Пожалуй, самыми интересными и ценными для читательской аудитории выступлениями стали доклады и сообщения людей, близко знавших В. В. Кожинова, работавших с ним, учившихся у него. С. А. Небольсин (ИМЛИ РАН, Москва) в своих эмоциональных выступлениях-воспоминаниях, а затем в докладах "В. В. Кожинов и А. С. Пушкин", "Русистика как средство к жизни и как смысл жизни" поведал свои впечатления о Кожинове-друге, Кожинове-исследователе, Кожинове-наставнике, Кожинове-эпохе в литературоведении, публицистике, истории, Кожинове-человеке "пушкинского" типа. Кожиновские идеи отразились и в работах С. А. Небольсина "Карнавал или хоровод?" (2004), "Жилин и Костылин на Второй мировой войне" (2005). За эти годы и сам Сергей Андреевич стал символом и оберегом конференции, собирателем ее традиций.
Особенно важными и ценными для слушателей стали воспоминания вдовы В. В. Кожинова Е. В. Ермиловой, которая, по ее словам, обозначила "несколько слоев, интересов, путей, которые проходил и которые формировал Вадим Валерианович". А интересы эти - легендарная "Теория литературы" и группа, ее создававшая, а также издание трудов Михаила Бахтина, чему страстно способствовал Кожинов. На одну из конференций Елена Владимировна привезла фильм о муже, который теперь бережно хранится в архиве Армавирского университета. В связи с этим даже возникла идея создания небольшого музея.
Поделились своими воспоминаниями и профессор В. В. Фёдоров (Донецк), в прошлом аспирант В. В. Кожинова, и профессор В. П. Попов (КубГУ, Краснодар). При этом последний предоставил для публикации ценнейший материал: свою переписку с Вадимом Валериановичем. Это письма Учителя и Друга, способные стать ориентиром ещё не для одного учёного. Свою верность этим ориентирам Владислав Павлович продемонстрировал в работах, посвященных русскому пониманию самодержавия в свете идей Кожинова (2005), а также в материалах о Лермонтове, Достоевском, Селезневе (2004), о славянофилах и С. Т. Аксакове (2003).
Ещё один ученик-аспирант В. В. Кожинова, доцент О. Г. Панаэтов (КубГУ, Краснодар), рассказал о двух удивительных дарованиях исследователя: даре учительства, когда учитель "не тот, кто "обучает", "но тот, кто передаёт всего себя по капле своим ученикам", и даре ученичества, когда ученик становится сподвижником и последователем.
Критик С. С. Куняев ("Наш современник", Москва) поставил проблему "Кожинов - историк" (2003). Личными воспоминаниями о встречах с мыслителем поделились известные писатели Л. И. Бородин ("Москва", Москва), В. И. Лихоносов ("Родная Кубань", Краснодар), В. В. Личутин (Союз писателей России, Москва), а также руководитель пресс-службы Союза писателей России, ныне покойный А. Б. Дорин (Союз писателей России, Москва). О личных встречах с Вадимом Валериановичем и его публикациях в журнале "Москва" поведал А. А. Парпара ("Историческая газета", Москва). Вдова поэта В. Соколова М. Е. Роговская рассказала о взаимоотношениях мужа и Кожинова, которые можно было бы охарактеризовать словами Льва Толстого, обращенными к Фету: "Оттого-то мы и любим друг друга, что одинаково думаем умом сердца…" Две святые любви окрыляли и объединяли их души: любовь к поэзии и любовь к России". Эти воспоминания содержат факты, которые не найти больше нигде, и
17*
интересны они не только как эпизоды биографии В. В. Кожинова, но и как штрихи к целой эпохе, к созданию которой он имел отношение.
Для публикации в сборниках материалов конференции прислали свои работы люди, знавшие мыслителя (сам он предпочитал называть себя "литератором"), встречавшиеся с ним на литературных и журналистских перекрёстках. В. Г. Бондаренко ("День литературы", Москва) рассказал о кожи-новском даре находить талантливую молодёжь и помогать ей пробиваться в жизни и констатировал, что "его взгляд на Россию, его видение проблем России, его анализ русского пути" есть "надёжный фундамент для будущего", о его творческой и человеческой "неуемности". С. Н. Семанов (Москва) вспомнил об "авантюрно-творческом даровании" В. В. Кожинова в "сфере быта" и, главное, о его деятельности в "русской антимасонской ложе" - Советско-болгарском клубе творческой молодёжи, под крылом которого собрались молодые патриотически настроенные силы. О В. В. Кожи-нове и вдове М. М. Пришвина Валерии Дмитриевне вспомнила Л. А. Рязанова, директор музея М. Пришвина (с. Дунино). Абхазский писатель и ученый, друг Вадима Валериановича Мушни Ласуриа написал проникновенное "Слово о друге", констатировав: "Он был одним из образованнейших людей своего времени. В его статьях, монографиях, трудах, составляющих многие тома, нигде нет скучных академических фраз, он писал всегда живо, захватывающе. Если многие литературоведческие труды, монографии разных ученых после развала СССР канули в небытие, то слово В. Кожинова будет жить в сердцах многих поколений ученых и историков, а также всех тех, кто интересуется русской литературой и историей России". В подтверждение этому на одной из конференций прозвучал блестящий доклад В. А. Бигуа "Кожинов и Абхазия" (2005). Воспоминаниями очевидца о работе Вадима Валериановича в "Нашем современнике" поделился заместитель главного редактора журнала А. И. Казинцев (2007).
Не всем посчастливилось лично учиться у В. В. Кожинова, но многие делают это, осмысливая его наследие, глядя на мир в целом и литературу, в частности, сквозь призму "кожиновского" видения и понимания действительности. Эта группа исследователей особенно многочисленно представлена на армавирских конференциях.
Профессор В. А. Юдин (Тверь) определил место исторической публицистики В. В. Кожинова в контексте современных оценок прошлого и настоящего России, выстроив "звенья исторической памяти" и подняв "национальный вопрос" (2002, 2003, 2007). Профессор Л. П. Егорова (Ставрополь), бывшая, по её словам, "заинтересованным очевидцем вступления в науку" В. В. Кожинова, рассказала о создании в 1962 году группой молодых учёных академической "Теории литературы" и проанализировала входящую в неё статью о сюжете, принадлежащую перу Вадима Валерианови-ча. Оказывается, небольшая статья не только давала принципиально новое определение сюжета, но и сыграла немаловажную роль в личной научной судьбе исследовательницы. Предоставил материал для публикации профессор Н. Р. Скалон (Тюмень). В нем исследователь высказывает ряд суждений, касающихся статьи В. В. Кожинова "Проблема автора и путь писателя (на материале двух повестей Юрия Трифонова)", и оценивает вклад литературоведа в "реабилитацию" понятия "автор" в противовес бартов-ской концепции "смерти автора" (2002).
Критик журнала "Москва" К. А. Кокшенева проанализировала проблемы национального сознания и всечеловечности в работе В. В. Кожинова "И назовет меня всяк сущий в ней язык… " (2003) и сделала доклад на тему "Левое искусство" в оценке мыслителя" (2004).
Волгоградская исследовательница М. Д. Головятинская предоставила несколько материалов, посвященных размышлениям Вадима Валерианови-ча над вопросами, касающимися отечественного западничества (2004,
2005, 2006, 2007).
Профессор Г. М. Соловьев (Краснодар) поведал о "пастырской" роли В. В. Кожинова в формировании идеологии литературно-публицистического журнала "Кубань", редакция которого встала на патриотические позиции и стала последовательно воплощать идеи исследователя. Кроме того, предметом размышлений профессора стали метаметафора в творчестве В. В. Кожинова, уроки нравственности мыслителя и его газетно-журнальные
публикации, посвященные "развенчанию псевдоисторических мифов о так называемой "духовной пришибленности России".
Один из самых ярких участников конференции А. В. Татаринов (Краснодар) обратился к ранней кожиновской теоретической работе "Сюжет, фабула, композиция" и на примере ее анализа доказал, что "даже теоретическое построение филолога оказывается в русле антропологии и свидетельствует о гуманитарном символизме любой научной деятельности". Помимо этого пытливая мысль ученого коснулась последних поэм Ю. П. Кузнецова, ставших "кульминацией многолетнего пребывания поэта в пространстве интеллектуального и духовного риска", анализа двух образцов современной христианской философии - В. В. Кожинова и С. С. Аверинцева (2007).
Философские проблемы получили отдельное специальное осмысление в докладах "Личность и народность в метафизике И. В. Киреевского" (Н. П. Ильин, Санкт-Петербург, 2004) и "Самобытность (автономность) сознания: концептуальные схемы в контексте философских идей В. Кожинова" (А. Д. Похилько, Армавир, 2005).
Нашли свое в кожиновском наследии и журналисты. Доцент Е. Ю. Третьякова (Краснодар), опираясь на идеи и суждения Вадима Валерианови-ча, проанализировала перспективы развития культуры при двух различных моделях СМИ, моделях общения - "западной" и "русской", отметив, что благодаря своей публицистике Кожинов - "один из лучших, наиболее желательных собеседников для учащейся молодежи, незаменимый помощник вузовского филологического, педагогического, журналистского образования". В следующем материале она проанализировала вопрос об утрате культурного пространства (2003). Созвучен этим выступлениям доклад доцента КубГУ М. А. Шахбазян (Краснодар), которая рассматривает проповедь как пражурналистское явление и следует при ее анализе по пути, намеченному в свое время В. В. Кожиновым (2002).
В особую группу хотелось бы выделить работы кафедры литературы АГПУ, которая не только с потрясающим размахом и глубиной умеет организовывать конференции, но и выступает на них с не менее глубокими и серьезными научными исследованиями.
Некоторые работы представляют собой опыт осмысления непосредственно наследия В. В. Кожинова и определения его места в русской жизни. Заведующий кафедрой литературы АГПУ, профессор Ю. М. Павлов, проанализировал отношение В. В. Кожинова к русско-еврейскому вопросу и попытался развеять "миф об антисемитизме мыслителя", высказав при этом и свое собственное видение вышеупомянутого вопроса. Это, пожалуй, единственный материал самой первой конференции, где не только оценивается и осваивается огромный вклад исследователя и мыслителя в русскую культуру, но и высказывается обоснованное несогласие с В. В. Кожиновым по некоторым проблемам ("русифицирование" и "облагораживание" личности В. И. Ульянова и др.). Русско-еврейский вопрос лейтмотивом проходит и через материал Юрия Михайловича "В. Розанов - В. Кожинов: штрихи к двойному портрету" (2003). Смелыми, глубокими и оригинальными наблюдениями наполнены его статьи o книгах Станислава Куняева (2005) и Сергея Есина (2006). Не случайно эти и другие работы Ю. М. Павлова отмечены в 2006 году Кожиновской премией "Нашего современника".
Доцент А. А. Безруков представил на суд слушателей опыт прочтения книги В. В. Кожинова о Тютчеве, результатом которого явилась мысль о том, что сам исследователь, как и исследуемый им поэт, заслужил право "много брать на себя" и "судить до крайности пристрастно", так как, "став фактом русской мысли, он уже при жизни становится фактором ее развития, срединным русским литературоведом и мыслителем". Позже предметом анализа Андрея Александровича стали не менее крупные и серьезные вопросы: Кожинов-теоретик, Кожинов и русская классика (2003, 2004, 2005), современное православное литературоведение (2006), творчество И. Киреевского (2007).
Доцент А. К. Костенко для каждой конференции находит новые интересные штрихи в наследии В. В. Кожинова: "В. Кожинов о поэзии Юрия Кузнецова" (2003), "Проблема "литература и НТР" в статье В. В. Кожино-ва "Авторитет истории" (2004), "В. Кожинов о термине "критический реализм" (2005), "О религиозных основах современной поэзии" (2006),
"Связь литературы и истории в работах В. В. Кожинова" (2007). Пристально изучила некоторые литературоведческие и исторические статьи мыслителя Н. Г. Золотухина, взглянув, сообразуясь с их идеями, на творчество С. Т. Аксакова, А. К. Толстого и некоторые события русской истории (2004, 2006, 2007). Н. И. Крижановский, опираясь на работы Вадима Ва-лериановича, рассмотрел некоторые особенности литературных воззрений политика и публициста М. О. Меньшикова, незаслуженно мало изученного деятеля начала XX века (2005, 2006, 2007).
В нынешние времена проводить конференции такого масштаба, а главное, с такой проблематикой - это своего рода нравственный подвиг. Еще на первой конференции было высказано предложение-предположение сделать конференцию памяти В. В. Кожинова ежегодной. Предложение потому, что дело хорошее и нужное, а предположение - поскольку такие форумы требуют чрезвычайных различного рода затрат - и моральных, и материальных. Но, как показало время, дерево пустило очень глубокие и мощные корни: дело выстояло и продолжается уже в течение пяти лет благодаря самоотверженной поддержке ректора университета, главного члена кафедры литературы профессора В. Т. Сосновского, благодаря помощи московских, и не только, единомышленников. С каждым годом расширяется география конференции, увеличиваются научные наработки, нарастает потенциал, что еще раз подтвердила последняя, шестая встреча, состоявшаяся в мае этого года. И думается, делом ближайшего будущего обязательно должно стать рождение "Кожиновской энциклопедии", чтобы не лежали под спудом эти бесценные материалы, а стали достоянием самых широких кругов.
С. А. Небольсин на одной из конференций как-то сказал: "На южных рубежах России стоят воины, чутко охраняющие интересы и традиции ее национальной культуры вообще и литературы в частности". И будут стоять.
ИРИНА СТЕПАНЯН ЕСТЬ ЛИ "АНТИСЕМИТИЗМ" В РОССИИ?
"Еврейский вопрос" в контексте взглядов В. В. Кожинова и М. П. Лобанова
На протяжении вот уже нескольких десятилетий Россию называют страной с ярко выраженными антисемитскими настроениями. В сознание современного человека вбивают мысль, что именно в России "еврейский вопрос" получил широкое распространение. Насколько оправданы подобные обвинения, мы попытаемся понять на основе работ двух ярких представителей литературно-критической мысли XX века - М. П. Лобанова и В. В. Кожинова. Выбор творчества именно этих критиков обусловлен тем, что в их работах "еврейский вопрос" рассматривается с разных сторон: у В. В. Кожинова - с исторической, у М. П. Лобанова - с духовно-нравственной, что позволяет говорить о целостности взгляда.
Также в данной статье мы будем рассматривать тему в двух ракурсах: актуальность проблемы юдофобии в России и влияния представителей еврейского народа на русскую культуру, литературу и национальное сознание.
В "Опыте духовной автобиографии" М. П. Лобанов признается, что интерес его к "еврейскому вопросу" возник в 60-х годах и был связан с засильем "мелкого еврейского духа" в культуре и литературе России. В итоге критик пришёл к пониманию, что возрождение народности в сознании русского человека является единственно возможным путём сохранения русского национального "я".
В интервью на вопрос Владимира Бондаренко: "…в своем "Опыте духовной автобиографии" вы много пишете о еврейском вопросе. Чем он вам интересен и важен? Что в еврейском вопросе для вас актуально?" Лобанов выводит проблему на общенациональный уровень. Еврейский вопрос ныне поставлен во главу угла нашего существования. "Понимание его - это уже, я бы сказал, показатель степени развитости каждого из нас, развитости духовной, культурной, национальной… Евреи сами открыто говорят, что впервые за тысячелетнюю историю России они пришли у нас к реальной власти. Александр Солженицын призывает в своей книге к диалогу между евреями и русскими, тем самым, на мой взгляд, парализуя нашу русскую волю к сопротивлению. Потому что какой может быть диалог победителей с побежденными?" ("Уступи место деянию").
Подобные интервью и высказывания критика давали необоснованный повод обвинять его в "антисемитизме".
Неоправданность подобных обвинений очевидна. В "Опыте духовной автобиографии" Лобанов не раз повторял, что на его пути встречались разные евреи. Он вспоминает историю, случившуюся с ним в начале творческой деятельности. Критик написал статью о том, как во время войны видел группу евреев, направляющихся в обратную от фронта сторону. Он посчитал, что их эвакуируют. Но как приятно был поражен Лобанов, когда получил грамотное опровержение своей статьи от достаточно исторически осведомленного еврея, который сам воевал на полях сражений во время ВОВ.
Бесспорной заслугой Лобанова было хотя бы то, что он, в отличие от многих своих современников и коллег, не боялся и не боится открыто высказать свою позицию по столь острому вопросу. Поразительно и несправедливо то, что принято смело и без опаски говорить: "русский - убийца", "русский - вор", "преступник - лицо кавказской национальности". И это воспринимается как "ну все мы не без пороков", но стоит сказать "еврей - убийца", "еврей - вор" - и сразу сыплются обвинения в "антисемитизме", "шовинизме", "юдофобии"…
Обвинения русских и России в антисемитских настроениях опровергал неоднократно и В. В. Кожинов. Во-первых, задолго до того, как евреи начали селиться на территории России, они претерпели ряд погромов, если не сказать массовых уничтожений на территории таких европейских стран, как Англия, Франция, Германия. Самым большим истреблениям подверглись евреи в Испании и Португалии. Переселившись на территорию Польши, они взяли в свои руки почти всю торгово-финансовую деятельность страны. Но когда основная часть населения страны захотела заниматься торговлей, то сразу же столкнулась с засилием в этой области еврейского населения, и как следствие - возникновение конфликтов.
Кожинов вполне оправданно задает вопрос: "Можно ли, зная обо всем этом, считать Россию "родиной погромов"?!" - и сам же отвечает, что "постоянно пропагандируемое мнение, что-де в новейшее время погромы характерны именно для России, является очевидной фальсификацией". Более того, Вадим Валерианович приводит факты как из Еврейской энциклопедии, так и из исторических исследований авторитетного еврейского ученого Ю. И. Гессена. Все эти факты свидетельствуют о том, что в России массовых еврейских погромов на национальной почве никогда и не было, все конфликты носили сугубо экономический характер и в результате этих междоусобиц страдали люди разных наций.
Стоит заметить, что, по свидетельству многих историков, в последние два десятилетия советской эпохи "еврейский вопрос" приобрел особо большое значение. И связано это было с пресловутой проблемой эмиграции евреев на "историческую Родину".
Поскольку легально эмигрировать из СССР можно было только по "израильскому каналу", то пользовались этим люди весьма различного происхождения, получившие прозвище "евреев по профессии". В те же годы не случайно родился анекдот, что жена-еврейка - это не роскошь, а средство передвижения. Характерно, что большая часть эмигрантов, составивших так называемую "третью волну" эмиграции, предпочли ехать не в Израиль, а в западные страны. Среди эмигрантов оказалось много родственников представителей советской элиты, что не могло не вызвать реакцию типа - "всё в России развалили, а теперь сваливаете за бугор". Арест какого-нибудь еврея (еврея по профессии и по происхождению) немедленно вызывал мировые скандалы, за арестованного сразу же вступались международные организации, правительства стран Запада, не говоря уже о радиоголосах.
И не случайно еще в "застойные" годы вновь вошло в словарь русского языка забытое, казалось, слово "жид", обозначающее именно дельца-космополита. Среди русских бытовала следующая градация: иудей - это вероисповедание, еврей - это народ, жид - это образ жизни (или, как вариант, профессия). Поэтому в целом "антисемитизм" в конце советской эпохи был скорее "антижидизмом", а не юдофобией. Отношение к диссидентам как к исключительным евреям долго господствовало на бытовом уровне. Не случайно еще в 70-80-х годах у многих советских граждан существовало твердое убеждение в еврейском происхождении всех видных правозащитников.
Постоянно муссировалась тема вины русских перед евреями за "антисемитизм", "погромы" и пр., зато никакой вины евреев перед Россией за бедствия ХХ века не обсуждалось, виноват был "коммунизм", "сталинизм" и прочие абстракции. Так, сегодня почему-то многие стараются забыть или умолчать о роли представителей еврейского народа в революции 1917 года. Никто, конечно, не пытается свалить всю вину за революцию на еврейский народ, но факты говорят сами за себя. Так, В. В. Кожинов приводит слова В. К. Жаботинского, который писал: "Передовые газеты, содержимые на еврейские деньги и переполненные сотрудниками-евреями…" Далее В. К. Жаботинский с возмущением писал: "…под каким ужасом воспитывается наша молодежь. Мы уже видели таких, которые помешались на революции, на терроре… " Более того, через творчество некоторых еврейских авторов (Бабель и др.) культивировалась мысль, что русская революция имела целью уничтожить еврейский народ.
В. В. Кожинов опровергает и эти обвинения, опираясь на исследования С. А. Степанова, который доказывал, что погромы не были направлены против представителей какой-нибудь конкретной нации… "…Вь›1 допускаете распространенную ошибку, называя погромы еврейскими… Погромы совершались против революционеров, демократически настроенной интеллигенции и учащейся молодёжи".
Лобанов в продолжение мысли Кожинова переводит проблему в немного иную плоскость, задаваясь вопросом: а столь ли отрицательны разговоры об этом явлении? В интервью с В. Бондаренко он приводит слова Льва Карсавина о том, что мы считаем "антисемитизм" одним из самых отрицательных явлений. Но если взять его как симптоматический факт, тогда окажется, что ослабление его в современной Европе - признак не совершенствования, а упадка в европейской культуре. Его наличие в России, наоборот, свидетельствует о здоровье русской культуры. Там же, где есть здоровье, заключает философ, есть возможность действительно преодолеть "антисемитизм", а не просто забыть о нём. Исходя из "научных данных", можно доказать, что в России антисемитов гораздо меньше, чем в Европе. "Поэтому они уверенно затягивают петлю на шее русского народа, что не боятся никакой отпоры. И всякую волю к сопротивлению называют "антисемитизмом".
М. Лобанов, в отличие от В. В. Кожинова, в своих работах неоднократно говорит об ожидовлении русских. Так, причину столь активного распространения еврейства на территории России Лобанов связывает с тем, что "жидовством соблазнялись попы, дьяконы, простой люд, приверженцами его были митрополит, окружение великого князя Ивана III, так и сам он первое время испытывал влияние еретиков. Что они проповедовали? Христос для них был не Богочеловек, а пророк, как Моисей; они отвергли Троицу, церковные таинства, поклонение иконам и святым, не признавали церковной иерархии, монашества… Всё это вело к разрушению Церкви, к гибели православной России, к её закабалению иудейством наподобие Хазарии".
По этому поводу другой русский ученый И. С. Аксаков справедливо замечал, что "в христианскую землю приходит горсть людей, совершенно отрицающих христианский идеал и кодекс нравственности (следовательно, все основы быта страны) и исповедующих учение враждебное и противоположное".
При этом И. Аксаков неоднократно оговаривается: "Было бы поистине жестоко обвинять огульно целую еврейскую нацию - не допуская возможности исключений, было бы несправедливо подвергать ответственности каждое отдельное лицо, каждого отдельного еврея - за грехи целого народа". И далее: "Вред, о котором мы говорим выше, не составляет неизбежную личную принадлежность каждого человека еврейской расы, в этом вреде еврей виноват не столько индивидуально, сколько именно как член нации или сын своего народа".
Также нельзя не отметить то, что вина за "ожидовление" русского народа, по мнению многих "правых", на самом русском народе. Так, В. Бон-даренко в интервью с М. П. Лобановым в этой связи замечает: "Все утверждения об исключительности евреев мало чего стоили бы, если бы наш русский народ твердо хранил своё достоинство и честь и в делах своих опирался на защиту русских национальных интересов".
Лобанов в статье "Пути преображения" отмечает, что он с бо'льшим удовольствием прочитает хорошего, нравственно полноценного, еврейского по крови автора, нежели некоторых по крови русских писателей, например такого, как Вс. Кочетов. В. В. Кожинов не раз говорит о своих дружеских отношениях с некоторыми представителями еврейского народа: "Я был, например, в дружеских отношениях с очень разными людьми - М. С. Агур-ским… видным деятелем и идеологом еврейства, и с Н. Я. Берковским… всем существом служившим России… И у меня не было никаких разногласий "по еврейскому вопросу" ни с тем, ни с другим".
Подводя итог, стоит сказать, что если и говорят в России об "антисемитизме", то как о возможности борьбы с малейшим его проявлением. Более того, агрессивный характер антисемитских настроений культивируется, как правило, и не русскими, и не евреями, а "третьей силой" - людьми, подвергшимися ожидовлению, и думается - в целях провокации. Что же касается рассмотрения "еврейского вопроса" в области русской литературы и культуры, то мы через творческое наследие В. В. Кожинова и М. П. Лобанова убеждаемся, что он никоим образом не связан с какой-либо формой национальной ограниченности критиков. Напротив, исследователи пытались привлечь внимание к проблеме утраты национальной самобытности. Все их статьи, книги и интервью были напрямую обращены к тому, что русский народ должен наконец-то проснуться от затянувшейся спячки и начать защищать свою национальную культуру от посягательства на неё людей, для которых слова "духовность", "нравственность", "народность" являются разве что способом прикрыть свои грязные намерения уничтожить страну с большим историческим прошлым и огромным культурным богатством.
ВАЛЕРИЙ ШАМШУРИН
ДОРОГА НА КИТЕЖ
К 100-летию Бориса Корнилова
ВЗЫСКУЕМЫЙ ГРАД
Родина Бориса Корнилова - нижегородское лесное Заволжье, глухие керженские урманы. От уездного городка Семенова уводят проселочные дороги, затененные сосняками, в непролазную глушь, где издавна находили приют гонимые староверы. Неприступными крепостями кажутся древние пущи, все еще утверждая власть природы над суетным человеком.
Недаром лесные раздолья вокруг Семенова овеяны легендами. И беспрестанно влекут сюда впечатлительных любителей девственной природы таинственные дебри, заброшенные старообрядческие скиты, золотое хохломское узорочье, возникшее когда-то словно по волшебству. А особенно влечет дивный Керженец, в красноватых от мхов струях которого вроде бы отражается еще зыбкими и смутными видениями старая Русь с темными ликами икон, мудреной вязью кириллицы, прозеленевшими шандалами и застежками рукописных книг, слюдяными решетчатыми оконцами, обомшелыми срубами да голубцами-кровельками на запрятанных у опушек кладбищах.
Ниже тут места' что некогда обживались святым Макарием, основавшим на впадении Керженца в Волгу прославленный монастырь, недалеко на восток - озеро Светлояр с затонувшим чудо-градом Китежем.
Павел Мельников-Печерский, знаток этого края, не без оснований утверждал: "В заволжском Верховье Русь исстари уселась по лесам и болотам". А было это еще в Рюриковы времена. И нет никакого сомнения у исколесившего вдоль и поперек заповедные места писателя, что "там Русь сыстари на чистоте стоит, - какова была при прадедах, такова хранится до наших дней". Написано это было в конце 60-х годов позапрошлого века.
Несколько по-другому увидел Заволжье писатель Алексей Потехин, натурально изобразивший в очерке "Река Керженец" (1856 год) нравы и быт местных крестьян. В частности, он отметил: "Столичный или степной житель с трудом представит себе и поймет ту глушь и дичь, которая царствует в здешних лесах теперь, в настоящее время, когда постоянная рубка и пожары сильно разредили прежние непроходимые лесные чащи, привольные места для медведей, оленей, раскольников и делателей фальшивой монеты, давших самому Семенову свою особенную местную пословицу: "Хорош город Семенов, да в нем денежка мягка!"
Рассказывает Потехин и о старинном обычае втайне от всех, даже от домашних, ставить на перекрестках дорог деревянный крест как исполнение святого обета, подобного скрытному приношению в Божий храм. Кресты или часовенки автор видел довольно часто в самых глухих местах.
Замаливать грехи было кому, ведь не только благочестивые старообрядцы населяли дикие чащобы, но и всякий беглый вольный и разбойный люд. Видно, одним из лихих молодцов был и прадед Бориса Корнилова, родство с которым приводило в смятение поэта:
Старый коршун - заела невзгода, как медведь, подступила, сопя. Я - последний из вашего рода - по ночам проклинаю себя.
В том-то и драма, что нельзя отречься, напрочь отказаться от родства. И не умеющий кривить душой певец своего дорогого сердцу края, с которым он накрепко связан родовыми корнями, как перед тайно воздвигнутым крестом, исповедуется в стихах:
Я себя разрываю на части за родство вековое с тобой, прадед Яков - мое несчастье, - снова вышедший на разбой.
Выпирало из поэта никак не красящее его это мрачное родство, но Корнилов не был бы так исповеден и самобытен, если бы не оставался верен правде своих переживаний и чувств, да и вообще самой правде жизни, поистине с кержацкой неукротимостью и решимостью отстаивая право на собственную поэтическую суверенность. И даже ломающие его противоречия таили ту же самую неизмеримую мифическую глубину, в которую был погружен сказочный Китеж, скрывающий не одну русскую загадку.
Недаром накануне смутных времен тянуло к Светлояру мыслящую элиту, пытавшуюся найти дно таинственного озера, панацею от всех несчастий.
Пожаловал сюда и великий правдоискатель Владимир Короленко, и ему было любопытно наблюдать, как толпы людей стремятся увидеть "град взыскуемый", трижды оползая на коленях озеро и пуская на щепках зажженные свечки по недвижной воде. Немало споров возникало здесь, кончаясь впустую. Конечно, не досужее ли это занятие доискиваться, бывает ли вера без правды, а правда без веры, как и действительно ли могут быть слышны звоны подводных колоколен или не могут? Много голов - вовсе не значит много мыслей. И едва ли секрет в том, что над Светлояром находятся два мира: один настоящий, но невидимый, другой - видимый, но ненастоящий.
Как бы там ни было, Светлояр привлек к себе на роковом переломе веков страстного проповедника русского искусства Николая Римского-Корса-кова, создавшего оперу "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Фев-ронии" (1904 год). К Светлояру послушать народные прения устремились склонные к мистике Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. У Светло-яра побывал раздумчивый Михаил Пришвин.
