- На этот счет пусть не сомневается.
      Майор Ловягин позвонил в дверь. Прислушался.
      - Ну ?! - раздалось за дверью. - что, чокнулся в такую рань ?
      Это рань для нее - двенадцать дня...
      Открыв дверь, девица в накинутом сверху на голое тело кумачовом халате обомлела.
      На пороге стоял милицейский майор. Маленький, глаза стылые, водянистые, нижняя челюсть, как у обезьяны - выдвнута вперед, пятернями, какими он двери касался, можно было вручную локомотивы перегонять...
      - Чего ? - спросила она довольно нагло, но в голосе ее он все равно уловил страх.
      Страх животного перед охотником. Шлюхи - перед ментом.
      Под его колючим взглядом она почувствовала себя не дорогой проституткой Марианной, а прежней Маринкой, начинавшей на шоссе с "дальнобойщиками" и которую один водитель передавал другому на перевалочных пунктах...
      Оглядев ее снизу вверх, а потом сверху вниз, майор усмехнулся: на голову выше его, халат японский кумачовый с крупными черными цветами, ноги - босые, жевательная резинка во рту. Девица аж жевать ее перестала, когда его увидела...
      Веснушчатое лицо ее с курносым носом от испуга просело, а здоровенный, как ящик от комода,рот выдавил от растерянности грязно молочного цвета пузырь, который тут же лопнул с мерз ким звуком.
      - А ничего, - закрыл он уверенно за собой дверь.
      Квартира была однокомнатная, маленькая, уютная, с поли рованным, должно быть, оставленным прежними хозяевами румын ским гарнитуром. На стене висели постеры: "Мадонна", " Квин", две увеличенные фотографии Маши Распутиной, а на огро мном, как баскетбольная площадка, ложе валялась нижняя одежда. Дверь шкафа была тоже настежь открыта. Перед самым приходом Ловягина девица уже собиралась вставать.
      - Ну - ну ! - сказал он и двинулся в обход комнаты. Делал это медленно, обстоятельно, по - хозяйски, словно проводил обыск. Иногда задерживался на чем - то взглядом, ощупывал руками, цокал, переворачивал.
      - Я ведь к тебе не просто так явился, - сказал он, улыбнувшись, и его тяжелая, как у боксера, нижняя челюсть прираскрыла крупные желтоватые зубы. - Помнишь, - к китайцу приходила ?
      Он поддел сапогом легкие кружевные трусики на полу и точным ударом закинул их на кровать.
      Она не произнесла ни слова, только втянула в себя воздух и тоскливо зыркнула по сторонам, словно бежать куда собиралась, да некуда было.
      Майор остановился возле нее и с улыбкой ее рассматривал. Однако, обычно жесткий и гипнотизирующий взгляд его сейчас выражал что-то вроде своего рода сочувствия.
      - Я ведь в осмотре места проишествия принимал участие. Ну, когда прихлопнули его, китайца твоего...
      На секунду она словно остолбенела.
      - С которым ты в тот день трахалась... Помнишь?
      Девица изменилась в лице, рот у нее был раскрыт, глаза бегали по сторонам. Но майор словно бы и не замечал этого: его другое интересовало.
      - Тут вот вопрос у меня один: ты ведь пистолет тогда взяла? Да?
      - Да, - словно булыжник сглотнула она..
      - Я так и понял тогда. И куда дела, а ?
      - Да я...
      - Я ж тебя не спрашиваю, что - ты ?... Я тебе другой вопрос задаю: где пистолет? Он мне нужен. Сейчас.
      Она явно не знала, что сказать и как открутиться. О мог этого не видеть.
      - Ну, слушай, - терпеливо, словно учитель, внушающий непонятливому ученику, продолжал он,- Мы тут двое. Без посто ронних, без шума... Если бы хотел что другое, я бы понятых при влок, всякое другое... Хочешь без неприятностей, - тащи его сюда.Давай по- хорошему...
      Зевнув, он по-свойски слегка похлопал себя по незакрыто му рту:
      - Давай, телись. Что поделаешь, дело житейское. Выпить у тебя чего-нибудь найдется?
      - Вроде было...
      Она все еще не могла решить, как быть. А он не только не помогал ей уселся посреди комнаты на стул, прямо на белье ее там раскиданное и улыбался, как сытый кот., В ответ она махнула рукой: семь бед - один ответ...
      - Подвиньсь...
      Далеко идти не пришлось. Она нагнулась, заглянула под кровать.
      Полы кумачового японского халата с крупными черными цветами разошлись в разные стороны и показались литые и белые крестьянские ляжки...
      Расспрямляясь, гыкнула:
      В руках была картонная коробка из под импортной обуви. Она смахнула крышку.
      Он! "Макаров..."
      - Дай-ка тряпку какую-никакую...
      Она подала полотенце. Ловягин начисто обтер пистолет, достал из кармана носовой платок, завернул в него его и сунул в припасен ный пакет.
      - Вот так - то лучше... А то - опасно... Себе навредить можно... Как тебя звать-то?
      - Маринка...
      - Так вот, Марина..
      Он почесал висок, подумал и ласково даже обяснил:
      - Раз ты так, Марина, то и мы так ! Долг платежом красен ! Следствию помогла, и оно тебе поможет. И кто бы те бя не спросил: брала ли ты пистолет и отдавала ли кому- ни будь, смело говори - нет! В деле будет записано: " орудие убийства найдено под окнами в снегу при повторном обыске..."
      Она снова приоткрыла проем между полами халата. Это уже был чисто профессинальный жест. Майор удовлетво- ренно вздернул брови: а ничего! Впечатляет!
      Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
      - Это ты правильно скумекала, подруга, - улыбался он добородушно, делу - время, потехе час...
      Татьяна глубоко вздохнула и опустилась подле него на корточки.
      - Котик - то голодный у тебя ? - снова гыкнула она.
      Он сидел на стуле, а она, елозя по полу коленками, приближалась к нему. Глаза у нее были озорные - сейчас такое устроит !...
      И устроила...
      Руки ее расстегнули ему брюки, здоровенный - горшки туда ставить рот отверзся, и майор на стуле дернулся будто его кипятком обварили. Хрип как пар, валил из его челюстей. Его колотило, как напоровшегося на высоковольтную линию: туда - сюда, сюда - туда !
      Что ж она делает, паскуда ?! И как...
      Он стонет, глаза повытаращил...
      Отппал, легкими работает, как паровая машина. Громоздкая, неповоротливая...
      Потом приходит в себя.
      - Успокоился ? - спршивает она, облизывая губы.
      Он кивает и хлопает ее по выпроставшейся из халата груди. Ну и здоровые они у нее...
      Он смотрит на нее: крупную, дебелую, всю налитую здоровьем. Деревенская девка ! Своя ! Как он сам ! Будь такое лет сто назад, он бы посватялся к ней. В хозяйство взял. На такой ведь пахать можно ! И ни тебе болезней, ни причитаний, ни капризов. Все свое - здоровое, крепкое. Настоящее...
      Да и что если ему сорок пять ?! А она что, - тоже не маленькая. Лет двадцать шесть поди. Вся то разница - восемнадцать лет ? Тю... Его дед, прежде, чем выселили - и в шестьдесят такую вот взял: баба умерла. И еще детей двоих нажил.
      - Давно в Москве ? - спрашивает он.
      - Восемь лет, - громко шмыгает она носом и улыбается. - Рязанская я. В деревне жила, по лимиту сюда приехала.
      - И я из деревни, - улыбается он, и уже не таким безобразным кажется и руки как - то помягчели. - Из Сызрани...
      - А че в ментовку пошел?
      - Че да че, - смеется он от души в ответ.- После дембеля ехал через Москву. Вербовщик на вокзале подошел. "Давай, парень. У нас зарплата, общага... Раз в год билет бесплатный в любую точку Союза...""
      Так они сидят и беседуют. Простые люди куда быстрее общий язык находят. Без кривляний там интеллигентских, гримас кислых. И по той улыбке, какой она его, уже не боясь, одаряет, видно, что и он в ней чего - то там выскреб из души.
      Его разморило:
      - Ты, Марина, сбегала бы... - достает он бумажник. - Бутылолчку ""кристалла" там, или ""Привет"". Нарезки какие-ни будь с красной рыбкой, с ветчиной... Хлебца...
      Спокойно ему здесь. Не то что дома. Последние годы жена как с цепи сорвалась. Ни в грош не ставит, на каждому шагу задеть да унизить старается. И дочь на свою сторону перетя нула...
      Маринка эта мигом все схватывает: одной они выпечки, караваи, тех же дрожжей...
      Пять минут, и стол накрыт. Бутылка водки на нем солнечны ми зайчиками пляшет. Вон оно - выглянуло, все же, несмотря на снегопад из окошечка. И огурчики свежие, помидоры, картошечка, хоть и холодная, - но в самый раз. Нарезки ветчины, балычка, хлеб горячий- из пекарни напротив - францу зский батон...
      - Ты, Маринка, молодец, - говорит он. - Уважила... И я тебя уважу...
      И он широким жестом, словно гармонист, приглашающий к танцу, положил на стол две зеленые бумажки по пятьдесять долларов.
      - И ты, я гляжу, профура тот еще...- смеется она заливисто и пузырь из резинки жевательной выдувает.
      - И я, - мелко - мелко подрагивая смешочками, отвечает он. - А что ? Фраеров, что ли, нашли ?
      И хорошо им обоим, весело. Поднял он ей халат, шлепает по ляжкам белым, домашним, деревней отсвечивающим.
      - Ну и Маринка, - доволен, - ну, девка! Образование -то хоть какое получила...
      - А как же...
      Оказывается, что и она малость подыгрывает ему:
      - Кулинарный техникум...
      Внезапно что-то цепкое, от чего не отмахнуться вдруг приходит на ум и он, чтобы скорее с этим покончить, спрашивает:
      - Небось, друзья этого китайца тоже потом тебя спрашивали как и что...
      Словно сбегу наталкнувшись на внезапное препятствие, она отвечет почти машинально:
      - Один только. Чень...
      - Спросил, кто тебя привез. А ты что ?
      - А че мне? Сказала: ребята из охранного агентства. Из ""Саламандры"... Смена Александра Борисовича!...
      Алекс снова вышел на станции метро "Академическая". Дорога ему была уже хорошо знакома. Ресторан с южноазиатской кухней кухней справа, слева универмаг...
      Тот же дом с сеткой, машины с красными, дипломатическими номерами, дежурный секьюрити с борцовской шеей в пятнистой куртке.
      А вот и шестой этаж, уже знакомая дверь.
      На звонок дверь открыл генерал, улыбнулся и пропустил гостя вперед...
      Алекс прошел в кабинет, бросил взгляд накнижные полки и все те же фотографии на стене, уселся в кресло и вздохнул.
      Отчет о результатах командировки в Янги-Юль не занял у него много времени.
      - Чень в Москве,. Не исключено, что Чернышев и Анастасия на него снова выйдут. Может, даже через медицинский центр.
      Генерал, как и в первый раз, смотрел на Крончера и одно временно сквозь него. Теперь, когда Алекс знал, что один глаз у него - стеклянный, ему уже не хотелось оборачиваться и проверять: кто там, сзади ?
      - Господин генерал, а что с профессором Бреннером ? Он еще здесь ?
      Хозяин дома вздохнул. Потом поморщился и испытующе поглядел на Алекса:
      - Не люблю таких птиц. Наверное потому, что для нас, полицейских, черное - это черное, а белое - это белое. Ну, а если у тебя на белом непонятные темные полосы ?..
      - Его вызовут в полицию по возвращении ?
      - Он уже там, Алекс. В Израиле... Допросят - то его допросят, но ни нам, ни ему это ничего не даст... Он ничего не знает. Точнее - не хотел ни знать, ни слышать...
      Хозяин квартиры задумчиво раскачивался в кресле.
      - Вначале я думал - его сооблазнили деньги. Теперь понимаю, что не они для него главное... Он, видишь ли, разрабатывал новую идею: изменял ход пересадки. Кажется, - не без успеха... Когда я загнал его в угол, заявил, что если бы не поиск, медицина и сегодня была бы на уровне
      Парацельса...
      Он следил за реакцией Алекса своим единственным глазом, который замечал все не хуже обоих. А может быть, даже лучше.
      - Я заварю кофе...
      Он вышел на кухню, и Алекс остался один. Посверкивая отражениями электрической лампы, лорнировали стекла полок с книгами. С журнального столика, как с темного зеркала, глядело его собственное изображение.
      Вернулся генерал с туркой с дымящимся кофе, прошел к холодильнику и достал из фризера торт - мороженное. Резать его ножом было тяжело: тот скользил, отрезая слишком тонкие ломти.
      - Он что, брал на работе отпуск ? - навел Алекс своего собеседника на нужный след.
      - Да, для операций в Эстонии - брал... Впрочем, все врачи его ранга делают в таких случаях то же самое...
      Это и надо было Крончеру. Алекс кивнул: он как бы дал знать, что понял и сразу осведомился:
      - Как вы думаете, по выполнению задания... Если моя работа в Москве признана будет удовлетворительной...
      Генерал смотрел на него удивленно.
      - Я могу расчитывать на недельный отпуск, господин генерал ? Крончер бросил на него кроткий, спокойный взгляд и пошевелился в кресле.
      - Полагаю, что да... Кстати, - спросил генерал, - если это не секрет: а где бы вы хотели провести свой отпуск ? Дома ? В Европе ?
      - Нет, здесь...
      - Вам так понравилось в Москве ?
      - Я еще не был ни в одном музее...
      - Ах да, - ни в одном музее ! - пробормотал про себя генерал. - Ну чтож, я договорюсь, чтобы вам предоставили музейную неделю, - добавил он.
      С минуту молчали оба, а потом последовал вопрос, который несколько озадачил Алекса.
      - Как у вас с Чернышевыми? Знакомство формальное? Или проклевывается что- то вроде личных отношений ?
      Теперь, когда они трое - он, Чернышев и Анастасия - разузнали все друг о друге и, снюхавшись, втроем дурачат начальство, все для него упростилось.
      Алекс и глазом не моргнул:
      - Сегодня еще трудно что-то сказать...
      - Не здесь ли живет лауреат литературных премий, поэт Анатолий Чернышев ? - спросил Виктор, когда за дверью раздал ся голос отца. - Ну тебя...! - послышалось в ответ. Дверь открылась,и маленький, с редким седым хохолком на голове пожилой мужчина энергично запечатлел на небритом лице сына отцовский поцелуй.
      - Знакомьтесь, Алекс Крончер... - подтолкнул впереди себя коллегу из Израиля Виктор.
      - Крончер ? - спросил, словно что - то припоминая, Чернышев- отец, отступая в прихожую. - Скажите, это не ваш род ственник - известный немецкий...
      - Не его, папец! - перебил Виктор. - Его - родственники молятся у Стены Плача в Иерусалиме.
      Отец несколько озадаченно посмотрел на сына, но что - то подсказало ему, что на этот раз его не разыгрывают.
      Алекса провели в большую комнату, всю обставленную полками с книгами и обкленную фотографиями: Чернышев - старший со знаменитостями. С Гагариным. Ивом Монтаном. Евтушенко в голубой шубе. Со Славой Зайцевым. С Фиделем Кастро.
      - Брежнева и Андропова мы убрали, - иронически кинул Алексу Виктор, не ко времени...
      Отец не обижался. Встречаются же люди с таким характером...
      В принципе, подумал Алекс, здоровый и необидный юмор - гарантия хороших взаимоотношений. Если люди относятся друг к другу слишком серьезно,любая соринка в глазу рано или поздно обязательно вырастает в бревно. А тогда ничего хорошего не жди.
      - Давно ли вы знаете нашего Витеньку ? - подыгрывая сыновьему тону спросил отец. - Он у нас из -за повышенного романтизма стал завзятым циником.
      - Я этого пока не заметил, - улыбаясь ответил Алекс.
      - Тогда у вас все впереди. Если будете стоять на голове, как он, лучшего и более верного друга не найдете...
      Чуть прикрытая насмешкой нежность - лучший рецепт для решения проблемы отцов и детей. Каждый видит в другом ребенка, которому надо обяза тельно прощать его шалости.
      Минут через десять в квартиру зашла и всю ее заполнила своим телом и голосом крупная, шумно охающая и хлопотливая женщина: мать Виктора, как оказалось, - единственного инфанта в семье.
      Каждый ее жест и шаг были заряжены непосредственностью и добротой. Теми, что даются Б-гом, как талант, при рождении.
      Любое зло рядом с такими людьми тает, как ледяная сосулька в рукаве теплой шубы.
      - Витек ! - запричитала она. - Как же ты не предупредил? ! Почему не сказал, что придешь с товарищем? Отец, собирайся в магазин...
      - Оставь, мать, - Виктор загородил дорогу отцу. - и без того у вас холодильник - как елисеевский магазин. Тащи, что есть...
      - Ну, как вы этим обойдетесь ?...
      - А вот так, - подмигнул он Алексу.
      Крончер не чувствовал той неловкости, какая обычно возникает в первый раз в чужом доме. Царившая здесь атмосфера была снисходительной и миролюбивой.
      - Когда споры и конфликты отгорят, обиды ржавеют от времени, расхохотался, глядя на озадаченную физиономию гостя Виктор. - Это очень полезно для сохранения здоровой психики.
      - Все зависит от возраста, - по-прежнему подыгрывая тону сына развел руками Чернышев-старший. - Амбиции разбивают об него, как об стенку, не только лоб, но и душу, и остаются только маленькие удовольствия: увидеть сыночка и внуков, чокнуться бокальчиками на днях рождений..
      Вскоре их уже звали к столу.
      Хозяйка накрыла его, как в дорогом и модном ресторане. Когда в доме появлялись гости, Чернышев-старший становился неумолим: из глубин буфета извлекались старомодные столовые приборы, на столе принимая парад рюмок и бокалов потел от усердия, хрустальный генерал - графин, а обилие блюд и закусок доказывало, что хотя придворная поэзия и обанкротилась, кое - что в ее сундуках все же еще осталось.
      Крончера усадили по правую руку от хозяина, напротив увели ченных фотографий, на одной из которых молодой парень в форме десантника, удивительно похожий на Виктора, был снят рядом со знаменем части.
      Чернышев - старший проследил за взглядом Крончера и напы жился от гордости, но сын тут же испортил ему праздник.
      - Мой папа в детстве переживал, что не участвовал в боях против немцев: не пришлось по возрасту. Кстати, - если бы пришлось, он бы не относился к войне так романтично...
      Но отец тут же взял реванш. Откуда-то сбоку, из секретера, появился альбом со стихами, которые писал Виктор в юности.
      Алекс с удивлением узнал, что Виктор закончил английскую спецшколу и до седьмого класса еще играл на рояле. Что его любимыми писателями были американец - Хемингуэй и русский, о котором Алекс слышал впервые, -Андрей Платонов. К тому же, ока залось, что Виктор был дружен с теннисной ракеткой и даже участвовал в республиканских соревнованиях.
      - Вообще, уверяю вас, Виктор наделен недюжиным литературным даром. И если бы не наша страсть делать все наоборот, мы бы давно прославили себя не как сыщик, а как писатель или поэт...
      По всей видимости, хозяин дома перешел запретную линию, потому что его тут же постарался вернуть назад бдительный пограничный надзор:
      - Папа у нас считает, что его профессия - самая-самая... - мать Виктора положила мягкую крупную руку мужу на ладонь.
      Но сам Виктор воспринял родительскую эскападу более чем мирно и даже ухмыльнулся:
      - Для одних, отец, литература - корова священная, а для других дойная. А я никогда не рвался быть дояром...
      Сказано все это было с насмешливой ленцой, а главное - без нервозности и злости. Да и сам поэт-песенник воспринимал все более чем спокойно, даже доброжелательно.
      - В папины времена, - зубоскалил Виктор, - ценилась, в основном, жирность продукции: чем больше пафоса и патетики, тем выше гонорары. Сейчас все изменилось, - в чести уже не жирность, а величина надоя...
      - А у вас, в милиции, что - не так ? Мелких стервецов ловите, а крупные - банками заправляют ! Ведь какие времена пошли: есть деньги можешь купить хоть депутата, хоть прокурора...
      Виктор добродушно хмыкнул:
      - Видал, Алекс, на какие философские темы спорят в нашем семействе ?
      - Ты почему детей не привел, Алку дома оставил? - свела мать разговор на куда более безобидную тему.
      - А кто ваши родители? Они работают?
      Чернышев-старший заботливо добавил Алексу в рюмку ледяной водки, на что гость, однако, реагировал без особого воодушев ления.
      - Отцу осталось пять лет до шестидесяти пяти - он инженер. Мама учительница музыки. Она может и в семьдесят преподавать, дома, конечно.
      - Ну хорошо, а вот по родине - не скучают ?
      Ласковая и крупная ладонь хозяйки квартиры прикрыла сухонькую ручку не в меру любопытствующего мужа.
      Алекс пожал плечами.
      - Я ведь - израильтянин, - поразил он ответом хозяина, - и для меня что английский, что русский - языки иностранные. Один учил в школе, другой - отец вбивал дома. За что, сейчас понимаю, - большое спасибо ему ! Вот с Виктором познакомился, с вами разговариваю...
      За столом наступила смущенная тишина. Чернышев - старший завозился в тарелке с салатом, его жена повернулась, чтобы что - то положить на стол, и только Виктор глухо хмыкнул: ему вся эта ситуация явно нравилась своей остротой.
      - У них там, пап, в Израиле, нет времени ни на носталь гию, ни на охи да ахи. Места мало, а врагов много...
      Он подмигнул Алексу и сделал ему знак поднять рюмку. Тост должен был смягчить неловкость за столом и проложить путь в новое и более надежное русло беседы.
      - А похож Иерусалим на тот, что описал Михаил Булгаков в "Мастере и Маргарите" ? - спросил , неожиданно загораясь, Чернышев - старший ?
      - Я читал на иврите, по-русски мне трудно, - ответил Алекс, думаю,что нет. Но это неважно: ведь глвное, - что так красочно описана Москва...
      - Вы никогда не поймете этого... Для моего поколения Булгаков - это возвращение Христа в Россию...
      - Мой папа, Алекс, - ухмыльнулся Виктор, - в свое время искренне верил в то, что ему вбивали в голову власти, а теперь не менее искренне убежден в том что никогда в это не верил...
      "Господи! Кто это?!"...
      Генка Кавторадзе невольно струсил, когда дежурный врач неожиданно зажег свет в палате и подвел к кровати двоих посетителей. Может ожидал увидеть совсем не тех?
      - Вы? Слава Б-гу! Я думал, эти добивать идут...
      Вслед за Рындиным шагал Аркан Павленко...
      - Спасибо, коллега, - поблагодарил он дежурного врача.
      Материальную часть благодарности он еще раньше
      переправил в карман его халата.
      - Выйти в ординаторскую сможешь? - спросил Олег.
      - Постараюсь...
      Разговор повели в пустой ординаторской.
      Рындин глядел на виноватые лица компаньонов, и его заливал бурлящий вал бешенства. Весь этот день никого из них не было в медицинском центре.
      - Ублюдки! - выдавил он.
      Свой парень и шутник, Павленко виновато захлопотал вокруг Рындина.
      - Ну чего ты кипятишься?! - его первым желанием всегда было все превращать в шутку. - Не ты ли послал меня улещивать этого мужика в Мин здраве? Да я пол дня в приемной кис! Потом крутился вокруг этой овцы , его секретаря...
      Павленко, считавший себя правой рукой Рындина, оправдывался первым.
      - И что же?! Ведь дали, все-таки, разрешение...
      - Не вспомнить ни разу об оффисе? - колотило Рындина. - Не позвонить даже ?
      Генка смотрел куда-то в сторону и нервно грыз ногти.
      - А ты ?! - Рындина развернуло, как орудийную башню, в сторону красавца.
      - Да ты сам вспомни, Олег ! Кто просил меня встретиться со специалистами по фармацевтике ?
      Он обиженно шмыгал носом.
      - И, между прочим, я после травмопункта уже с ребятами из Солнцева связался. Просил оказать содейсивие ...
      Внезапно голос его стал тише.
      - Если ты не прочь, Олег, я могу поговорить с кавказцами. Их здесь боятся не меньше, чем солнцевских бандитов. У меня в Тбилиси дружок есть: у него неплохие связи с полевыми командирами из Грозного... Но без тебя я ничего начинать не хотел. Может, у тебя свои соображения...
      - Связывайся, - коротко бросил Рындин. - Я им больше верю. Они здесь чужие, и связи их с местной мафией куда слабее. Не так друг с другом пересекаются...
      Генка в знак согласия прикрыл глаза писанного красавца.
      - Продавать нас они, во всяком случае, не станут...
      В ординаторскую заглянула дежурная сестра. Увидев незнакомых мужчин, удивилась, - кто такие, зачем ? - но, ничего не спросив, тут же исчезла. Голоса и ругань, какие она перед тем услышала за дверью ее напугали...
      - Там у нас конфеты... - Рындин покосился в сторону Аркана. - Дашь этой... - Он кивнул на дверь. - Успокой девушку.
      Павленко достал из кейса коробку шоколадных конфеты, положил на стол.
      - За голову этого старшого, что там у нас командовал, - по лицу Рындина пробежала судорога, - я плачу отдельно. Это моя будет добыча...
      - Что ты с ней делать будешь, Олег ? Высушишь, как индейцы в Южной Америке ? Чтоб стала маленькой, с апельсин, и повесишь ее над камином ?
      - А что ? - сверкнул зловещий огонек в глазах Рындина. - Тоже мысль...
      - Только контроль над собой не надо терять... - Генка приложил затылок к стене. У него болела голова.
      - Слышал, что изрек наш кавказский философ ? - попытался шуткой вымести осколки вдребезги разбитого настрое ния верный рындинский компаньон.
      Но ему это не очень удалось. Рындин был далеко: погружен в свои мысли.
      Генка, решил он, из дела уйдет, и очень скоро. Вся бушевавшая в нем в течение этого злополучного вечера ярость, внезапно вытекла из него, как воздух из проткнутого воздушного шара. А еще раньше - Карина...
      А еще он подумал, что если как и тогда, с Ли, он снова предпримет неожиданный, сбивающий с толку и решительный ход, он сорвет им все планы.
      Ведь пока что его конкуренты пересадки прекратили...
      Рындин весь ушел в ремонтные работы.
      Вызванивал строителей, говорил с дизайнером, договорился с реставратором. Как он и предполагал, компаньоны после случившегося малость поостыли. Аркадий сидел дома. Генка выписался из больницы, уехал в деревню, не давал о себе знать.
      О ночном разговоре с приятелем из президентской администрации в Оздоровительном комплексе на "Варшавке" Олег начисто забыл. И когда в его сотовом телефоне раздался неожиданный звонок, сначала даже не мог сообразить, кто звонит и о чем идет речь...
      - Ну ? - грубовато осведомилась трубка.
      - Что - ну ? - с досадой бросил Рындин. Такого рода фамильярность его выводила из себя.
      - Когда встречаемся ? - голос был хриплый, хамский, прокуренный.
      - Это с кем я должен встречаться ?- экранируя угрожающую холодность, бросил Рындин.
      Голос в трубке злобно оборвал его:
      - На Варшавке в Оздоровительном комплексе заказывал, а теперь и забыл ?!
      Рындин проглотил слюну, как застрявший в горле ком. Таким тоном мог говорить только старый милицейский волк: грубый, наглый, жестокий, которому его приятель передал заказ...
      - Ах это ты ?
      Ему показалось, тот харкнул, и так, чтобы он, Рындин, слышал.
      - У меня все готово: возникай !.
      - Не сейчас. Я пока занят. В пять... - Рындин взглянул на часы.
      - Ишь ты, - крутой какой... - с недобрым хохотом откликнулся неведомый собеседник.
      - Где ? - коротко обрезал его Рындин.
      Еще один харкающий звук в трубке и издевательский ответ:
      - Да, хоть в зоопарке...
      - Что ? - обалдело переспросил Рындин.
      - В зоопарке, сказал! На Красной пресне! У хищников. Я в штатском, с газетой, с "МК", - и тут же дал отбой. Явно издевался...
      Брезгливо протерев трубку платком, словно волчье дыхание передается по проводам, Рындин отодвинул аппарат.
      Менты мало чем отличаются от уголовников, кипел Рындин. Те же преступники,только одеты в форму и находятся на службе самого государства... Но и тут они о своих собственных интеерсах не забывают...
      Ровно в пять Рындин переступил порог зоопарка.
      Он попал сюда впервые после реконструкции. Высокие арочные ворота венчали вход. Посетителей было мало. На камнях серебрился снежок.
      Он улыбнулся: ему почему - то пришло в голову, что неплохо было бы приехать сюда с Кариной. Он почему - то не вспомнил о своем решении отделаться от нее.
      Но романтика погасла, как сигарета под ногами пьяного сержанта. Мент не пришел.
      Семь минут... Десять... Пятнадцать...
      Чувствуя, как его трясет от бешенства, - это так вот уни зить, и кого ! - Рындин направился к выходу. И в этот самый момент откуда - то из темноты возникла маленькая, сухощавая, вся как на шарнирах фигурка в штатском. В непомерно большой кисти была смятая и свернутая трубкрй газета. Человек развернул ее: "Московский комсомолец".
      - Ждешь? Знал, что будешь ждать...
      Нижняя челюсть у незнакомца глубоко выдавалась вперед, водянистые глаза смотрели, словно примеривались, как надежней навесить наручники.
      Рындин окинул сверху вниз взглядом это неказистое существо и брезгливо усмехнулся.
      - Так вот вы какой ?...
      Интеллигентское пренебрежение, сквозившее в его голосе, буквально, взбесило незнакомца. Он как бойцовский петух придвинулся к Рындину: вот вот начнет драку !
      На Рындина дохнуло гнилостным запахом водочно го перегара, несвежей пищи и больного желудка.
      Он решил донять этого мента холодным тоном аристократа, которому приходится разговаривать с мразью.
      - Мы ведь, милейший, встретились не для того, чтобы оскорблять друг друга, а по делу. Я плачу деньги, а вы исполняете заказ, - Рындин прошел вперед, не обращая внимания на семенившего за ним злобного мента...
      Полы дорогой шубы, которую он надел, колыхались на ходу, как судейская мантия. За ней, исходя злостью, как надутый шар воздухом, спешил невысокий сухощавый человечек, успевав ший сделать два шага, пока Рындин делал один.
      В водоеме, который обогнул Рындин, вдруг показалась спина гиппопотама: теперь, из - за мерзости преследовавшего его ощущения, она казалась огромной и черной ягодицей, нежащейся в болотной жиже.
      - Ты, козел ! - забежал вперед малорослый незнакомец с "МК" в руке. Ты кого из себя строишь,а !? Да, я - мент, и горжусь этим ! А ты вот бандюга ! И не забывайся!..
      Рындин резко повернулся. В клетке рядом взвыл павиан. Он издал непотребное хрюканье, потом подмял под себя спиной к себе самку: та слабо сопротивлялась и жалобно повизгивала.
      Их головы - Рындина и Ловягина - были построены по разным схемам. Один сам себя распалял, другой, наоборот, как и всегда в случаях настигающей его опасности, каменел.
      Возможно, срабатывал все еще живущий у нем инстинкт маленького зверька: верткого, осторожного, хищного. До точно рассчитанного прыжка он себя не проявит, не выдаст. Будет только пламенеть микросветофорами глаз: желтый, красный, зеленый ! Иначе он не только не схватит добычу, - окажется добычей сам.