Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

      Он стал рассказывать, что часто летает на хирургические операции. Оговорился, что у него есть свой собственный метод, правда, какой и в чем заключается, он предусмотрительно не уточнил. Закончил же тем, что в Баку у него своя частная клиника, но он, в скором времени, собирается перебраться в Соединенные Штаты, в клинику Гарвардского университета.
      Новая знакомая кивала. В ответ рассказала о своем муже: он - канадец, богатый, добрый, очаровательный,
      - Но, знаете, так вот получилось, он намного старше меня...
      Правда, у них великолепные отношения, и он ей полностью доверяет...
      Известие о старом муже подстегнуло Панадиса: адреналин забахал у него в крови, как мотор без глушителя. Он осмелел настолько, что положил руку на ладонь феи, и она не отняла - только улыбнулась.
      Это и вправду был "его" день. День, когда он мог ставить крупные ставки...
      Панадис обожал игру, но рисковал всегда крайне осторожно - проигрыш погружал его в уныние, а он старался всегда, что бы настроение у него было все время ровным и бодрым.
      Как бы случайно он рассказал вдруг, что недавно развелся.
      - Надеюсь, правда, что с женой у нас отношения останутся дружеские и теплые...
      Он сообщил еще, что у них - пятнадцатилетняя дочь, и ее он обожает. Когда он поедет в Америку, он обязательно возьмет ее с собой.
      Он заказал два коктейля, один очень крепкий, еще большую коробку конфет. Выпили за встречу. В какой-то момент новая знакомая предложила поменяться бокалами.
      - Пусть каждый узнает теперь мысли другого...
      Он принял это с восторгом.
      Панадису вдруг стало казаться, что он знаком с Леной много лет и все эти годы мечтал обладать ее прекрасным, сводящим с ума телом...
      Он был в ударе: сыпал анекдотами, которые всегда держал наготове, чтобы блеснуть в обществе. Намекнул, что вместе с одним израильским профессором они должны вскоре полететь в Скандинавию для сложнейшей в своем роде, может быть, первой в истории такого рода операции.
      Ему показалось вполне естественным, что изящная и красивая дама согласилась пойти с ним танцевать и разрешает ему не только прижимать ее, но и касаться - правда, легкими, птичьими движениями - бедер и ягодиц.
      В голове чуть кружилось, но он приписал это внезапно поднявшемуся у него артериальному давлению. Такое уже бывало с ним.
      Когда заиграли "слоу", он, буквально, влип в нее. На секунду ему показалось, что какой-то тип, танцевавший рядом, переглянулся с его спутницей. Панадис насторожился, но сколько не следил потом за Еленой, ничего подобного, не обнаруживал. В конце - концов, решил, что ему просто померещилось.
      Он разошелся до такой степени, что, уже не скрываясь, вжимался набухшей ширинкой в партнершу.
      Между тем, с ним происходило нечто странное, эффект повысившегося давления исчез. Мочевой пузырь у него просто разрывался. К тому же он ощутил резкую слабость, которой, однако, не придал значения.
      Его потянуло на подвиги...
      Когда они сели, Панадис спросил, где живет ее сестра, и фея ответила, что та проживает на проспекте Мира. Но сама она у нее не останется и должна вернуться в "Интурист", потому что каждую ночь ей звонит муж и она после двенадцати предпочитает бывать в номере, чтобы не вызывать у него лишних и никчемных волнений...
      - Я вас обязательно провожу, - с жаром сказал Панадис.
      Новая знакомая не возражала.
      Панадис решил ковать железо, пока горячо:
      - Вы разрешите мне выпить с вами чашечку кофе? Мне бы очень хотелось...
      Она деликатно не ответила. Чтобы разогреть ее, Панадис стал с растущим энтузиазмом принялся рассказывать о тайнах секса...
      Она слегка прикусила губу и старалась не смотреть ему в глаза, но не прерывала. Панадис все больше ощущал слабость, ему приспичило в туалет. Останавливало его лишь опасение, что, если он встанет сейчас со своего места, все вокруг увидят, как вздулись у него брюки.
      Панадис всегда считал, что создан для секса, но ему в этом не очень то везло. Неужели же сейчас, когда ему, наконец, неожиданно подвалила удача, что-то может его остановить...
      - Вы меня раздразнили, - услышал он ее голос.
      Это было чистое безумие.
      Он даже думал о том, что если все сложится так, как он хочет, он уже ее никуда от себя не отпустит...
      Тем не менее, терпеть больше он был не в состоянии, необходимо было смочить затылок, облегчить мочевой пузырь... Тем более он ни за что бы не воспользовался туалетом в ее в номере.
      Надо было решить все свои проблемы до отъезда из бара.
      - Леночка, - с жаром помял он ее руку и посмотрел на нее влажным от похоти взглядом, - вы меня простите, я только на пять минут...
      Панадис поднялся из-за столика и почти бегом спустился вниз в туалет. Он был здесь на уровне мировых стандартов. Писсуары напоминали фарфоровые седла, краны - позолочены, всюду чистота, блеск.
      Отчего ему так плохо? Панадис смочил голову под краном. Прошел в кабину. Кружилась голова, рот был горячим, дыхание затруднено. Панадис опустил крышку унитаза, тяжело сел.
      " Чертова слабость...- подумал он. -Что со мной?!"
      Кто-то дернулся к нему в кабину, но обнаружив, что она занята, открыл дверь в кабинке рядом. Может быть, такой же раб секса, как и он.
      Интересно, ощущает ли тот через тонкую и не доходящую до потолка перегородку биотоки его, Панадиса?..
      Панадис не видел и не мог видеть, что этот кто-то, закрывшись в кабине, осторожно встал ногами на унитаз и оказался над ним. Еще мгновенье - и, перегнувшись через перегородку, он ловко швырнул вниз тонкое лассо. Бегущая петля обхватила горло Панадиса, который даже не успел сообразить, что происходит. Незнакомец тотчас подался назад, с силой потянул за собой удавку.
      На мгновение Панадису показалось, словно гигантское не подъемное колесо своей стотонной тяжестью, ломая шейные позвонки, наехало ему на горло. Сопротивляться у него уже не было сил.
      Ватная слабость в груди, в коленах, густой и душный туман в голове.
      Перед тем, как окончательно отключиться, Панадис не успел даже сделать последний и умиротворяющий вздох, а ведь он так стремился к нему. Не менее страстно, чем пару минут назад хотел ощутить под собой роскошные формы его воплотившейся в реальность сексуальной мечты...
      Короткий предсмертный храп - и распухший язык тяжело вывалился изо рта...
      Молодой человек с лицом поп-звезды в соседней кабине для верности пару минут не отпускал удавку, натягивая ее на себя.
      Кто-то еще вошел в туалет, но к этому времени все было закончено вощедший ничего не услышал. Возможно, даже не заподозрил, что кто-то находится внутри, в кабинах.
      Убедившись, что туалет снова опустел , убийца покинул свое убежище, на секунду-другую приоткрыл кран умывальника. Тугая, словно нагазированная струя с шипеньем ударила в раковину...
      Находу вытирая руки, он протиснулся в коридор. За то время, пока Панадис отсутствовал, его спутница расплатилась за себя и теперь дожидалась своего партнера.
      Он издалека показал глазами, что все в порядке и пора линять.
      Фея, надев дорогую шубу, оставила бар. В тридцати шагах от выхода ее ждала машина.
      Партнер уже сидел на водительском месте. Чуть приподняв полы шубы, она уселась рядом с водителем и издала глубокий вздох:
      - Фу ! Я думала, это никогда не кончится. Вот прилип...
      - Ну-ка, проверь платье, - усмехнулся водитель, - нигде не мокро?
      Отъехав на порядочное расстояние, водитель набрал номер главы Медицинского центра "Милосердие, 97".
      - Вот и мы. Здравствуйте...
      Рындин был у себя, он ждал звонка:
      - Наконец-то! Рад вас слышать. Как вам Москва на этот раз? - Он не узнал своего голоса: непривычная ломкость с хрипотой. - Как проводите время?
      - Все в порядке. Все очень нравится...
      Итак, доктор Панадис мертв...
      Высокооплачиваемые киллеры, работающие на пару, приехали из Прибалтики. Заказ ими был отработан. За гостиницу расплатились заранее. Ближайшим ночным поездом они выезжали в Санкт-Петербург, а оттуда утром возвращались самолетом домой. Окончательный расчет с Рындиным должен был произойти через час - в ресторане на Ленинградском вокзале.
      Но Рындин все не вешал трубку. Размышлял: уж очень профессионально работают...
      Киллер с лицом поп-звезды на другом конце провода тоже ждал.
      - Что, если вам еще задержаться в Москве до утра? У меня есть одно небольшое предложение. Речь идет о заказе. Он может вас заинтересовать...
      Киллер ответил с едва уловимым акцентом:
      - Поезда ходят и днем тоже. Все зависит, насколько он проработан...
      - Не беспокойтесь. Мой сотрудник сейчас приедет и все объяснит. Заодно и произведет полный расчет...
      Конечно, Анастасия не должна была этого делать. Привести к родителям Алекса означало вступить на чужую оборонительную полосу, не имея карты минных полей.
      Лицо матери стянуло в холодную маску. Не такого парня желала она своей дочери: ведь обожглась уже однажды.
      Не помог даже букет орхидей - какие Крончер, стараясь быть галантным, как аристократ в допотопном фильме, вручил хозяйке дома. Та улыбнулась, но это была улыбка неподкупного судьи, который вынесет суровый, но справедливый приговор, несмотря на все попытки подсудимого расположить к себе суд.
      Не о том мечталось, не того хотели...
      Смуглое лицо, здоровенные глазищи, какой - то совсем не российский взгляд! Чужой. И этот акцент, который, просто режет слух...
      Отец держался более нейтрально, но не было никаких сомнений, что и ему этот шаг Анастасии не принес радости.
      Чем дальше, тем большим было его разочарование.
      - А что, вы нигде не учились ? - спросил он, услышав, что Алекс пошел работать в полицию сразу после армии.
      Тот пожал плечами:
      - Не успел...
      Отец Анастасии был заслуженным мастером спорта, чемпионом по стипл-чейзу, тренером, и раньше часто выезжал за границу. Поэтому и держался он более свободно и уверенно.
      - А так можно? Не имея специального образования, получить офицерский чин?
      Алекс удивленно вздернул брови:
      - Но ведь я и в армии был офицером, а потом кончил курсы офицеров полиции...
      - А сколько продолжается учеба на офицера в армии ?
      Анастасия посмотрела на него умоляющим взглядом.
      Могла бы и не просить: он и сам понимает, как надо разговаривать с родителями.
      - Полгода, господин...
      - Сергей Петрович, - тут же подсказал отец Анастасии.
      - Сергей Петрович, - поправился Алекс.
      - И это все ? У нас - годы на это уходят...
      Алекс вежливо закивал:
      - Да, у вас, конечно, лучше... У нас времени для этого не хватает, попытался он оправдаться. Но неудачно.
      - И где вы служили ?
      - В десантных частях...
      Сергей Петрович - невысокий подтянутый мужчина лет пятидесяти, в спортивном костюме сборной, с гербом канувшего в Лету "СССР", кивал в такт этой мужской беседе.
      Алекс попросил воды или колы, и мать Анастасии с укоризной вдруг сказала:
      - Но ведь мы сейчас сядем за обед...
      Алекс покраснел. Пытаясь смягчить возникшую неловкость, Сергей Петрович спросил:
      - Пришлось воевать ?
      - С террористами ? Да, конечно...
      - Да оставь ты его, папа ! - взмолилась Анастасия.
      Но отец не отставал, может быть потому, что его разбирало любопытство.
      - Нам показывают по телевидению...
      - Сейчас вы можете судить объективнее, чем раньше...
      - А у нас Настя после Юридического института... - вдруг возникла рядом мать.
      Алекс видел, как краска заливает лицо ее дочери. И снова на выручку ей пришел отец:
      - Вы вот скажите мне, у вас тоже есть мафия ?
      Алекс удивленно выпятил нижнюю губу:
      - А где ее нет ? Она, как гидра: отрубаете одну голову, вырастает другая...
      За обедом он чувствовал, что его внимательнейшим образом разглядывают. Правда, всякий раз, когда он мог поймать их взгляд, и отец, и мать делали вид, что посмотрели на него случайно.
      Сергей Петрович налил в рюмки водку. Алекс героически выпил, но скривился так, будто проглотил ежа. Это тоже не способствовало обеденной оттепели.
      Алекс бессовестно хвалил все, что ему подавали, но хозяйка дома на эту лесть не подавалась, и даже всадила ему легкую шпильку:
      - У вас, наверное, правила хорошего тона имеют куда большее значение, чем у нас...
      Он сделал вид, что это его нисколько не укололо. Успокаивал себя тем, что если бы он пригласил Анастасию к себе домой, то и там заподозрили бы, что все это неспроста, и атмосфера была бы точно такой же. Возможно, даже и вопросы.
      После обеда отец Анастасии закурил и предложил Алексу. Но тот сказал, что не любит дыма, и спохватился только тогда, когда Сергей Петрович в расстройстве погасил сигаре ту.
      Все складывалось не так, и вскоре после обеда он поспешил откланяться. Анастасия пошла его провожать. Разговор у них тоже не клеился. За глупости надо расплачиваться, думала она.
      Но когда он почти неощутимым движением уткнулся ей в волосы и стал втягивать в себя ее запахи, она снова почувствовала, что под ногами у нее плывет земля...
      Вернулась быстро, и тогда начался второй акт драмы.
      - Анастасия ! - официально и с легкой толикой истеричности провозгласила мать, - Ты думаешь, что делаешь ?
      - А что я делаю ? - последовал не менее нервный вопрос.
      - Кого ты привела ? Иностранца ? Израильтянина ?
      - Могла бы и не приводить. Я - взрослый человек и решаю сама, что можно и что нельзя.
      Отец не вмешивался. Мать смотрела на нее как когда - то в детстве, когда ей казалось, что Настя поступила против всяких правил. И дочь это заело:
      - А чем тебе не нравятся израильтяне ? - вспыхнула дочь.
      Эта была вторая крупная ошибка
      - Ты - действительно взрослый человек, но рассуждаешь, как ребенок. Он иностранец, ты забыла ?! Что из всего этого получится ? Что - нибудь серьезное? Да ни в жизнь ! А ведь тебе вот-вот - двадцать семь...
      Дочь молчала, и это ее подстегнуло.
      - Ты должна думать о себе. Ты - русская, что ты там в этой стране евреев будешь делать ? Или, может, он согласится ради тебя бросить свой Израиль ?
      В голосе матери слышался сарказм.
      - Между прочим, чтобы ты знала, мама, у них в Израиле тоже есть конная полиция...
      Мать даже руками всплеснула:
      - Смотри, куда зашло! Ты о чем говоришь?! Слышишь, отец? "Конная полиция..." А жить как будете? На два дома ? Неделю там, неделю здесь ? А кто дети у тебя будут? Здесь - евреями или там русскими ? Там ведь национальность по считается по матери, а не по отцу...
      Все, что говорила мать, было правдой, и наверное, поэтому вызывало такую боль. Ведь сама Анастасия от себя все такого рода вопросы инстинктивно отталкивала. Мать же - вот она логика человека в возрасте под пятьдесят ! - все сознательно обнажала и обостряла.
      - Один раз ты уже обожглась ? Помнишь ? Я ведь тебе говорила:" Влюбилась? Не рвись замуж!" Чего в огонь лезла - то ? В семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили...
      - Ну, ты, мать, все границы перешла ! - вмешался до сих пор молчавший отец. - Этак ты далеко приедешь...
      Он не на шутку рассердился.
      - Уже приехала, - мстительно бросила Анастасия. - Ты-то не знал, что она тебе себя любить позволяла...
      И вдруг ее обожгло: а, может, знал и глаза закрывал?..
      Сергей Петрович покрылся бураковой лиловостью. Когда через много лет совместной жизни вдруг из подполья памяти на чинают вылезать на свет взаимные счеты и обиды, семья, как корабль, садится на мель. И даже если его удается снять с нее, днище часто оказывается уже протараненным.
      В матери эта чисто спортивная жесткость и готовность стоять на своем давала себя иногда чувствовать. Но обычно она как бы жила сама по себе в подкорке, за кулисами, а на сцене - на лице и во всем внешнем ее облике, как мастерски сделанная театральная декорация, играла ровная, спокойная и заботливая улыбка. Только такой характер мог позволить ей много лет сохранять звание абсолютной чемпионки в конном спорте.
      Где - то внутри Анастасия была уверена, что спорт не только многое дал матери, но и многого ее лишил. Вначале - легкой беззаботности юности, затем - готовности уступать и прощать. Выскоблил в ней начисто природную ласку, не дал развиться незлому юмору и умиротворенности, наконец, отнял у нее способность дружить. В людях мать всегда почему - то видела не друзей, а соперников.
      - Ты всегда делала то, что хотела, - с горечью бросила мать в спину уходящей Анастасии.
      Чтобы обрести прежнее душевное равновесие, Анастасии надо было остаться одной. В личной жизни, увы, она чувство вала себя куда менее уверенно, чем в своей собственной профессии...
      Пытаясь как-то разобраться в том, что произошло - встре ча с Алексом, размолвка с матерью, - Анастасия снова уткнулась лбом в железную стену выбора: или - или ? Неужели нет ничего между тем и этим ? Почему вдруг исчезли все оттенки и нюансы? Правда ли и в самом деле, что в семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили ?
      Доверчивый и уступчивый отец, волевая, целеустремленная и суховатая мать... Интересно, - она изменяла ему ?
      Ее бы, даже если бы очень захотела, Анастасия не могла представить себе в роли женщины, которой муж наставляет рога...
      И вдруг ее обожгло: она знает, что ее так привлекло в Алексе!.. Ласковость безграничная - не забота, нет, - теплота, какой ей всегда так не хватало, и которой даже отец стеснялся, когда рядом находилась мать.
      Наверное, это естественно: человек ищет то, чего у него нет.
      Мать права во всем, что она сказала. Мало того, - ее прогноз безошибочен, как компьютерный расчет. Почему же тогда эта тщательная обдуманность так отталкивает ее от себя ? Вызывает такой внутренний протест и желание поступать вопреки и только вопреки?
      Следующий день был субботний, и они не поехали в больницу на Каширку - администрация в этот день отдыхала.
      Чернышев не ждал быстрых результатов беседы с бортпроводником, объявил выходной.
      Вечером Алекс с Настей снова отправились в дискотеку. Алекс танцевал правильно, но несколько неуклюже. Но даже эта неуклюжесть в движениях трогала ее каким-то непонятным образом. Ее, двадцатисемилетнюю женщину, три года замужем и два с половиной в разводе, - он вновь заставил почувствовать себя девченкой.
      Алекс был моложе ее на год и, то казался ей ребенком, то - умудренным опытом, похожим на отца человеком, на которого хотелось положиться. В ее прошлой жизни была страсть, а нежности не было. А в нем была нежность, и не было страсти. И нежность эта сбивала с ног, как хорошая порция алкоголя.
      По дороге назад из дискотеки она решала почти гамлетовской неразрешимости проблему: позвать его к себе или не звать ?
      Они подъехали к ее дому. Часы показывали час ночи. Ей надо было в течение секунды решить: предложить ему выйти из такси или нет? Дверца была уже открыта.
      - Хочешь выпить чашку кофе ? - спросила она, словно прыгнула с пятого этажа и распласталась, разбив все косточки, на тротуаре.
      Он прикрыл глаза и полез из машины.
      - Еще бы !
      Они вошли в парадную, поднялись на лифте. Ей было безразлично, видит ли их кто-либо из ее соседей. Потом щелкнул замок тяжелой металлической двери, которую она поставила, как только начала жить самостоятельно, и они зашли в ее однокомнатную квартиру.
      Со шкафа тотчас прыгнул сиамский кот и потерся головой о ее ноги. Алекс взял его на руки, и эта зверюга не окрысилась, а выгнула шею и позволила себя гладить. Говорят, человек больше всего раскрывается в своем отношении к животным.
      Он втянул носом в себя запахи и сказал:
      - Твоя квартира пахнет также, как ты: весной, цветущим лугом и лесом...
      Она поставила на газ турку с кофе.
      - Хочешь есть ?
      Он не ответил. Рассматривал с интересом ее комнату. Мебель, которую она купила недавно в чешском магазине - на итальянскую не хватило денег. Задержал взгляд на занавесях у балконной двери.
      - На, посмотри пока...
      Она сунула ему альбом.
      На снимках были лошади и люди. Умные большеглазые нервные морды животных на фотографиях сменяли портреты родителей Анастасии и ее самой верхом и пешей, на пьедестале почета, со всеми чемпионскими рагалиями и в милицейской формой, иногда с коллегами, иногда с сестрой...
      - Ну вот, все готово. Садись к столу...
      - Вот сейчас, ночью?..
      Она чувствовала в нем какую-то врожденную деликатность и полное отсутствие позы...
      Он не подсаживался поближе и не лез с приставаниями. Самое большое, что он позволил себе - погладил ее по голове. И она закрыла глаза, потому что от этого прикосновения ей стало теплей и уютней.
      Она зажгла толстую фигурную свечу, которая вот уже много лет стояла на ее секретере, потушила верхний свет.
      Они сидели на софе, перед дессертным столиком на колесиках - ели гренки, которые она быстро приготовила, и пили кофе в маленьких фарфоровых чашечках. Еще Анастасия подала две рюмки со сладким ирландским ликером и отключила телефон. Алекс вырубил свой сотовый еще раньше, войдя в квартиру.
      Ужинали молча, порой перебрасываясь короткими фразами.
      Алекс нашел в приемнике тихую джазовую мелодию и, облокотившись на стену и скрестив ноги на софе, - ей почему- то не показалось странным то, что он не снял туфель, - плавал где-то чужих и экзотических морях.
      Иногда он подтягивал мелодию. Негромко, неназойливо, очень в ритм. Голос у него не был профессиональным, но зато - довольно приятным и очень интимным. Она против воли закрывала глаза, и теплая, расслабляющая волна грела ее, вызывая почти неодолимое желание заплакать. Может, за те обиды, какие выпали на ее долю, а, может, - за возвращенную ей нежность, какой он ее одаривал одним своим присутствием.
      Было уже больше двух, когда она постелила себе на софе, а ему на раскладном кресле. Он залез под ледяной душ, обтерся насухо простыней, подошел к ней.
      - Ты подарила мне такой вечер, какого у меня, кажется, никогда не было...
      У нее в глазах зажглись слезы, но он этого не мог видеть. Тихо поцеловав ее в лоб, он отправился в свое кресло и поставил возле себя транзистор, из которого все еще лилась тихая нежная мелодия...
      Что толкнуло ее встать, придало решимости, на какую она не была прежде способна? У нее уже несколько месяцев не было мужчины,а те встречи, которые выпадали раньше, были случайными, оставляли потом чувство глубочайшего унижения.
      Она прошла ровно четыре шага. Но ей показалось, это долгий и немыслимо тяжкий путь. Что она делает? Что будет потом?
      Длинные и сильные руки бережно уложили ее рядом с собой. Горячие губы коснулись места над ухом, возле волос. Он гладил ее нежно и медленно. Едва касаясь. Наверное, поэтому когда он прижимал ее к себе, она забивалась в него вся, как маленькая девочка, наслушавшаяся страшных сказок. Под одеяло. С головой.
      А потом все повторялось снова. И снова...
      Под утро у кого-то из соседей под окном сработала установленная в машине сигнализация. Такое теперь случалось по нескольку раз за ночь. Разбуженный дом костил последними словами хозяина злополуной лайбы, который так и не появился.
      Когда Анастасия очнулась, ее голова лежала на плече Алекса, а губы касались его подбородка. Она осторожно приподнялась. Алекс повернулся на бок. При свете наступающего утра на правой его лопатке виднелась небольшая зеленого цвета татуировка - меч, увитый оливковой ветвью.
      Алекс тут же проснулся.
      - М а к а р а ? - произнес на чужом языке.
      И волшебство тотчас закончилось. Сказочные часы пробили полночь, и с их последним ударом Золушка должна была вприприжку бежать домой, чтобы успеть к условленному сроку. Карета превратилась в тыкву, запряженные в нее кони - в крыс...
      Наступали будни. За окном мерцал в полусумраке снег, торопились какие-то люди.
      - Ничего не было, - сказала она.
      - Все было, - ответил он. - В нас самих... Ты жалеешь ?...
      - Нет ! Только благодарна тебе за все...
      Она ответила так, как подумала. Зачем прятать голову в песок? Надо глядеть в глаза жизни. Принимать ее, как есть, а не такой, какой она, якобы, должна быть по чьей-то, пусть умной, но искусственной схеме.
      - И я тоже, - сказал он. - Ты знаешь, о чем я подумал ?
      - Нет, скажи...
      - О свободе...
      Она смотрела на него теперь без улыбки.
      - Если бы не свобода, мы бы никогда не встретились...
      Может быть, он был прав. А может, - и нет ! Кто знает ?!
      - Будешь пить кофе ?
      - И не только кофе, - сказал он, - я хочу есть...
      И они ели омлет, который она сделала, и закусывали салатом. Алекс уверил ее, что это самый вкусный завтрак в его жизни. Он собирался уйти.
      - Ты льстишь, - сказала она, улыбнувшись.
      - И не подумал, - откланялся он. - Знаешь почему ?
      - Скажи !
      - Потому что завтракали мы с тобой...
      Она подошла к нему:
      - Проводить тебя?
      - Ни в коем случае.
      Она заглянула ему в глаза. Попросила:
      - Не иди до метро пешком. Бибирево -место не очень спокойное. Возьми такси...
      - О кей, - сказал он.
      Легко притянув ее к себе, он снова вобрал в себя ее запах, и она подумала, что еще минуту, и она плюнет на все и
      не поедет на дежурство в Полк. В сущности, она прикомандирована к группе Чернышева в РУОП... Но та, другая Настя, что все еще жила и распоряжалась в ней, строго ее оборвала: "еще чего !"
      Он тронул губами ее губы.
      - Бай!
      Улица называлась знакомо: " Костромская..."
      Алекс сразу вспомнил своих коллег - костромских ментов. С какой радостью он бы принял их у себя в Иерусалиме!
      Проходя между домами, Крончер включил сотовый телефон и сразу послышался вызов. Скорее всего, его аппарат стоял на автоматическом дозвоне. " Возможно, еще с ночи..."
      - Алекс! - голос был незнакомый. - Я звоню по просьбе майора Чернышева из РУОПа. Он ждет вас в Центре. В гостинице "Минск". Есть важные новости. Он просит немедленно к нему подъехать. В рецепции гостиницы вам все скажут.
      - Я понял.
      - Гостиница "Минск". Ее все знают...
      Рядом со двора выезжала "девятка". Алекс поднял руку, но опустил ее, когда машина приблизилась: это не был частник. Вверху, на крыше кабины синел сигнальный стакан, внутри, кроме водителя на заднем сидении сидели мужчина и женщина.
      Тем не менее машина остановилась.
      - Куда вам? - спросил водитель.
      - В Центр. К гостинице "Минск"...
      - Может возьмем? - спросил он у своих пассажиров, - Нам по дороге...
      Молодой, высокий мужчина, со вкусом одетый, с лицом поп- звезды и его спутница - с копной пламенного цвета длинных волос - пожали плечами.
      Алекс сел впереди, рядом с водителем. "Девятка" легко развернулась...
      В ту же секунду у него перед глазами мелькнуло что-то черное. Наброшенная через голову петля врезалась в горло. Мужчина и водитель одновременно схватили его с двух сторон, прижимая к спинке сидения.
      В руках у женщины оказался шприц и она с размаха со всей силой ткнула его сквозь одежду Алексу в плечо. Удавка на горле ослабла...
      - Давай быстрее... - сказала женщина. - Нам оттуда до Аэропорта еще пилить и пилить...
      Это был последний проблеск памяти: дальше шла тягучая и клейкая мгла...
      Очнувшись, Алекс обнаружил, что на нем рубаха с длиннющими рукавами, какими в психиатрических клиниках связывают буйных. Рукавами ее он был привязан к кровати. Руки оказались стянутыми так крепко, что малейшее напряжение мышц вызывало боль.
      Ясно: его похитили! И как!
      Оглянуться он не мог: косил глазами насколько позволяли путы. Окон в помещении, где он лежал, не было: только в щелку над дверью проникала узкая полоска света.
      Что это? Подвал? Склад? Чего они хотят? Может, выкуп? Кто были эти люди в машине - женщина и мужчина? Повидимому, он попал в руки какой-то банды крутых местных мафиози.
      Он не знал, сколько времени ему пришлось пролежать в неподвижности... Внезапно вспыхнул свет, послышался металлический щелчок замка, и дверь бесшумно открылась...
      В проеме появился человек в серой элегантной тройке и со вкусом подобранном галстуке.
      Узкое лицо, длинные волосы, бородка и усы, как у Христа на полотнах старых итальянских мастеров...
      Мгновенный рывок памяти, и Крончер уже знал, кто перед ним.
      Рындин смотрел на него холодно и деловито. Так,наверное, разглядывали когда-то раба на торгах. Взвешивающе. Изучающе.
      Глава Медицинского Центра "Милосердие, 97" приблизился вплотную к Алексу, и живая икона обернулась ликом Сатаны. Но Крончер не отвел взгляда.
      В конце - концов, его, израильского полицейского, точно также могли захватить свои собственные уголовники - торговцы наркотиками - и тайно вывезти, пусть в тот же Ливан...
      Главное не показать, что ты боишься их.
      Всегда помнить, что к радости бандитов, в чьи руки попал полицейский, примешивается и животный страх перед неминуемой расплатой - потому что за гибель своего полиции во всем мире мстят люто и без всякой скидки на срок давности.
      - Очнулся, жид ?
      Глаза Рындина были неподвижны, крылья носа вздрагивали. Алекс вспомнил, как в двенадцатом классе ездил с одноклассниками в Освенцим. Там он впервые и услышал это слово.
      Рындин усмехнулся.
      - Молчишь, еврей ?
      В слово "еврей" Алекс вкладывал религиозный смысл. С иудаизмом были связаны праздники и традиции, история и память. Для себя и для своих сверстников он был лишь израильтянином. Не только по языку - по ментальности: привычкам, раскованности и внутренней свободе, какую мало где еще встретишь.
      Теперь Алекс мог отвести взгляд: его оскорбляли. Он не боится -ему мерзко.
      - Молчишь?! - Рындин ткнул носком туфля Крончера в бок. - Ты еще заговоришь у меня...
      Он подвинул стул - белый, стоявший у такого же, окрашенного в больничный цвет стола. Сел.
      Одного своего заклятого врага и конкурента он уже устранил, другой у него в руках.