Однако я влез и, по счастью, нашел свободное местечко на соломе, которым немедленно и завладел, но не мог разглядеть в темноте лица пассажиров. Стрэп с мешком за спиной ухитрился примоститься напротив, повозка дернулась, и он ткнулся прямо в живот капитана, грозно взревевшего:
      - Гром и молния! Где моя шпага?!
      При этих словах мой перепуганный приятель вскочил и прыгнул на меня с такой силой, что у меня мелькнула мысль, уж не сын ли это Анака *, задумавший придавить меня насмерть
      В этот момент раздался женский голос:
      - Ах, боже мой, что случилось, дорогой мой?
      - Что случилось! - повторил капитан. - Будь я проклят, если этот шотландец не раздавил своим горбом мои кишки в лепешку!
      Дрожа всем телом за моей спиной, Стрэп попросил у него прощения и возложил вину за случившееся на толчок фургона, а женщина, подавшая голос, продолжала:
      - Ох, это наша вина, дорогой! За все неудобства мы должны благодарить самих себя. Я никогда так не путешествовала раньше, благодарение богу. Уверена, что если бы миледи или сэр Джон знали, как мы едем, они бы всю ночь не спали от досады. Жаль, что мы не взяли двухместной кареты, знаю, что они никогда не простят нам этого.
      - Полно, моя дорогая! - отвечал капитан. - Что толку сейчас волноваться? Мы еще над этим посмеемся. Надеюсь, твое здоровье не пострадает. Я позабавлю милорда рассказом о наших приключениях в дилижансе.
      Эта беседа преисполнила меня таким почтением к капитану и его леди, чтоя не посмел вступить в разговор, но тотчас же раздался другой женский голос:
      - Кое-кто зря напускает на себя важность! Люди почище их ездили в фургонах. Кое-кто из нас разъезжал и в двухместных и в четырехместных каретах с тремя лакеями на запятках и не кричит об этом. Подумаешь! Все мы в одинаковом положении, а значит, будем в мире и вместе посмеемся. Как ты думаешь, Айзек? Разве это плохое предложение, старый плут? Да отвечай же, ты, процентщик и любодей! О каких это безнадежных долгах ты задумался? Какие закладные у тебя на уме? Да, Айзек, никогда не добиться тебе моих милостей, разве что перевернешь страницу своей жизни, станешь честным и заживешь, как джентльмен. А пока поцелуй меня, старый мямля!
      Эти слова, сопровождаемые громким чмоканьем, расшевелили того, к кому они относились, до такой степени, что он воскликнул в восторге, хотя и запинаясь:
      - Ах, ты, беспутница! Клянусь моим кредитом, ну и проказница ты, хи-хи-хи!
      Хихиканье перешло в припадок кашля, от которого бедняга ростовщик чуть не задохся (впоследствии мы узнали, что профессия нашего спутника была именно такова).
      Тут я вздремнул и нехудо поспал, пока мы не подъехали к гостинице и остановились. Выбравшись из фургона, я получил возможность обозреть пассажиров в том порядке, в каком они входили в дом. Первой появилась бойкая особа лет двадцати в обшитой серебряным галуном шляпе вместо капора, в синем шерстяном костюме для верховой езды, также обшитом галуном, сильно потускневшим, и с хлыстом в руке. За ней шел, припадая на ногу, старик в шерстяном ночном колпаке, застегнутом под подбородком, и в широкополой обвисшей шляпе поверх колпака, в старом, порыжевшем синем плаще, завязанном у шеи, под которым виден был коричневый толстый кафтан и под ним еще кафтан, потертый камзол и, как мы выяснили потом, грязная фланелевая куртка. Глаза у него были впалые, тусклые, опухшие; лицо его съежилось от тысячи морщин, десны весьма нуждались в зубах, нос был острый и поникший, а подбородок выдавался вперед и торчал так, что сближался с носом, словно щипцы для орехов, когда старик был не в духе или говорил; он опирался на палку с набалдашником слоновой кости, и вся его фигура казалась точной эмблемой зимы, голода и скупости.
      Но каково было мое удивление, когда грозный капитан предстал мне во образе маленького, щуплого создания лет сорока с длинным высохшим лицом, очень напоминавшим павианье, в верхней части которого щурились крохотные серые глазки; его собственные волосы были заплетены в косицу, которая доходила ему до огузка, и была так чрезмерно длинна, что это, мне кажется, и явилось причиной плешивости, открывшейся на темени, когда он удостоил снять шляпу, величиной своей и заломом превосходящую шляпу Пистоля *. Он снял свой теплый кафтан, и я не мог не подивиться необычайной фигуре этого вояки; был он пяти футов трех дюймов росту, из коих шестнадцать дюймов пошло на его физиономию и длинную сухопарую шею, его бедра были в длину дюймов шесть, ноги напоминали веретено либо барабанные палочки размером в два с половиной фута, а корпус его, казавшийся только протяженностью без содержания, поглотил остаток; в целом он напоминал паука или кузнечика, ставшего на задние лапки, и был почти только vox et praeterea nihil {Голос и кроме этого ничто (лат.).}.
      На нем был кафтан из так называемой медвежьей кожи, рукава которого были около полуфута длиною, гусарский камзол, алые штаны, оканчивавшиеся ниже бедер, шерстяные чулки, доходившие ему чуть ли не до паха, и башмаки на деревянных каблуках высотой, по меньшей мере, два дюйма; он придерживал шпагу, прижимая ее к себе одной рукой, а другой вел свою леди примерно того же возраста, что и он, сохранившую еще следы миловидности, но столь забавно напыщенную, что, не будь я новичком в свете, я тотчас же распознал бы в ней жалкое тщеславие и подержанную манерность горничной какой-нибудь знатной леди.
      Мы все сошлись в кухне, где капитан Уизел (таково было его имя) потребовал комнату с камином для себя и для своей супруги и сказал хозяину, что они будут ужинать отдельно. Хозяин гостиницы ответил, что он не может предоставить им отдельную комнату, а что до ужина, то он приготовил еду для всех пассажиров фургона, не принимая в соображение отдельных персон, но ежели капитан убедит остальных не возражать против его решения ужинать отдельно, то он к услугам капитана. Не успел он этого сказать, как мы все возразили, и мисс Дженни, другой наш пассажир женского пола, заявила, что если капитан Уизел и его леди предпочитают ужинать отдельно, они должны подождать, пока мы не отужинаем. В ответ на это капитан воинственно нахмурился и взирал молча и высокомерно, в то время как его супруга, презрительно фыркнув, прошептала что-то вроде "тварь!", долетевшее до слуха мисс Дженни, которая подступила к ней со следующими словами:
      - А ну без кличек, почтенная миссис Эбигейл! * Тоже еще "тварь"! Не такая, как вы! Подлиза! Подумаешь, знатная особа!
      Тут капитан перебил ее:
      - Чорт вас возьми, мадам, что вы хотите этим сказать?
      - Пусть чорт поберет вас! - отрезала мисс Дженни. - Кто вы такой? Кто вас сделал капитаном, вас, жалкий сводник и лизоблюд! Хороша армия, если такие, как вы, получили патенты! Вы думаете, я не знаю, кто вы такой? Вы и ваша супруга подходите друг другу - любовница в отставке и лысый лакей подходящая парочка!
      - Гром и молния! - завопил Уизел. - Не касаться чести моей супруги, мадам! Тысяча чертей! Никто в Англии не посмел бы сказать такое! Я содрал бы с него кожу! Я поужинал бы его печенкой!
      Он выдернул шпагу и взмахнул ею, к великому ужасу Стрэпа, но мисс Дженни, щелкнув пальцами, сказала, что ей наплевать на его обиду.
      Во время этой ссоры фургонщик спустился с козел и, узнав причину перебранки, опасаясь, что капитан и его леди разобидятся и покинут его фургон, постарался все уладить, в чем и преуспел, после чего мы уселись ужинать все вместе. Перед сном нас проводили в наши комнаты; старого ростовщика, Стрэпа и меня в одну комнату, капитана, его жену и мисс Дженни в другую. Около полуночи моему спутнику понадобилось покинуть комнату по нужде, он встал, чтобы выйти во двор, но, возвращаясь, ошибся дверью, вошел в комнату Уизела и, не колеблясь, плюхнулся в постель к его жене, которая спала глубоким сном; капитан был в другом конце комнаты, отыскивая какой-нибудь пустой сосуд, чтобы заменить им свой ночной горшок, давший течь; не заметив появления Стрэпа и найдя то, что было ему нужно, он направился к своей кровати. Нащупав косматую голову, прикрытую бумажным ночным колпаком, он решил, что ошибся и это кровать мисс Дженни, а голова принадлежит какому-нибудь хлыщу, которому та назначила свидание. Уверенный в своей догадке и возмущенный осквернением своей комнаты, он подхватил сосуд, только что им наполненный, и опорожнил его прямо на изумленного цырюльника и на собственную свою жену, которая сразу пробудилась от сна и огласила воздух такими жалобными криками, что не только испугала мужа свыше всякой меры, но почти лишила беднягу Стрэпа рассудка, ибо он в самом деле почел себя во власти нечистой силы, в особенности когда разъяренный капитан схватил его за горло и, осыпая проклятиями, спросил, как он посмел покуситься на целомудрие его жены. Бедняга Стрэп так был поражен и потрясен, что мог только пробормотать: "Господь свидетель, что я ее не трогал!"
      Миссис Уизел, очутившись в таком крайне неприятном положении из-за стремительности своего супруга, вскочила в ночной рубашке и, схватив из-под кровати свою туфлю, стала обрабатывать каблуком лысую его голову, пока он не завопил: - Убивают!
      - Я тебя научу выливать на меня твои вонючие горшки! - кричала она. Ах ты, этакий наглец, ах ты, жалкий карлик! Ты еще ревнуешь, жалкая щепка! Да как ты смеешь? Разве за это я удостоила тебя чести и пустила к себе в постель, бессильный, никудышный сухарь!
      Шум привел меня и фургонщика к дверям, откуда нам удалось все слышать к нашему удовольствию.
      - Насилуют! Убивают! - заорала тем временем мисс Дженни. - О! Старый негодяй, ты хотел лишить меня чести! Я отомщу тебе, старый козел! Помогите! Помогите! Насилуют!
      Слуги, услышав эти крики, помчались вверх по лестнице со свечами, вооруженные чем попало, и мы увидели весьма забавную сцену. В одном углу комнаты облаченный в ночную рубашку, изорванную в клочья, стоял и дрожал бедняга капитан с горестным выражением лица, расцарапанного его супругой, которая тем временем закуталась в одеяло и, рыдая, сидела на краю постели. В другом углу лежал старый ростовщик, растянувшись на кровати мисс Дженни, одетый поверх рубашки в свою фланелевую куртку, а она крепко вцепилась ему в уши и награждала его проклятиями. Когда мы спросили, что произошло, онаначала притворно плакать и сказала, будто она испугалась, что безнравственный плут лишил ее чести, пока она спала, а теперь она просит нас запомнить то, что мы видим, так как намерена прибегнуть к нашим свидетельским показаниям против него. Бедняга был ни жив ни мертв и просил, чтобы его отпустили, и как только он получил эту милость, то заявил, что это не женщина, а воплощенный дьявол, что она сперва воспламенила его, а потом предала.
      - Ехидна! - продолжал он. - Ты устроила мне ловушку, но ошибаешься, ничего не выйдет!! Я повешусь скорей, чем ты получишь от меня хоть фартинг!
      С этими словами он потащился к собственной своей кровати, вздыхая на каждом шагу. Тогда мы подошли к капитану, который сказал:
      - Произошло проклятое недоразумение, джентльмены. Но я отомщу тому, кто был виновником! Этот шотландец, который тащил мешок за спиной, не увидит завтрашнего дня, или меня зовут не Уизел! Моя дорогая, прошу у тебя тысячу извинений! Ты поймешь, я не хотел причинить тебе вред.
      - Я не знаю, чего бы ты хотел, - ответила она вздыхая, - но знаю, что получила достаточно, чтобы отправиться в могилу.
      В конце концов они примирились. Супруга капитана удовлетворилась частью кровати мисс Дженни (ее собственная была совсем мокрая), а хозяин фургона предложил Уизелу провести с ним остаток ночи. Я вернулся к себе, где нашел Стрэпа перепуганным насмерть; он улизнул в темноте, пока капитан и его супруга ссорились.
      ГЛАВА XII
      Капитан Уизел вызывает на дуэль Стрэпа, который уклоняется от поединка - Столкновение между капитаном и мною - Ростовщик неохотно откупается от мисс Дженни пятью гинеями - Нам угрожает опасность лишиться обеда Поведение Уизела, Дженни и Джоя - Кто были капитан Уизел и его супруга. Храбрость капитана подвергается испытанию - Айзек подсмеивается над капитаном
      На следующее утро я согласился уплатить владельцу фургона десять шиллингов за мою поездку в Лондон, если только будет разрешено Стрэпу занимать мое место, когда мне заблагорассудится итти пешком; в то же время я просил его умиротворить взбешенного капитана, который вошел в кухню, держа в руке обнаженную шпагу, и угрожал, пересыпая угрозы проклятиями, расправиться с негодяем, пытавшимся осквернить его ложе. Но фургонщик тщетно старался объяснить ошибку и убедить капитана в полной невиновности бедного парня, дрожавшего за моей спиной; и чем более покорным казался Стрэп, тем неукротимей становилось негодование Уизела, который клялся в том, что либо заставит Стрэпа с ним драться, либо убьет его тут же на месте.
      Я был крайне раздражен такой наглостью и заявил ему, что ни на что не похоже заставлять беднягу цырюльника сражаться с воином его оружием, и предложил, чтобы он либо боролся со Стрэпом, либо боксировал. С таким предложением Стрэп немедленно согласился, но заявил, что он станет драться при условии, если ставкой будет гинея, однако Уизел ответил с презрением, что ниже достоинства джентльмена, занимающего такое положение, как он, не только драться, как носильщик, но и ставить себя на одну доску с таким парнем, как Стрэп.
      - Что за чертовщина! - воскликнул Джой - Не годится, капитан, нет! Не годится совершать смертоубийство. Вот этот бедняга готов просить прощения за обиду, а ежели это вас не ублажит, предлагает драться по всем правилам. Уж коли вы не хотите бокса, что ж, можно подраться дубинками. Эй, парень, согласен ты драться дубинками?
      Немного подумав, Стрэп дал ответ:
      - Да, я буду драться с ним дубинками.
      Но после того как этот способ был также отвергнут капитаном, я, раскусив его характер, мигнул Стрэпу и сказал всей компании, что я слышал, будто полагается выбирать оружие тому, кого вызвали на дуэль, что таковы правила в деле чести и что я готов обещать от имени моего спутника согласие его драться холодным оружием, но таким, с которым Стрэп хорошо знаком, а именно бритвой. Я заметил, что при упоминании о бритве капитан изменился в лице, а Стрэп потянул меня за рукав и прошептал с большой горячностью: "Во имя господа бога не предлагай этого!"
      Но тут Уизел, оправившись, повернулся ко мне и с грозной миной крикнул:
      - Кто вы такой, чорт побери? Извольте со мной драться!
      С этими словами он стал в позицию, и я ужасно испугался, увидев острие шпаги на расстоянии полуфута от моей груди; отскочив в сторону, я схватил стоявший в углу камелька вертел и заставил моего грозного противника делать множество пируэтов и отпрыгивать при каждом прикосновении моего оружия, пока я не загнал капитана в угол комнаты к немалому увеселению собравшихся. Когда капитан попал туда, вошла его жена и, увидев мужа в столь опасном положении, испустила отчаянный вопль; пребывая в такой крайности, Уизел попросил перемирия, которое было немедленно ему даровано; в конце концов он удовлетворился покорностью Стрэпа, который, упав перед ним на колени, заверял в своей невиновности и просил прощения за совершенную им ошибку.
      Закончив это дело без пролития крови, мы отправились завтракать, но среди нас нехватало двух членов нашей компании, а именно мисс Дженни и ростовщика. Что до первой, то миссис Уизел сообщила нам, что та будила ее всю ночь стонами и что поутру, когда она встала, мисс Дженни чувствовала себя весьма худо и не могла продолжать путешествия. Как раз в это время она послала за владельцем фургона, который, не мешкая, пошел к ней в комнату, сопровождаемый всеми нами. Мисс Дженни жалобным тоном сообщила, что она боится выкидыша из-за перепуга, которым этой ночью обязана грубости Айзека, и так как еще неизвестно, что произойдет, следует задержать ростовщика, чтобы он отвечал за последствия.
      Сей дряхлый Тарквиний * найден был в фургоне, куда он спрятался, чтобы не напоминать о своем ночном позоре, но был извлечен оттуда насильно и доставлен к ней. Как только он появился, она стала рыдать и стонать самым жалостным манером и сказала нам, что если она умрет, то пусть ее кровь падет на голову насильника. Бедняга Айзек, возведя глаза и воздев руки к небесам, просил господа спасти его от злых козней этой Иезавели * и со слезами на глазах убеждал нас в том, что очутился он в ее постели по собственному ее приглашению. Владелец фургона, смекнув, в чем дело, посоветовал Айзеку развязаться с ней, уплатив некоторую сумму денег, в ответ на что тот воскликнул с неистовством:
      - Сумму денег! Повесить эту ехидну!
      - О! Прекрасно! - сказала мисс Дженни. - Я вижу, что напрасны старания воздействовать по-хорошему на это каменное сердце. Джой! Пойдите, пожалуйста, к судье и скажите ему, что здесь находится больная, которая желает его видеть по важному делу.
      При упоминании о судье Айзек затрепетал и, приказав Джою повременить, спросил дрожащим голосом, чего она хочет. Она ответила ему, что, раз он не достиг своей греховной цели, она может удовлетвориться малым, и хотя ущерб, который ее здоровье может понести, никак не вознаградим, она согласна отпустить его за сто гиней.
      - Сто гиней! - воскликнул он в исступлении. - Сто фурий! Откуда возьмет сто гиней такой несчастный старик, как я? Если бы у меня было столько денег, разве я стал бы ездить в фургоне в эту пору года?
      - Та-та-та! - перебила мисс Дженни. - Оставь эти жалкие увертки. Ты думаешь, я не знаю Айзека Рэпайна, биржевого маклера с улицы Миноритов? Ах, старый негодяй! Немало закладов, которые никогда не выкупались, принесли тебе я и мои знакомые.
      Убедившись, что маскировка не удалась, Айзек предложил двадцать шиллингов за свое освобождение, от чего она решительно отказалась, потребовав не меньше пятидесяти фунтов. Однако в конце концов она согласилась на пять фунтов, которые он уплатил с величайшей неохотой, во избежание обвинений в насилии. После этого соглашения захворавшая особа ухитрилась занять место в фургоне, и мы двинулись в полном спокойствии, причем Стрэпу предоставили лошадь Джоя, а возница избрал пеший способ передвижения. В течение этого утра и до полудня мы выслушивали отчет о доблестях капитана Уизела - о том, как он однажды сокрушил солдата, над ним подшутившего, а в другой раз дернул за нос трактирщика, которому не понравилось, что он чистит зубы вилкой, о том, что он вызвал драться торговца молочными продуктами, дерзнувшего выдавать себя за его соперника; для подтверждения этих подвигов он отнесся к своей жене. Та подтвердила все, что он говорил и заметила:
      - Вот эта последняя история произошла в тот самый день, когда я получила любовное письмо от сквайра Гоббла... Помните, мой дорогой, как раз в тот вечер я объелась овсянкам" и мне было так худо, что лорд Диддл заметил, как я в лице изменилась, а миледи, та почти сомлела от испуга.
      - Еще бы, дорогая! - ответствовал капитан. - И милорд тогда же сказал мне улыбаясь: "Билли! Миссис Уизел несомненно в интересном положении", на что я отвечал учтиво: "Милорд! Хотел бы я вернуть вам сей комплимент". Вся компания так и покатилась со смеху, а милорд, который, знаете ли, очень любил остроумные ответы, подошел и поцеловал меня.
      Так мы путешествовали пять дней беспрепятственно и не встретили ничего достойного внимания; мисс Дженни скоро оправилась и каждый день развлекала нас своими песенками, коих она знала немало, и шутками над своим престарелым воздыхателем, который тем не менее с ней не примирился. На шестой день, когда мы собирались усесться за обед, хозяин гостиницы вошел и - сказал нам, что прибывшие только что три джентльмена приказали снести обед в их комнату, хотя он и сообщил им, что обед заказан ранее пассажирами фургона. В ответ на это его сообщение джентльмены ответили: "Пусть - ^дут ко всем чертям пассажиры фургона, более высоким особам надо служить в первую очередь, а для тех пассажиров особой беды не будет, если они один день пообедают хлебом с сыром".
      Это было глубокое разочарование для всех нас, и мы ломали голову, как помочь делу; мисс Дженни заметила, что капитан Уизел, по профессии воин, должен в таком случае защитить нас от оскорбления. Но капитан извинился, заявив, что ни за что на свете не желает, чтобы стало известно о его путешествии в фургоне, и поклялся, что ежели бы он появился, как ему подобает, то они скорей проглотили бы его шпагу, чем обед. Выслушав эту декларацию, мисс Дженни схватила его шпагу, обнажила ее и помчалась в кухню, где заявила повару, что отправит его на тот свет, если он немедленно не пришлет обед в нашу комнату. На шум, произведенный ею, три незнакомца спустились вниз, и один из них, увидев ее, закричал:
      - Вот-те на! Дженни Рэмпер! Кой чорт занес тебя сюда?
      - Джек Рэттл, дорогой мой, это вы? - воскликнула она, падая ему в объятия. - Теперь пусть Уизел идет в преисподнюю со своим обедом. Я буду обедать с вами!
      Те согласились с большой радостью; мы были уже почти обречены довольствоваться самым жалким обедом, как вдруг Джой, узнав обо всем, вошел в кухню с вилами в руке и поклялся предать смерти каждого, кто покусится на обед, приготовленный для пассажиров фургона. Эта угроза могла возыметь фатальные последствия. Трое незнакомцев обнажили- свои шпаги, к ним присоединились их слуги, а мы выстроились на стороне Джоя; но тут вмешался, хозяин гостиницы, предложивший поделиться своим обедом ради сохранения мира, что и было принято незнакомцами, и вслед за сим без дальнейших неприятностей мы уселись за стол.
      Днем я решил итти пешком вместе с Джоем, и мое место занял Стрэп. Завязав беседу с этим возницей, я убедился скоро, что он веселый, насмешливый, добродушный парень и вместе с тем очень продувной. Он рассказал мне, что мисс Дженни, особа легкого поведения, ехала в почтовой карете в компании с офицером-вербовщиком из Лондона в Ньюкесл, где этот офицер был арестован и посажен в тюрьму за долги, и что она поневоле возвращается теперь к прежней жизни. Также поведал он мне о том, что один из слуг джентльмена, оставленного нами вгостинице, видел когда-то Уизела, тотчас же его узнал и сообщил Джою некоторые подробности о нем, а именно, что он служил много лет камердинером у милорда Фриззла, когда тот жил отдельно от своей супруги, но после их примирения она настояла на увольнении Уизела, а также и той женщины, с которой лорд спутался; его лордство, дабы отделаться от них обоих пристойней, предложил Уизелу жениться на его любовнице, за что обещал купить ему офицерский патент; на этом они и порешили, и теперь Уизел к выгоде его лордства служит прапорщиком в каком-то полку.
      Что до храбрости Уизела, то мы с Джоем были о ней одного мнения и порешили ее испытать, взбудоражив пассажиров криком: "Разбойник!" - как только нам попадется навстречу какой-нибудь всадник. Сей план мы привели в исполнение еще до сумерек, завидев приближающегося к нам всадника. Как только Джой сообщил пассажирам фургона, что он опасается, не ограбят ли нас, поднялся переполох. Стрэп выскочил из фургона и спрятался в придорожные кусты. Ростовщик испустил вопль и зашуршал соломой, давая нам основания полагать, что он там прячет что-то. Миссис Уизел, ломая руки, жалобно закричала, а капитан, к нашему большому удивлению, начал храпеть; но эта уловка не удалась, так как мисс Дженни встряхнула его за плечо и заорала:
      - Дьявол! Капитан! Нашел время спать, когда нас вот-вот ограбят! Постыдитесь, вставайте, держите себя, как солдат и человек чести!
      Уизел притворился чрезвычайно возмущенным тем, что нарушили его покой, и поклялся, что он все-таки выспится, хотя бы его окружили разбойники со всей Англии.
      - Проклятье! Чего вы струсили?! - продолжал он, а сам дрожал так, что фургон трясся.
      Эта странная манера поведения привела мисс Рэмпер в такой гнев, что она закричала:
      - Трус! Самый отъявленный трус из тех, кого выбрасывают из полка. Джой! Остановите фургон, и будь я проклята, но я уговорю грабителя отнять у него не только кошелек, но и шкуру!
      С этими словами она с большим проворством выпрыгнула из фургона. Тем временем всадник поравнялся с нами и оказался слугой джентльмена и знакомцем Джоя, который объяснил ему наш замысел и попросил его помочь нам и направиться к фургону, чтобы испытать тех, кто был внутри. Всадник согласился ради развлечения, приблизился к фургону и страшным голосом вопросил:
      - Эй, кто там?
      Айзек ответил жалобно:
      - Здесь бедный, жалкий грешник, который содержит семью и кроме этих пятнадцати шиллингов ничего не имеет... Если вы отнимете их, мы все помрем с голоду...
      - А кто это плачет в другом углу? - спросил мнимый разбойник.
      - Бедная, несчастная женщина, - отвечала миссис Уизел, - имейте к ней сострадание, молю вас во имя Христа!
      - Вы девица или замужем? - спросил он.
      - Замужем, на свою беду! - воскликнула она.
      - Где ваш муж? Кто он такой? - продолжал он.
      - Мой муж - офицер, мы оставили его больным в гостинице, где обедали в последний раз, - ответила она.
      - Вы, должно быть, ошиблись, - сказал он. - Потому что я своими глазами видел, как сегодня днем он входил в фургон. Но что это воняет? Должно быть, ваша комнатная собачка напаскудила! А ну-ка, позвольте я поймаю эту мерзкую собачонку! Я научу ее, как себя вести.
      Тут он схватил Уизела за ногу и вытащил его из-под юбок жены, где тот прятался.
      Дрожащий капитан, обнаруженный в столь бесславном положении, стал протирать глаза, притворяясь, будто проснулся, и закричал:
      - Что такое? Что такое?
      - Ничего особенного, - отвечал всадник. - Я только заглянул, чтобы узнать, как вы поживаете. А теперь прощайте, славный капитан!
      Он дал шпоры коню и мгновенно скрылся из виду. Прошло некоторое время, пока Уизел пришел в себя, но, наконец, снова напыжившись, сказал:
      - Проклятый парень! Чего это он умчался, прежде чем я успел его расспросить о его хозяине и хозяйке? Вы, помните, дорогая, Тома? - отнесся он к жене.
      - Мне кажется.. . да, да, припоминаю, - отвечала та. - Но ведь вы знаете, я редко имею дело с людьми его положения.
      - Вот-те на! - воскликнул Джой. - Вы знаете парня, капитан?
      - Знаю ли я его? Разумеется! Он не раз наполнял мой стакан бургундским за столом милорда Триппета, - сказал капитан.
      - А как его зовут, капитан? - задал вопрос Джой.
      - Его зовут .. его зовут Том Ринзер, - ответил Уизел.
      - Чудеса! - вскричал Джой. - Изменить свое имя! Бьюсь об заклад, что он окрещен был Джоном Троттером! *
      Это восклицание вызвало у всех смех, весьма раздосадовавший капитана.
      Айзек нарушил молчание:
      - Кто он и как его зовут не имеет значения, раз он не грабитель, как мы подозревали. Возблагодарим господа за счастливое избавление.
      - Возблагодарим господа! - повторил Уизел. - Возблагодарим дьявола! За что? Будь он разбойник, я бы проглотил его кровь и его самого с кишками, прежде чем он ограбил меня или кого-нибудь в этом дилижансе!
      - Ха-ха-ха! - захохотала мисс Дженни. - Без сомнения, вы проглатываете все, что убиваете, капитан!
      Ростовщик был столь доволен исходом этого приключения, что не удержался от насмешки; по его мнению - заметил он - капитан Уизел добрый христианин, ибо он вооружился не смертоносным оружием, а терпением и покорностью, и спас себя страхом и трепетом.
      Эта насмешка заставила всех посмеяться над Уизелом, который пробормотал проклятия и пригрозил перерезать Айзеку горло. Ростовщик, подхватив эту угрозу, сказал:
      - Джентльмены и леди, призываю вас в свидетели того, что моей жизни угрожает опасность от этого кровожадного офицера. Я вызову его к мировому судье.
      Эта новая насмешка над Уизелом вызвала еще взрыв смеха, и до конца путешествия он пребывал в дурном расположении духа.
      ГЛАВА XIII
      Мы со Стрэпом устрашены появлением призрака. - Догадки Стрэпа. - Джой объясняет тайну. - Мы прибываем в Лондон. - Описание нашей одежды и внешнего вида. - Нас оскорбляют на улице. - Приключение в пивной - Нас провел шутниклакей. - Нас выручает хозяин табачной лавки. - Находим жилье. - "Ныряем" за обедом. - Происшествие в харчевне.
      Мы прибыли в нашу гостиницу, поужинали и отправились спать, но хворьСтрэпа не прекращалась, ему пришлось встать с постели посреди ночи и, взяв свечу, которую он оставил на этот случай зажженной, спуститься вниз, где находились домашние службы, откуда он вернулся с великой поспешностью. Волосы стояли у него дыбом, а во взгляде выражались ужас и изумление. Не произнося ни слова, он поставил свечу и, плюхнувшись в постель позади меня, остался лежать, дрожа немилосердно.
      Когда я спросил его, в чем дело, он ответил заикаясь:
      - Господи помилуй! Я видел чорта!
      Хотя я не был столь суеверным, как он, но это восклицание меня немного напугало; и вот, когда я услышал звон колокольчиков, приближающийся к нашей двери, а также почувствовал, как мой сожитель вцепился в меня, у меня вырвалось:
      - Помилуй Христос! Это он идет!
      В этот момент в комнате появился страшный, огромный ворон с бубенчиками на ногах и направился прямо к нашей кровати. Поскольку в наших краях принято думать, что дьявол и ведьма избирают эту птицу для своих проделок, я в самом деле поверил, будто он преследует нас, и в ужасе скрючился под одеялами. Страшное привидение вскочило на кровать и, несколько раз клюнув нас чувствительно через одеяла, ускакало прочь и исчезло. Мы со Стрэпом поручили себя с превеликим благочестием попечению небес и, когда шум затих, решились выглянуть из-под одеял и перевести дух. Но только-только мы избавились от одного привидения, как появилось другое, и мы почти лишились чувств.
      Мы увидели старика, входящего в комнату; у него была длинная седая борода до пояса; в его глазах и лице было нечто дикое и странное, необычное для нашего мира; облачен он был в коричневый халат из грубой шерсти, застегивающийся на спине и у запястья, а на голове был странный колпак из такой же шерсти. Я был так поражен, что не мог оторвать взгляда от сего ужасного существа и лежал неподвижно, следя за тем, как он шел прямо на меня. Подойдя к кровати, он стал ломать руки и крикнул таким голосом,который не мог принадлежать человеческому существу:
      - Где Ральф?
      Я ничего не ответил. Тогда он повторил еще более ненатуральным голосом:
      - Где Ральфо?
      Только он произнес эти слова, до меня донесся издали звон бубенчиков; привидение прислушалось к нему и удалилось, оставив меня почти окаменевшим от страха.