Бригадир державы (№2) - Волчья сыть

Застолье, между тем, шло своей чередой. Гости разбились на группы по интересам, и общие темы больше не обсуждались. Трубочный дым и гомон голосов заполняли залу.

Когда старик священник вернулся на свое место, я не заметил. Он дождался, когда в нашем с офицером гимне русскому оружию образуется пауза, и тихонько тронул меня за плечо.

– Я навел справки, сыне, твоя солдатка – вдова.

Я не сразу понял, что он имеет в виду, а когда до меня дошло, удивился:

– Как вы смогли узнать?

Оказалось, что все очень просто. В доме уездного начальника находилась и его канцелярия. При побеге солдата его объявляли в розыск и присылали соответствующие документы. Когда дезертира ловили, розыск снимали и сообщали помещику о его судьбе.

Старуха Ульяна была права. Алин муж был возвращен в полк и навечно выбыл из него по причине смерти после экзекуции.

Мы помолчали, почтив память неизвестного нам человека, забитого палками за любовь к женщине.

– Так что теперь, сыне, ты можешь венчаться, – просто сказал епископ.

– Да хоть сейчас! – в пьяном кураже объявил я.

От выпитого и нудного хвастовства пьяного соседа-офицера у меня, видимо, помутилось в голове. Мысль о женитьбе на Але, до сих пор даже не приходившая в голову, показалась очень мудрой.

– Женюсь! – твердо добавил я. – Не будем жить в грехе! Я ее, дедушка, очень люблю, – как великую тайну сообщил я епископу, к тому же фамильярно назвав его «дедушкой».

Никаких сомнений в том, что этот брак просто невозможен, что у меня в прошлом может не оказаться будущего, что я подставлю любимого человека и вообще перепутаю историю, в тот момент у меня не возникло.

– Можно и сейчас, – подумав, сказал старик. – Я у тебя в долгу. Ты спас мое тело, я помогу тебе спасти душу. Только невеста готова ли?

– Готова, – запнувшись, ответил я, – ждет.

Я был уверен, что Аля не спит и в курсе всего, что сейчас происходит. Я начал трезветь и осознавать, что попал в ловушку.

Женитьба никак не входила в мои «ближайшие» планы. Это была суперавантюра. Я не принадлежал ни себе, ни этому времени, и не знал, что день грядущий мне готовит.

С другой стороны – эта мысль только сейчас пришла в голову – став моей женой, Аля будет хоть как-то социально независима.

Владыка, между тем, подошел к пьяному в дымину отцу Никодиму. Тот выслушал приказ иерарха, согласно кивнул головой и, покачиваясь, тут же направился к выходу. Мы последовали за ним.

Я посмотрел на часы. Было без двадцати минут двенадцать по московскому времени. На небе сияли звезды, не заглушаемые городскими огнями.

Троицк давно уже крепко спал.

Сторожа били в свои колотушки и протяжно перекликались:

– Слушай!

– Слушай!

Прохладный ветер студил разгоряченную кожу. Отец Никодим стоял, покачиваясь, и не очень соображал, чего от него хотят.

– Иди за суженой, – сухо сказал мне архиерей, стесняясь невменяемого состояния своего подчиненного, – и веди ее в собор.

Мы разошлись. Я, стараясь не спотыкаться, дошел до портновского дома и вошел в оставленную незапертой калитку. Все давно спали. Крадучись, чтобы никого не беспокоить, я прокрался в нашу комнату.

На столе горела оплывшая сальная свеча, Аля сидела на лавке в «генеральском» платье, сложив руки на коленях. Как она бледна, было видно даже в неверном, тусклом свете. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на меня.

Я подошел к ней и сел рядом. Она не шевельнулась. На столе лежало ее кольцо с изумрудом. Я подумал, что для венчания нужно два кольца, а у нас только одно.

– Ты уже знаешь?

Аля кивнула.

– Ты согласна?

Девушка заплакала и неловко обхватила меня руками. Я поцеловал ее мокрую щеку и помог встать.

К церкви мы шли, взявшись за руки. Улицы были пусты. За высокими заборами разрывались лаем сторожевые собаки. Шли мы молча, как будто невзначай прижимаясь друг к другу.

Как все было не похоже на мою первую свадьбу с Леонидой! Тогда это был настоящий праздник с шампанским, кучей неведомых мне гостей, чиновными знакомыми родителей невесты, «Линкольном», украшенным кольцами и лентами.

Тогда, несмотря на всю помпезную пошлость действия, мне казалось, что я счастлив. Теперь я был в этом не уверен. Мы с Алей и так принадлежали друг другу, и почти тайное церковное благословение нашего союза не имело для меня никакого значения.

Аля все воспринимала по-иному, трепетно и благодарно. Известие о вдовстве и предстоящем венчании свалились ей на голову совершенно неожиданно. Мне казалось, что она еще до конца не осознает, что происходит, но все равно, она была как никогда счастлива. Чтобы доставлять ей такую радость, я был готов венчаться хоть каждый день.

После чернильной тьмы ночного города, церковь казалась ярко освещенной, хотя в ней горело не больше десятка свечей. Из темных углов за нами наблюдали неясные лики святых.

Все было просто и величественно. Оба священника переоделись в ризы. Заспанный служка стоял в стороне с коронами, готовясь принять участие в ритуале. Я шепнул епископу, что у нас нет второго кольца. Вышла небольшая заминка, потом отец Никодим ушел в ризницу и вернулся с грошовым медным кольцом.

Я всего один раз в жизни присутствовал на церковном венчании и не помнил порядка процедуры. Думаю, священники были удивлены моей бестолковостью и необходимостью объяснять самые элементарные вещи.

Наконец, мы с Алей встали перед аналоем, и архиерей начал самую важную часть венчания. Аля была так взволнована, что едва держалась на ногах.

Наконец, обряд окончился, мы обменялись кольцами и поцелуем. Так Аля стала моей законной женой.

– Теперь хорошо, – сказал епископ. – Теперь правильно, по-божески. Будьте, дети, счастливы, плодитесь и размножайтесь.

Аля от полноты чувств заплакала, а я поцеловал ему руку.

– Спасибо, владыка, – поблагодарил я доброго старика. – Для жены это имеет большое значение.

– А для тебя? – спросил епископ, глядя на меня в упор плохо различимыми в полутьме светлыми глазами.

Что я мог ему ответить? Что вырос совсем в другое время, когда религия была почти вне закона, да еще в традиционно неверующей семье. Что религия для меня представляет интерес только как культурная традиция. Что Бог, если он есть – один для всех, а служители у него – разные. Что каждая конфессия считает себя единственно верной и ненавидит конкурентов больше, чем своих гонителей-безбожников.

– Конечно, и для меня, владыка, – ответил я. Обманывать доброго старика очень не хотелось, но, несмотря на свою образованность и кажущуюся толерантность, он вряд ли сумел бы меня понять.

– Идите с Богом! – произнес епископ, осеняя нас и наш союз крестным знамением.

Старик, видимо, совсем устал, к тому же после таких трудов не могли не дать знать о себе его фурункулы. Однако держался он достойно, крепким духом пересиливая свои телесные немочи. Чтобы не задерживать его, я торопливо простился, пообещав непременно навестить завтра утром. После этого, получив благословение обоих добрых пастырей, мы, наконец, пошли к себе.

Дорогой я старался убедить себя, что все сделал правильно. Даже если нам будет суждено расстаться, девушка будет отчасти защищена моим дворянским достоинством (что без документов немного стоило) и, главное, родственными связями.

И еще, обряд венчания снял с Али смертный грех прелюбодеяния, что для нее очень много значило.

Я старался не думать о том, что втравил девчонку в нерушимый церковный брак и заблокировал ей будущее, если мне придется исчезнуть. Тогда ей вряд ли можно будет отыскать подтверждение своего вдовства так же просто, как в этот раз.

Кроме этого, у меня были и другие опасения эгоистического характера. Это касалось способности жены читать мысли. Я уже был не в том блаженно-юном возрасте, когда, глядя на возлюбленную, искренне веришь, что никогда не увлечешься другой женщиной.

Думаю, комментарии здесь излишни. Притом между нами был огромный культурно-временной барьер, кто знает, сумеем ли мы его преодолеть, когда притупится накал страсти…

Хмель у меня выветрился, во рту было сухо, ныл затылок. Аля чувствовала себя не лучше. То ли ее мучили мои неясные тревоги, то ли сказалось нервное напряжение.

– Ты знаешь, – сказала она, – отец Никодим боится, что владыке попадет за то, что он нас обвенчал.

Я тоже опасался чего-то подобного. Добрый старик сильно рисковал, устраивая такое скоропалительное бракосочетание.

– Отец Никодим не собирается доносить на него?

– Нет, он владыку очень уважает и жалеет.

– Вот и хорошо, мы тогда о свадьбе пока не будем никому говорить.

Аля согласно кивнула. Я представил, как ей это неприятно, и в компенсацию крепко поцеловал. Мы стояли у окна и смотрели, как наливается светом нового дня небо на востоке.

Я помог жене снять платье, и она стояла перед окном обнаженной, с порозовевшей от поцелуев Авроры светящейся кожей (я лихо придумал метафору в стиле XVIII века и невольно этому улыбнулся).

Аля в таких словесных изысках ничего не понимала и удивленно на меня посмотрела. Ее начинала бить нервная дрожь.

Я усадил ее на кровать и, вернувшись к столу, налил две рюмки водки.

– Думаю, нам стоит немного выпить, – предложил я.

Аля встала, когда я подошел к ней, и качнулась ко мне. Я машинально развел руки, чтобы не расплескать полные рюмки. Лица я ее не видел, только пушистые волосы, от света встающего солнца ставшие из пепельных медными. Новобрачная бросилась мне на грудь и тесно прижалась. Ответить я ей не мог, мне мешали полные посудины, которые я продолжал зачем-то оберегать. Вдруг у Али начали подгибаться ноги, и она опустилась на пол, скользя руками по моему телу. Теперь она стояла передо мной на коленях, прижимаясь лицом к низу живота, и крепко сжимала руками бедра.

Она замерла на несколько секунд, а потом начала гладить мое напрягшееся тело. Я продолжал неподвижно стоять и думал о том, как бы не подумать о том, что ей сейчас нужно сделать. Я боялся, что для нее это будет слишком круто…

Всегда мы, мужики, недооцениваем женщин…

…Водку спасти мне не удалось. Рюмки толстого, мутного стекла с глухим стуком упали на пол. Я погрузил пальцы в распущенные Алины волосы. В комнате было уже совсем светло.

Я смотрел, как она с жадным бесстыдством ласкает меня. Лицо ее напряглось, глаза были плотно закрыты. Меня пронзило острое желание. Я поднял ее на руки и бросил на кровать. Она изогнулась, откинулась назад и села, опираясь спиной о стену.

Я хотел притянуть ее к себе, но она поджала и широко развела ноги. Я смотрел на нее, освещенную нежным утренним светом. Чего-нибудь прекраснее и совершеннее трудно было себе представить. Я опустился на колени перед кроватью, закинул ее ноги на плечи и впился в ее плоть жалящим поцелуем.

Тело прекрасной женщины конвульсивно дернулось, и послышался сдавленный стон. Чувствуя, что она теряет сознание, я оторвался от нее. Аля не дала мне встать, она вцепилась в мои волосы и потянулась к моему лицу, ища губы.

Я ответил ей бесконечно долгим поцелуем. Потом я навалился на нее всем телом и сжал в объятиях. Она впервые сама помогла мне войти в себя, и мы начали любить друг друга со звериной, беспощадной яростью…

Первой моей отчетливой мыслью, когда я выкарабкался из глухого черного сна, было, что пропасть в сексуальных культурах мы, кажется, успешно преодолели.

Глава седьмая

Утром, сразу после завтрака, я отпра вился на примерку. Сюртук из «аглицкой» шерсти стал чуть более ладным со вчерашнего дня, но требовал еще много переделок. Фрол Исаевич был недоволен моей привередливостью, но я не шел ни на какие уступки и настаивал на своем. В конце концов, за те деньги, что я ему плачу, можно и постараться.

После примерки я пошел навестить владыку. Ночью, после венчания, выглядел он совсем плохо, и я опасался за его здоровье. Встретил меня отец Никодим с заплывшими глазами, грустный и неопохмеленный.

Он только что кончил утреннее богослужение и, как мне казалось, в мечтах воспарял не столько к Господу, сколько к огуречному рассолу. Мой приход мог отстрочить это профилактическое мероприятие и из-за этого его огорчил. Я извинился за ранний визит, объяснил, зачем явился и, более не задерживая доброго пастыря, прямиком отправился к епископу.

Архиерей совсем расхворался и тихо лежал, с христианским смирением принимая плотские муки. Я поменял ему рассасывающие лепешки и, не случайно, как вчера, а намеренно, начал водить ладонями над пораженными болезнью участками кожи. Удивительно, но я начал чувствовать, в каких местах владыке особенно больно.

Ладони ощущали состояние больного и могли отличить локальные участки, пораженные болезнью. В свою очередь, как после сеанса рассказал епископ, при приближении моей руки он сразу начал чувствовать облегчение.

Успех меня вдохновил, я начал понимать, что последние успехи в лекарстве не простое совпадение, и рассчитывал проверить свой внезапно появившийся талант на других больных. Осталось дождаться, когда появится подходящий объект.

Вернувшись в дом портного, я заметил, что Аля какая-то подавленная и избегает смотреть мне прямо в глаза. Я сначала не придал этому значения, но вскоре сообразил, что она стыдится своего вчерашнего «орально-сексуального» порыва.

Пришлось змеей вползать в податливую женскую душу и лестью врачевать язвы совести. Девушка долго крепилась, пытаясь разыграть извечную постлюбовную женскую карту: «Теперь ты меня не уважаешь». Однако, в конце концов, не выдержала любовного натиска и развеселилась.

Опять между нами началась возня, которая известно, чем обычно кончается. Пришлось усилием воли взять себя в руки. Я ждал наплыва пациентов и удержался от соблазна.

Мы уселись за стол и продолжили обучение. Буквы Аля знала уже достаточно твердо и начала складывать простые, односложные слова. Не знаю, как это у нее получалось, но успехи были прямо необычные. Возможно, я невольно ей подсказывал, но читать слова она смогла через полчаса после того, как я объяснил принцип этого «искусства».

Было около восьми часов утра, когда явился первый пациент. Обычно за мной присылали экипаж для домашнего визита. Впервые больной из «благородных», армейский поручик, стройный молодой человек лет двадцати пяти, явился на прием сам. У него было приятное лицо с неправильными чертами и цепкие карие глаза.

Я встал ему навстречу. Офицер назвался поручиком Прохоровым и вежливо поклонился сначала Але, потом мне.

– Прошу садиться, – пригласил я, указывая на стул.

Я взглянул на жену и мысленно проинструктировал ее, как себя вести. Аля улыбнулась посетителю и, извинившись, вышла из комнаты.

– Благодарствуйте, – ответил гость, но остался стоять.

Я тоже не сел, ожидая объяснений цели его визита. На больного он не походил. Однако, поручик не спешил начать говорить и внимательно разглядывал комнату. Молчание затягивалось и делалось почти неприличным.

– Чем могу быть полезным? – так и не дождавшись, когда поручик заговорит, поинтересовался я.

– Я к вам по поручению штабс-капитана Инзорова, – после паузы ответил Прохоров, наконец, удостоив меня своим вниманием..

Продолжения не последовало, и я ничего не сказал, несмотря на испытующий взгляд гостя. Видя, что я никак не реагирую на такое сенсационное заявление, он продолжил:

– Господин Инзоров счел ваше вчерашнее поведение недостойным порядочного человека и поручил мне требовать от вас сатисфакции, дабы кровью смыть полученное оскорбление.

Я ничего не понял и вытаращил на офицера глаза. Никакого Инзорова я знать не знал и тем более не оскорблял. Скорее всего, меня с кем-то перепутали.

– Вы, сударь, случайно, не ошиблись адресом? – поинтересовался я.

– Никак нет-с. В делах чести ошибки исключаются. Извольте назвать имена своих секундантов, чтобы мы могли обсудить условия картеля; – сухо ответил он.

– В таком случае, не сочтите за труд объяснить, кто такой этот Инзоров и какое я нанес ему оскорбление?

Поручик удивленно взглянул на меня, и в его глазах мелькнуло презрительное выражение. Я, вероятно, здорово нарушал дуэльный кодекс, отказываясь вспомнить оскорбленного человека.

– Со штабс-капитаном вы встречались вчера у господина Киселева, а о характере нанесенной вами обиды я не уполномочен вести переговоры.

Я вспомнил, что, действительно, вчера у Киселева было в гостях два офицера, и с одним из них я разговаривал, пока владыка ходил узнавать о судьбе Алиного мужа. Причем, говорил в основном он о славе русского оружия, а я лишь вежливо поддакивал. Ничего, даже отдаленно напоминающее ссору, между нами не произошло.

– Инзорову по виду лет тридцать пять, у него светлые волосы и темные усы? – уточнил я.

Поручик насмешливо глянул мне в глаза и подтвердил точность портрета:

– Так точно-с, это он.

– И он полагает, что я его оскорбил? – поинтересовался я, чтобы быть гарантированным от недопонимания.

– Никаких извинений штабс-капитан не примет, – почему-то смешавшись, торопливо сказал поручик. – Извольте назвать имена своих секундантов.

Было похоже, что на меня просто решили наехать. Мне приходилось читать, что дуэли случались по самым пустяшным поводам, но, чтобы вызывал почти незнакомый человек, с которым едва обмолвился несколькими словами, было явно чересчур.

Кажется, я кому-то очень помешал, а наши благородные предки еще не додумались до применения взрывных устройств и не опустились до наемных убийц. Предмет разговора начинал делаться мне интересным.

– Видите ли, – начал задумчиво говорить я, – у меня здесь нет настолько близких знакомых, чтобы я мог просить их стать моими секундантами…

– Вашим секундантом может быть один из батальонных офицеров, – перебил меня поручик, – надеюсь, вы не сомневаетесь в нашем благородстве?!

– Отнюдь, – кратко ответил я, пресекая новый повод для дуэли. – Тем не менее, условия картеля я буду обсуждать сам.

Идея поручику не понравилась, но он не нашел, что по этому поводу можно возразить.

– Стреляться с десяти шагов, первый выстрел по жребию, – предложил он.

Я обдумал ситуацию. Ребята хотят подставить меня под пулю, смухлевав с жеребьевкой. Обычно стрелялись, сходясь к барьеру, а не по жребию. Хотя, бывали и такие случаи. Очень своевременно я вспомнил, что право выбора оружия принадлежит вызываемому.

– Господин поручик, – начал я холодным официальным тоном, – из ваших слов я понял, что капитан Инзов…

– Инзоров, – поправил меня секундант.

– Виноват, Инзоров считает себя оскорбленным мною?

– Точно так-с.

– Он с вами прислал мне формальный вызов?

Поручик кивнул.

– И он же выбирает оружие?

Прохоров опять кинул и только после этого понял, что попал в ловушку. Глаза его метнулись по сторонам, но он взял себя в руки и с показным презрением посмотрел на меня. Ребята явно считали меня законченным лохом и хотели раскрутить на дешевых покупках.

– Это только предложение, если вы настаиваете, можно стреляться и на восьми шагах или через платок!

– А с чего вы решили, что я буду с Инзоровым стреляться? – наивно глядя на поручика, спросил я.

– А как же-с? – секундант явно не мог понять, куда я клоню, и начал волноваться. – Вы не принимаете картель?!

– Почему же, – успокоил я секунданта, – только, как помнится по правилам, как вызываемая сторона, оружие выбираю я?

– Вы, – недовольно буркнул секундант, забыв добавить вежливое «-с» в конце слова. – Однако я думаю…

– Можете не думать, ваше дело телячье.

Поручик понял, что я его как-то оскорбил, но не нашел, на что обидеться.

– Тогда, что вы, милостивый государь, имеете предложить?

– Рубиться на саблях до смерти, – свирепо выпучив глаза, прошипел я свистящим шепотом и скосил глаза на висевшую на стене трофейную антикварную саблю.

– Но позвольте… – начал говорить секундант и замолчал. Ситуация выходила из-под его контроля, и он, с провинциальной неповоротливостью, мучительно искал выход.

– Я думаю, что на пистолетах будет благородней, – наконец, нашелся он.

– А я думаю, не вам судить о благородстве, – ласковым голосом парировал я.

Смысл оскорбления не сразу дошел до офицера, а когда он понял, что я отказываю ему в «благородстве», вспыхнул до корней волос.

– Я, я требую…– начал говорить он, но смешался, не зная, чего от меня потребовать: извинения или сатисфакцию.

Я, по его же методе, смотрел него с нескрываемым презрением, брезгливо выпятив губу, ожидая, чем он, наконец, разродится. Поручик вряд ли был трусом, но проглотил обиду и вызова мне не сделал.

– Тогда – завтра на рассвете, на Коровьем яру, – сумев взять себя в руки, вежливо сказал он.

– Сегодня, в два часа у замка, – сухо потребовал я из чистого упрямства. – У меня нет времени заниматься глупостями. Покончим, и с плеч долой.

Поручик открыл рот возразить, но, встретившись со мной взглядом, поджал губы и молча поклонился.

Провожать я его не пошел. Меня начала душить холодная ярость. Если такое качество рассматривать с точки зрения христианских добродетелей, то это один из моих крупных недостатков.

Во время приступов «праведного» гнева я делаюсь злым, безжалостным и теряю инстинкт самосохранения. В такие моменты лучше не попадаться мне под горячую руку.

Понимая, что ничем хорошим такая вспышка не кончится, я попытался расслабиться и выпил большую рюмку водки. Тем более, что после вчерашних возлияний это было просто необходимо. Легкая подзарядка перед большими событиями никогда не помешает. Главное – не перебрать и вовремя остановиться. Не прошло и пяти минут после ухода Прохорова, как комнату стремительно вошла Аля.

– Я все знаю, у тебя был плохой человек, – объявила она, – что случилось?

«Если знаешь, зачем спрашиваешь», – не отвечая, подумал я. У меня была основательная надежда, что ни о каких картелях и сатисфакциях она не имеет ни малейшего представления, и обмануть ее будет несложно.

– Этот человек желает тебе зла и хочет погубить, – продолжила менторским тоном допрос моя забитая крепостная крестьянка. – Ты сегодня останешься дома. Я сейчас его догоню и объясню, что ты ни в чем не виноват.

«Есть женщины в русских селеньях», – кстати вспомнил я стихотворение Алексея Некрасова. Вмешательство жен в мужские дела мне никогда не нравилось. Аля это поняла, но не смирилась:

– Ты думаешь, что сможешь кого-то победить, но это, это… – она не смогла подобрать слово «жестоко», сказала проще, по-женски, – плохо. Лучше просто никуда не ходи.

– Алечка, – сказал я как можно мягче, – в жизни бывают случаи, когда нужно делать не «как лучше», а «как необходимо», даже если делать этого не хочется. Я сейчас схожу на дуэль за сатисфакцией, а потом ее принесу, и мы вместе ее рассмотрим. Это совсем не опасно.

– Правда, принесешь? – спросила, пытливо глядя на меня, жена. – А как же давешний плохой человек? Он на тебя не нападет?

– Упаси боже. Он живет на другом конце города.

– Правда? Ты меня не обманываешь? – подозрительно спросила она, запутавшись в зрительных образах, которые я начал вызывать в воображении.

– Век свободы не видать, – поклялся я. – Ты лучше позанимайся азбукой, пока я не вернусь. Я быстро, одна нога здесь, другая там.

Кажется, мне удалось обмануть эту невинную душу. Во всяком случае, Аля перестала спорить и села за чтение. Я отчетливо подумал о том, что мне нужно отнести саблю Ивану, чтобы он ее почистил. Поэтому, когда я снял со стены оружие, Аля на это никак не отреагировала. Я поцеловал ее в шею и отправился в сарай к «камердинеру».

Иван почти безвылазно сидел в своем убежище, стараясь зря не светиться. Он отдохнул, отмылся, отоспался и уже вполне походил на сытого, ленивого лакея.

Я рассказал ему, что меня безо всякого повода вызвали на дуэль, и что все это идет, по-видимому, от наших общих знакомых «сатанистов». Иван предложил свою помощь в разгроме, как он выразился, «темных», но я отклонил его предложение, попросив помочь мне размяться.

Мы взяли в руки наши черенки и с полчаса на них бились. Разогрев мышцы, я еще с полчаса махал саблей в одиночку, привыкая к ее габаритам.

До дуэли оставалось меньше часа. Идти один на такое сомнительно мероприятие я не хотел, но и припутывать малознакомых людей к такому мероприятию не имел морального права.

Пришлось согласиться с доводами Ивана и взять его не как секунданта, а как оруженосца или ординарца. Он опять разоделся в пух и прах, завернул свой укороченный бердыш в мешок, я взял с собой докторский саквояж, и мы вышли со двора.

Меня уже ожидало несколько экипажей от пациентов. Я извинился перед посыльными и попросил приехать за мной после обеда. После чего мы задами беспрепятственно прошли на мою «Черную речку».

Оказалось, что если ехать не по дороге, а идти напрямик, огородами, «чертов замок» находится довольно близко от портновского дома. Моих противников еще не было видно. Являться на дуэль раньше оговоренного времени было неприлично. Противная сторона могла заподозрить в трусости или робости. А так как времени было всего половина второго, то я решил зайти посмотреть, что делается в таинственном замке.

Ивану, хотя он, как мне показалось, немного трусил, тоже было любопытно взглянуть при дневном свете на место нашего недавнего ристалища.

Мы пролезли в знакомый пролом в частоколе. Двор был пуст. Никаких следов недавнего многолюдства не осталось. Мощеная площадка перед домом густо заросла травой. Все выглядело давно заброшенным.

Осмотрев хоромину снаружи и не обнаружив ничего интересного, мы осторожно поднялись на крыльцо. Дверь была заперта на ржавые запоры и замки. Казалось, что их уже много лет никто не отпирал.

– Что будем делать? – спросил Иван, для очистки совести подергав кованое железное кольцо.

– Давай попробуем подломить дверь, – предложил я как более анархичная личность. – Не может быть, чтобы после той ночи совсем не осталось следов.

– Нехорошо это, – засомневался беглый дезертир, – неправильно без дозволения влезать в чужой дом!

– Ломаем, дом все равно без хозяина. Я узнавал, он ничей.

Острым концом бердыша, как фомкой, мы сорвали ржавую щеколду с входной двери. Приготовили оружие и вошли внутрь. В сенях пахло затхлостью и старым деревом. Никаких следов недавнего шабаша и побоища не осталось.

Мы прошли в зал. Он был пуст, если не считать огромного стола, покрытого толстым слоем пыли. На полу, возле места, где я был прикован к стене, лежали мой парчовый халат и феска. Одежда, так же, как и стол, была густо припорошена пылью.

– Интересно, как они заметают следы? – задумчиво спросил спутник. – Пыль, что ли, с собой привозят?

– Думаю, что дело сложнее: здесь разные или параллельные миры, или они умеют смещать события во времени.

– Чего умеют? Ты с кем, ваше благородие, говоришь?

– Это я так, по привычке, – покаялся я. – Сам не знаю, что думать. Смотри, одежда от времени даже выцвела. Как будто валяется здесь много лет.

Иван по моей просьбе прихватил ее с собой, и мы пошли посмотреть амбар, из которого я пытался бежать. Он был не заперт и совершенно пуст. Только дыра в крыше, которую мне удалось сделать, подтверждала, что это то же самое помещение.

Все это мне очень не нравилось. Было похоже на то, что меня таскают по времени, куда кому вздумается, и я не только не контролирую ситуацию, но и не понимаю механики того, что со мной происходит.

– Ладно, пошли отсюда, а то противники, наверное, заждались, – сказал я, так и не сделав для себя никаких выводов.

Мы пошли назад, и по дороге, при дневном свете, я рассмотрел возвращенные вещи. Они пришли в полную негодность, парча халата потускнела и истлела, а красная шерстяная феска выгорела и была изъедена молью.

Пока мы бродили по замку, противники уже прибыли на условленное место. Метрах в двухстах от замка уже стояла коляска, около нее виднелись трое военных. Они ждали меня со стороны города и не заметили нашего приближения, пока мы не подошли к ним вплотную. Двоих из них я знал: один был вчерашний офицер, второй – нынешний поручик, третий участник мне был не знаком.

Я приветливо поздоровался:

– Здравствуйте, господа! Сегодня просто прекрасная погода!

Мне в ответ холодно кивнули. Я рассмотрел своего противника, на которого вчера почти не обратил внимания.

Это был крупный, начинающий полнеть мужчина с темными усами и глуповатым выражением лица. Он все время отирал пот со лба рукавом мундира. Поручик, принесший мне вызов, стоял особняком, избегая моего взгляда. Зато третий, долженствующий быть моим секундантом, смотрел на меня с большим любопытством.

– Знаете, господа, – спросил я, в упор разглядывая капитана Инзорова, продолжавшего отирать пот рукавом, – почему Петр Великий приказал украсить манжеты мундиров пуговицами?

Офицеры удивленно смотрели, не зная, как принимать такой странный вопрос.

– Чтобы солдаты не вытирали носы рукавами! – ехидно сообщил я и посмотрел на капитана.

Инзоров намек понял, покраснел и опустил руки по швам.

– Время, приступим, господа! – предложил я, стараясь обворожительно улыбаться.

Злость моя давно прошла, так что делал я это без напряга.

– Вы собираетесь обойтись без секунданта? – спросил Прохоров.

– Вы думаете, для того, чтобы убить человека, это обязательно? – вопросом на вопрос ответил я.

– Есть правила. Мы ведь не какие-нибудь варвары!

– Что же, можете защищать мои права, – согласился я.

– Почему я? Я секундант вашего противника.

– В данном случае это не важно, господин капитан знает мое требование?