– Какое? – быстро спросил Инзоров и опять машинально отер лоб рукавом.

– Бой должен продолжаться до смерти одного или обоих противников, – зловеще сообщил я.

– Да, да, поручик что-то подобное говорил, – бесцветным голосом произнес капитан.

– Пора, господа, начинать. Господин Крылов, вы, помнится, сами не хотели попусту тратить время! – глумливо усмехнувшись, напомнил мне Прохоров.

– Ну, что же, если все формальности соблюдены, давайте начинать, – с напором на слово «формальности», согласился я, давая офицерам последнюю возможность исправить свои преступные оплошности.

Насколько я помнил, по дуэльному кодексу в начале секунданты должны были предложить противникам примириться. Наши секунданты этим правилом пренебрегли. Следующее условие – подбиралось равное оружие.

– Пожалуйте, господа, в позицию, – не поняв или делая вид, что не понимает намека, предложил поручик Прохоров.

Мы с Инзоровым встали друг перед другом.

Моя восточная сабелька была сантиметров на десять короче, чем кавалерийская шашка штабс-капитана, и опять секунданты промолчали. Это было уже верхом наглости, за которую я решил при случае мерзавцев наказать.

Меня мало волновало оружие противника. В данном случае величина и вес сабли играли против моего соперника. В конной атаке, там, где требуется размах и инерция, у него было бы неоспоримое преимущество, но при фехтовании он терял скорость и маневренность. Его шашка была так тяжела, что, при активной рубке, через пару минут у него должна была устать рука.

Прохоров вытащил из кармана платок и собрался взмахнуть им, как будто мы стрелялись, но его остановил третий неизвестный мне по имени свидетель поединка:

– Вас устраивает это место? – спросил он, видимо, решив попытаться хотя бы создать видимость честного боя. У меня появилось шкодливое желание разыграть противников, убедив их в своей штатской глупости и простоватости.

– Не знаю, я его пока не видел.

– Возможно, у вас по месту поединка будут какие-нибудь пожелания?

– Сейчас осмотрюсь, – пообещал я и растерянно, как будто только теперь поняв, что меня ожидает, огляделся вокруг, прошелся по ровной лужайке и нерешительно согласился посередине:

– Да, пожалуй, место изрядное.

Своим движениям я попытался придать нерешительность и угловатость, саблю взял двумя руками, явно не зная, что с ней делать.

Видимо, розыгрыш получился, во всяком случае, офицеры многозначительно переглянулись, а противник приободрился. Иван оценил начало водевиля и отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Впрочем, на него, как на неодушевленный предмет, офицеры не обращали никакого внимания. Я же начал входить в образ: наклоняясь, неловко уронил треуголку, запутался в застежках полукафтана, потом в сабельной перевязи. Получилось у меня все это, по-моему, неплохо.

Чем дольше я валял дурака, тем наглее становились бретеры. Инзоров совсем успокоился, а поручик открыто не скрывал своего презрения. Ему, видимо, очень захотелось отплатить за мои оскорбительные давешние реплики и свою тогдашнюю робость. Он явно ждал случая побольнее меня лягнуть. Между тем, Инзоров снял мундир и встал в позицию, а я все путался в застежках своего полукафтана.

– Господин Крылов, пора начинать, – поторопил меня поручик. – Учтите, если вы побьете штабс-капитана, вам придется драться со мной. Так что не будем терять время.

Я картинно испугался, перестал расстегиваться и затрясся как овечий хвост.

– Мы так не договаривались, – начал было блеять я, но понял, что сморозил глупость, замолчал, потом докончил: – Биться тоже до смерти?

– Всенепременно! – пообещал Прохоров.

Этот вызов должен был меня окончательно уничтожить, а поручику вернуть самоуважение. Однако просто морально сломать человека им показалось мало, они решили растоптать меня в пыль.

– Ежели вы победите и господина поручика, то и я буду иметь честь скрестить с вами шпагу, – встрял в разговор третий участник.

Я затравлено взглянул на нового грозного противника и совсем утратил способность расстегнуть пуговицы. Офицеры ждали, теряя терпение.

– Прямо-таки Атос, Портос и Арамис! – не удержался я.

– Что вы этим хотите сказать? – сердито спросил Прохоров.

– Ничего, но похоже!

– Вы хотите нас оскорбить? – поинтересовался поручик.

– Отнюдь, это благороднейшие французские дворяне, Атос был графом, а Портос стал бароном.

– Не имею чести знать этих господ, – холодно сообщил Прохоров.

– Это ваша беда, у вас, видимо, мало приличных знакомых.

Пока поручик вдумывался в смысл моих слов, третий офицер, не выдержав, приказал Ивану:

– Эй, ты! Помоги барину раздеться.

Мой «денщик» положил на землю завернутый в мешковину бердыш, не торопясь, сплюнув в сторону «белой кости», протопал через полянку.

Странный, непонятной формы предмет офицеров заинтриговал, как и слишком уверенный в себе слуга. Однако вступать с противником в разговоры и тем более задавать не относящиеся к делу вопросы было совсем недопустимо.

С помощью Ивана я, наконец, снял верхнее платье. Инзоров давно стоял в позиции. Я встал против него, и он отсалютовал мне клинком. Я тоже неловко помахал саблей, выкатывая глаза и изображая на лице свирепость.

Офицеры откровенно ухмылялись, глядя на мои жалкие потуги напугать противника.

– Сходитесь, господа, – крикнул поручик, как будто мы дрались на пистолетах.

Инзоров направил на меня клинок и бросился в атаку…

Современное фехтование не зрелищный вид спорта. Слишком неуловимо отточены в нем движения. Оценить искусство боя могут только профессионалы. Красиво драться учат во ВГИКе, а не в спортивных секциях.

Инзоров был армейским пехотным офицером и совсем плохим фехтовальщиком, так что наш поединок мог окончиться секунд через пять после начала. Однако я не спешил и дал ему возможность вкусить всю прелесть боя.

Капитан бестолково махал саблей, я так же бестолково защищался. Со стороны это должно было выглядеть очень смешно. Тем более, что стиль поединка у нас получился «смешанный»: не то бой на шпагах, не то на эспадронах.

Короче говоря, Инзоров гонялся за мной по всей поляне, а я изображал из себя трусливого штафирку, уворачивающегося от былинного героя.

Постепенно штабс-капитан начал уставать, и его движения замедлились. К тому же он был человеком полным, давеча здорово перепил, так что вскоре совсем вымотался, весь лоснился от пота и начинал задыхаться. Так и не догнав меня, он поменял тактику и начал бросаться в бой, держа клинок в вытянутой руке как пику.

Мне тоже пришлось сменить стиль и изображать из-себя тореадора, уворачивающегося от бешеного быка. Сначала я носился по поляне, отскакивая от противника, но сам запыхался и остался стоять на месте, лишь слегка корректируя направление его ударов, чтобы он ненароком меня не зацепил.

Инзоров ничего не понимал и продолжал гоняться за мной, ужасно потея. Секунданты, напротив, догадались, что их провели и начали о чем-то шептаться. Иван вовремя учуял опасность, вернулся к своему таинственному мешку и вытащил на свет божий страховидный бердыш.

У секундантов заметно вытянулись лица, а солдат поиграл оружием, со свистом рассекая воздух, и встал рядышком с офицерами. Те тут же успокоились, видимо, решив, что ни о каком выстреле в спину не может быть и речи. Иван совсем не походил на обычного лакея…

Игра, между тем, подходила к концу, да и мне надоело тянуть время. Во время очередной атаки я аккуратно проткнул беззащитному капитану правое предплечье. Он вскрикнул, отшатнулся назад, потом с ужасом посмотрел на рану, выронил саблю и опустился на траву. Рубаха раненого окрасилась кровью.

– Прошу поднять оружие! – приказал я несчастному блондину. – Дуэль не окончена!

– Но он же ранен! – истерически выкрикнул безымянный офицер.

– Мы, кажется, условились биться до смерти? Если господин Инзоров отказывается продолжать, мне бы хотелось знать, как он предпочитает умереть: через усекновение головы, или мне зарезать его, как свинью?

Я примерился к шее бледного как смерть штабс-капитана и вопросительно посмотрел на секундантов. Они, в свою очередь, остолбенело смотрели на меня.

– Ну?! – рявкнул я, выпучивая глаза, и картинно взмахнул саблей, словно намереваясь отсечь голову штабс-капитану.

– Нет! – в один голос закричали оба офицера, закрывая лица руками.

– Нет? – удивленно переспросил я.

– Ради Бога, прекратите! – взмолился поручик Прохоров.

– Извольте, – ответил я, опуская саблю, – если вы желаете нарушить кодекс чести, тогда конечно.

Офицеры так и не ответили, и я отсалютовал поверженному противнику. После чего повернулся к Прохорову:

– Господин поручик, я в вашем распоряжении. Извольте встать в позицию, – после чего сделал страховидное лицо и добавил замогильным голосом. – Вон ваша шашка.

Поручик угрюмо подошел и поднял оружие. Второй секундант пришел в себя и закричал срывающимся голосом, пытаясь перехватить инициативу:

– Не желаете ли примириться, господа?

Мой новый противник что-то пробормотал, что, при желании, можно было понять как согласие.

– Нет, я слишком сильно оскорбил поручика, чтобы просить у него извинения, – задушевно сообщил я миротворцу, – мне придется смыть его кровью. Пожалуй, начнем, а то, пока мы возимся, штабс-капитан умрет от потери крови.

Поручик взял себя в руки и встал в позицию. Я отсалютовал ему и со свистом расписал воздух сверкающим клинком. В глазах офицера застыл ужас.

– Кстати, – спросил я секунданта, – бьемся до смерти?

– До первой крови, – нервно ответил он, отводя взгляд.

Я молча кивнул и сделал ложный выпад. Поручик слепо бросился на меня, не очень осознавая, что делает, и, так же, как и предшественник, напоролся предплечьем на колющее острие старинного оружия.

Как и его товарищ, он невольно вскрикнул, отступил и уронил шашку на траву. Потом попытался зажать кровоточащую рану рукой, побледнел и опустился на землю. Теперь оба противника сидели на корточках, зажимая кровоточащие раны руками, а их общая шашка вновь валялась на траве.

– Теперь ваша очередь, сударь, – со светской улыбкой сказал я безымянному офицеру. – Давайте быстрее закончим дело, а то меня ждут пациенты. Я все-таки доктор.

– Я бы хотел закончить наше дело миром, – сказал он, бледнея и пряча взгляд.

– А я не уверен, что хочу того же, – ответил я, – Вас, сударь, я вообще намереваюсь убить за нарушение дуэльного кодекса.

Секундант дернулся, но сзади его подпер Иван.

– Может быть, вас удовлетворят мои извинения? – попытался торговаться он.

У меня мелькнула здравая идея, как чувствительнее наказать этих мерзавцев. То, что они позволили себе, выходило за всякие рамки дворянской и офицерской чести.

Возможно, я идеализирую эту эпоху, но в вопросах чести в русском обществе не допускалось никаких вольных толкований. Убивать я, понятное дело, никого не собирался. Даже не только потому, что один из этих уродов мог оказаться моим предком, просто они того не стоили. Другое дело наказать рублем…

– Сколько стоят ваши извинения? – прямо спросил я секунданта.

Он не понял и с удивлением посмотрел на меня.

– Как это – стоят?

– За то, что вы согласились убить невинного человека, вам заплатили деньги, а я хочу получить их за то, что не убью виновного.

От такого цинично-меркантильного заявления секундант совсем обалдел. Он глупо хлопал глазами, не зная, как возразить против убийственной логики.

– Однако, это неблагородно! – наконец нашел он «серьезный» довод.

– Значит, брать деньги за убийство благородно, а отпустить за плату – подло? Может быть, вы и правы. Тогда нам остается одно – будем биться до смерти.

Я сделал свирепое лицо, помахал саблей и зловеще пригласил:

– Извольте встать в позицию.

– А если я принесу извинения? – просящим голосом взмолился морально сломленный противник, со страхом глядя то на меня, то на бесполезное в его неумелых руках оружие, позорно валяющееся в двух шагах от него.

– Я их не приму. Однако, если сумма будет приемлемая, скажем сто тысяч… – произнес я. – Думаю, ваша жизнь стоит такой безделицы?

– Ка-какие сто тысяч?

– Те, что вы заплатите, чтобы я принял ваши извинения.

– Но у меня нет таких денег. Я бы мог найти тысячу-другую.

– Вы что, стоите дешевле лошади? – удивленно спросил я. – Почему бы вас не оценить как крестьянскую клячу? Рублей, скажем, в двадцать?

Секундант вспыхнул, но оскорбиться не решился.

– Пожалуй, тысяч десять я бы смог найти…

– Ладно, – неожиданно для противника согласился я, – пусть будет десять тысяч серебром, а то еще подумаете, что я на вас наживаюсь.

Никаких угрызений совести я не испытывал. Русское офицерство, сколько я знал, ценило честь дороже жизни. Эти ребята нарушили все нормы и каноны и не заслуживали никакого снисхождения.

– А этих будем лечить или прислать им попа? – поинтересовался я, кивнув в сторону раненых.

– Ради Бога, доктор, помогите! – в один голос взмолились они.

– Доктор, исполните ваш долг, – поддержал их товарищ.

– Видите ли, сударь, – задушевно сказал я ему, – раны ваших друзей, к сожалению, очень тяжелые, я боюсь, что им уже никто не поможет, разве только священник…

– Доктор, умоляю, – сдавленным голосом произнес он.

– Я могу, конечно, попытаться, но стоить это будет еще по десять тысяч с человека…

Троица смотрела на меня с мистическим ужасом.

– Однако, – раздумчиво продолжил я, – так как я сам отчасти оказался невольной причиной, вы меня понимаете?.. Я, пожалуй, пока удовольствуюсь вашим экипажем, а оставшуюся часть долга можете погасить позже.

– Но это мой экипаж, – растерянно сказал секундант.

– Тогда, пардон, у нас с вами другие счета. Счастливо оставаться.

– Васька! – с отчаяньем в голосе закричал штабс-капитан, – отдай, Христом Богом молю. Мы потом с тобой сочтемся.

– Вы не сомневайтесь, – успокоил я секунданта, – если они умрут, то я экипаж верну.

Видно была, как офицеру жалко отдавать прекрасную коляску с очень приличными лошадьми.

– Васенька, умоляю! – между тем канючил «умирающий» Прохоров. – Все тебе вернем, честью клянусь, ты себе другую карету купишь, еще лучше.

«Васенька» с сомнением посмотрел на товарищей и неохотно кивнул.

– Ладно, пусть будет по-вашему.

– Тогда извольте расписку.

– Позвольте, вы не верите моему слову? – поразился он.

– Не верю, – честно признался я. – К тому же, я не имею чести знать вашу фамилию.

– Штабс-капитан Измайлов, – поспешно назвался кредитор.

– Очень почтенная фамилия, – похвалил я, – однако, расписку написать извольте. Сумма немалая.

– У меня ни бумаги, ни чернил нет, – попробовал увильнуть Измайлов. – Я на картель направлялся, а не… – он задумался, искал слово пообиднее, но, встретив мой взгляд, грубить раздумал, – писать расписки.

– Ничего, бумагу я найду, – пообещал я, открывая свой саквояж, – а написать можно и кровью, ее тут достаточно.

– Я не буду писать расписки кровью! – взвизгнул капитан, с ужасом глядя на меня. – Это, это как сговор с…

– Зря волнуетесь, – успокоил я его. – Я не дьявол, да и писать можете не своей, а чужой кровью. Впрочем, у меня и перо есть. Новая модель, граф Атос подарил.

Я вынул несколько листов бумаги и шариковую ручку.

Измайлов опасливо взял ее в руки, но тут же успокоился:

– Это как свинцовый карандаш?

– В точности, только пишет чернилами.

– Модная штучка, – завистливо сказал он, окончив писать расписку. – Не уступите?

– В другой раз обсудим, – пообещал я, – как кончим наши счеты.

И обратился к своему напарнику:

– Иван, подай аптечку.

Мы тут же развернули походный госпиталь. Иван успешно исполнил роль хирургической сестры, и вскоре я привел своих недругов в относительный порядок.

В процессе лечения доверительных отношений у нас не возникло, однако, я совершил гуманный поступок: поручил Ивану развезти раненых по домам на своем новом экипаже, а сам домой пошел пешком, предъявлять Але обещанную «сатисфакцию».