Бригадир державы (№2) - Волчья сыть

Я промолчал, наблюдая, как псари притравливают собак.

Увы, факир был пьян и фокус не удался. Овчарки брать след зверя не желали. Они бестолково толклись в палисаднике, не понимая, чего от них хотят.

– Не чуют! – прошептал кто-то за моей спиной. – Волк-то, видать, зачарованный!

– Барин, у забора подкоп! – закричал кто-то со двора.

– Нужно собирать охоту, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Трегубов, – а у меня нога сломана!

– Пойду, посоветуюсь с умными людьми, может быть, что-нибудь придумаем, – пообещал я, рассчитывая на помощь Костюкова. Похоже, он единственный знал, что следовало делать.

– Устроим облаву, куда он денется! – продолжал рассуждать вслух хозяин. – Нешто один зверь со всеми нами совладает!

Напоминать, что облавы они уже организовывали, и чем это кончилось, я не стал. Костюков и Иван с нетерпеливо ждали моего прихода и тут же набросились с вопросами. Я им рассказал все, что удалось узнать. Иван, судя по выражению лица, в оборотнях, как и я, не разбирался – смотрел с надеждой на Костюкова. Тот лежал с закрытыми глазами, бессильно откинувшись на подушку.

– Помещик хочет организовать облаву, не знаю только, будет ли от этого прок, – сказал я, не дождавшись от него комментариев случившемуся.

– Пусть попробуют, – наконец, сказал волхв. – До полнолуния оборотень будет бессилен. К тому же он о трех ногах.

– Лапа тоже исчезла, – вспомнил я. – Может, и она приживется?

– Ты своей саблей ее отрубил?

– Да, я же говорил.

– Тогда не приживется. Против этой сабли он бессилен. Если бы ты его проткнул, было бы наверняка.

– Кто же мог знать! Я впервые встречаюсь с оборотнями. Раньше думал, что это сказки. А чем, кроме сабли, с ним можно справиться?

– Заговоренной стрелой, – ответил волхв. – Только взять ее неоткуда. Был бы я в силах!

– А серебряной пулей его убить можно? – спросил я, вспомнив, что где-то слышал нечто подобное.

– Серебро магический металл, – ответил, подумав, Костюков. – А если освятить в церкви, то, может быть, и получится. Только где взять такую пулю? Да и не простое дело оборотня убить. Тут нужно соблюдать многие условия: знать заговор, быть одному, одной пулей и попасть с первого раза.

– Думаю, сделать пули не очень сложно. Кузница в селе есть, возьму серебряные монеты, расплавлю и отолью, – сказал я.

– Ты что, кузнечное дело понимаешь? – удивился волхв.

– В таких объемах, – начал я и поправился, чтобы меня поняли, – немного умею. Пулю отлить дело нехитрое.

– Коли так, попробуй. Эх, если бы я на ноги встал, я бы с ним за все посчитался! Однако, боюсь, что до полнолуния в силу войти не успею!

Я не стал спрашивать, почему же тогда он попал в плен к Вошину и просидел несколько месяцев в его темнице. Увы, видимо, не только мы, люди, но и волхвы имеют слабость преувеличивать свои возможности.

– Значит, сначала пусть местные жители организуют облаву, а не получится, я пойду на охоту…

– Почему только ты, я тоже, – сказал Иван. – Не убил с первого раза, убью со второго.

– Вы можете посоветовать, как правильно организовать облаву? – спросил я Костюкова.

– Оборотень сейчас прячется, до полнолуния…

– Про полнолуние вы уже говорили, – перебил я.

– Пускай во всей округе проверят все ямы, старые медвежьи берлоги, глубокие овраги. Может быть, и повезет. Хотя вряд ли…

– Понятно. Хорошо, я тогда пойду решать вопрос с пулями.

– Я с тобой, – вызвался Иван, – вдвоем веселее.

Оставив волхва набираться сил, мы отправились к Трегубову. Василий Иванович лежал постели с привязанным к ноге грузом и жаловался окружившим его ложе гостям на свою тяжелую жизнь. Здесь же была и Аля, как мне показалось, полная сочувствия к бедному страдальцу. Кроме нее, сочувствовали страждущему еще четыре дворянские девицы, умильно глядевшие на холостого богача и одинаково манерно обмахивающиеся душистыми кружевными платочками.

– Ну, что ты решил с облавой? – спросил я, прервав горько-сладкие стенания помещика. – Нужно срочно собирать народ и прочесать все окрестности. Особенно берлоги, ямы и овраги.

– Куда же я с больной ногой, – горестно сказал он, – коли здоров был бы, тогда всенепременно, а так! Плохой из меня нынче охотник.

– Тебе и незачем участвовать, лежи, лечись. У тебя есть толковые егеря?

– Как не быть.

– Распорядись, чтобы их позвали, и прикажи, чтобы они слушались меня.

– Ах, все это пустое! Пусть Платон Кузьмич распорядится.

– И еще мне нужны два хороших ружья.

– Это все Платон Кузьмич. Знал бы ты, Алексей Григорьевич, как трудно быть возвышенным, чувствительным человеком!

– Откуда же нам такие тонкие чувства испытывать! – заверил я бедного страдальца.

Больше мне здесь делать было нечего, тем более, что Алевтина, подслушав, о чем я думаю, глядя на бледного красавца и его обожательниц, обижено надула губы и отвернулась.

Мы с Иваном, прихватив с собой нового управляющего, отправились в оружейную комнату. Арсеналу Трегубова оказался впечатляющим. Большинство ружей и пистолетов можно было, не сомневаясь, отправлять в музей прикладного искусства.

Однако, мне нужны были не музейные образцы с инкрустацией, позолотой, тончайшей гравировкой и прочими красивостями, а нормальные охотничьи ружья, из которых можно было метко стрелять. Такие тоже нашлись. Я выбрал два английских кремневых ружья, тоже, кстати, завораживающих взгляд классическим совершенством линий.

– Вот это ружьецо! – восхищенно цокал языком Иван, когда мы шли в село разыскивать кузнецу. – Знатное ружьецо! Это чья работа?

– Аглицкая.

– Слышал про такую страну. У них королем Егорий?

– В смысле, Георгий? Кажется. У них этих Георгиев много было.

– А из чего ты пули лить думаешь?

– Как из чего? Из рублей, конечно. Или у тебя есть другие предложения?

– Из рублей жалко. Я в господском доме видел ложки подходящие. Может, из них сподручнее?

– Господские ложки много дороже стоят, чем монеты, к тому же неизвестно какой они пробы, а рубли делаются из чистого серебра.

– Проба-то что, почему бы и не попробовать, – по-своему перевел Иван слово «проба», – только дорогим это оборотень окажется, коли на него столько денег уйдет.

– Ничего, – успокоил я рачительного хозяина, – мы потом с Трегубова деньги стребуем.

– Ну, только если так!

За разговорами мы вошли в село. Жили трегубовские крепостные в скудости. По пути нам не встретилось ни одной новой избы. Видимо, Вошин, при попустительстве помещика, был экономным человеком – обдирал крестьян как липку. Пора была страдная, и народа не было.

Только около церкви нам встретился крестьянин на чем-то, отдаленно напоминавшем телегу, и показал, где найти кузнецу. Мы прошли в конец села к изрядному глинобитному зданию с прокопченными стенами.

– Есть кто живой? – крикнул я в «мрачные недра» кузницы.

Оттуда, не спеша, вышел крупный мужик в кожаном фартуке.

– Чего нужно? – спросил он без обычной крестьянской робости, исподлобья рассматривая нас с Иваном.

– Кузнец нужен.

– Я кузнец, – вежливо ответил он.

– Можно войти? – спросил я, приятно удивляясь такому непривычному независимому поведению.

– Входите, коли не шутите, – разрешил мастеровой, сторонясь от входа.

Мы вошли внутрь. Посередине помещения располагался большая печь с горном. Рядом с ней стояли верстак и невообразимой величины колода с наковальней. По стенам висело множество непонятного на первый взгляд инструмента. Из-за меха высунул чумазый любопытный нос подросток лет тринадцати. Кузнец прошел следом за нами и наблюдал, какое впечатление производит его мастерская.

– На охоту собрались или пришли ружья чинить? – спросил он, встретившись со мной взглядом.

– Кое-что сделать нужно, – ответил я. – Горн долго раздувать?

– Ты, прохожий человек, сперва скажи, что тебе надобно.

– Пули отлить.

– У меня для пуль припаса нет, вот если лошадь подковать, то это можно.

– У меня свой припас. Серебро сможешь расплавить?

– Никак на охоту за нечистым собрались? – безо всякого удивления спросил кузнец.

– Именно.

– Дело хорошее, пособлю. Много пуль нужно?

– Две, мне и товарищу. Для этих ружей.

– Оставляй припас, сделаю в лучшем виде.

– А как ты догадался, что мы на нечисть собрались охотиться? – спросил кузнеца Иван.

– Чай не на краю света живем. Про господские дела вся округа знает. К тому же на селе бобылка пропала, тоже-то, видно, оборотня дело. Народ в страхе обретается. Меня с собой возьмете? – неожиданно спросил он. – У меня с извергом Иваном Ивановичем давняя дружба, не плохо было бы посчитаться.

– Не получится, – ответил я. – На него можно только по одиночке охотиться. Иначе ничего не выйдет.

– Ну, коли так – ладно. А то было бы у меня ружье…

– Если хочешь поохотиться, я добуду тебе оружие, – пообещал я.

– И барин разрешит?

– Куда он денется.

– Раз так, то пули я вам сработаю самые наилучшие, с крестом. Как раз на нечисть.

– Вот и хорошо, наша помощь тебе не нужна?

– А ты, что, барин, в кузнечном деле понимаешь? Как помогать собрался?

– Как, как – руками.

– За руки благодарствуйте, у нас и свои имеются, – насмешливо сказал кузнец. – Нам лучше, ежели головой.

– Чем богаты, тем и рады, – отшутился я. – Вот тебе серебряные монеты. Хватит на три пули: две нам и одну тебе?

Кузнец взвесил на руке горстку серебряных рублей. Одобрительно качнул головой:

– Хватит, с излишеством. Ружья оставьте для подгонки пуль. За моим ружьем, коли ты не шутил, сынишка сходит. К вечеру, ежели Бог позволит, будут готовы.

Мы оставили оружие и в сопровождении «чернокожего» подмастерья вернулись назад в усадьбу. Кузьма Платонович, когда я попросил его дать мальчику ружье для отца, в ужасе замахал руками.

– Это Тимофею-то кузнецу ружье! Окстись, батюшка, да креста на тебе нет! Это ж у нас первый бунтарь! Сколько его учили, правили! Покойник Иван Иванович на кнутовой правеж его ставил. Думали, помрет, ан выжил и полютовел пуще прежнего! Да знаешь ли ты, что он чуть к Емельке Пугачеву не убег! Да если б он не таким мастером был, его бы давно в острог посадили! Ишь, чего удумал – Тимофею ружье! Да он похуже оборотня будет!

Старик так разволновался, как будто кузнец уже стоял у него за спиной с оружием.

– Как же он мог попасть к Пугачеву, он во время бунта был еще ребенком! – попытался я урезонить нервного управляющего.

– Тимофей – он все может! Хотя и ребенком был, люди зря не скажут!

– Ну, коли так, тогда конечно, – пошел я на попятный. – Тогда делать нечего!

– Именно, батюшка! – обрадовался приживал.

– Тогда в помощь нужно брать человека благонравного, надежного!

– Истину, истину, голубь ты наш, вещаешь! Только благонравного и надежного!

– Пойду, попрошу Василия Ивановича, чтобы отправил его со мной на охоту на зверя, – совершенно серьезно сказал я. – И как это мне сразу в голову не пришло!

– Иди, батюшка, иди! А про Тимофея-кузнеца и думать забудь! Отпроси, кого выбрал, Василий Иванович тебе не откажет! Ты кого с собой взять-то хочешь?

– Как это кого? Вас, конечно, Кузьма Платонович, кто же здесь еще благонравнее и надежнее.

– Шутишь, голубь? Над стариком смеешься?

– Какой же вы старик! Вы мужчина в самом соку! Да и кто, кроме вас, жизнь за Василия Ивановича не пожалеет?

– Я и стрелять-то не умею! – внезапно сник управляющий.

– Это ничего, главное, что вы человек надежный!

– Выходит, больше некого? Вон сколько кругом молодых, да здоровых!

– А вдруг они тоже бунтовщики? Спасибо, что про кузнеца предупредили!

– А что кузнец? Тимофей – он с виду только такой страшный. А если приглядеться, то мужик как мужик, не хуже некоторых.

– Так думаете, лучше его вместо вас взять? Не опасно ли?

– Господь с тобой, батюшка! Что же в нем опасного-то? Тихий, смирный, одним словом, голубь, а не мужик. Мухи не обидит! – взволнованно зачастил управляющий.

Мне было смешно видеть, с какой скоростью у Кузьмы Платоновича меняются взгляды на противоположные, и я не удержался еще от одной мелкой пакости:

– Ну, если он такой тихий да смирный, как же его на оборотня-то брать? Ведь оробеет!

Загнанный в угол ловчила затравленно посмотрел на меня, но и тут не сдался:

– Это он с господами тихий, ласковый, а так, если повоевать или что, то чисто орел!

Глядя на умильно-заискивающее лицо старого лиса, я испытал легкое отвращение и шутить над ним мне расхотелось.

– Хорошо, отправьте с мальчиком ружье кузнецу, мой денщик укажет, какое.

– Но, ежели в разумении, – опять завел волынку Кузьма Платонович, – посмотреть по-другому…

– Тогда на оборотня пойдете вы, – оборвал я. – И пришлите ко мне егерей.

Приживал скривился, но спорить больше не решился. Ушел исполнять приказ. Я вышел из дома, и ко мне тотчас подошли мужики, сняли шапки и поклонились. Кое-кого я уже видел утром с собаками. Я объяснил им задачу так, как сам понял со слов Костюкова.

– Облаву большую делать? – спросил один из них, видимо, старший с решительным, волевым лицом.

– Сами смотрите, я в таких делах не разбираюсь. Думаю, что сгонять много крестьян не стоит – соберите тех, кто посообразительнее. Если найдете волка и удастся его добыть, вбейте в него осиновый кол. Иначе он опять оживет.

Мужики, как один, перекрестились и надели шапки:

– Когда, барин, начинать? – спросил старший.

– Как можно скорее. До полнолуния у оборотня силы будет мало. До этого осталось три дня. Если к этому времени волка не найдете, возвращайтесь в село, иначе он вас там всех перегрызет.

– А коли не найдем, что будем делать?

– Не знаю, – честно сказал я, – в таких делах не разбираюсь.

Мужики посуровели лицами и гуськом ушли в направлении села.

– Когда начнем? – спросил Иван, возвращаясь после похода в арсенал.

– Давай завтра с раннего утра. Ночью в незнакомом лесу много не находишься.

– Я думаю, пешком нам вообще ходить не след. Возьмем верховых коней.

Мысль мне понравилась. Иван же подумал и добавил:

– Оборотень на нас с тобой пуще всех сердце держит. Коли увидит, с собой не совладает, набросится! С коня с ним совладать будет способнее.

– Ты только лошадей сам выбери. Мне – какую поспокойнее. Я, знаешь ли, верхом не очень умею ездить.

Иван рассмеялся редким скрипучим смехом.

– Ну, вот хоть чего-то ты не умеешь! А то и швец, и жнец, и на дуде игрец! Неужто на лошади не ездил?

– Где бы я ездил? У нас уже давно железный конь пришел на смену крестьянской лошадке.

– Как это железный? – поразился солдат. – Ты это всерьез?!

– Всерьез. Доживешь – увидишь.

– Ишь, страсти-то какие! Боязно, поди, на железном-то коне ездить?

– Мне на простом страшнее.

Иван ушел, задумчиво качая головой, а я остаток дня посвятил медицинским занятиям: перевязал Трегубова и полечил «бесконтактным» способом волхва. После моего, так называемого, сеанса, он выглядел значительно бодрее, да и сам сказал, что почувствовал прилив сил. Меня же лечение утомило, и я отправился к себе отдыхать.

Але было не до меня, она наслаждалась «светской жизнью» и плотно общалась с приезжими дамами и барышнями.

Утренняя обида на мое «черствое» отношение к «бедному страдальцу» и насмешливое к новым подругам у нее уже прошла. Она походя чмокнула меня в щеку, пожелала спокойного отдыха и ускакала в малую гостиную, где, видимо, погружалась в приятнейшую атмосферу местных женских сплетен.

Меня такое небрежное отношение к любимому мужу немного задело, хотя умом я понимал, что чем больше Аля занята, тем меньше будет волноваться, когда я завтра утром отправлюсь на охоту. Чтобы не дать ей влезть в мои мысли (а они были не самые оптимистичные, я еще помнил леденящий душу волчий взгляд, его гигантские прыжки и растерзанные тела жертв), я надел экранированную шапочку.

Кроме отдыха мне хотелось, пока есть время, обдумать план предстоящей охоты. Это был мой первый опыт такого рода, и пока ничего умного в голову не лезло. Как охотятся на волков, я знал, в основном, по фильму «Особенности национальной охоты», так что подготовлен был скорее в смысле пития, чем противоборству с хищниками. Еще я знал по книгам и научно-популярным фильмам, что волки необыкновенно умны, осторожны и, когда нужно, отважны.

Что могут делать люди в их обличий, оставалось только догадываться. И об этом мне меньше всего хотелось думать. Потому я смиренно смежил веки и спокойно проспал до самого ужина. Разбудило меня только приглашение к столу.

Я наскоро умылся, оделся, напялил на себя парик и вышел в большую гостиную, где собрался весь здешний бомонд.

За столом сидело человек сорок. Как и вчера, здесь царили простые нравы и хорошие аппетиты. Внимательное отношение ко мне хозяина сразу же обратило ко мне сердца гостей, и меня обласкали едва ли не все, кому хотелось понравиться Трегубову. Сам он сидел тут же во главе стола в своем вольтеровском кресле и нежился в лучах местной славы.

Давешняя тревога по поводу исчезновения покойного Ивана Ивановича и огорчение от поломанных роз уже прошли, и он был весел и гостеприимен.

Вина лились рекой, и все гости жаждали принять участие в объявленной на завтра облаве на зверя. Пока же строились неосуществимые, на мой взгляд, планы. Зато дамы с обожанием смотрели на былинных героев. Только моя Аля была необычно печальна, хотя я так и не снял свою ермолку, спрятанную под париком, и о чем я думаю, не знала.

– Как бы я хотел участвовать в завтрашней облаве! – громко, заглушая общий гул голосов, сказал Трегубов. – Ах, если бы не моя нога!

– А ты, Василий Иванович, прикажи соорудить себе портшез, – ехидно предложил я. – Вот и поучаствуешь.

– Это как так? – заинтересовался Трегубов, понявший буквальный перевод французского слова, как «носить» и «стул», но не въехавший в его значение.

– Пусть тебя носят на кресле носильщики.

– Ах, что бы я без тебя делал, Алексей Григорьевич! – умилился подвыпивший барин. – Как ты хорошо придумал! Кузьма Григорьевич, голубчик, распорядись, пусть плотники к креслу приделают две оглобли. Вот уж покажем мы теперь Ивану Ивановичу!

После принятия такого судьбоносного решения Трегубов откинулся в кресле и победоносно оглядел гостей. Что я могу сказать дальше? Общий восторг такой смелости и решительности был ему наградой!

Началась новая череда тостов, в которой я не принял участия. Предстоящая экспедиция удерживала меня от участия в общем загуле. Сидеть трезвым в подвыпившей компании было скучно, и, когда веселые гости перестали обращать друг на друга внимание, я сделал знак жене и незаметно ушел к себе.

– Ты что-то задумал? – спросила Алевтина, вслед за мной влетая в наши апартаменты.

– С чего ты решила? – с максимально возможной фальшивой искренностью, удивленно спросил я. – Ничего я не задумал, у меня все в порядке.

– Зачем тогда ты спрятался от меня под экраном?!

– Каким таким экраном? – уже натурально удивился я тому, что она знает это слово, ловко разоблачила меня и до сих пор не показывала вида, что в курсе моей хитрости.

– Алеша, не нужно меня пугать, – попросила Аля, с тревогой заглядывая в глаза. – Ты собираешься завтра идти на охоту?

– Да, – ответил я, снимая с головы ненужные более защитные доспехи. – Другого выхода нет.

– Может быть, нам будет лучше просто отсюда уехать?

– Я думал об этом, – сознался я, – только представляешь, что здесь тогда будет твориться. Твой Трегубов может только хвастаться, а народ по настоящему запуган.

– Почему он «мой», – рассердилась Аля. – Ты что, меня ревнуешь?

Матерь божья! Когда это моя девочка успела нахвататься таких слов и понятий!

– Честно говоря, есть немного, – сознался я. – Вы так опекаете этого смазливого тунеядца…

– Глупости, ты просто становишься мнительным.

– Каким я становлюсь? Аля, откуда ты знаешь эти слова?

Она лукаво посмотрела на меня своими необыкновенными глазами и по-деревенски прыснула в кулачок:

– Глупенький, неужели не понимаешь? От тебя же и знаю! Это ты все время думаешь, что становишься мнительным.

– И ты понимаешь, что значит это слово?

– Это когда боишься чего-то неблагоприятного для себя, – тщательно выговаривая слова, сказала она и засмеялась.

– Алька, прекрати меня подслушивать! – деланно рассердился я.

– А ты ревновать! – парировала она и попыталась увернуться от моих загребущих рук. Правда, сделала это так неловко, что спустя несколько секунд уже билась в объятиях.

– Глупенький, – прошептала она, когда смогла освободить губы для дыхания, – неужели ты думаешь, что мне нужен кто-нибудь, кроме тебя!

На этом окончилась наша, так и не начавшаяся, ссора. Потом была такая вспышка страсти, что отползли мы друг от друга в разные углы огромной кровати уже тогда, когда посерели от близкого рассвета окна. Мы так устали, что не успели пожелать друг другу спокойной ночи – заснули на полуслове.

Потом Аля начала рассказывать что-то интересное. Я же никак не мог понять, что она говорит, она рассердилась и сипло сказала мне в ухо голосом Ивана:

– Ваше благородие, Алексей Григорьевич, вставай! Царство божье проспишь! – после чего решительно тряхнула меня за плечо.

Я с трудом разлепил глаза и спросил:

– Что, уже пора?

– Кони оседланы, ждут у крыльца, – доложил солдат.

– Тише, не разбуди жену, – попросил я, с сожалением покидая мягкое пуховое блаженство.

Глава пятнадцатая

То, что творилось на большом дворе Завидовской усадьбы, прочитать можно в поэме А.С. Пушкина «Граф Нулин» – лучше и точнее не сказать:

Пора, пора! Рога трубят;

Псари в охотничьих уборах

Чуть свет уж на конях сидят,

Борзые прыгают на сворах.

Выходит барин на крыльцо,

Все, подбочась, обозревает;

Его довольное лицо

Приятной важностью сияет.

Чекмень затянутый на нем,

Турецкий нож за кушаком,

За пазухой во фляжке ром,

И рог на бронзовой цепочке.

Только барин не вышел, как у Александра Сергеевича, на крыльцо, а, довольный, сидел в своем кресле, к которому местные умельцы привязали два длинных шеста, покоящихся сейчас на дюжих плечах четырех мужиков.

Он был одет по-походному и держал в руках внушительного вида ружье. Остальные участники вчерашней компании, еще не протрезвев после вечерней попойки, в разных позах сидели на верховых лошадях, на мой взгляд, не очень радуясь предстоящей потехе.

У ворот в имение сгрудилась толпа крестьян, оторванных с полевых работ ради такого значительного события, как облава на волка.

Мы с Иваном отошли в сторонку, где высокий белокурый мужик держал под уздцы трех верховых лошадей.

– Твоя вон та, низенькая, – указал солдат на пегую кобылку с симпатичной мордой, благосклонно принимавшей ухаживания каурого жеребца.

– Кузнец пришел? – спросил я и, как положено в таких случаях и что не раз наблюдал со стороны, осмотрел упряжь.

– В порядке? – ехидно спросил Иван, понимая, что в упряжи я разбираюсь так же плохо, как в верховой езде.

– Не признал, барин? – не дав мне достойно ответить Ивану, рассмеялся блондин, обнажая крупные ровные зубы. – Я и есть кузнец.

– Прости, Тимофей, я тебя в таком виде не признал. Ты сегодня совсем другого цвета!

– Как же, перед походом баню протопил. Мы люди с понятием! Может, на смерть идем!

– Ладно тебе каркать. Пули сделал?

– Как обещал. И у батюшки освятил.

– Ладно. Подождите. Сейчас соберусь, и поедем.

Однако быстро собраться мне не удалось, нашлось много дел, которые я упустил с вечера, предаваясь, как говорится, любовной страсти. Когда, наконец, был готов, мои товарищи успели хорошо познакомиться и найти общий язык.

– Ишь, как ты ладно снарядился! – со скептической улыбкой похвалил Иван мою экипировку. – В таком снаряжении можно не то, что на оборотня, на турки идти!

– Скажешь тоже, – скромно откликнулся я, не без удовольствия осматривая себя. Вид у меня был впечатляющий: за пояс засунуты два дуэльных пистолета, на боку в роскошных ножнах сабля, за плечом английское ружье.

– Может быть тебе, барин, коня другого взять? – поддержал Ивана кузнец. – На этой кобылке-то при такой красоте будешь смотреться куце!

– Ничего, мне и так сойдет.

– Садись в седло, я тебе поправлю стремена, – предложил солдат, заметив, что я во время разговора с опаской кошусь на лошадь.

Внутренне перекрестясь, я всунул ногу в стремя, взялся за луку седла и, как на велосипед, вскочил на лошадь. Оказалось – ничего страшного. Животное лишь переступило с ноги на ногу и продолжило нежничать с каурым жеребцом.

Стремена были мне коротки – нога полностью не распрямлялась, и сидеть в седле было неудобно. Иван распустил какие-то сыромятные шнурки, и все, что нужно, отрегулировал. Я уперся ногами в металлические подножки и почувствовал себя значительно надежнее и устойчивее.

– Спасибо, – поблагодарил я солдата, удобнее устраиваясь в седле, и засунул ружье в седельный чехол, – теперь давайте думать, куда направимся. Общая охота идет на восток, нам остаются три другие стороны света.

– Это как? – не понял Тимофей.

– Ты поедешь туда, – указал я пальцем на север, Иван в ту сторону, я – на юг. Ружье, кстати, у меня заряжено?

– А то, – кивнул Иван, – подсыплешь порох на полку и стреляй.

– Тогда, с Богом!

Не дожидаясь, когда главная охота тронется в поход, мы как три богатыря с распутья, разъехались в разные стороны. Утро было прекрасным. Солнце только взошло и раскрасило длинные тонкие облачка во все оттенки оранжевого цвета. Пели птицы, шныряя в поисках мошкары над близким полем. Моя симпатичная лошадка ровно бежала по меже к синеющему вдалеке лесу.

Ехать верхом мне понравилось. Кобылка повиновалось малейшему движению повода и не выкидывала никаких коленец. Для тренировки я несколько раз останавливал ее и поворачивал из стороны в сторону.

Миновав большое поле, подходившее к самому лесу, я остановился на опушке. Дальше нужно было продвигаться, соблюдая осторожность. Однако лес был редкий, светлый и опасаться внезапного нападения не приходилось. Это расслабляло, и я просто ехал, дыша полной грудью свежим воздухом и праздно глядя по сторонам. Как можно в таких просторах отыскать прятавшегося оборотня, я по-прежнему не представлял. Оставалось надеяться на удачу. Коли гора не идет к Магомету, Магомет сам придет к горе.

Лес, между тем, оставался все таким же, и я начал дремать, оставив право выбирать направление лошади. Она, как говорится в таких случаях, не подвела – вывезла на большую дорогу. Чем дальше мы продвигались, тем меньше у меня оставалось энтузиазма. Никаких ям или медвежьих берлог на обочине почтового тракта мне пока не попадалось. Все те же однообразные деревья в светлом сухом лесу.

Дорога вскоре вышла на открытое место. Вдалеке виднелись луковицы церкви, значит, там наверняка располагалось село. Я взял в сторону и через полчаса попал на новый проселок. Он была шире первого и сильно разъезженная. Впрочем, это не помешало лошади сохранить тот же аллюр. Я огляделся и направил ее в сторону очередного леса…

Таким образом, без большой пользы для дела мы с конягой мотались по всей округе часов до четырех пополудни. К этому времени я проголодался, съел припасенный кусок пирога с осетриной, запил его добрым вином неизвестного названия и происхождения и поворотил назад. Без привычки просидеть столько часов в седле оказалось утомительно.

Теперь, на обратном пути, я почувствовал, что натер седлом ноги и ягодицы. Пришлось сойти с лошади и укоротить стремена, чтобы, пружиня ногами, меньше их натирать. После этого ехать стало полегче. Забрался я далеко, и возвращение в Завидово затягивалось. К тому же после обеда немного заблудился, каким-то образом выехал к незнакомой реке и потерял больше часа на возвращение на знакомую дорогу.

Дело шло к вечеру, посвежело, и начались долгие лиловые летние сумерки. Дорога петляла то между убранных полей, то небольших перелесков. Была она на удивление пустынна. Куда-то подевались крестьянские возы и телеги обозов, раньше часто встречавшиеся в пути.

Я уже начал тревожиться, не заблудился ли снова, когда, наконец, навстречу попался целый поезд экипажей. Я придержал кобылку, рассматривая, кого мне послала навстречу судьба. Оказалось, что это обычный семейственный выезд. Упитанный помещик с толстой женой путешествовали на нескольких колясках и телегах в сопровождении многочисленной челяди и конных гайдуков.

Сам барин вместе с женой возлежали на подушках в просторной рессорной бричке. За ним следовало еще три экипажа с домочадцами.

Мы вежливо раскланялись и почти разминулись, когда толстяк приказал своему кучеру остановиться.

– Изволите ехать в Завидово к Василию Ивановичу? – спросил он неожиданно для такой внушительной комплекции тонким голосом.

Я подтвердил, что, действительно, еду туда.

– Изволите вояжировать в одиночку?

– Изволю.

– Сейчас вам по пути будет лес, так там, случается, шалят, – предостерег доброхот. – Одному вечером ехать опасно. Ежели желаете, то можете переночевать у меня в имении, а завтра я дам вам конвой.

Я как можно сердечнее поблагодарил хорошего человека и отказался. На гостевание у меня не было времени, а разбойников я не боялся. Перекинувшись еще несколькими вежливыми фразами, мы разъехались. Я разрешил лошади выбрать темп «по умолчанию», и она затрусила не тряской рысью.