Немудреный, но выразительный символ. Лужков, выступая, допустил несколько неточностей, но, в общем, говорил интересно и смело. Упомянул две фамилии: Коха, занимавшегося деньгами на этот проект, и Немцова - этого за энтузиазм. Тянет Немцова к царям: только что в "Труде" появилась еще одна статья, что в Петропавловском соборе мы похоронили не Николая Второго, наш замечательный борец за капиталистическое будущее состоял тогда председателем комиссии. Немцов был тут же, я обратил внимание, сколько в нем силы, здоровья и выхоленности. Столько врать и с таким романтизмом! Знаменательным в речи Лужкова было и то, что он процитировал Ленина. Может быть, за этим я и приехал - убедиться, что без этого героя наша сегодняшняя историческая жизнь все же невозможна.
      10 июня, пятница. В министерстве опять состоялся экспертный совет по наградам и званиям. У нас всё ругают чиновников, а они быстро и очень точно ориентируются - после двух или трех разгромов списков, представленных на наш совет, новый список таков, что к нему невозможно придраться, все выверено и стеклянно. Отшлепали все за полчаса почти без заминки, и я еще успел заехать в Московское отделение Союза, где вручалась благодарность Президента к юбилею.
      После совета здесь же, в зале коллегии, переговорили со Смелянским, который жаловался, что министерство отнимает у него ставки. Нас всех, творческие вузы, еще держащиеся за свою особенность, разобьют и отнимут последнее, если мы будем бороться поодиночке. В разговоре я, меньше всех страшащийся этих перемен, выдвинул идею создания некоего союза московских творческих вузов. Только нечто подобное может огородить нас от произвола. Смелянский сразу же предложил на должность руководителя этого союза О. П. Табакова. Но это не совсем то, о чем я думал. У власти надо не просить, а требовать. Я считаю, что основное, в чем проигрывают современные писатели, это их разобщенность и стремление примазаться к власти. Войди писательские союзы в прямую политическую конфронтацию с властью и начни требовать, дело пошло бы по-другому.
      Переговорил и сЮ. М. Соломиным. Он прочел мою статью в журнале "Российская Федерация сегодня" и абсолютно со мной согласен. Ему было приятно, что его театр и театр Т. В. Дорониной я назвал единственными театрами в стране, сохраняющими русскую классическую традицию большого театрального спектакля. Большой стиль, почти утерянный в России. Но тут же я получил от Соломина и маленькую жалобу: вот вы, Сергей Николаевич, обещали мне Дневник, моя жена ваш постоянный читатель… Нужно послать.
      15 июня, среда. Сегодня вручали дипломы. Всё как обычно: моя речь, каждый из выпускников выходит к эстраде, расписывается, я жму руку, вручаю диплом, вручаю мою книжку "Власть слова". Девочки все приодеты в торжественные платья, уже не дети, обольстительные молодые женщины. Иногда я заглядываюсь на их шейки, и с высоты мне открываются пейзажи ниже воротничков. Слава Богу, закончила и младшая Шалиткина, Таня, девочка хорошая и
      добрая. Из "наших" закончил институт и Ваня Сотников, сын Тани Сотниковой. Потом пришла очередь Саши Фомина. Я вручил ему тысячу долларов, прочитал письмо Марка Авербуха.
      16 июня, четверг. Сегодня вдруг внезапно понял, что закон, отменяющий налоги на имущество, передаваемое близким родственникам, опять-таки сделан на благо крупным владельцам. Он всех чешет под одну гребенку. Одно дело без налога бабушкина однокомнатная квартира, другое - комплекс заводов, "приобретенный" папулей во время приватизации.
      17 июня, пятница. Поразительные сообщения получаю из-за рубежа. И это не обязательно смурные русские люди, а бывшие жители наших советских окраин. Так они долго просили самостоятельности и государственности, так настойчиво, так много говорили о русском гнете, а чуть дали им свободы, сразу же разбежались на запах иностранной копченой колбасы. И не говорите о столь ненавистной мне политкорректности. Милая девочка Искун Киракосян с 1974-го по 1979 год училась в Литинституте на отделении художественного перевода. В ее памяти все встает с ослепительной точностью: "Как бы я хотела прогуляться в нашем маленьком скверике с памятником Герцену… " Но это не получается. Милая армянская девочка живет "с февраля 2000 года в Канаде, в городе Торонто". Дальше письмо превращается в совершенно деловое, лирический взбрызг про институтский скверик будет в конце. Девочка и в Канаде хочет жить комфортно. Я об этом пишу еще и потому, что только вчера с огромной настойчивостью меня допекал некто Геворкян, который, будучи подданным Армении, добился от нашего министерства зачисления на ВЛК, окончил их, а теперь во что бы то ни стало хочет стажером, аспирантом, кем угодно, но остаться в сытно обеспечивающей приезжих Москве, да еще перед отъездом в какую-нибудь Канаду получить базовое элитное образование.
      22 июня, среда. В моём дневнике всё меньше места занимает моя внутренняя жизнь, но она, впрочем, в дневнике не фиксировалась никогда. Вехи её ни о чём не говорят, просто один слой накатывает на другой, как в уральской яшме. Разъять слои - потерять камень. Но ещё особенность: она, эта внутренняя жизнь, достаточно потаённая, даже от меня самого. Чтение, работа, встречи на работе - это основной корпус дневника, моё личное просвечивает через всё это, но не светится. Пишу последнее время скорее потому, что понимаю - надо, если не я, то кто же?
      День знаменит, во-первых, тремя совещаниями. И какая же здесь внутренняя жизнь?
      23 июня, четверг. Вечером, перед тем как идти в театр Дорониной на спектакль "Русские водевили", зашёл в книжную лавку к Василию Николаевичу.
      Все, что происходит на сцене у Т. В., меня волнует, как будто я сам во всем этом участвую. Дай Бог, но, кажется, спектакль будет пользоваться успехом у зрителя. Два классических водевиля - сологубовский "Беда от нежного сердца" и "Актер". После спектакля Татьяне Васильевне - это было и окончание сезона - что-то вручали. На вручении, к восторгу зала, был В. Зельдин. Он потом остался и на празднике, который в честь премьеры и окончания сезона устроили в буфете. Как всегда, все было роскошно, вкусно, смесь праздничности и домашности. За столом выяснилось, что Доронина и Зельдин репетируют "Дядюшкин сон", я опять подивился четкому взгляду Дорониной на репертуар и собственные возможности. Долго с Татьяной Васильевной говорили об этой ее новой роли. И тут обаятельная и изысканная женщина превратилась в холодного аналитика. "Я должна знать, с чем я выйду на сцену". Действительно, "Дядюшкин сон" играется по-новому в каждое время.
      24 июня, пятница. Получили в институте такую вот открыточку: "От кого: "Группа доверие". Индекс: 152919. "Преподавателю Литературного института. Тверской бульвар 25, Москва". Содержание: "Почему еще не взорвали Литературный институт им. Горького? Непоступивший абитуриент".
      1 июля, пятница. Уже почти неделю идет скандал в министерстве культуры. Выступая по ТВ, министр Соколов, с присущим ему невинным бесстрашием интеллигента, сказал (перепечатываю это из "Коммерсанта"): "Там уже начинается сфера полномочий агентств - рассмотрение заявок, выявляются приоритеты, и вот тут-то возникает противоречие. Потому что это и есть продол
      жение государственной политики - на что эти деньги конкретно пойдут; а можно выбрать тот проект, за который в конверте принесут откат. И это было на всех этажах прежнего министерства, я это знаю как ректор Московской консерватории, и это знает любой директор любого учреждения культуры. И это же продолжается в теперешний момент". По сути, совершенно верно сказал, и как директор этого самого "любого учреждения культуры" я смог бы это подтвердить, но не доказать. Я хорошо помню, что, даже после того как Швыдкой, в бытность министром, написал положительную резолюцию на письме о ремонте ограды Дома Герцена, мы еще долго выбивали деньги из министерства, общаясь с неким Р. Поскольку я человек скандальный, к нему все время ездил Владимир Ефимович, у которого, в конце концов, сложилось мнение, что желателен "откат". Протянутая ладонь не сверкала, но подразумевалась. Мы бы этот "откат" и дали, если бы умели это делать. Меня же, привыкшего к советской бюрократической системе, поражало, как можно волокитить, тянуть, кобениться, если решение принял министр. Это потом я понял, что у каждого была своя игра. Но когда деньги все же дали, начался второй акт с каким-то непонятным для меня тендером. Пришлось снова писать министру по поводу проведения этого самого тендера на ремонт ограды! Надо покопаться в дневнике, там любопытные есть детали. Тогда у меня возникли такие же сомнения, как и у нынешнего министра.
      Но здесь Швыдкой взъярился и полез в сражение за честь мундира собственного агентства. А что ему оставалось делать: признать очевидное, но почти недоказуемое? Криминалисты знают, как невероятно трудно доказывается факт взятки. Конечно, есть косвенные свидетельства: дачи, машины, квартиры детей, счета на подставных лиц. Да в каких только формах не выражается "откат"! Можно, например, иметь дочь в Большом театре, которая без ярких, по общему мнению, способностей вдруг делает слишком быструю и внезапную карьеру. Но это все не из области судебной практики, а из области общественного мнения. Швыдкой подал на министра, своего начальника, в суд. Я думаю, что сделал он это напрасно: выиграет он этот суд или нет, в глазах общественности пострадает, в первую очередь, репутация самого Швыдкого. Возможно, он хочет хлопнуть дверью, перед тем как уйти в полюбившийся ему шоу-бизнес?
      1 сентября, четверг. Лето трагически и быстро закончилось, дожди ещё не пошли, но стало холодновато. Открывал я учебный год в плаще. Как всегда, стоял на крыльце главного здания и удивлялся, сколько же народа мы напринимали и сколько же людей вмещает в себя наш скверик. К моему удивлению, было и много преподавателей: Смирнов и вся его кафедра, Анна Константиновна, Л. И., Леонов, Кешокова, Тарасов, даже Дьяченко.
      Открытие нового учебного года прошло достаточно хорошо. Я говорил в мегафон о праздниках, о Дне знаний, о необходимости учиться и о новой, уже чисто практической, цене знаний. Потом выступил А. Королёв, В. Костров. Ещё до этого Володя подарил мне свою книжку, которую надо будет обязательно прочесть.
      12 сентября, понедельник. Ем на кухне свою утреннюю яичницу. Телевизор включен, показывают сюжет об уходе последних израильских солдат из сектора Газа. Звучит такая информация: израильтяне решили оставить несколько синагог, не разрушая их, как они поступают с остальными зданиями. Не успел я подумать: "Ну, слава Богу, может быть, вокруг этих синагог со временем появится какой-то консенсус, какая-то веротерпимость… " Ан нет! Теперь уже арабы приговорили эти здания к уничтожению - пусть разруха, пусть бетонное крошево под ногами, лишь бы ничего не напоминало здесь о прежних обитателях. Обе стороны стоят друг друга. Или тут важно, кто первый начал рушить дома? Или мир-таки не может жить без войны, в каком-то другом, спокойном состоянии?..
      О Новом Орлеане не говорю. Он тоже все время на телеэкране. Телеэкран - последнее прибежище коллективного садизма: трупы, наводнения, аварии, другие катаклизмы. Всё это смотрится с удовольствием, с внутренним подтекстом: определенное количество несчастий всё равно в мире произойдет, но, слава Богу, мимо меня. Но в принципе вся новоорлеанская ситуация, теперь, уже с рекламными поездками Буша на военном грузовике, Буша, делающего облеты на вертолете, показала очень низкую степень единства в американском
      народе. В нашем народе единство это еще есть, но боюсь, что политика последних дней разъест и то, что осталось.
      И, наконец, главное, хотя далеко не последнее, что случилось в этот день, обозревая который поздно ночью, я удивлялся: откуда беру силы, ведь приходится действовать с полной отдачей энергии, а в общем, и всей своей жизни.
      К шести часам у Альберта Дмитриевича уже был испечен парадный пирог с капустой и грибами, Соня Луганская купила прекрасный букет цветов, небольшой, но изысканный, - и я, эскортируемый Максимом, отправился через Тверской бульвар во МХАТ, на день рождения Т. В. Дорониной. Горячий поднос я нес, держа на ладони, как заправский официант; Максим нес букет.
      Ну что ж, мы теперь всегда ждем этого дня. Это наш традиционный праздник, мы заранее знаем, о чем будем говорить, знаем, что будем хвалить одну героиню, но это доставляет нам удивительное наслаждение - говорить то, что мы думаем, говорить правду, знать, что это соответствует действительности: великая женщина, великая актриса, великая умница. Для меня, любителя поесть, это еще и некое гастрономическое удовольствие. После всех этих похожих один на другой отвратительных и несъедобных фуршетов здесь и холодец, и заливной судак, и жареные грибы, и моя любимая селедка с разварным картофелем; на горячее подали в этот раз замечательную долму в триумфальных виноградных листьях. Уйти по-английски, не прощаясь, не удалось, но в качестве прощального спича я произнес некое славословие столу и еде. Я говорил, первым или вторым, о театральной семье, о сокровенной необходимости каждому высказать свою любовь, я не очень даже помню, о чем еще. Юра Поляков говорил о театре как об очаге сопротивления, говорил о времени, когда боролись не только с советизмом, но и против совестизма… Интересно говорил Виктор Кожемяко, кажется, он сказал, что наша любовь к прежнему МХАТу и первоначальная любовь к этому новому полуконструктивистскому зданию все-таки перешла в эти стены, к этой сцене, к лицедействующему на ней коллективу. Народу было не очень много, человек сорок, сидели, как всегда, в столовой. Все хорошо поели, немного выпили, а потом раздались сладкие, как мед, цыганские песни…
      15 сентября, четверг. Еще днем, когда ехал в машине, услышал по "Маяку" передачу и понял: наш министр культуры Соколов опять не очень удачно выступил на Совете министров. Боюсь, что это результат его некоторого, как и положено музыковеду, абстрактного мышления. Да и помощники его, хоть и очень имениты (один даже с фамилией "Лермонтов"), работают, видимо, в том же ключе. Положение у нашего министра чрезвычайно трудное, начать с того, что он "варит суп из топора", ведь поддерживать огромный слой прошлой и нынешней культуры очень сложно, для этого нужны большие деньги, а их, естественно, нет, и никогда не найдутся. Опять на А. С. ополчились все те же ребята: Греф, который распределяет средства, Кудрин, который их дает, и Шойгу, который с таким блеском их тратит. Если бы на культуру давали такие же деньги, как на постоянно случающиеся в нашем государстве несчастья, будто их планируют, а когда не хватает, то организуют. Если говорить серьезно, то, практически, несчастья и нужды культуры - всё это из одного, недостаточного, корня да воровства.
      Вдруг обнаружил, что пропустил в нашей общественной жизни один "знаменательный" момент. В понедельник, оказывается, некая студентка, Саша Софронова, влепила пощечину нашему министру Фурсенко. Так что одним министрам, ведающим образованием, достается от народа, другим, которые от культуры, - от правительства. Пытались говорить, что Саша "лимоновка" и проч. Но оказалось - у нее это, по ее словам, гражданская позиция. Она, студентка университета, влепила эту пощечину своему министру за разрушение образования. Кстати, она учится у Вас. Вас. на кафедре классической филологии. Вот тебе и развращающее действие образования, и, в частности, классического. Думаю, впрочем, она понимает, что Фурсенко лишь рычаг к переводу образования на коммерческие рельсы. Но к поступку ее будет привлечено много внимания. Понятно, что в первую очередь этот поступок обращен к первым лицам государства, к той социальной политике, которая диктуется Думой, к Совету министров, лично к товарищу Путину. И на фоне тех, кто нынче
      выдвигается в парламент - Ходорковский и прочие замечательные сидельцы Лефортовской и Матросской тюрем, - на фоне их смело можно выдвинуть в парламент и дорогую Сашу, уж смелости ей не занимать.
      17 сентября, суббота. Все меньше и меньше, к моему удивлению, в моей жизни остаётся политики. Казалось бы, старый человек, которому надлежит интересоваться в первую очередь только ею, - а она уходит. Всё становится неинтересным, потому что в основе лежит разочарование. Сейчас говорят относительно социальных проектов, заявленных Путиным, как будто в нашей Конституции сказано, что наше государство - социалистическое по своему духу. Но ясно и то, что для руководящих господ социализм имеет какое-то декоративное значение, это некий ключик, открывающий ход к власти. Однако все эти приращения, с одной стороны, на фоне Стабилизационного фонда, находящегося в Америке, так малы, с другой - на много месяцев отдалены от сегодняшнего дня. В моей памяти самый крупный за все годы обман - что это поколение людей через 20 лет будет жить при коммунизме. Хотя, возможно, мы почти при коммунизме и жили. Но вот эта отдаленность обещания: либо хан умрет, либо осел сдохнет. В общем, политика уходит. Но зато интерес к литературе возрастает. Правда, не к литературе художественной.
      29 сентября, четверг. Куда же пролетают дни? Вроде бы утром приехал рано - впереди расстилался весь день, посмотрел, как переделывают гардероб, в институте теперь уже в два раза больше народа, прежний маленький и тесный гардероб под лесенкой уже не вмещает кучу пальто и курток, приходится возвращаться к прежним помещениям. Потом приходил отец Кирилла Романова, мальчика, который был исключен из института, говорил с ним, потом отвечал на письмо Н. Ивановой и сонма авторов-сценаристов, которые настаивают на продолжении использования для своих неясных для меня и не ценимых целей Гатчинского фестиваля, потом совещание по будущей конференции И. Аннинского - билеты, еда, жилье, культурное обслуживание и т. д., а потом уже наступил и ученый совет, первый в этом году.
      Разбирали проблемы, связанные с началом учебного года, государственный единый экзамен, было много разного: от утверждения выписок на докторантов до доходов от нашей коммерческой деятельности. Я громко и отчетливо сказал, что ухожу с поста ректора, и даже назвал дату моих перевыборов - после 20-го и между 30 декабря. Попутно была произнесена и фраза относительно закона: ректор - последний предел до 70-ти, проректор - до 65-то. Все всё расслышали и поняли. Я разделяю общее сожаление, потому что со мною заканчивается эта эпоха понимания и людей и их проблем, да и время наступает другое.
      4 октября, вторник. Итак, утром в одиннадцать из Шереметьева-1 улетели вместе с Л. М. Царёвой в Севастополь на "Лазаревские чтения". Это тот самый адмирал - строитель города и, кажется, потом его губернатор. Между прочим, открыл Антарктиду, открытие не меньшее, чем открытие Америки Колумбом. Колумб, Галилей, а где Лазарев, Беллинсгаузен, Ломоносов, Менделеев! Путешествие, конечно, устроили Василий Иванович Кузищин и Инна Андреевна Гвоздева. Для меня это была возможность не только посмотреть Севастополь и Херсонес, о чем я давно мечтал, но и наконец-то увидеть знаменитый севастопольский филиал МГУ. Заметил, что еду уже без прежнего ощущения, как бывало раньше, враждебности. Пассажиров в аэропорту не очень много, хотя идёт бархатный сезон, все чисто, таможня и паспортная служба корректна, хотя и важна. Встретила машина.
      Севастополь я видел раньше, но поражает один вид сверху, который показал нам сопровождающий помощник директора филиала Олег Евгеньевич: внизу, привалившись к скале, православный монастырь, над ним остатки византийской крепости VI века, а за храмом в скале вырублены пещеры монахов первого века нашей эры. Все поражает - география города, сам город, наконец, университет, который действительно находится на территории огромной воинской части. Поражает и стратегическая мысль Садовничего и Лужкова на этой до 2017 года русской территории устроить что-то подобное. Зданий пока немного, но они большие и прекрасно отреставрированные: аудиторный корпус, лабораторный корпус, общежитие и гостиница и замечательное современное здание с уникальным бассейном. Лужков был абсолютно прав, когда
      сказал, что аренда от бассейна может кормить университет. Бассейн выдерживает любые олимпийские правила. На каждом здании табличка: "Возведено или отреставрировано военными строителями". Видимо, здесь, как в Москве, солдат в аренду не сдают.
      Конференция началась в 15 часов, к сожалению, мне пришлось выступать с каким-то общим словом первым, и, к сожалению, я не был предупрежден, а значит, и не очень готов. Послушал еще один доклад замечательного и толкового ученого. Это помощник начальника флота и профессор А. С. Усов, "Актуальные вопросы безопасности Черноморского региона в контексте российско-украинских отношений". Блестящий и образованный человек с хорошей и ясной речью. Завтра он обещал нам показать крейсер "Москва", легенду русского флота.
      Теперь главная часть программы, саму пешую прогулку по городу я пропускаю, - ужин в "Трактире". Отправились туда под водительством Инны Андреевны и Василия Ивановича. Может быть, особенно здесь сочинять и нечего, еда как еда, но все это, оказывается, приготовлено по рецептам прошлого века, так сказать, праздничная еда простонародья. Наверное, на все это ответило мое русское естество. Не знаю, как насчет пользы с точки зрения осторожного современного диетического питания, но вкусно это было бесподобно. Какой курник, какая свиная томленая нога с овощами, какой квас! И как же это по сравнению с Москвой недорого. Хорошо бы зарплату получать в Москве, а жить здесь.
      5 октября, среда. Ездили на легендарный крейсер "Москва". Оружием и ракетами он напичкан еще больше, чем тот флагман Балтийского флота, который я видел в Калининграде. Какая невероятная мощь для обороны и убийства. 16 баллистических ракет, противоракетные и противолодочные комплексы, даже вертолет. Показали кают-компанию, ничего особенного; картина, подаренная президентом, - пейзаж Москвы; картина, подаренная Лужковым, - что-то опять московское. Оба здесь бывали, о Лужкове на корабле, и в частности Усов, отзываются с невероятным почтением и пиететом. Размеры тоже огромные: двести метров длины и почти тридцать ширины. От всего этого веет конкретной и серьезной смертью. Поездка начиналась от Графской пристани. Сразу в памяти возникли балет Спадавеккиа "Берег счастья" в театре Станиславского и Немировича-Данченко и танцы моряков на этой самой пристани. Те же, что и на декорациях, колонны и лестница. По ней, между прочим, сошел, чтобы уехать в эмиграцию, П. Врангель. Подошел адмиральский, начальника штаба флота катер, и мы поехали. Устроил все это и сопровождал Серг. Андр. Усов, ему я подарил том своих "Дневников", похоже, что он-то заглянет. Все исполняется в свое время, вот и бухта, ее география.
      Во время осмотра корабля выяснилась поразительная картина самого флота, его огромная сдерживающая сила. Здесь и дивизия морской пехоты, и корабли сопровождения, и морская авиация, и эскадрильи морских бомбардировщиков. И все это модернизировано, но, к сожалению, не очень ново. Сам крейсер "Москва" построен в 1977 году, в начале 90-х его поставили на модернизацию и капитальный ремонт, то есть разбросали, как грузовик в гараже, разобрали… Уже, как и другие наши корабли, и этот крейсер были готовы порезать на иголки, но тут вмешался и дал денег Лужков. Все подчеркивают его исключительную роль в спасении флота. Но одновременно говорят и об определенной роли Ельцина, когда зашла речь о дележе флота (Украине досталось 18%), о пакетном договоре с Украиной, когда на территорию и, возможно, на Севастополь мы обменяли флот. Заканчиваю - имя Лужкова здесь на каждом шагу. Я сам искренне восхищаюсь не его женой миллиардершей, а стратегическим умом нашего мэра, но что вытащит в конце концов на видимую поверхность очень несправедливая история?
      8 октября, суббота. Иногда надо разговаривать с историками. Утром Василий Иванович повез нас с Людмилой Михайловной на Сапун-гору. Здесь о чем-нибудь говорить трудно, потому что надо все себе представить. Немцы в принципе рассчитывали держать Севастополь не менее того времени, что они его брали, двести пятьдесят с лишним дней. Но наши взяли Сапун-гору прямым штурмом за 3-4 дня. Опять повторяю, это надо видеть: огромные оборонительные сооружения, немецкие пушки, окопы и блиндажи, покрывающие гору
      11 "Наш современник" N 7
      снизу доверху. Сейчас здесь резвятся и виснут на стволах немецких пушек ребятишки. Вверху у огромного обелиска стелы с огромным списком полков, штурмовавших эту неприступную линию обороны. Каждый командир роты, чье подразделение участвовало в штурме, был представлен к званию Героя Советского Союза. Теперь, собственно, о фразе, с которой началась запись этого дня. Говорили об эпизодах войны.
      Например, на Херсонесском мысу наши не успели из-за волны и ветра подвести, чтобы эвакуировать наши подразделения, корабли. Немцы всех до одного, включая раненых, расстреляли прямо на мысу у знаменитого колокола. Но история повторилась, и наши ребята, когда взяли мыс обратно, а немцы опять же из-за погоды тоже не смогли вывести своих, наши на том же месте, всех до единого, тоже расстреляли. Правда ли это?
      Говорили о высылке Сталиным татар из Крыма. За жизнь вопросы накапливаются и требуют ответа. Что-то всегда в рассказах и в официальных источниках не сходится. Здесь тоже оказались интересные подробности. Немцы превратили Крым в огромную базу для своего летного состава. Но полицейские функции возложили на крымских татар, мараться сами не хотели. Правда ли это? Гитлер вообще был очень неглупым человеком. Здесь опять надо воспринимать историю не однолинейно. Еще в 1943 году Гитлер даровал татарскому населению право на создание третьего татарского ханства, те в ответ старались. Правда ли это? Правильно ли с точки зрения своего времени поступил государственник Сталин, когда выслал татар из Крыма?
      Когда, припертые артиллерийским огнем, наши войска сдавали Севастополь, предполагалось, что личный состав вывезут на кораблях, посланных из Новороссийска, но немцы и непогода корабли потопили или их разметало. Нашим солдатам и офицерам, которых не смогли вывезти, отдали приказ рассредоточиться и уходить в партизаны. Ловлей этих партизан и занимались татарские полицейские, делали это умело и со рвением. В нашем разговоре прозвучало и слово "жестокость". Правда ли это?
      Дело о Катыни.
      Говорили о заговоре военных против Сталина, в котором участвовало несколько высших офицеров. В известной мере заговор этот направлен был своим острием в сторону не очень образованных Буденного и безгранично преданного Сталину Ворошилова. Естественно, на заключительном этапе кто-то сводил счеты со старшими офицерами. Когда о заговоре узнал Сталин, органы НКВД арестовали 130 человек, но спустя несколько месяцев было выпущено после проверок 90. Правда ли это, могло ли так случиться? Цифры вообще очень коварная вещь. Могло ли быть такое, и как тогда говорить о поголовных репрессиях?
      Говорили о наших прибалтах: латышах, эстонцах и литовцах, об этих очень "цивилизованных", как они сами себя называют, людях. Вот, например, латыши заявляли о 20 тысячах человек, которых Сталин сослал в Сибирь. Но сейчас эти борцы со сталинским режимом для получения пенсий составили списки служивших в гестапо и карательных органах. Все, повторяю, борцы с режимом. Таких борцов набралось 50 тысяч человек. Теперь опять дилемма: или Сталин не был жестоким человеком, а ел пряники и сосал леденцы, и его НКВД была либеральной организацией, или латыши врут, составляя эти списки. Правда ли это, и почему никогда об этом свободные и демократические журналисты не пишут?
      Говорили о советских вождях Зиновьеве и Каменеве. Они во время отпуска Сталина в 1926 году пытались поставить и провести через Политбюро вопрос об Еврейской автономной республике в Крыму. Правда ли это? Будут ли кого-нибудь в связи с этими историческими воспоминаниями называть антисемитом?
      После Сапун-горы все вместе обедали в "Трактире", и после мы с Л. М. долго гуляли по городу. Почему южные города так умеют жить ради себя, радоваться тому малому, что имеют?
      11 октября, вторник. Обсуждали большую повесть Володи Никитина "Д. Е. и Е. Н.". Начал читать еще в понедельник и из-за поездки в Севастополь не очень представил - кого из ребят читаю. Но сразу отметил, что отдельные сцены написаны любопытно, как бы появляется у автора стиль. Определил, что
      это еще и некий парафраз Евангелия, современный Христос, современные ученики. Тогда же отметил, что это было бы еще интереснее, если бы заключало в себе меньше претензий на уникальность, меньше бы просвечивала установка автора на шедевр. Когда пришел на семинар и узнал, что это был Володя Никитин, все стало ясно. В этом же ключе построил выступление свое: конечно, Володя сильно вырос, и я радуюсь своему терпению, ему сейчас надо писать то, о чем он хорошо знает, тогда бы было, действительно, здорово. Предупредил его и весь семинар, может быть, не имея на это права: не надо баловаться ни с какой религией, с понятием Бога, священными книгами, хотя осмыслить это надо. И напомнил: помните, какой мучительной смертью умер Булгаков? Думаю, что Володя выплывет, но хочется, чтобы все они поняли и уяснили главное.
      17 октября, понедельник. К 4-м часам поехал в Липки. Встретили приветливо, но я приехал рано и минут сорок просидел в зале, слушая Р. Ф. Казакову, которая уже заканчивала свое выступление. Она сейчас пишет короткие стихи, в которых много грусти по прошлой обеспеченной жизни и которые не очень вяжутся с ее заявлениями. Стихи перемежались различными высказываниями: типа почему лишили стариков социальных льгот, медпомощи и проч. Про себя я заметил, что когда вы, "быстрые" демократы, радовались происходившему, то я - "медленный" демократ - уже знал, чем всё это кончится. Позже я прочел свою собственную лекцию, называемую "мастер-класс", в которой тоже коснулся вопроса демократии, заметив, что незнание исторических реалий позволяет трактовать демократию как безграничную свободу личности, в то время как на самом деле демократия - один из самых тяжелых и наименее свободных режимов, ведь значительно мягче и монархия, и тирания. Уже после лекции я поговорил с Риммой Федоровной, сказал ей, что не надо обращать внимания на мелочи, перестать повторять, что, дескать, Гусев не любит евреев, а Хатю-шин плохо пишет об Америке. Надо любить друг друга просто за то, что все мы принадлежим к одной профессии, и надо стараться сделать Союз писателей опять политической организацией, каким он был, потому что только политическая организация имеет право чего-то требовать от правительства.
      21 октября, пятница.