На каменной стене заплясал солнечный зайчик. Сидящий за столом человек улыбнулся. В этом странном месте все было не так, как в нормальном мире. Над одиноко стоящей башней днем светило солнце, а вечером появлялась луна в окружении звезд. Здесь все было не так, как под Небом. При мысли о Небе улыбка пропала с лица человека. Он тряхнул гривой пепельных волос и поплотнее закутался в темно-зеленый плащ.
      Солнечный зайчик продолжал плясать на стене. В окно влетел ворон и уселся перед человеком. Птица стала важно прохаживаться по столу.
      — Поди прочь! — сказал человек и взмахом прогнал птицу.
      Презрительно каркнув, ворон вылетел в окно башни.
      Человек с пепельными волосами продолжал наблюдать за солнечным зайчиком. Зайчик то на время исчезал, то снова появлялся. Затем он увеличился в размерах и стал при обретать очертания человека.
      — Помоги мне! — в комнате еле слышно прозвучал голос.
      — Я и так стараюсь! — вздохнул человек.
      Его кулаки сжались, он весь напрягся. Губы зашептали что-то на странном певучем и одновременно шипящем языке. Солнечный зайчик, похожий очертаниями на человека, на секунду пропал, а затем… Затем на стуле появилось странное существо. Внешне оно было похоже на человека. Только кожа его светилась неярким белым светом, а за его спиной были огромные белые крылья.
      — Еле прорвался!
      — Я ждал тебя, вестник. Долго. — Человек с пепельными волосами вздохнул.
      — Ты знал, что тебя не оставят без помощи.
      — Я верил.
      — Помощь близка.
      — Чтобы снаружи прорвать завесу Неба, не хватит и целой армии бессмертных, — человек с пепельными волосами усмехнулся.
      — Иногда все может изменить один человек. — Голос вестника был похож на звон стекла.
      — Человек?
      — И да и нет.
      — Что это значит?
      — Ты поймешь, когда увидишь его. Он уже родился под Небом. Когда он вырастет, то должен прийти к тебе.
      — Но как он найдет меня?
      — Найди человека, который долго не уходит с одного места, и перепоручи родившегося его заботам. Он и укажет дорогу к тебе.
      — Ты же знаешь, что я не могу покинуть башню. Я сдерживаю здесь Небо.
      — Я думаю, что ничего страшного не случится, если ты покинешь башню на несколько часов.
      — Может, и не случится. А может…
      — Дело того стоит. Я сообщу тебе приметы, по которым его можно будет в будущем узнать.
      Голос вестника еще долго звенел в башне. Человек с пепельными волосами молча слушал. Затем вестник исчез, а на стене еще несколько мгновений играл солнечный зайчик.
      Человек с пепельными волосами вздохнул, поднялся со стула, прошел несколько шагов по комнате и исчез.

      Тильво спустился с холма и побрел к хутору. Хуторяне народ зажиточный, не то что деревенские. На ночлег пустить скорее всего пустят, но ведь петь до упаду запросто могут заставить. Хотя кто их под Небом разберет, этих хозяев? Каждый волен пускать или нет по своему усмотрению, и нет никакой поблажки для бродячего люда.
      Тильво прошел вдоль забора и постучался в калитку.
      — Кто здесь? — спросил женский голос.
      — Я Тильво, странствующий рыцарь и певец.
      — И что же вам здесь надо, сударь?
      — Я ищу ночлег.
      — Моя родня еще не вернулась, а без них я не могу решать.
      Тильво ударил по струнам. По округе разнесся призывный звон дайлы. Затем зазвучал пронзительный голос певца.
      — Я вас пушу, сударь. Только успокою собак.
      Певец продолжал играть.
      — А вот и я, — снова раздался женский голосок. Сейчас отодвину щеколду.
      Девушка впустила незнакомца внутрь.
      — Вы можете завести своего коня.
      — У меня нет коня, я путешествую пешком.
      — Но вы же рыцарь.
      — Да, я рыцарь, но коня у меня нет. Только дайла и меч. Хотя это тоже немало.
      — О сударь, как бы мне хотелось на вас взглянуть. На меч, на дайлу, заглянуть в ваше лицо.
      — Так кто же вам мешает?
      — Я от рождения слепа.
 
      Небо давно уже покрылось вечерними багрово-фиолетовыми разводами и начало темнеть, когда Гильен вместе с тремя своими сыновьями вернулся домой с дальнего покоса… Дома что-то было не так. Дочка обычно со всех ног кидалась, чтобы отпереть дверной засов. А нынче она даже не торопится. Может, прикорнула за своей пряжей? Гильен постучал еще раз. Скрипнула дверь, раздались легкие шаги, и он услышал самые необычные в его доме звуки — веселый смех дочери и треньканье струн дайлы.
      По дому разносились слова старой как Небо песни: «Служанку рыцарь полюбил».
      — Папа, у нас дома певец, — радостно улыбалась Лайла, дочь Гильена.
      — Дочка, я же тебя неоднократно предупреждал, чтобы ты не открывала дверь кому попало. По округе то и дело шатаются всякие разгильдяи и оборванцы, которым дай только срок…
      — Ах, папочка, это не просто обычный певец, а странствующий рыцарь. Тем более меня могли защитить собаки.
      — Он рыцарь? — Гильен не выдержал и заглянул из сеней в гостиную. — Если этот оборванец рыцарь, то я сам Сын Неба.
      В углу гостиной сидел худощавый длинноволосый парень и наигрывал нехитрый мотив на дайле. На певце были латаные-перелатаные штаны и рубаха, застиранная до того, что было трудно определить, какого она была первоначально цвета. На ногах он носил сбитые, давно потерявшие первозданный блеск сапоги.
      — Тильво Лаэрн к вашим услугам, — сказал певец, привстав со скамейки и тряхнув гривой нечесаных волос.
      — Рыцарь, говоришь. По мне, так ты больше похож на бродячего музыканта, чем на благородного господина.
      Тильво демонстративно взял с лавки свою перевязь с мечом.
      — И можешь не трясти здесь своим клинком. Оружие носят не только господа, но и всякий сброд с большой дороги. И у меня нет уверенности, что ты…
      — Папа, прекрати! — Лицо Лайлы стала пунцовым, она моргала своими не видящими с самого рождения глазами, губы превратились в тоненькую ниточку. Лайла была готова расплакаться. — Не обижай певца. Он и так уже охрип от песен, пытаясь меня хоть чуть-чуть развеселить.
      — Ладно, дочка, будь по-твоему. Эй, как там тебя, есть будешь?
      — Ваша дочка была так щедра, что угостила меня краюхой хлеба.
      — Да, не скажешь, что тебе всегда удается досыта поесть. Мы люди простые, И еда у нас простая. Бобы да кусок солонины. Но ты, наверное, и этому будешь рад.
      Тем временем младший из трех сыновей уже вовсю гремел горшками на кухне. Певец отложил в сторону дайлу и стал внимательно разглядывать своих новых знакомых.
      Гильен был коренаст и широкоплеч. Длинная окладистая борода мешала определить его возраст. Однако, судя по закравшейся в бороду седине, было ему никак не меньше пятидесяти. Сыновья были под стать отцу, коренастые и широкоплечие. Старший носил небольшую бородку, а у среднего был юношеский пушок. Самый младший из сыновей, тот самый, что отправился на кухню, и вовсе был безбород.
      Когда хуторяне сели за стол в гостиной, певец решил тоже устроиться на скамье, однако с опаской поглядел на главу семьи.
      — Садись, садись, Тильво, мы люди небогатые, зато не жадные. Раздели с нами трапезу.
      Перед тем как усесться за стол, все, включая Тильво и даже слепую Лайлу, проделали нехитрый ритуал: подняли раскрытые ладони на уровень лица и трижды нестройным хором провозгласили: «Хвала Небу!» — после чего все принялись за еду.
      Если бы Лайла могла видеть, как ест Тильво, то она поразилась бы его отнюдь не рыцарским манерам. Тем временем Гильен задавал певцу вопросы.
      — Расскажи нам, Тильво, где ты бывал и что видал.
      — Бывал я в разных местах, гостил во многих городах. По дороге голодал, иногда и бит бывал. Что заработал песней, сразу проедал.
      — Складно врешь, — усмехнулся Гильен.
      — А куда же ты теперь? — совершенно серьезным тоном спросила Лайла.
      — Известно куда, в Терик. Самое хлебное место наша столица.
      — И тебе не страшно путешествовать в одиночку? не унималась Лайла.
      — Со мной мой верный меч, — Тильво погладил рукоять лежащего рядом на лавке меча.
      — А ты хоть обращаться с ним умеешь? — спросил средний сын.
      — Ясное дело, — гордо ответил Тильво. — Я же рыцарь.
      — Тебя небось по пьяни какой-нибудь господин посвятил в рыцари, ты теперь и хвалишься всем, — усмехнулся старший сын.
      — Дело было не совсем так, — начал запинаться Тильво. — Меня посвятили в рыцари за песню.
      — Эх, Тильво, Тильво, — покачал головой Гильен. — Иной раз без меча безопасней путешествовать, да тебе виднее. Лучше спой.
      Тильво взял в руки дайлу, и полилась музыка, то спокойная, как маленький ручеек, то резвая, как горный поток. Тильво знал наизусть десятки песен, которые с успехом мог распевать как в таверне, так и в замке благородного господина. Хозяин слушал, чуть посмеиваясь, сыновья больше с вниманием, а Лайла улыбалась.
      Наконец Гильен жестом остановил музыканта и сказал, что пора спать. Завтра снова придется ни свет ни заря вставать.
      — Хозяйки в доме нет, — сокрушался Гильен. Умерла моя женушка, когда по округе мор ходил. А девчушка моя, вишь, слепая уродилась. Я на Небо не ропщу, как оно рассудило, так и есть. А посему давай спать. Ты уж не обижайся, дом у меня небольшой, в сарае положу. Но там сено, не замерзнешь, поди. Пошли, что ли.
      И Гильен повел Тильво в сарай.
      — А все-таки ты молодец, что дочку отвлек, она хоть заулыбалась чуть-чуть. А то сидит одна-одинешенька целый день со своей пряжей. Так что спасибо тебе, певец.
 
      Разбудили Тильво, когда Небо едва начало светлеть.
      С трудом продрав глаза, он обнаружил, что спит в сухом и относительно теплом месте, и это сразу прибавило сил.
      — Вот что. Мы на работу идем, а ты ступай своей дорогой. Вот тебе краюха хлеба, вот тебе яблок.
      — И еще заглянешь к нам? — спросила Лайла.
      — Непременно, — соврал певец.
      Тильво стоял на пороге дома вместе с хозяином. Небо сегодня было явно не в духе. Оно светилось то темно-фиолетовым, то темно-зеленым, и по нему, словно в омуте пруда от легкого ветерка, пробегала рябь. В некоторых местах оно вздыбливалось, а потом расходилось и вновь становилось гладким.
      Тильво быстро зашагал по дороге, и хутор, плавно отдаляясь, вскоре превратился в маленькую точку. Тильво спешил не потому, что ему хотелось поскорее покинуть это место, просто впереди лежала долгая дорога в никуда. Ближайшая цель у него, конечно, была. Он хотел добраться до Терика и, если повезет, немного подзаработать. Город большой, и богатых людей с их многочисленными пирами там немало.
      Тильво шагал вперед. Дорога вилась вдоль холмов, заросших негустым подлеском. Погода с утра была теплой, певец скоро снял плащ и, аккуратно сложив, убрал в заплечный мешок. Было очень тихо, только где-то в подлеске робко щебетали птицы. Дорога впереди и позади выглядела абсолютно пустой. Но Тильво постоянно чувствовал чье-то незримое присутствие. И он уже давно догадывался, кто за ним наблюдал. Небо страшное и безмолвное чудовище — всегда было с ним, куда бы он ни шел, и что бы ни делал. Оно внимательно приглядывало за ним, думало, строило какие-то непостижимые для человеческого ума планы. Яркие, кричащие цвета над головой, иногда странным образом складывающиеся в зловещие образы, затмевали собой красоту природы. Но помимо Неба за Тильво следил кое-кто еще. На пороге своего дома стояла девушка и смотрела своими незрячими глазами вслед певцу.
      Тильво остановился и погрозил Небу кулаком, но оно пока осталось равнодушным к этому жесту.
      Следующую ночь Тильво встретил у маленького костерка, кутаясь в плащ. Огонь не столько согревал, сколько давал свет и какое-то подобие уюта. С рассветом пришел туман, И плащ Тильво отяжелел от сырости. Все вокруг было серым: серый туман, серо-черные очертания деревьев и серое с красными проблесками Небо.
      К тому времени как Небо в очередной раз стало темнеть, Тильво добрался до какой-то небольшой деревушки. Постучавшись в два-три дома, здесь можно было найти себе приют на ночь. Но недалеко от деревушки возвышались стены замка. А это, если повезет, означало не только еду и ночлег, но еще и какую-нибудь плату.
      Мост был опущен, но дверь караулки заперта. Тильво постучал в смотровое окно. Ему тут же открыл стражник.
      — Тебе чего, оборванец?
      — Я певец, — несколько обиженным тоном сказал Тильво.
      — Певец — другое дело, — ухмыльнулся стражник. — Наш хозяин страсть как любит всяких бродячих циркачей и певцов. Но чем ты докажешь, что певец?
      Тильво устало сбросил с плеча упрятанную в чехол дайлу. А дайла у Тильво была просто замечательная. Ее сделали из черного дерева, а таких деревьев, говорят, уже больше не осталось в мире. Может быть, даже эта дайла была сделана из последнего черного дерева. Когда Тильво увидел ее в руках старого мастера, то он полюбил ее с первого взгляда. Инструмент выглядел явно ему не по карману. Тогда он взял дайлу и решил хоть один раз в жизни сыграть на ней. Но старика так восхитила игра Тильво, что он просто подарил ее певцу. А свою первую дайлу, которая была у него до этого, Тильво подарил бедному мальчишке в том же городе. «Пусть на этой земле будет на одного певца больше», решил тогда он.
      Тильво заиграл незамысловатую мелодию, и тут же лязгнул железный засов на калитке.
      — Проходи, певец, — сказал седоусый стражник Тильво. — А ты, — обратился к молодому напарнику, сбегай доложи. Присядь пока, отдохни, — старый стражник изобразил подобие доброй улыбки. — Сыграл бы еще что-нибудь. Я тоже страсть как люблю песни.
      — Что сыграть то?
      — «Служанку рыцарь полюбил».
      — Ох, — вздохнул Тильво, коснувшись пальцами струн.
      Не успел он допеть последний куплет песни, как вернулся второй стражник и жестом пригласил певца следовать за ним.
      Тильво в сопровождении стражника прошел по внутреннему двору, поднялся по ступенькам и прошел длинным коридором-галереей, стены которого покрывали выцветшие от времени знамена и гобелены. Чем ближе они приближались к пиршественному залу, тем громче становились смех и голоса. Стражник остановился у входа в зал и сказал:
      — Ну, входи, чего стоишь.
      Зал был освещен множеством факелов. Отблески пламени переливались на развешанных по стенам доспехах и оружии. Когда певец вошел в круг света, пирующие немного поутихли.
      Тильво сразу распознал хозяина замка. Он сидел в конце длинного стола, заставленного огромным количеством блюд и кувшинов. Увидев такое обилие еды, певец сглотнул голодную слюну и обратился взором к хозяину. Не разрешит ли он при соединиться к трапезе? Но хозяин, который своим круглым лицом больше походил на булочника, лишь небрежно махнул рукой:
      — Можешь начинать, певец.
      И Тильво заиграл. Он сразу почувствовал, что хотят услышать собравшиеся в зале. Сначала он спел несколько известных везде кабацких песен. Затем затянул длинную и очень нудную, как ему самому казалось, балладу «Рыцарь Освольд и волшебный кубок». Пирующие хорошо знали ее и слушали вполуха, переговариваясь друг с другом. Наконец хозяин жестом остановил певца и, подозвав слугу, велел подать певцу чашу вина.
      Тильво ничего не ел с самого утра, когда дожевал остатки краюхи хлеба и последнее яблоко, поэтому вино мгновенно ударило ему в голову. Осушив внушительных размеров серебряную чашу, он поклонился и по обычаю произнес: «Спасибо хозяину за вино, за кров над головой и что не выгнал меня долой». Хозяин улыбнулся, что тоже было частью ритуала. А затем Тильво совершенно не к месту сказал: «И за чашу спасибо». Улыбка мгновенно пропала с лица хозяина, потому как после таких слов чашу он больше не увидит. Зал окутала тишина; пока чей-то пьяный голос не произнес: «За щедрость хозяина пьем!»
      Пирующие ответили восторженными возгласами, и лишь хозяин улыбался через силу, жалея о чаше.
      Тильво счел за лучшее убраться из замка. Господа такие шутки редко забывают. Так что пока не отняли подарок, нужно было искать ночлег в другом месте.
      Уже почти стемнело, когда Тильво вышел из ворот замка и побрел вдоль опушки леса куда глаза глядят. Неожиданно среди деревьев певец заметил отблески костра. Кто-то, так же как и он, не нашел себе приюта в эту ночь.
 
      У костра мог сидеть кто угодно, начиная от таких же, как Тильво, бродяг, циркачей или певцов и кончая разбойниками. Поэтому Тильво решил не идти к костру напрямик, а зайти со стороны и посмотреть на тех, кто сидит у огня. Он забрал влево, немного углубился в лес и, прячась среди деревьев, стал тихо подкрадываться к костру. У костра сидело двое. «Что ж, даже если это разбойники, то двое — это не так страшно», — подумал Тильво. Свет от костра освещал силуэты людей, и, судя по всему, между ними шла оживленная дискуссия. Но до певца долетали лишь обрывки слов, и он решил подобраться совсем близко. Затаившись невдалеке, он разглядел двоих не молодых мужчин в просторных балахонах. При первом же взгляде Тильво стало ясно, что это посвященные. Тут ему стало совсем интересно: никто, кроме самих посвященных, не знал, о чем они говорят между собой. Тильво выпала поистине уникальная возможность. Он затаился за толстым стволом и стал слушать.
      — …А ночь была тогда очень теплая, не то что сегодня. И мы, прижимаясь к друг другу в страстных объятиях, пошли с ней на сеновал. Если бы ты знал, какие у нее… — Посвященный от удовольствия пригладил свою роскошную бороду.
      — Ну, продолжай, чего замолчал, — раздался нетерпеливый голос второго посвященного.
      Тильво зажал ладонью рот, едва сдерживаясь от смеха. «Так вот, оказывается, на какие философские темы беседуют самые мудрые этого мира». В этот момент тот посвященный, что рассказывал о своих любовных похождениях, словно уловил мысли Тильво. Он насторожился и начал озираться по сторонам.
      — Иеронимус, рассказывай дальше!
      — Подожди, светлый, мне кажется, что мы здесь не одни и нашу, так сказать, конфиденциальную беседу кто-то подслушивает.
      — Да что ты! Кому, кроме диких зверей, взяться в этом лесу?
      — Нет, я явно чувствую чье-то присутствие.
      При этом Иеронимус сделал плавный жест рукой, и у него на ладони засветился маленький, но очень яркий белый огонек Он слегка дунул на него, и огонек легко, словно пушинка, полетел и остановился возле дерева, за которым стоял Тильво. Это был очень умный ход: огонек расположился таким манером, что сразу стала видна тень певца.
      — Вот видишь, а ты мне не верил. Выходи, кто бы ты ни был, незнакомец.
      Тильво покорно, правда без лишней робости, вышел к костру. Про посвященных в то время ходило множество всяких ужасных слухов. Кто-то утверждал, что они проводят жуткие опыты над детьми, а кто-то полушепотом рассказывал своему собутыльнику, будто бы для того, чтобы стать одним из посвященных, необходимо выпить кровь десяти девственниц. Но Тильво никогда серьезно не воспринимал подобные разговоры. Как можно рассуждать о подобных вещах, когда у тебя над головой все время висит чудовище? С другой стороны, посвященные действительно были народом беспринципным и несколько вспыльчивым. И шуток, чужих, они тоже, как правило, не понимали. Поэтому Тильво постарался скорчить самую серьезную мину, на которую только был способен, и почтительно поклонился.
      — А! Певец! — улыбнулись оба, заметив на плече Тильво чехол с дайлой. — Это совсем другое дело.
      — Музыка — это тоже своего рода Сила, только гораздо тоньше и прекраснее, — проговорил тот, что рассказывал о своих любовных похождениях. — Что ж, добро пожаловать в нашу компанию. Только зачем нужно было стоять и подслушивать наш философский диспут? Ты и так, наверное, ничего не понял, — сказал посвященный и гордо задрал свой длинный нос.
      — Отчего же, кое-что я понял, про сеновал, например. — При этих словах Тильво ехидно ухмыльнулся. Почему-то ему совершенно не было страшно.
      Если бы был день, то Тильво без труда смог бы рассмотреть легкий румянец на щеках посвященных.
      — Но, простите, я вовсе не хотел подслушивать вашу сверхмудрую беседу. Просто я не знал, кто может меня ожидать у костра, и поэтому решил сначала приглядеться.
      — Да что уж теперь. Ты ведь, наверное, не из того рода темной деревенщины, которая по кабакам распускает про нас всякие немыслимые слухи. Да, в не котором роде мы действительно странные люди. Хотя это все из-за нашего чрезмерного увлечения своим ремеслом. Не можем мы без Силы, как ты без музыки. Но иногда, признаться, и нам хочется поговорить о чем-нибудь совсем уж простом. Ведь мы такие же, как и все остальные, только с талантом, как ты, например, с музыкальным. А у нас талант — чувствовать и управлять Силой. А все человеческое, как и тебе, нам не чуждо. Однако пора пред ставиться: меня зовут, — Иеронимус, я посвященный круга тени, а мой молчаливый друг — Бротемериус — он, наоборот, посвященный круга света. А как зовут тебя?
      — Меня зовут Тильво. Просто Тильво И больше ничего. Я бродячий певец.
      Посвященные почтительно закивали своими бородатыми головами. При ярком свете костра Тильво теперь смог гораздо лучше рассмотреть своих новых знакомых. Из-за длинных бород определить их возраст было достаточно сложно. Однако у Бротемериуса была основательно тронутая сединой борода, тогда как у Иеронимуса седина имелась только на самом кончике бороды. Хотя седина далеко не показатель, но все же видно, что светлый старше. У него под глазами залегли целыми горстями морщины, а кожа на лице напоминала смятый кусок пергамента, так что темный казался по сравнению с ним моложе. У этого почти не было морщин, а глаза, в отличие от грустных и глубоких глаз Бротемериуса, будто бы все время чему-то улыбались. Хотя возраст у посвященных — не то, что у людей. С помощью Силы они могут поддерживать в себе жизнь аж до трехсот лет. По крайней мере так говорят обычные люди.
      Одеты они были довольно просто: облачены в просторные балахоны с капюшонами черного и белого цветов.
      — Присаживайся и раздели с нами трапезу.
      Тильво благодарно кивнул и присел к костру.
      — Вина хочешь? — спросил Иеронимус, доставая бурдюк.
      — Пожалуй, не откажусь, — ответил Тильво, роясь в своем заплечном мешке. — Я выпью вина из чаши, которую мне подарили за мое мастерство.
      — Кого же ты так развеселил, что он расщедрился на чашу? — усмехнулся Иеронимус.
      — Не насмешил, а растрогал сердце древней балладой, — с набитым едой ртом проговорил Тильво.
      — И кого ты так растрогал?
      — Хозяина вон того замка.
      — Ну ты и враль, Тильво! Я знаю хозяина этого замка. Это на редкость скупой и глупый мужлан. Мы сами не захотели останавливаться в его замке.
      — Наверное, потому, что боялись: вдруг хозяин не пустит посвященных на порог.
      — А ты, оказывается, остер на язык, Тильво, — усмехнулся Иеронимус.
      — Надеюсь, твой язык так же остер, как твой меч? поддержал Иеронимуса Бротемериус.
      — Оставьте в покое хотя бы меч, — вздохнул Тильво.
      — Небось раздобыл его там же, где и чашу. Стащил под шумок у пьяного рыцаря в каком-нибудь кабаке. Или про меч у тебя тоже заготовлена байка?
      — Я так и обидеться могу, — ответил Тильво. — Хотите верьте, хотите нет, а его мне подарили, когда посвятили в рыцари. Я спас одному человеку жизнь.
      — Наверное, помог не захлебнуться в чаше с вином, — продолжал подначивать Иеронимус.
      — Никто мне не верит.
      — А ты ври более правдоподобно, — улыбнулся Бротемериус. — И не обижайся на нас. Лучше сыграй что-нибудь.
      — Ладно, вы сами напросились, — проворчал певец, доставая из чехла дайлу.
      Тильво заиграл. Это была странная музыка, хотя мелодия показалась двум посвященным знакомой. Но было в ней нечто необычное, что заставляло сосредоточиться. А потом Тильво запел. Это был странный язык, не похожий ни на острую речь северян, ни на текущий, как ручеек, язык южан. Диковинные шипящие слова попадали в ритм с музыкой, унося слушателя куда-то в необозримую даль. А затем исчезло Небо. У посвященных было такое чувство, будто их неожиданно толкнули в круг света. Они прищурили глаза и уставились на Небо. Вместо него ночь была испещрена миллиардами маленьких колючих огоньков. Но свет исходил не только от них. В небесах сиял абсолютно ровный желтый диск. Его тусклые лучи казались пожаром после вечного мрака, который приносит с собой ночное Небо.
      Внезапно музыка оборвалась, и реальность снова нахлынула на поляну. Была глубокая непроглядная ночь, отблески костра освещали застывшие в изумлении лица посвященных.
      — Ну как, понравилось? — усмехнулся Тильво.
      — Прости нас, бессмертный. Прости, один из учителей. Мы не признали тебя сначала.
      — О чем вы говорите? — удивился Тильво. — Я и сам не понимаю смысла этих слов, они просто исходят из глубины моего сердца. Для меня этот язык так же незнаком, как и для вас.
      — Ошибаешься, певец, этот язык слишком хорошо нам знаком. Это язык наших бессмертных учителей, которые давным-давно создали ордена посвященных. Посвященных в тайны бессмертных.
      — Но я ведь обычный человек. Мне всего двадцать лет.
      — Ты готов по клясться в этом? — не унимался Иеронимус.
      — Да сколько угодно. Клянусь Небом, я самый обычный человек.
      — Обычный, — усмехнулся Бротемериус. — Знаешь ли, обычные люди не поют на языке бессмертных, из которого даже посвященным известно лишь небольшое количество слов.
      — Давно у тебя открылся Дар? — спросил Иеронимус.
      — Дар? В смысле когда я начал петь? Ну, этого я не помню. Может, лет в пять.
      — Нет, Дар открывать завесу. Давать людям возможность видеть сквозь Небо.
      — Не знаю. Впервые я спел подобную песню в таверне «Бешеный кабан». Это было три года назад.
      — Много народу слышало, как ты поешь?
      — Какой-то старый пьяница да дочь кабатчика. Вот и все. Я пел еще несколько раз, когда было плохо на душе или я обижался на кого-то, как сейчас. Но в моем, как вы говорите Даре, нет ничего интересного. По крайней мере ничего полезного, кроме как полюбоваться огнями в Небе. Но за это денег не дадут. Больше того, Слуги Неба могут запросто сжечь. Я живу с бесполезной забавной способностью.
      — Мальчик, ты даже представить себе не можешь, каким сокровищем владеешь; — Бротемериус был весьма взволнован.
      — И куда только смотрят Слуги Неба? — усмехнулся в который раз Иеронимус, хотя в его улыбке теперь было намного больше тепла.
 
      Дальнейшую дорогу до Терика Тильво разделил с двумя посвященными, которые направлялись в этот же город на ежегодный Большой совет. После того как Тильво спел им странную песню, их отношение к певцу в корне изменилось. Помимо того, что они всю дорогу кормили Тильво за свой счет, они как зеницу ока охраняли его от любых посягательств. Правда, единственным случаем, когда Тильво действительно угрожала опасность, оказалась склока с пьяным рыцарем, который придрался к мечу Тильво. Оружие было вытащено из ножен, и могла пролиться кровь, если бы Тильво перед началом вооруженной схватки не съездил кичливому рыцарю кулаком про меж глаз. В кабацких драках Тильво был завсегдатаем, поэтому поспешил сразу воспользоваться своим мастерством, потому что мечом он действительно владеть не умел. Этот случай еще больше поднял авторитет Тильво в глазах посвященных, и все бы продолжало складываться хорошо, если бы не другой печальный инцидент.
      Тильво и его спутники сидели в таверне «Старый пес» на краю небольшого городка. Ночь давно вступила в свои законные права, но спать никому не хотелось.
      — Расскажите еще что-нибудь про бессмертных, упрашивал Тильво своих спутников.
      — Видишь ли, друг, с этими бессмертными не все Так просто. Говорят, раньше их жило в мире так много, что запросто можно было повстречать их в самой обычной таверне. А потом они ушли. По крайней мере никто их больше не встречал. Люди поначалу смеялись: проживем и без них. И только посвященные, те, что были у них вроде подмастерий, огорчились.
      — Да, это уж точно, — перебил Иеронимуса Бротемериус. — Сначала наша Сила стала таять, а затем пришло Небо, и Силы стало хватать только на самое простое. Из могущественных мира сего мы постепенно превращаемся в нечто вроде бродячих циркачей.
      — Кстати, знаешь, почему посвященные путешествуют только пешком?
      — Почему? — спросил Тильво.
      — Просто раньше мы могли мгновенно перемещаться из одного города в другой. А потом Сила истаяла, но обычай остался. Вот и ходим мы только пешком. — Это все очень печально.
      — Не то слово, — вздохнул Иеронимус. — Сыграл бы ты, что ли, Тильво. Народу в таверне не осталось. Сыграй и спой ту песню.
      — Хорошо, — не стал возражать Тильво и потянулся за своей дайлой.
      Ночь зажглась яркими огнями. Ущербный желтый диск стал виден сквозь мутное окно таверны. Посвященные наслаждались зрелищем. А по опустевшему залу разносились забытые почти всеми в этом мире слова языка бессмертных.
      — Я устал, давайте спать, — проговорил, зевая, Тильво, едва закончив играть.
      — Что ж, давайте расходиться по своим комнатам.
 
      Наутро Тильво и посвященные узнали ошеломляющую новость. Хозяин таверны рассказал, что один из местных Слуг Неба сошел с ума. Прибежав ночью к настоятелю храма Неба, он начал сбивчиво рассказывать о том, что Небо исчезло, а в вышине появилось множество огней и желтый круг. При последних словах кабатчика внутри Тильво все похолодело. Не долго думая, настоятель храма сдал сошедшего с ума Слугу Неба Воинам Неба. Говорили, что дознание длилось всю ночь, причем под самыми страшными пытками Слуга Неба повторил все то же самое. Наутро его решили сжечь как нераскаявшегося еретика.
      — Мы пойдем смотреть казнь, — твердо сказал Тильво своим попутчикам. — Мне почему-то кажется, что здесь есть и моя вина.
      — Но таверна была пуста.
      — Возможно, он подслушивал за дверью или шел мимо таверны.
      — Лучше нам отсюда поскорее убраться, — проворчал Иеронимус. — Может быть, — этот Слуга Неба догадался о том, что увидел все благодаря твоей песне. Не ровен час, придут за тобой Воины Неба, тогда нам будет очень сложно тебе помочь.