Алим. Выход на сушу

— Все назад!!!

Из канала в облаке мути вылетело около десятка стремительных теней.

— Все ко мне! Построились! — закричала Икша, но Алим уже видел, что полукруг строя на этот раз слишком мал.

— Троих нет! — Икша еще раз пересчитала строй. — Трое в канале!

Алим устремился в канал, но Орчак его опередил. Доплыв до завала, он поднялся на хвосте, опершись рук-ками о скалу правого берега. Это позволило на целый метр поднять голову над поверхностью и заглянуть через завал. Через секунду он с плеском опрокинулся на бок.

— Двое живы, откапывают третьего!

Алим в дикой спешке принялся рук-ками разгребать камни и щебень. Относить их к началу канала не было времени. Он просто отгребал их под себя. Рядом работали другие. Через несколько минут вдоль скалы, образующей правый берег канала он смог, приподнимаясь на рук-ках, пробраться к двоим парням, отрезанным обвалом. Но те не обратили на Алима внимания. Ругаясь, они торопливо отшвыривали камни, а из-под камней торчал и слабо подергивался хвост третьего.

Через четверть часа тело откопали. Икша собрала всю группу.

— Сегодня Окун уступил место молоди. Я хочу, чтоб каждый из вас убедился, что Окун мертв. Повторяю: чтоб каждый лично убедился. Чтоб ни у кого не осталось никаких сомнений.

Процедура не заняла много времени.

— Хищные виды, инфоры и охотники, следуйте за мной! — скомандовала Икша, взяла тело Окуна на нижнюю присоску, и печальная процессия удалилась куда-то в сторону озера Водопада. Алим дернулся было за ними, но Орчак остановил:

— Ты там будешь лишним. Лучше возьми пока командование на себя.

Нервно оглядываясь, Алим приблизился к застывшим в унылом молчании фигурам.

— Утренняя смена, построились в цепочку! Начинаем расчистку канала.

Экстремальщики нехотя подчинились.

— … Они же съели его, съели! Они икру Амбузии съели, Окуна съели и всех нас съедят! Мы будем гибнуть, а они нас будут есть!

Алим поразился такой простой мысли. Конечно, Икша позвала за собой хищных есть тело Окуна. Логичное и очень правильное решение. И так в нос бьет душок разлагающейся органики.

А еще Алим поразился, до чего тонка корочка цивилизации, покрывающая инстинкты и эмоции. Десять тысяч лет цивилизации, шесть тысяч лет управления наследственностью — и что? Два-три месяца экстремальных условий — и все забыто. Логика отброшена, на поверхности снова эмоции. Самые атавистические, вредные и опасные. Надо что-то делать…

— Иди к ним, они с тобой поделятся! — рявкнул Алим.

— Я? Ты хочешь, чтоб я ела Окуна? За кого ты меня принимаешь? Окун был одним из нас!

— Вот именно, был. Сейчас он — мясо. Ты когда последний раз ела? Вчера, или сегодня утром? А как хищные исхудали, обратила внимание? Кожа да кости. Кишки к хребту прилипли.

— По твоему, я не права? — Ригла ударила хвостом, развернулась и поплыла куда-то, издавая бессвязные звуки, характерные для предразумных. Алим растерянно выпустил фонтанчики через жаберные щели, посмотрел направо, налево, вверх, вниз, мотнул головой — и бросился за девушкой. Догнал и с ходу причалил к ее верхнему нервному пятну. Вообще-то, это была жуткая фамильярность, но Ригла не возмутилась.

— «Ты не думай, я не такая эгоистка», — передала она, оправдываясь. — «Может, я не очень… Но я…» — и раскрылась полностью. Алима словно в кипяток головой по самые жабры сунули.

— «Ты мой мужчина. Я буду тебе верна», — прочитал он мысль второго плана. — «Не бросай меня, мне трудно и страшно».

Вот я и стал голубым, — печально подумал Алим, раскрывая сознание Ригле.

— Елуга!… Она… там!

— Где?!

— На суше…

— Ох, рыбки-ракушки, — простонала Икша. — Дорогу, дорогу показывай!

Группа устремилась за Ольяном. И замерли у линии берега. Тело Елуги лежало среди травы метрах в десяти от берега. Сверкала под солнцем чешуя, краснел хвостовой плавник…

— Как же она туда…

— Как-как! Вылезла на рук-ках, вот как! — сердито бросил кто-то.

— Не надо о ней плохо… Окун и она — они с детства вместе были.

— Не надо? А давайте все так делать! Мы вкалываем на канале, а она уснуть решила. Экстремалка, мля! Икра тухлая!

— Замолчите! Пожалуйста, замолчите! — воскликнула Икша. — Нельзя же так.

Алим развернулся и поплыл к каналу.

— Надо что-то делать, — бормотал он, уткнувшись в конец канала. Развернулся и поплыл назад. — Надо что-то делать. Они верят мне. Они надеются на меня.

В ярости вывернул крупный камень из левой стенки канала. И с воплем: «Э-е-ей!» тут же бросился наутек, заслышав шорох оползня.

— Икша меня морально уничтожит, — огорчился он, разглядывая сквозь облака мути последствия содеянного. Оползень почти перекрыл проход. Муть сносило слабым течением в дальний конец канала. — Здесь два дня расчищать.

Схватив камень, он сильно и зло толкнул его к началу канала. Рук-ка вышла из среды, камень исчез из виду, но секунду спустя вернулся в среду на несколько метров дальше. С плеском и в облаке мелких пузырьков.

— Ничего себе! — изумился Алим и повторил эксперимент. На этот раз камень улетел еще дальше. Еще десяток камней последовали за первым, прежде, чем юноша сумел сформулировать идею открытия. — Ну да! Это же очевидно! Среда тормозит поступательное движение. А над средой торможения нет. Камень движется свободно.

Но Алим не был бы широкомыслящим, если б на этом остановился. Следующий камень, брошенный сильной рук-кой, поднялся метров на пять и упал на плоскую каменистую площадку, образующую правый берег. И он остался там, не вернулся в среду.

— Вау! — взвыл Алим и принялся швырять камни на берег то правой, то левой рук-кой. — Да я так один десятерых заменю.

Утренняя смена застала вялого, смертельно уставшего Алима за работой.

— Смотрите новую методику, — пробормотал он, поднял со дна небольшой камень, лег на бок, приподняв рук-ку над средой. Когда вернул рук-ку в среду, камня в ней не было.

— Ловкий фокус, — оценил Ольян. — Так в чем фишка? Где камень?

— Камень на берегу. Ах, вы же не видели… — язык его заплетался. — поднимите головы над средой и смотрите.

Черный камень описал дугу и скрылся за кромкой скалы.

— А назад не вернется? — спросил кто-то.

— Толкать надо сильнее, тогда не вернется.

В этот день впервые за последние два месяца возобновили традицию выбора лучшего экстремальщика дня. Алим чуть не проспал церемонию. Впрочем, этому никто не удивился.

Скорость проходки канала значительно увеличилась. Пройдено около двадцати пяти метров, осталось десять, от силы — пятнадцать. Причем, рыть нужно не глубже двух метров — против четырех в самом тяжелом месте. Настроение группы поднималось с каждым днем. Вновь на лицах появились улыбки, вновь Ольян сочинял о каждом дурацкие и ехидные стишки, но почему-то на него никто не обижался. Вновь Ригла стала насмешливой и колючей. От нее доставалось всем, кроме Алима. Мужа она уважала. Над их смешанным браком никто не смеялся. Наоборот, все относились к нему бережно и трепетно. Честно говоря, Алим не понимал причин изменения психологического климата в группе. Ведь качество среды ухудшалось, болячки и ссадины заживали все медленнее. Понос и расстройство желудка стали всеобщей напастью. Но никому, казалось, нет до этого дела. Все чаще шли разговоры о будущем, о том, кто чем займется после возвращения. Или, наоборот, о прошлом. Корпен читал лекции по истории, а потом начинались споры.

— … За последние шесть тысяч лет тенденции развития нашей цивилизации ничуть не изменились. За прорывом в какой-нибудь отрасли следует почти линейный участок развития — освоение новых возможностей. Когда возможности исчерпаны и освоены, и многие уже думают, что наступил застой, следует прорыв в новой отрасли знания.

— А сейчас что? Прорыв или застой? — подал голос кто-то из слушателей.

— Триста лет назад произошел очередной прорыв, сравниться с которым может только программа поднятия многих видов до разумного состояния девять тысяч лет назад, освоение методики продления жизни шесть тысяч лет назад и ограничение рождаемости после освоения всех доступных территорий. Я имею в виду рук-ки! — Корпен выпростал из обтекателей рук-ки и продемонстрировал внушительные бицепсы. — Должен признаться, я даже не понимал до недавнего времени всей полезности и функциональности этих органов. Отчасти это объясняется неотработанностью конструкции. Как вы знаете, все еще ведутся споры насчет количества пальцев. В первых моделях было два пальца. Сейчас у большинства из вас — три. Молодежь носит четыре пальца, а некоторые заказывают даже кисть с пятью пальцами. Как показал наш опыт — и это будет внесено в анналы — на ладони и на подушечках пальцев чешуя не нужна. Но это все мелкие конструктивные особенности. А посмотрите, насколько чужда организму сама форма рук-ки. — Для убедительности Корпен несколько раз согнул ру-ку в локте. — Видите? Где плавность линий и изгибов? Где обтекаемость? Где гибкость щупальца алмара? Твердая, негибкая кость. Сразу видна чужеродность нового органа. Локоть! Он делит рук-ку пополам. Вслушайтесь в название. Рук — ка! Слышите? Природа не могла додуматься до подобного органа. Только созидательная мощь интеллекта способна на такое!

— Он до бесконечности распинаться будет, — зашептала Ригла. — Сбежим?

Незаметно отработав назад, Алим с Риглой выбрались из рядов слушателей и отправились на прогулку к водопаду.

— Созидательная мощь интеллекта! — насмешливо пускала пузырьки Ригла. — Вот от кого ты таких слов набрался…

— Сразу — я набрался. Может, это Корпен от меня набрался, — слабо защищался Алим.

— Верю. Может, и от тебя, — серьезно покосилась на него Ригла. — Кто первый до водопада? — и умчалась, оставив Алима в облаке пузырей и бурлящей среды.

… Громкий всплеск и резкая боль в кисти правой рук-ки. Икша выронила камень и бросилась из канала.

— Что случилось? — встревожился Орчак.

— Не смогла увернуться, — Икша, морщась от боли, осмотрела кисть. Верхний палец болтался на лоскутке кожи. Острыми зубами она перекусила этот лоскуток и выплюнула палец. — Рыбки-ракушки, больно-то как!

— Дай, я помогу, — выплыла вперед Иранья, и, не дожидаясь разрешения, слилась через верхнее нервное пятно.

— Ты врач?

— Целительница я. Врачи тебе сейчас не помогут. Инструментов у них нет. Ты раскройся, пусти меня, я возьму твою боль.

Икша закрыла глаза. Гримаса медленно сошла с ее лица. Кровотечение ослабло, и вскоре прекратилось.

— Ну вот и славно, — промолвила Иранья. — Ты рук-ку побереги, отдохни от работы недели две. А вернемся — врачи тебе новый палец вырастят.

— Вернемся — четырехпалые кисти врачам закажу, — решила Икша. — Что за дела, одного пальца лишилась, и уже рук-ка не рук-ка. Алим, теперь тебе придется провоцировать оползни. Ты уже спускал оползень, на сегодня самый опытный в этом деле.

Опустившись ко дну, она разыскала свой палец, сунула в рот и, не жуя, проглотила.

— Все покинули канал! — скомандовал Алим. Оставалось прорыть всего пять-шесть метров — и все, свобода. В канале уже ощущалось слабое течение. Среда фильтровалась сквозь камни. Икша говорила, что это хорошо — среда должна заполнить старое русло реки. Даже когда канал будет готов, нужно выждать неделю-другую, чтоб русло заполнилось и очистилось от мути. Но левая стенка метрах в пяти от конца канала Алиму давно не нравилась. Намечался очередной оползень.

Легкое течение уносило муть, и это было замечательно. Выждав пару минут, Алим хлопнул Орчака по спине и отправился в канал. Выбил один опасный камень, вывернул второй… Оползень медлил. Проплыл, приглядываясь, вдоль стенки туда-сюда, взялся за третий — и услышал за спиной рокот. Ударил хвостом, уходя из-под обвала — и с трудом успел затормозить, уткнувшись в конец канала. За спиной шелестел оползень.

— Кажется, я живой! — отметил Алим. Высунул голову из среды и осмотрел результат своей работы. — И кажется, я остался без обеда…

Оползень надежно перекрыл канал, оставив Алиму бассейн метров шесть длиной, два с половиной шириной и чуть больше метра в самом глубоком месте.

— Э-э, да тут на три дня работы, — оценил Алим, внимательно осмотрев завал.

Маленький камешек, булькнув, вошел в среду позади него. Алим уперся хвостом в дно и, перебирая рук-ками по скале правого берега, принял вертикальное положение. С той стороны завала кто-то тоже выполнял упражнение «стойка на хвосте». Кто — не понять. Как ни щурься, а глаза хорошо видят только в среде. Алим помахал рук-кой, тот помахал в ответ и скрылся. Алим с облегчением погрузился в среду и отдышался.

В общем-то, даже лучше, что я остался с этой стороны, — решил он. — будем раскапывать завал с двух сторон — быстрей управимся.

Камни, один за другим, полетели на берег. Работа привычная. Вот только что-то не так… Алим огляделся. Вроде, глубже было… Точно, глубже!

— Да что же это делается! — взвыл он и с лихорадочной поспешностью принялся разгребать камни, роя узкую — только бы протиснуться — канавку. Но через четверть часа пришлось отступить. Среда уходила, фильтровалась в грунт и его канавка мелела.

— Усохну ведь! Засну на веки вечные как Елуга, — причитал, мечась по мелеющей луже Алим. — Икша с Корпеном меня потом съедят…

Эта мысль принесла успокоение. Смерть не будет напрасной. Своей смертью он поможет товарищам. Алим представил, как Икша влечет его тело к водопаду, как за ней печальной процессией движутся остальные хищники. Как половину его тела съедают сегодня, а половину оставляют на завтра, как благодарен ему Корпен за последний подарок… Но почему-то умирать все равно не хотелось. А если Ригла не позволит его есть?

И тут в голову пришла новая мысль. Алим со всех сторон рассмотрел ее. Собственно, ведь он ничего не теряет. Спина скоро из среды высунется. Так почему бы не рискнуть?

В самом глубоком месте оставалось всего полметра среды. Алим принялся активно вентилировать жабры. Когда закружилась голова, выпластал рук-ки из обтекателей, плотно сжал рот, прижал жаберные крышки и пошел на штурм суши.

Рук— ки вперед, приподняться, перетащить тело. Больно. По камням-то… Рук-ки вперед, выгнуться, черт с ним, с хвостовым плавником. Не до красоты. Рук-ки вперед. Склон какой крутой… Не отступать! На вторую попытку сил не хватит…

Алим надежно уперся рук-ками в камни и дернулся всем телом, забросив хвост на скалу правого берега. Выгнулся, перебирая рук-ками, весь выбрался на скалу, осмотрелся, развернулся и покатился по камням, мыча от боли и ссадин. В голове мутилось. Перед глазами поплыли радужные круги. Алим скорректировал курс, еще дважды перекувырнулся, оказался на самом краю скалы — и рухнул с полутора метров на друзей, разбирающих завал.

— Берегись! — заорал кто-то, Юноша получил хороший удар хвостом в челюсть, и канал опустел.

Выпучив глаза, Алим усиленно дышал. Отдышавшись, проверил себя. Три десятка ссадин, синяков и царапин, но ведь живой! Пошевелил хвостом и с гордым видом направился к выходу из канала. Метрах в десяти, у самого дна экстремальщики сбились в тесную кучу. Алим притаился за камнем.

— … Огромное сухопутное живое существо! Бросилось на нас сверху — услышал он голос Нетока.

— На суше нет живых существ! — это Ольян.

— Много мы о суше знаем?!

— Нет, говоришь? А кому я тогда хвостом врезал? Мы тут лясы точим, а оно сейчас Алима харчит!

— Оно не может харчить Алима, — вышел из укрытия Алим. — Оно еще два дня никого харчить не сможет. Ему хвостом челюсть свернули.

И выразительно ощупал рук-ками нижнюю челюсть.

Атран. Бала

— … чудо, что она до сих пор жива! Цепочка чудес!

— Почему?

— Он еще спрашивает, почему! Потому что горожане не знают, кто такая кула! — Лотвич стремительно перемещался по хому, резко разворачиваясь в углах. — Потому что Бала первая шла на контакт, просто приставала ко всем, подставляя ВЕРХНЕЕ нервное пятно, словно тупой шалот! Потому что ей удалось объяснить нескольким широкомыслящим, что у нее есть ИМЯ, она ищет ТЕБЯ! Не охотника, а широкомыслящего! Никто не заподозрил, что она с кордона. Считали, что городская, по какой-то причине потерявшая хозяина.

— А если б заподозрили, разразился бы грандиозный скандал. Кулы на кордоне две трети времени предоставлены сами себе.

— Да, был бы грандиозный скандал.

— Что же мне теперь делать?

— А ты не понял? На бойню вести.

Атран словно в Темноту внезапно попал. Кожу обожгло холодом.

— Почему на бойню? Зачем на бойню? Она же не сделала ничего плохого!

Лотвич резко остановился перед ним, взглянул прямо в глаза и проговорил тихо-тихо:

— Нашей планете не нужны новые разумные виды. Нас и так слишком много! Тем более, полуразумные дикари-хищники, которые вчетверо превосходят нас размерами. Подумай сам, почему. Ты же широкомыслящий!

— Но кулы… Они ведь…

— Да! Пока они под контролем, они животные. Да! их мозг недостаточно развит по сравнению с нашим. У них нет языка. Но главное не в этом! Главное — они не сливаются. Мы не наделили их присосками. После твоего ухода Бала несколько раз пыталась слиться с моим кулом. Будь у них присоски, ей удалось бы слияние. А так мой кул воспринял это как оригинальное заигрывание. Иначе его тоже пришлось бы отправить на бойню. Но страшно не это. Страшно, что Бала может обучить слиянию молодь! Она больше не зверь. Она — предразумная, прошедшая частичную инициацию разума. И это с ней сделал ты! Всего за месяц!

— Но я… У нее есть хозяйка…

— Хозяйка, хозяйка… Сбросила Бала хозяйку… Ты хочешь, чтоб Бала ее сожрала?! — неожиданно закричал Лотвич. — Мало тебе алмара?!

— Ничего я не хочу.

— Тогда едем со мной. Немедленно! Кул ждет.

— Я должен предупредить начальство.

Как он радовался бы в прошлой жизни. Командир отряда охотников на глазах Ардины просил профессора отпустить Атрана для выполнения ответственной работы. Просьба эта звучала как приказ.

Как радовался бы раньше… А сейчас, рядом с Лотвичем, он играл желваками, плотно поджав жаберные щели и старался не встретиться взглядом с Ардиной.

Городская публика изумленными взглядами провожала кула, несущего двух охотников. Двигались стремительно, широкими виражами обгоняя транспортных шалотов. Лотвич пылал злостью и нетерпением, кул рвался на кордон охранять икринки. Безобразные, огромные, до шести сантиметров в длину, вытянутые мешочки с нитями на концах, которые даже икрой назвать язык не поворачивается. Но в образах кула эти мешочки были милыми, нежными и трогательно беззащитными.

— Умбрия возьмет себе малька из помета кулы Урены, — сухо прокомментировал Лотвич. — Еще четырех мальков возьмут на другие кордоны для обновления породы. Этот помет давно ждали.

Кул мчался вперед, оставляя за хвостом километр за километром. Мускулистое теплое тело, не зная усталости, извивалось под Атраном плавно и мощно. Охотник молчал. Юноша прикрыл глаза и пытался вспомнить, как вел бы себя в той жизни. Нет, с поступками все ясно. Но настроение, эмоции… Представить не удалось. Дверь прошлого закрылась плотно и навсегда. Попытался представить на своем месте застрявшего неизвестно где Алима. Вот он красиво, с разворотом, садится на верхнее пятно Балы, вот залихватски причмокивает губами, посылая ее вперед… Но дальше дело не шло. Пусть его… Тогда Ардина… Как живая предстала она перед его мысленным взором. Двигается по периметру грота, погоняя краба-носильщика и распределяя между инкубаторами, инструментами и консерваторами кусочки пищи. Методично, аккуратно и равнодушно выполняет привычную работу. Профессор сказал, что она прошла уже два цикла омоложения. Какие мелочи! Женщине столько лет, на сколько она выглядит! А через три сотни лет разница в возрасте станет непринципиальна.

Атран представил, как она поворачивает к нему лицо, а лоб ее покрыт возбуждающе-прекрасными жемчужными бугорками. И эти бугорки говорят, что она — его женщина. Может, не на всю жизнь, но ближайшие два-три месяца она — его. Послушная и ласковая. Хочется прикоснуться губами к этим бугоркам, ощутить их твердость и упругость.

За этими мыслями Атран задремал. Ардина ускользала от него, он догонял, она вновь ускользала, близкая и желанная. Но вот, в очередной раз она не рванулась вперед, а замерла, поджидая юношу, и они слились. Не так, как сливаются с кулом или шалотом, не так, как сливаются с другом, а как делают только влюбленные — спина к спине или грудь в грудь… Атран чуть напрягал и расслаблял присоску, заигрывая и чувствуя ответное заигрывание девушки, и так они помчались вперед, не глядя, куда, завивая свой путь немыслимой спиралью и наслаждаясь головокружением. Упругий поток пьянил, раздувал жабры…

Холодный, упругий поток раздувал жабры. Атран вздрогнул и проснулся. Вечерело. Кул все также ровно и мощно двигался вперед. Но контакта с ним не ощущалось. Видимо, расслабив присоску, Атран сполз под давлением потока к хвосту.

Это даже хорошо, — подумал юноша. — Эротические сны — они не то, чем следует делиться с окружающими.

— Где мы?

— Только что прошли Размыв. Через пару часов будем на месте.

И замолчал.

Неведомо как, но Бала почуяла их задолго до прибытия. И бросилась навстречу, радостная как малек. Задремавшего на верхнем нервном пятне рулевого просто снесло потоком под удар хвоста. И он, оглушенный, долго вертелся на месте, ничего не понимая. А Бала налетела на Атрана, радостно ткнулась рылом (отчего тот слетел с кула и перевернулся вверх брюхом), описала стремительный круг, взбрыкивая и извиваясь словно молодой шалот. Потерлась шершавым боком и замерла, подставляя верхнее пятно. Атран спешно присосался. Он был изрядно напуган, а на пятне — самое безопасное место.

— «Я нашла! Я нашла, я нашла янашлаянашла!» — ударил в сознание поток образов чистой, детской радости. Атран успокоился, открыл душу и дал хищнице порезвиться — спустить энергию.

И уже через секунду пожалел об этом. Потому что кула свечкой пошла вверх, пробила поверхность и вылетела из среды. А поднявшись на высоту своего роста, тяжело рухнула обратно.

— «Я рада, я рада, я радаярадаярада!»

— Полегче, милая!

Болел ободранный бок, о который кула ласково потерлась накануне, и это мешало сосредоточиться.

… Она на самом деле неуправляема. Стабильно подчиняется только мне. Значит, на бойню. Так правильно. Это разумно. Поступать нужно разумно.

В чем же дело? Почему не исчезает перед внутренним взором клюв алмара и широко раскрытые глаза перекушенной пополам Мбалы? И ощущение, что забыл какую-то очень важную деталь.

Кула смущенно притихла, не желая беспокоить хозяина. Мысли были слишком сложны для нее, но образ уловила.

— «Мбала была хорошая», — попыталась она утешить хозяина.

— Не волнуйся, малышка, будет совсем не больно. Ты просто уснешь.

— Она не будет волноваться, если не будешь ты, — резко произнес Лотвич.

— Далеко еще?

— До бойни? Не больше десяти минут.

Помолчали. Внезапно Лотвич остановил своего кула.

— Дальше двигай без меня. Моему кулу незачем это видеть.

Скоро все кончится, — думал юноша. — Скоро обо всем этом можно будет забыть. Еще полчаса, потом два дня на рейсовом шалоте — и родной хом. Ардина, чудо-инструменты, операции профессора, спокойная жизнь… И новое чувство — боль утраты. Бала опустится на ковер зеленых с синевой водорослей, тысячи стрекательных клеток впрыснут снотворное — и останется только подождать, пока она уснет. Остальное сделают рабочие. Мне нужно только положить ее на ковер.

Вспомнил! Тот образ, который не давал покоя при расставании с кулой. Будто он, Атран, направил ее прямо в клюв алмара.

… Зеленый ковер восхитителен. Слабый аромат привлекал и навевал покой. Хрустально прозрачная среда с привкусом мяты, упругие стебельки мягко колышутся вместе с течением… Это место создано для неги. Здесь приятно отдохнуть, расслабиться. СтОит приказать куле замереть, и она опустится на дно, прямо в нежные объятия ласковых зеленых стебельков, ведь кулы опускаются на дно без движения. Бала ни о чем не догадается, охотники так часто делают, поджидая добычу в засаде… Ей даже понравится, ведь так естественно и приятно отдохнуть минутку в этом чудесном месте…

— Молодая совсем, — придирчиво осмотрел Балу учетчик. — Неужто к нам?

— Патрулируем, — хмуро отозвался Атран и решительно развернул кулу. Вскоре увидел скучающего кула и рядом — поджидавшего его охотника.

— Лотвич, я был неправ. Признаю. Свои ошибки надо исправлять. Если я брошу институт и перейду в отряд охотников, инцидент будет исчерпан. Кула слушается меня беспрекословно.

— Ты не понял, что я вчера говорил, парень. Дело не в тебе, а в ней. Нет ничего страшного в умном животном. Но Кулы не должны сливаться. Бала научит слиянию молодь, и тогда на бойню придется вести десять животных вместо одного.

— Но я не могу отправить ее на смерть!

— Все-таки это произошло… Ну да, все симптомы налицо.

— Что произошло?

— Неважно. Придержи здесь моего кула, а я отведу Балу.

— Что произошло, Лотвич?

— Некто сказал: «Жизнь — это очередь за смертью. Но некоторые и тут лезут без очереди…» Ты слишком глубоко исследовал жизнь. Сам стал животным. Так иногда случается с охотниками. Такие гибнут чаще других. Отказываются бросить кула и гибнут вместе с ним.