Маша для медведя

      -Мы не ругаемся.
      Ответила Маша, поднимая с пола конверт и открытку. Добавила громко, уже лично для Геночки.
      -Читать чужие письма - подло.
      Мамин муж запальчиво крикнул.
      -Родители должны знать, чем занята детская голова. Знать, чтобы пресечь!
      -Вы мне не отец.
      Какая дурь! Какая тоска... Геночка бушевал перед женой..
      -Хахали, у твоей скромной девочки есть хахали! Это до добра не доведет! Помяни мои слова! Ее надо выпороть и никуда не пускать!
      Маша поинтересовалась.
      -Пороть сами будете? Лично?
      Геночка взвился, замахнулся и через голову невысокой жены неловко, кончиками пальцев смазал Машу по лицу.
      -Дрянь! Дрянь какая!
      Она отпрянула, взялась за щеку. Никто и никогда ее не бил. Ни разу в жизни. Мама изредка ставила в угол. Вот и все наказание. Других не водилось.
      Больно было самую капельку. Но от бешенства перехватило дыхание. Губы задергались. Маша не могла говорить, движения получались неловкими, точно у пьяной. Старательно смяла конверт, согнула пополам открытку, пихнула все в карман джинсов. Не глядя, потянула с вешалки куртку. Геночка вырвал ее из рук.
      -Куда собралась? К любовнику? Лена, твоя дочь бежит к мужику!
      Мама, прижимая руки к животу, попросила.
      -Перестаньте. Ну, перестаньте же. Маруся! Пожалуйста!
      Геночка загородил дверь. Маша посмотрела ему в глаза.
      -Если не пустите - прыгну в окно.
      -Геночка.
      Закричала мама.
      -Вы что, с ума оба сошли? Прекратите!
      Вцепилась в мужа. Теперь дорогу загораживали уже вдвоем.
      -Маруся!
      Заплакала мама.
      -Маруся! Ну что случилось!
      Слова прозвучали детской жалобой. Маша пыталась говорить спокойно, но голос дрожал хуже овечьего хвостика.
      -Геннадий прочитал мое письмо. Вскрыл и прочитал. Без спроса.
      -О, Боже. Вы оба спятили. Оба!
      Мама выпустила рукав мужа. Съежилась, заплакала, ушла в зал. Геночка не двинулся с места.
      -Пропустите.
      Повторила Маша с нажимом. Понимая, что мучает маму но, не имея сил остановиться, прокричала на максимальной громкости.
      -ЕСЛИ ОН НЕ ОТОЙДЕТ ОТ ДВЕРИ, Я ВЫПРЫГНУ В ОКНО!!! ЧЕСТНОЕ СЛОВО!!!
      -Гена.
      Слабо позвал голос из зала.
      -Гена, пожалуйста. Будь взрослым человеком. Пусти ее. Пусть идет. Куда хочет.
      Отчим мстительно подхватил с полки шапку, с пола единственные сапожки, процедил, глядя Маше в глаза.
      -Давай, давай. Иди к своему...
      Гадко ухмыляясь, отступил с дороги. На что надеялся, интересно? Маша вылетела в подъезд как была, в комнатных тапочках, джинсах и футболке. Немного постояла на первом этаже. Не назад же возвращаться? Рванула через двор, в дом напротив, к подружке Светке - которой, разумеется не оказалось на месте. По вселенскому закону подлости.
      -Баскетбол?
      Маше стало противно от вялых и скользких ноток собственного голоса. У, дохнущая рыба. Интересно, что о ней подумала тетя Оля. Подружкина мама появилась в дверях с полотенцем на сгибе локтя, половником в руке. Фартук щедро обсыпан мукой. Классическая домохозяйка. Большая, теплая женщина. Во взгляде ирония.
      - Да. Баскетбол. Делать ей нечего больше.
      -Баскетбол.
      Глупо повторила растерянная Маша.
      -Нет, чтоб матери помочь. В мячик играет.
      -Сегодня тоже? Вчера же была тренировка, вроде.
      -Это ты у меня спрашиваешь? Чья она подружка? Кто с кем секретами делится? Думаешь, она маме что-нибудь рассказывает? Зря. Я не знаю ничего. Сама. Поняла? Я догадываюсь. Ну, иногда мне сообщают, куда именно идут. Или просят, что именно им голодным нужно приготовить на ужин, когда они явятся, собственной персоной.
      -Простите.
      -Кстати, почему ты полуголая? На дворе не лето. Надо одеваться! Голова у тебя есть на плечах?
      Выбранила тетя Оля. Замахала половником.
      -Разве так можно? Простынешь!
      -Ладно. Пойду.
      Подружкина мама, игнорируя возражения, ухватила Полежаеву за плечо, втянула в квартиру.
      -Подожди. Набрось хоть мою ветровку, что ли? Вот эту.
      -Не надо.
      -Набрось! Я сказала! Потом занесешь. Господи! Ты еще и не обулась? Откуда берутся такие дети? Сначала они сами себя заморозят, потом их приходится долго лечить, а о маминых нервах ни одна красавица не подумает! Еще чего не хватало.
      В сердито-укоризненных выкриках не было ничего обидного. Шумно, но с искренней заботой.
      -Все в порядке, тетя Оля.
      Развернулась, направилась обратно. Двор был пуст. Это летом все на улице толкутся. Бабушки на скамеечках, мамочки с детьми на качелях, и вокруг песочницы.
      -Рыжая!
      -Эй, Рыжая!
      В дверях своего углового подъезда маячили братья Федотовы.
      -Зайдешь к нам? Потискаемся малость. Втроем. А?
      -...
      -Ваще ополоумела!
      Теперь Маша изволила ответить.
      -Да.
      -Минус двадцать, между прочим.
      Снова не стала спорить.
      -Знаю.
      -Светки нет? Не повезло? А ты к нам. Мы согреем! В два счета!
      -Ага.
      -Машка, не беги мимо!
      -Рыжая.
      -Машка!
      Братья смеялись. Подталкивая друг друга локтями. Юрка крутил пальцем у виска. Чем ему отвечал Павел, Маша уже не видела. Обжигая пальцы о металлическую дверную ручку, нырнула в подъезд. Поправила сползающую с плеч ветровку - тетя Оля была особой весьма крупной комплекции. Ростом как Маша, а объемами, с порядочную снежную бабу. Настоящая кустодиевская купчиха. Так что, силой врученная ветровка была девочке не по размеру. Запросто пару Маш впихнуть можно. Полежаева взобралась на третий этаж. Постояла у родной двери. Отвернулась. Спустилась на площадку. Шлепнулась на подоконник. Сил нести домой повинную голову не было.
      -Маша, ты разве куришь?
      Удивилась соседка с четвертого, поднимаясь к себе мимо девушки.
      -Нет.
      Бабуся не поверила. Продолжая карабкаться дальше, покачивая головой, забубнила.
      -Вот молодежь пошла. Дымят, дымят точно паровозы. Дымят. Весь подъезд дымом провонял, им хоть бы хны. И девки за парнями тянутся. Никакого стыда.
      Маша отчаянно мерзла, посматривала в окно, не появится ли Света, наконец? Сколько можно тренироваться? Достала смятый конверт.
      -Полежаевой М. Обратного адреса, разумеется, нет.
      Расправила сложенную открытку. Что так взбесило Геночку, интересно? "Без тебя, твоей улыбки, голоса - все теряет смысл. Я люблю тебя! Люблю! Понимаешь? Федотов - просто глупый хвастун. Хотя все кошмарная несправедливость. Все! У этого животного есть повод говорить о тебе. Прости. Видимо, я ревную. Прости. Хочется видеть тебя счастливой..." Ясно. Теперь ясно.
      -Маруся.
      В дверях стояла бледная мама.
      -Маруся, пожалуйста, иди домой. Ты не одета.
      -Хорошо.
      Ничего хорошего в этом не было.
 

* * *

 
      Домой она теперь ходила одна. Так получалось. Хотя во дворе жила куча "бэшек". Братья Федотовы бывшую любовь-морковь старательно игнорировали. Хороводились с "ашками"-Наташками. Слава Богу, презрительные взгляды бросать перестали. Дразнить тоже закончили. Не то, чтобы притомились, они еще и половины запаса злости со склада боеприпасов не израсходовали. Просто получили внезапный втык от Вовки Безуса. Обыкновенно он в классные разборки не вмешивался, соблюдал демонстративно, нейтралитет. А тут, вдруг, вздернул за шиворот обоих близнецов сразу, потряс немножко, было слышно, как у них зубы стучат, и обрисовал в скупых красках, что он с этими Дон Жуанами сотворит, ежели вышеназванные обормоты не угомонятся.
      -Ясно?!
      -Угу.
      Братья мгновенно осознали, что томагавки придется зарыть. Сила миротворца слишком явно превосходила суммарную энергию близнецов. А решиться на конфликт с привлечением союзников, Федотовы не могли по причине полного отсутствия на горизонте желающих скрестить шпаги в бою с Вовкой. Иными словами, дураков связаться с Безусом, в школе и окрестностях не водилось. Уж такой он был особенный. Громадная физическая мощь играла роль отнюдь не первостепенную. За стальными кулаками угадывался крепкий характер. Об железную стену не просто лоб расшибешь, сам разобьешься, на мелкие кусочки. Признанные всеми драчуны Безуса старательно обходили. Он шествовал по коридорам - равнодушный, отстраненный. Лицо, не выражающее никаких эмоций. Прямо как у порядочного Чингачгука или Терминатора. Наблюдатель, а не участник во всяких разборках. Квалификационные стычки его не касались. Вовкин статус был определен еще в первых классах - Сам Себе Хозяин - Не Тронешь, Не Убьет.
      Сначала Маша вошла в роль принцессы, честь которой защитил храбрый рыцарь, попробовала выдать Вовке милое спасибо, окруженное разными виньетками приятных слов. Благодарность снисходительно отвергли, не дослушав.
      -Не за что.
      Маша сняла маску беззащитной средневековой красавицы и отшвырнула ее в сторону. Показала спасителю язык. Ни комментариев, ни хмыканья, ни иной реакции не последовало. Так что жест гнусной девчонки тоже не имел большого успеха. Вовкино равнодушие было непробиваемым.
      -Все равно спасибо. Читай по буквам. Саша-Петя-Аня-Света-Игорь-Боря-Олег.
      -Уморила.
      Зевнул защитник, отвернулся, прихватил Марка, и поволок за собой в буфет. Белокурая Бестия дергался в лапах друга, гримасничал. Ему происходящее, разумеется, казалось забавным. Талантливый на шалости красавчик демонстрировал свое видение мизансцены.
      -Джульета, твой Ромео не воспитан. Ты на балконе, он линяет прочь. Прожорливый бездушный проходимец. А бедный паж, им съеден будет, факт. Стаканом молока запьют бедняжку. Я о себе, конечно, о себе.
      -?
      -Мой белый стих тебе не угодил? Джульета, ты ужасна. Хочешь рифму? Какая пошлость.
      -?
      Маша поморщилась. Достойно ответить наглецу каким-нибудь гекзаметром, с ходу, без подготовки? Разве она поэт? Тут нужен Царевич, как минимум. Пропащая душа не появлялся в школе уже давно. Где ты, Иванушка? Улетел? Не улетел? По каким болотам бродишь в поисках своей стрелы? Какое земноводное держит ее в лапах? Ох.
      Некстати припомнился стишок.
      -Филин ухает в лесу.
      Я тихонечко гуляю.
      Мухоморы собираю.
      Или ежиков пасу.
 

* * *

 
      Лучшая подруга утонула в чувстве. Извлечь ее наружу из любовной пучины никто не мог. Даже Маша, с которой просидели вместе не один год. И съели не один пуд сахара в печеньях, вареньях, конфетах. Светке весь мир заслонила страсть к физруку. После уроков она оставалась на баскетбол. Стучала мячиками о пол, кидала их в корзины. Хотя официально секция проводилась три раза в неделю, спятившая Светка тренировалась каждый день. А по субботам даже дважды. До и после уроков. Таковое рвение физрука приятно удивляло. Класс, затаив дыхание, ждал развития событий. Светке сочувствовали даже пацаны. Ибо новый препод был похож на человека. Не орал, как припадочный, не обзывался, придумывал игры. И выглядел точно Джеймс Бонд.
      К разболевшейся Валюхе Ковалевой (сломавшей конечность на ровном месте) первые дни таскались чуть не всем классом. Потом надоело. И вторую, плюс третью часть срока Маша навещала Бриллиантовую Ногу одна. Выздоровление затянулось. Валюха не унывала. Листала учебники, зачитывалась книжками-журналами. Передавала одноклассникам приветы. Обещала вскоре вернуться. Двадцать восьмого февраля ее перевели в онкологический диспансер. Якобы на обследование. Но Маша видела, какими взглядами девочку провожали медсестры. Палатный врач-травматолог сделал непроницаемую кирпичную морду. Специалист. Встретился глазами с Машей - отвернулся, заторопился по делам. Полежаева было вышла следом, расспросить поподробнее - что и как. Натолкнулась на Валюхину мать, была поймана за шиворот.
      -Ты поняла. Я вижу. Ты поняла. Не говори ей! Не говори ей! Не говори!
      Она больно трясла дочкину подружку и не могла остановиться, расцепить побелевшие пальцы. Маша тоже не вырывалась. Голова моталась, как у китайского болванчика. Из палаты долетел веселый голос.
      -Секретничаете? Как не стыдно!
 

* * *

 
      Диспансер располагался поблизости. Водитель больничной машины курил, смотрел, как в холодное брюхо его колымаги грузят девочку с забинтованной ногой. Ругаясь, что летом можно было бы довезти прямо на каталке, бензин зря не тратить, он тронул с места. Разбитная, немного хамоватая медсестра хлопнула его по плечу.
      -Не жужжи, Семеныч.
      Остановились перед дверью приемного покоя. Предстояло вскарабкаться на крыльцо. Преодолеть тринадцать высоких ступеней, ведущих в ад. Мама, медсестра и Маша (Семеныч укатил, чтобы не помогать, сославшись на боль в спине) внесли Валюху внутрь. Прыгать на одной ноге она уже не могла. Только встала возле машины, позеленела от боли.
      В приемном покое положили бледную, сцепившую зубы, Валю на приготовленную каталку. Устроились рядом. Пришлось сидеть полчаса. Медсестра начала нервничать. У нее в родном отделении хлопот было по горло. Тратить время понапрасну ей не хотелось. Валюхина мама напряженно улыбалась застывшими ярко накрашенными губами. Наконец, прибежала красивая девчонка в подсиненном халатике.
      -Ковалева из травмы?
      -Да.
      -Раздевайте ее. Поедем к лифту.
      Медсестры обменялись бумагами. Ох, не напрасно некоторые истории болезней никогда не отдают в руки пациентов и их родственников. Валюхина мама складывала - возвращать в травматологию одеяла и бушлат. Маша помогала. Обе нервничали, сталкивались, мешали друг другу.
      -Где лифт?
      -Я покажу. Ты сестра?
      -Одноклассница.
      -Подруга дней моих суровых.
      Подала голос, приходящая в себя, Валюха. Продолжая выделываться, добавила.
      -Машулька дряхлая моя!
      Медсестра шутки не оценила. Смотрела сухо. Больше ни о чем не спрашивала. Когда выезжали из лифта - на этаже, колесо угодило в щель. Втроем: медсестра, тетя Ира Ковалева и Маша пыжились пару минут. Безрезультатно.
      -Как нарочно!
      Вздохнула медсестра.
      -Кошмар какой то. За помощью сходить, что ли?
      Пробегающий мимо высокий мужчина в белом халате притормозил.
      -Проблема?
      В коротком вопросе прозвучал настоящий интерес. Без притворства. Красивая медсестра кивнула, соглашаясь с тем, что проблема имеет место быть. Маша вскинула голову удивленно. Этот доктор был не ниже Безуса!
      Ростом Полежаева пошла явно в папину родню. Привыкла считать себя если и не каланчой, то жирафой точно. А тут в кои веки, перед глазами проплыло плечо... (Обыкновенно Маша созерцала в троллейбусах и коридорах мужские макушки.) Широкое, крепкое плечо. Как в сказках старых написано - косая сажень.
      Голос тоже был особенный. Спокойный, сильный.
      -Отойдите.
      Врач, о котором задумалась Маша, взялся за каталку, едва заметное усилие и окаянное колесо было вырвано из тисков. Вспотевшая медсестра вытирала лоб.
      -Спасибо Матвей Андреевич! Если бы не вы...
      Он улыбнулся. У Машки сердце пропустило два удара. Что за дела?
      -Спасибо в шкаф не поставишь!
      Доктор перевел взгляд на Машку. Подмигнул.
      -Шутка.
      И был таков. Хорошие хирурги люди занятые. С посторонними болтать некогда?
      Три длинных шага в сторону, скрылся в коридоре. Маша поневоле проводила его взглядом. Медсестра заметила, пояснила.
      -Год всего работает у нас. Клевый мужик. Не задается. Кликуха - медведь.
      -Почему?
      Спросила Маша глаз не сводившая с дверей, за которыми исчез молодой хирург баскетбольного роста.
      -Потому, что фамилия Медведев.
      Каталку с новой пациенткой покатили в другой коридор. По соседству.
      -Нам сюда. Во второе.
      -А он в первом работает? Матвей, как его там? Сергеевич что ли?
      Встряла теперь уже неугомонная Бриллиантовая Нога. И почему-то подмигнула подружке. Медсестра не ответила. Будто и не слышала. Маша решила, что вышеупомянутый врач разбил в диспансере много-много сердец.
 

* * *

 
      Класс загудел, заволновался, когда узнали про изменения в Валюхиной судьбе. Но тем дело и ограничилось. Редкий раз забредал кто-нибудь из девочек. Да Машка обязательно являлась по субботам, после уроков. Поболтать ни о чем, пошутить.
      Сидели однажды рядышком, сплетничали о пустяках. Полежаева рассказывала ставшие достоянием общественности - подробности романа Светки с физруком.
      -Она объяснилась ему в любви.
      -Дура.
      Прокомментировала безжалостная больная.
      -?
      -Набитая дура. За ним и так все училки с начальных классов бегают. И школьницы-красавицы тоже некоторые. Плюс полный комплект студенток-практиканток. Молчать надо было. Обязательно.
      Маша задумалась.
      -Наверно ты права. Он Светке сказал, что относится к ней очень хорошо, но только как тренер. Что ему ее жаль. И что если она себя не преодолеет. Он ее турнет. Без глупостей! Это цитата из Бонда. Так и заявил. Без глупостей! Вылетит из команды. Чтоб глаза его настырную Джульету не видели.
      -Ой, ну прямо психолог. Держите меня! Хотя... А что ему еще оставалось? Может он и прав? Не знаю. Какая разница, в самом деле. Мне.
      Это последнее слово прозвучало тихо. Страшно. У Маши спину обсыпали неприятные мурашки. А Валюха заговорила отрывисто и сбивчиво. Соседки у нее были вполне бодрые. К ним кто-то пришел. Они спустились вниз. В палате одноклассницы, вот редкий момент - остались абсолютно одни.
      -Мне все известно, Машка. Неоперабельный рак. Тьфу, саркома кажется. Или еще какая хрень. Метастазы. Завтра-послезавтра, меня переводят в химиотерапию. Будут колоть разную гнусь. От нее рвет по страшному и волосы клочьями лезут. Через год, или раньше загнусь по-тихому.
      -Валя.
      -Ладно тебе. Не утешай. Была бы надежда - отчирикнули бы мне лапу по самое не могу. Мама их просила. Мол, пусть на одной ножке прыгает, лишь бы жила.
      -Валя.
      -А раз не режут, отказываются, значит - поздно.
      -Валя.
      -Не дрейфь. Я сильная. Нога болит. Сплю мало. Чего только не передумала за этот месяц. Знаешь, конечно, отчаянно жалко маму. А себя саму нет. Ну, почти нет. Кто я? Человеческий птенец. Ничего еще не повидавший. Не успевший. Хорошо, что нас у мамы трое. Она поплачет, но переживет.
      Маша застыла ледяной фигурой на краешке больничной кровати. Слушать сбивчивые рассуждения о жизни, вылетающие из уст обреченной подруги, было невыносимо.
      -Мы с тобой тоже никогда не были... Знаешь, как у классиков пишется - особенно близки. Правда же? Тебе очень грустно. Не знаю почему. Ты не рассказываешь. Дома хреново? Да? Или Федотовы достали? Молчишь. А на самом деле это здорово, Машка. Если бы я была тебе единственным близким человечком в мире - ты бы билась головой об пол. Мне это не нужно. Хватает маминых рыданий в коридоре. Она думает - я слепая: красных глаз не замечаю. Еще и глухая к тому же: не фига не слышу. Ты не обижайся, Машка. Ты классная. Но это такое счастье, что ты меня не любишь всей душой.
      Последняя фраза взлетела, налилась звоном, точно вдали загудели золотые и серебряные колокола. Маша нашла в себе силы сидеть, как приклеенная. Не возражать, не кивать. Просто замереть и слушать.
      -Может быть я проклятая лесбиянка. Я не успела узнать. Каково это - ложиться в постель с мужчиной, или женщиной. Может быть, это просто такой период в жизни. Говорят, у многих бывает, увлечение подругой, потом проходит само собой. Рассасывается. У меня просто нет времени понять. Я, Машка, тебя очень люблю. С первого класса. Не замечала?
      Она покачала головой. Ногти правой руки впились в ладонь до крови.
      -Ты сначала была смешная, даже и не симпатичная вовсе. Хотя и похожа слегка на девочку из "Щелкунчика". Мой любимый мультик. Ты носила хвостик. Короткий, кудрявый, пышный точно шар. Я помню все твои ручки, закладки, карандаши, обложки твоих учебников. Помню все твои отметки за все четверти, всех лет. Мы никогда особенно крепко не дружили. Я не хотела рисковать. Трусила.
      -Трусила?
      Слабо переспросила несчастная Полежаева.
      -Конечно. Рядом с тобой всегда ворох народа. Пацаны-девчонки. Шутки-прибаутки. Вот уж порезвились бы. Что мне оставалось, ненормальному существу? Последние несколько лет, на дни рождения, на праздники я писала тебе открытки.
      Маша вздрогнула.
      -У тебя крепкий характер. Без показухи.
      -?
      -Любая другая исхвасталась бы в пух и прах. Вертела бы письмишками перед глазами друзей. Все вместе разглядывали бы, гадали о личности отправителя. Ты выбрасывала?
      Маша покачала головой.
      -Спасибо. Приятно знать, что где-нибудь у тебя лежат стопочкой. Все двадцать пять открыток.
      -Двадцать шесть. Последнюю принесли в феврале, недавно.
      -Совсем больная на голову. Отправила тебе из больницы. Пришлось прибегнуть к услугам почты. Забыла приплюсовать. Ты не грузись, Машка. Я свинья, что все это на тебя вываливаю. Но есть причина. Даже две. И просьба. С чего начнем?
      -С причин.
      Постаралась спокойно предложить, измученная услышанным, Полежаева.
      -Первая. Я, правда, люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Больше сестры и брата. Больше родителей. Ты! Ты самое главное, для меня. Хочу, чтобы ты это знала. Если бы не это...
      Она зло ткнула рукой в забинтованную распухшую ногу.
      -Ни за что не раскололась бы. Веришь?
      -...
      -Вторая причина. Я сейчас блин почти мученица. Честно. Вот и выдумала себе развлечение. Вернее, занятие. Какое? Взываю к высшей силе. Три раза в день, как порядочная. Мама мне псалтырь притащила. Только я им редко пользуюсь. Составила, понимаешь личный текстик. Молюсь, чтобы тебе в жизни повезло. Глупо? Мне кажется, что меня услышат. Я не прошу для тебя денег, здоровья, мужа. Нет. Только чистого сумасшедшего везения. В какие-нибудь важные моменты. Мне думается, что удача иногда стоит дороже всего вместе взятого. Понимаешь? Она бывает важнее всего абсолютно. Вот я и выбрала одну просьбу. С ней и обращаюсь. Прошу всем сердцем. И буду продолжать до конца. Думаешь, я дура? Я правильно подобрала пожелание?
      -Нет.
      Выдавила из себя Маша.
      -Спасибо. А я стараюсь, стараюсь. А ей не нравится.
      Она пыталась шутить. Голос рвался, взлетал и рушился в бездну. Из которой не выбраться. Уже не суметь. Маша молчала.
      -С причинами мы разобрались. Но есть еще просьба. Одна.
      -Я слушаю.
      -Поцелуй меня, пожалуйста. И уходи. Если я захочу тебя увидеть, я попрошу, чтобы мама позвонила. От моей ноги уже попахивает. Соседки жалуются. У меня уши, как у кошки. Я подслушала. Не хочу, чтобы ты, себя пересиливая, из вежливости нюхала, морщилась. Нет! Тянет уже гнилью. Самой противно.
      -Нет.
      -Не ври. Не надо. Так вот. Один раз в жизни. Даже в наших жизнях. Ты можешь меня просто поцеловать? Обнимать и ласкать не обязательно! А потом встанешь и пойдешь. Хорошо? И без всяких дурацких сантиментов. Ты там поднялась наверх с Юркой. Я чуть не умерла от ревности. Дура такая... Ты меня простила?
      -За что?
      Маша боялась разреветься. Все сжимала и сжимала руку в кулаке. Ногти пробили ладонь до крови, до черных отметин - полукружьями. Они еще долго не сойдут. Как память, про полчаса в темнеющей пустоте, пролетевших наедине с умирающей любовью. Валюха зажмурилась, потрясла коротко стриженной головой.
      -Если не хочешь совсем... Я пойму. Не обижусь.
      Маша потянулась к ней, навстречу, опираясь левой ладонью о постель. Ледяная рука подруги накрыла ее сверху, чуть сжала. Губы соприкоснулись. Нежность, нежность и еще раз нежность. Валя отстранилась.
      -Иди теперь. Давай. Давай. Не задерживайся. Грустно мне. А плакать при тебе не хочу.
      Маша встала. Сверху вниз посмотрела на склоненную черную голову: колкая стриженая макушка, тонкая шея.
      -Держись.
      -Ага.
      В палату вошла соседка, волокущая пакет с фруктами. Щелкнула выключателем.
      -А чего это вы, девочки, без света сидите?
      -А потому, что мы молодежь, темнота, наш друг.
      Весело ответила Валюха. Откинулась на постели. Помахала растопыренной пятерней. Добавила громко, спокойно.
      -Топай, Машка. Тебе еще уроки делать.
      -До свидания.
      -Давай! Ивану-царевичу от меня черкни привет. Когда будешь отвечать на письмо. Он настрочит - страниц тридцать.
      -Откуда ты знаешь?
      -Зорко влюбленного сердце, скрытое видно ему.
      Важно с пафосом продекламировала Валюха. Тут же добавила грубоватым тоном.
      -Ну, чего топчешься! Давай! Кыш!
      Маша подошла к двери, замерла, не оглядываясь. В спину долетело безмятежно и ласково.
      -Пока, подруга золотая!
      -Пока.
      Ответила она негромко. Вывалилась в коридор. Сцепила зубы. Уставилась перед собой ничего не видящими глазами. Наконец, отклеилась от стенки. Пошла к лестнице. Стараясь, памятуя про кошачий слух Валюхи, не заплакать.
      -Эй!
      Маша едва не подпрыгнула от неожиданности. Этот голос, она не перепутала бы ни с каким другим. На лестнице курил высоченный хирург.
      -На тебе лица нет, детка. Хочешь чаю?
      Она покачала головой.
      -У тебя рука в крови. Порезалась? Пошли.
      Загасил окурок.
      -Пошли зеленкой прижгу. Знаешь, сколько здесь заразы?!
      Сопротивляться она не могла, поплелась точно овечка за пастухом. В другое отделение, по соседству с Валиным. Врач завернул в манипуляционную. Скомандовал.
      -Продемонстрируй, что у тебя там? Ну, ты и психанула, детка. Так нельзя. Не хочу показаться банальным идиотом, но нервные клетки, которые каюкнулись, не подлежат восстановлению. А сами по себе, весьма нужны организму. Никак нельзя без этих драгоценных клеток. Сколько их миллионов у тебя гикнулось - не знаю.
      Маша не смогла сразу разжать руку. Ее свело судорогой. До плеча. Врач взял в свои огромные лапы кулак девчонки. Погладил запястье. Понажимал бережно, умело на какие-то точки. Еще. Еще. Маша подумала, что с радостью просидела бы так еще хоть год. Осторожно, палец за пальцем выпрямил кисть. Удержал. Рассмотрел. Присвистнул.
      -Эх, и крепкие же у тебя ногти! Как ножики. Что стряслось?
      -Поговорили.
      -С кем?
      -С подругой.
      -Ясно. Лежит у нас?
      -Да.
      Она поняла, что хирург ее не помнит, и не удивилась. Сколько людей мелькает перед его глазами каждый день. А та памятная встреча состоялась месяц назад. Еще зимой... Врач стер кровь с ладони смоченным в фурациллине тампоном, потом прижег ранки спиртом.
      -Без обмана. Девяносто градусов. Микробы существа нежные. Сразу дохнут. От одного запаха.
      Маша слушала его трепотню и сердце понемногу оттаивало.
      -Спасибо. Это ерунда.
      -Нет. Царапины всегда надо обрабатывать. В обязательном порядке. Запомни. Дешевле обойдется. Как врач предупреждаю. Вот и все. Ступай своей дорогой, красавица. Коса у тебя! Чудо! Давно такой прелести не видел. Не режь, ради Бога.
      -До свидания, Матвей Андреевич.
      -Стоп. Ты знаешь, как меня зовут?
      Но она уже вышла из манипуляционной. Быстро-быстро. Вдруг, решит догнать?! Врач, слава Богу, следом не бросился. Делать ему больше нечего, что ли - ловить всяких рыжих по коридорам.
 

* * *

 
      Маша, не выспавшаяся и потому хмурая, как ненастное утро, стояла в булочной, в самом хвосте очереди. Тут в магазин ввалился жизнерадостный молодой мужик. Круглолицый, с приятной, добродушной физиономией. Нос картошкой, губы пельменями, редкая желтоватая челочка на выпуклом лбу. Словом парень в стиле пародии на Иванушку-Дурачка, пока он еще в кипящем котле не искупался и не похорошел всем на зависть. Пристроился этот веселый тип следом за Машей. Фамильярно подергал за кончик косы.
      -Прелесть какая! Прямо смерть любому мачо.
      Маша, не поворачиваясь к нахалу, перебросила косу на грудь.
      -Девушка, а девушка! Сложно за такой красотой ухаживать? Ну, поговорите со мной. Пожалуйста, я хороший. Честное поросенское.
      Маша молчала. Она привыкла избегать уличных знакомств. Впрочем, других знакомств тоже. Будь рядом языкастая Светка, состоялся бы словесный поединок. Впрочем, может быть, и нет. Парень, хоть и не красавец, производил очень приятное впечатление. Веяло от него добродушным спокойствием сильного человека. Грузноват, конечно, но богатырской моргуновской комплекции, не жиртрест бессильный.
      -Девушка! Я может, всю жизнь мечтал о такой русалке. А вы ни словечка. Жестокая какая!
      В очереди на них оглядывались. Маша начала слегка пыхтеть от злости. Разные колкости просились на язык. Она их начала выстраивать по порядку. С какой гадости начать, чем закончить. Но отвлеклась на шум. Первой у прилавка как раз оказалась незнакомая бабуся. Этакий божий одуванчик лет восьмидесяти не меньше. Опрятно одетая, в белом платке, видневшемся из под потрепанной шали, в стареньком, но вычищенном пальтишке. Она говорила негромко, стесняясь своей просьбы. Маша не уловила ее слов. Зато грубый ответ продавщицы не расслышать было невозможно.
      -Нет. Еще чего удумала. Не хватает на хлеб, не стой! Я за вас таких не расплачусь! Лезут тут, побираются, очередь задерживают. Следующий!
      Люди оглядывались на старушку. Она неловко отошла в сторону, смущенно и стыдливо пряча желтую мелочь, перекладывая ее из сморщенной ладошки в смешной коричневый кошелек, расшитый бисером. По темной щеке прокатилась слеза. Маша едва не взвыла от жалости, сжала в кармане деньги, выданные на хлеб. Ни копейки лишней. Что же делать? А, пусть. Объяснится с мамой, она поймет. Старушка спешила мимо, уже взялась за дверную ручку. Маша шагнула, было следом, крепкая мужская лапа притормозила ее, придержав за плечо. Густой бас разрезал дурную тишину.
      -Постой, бабусь! Постой, минутку. Подожди.
      Теперь приставучий мужчина не выглядел веселым. Лицо у него стало сосредоточенным, холодным. Поддерживая пойманную в дверях бабку за острый локоть, он прошел мимо очереди. К прилавку. Вытянул из кармана свой кошелек. Посмотрел на продавщицу - точно на противное насекомое, с деловитым пренебрежением.
      -Крупы кило какой-нибудь. Бабусь, лучше рис или гречка? Не слышу. Рис? Хорошо. Кило риса. Белого хлеба. Еще батон. Так. Грамм двести конфет. Какие у вас есть? Извини, бабусь. Я не миллионер пока. Еще пачку чая. Теперь все это в пакет. Хорошо. Сколько я должен? Держите.