в ее отсутствие натаскают в кадку воды, напасут сухого камыша, случалось, и посуду почистят, научились во время дежурств всей домашней работе. Наталка с благодарностью принимала эти услуги и уже называла их: "мои хлопцы".
      В тот день Юрко сразу после завтрака побежал "до дому", кое-что сделать и поглядеть, не приехал ли Павел.
      Мальчик быстро вернулся. Дина, как взглянула, так сразу и поняла:
      - Приехал?
      - Ага...
      - Ты с ним говорил?
      Юрко отрицательно помотал головой.
      - Сховался и утек.
      - А Наталка?
      - Она на работе...
      - Значит, он там один?
      - Один...
      Дина с лихорадочной поспешностью обтерла мокрые руки о передник, сняла его, зачем-то переставила макитру* со стола на лавку, потом обратно на стол, потом обратно на лавку.
      ______________
      * Макитра - глиняная миска.
      - Пойду. А ты молчи, слышишь, молчи! Я сама.
      Она выбежала за плетень, на улицу, повернула направо, к Наталкиной хате, замедлила шаг, вернулась было, потом снова туда, снова обратно. Так металась она перед домом, не решаясь идти к Павлу. Как бы не испортить... Откажется, тогда что делать? Как ей нужен был сейчас добрый совет! Потоптавшись еще несколько секунд, Дина побежала в политотдел.
      С Женей она столкнулась в дверях.
      - Ой, как хорошо, что ты здесь! - воскликнула Дина в сильнейшем волненье. - Он приехал!
      - Кто? - довольно холодно спросил Грудский.
      - Да Наталкин муж. Один там, в хате, Наталка на работе. Юрко увидел, побежал, сказал мне. Что делать? Там соседи ему такое наговорят. Нужно немедленно... Поговорить с ним...
      Женя молча, внимательно смотрел на нее. Только теперь Дина вспомнила об их размолвке, о том, как они расстались в последний раз.
      - Извини, - тихо сказала она, - но это очень важно...
      - Ну что, мне поговорить с ним?
      - Да, конечно, поговори. А сумеешь? Сердечно... Понимаешь, чтоб пронять его... Ты сначала узнай, какие у него чувства. Какой он человек. Не сразу...
      - Хорошо, постараюсь, - сказал Женя. - Идем?
      - Нет! - испугалась Дина. - Я с тобой не пойду. Я боюсь, - призналась она, - понимаешь, Женя, я страшно боюсь...
      Они вышли на улицу.
      - Ты знаешь, где их хата? - спросила Дина.
      Женя кивнул.
      У яслей они расстались, Женя пошел дальше, а Дина вошла в калитку. Почему она испугалась, почему послала Женю, а не пошла сама? Может, догнать его, вернуть? Нет, не нужно!
      Началось мучительное ожидание, все валилось из рук. Прошло более часа, который был для Дины вечностью. Наконец Грудский пришел.
      - Ну, как?
      Он молча сел на колоду. Лицо у него было хмурое.
      - Дина, это ведь не шуточки, - серьезно начал он. - Парень только женился. Мучились в городе по углам. Здесь своя хата. И довесок, да еще какой... Он говорит: "Да я с Наталкой словом не сумею обмолвиться... И раньше все на людях, в спешке, суете. Только бы здесь отдохнули. И на тебе..." Вот что он сказал, Дина.
      - Эгоист!
      - Ну зачем ты так: всем хочется счастья.
      - Всем, говоришь? А сиротам, бездомным, одиноким, им не хочется счастья? Ты хоть объяснил ему классовую сущность его поступка? Ведь они по вине куркулей... Ты, кажется, даже сочувствуешь ему! Может, и тебе захотелось в тихую хатку? Заткнуть уши. Закрыть глаза. И дела нет до строительства социализма. Так?
      - Ну это ты брось, обвинения твои отвергаю решительно. А насчет этого Павла... Нужно и его понять. Говорил я с ним. И долго. Не нужно торопиться. Он обещал еще подумать. Хотя, конечно... Ну, сама понимаешь. Но парень он неплохой...
      - А если в порядке комсомольской дисциплины?
      - Нет! Только в порядке личной совести! - твердо ответил Грудский.
      И снова они расстались почти неприязненно.
      Прошло несколько дней. Дина не находила себе места, ее мучила неизвестность. Ребята перестали бегать "до дому", выглядели жалко.
      - Ну, чего сидите, как горобци на ветке? Идите, играйте! - говорила Дина.
      Но они как прилипли к поваленному во дворе бревну, и только шаги на улице заставляли их мгновенно, как по команде, поворачивать головы. Но никто к ним не приходил.
      "Все ясно, - думала Дина, - этот противный Павло все повернет по-своему. Если уж и Женя ему сочувствует, то чего ждать? Будут блаженствовать со своей Наталкой в тихой хатке..."
      Стремясь как-то утешить ребят, Дина проявляла к ним особую нежность, ласкала мягкие волосы Санька, подкладывала побольше еды Юрко. Младшие, Тимка и Грыцько, Дина считала их несмышленышами, тоже переживали и как-то особенно заглядывали ей в глаза, терлись, точно котята.
      Остальные дети им сочувствовали.
      Дина видела, как Ленка, забияка и насмешница, присела около ребят, тряхнула своей огненной головкой и сказала:
      - Ну и не ходите до той хаты. Нашо она вам, у нас вон какая хата...
      Пылыпок долго бродил вокруг Юрка и наконец предложил:
      - Бери моего коня, мне дед нового выстругает...
      - Иди ты со своим дедом! - озлился Юрко.
      - Зачем ты его обидел? - вступилась Дина, - ведь он хотел подарок тебе сделать!
      Юрко молчал. Никакие подарки на свете не нужны были ему сейчас, ничто не могло утешить.
      Вечерами Дина подолгу шепталась с Ганкой.
      - Ой, чует мое сердце, не возьмет она их! - по-старушечьи говорила Ганка. - Эта Наталка, она недобрая, она не такая, как ты.
      - Павло вредный, - говорила Дина. - И зачем она только пошла за него?
      - Ни за что не пойду замуж, - уверяла Ганка. - А ты? - спрашивала она, тайно ревнуя Дину к Грудскому.
      - И я тоже! - в сердцах отвечала ей Дина.
      - Мы будем удвох?
      - Да. Спи.
      Ганка крепко обнимала Дину за шею, сопела и блаженствовала. Рядом с чужой бедой еще слаще представлялось Ганке ее случайное счастье.
      Дина казнила себя. Ну, чего она добилась? Ровным счетом ничего, одну Ганку пригрела да Пылыпка устроила. А остальные?
      Утром, перед работой, забежала Ангелина. Дина принесла с реки два ведра воды и поставила их у порога, выжидательно поглядывая на Ангелину.
      - Чула? Наталка с Павлом своим до Херсону подались, - сообщила Ангелина.
      - Уехали? - закричала Дина, - сбежали, значит?
      - Рано утром Петренко увез...
      - Хорош этот Петренко, - с досадой сказала Дина, - пусть бы топали на своих, эгоисты несчастные...
      Дина опустилась на лавку. "Конец, - думала она, - всему конец. Люди, наверное, смеются над ней. Чего старается? Да никто ничего такого от нее и не требует. Сама придумала себе заботу. Ганку она возьмет, а остальное не в ее силах. Скорей бы домой. Не видеть, не знать ничего".
      Она вспомнила Одессу. Как давно не ходила она под тенистыми каштанами, не вдыхала аромат белой акации. Посмотреть бы на море, поваляться на пляже. А главное, попасть наконец в маленькую комнату на третьем этаже, где ее ждут, любят и где ничего не требуют от нее.
      В тот день она пересолила борщ, каша подгорела. Впервые за все время она сидела, опустив руки, и бессмысленно глядела перед собой.
      Дети улеглись, многие уснули уже, а она все сидела, и Ганка, взглядывая порой на ее расстроенное лицо, не решалась ее позвать. Наконец и Ганка уснула.
      Дина медленно поднялась, развязала ленту, темная, пушистая волна отросших за лето волос упала на плечи.
      Внезапно стукнула во дворе калитка, послышались голоса. То время, когда каждый шорох ужасом отзывался в ее душе, давно прошло, теперь Дина ничего не боялась. Уверенно, по-хозяйски пошла она к дверям.
      - Вы спите? - раздался женский, очень знакомый голос. - Полягли уже?
      Дина отворила дверь в сени.
      - Наталка? - удивилась она. - Ты ж уехала!..
      Наталка в нарядной шали с кистями вошла в дом. За ней, бочком, тихо и осторожно, вошел Павел.
      - Добрый вечер, - сказал Павло и снял кепку.
      - Добрый вечер, - настороженно отозвалась Дина.
      Наталка тихонько подошла к четырем койкам, на которых спали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько.
      - Ось воны, - шепнула она, знаком подозвав мужа. Тот подошел. Юрко, лобастый, скуластенький, спал, чуть надув свои толстые губы.
      - Старшенький Юрко, - сказала Наталка, - а это Санько - вылитая мать, сестра моя, Мария...
      Санько спал на боку неспокойно, ворочался во сне. У него было тонкое, подвижное лицо и темные, волнистые, как у девочки, волосы.
      Малыши, Тимка и Грыцько, блаженно почмокивали во сне пухлыми губами.
      Павло еще раз обвел всех взглядом, надел кепочку и сказал:
      - Забираем!
      - Мы за дитями, - пояснила Наталка, - мы из города все им привезли обувку, костюмчики. Павло расчет получил на заводе, так мы уж зараз все и купили. Мы их заберем!
      - Сейчас? - растерянно спросила Дина. Ей стало и радостно и почему-то страшно. - Но ведь они спят! И потом, мы же решили, они останутся... до конца... Но как хотите, берите сейчас. Или, может, утром?
      - Зараз! - отрезал Павло.
      - Будить?
      - Постой, - остановила ее Наталка, - мы, Дино, посоветовалися и порешили, нехай уж будут с нами. Как свои. Павло их запишет на себя. Как своих детей.
      - Родных! - снова отрезал Павло.
      - Усыновляем, значит!
      - Ой, хлопчики очень хорошие. А насчет хлеба так не сомневайтесь. Уже есть решение... - сказала Дина.
      - Мы вранци заберем их, сладко спят, - посмотрела Наталка на мужа. Тот кивнул.
      Когда выходили, она не утерпела и шепнула Дине:
      - Вот он у меня какой. Сам горя хлебнул, так сочувствует.
      ...Утром, прощаясь с ребятами, Дина разревелась. Она плакала не таясь, вопреки всем педагогическим правилам, и вместе с ней плакали уходящие и остающиеся дети. Дина хотела сказать, что все хорошо и нужно радоваться, но не могла вымолвить ни единого словечка.
      Эту картину застал Женя Грудский, который, прослышав от Петренко о решении Наталки и ее мужа взять сирот, прибежал в ясли, чтобы сообщить радостную весть Дине.
      - Вы чего плачете? - удивился он.
      Дина попыталась улыбнуться сквозь слезы.
      - Жалко... мне их жал... ко...
      - Кого тебе жалко?
      - Брати-ков.
      Она вдруг ткнулась мокрым носом в Женино плечо. А он машинально гладил ее волосы, успокаивая, как маленькую.
      По улице уходили шестеро. Павло держал за руки Юрка и Санька, а Наталка вела Тимку и Грыцька. Островерхие тополя приветливо шелестели.
      - Пошли до своей хаты, - сказала рыженькая Ленка. - А ну, кто в гуси-лебеди? Бежим на лужок!
      И вся ватага с невысохшими еще от слез глазами бросилась за ней.
      - Ну а ты что будешь делать? - ласково спросил Женя. - Глупая ты девчонка!
      Дина всхлипнула в последний раз и принялась утирать глаза.
      - Посидим, - сказал Женя. Он сел на бревно и притянул к себе Дину.
      - Знаешь, Дина, я сейчас даже немножко завидую им.
      - Юрко будет прибегать ко мне...
      - Конечно, будет! Ну, выше нос! И не киснуть! Вот так-то лучше. Расставания, Дина, только начинаются...
      - Я не хочу... И с тобой не хочу... расставаться. Мне так не хватало тебя в эти дни, Женя!
      - Динка! Правда?
      - Но ведь ты... тебе нужно здесь остаться?
      - Ерунда, здесь, там. Главное - мы с тобой, как мы с тобой решим, поняла?
      ...Еще жарко припекало полуденное солнце, но все студеней становились вечера, а поутру долго не высыхала роса, и остывшая за ночь земля обжигала ступни, когда Дина выбегала с ведрами к реке. Побурела листва, пожухла трава во дворе, тончайшей паутиной плела осень свои кружева.
      Знакомая беленькая мазанка встретила Дину с Оксаной приветливо распахнутыми ставнями и дверьми. Завидев девочек, Ангелина выбежала навстречу.
      - Ой, гостюшки жданные, милые, - заговорила она, - заходьте до мене, заходьте!
      Оксана очень серьезно и внимательно оглядывала все вокруг. Хата была мала, и окошки маленькие, на беленых стенах вышитые рушники, глиняный пол застелен камышом в углу на лавке горка подушек, стеганое одеяло... Оксана подошла и ладошкой попробовала, одеяло сжалось, а потом расправилось, как живое...
      - Оце гусят держала, так наскубыла пуху, - радостно говорила Ангелина, - а туточки у меня погребец, а тут хатына.
      Хатына тоже сияла чистотой, и в ней было уютно, на полках сложены чисто выстиранные мешки, половики, в больших глиняных макитрах что-то уже было напасено на зиму, пахло укропом, чесноком.
      Вернулись в хату. Ангелина все говорила и говорила, боясь, что Оксана запросится домой и здесь ей не понравится. Девочка залезла на лавку, взяла со стола яблоко и принялась грызть его.
      - Кушай, кушай, доню, - обрадовалась Ангелина, - вот и сливки и грушки... Думала, засохнут, а поспели, да какие солодкие, бери и ты, Динко, ешь...
      Платок сполз с головы Ангелины, гладко зачесанные, без единой сединки волосы, были скручены на затылке. Оживленная Ангелина выглядела совсем молодой и красивой.
      "А вдруг она еще замуж пойдет? - подумала Дина. - Явится в хату чужой злой мужик, станет обижать Оксану, будет тут дымить самосадом, распоряжаться".
      - А вы, тетка Ангелина, замуж пойдете? - спросила Дина.
      - Что ты, Дина! Стара я уже, - невесело усмехнулась Ангелина.
      Дина облегченно вздохнула. "Действительно, - подумала она, - если Ангелина до сих пор оставалась одна, то зачем она, взяв Оксанку, задумает замуж идти?"
      - Ну что, Оксанко, хочешь жить в этой хатке с теткой Ангелиной? спросила Дина девочку.
      - Заживем с тобою удвох?
      Но Оксана уронила огрызок яблока и бросилась к Дине. Уткнулась ей в колени.
      - Не хочу! Не хочу! Не хочу!
      Ангелина горестно всплеснула руками.
      - Не надо, Оксана, успокойся. Пойдем домой... - сказала Дина.
      Когда выходили, Дина шепнула:
      - Ничего, время еще есть. Уговорим ее.
      Но времени оставалось совсем мало. Уже на следующее утро, во время завтрака, когда все дети сидели за столом, в хату прибежал Женя.
      - Дина, - крикнул он с порога, - только что звонили из районо, спрашивали, сколько нам нужно мест в детский дом. Говори скорей, надо срочно передать!
      Дети перестали есть, испуганно глядя то на Дину, то на Грудского.
      - Выйдем, - сказала Дина.
      - Что ты наделал? - губы Дины дрожали. - Ну что ты наделал?
      - Но ведь нужно срочно.
      - Срочно... Срочно передают сводки по уборке урожая. А тут дети, живые дети. Разве можно так? Я бы осторожно поговорила, подготовила...
      - Верно, леший меня возьми!..
      - Ну, что я им сейчас скажу? Пошли в хату!
      В доме было непривычно тихо, дети смотрели настороженно. И только маленькая Олеся продолжала есть кашу.
      Дина села на свое место, поправила передник, отодвинула дощечку с нарезанным хлебом.
      - Вот, ребята, к нам пришел товарищ Грудский. Садись, Женя, сюда. Вы все знаете, что ясли наши открывали только на лето, сейчас лето кончается, и ясли скоро закроют...
      - А мы?
      - Вы все вернетесь к себе домой, вам нужно кому учиться в школе, а кому еще подрасти до школы, - твердо говорила Дина. - Кто куда пойдет, мы с вами сами решим. Сами, понятно?
      Всем очень понравилось это заявление.
      - Мы хочемо в свою хату! - заявила Ленка.
      - Правильно. Ты, Лена, будешь жить в своей хате, а ты, Пылыпок, пойдешь к своему деду Степану.
      - Дед казав, я на конях скакать стану!
      - Вот и хорошо, - Дина вздохнула.
      - А я пиду до тетки Ангелины! - вдруг крикнула Оксана.
      - Умница, Оксанка, тетка Ангелина очень тебя любит. Она хорошая.
      У остальных детей были родители, бабушки, старшие сестры, которых Дина уже знала и которые ждали детей. Из сирот оставались только Ганка и Олеся.
      - А ты, Ганка, пойдешь в детский дом, - вдруг сказала Лена, - потому тетка твоя, злая Семениха, не хочет тебя брать.
      Ганка потупила голову.
      - Какая ты, оказывается, нехорошая девочка! - вступилась Дина. - Зачем ты так говоришь? Ганка поедет со мной. Она будет моей сестренкой.
      Олеся неторопливо сказала:
      - И я не хочу в тот дом. Да, Дина?
      - Да, да, Олесенька. И ты не хочешь... Вот и все! Все мы решили. Ешьте, каша остынет.
      Дина проводила Женю до калитки.
      - В крайнем случае, - шепнула она, - одно место, если не сумею устроить Олесю.
      - Ну как, выяснил насчет сирот? - спросил Кухарский, когда Женя вернулся в политотдел.
      - Только одна путевка, - улыбнулся Грудский, - и то неточно.
      Кухарский слушал очень внимательно.
      - Значит, решила всех вернуть в семьи, - задумчиво сказал он, - хорошая девочка. Добрая. Пожалуй, она права. Никто не заменит семью.
      А Дина тем временем советовалась с Ангелиной. Перебрали все семьи, и выходило, что повсюду своих ребят хватает.
      - Хоч и не люблю я Павлу, - сказала как-то Ангелина, - но знаю, она может взять до себе Олесю, у Павлы один сын.
      - Павла? Она какая-то неспокойная. Злая, - усомнилась Дина.
      - Правда. И с мужем своим, Степаном, лается. Однако взять может, задумчиво говорила Ангелина.
      - Нет!
      Маленькая Олеся была особенно дорога Дине. Ведь девочка была едва жива, когда пришла в ясли... Олеся болела больше других и долго не поправлялась... Зато и перемены, происшедшие с Олесей, были особенно ощутимы, девочка разрумянилась, пополнела, окрепла, а главное, успокоилась. Теперь она уже не вздрагивает и не стонет во сне. Веселая, добрая.
      Подойдет Олеся к Беляшу и уговаривает:
      - Ну Беляшочек, ну гарный, покушай цю кисличку, вона дуже добра...
      Поросенок подымает поросшее щетинкой рыльце и тычется в ее руки. Беляш давно получил свободу и, как собачка, бегал за Диной, охотно возился с детьми, но всегда он отличал Олесю и сразу шел на ее зов. Не только Беляш, хитрая приблудная кошка, которая, несмотря на гонения, прижилась в доме и частенько нахальничала, тоже любила Олесю, терлась и томно мурлыкала, забираясь к ней на колени.
      "Олеся, Олеся, что я буду с тобой делать?" - думала Дина, все чаще с тревогой поглядывая на ничего не подозревающую девочку.
      В один из вечеров в ясли торжественно пришли дед Степан с тетей Нюшей и забрали Пылыпка. Еще одно прощание, еще одна опустевшая коечка.
      Многие дети возвратились уже в семьи, некоторые приходили только на день, а ночевать уходили домой, все просторней и тоскливей становилось в доме.
      Между тем солнечные дни сменились пасмурными, и, хотя на дворе стоял только август, казалось, уже наступила осень. И не верилось, что впереди еще много солнца и тепла.
      Дина подолгу стояла с ведрами у реки. Медленно, лениво текла река, густели заросли камыша у берегов, знакомая ива на противоположном берегу по-прежнему полоскала свои зеленые пряди. На середине реки плясали бойкие водомерки.
      В один из таких дней за спиной Дины раздался Ганкин голосок:
      - Ось тутечки вона, Дин, а Дина!
      Дина обернулась.
      Незнакомая женщина в темном платке и городском платье держала за руку девочку лет восьми, двое малышей, видимо, девочка и мальчик, на которых было намотано какое-то тряпье, стояли за спиной женщины.
      Что-то знакомое почудилось Дине в темных глазах женщины.
      - Ну, Дина, принимай пополнение, - сказала та.
      - Анна Родионовна? А я вас не узнала! - воскликнула Дина. - Но как же... - Она хотела сказать, что ясли закрывают и куда она денет этих детей, но, взглянув на старшую девочку, которая боязливо ухватилась за руку Анны Родионовны, Дина сказала:
      - Вот и хорошо! Здравствуйте, ребятки. Меня зовут, Дина, а вас?
      - Марийка...
      - Соня...
      - Тарас...
      Мальчик был совсем мал, лет четырех-пяти...
      Все пошли в дом. У Дины в печи стоял чугун горячей воды, собиралась простирнуть кое-что, теперь вода пригодится для купания детей... Но раньше нужно их накормить. Усадив детей за стол и наливая им теплый борщ, Дина с опаской поглядывала на лохмотья, в которые они были закутаны.
      - Все чистое, - угадав ее тревогу, сказала Анна Родионовна, - я их там перекупала и все выстирала, так что не бойся... Эти ребята будут жить здесь. Марийка присмотрит за ними, правда, Марийка?
      - Ага, - с аппетитом хлебая борщ и откусывая большие куски хлеба, сказала девочка.
      - А Соня и Тарас, они брат и сестра, будут вести себя хорошо и будут слушаться Марийку, она теперь им старшая сестра, поняли?
      Те согласно кивнули.
      Анна Родионовна сняла платок и сразу помолодела.
      - Я налью вам, Анна Родионовна, борща? - предложила Дина. - Вы как ехали, машиной?
      - Налей черпушечку... Да нет, мы с "Красного маяка" пеши... Тут недалеко...
      - Я знаю, знаю...
      Поели. Дина пошла провожать Анну Родионовну.
      - Ты вот что, Дина! Отвезем их вместе со своими в город, в детский дом. Не бойся, там им будет хорошо. Эти дети - сироты. Они жили в ужасных условиях. Соня и Тарас одни в полуразвалившейся хате, их кормили люди, но больше побирались, а у Марийки умерла бабушка, вот при мне. Я их и забрала. Дина! В том доме, где я работала, сейчас там моя подруга заведует - Мария Тимофеевна, женщина замечательная и очень добрая... У тебя своих сколько? спросила Анна Родионовна.
      - Да у меня одна Олеся осталась, - сказала Дина.
      - А остальные? Ты же говорила, что у тебя восемь сирот, - удивилась Анна Родионовна.
      - Было восемь, четверых братиков взяла Наталка, тетка их, что приехала из города, Пылыпка - дед Степан, Ганка со мной поедет в город. Оксану берет тетка Ангелина, осталась Олеся...
      Анна Родионовна с улыбкой покачала головой.
      - Ну и Дина! А ты уверена, что детям будет хорошо у этих людей?
      - Конечно, уверена, Анна Родионовна!
      - Ну ладно, мы тут присмотрим. Большие дела, девочка, задумали мы в деревне. Родильный дом построим, ясли будут круглогодичные, еще фельдшерский пункт... Добьемся в городе ассигнований. Ведь теперь деревня не то, что раньше, теперь она колхозная, и люди должны почувствовать это!
      ...Новенькие быстро прижились в яслях. Тарас играл с Олесей, она показала ему, как нужно почесывать за ухом Беляша и как бегать с ним наперегонки. Соня оказалась хорошей помощницей Ганке, а Марийка грустила, бабушку вспоминала. Дина старалась занять ее разными домашними делами.
      Каждый день в яслях бывали гости: то ребята, то их родители заходили проведать Дину. Однажды пришли Наталка с Павлом и ребятами.
      - Ой, хлопчики, какие вы стали большие! - Дина всех перецеловала.
      - И волосы у вас отросли. Скубиться больше не будете? - повернув сияющее лицо к "родителям", спросила она.
      - Теперь до самой Красной Армии, - отвечал за них Павло.
      Он тоже изменился, вместо городского пиджачка надел льняную косоворотку, подпоясанную ремешком. Павло загорел и, казалось, раздался в плечах. Наталка, в украинской одежде, широкой в сборку юбке и вышитой сорочке, с высоко подобранными и закрученными волосами, - настоящая молодица с картинки. В маленьких ушках покачивались серебряные сережки, с розовых губ не сходила довольная усмешка.
      - Какая ты красивая! - сказала Дина. - Ой, что же мы стоим? Идемте в дом.
      - А де Беляш? - спросил Юрко.
      - Наверное, в огороде, Олеся теперь верхом на нем ездит, - рассмеялась Дина.
      - Пошли, они там, - Ганка помчалась в огород, и вся ватага ринулась за ней.