Внимание гостей привлекают два огромных дома, которые так неожиданно выросли здесь. Прибрежная полоса извечно была вотчиной несметных стай уток: белокрылых, вилохвостых, серебристых. Бойкие кулички спокойно бегали здесь по намывному песку.
      В стороне от моря пролетали другие "дачники": лебеди, белые и голубые гуси, рогатые жаворонки, пуночки, подорожники. Тихие, спокойные места!
      И вот этот берег завален бревнами, досками и разными строительными материалами.
      С тех пор как ушли корабли, ежедневно эти тихие места оглашаются стуком топоров, визжанием пил, говором советских людей. Необычно стало на этом берегу.
      Доктор Петр Петрович стоит в толпе охотников и, показывая бумажную мишень Осоавиахима, тыча пальцем в нарисованные круги, с возбуждением говорит на общедоступном языке:
      - Пух! Пух!
      Охотники смеются и отрицательно покачивают головами. Они стоят с винчестерами в руках, готовясь к состязанию в стрельбе. В стороне, поблескивая донышками, лежат бутылки.
      К доктору подходит пожилой охотник и рукой отстраняет бумажную мишень. Показывая на бутылки, он очень серьезно говорит:
      - Голова тюленя лежит на воде, как бутылка на снегу. Бумага - плохо, а бутылка - хорошо. Она все равно что тюлень на воде.
      Но доктор упорно и настойчиво твердит свое:
      - Пух! Пух!
      Кое-где уже раздаются ружейные выстрелы - это идет тренировка.
      Пришли Лось, Андрей, Ярак, Айе и Тыгрена с Натальей Семеновной. Хочется быть веселой и Тыгрене, но какое-то чувство неуверенности в своих поступках тяготит ее. Слишком много любопытствующих глаз.
      Вот стоит толпа нарядно одетых женщин. Заметив Тыгрену, они зашушукались, и Тыгрена хорошо знает, что они шепчутся о ней. Женщины сами не знают, как отнестись к поступку Тыгрены. Даже старики и те пришли в замешательство: как оценить бегство Тыгрены под защиту русских? Она нарушила обычай народа, но ведь и сам Алитет нарушил его, когда отнял ее у Айе. Русские, должно быть, одобряют поступок ее: вон как приветливо разговаривают с ней.
      Ильич стоял в сторонке и неотрывно следил за лицом Тыгрены. Наконец он подошел к ней и заговорил:
      - Тыгрена, эти русские - справедливые люди. Они искатели правды. Ты ведь давно была предназначена в жены Айе. Вот русские тебе и помогут.
      Тыгрена внимательно слушает старика, и радостное чувство охватывает ее все более и более. Она улыбается.
      - Спасибо тебе, Ильич. У тебя доброе сердце.
      - Иди. Тыгрена, состязайся. Ты ведь хорошо стреляешь.
      Охотник уже сидел на снегу, высоко подняв колени, - упор при стрельбе.
      - Тыгрена, вот тебе ружье, очень хорошее ружье, - предложил Айе.
      Тыгрена волновалась, глаза ее заблестели. Она внимательно осмотрела винчестер, пощупала мушку и возвратила его Айе:
      - Я не буду стрелять, Айе, Чужое ружье. Промахнешься - люди смеяться будут.
      - Это хорошее ружье, мое ружье.
      - Нет! И без того люди слишком много разговаривают обо мне. Стреляй сам.
      Выстрелы уже гремели. Охотники с нетерпением ожидали своей очереди. Ведь, кроме почета и всеобщего признания, победитель в соревновании получит примус, банку керосина и десять пачек патронов!
      С замиранием сердца каждый прицеливался а свою бутылку. Ружейный гул наполнял сердца охотников радостью. Уже отгремело свыше трехсот выстрелов, как бы салютуя новому празднику на этих холодных берегах.
      Парни бегают к бутылкам и громко выкрикивают имена охотников, попавших в цель. Волнение все более и более охватывает людей.
      - Айе, - вдруг сказала Тыгрена, - пожалуй, давай мне ружье.
      - Бери, бери! - Айе с радостью подал ружье. - Ваамчо попал только два раза, а нужно три.
      Садясь на снег, Тыгрена посмотрела на Ваамчо и, смеясь, сказала:
      - Эх ты, Ваамчо! Примус потерял.
      Ваамчо смутился и промолчал.
      Раздался выстрел Тыгрены, и Айе стремительно побежал проверить.
      - Есть, есть! - радостно кричал он. Айе отступил от бутылки на шаг и закричал: - Стреляй еще!
      - Уйди подальше. Дрогнет рука - беда будет! - крикнул кто-то из толпы.
      - Стреляй, стреляй, Тыгрена! - настойчиво кричал Айе, веря в глаз Тыгрены, как в свой.
      После второго меткого выстрела Айе схватил бутылку и, на весу подставляя донышко ее, крикнул:
      - Так стреляй, Тыгрена! В руке пусть будет бутылка!
      Тыгрена молча опустила ружье.
      - С ума сошел этот парень! - с укоризной сказал Ильич. - Заставьте его положить бутылку на снег.
      Раздался третий выстрел - и пуля прошла мимо цели.
      - Глаз испортил мне Айе, - недовольно сказала Тыгрена.
      Ваамчо сочувственно улыбнулся ей.
      В полдень начался бег на собаках. Десятки нарт стояли наготове в один ряд. Псы скулили и нетерпеливо рвались вперед.
      Они запряжены по-праздничному: не длинной вереницей, а веером. В корню каждой упряжки по четыре собаки, дальше - по три, потом - по две, и впереди - вожак. У всех по десяти собак. В такой упряжке их можно нахлестывать кнутом.
      С возрастающим возбуждением громко переговаривались люди, бурно взмахивали руками, спорили, стараясь предугадать исход состязания.
      Ильич суетился около нарты своего сына Эрмена, торопливо перепрягая собак с одною места на другое, и давал последние указания. Наконец он дернул вожака за ухо и отбежал в сторону.
      Кому не захочется получить такой приз, как новый винчестер и двадцать пачек патронов? Правда, есть второй и третий призы, но все это по сравнению с ружьем мелочь: куль муки, отрезы ситца, табак и разные незначительные вещи.
      - Ну как, Ильич? - весело спросил Лось.
      Старик лукаво, но с уверенностью подмигнул, еще раз побежал к вожаку и поправил на нем алык.
      - На какую упряжку ставите, Андрей Михайлович? - спросил доктор.
      - Я ставлю на Айе.
      - А я - на Ярака.
      - Ого-ого! Хитер пошел народ, - сказал Лось. - У Айе упряжка Алитета, у Ярака - Томсона.
      - Не хотите ли принять участие, Никита Сергеевич, в этом тотализаторе? - спросил доктор.
      - Хочу! Я ставлю на Эрмена.
      Андрей рассмеялся.
      - У него же кошки, а не собаки, Никита Сергеевич.
      - Не беспокойся. Смеяться последним буду я. Хочешь условие?
      - Какое?
      - Придет первым Эрмен - ты отдаешь своего Рыжика. Если Айе - возьмешь любую собаку из моей упряжки.
      - Согласен, - сказал Андрей, - но только мне жалко тебя: проиграешь.
      - Цыплят считают по осени. Ну, так как? По рукам?
      - Идет. Можно давать сигнал!
      Андрей выстрелил из винчестера, предназначенного на первый приз.
      С шумом, криком, гиканьем, размахивая кнутами, наездники устремились вперед. Одна упряжка, не успев отъехать, запуталась; каюр под общий хохот вскочил с нарты, быстро распутал собак и, злобно нахлестывая их, помчался вдогонку. Но вот из-за холма показались первые нарты. Толпа пришла в движение. Все зрители исступленно закричали, взмахивая рукавицами, шапками, будто сами мчались на нартах:
      - Ярак! Ярак!
      - Айе! Айе!
      Как и следовало ожидать, эти две упряжки сильных, рослых псов мчались впереди всех. Собаки бежали рядом вскачь, сверкая обезумевшими, злыми глазами. Стоило одной упряжке хоть немного выдвинуться вперед, другая вырывалась вслед за ней, тут же настигала ее.
      В решительный момент Айе привскочил на колени и резко хлестнул собак. Упряжка быстро вышла вперед. Собаки Ярака рванули и с ходу бросились на упряжку Айе. Визг, лай, замелькали клыки. Псы рвали друг друга, не чувствуя ударов кнута.
      Ярак и Айе с силой торопливо растаскивали их.
      Держась сторонкой, мимо них стремительно промчался Эрмен. Он стоял на нарте без шапки и, ухватившись за баран, ожесточенно нахлестывал своих не очень видных псов.
      Толпа неистовствовала.
      Ильич бросил рукавицу на снег, сорвал шапку и истошным голосом завопил:
      - Давай! Давай! Эрмен, давай!
      Вместе со стариком, взмахивая рукой и топая ногой, кричал и Лось.
      Эрмен подкатил первым. Вслед за ним прискакал и Ваамчо.
      Запыхавшись, Лось прибежал к Андрею и сквозь смех проговорил:
      - Андрюшка! Рыжик с тебя!
      Ильич гладил вожака, растянувшегося с высунутым горячим языком. Эрмен тоже лежал на снегу и вытирал потное лицо.
      - Я так и знал. Чарли подерется с Алитетом. Я не сказал парням, чтобы они не ехали рядом. Им есть чему поучиться у стариков, - сказал Ильич, довольный своей хитростью.
      До позднего вечера продолжались всевозможные состязания: бег молодых охотников, бег девушек, поднимание тяжестей, борьба. Все свои производственные праздники - "Убой моржа", "Китовый праздник", "Поднятие байдар" - страстные любители состязаний, охотники всегда сопровождают испытанием силы, ловкости, выносливости.
      Никогда еще не было таких состязаний, как в этот день около больших деревянных русских яранг. Этот новый праздник, рожденный Октябрьской революцией, был праздником новой жизни, всенародной радости, впитал в себя все лучшее из созданного чукотским народом и придал всеобщее радостное настроение.
      Старик Ильич, прищурясь, внимательно вслушивался в то, что говорил "мешочный" человек.
      Доктор Петр Петрович разъяснял условия нового вида состязаний - бег в мешках. Его окружила толпа. Принесли сорок мешков.
      Ильич вдруг подвинулся вперед и попросил мешок. Влезая в него, он улыбнулся.
      - Забыл то время, когда по бегам никто не мог опередить меня. Собирался умирать, не испытав больше счастья и радости участника состязаний. Ан нет! Теперь вижу я, что и мне придется лезть в мешок.
      Стоя в мешке и держа его за верхний край на уровне живота, Ильич настороженно ждал сигнала.
      Сильные парни, широко расставив ноги в мешке, сразу заспешили. Они тут же падали, торопливо вставали, хохоча до слез, и снова устремлялись вперед. Но чем больше они спешили, тем скорее падали под хохот толпы.
      Между тем Ильич с серьезным выражением на лице, спокойно перебирая ногами, догнал парней, опередил их и, не оглядываясь, первым дошел до установленного знака, ни разу не упав. Здесь он круто повернулся, свалился в снег, ловко вскочил и пошел в обратный путь.
      Громкий хохот огласил воздух. Ильич взял приз. Он лежал на снегу и кричал:
      - Скорей, скорей стащите с меня мешок, чтобы я смог забрать четыре плитки табаку!
      К нему подбежала Тыгрена и стянула мешок.
      - Где "мешочный" человек? Спасибо тебе. Лось мне подарил жизнь, а ты возвратил молодость. Давай скорей табак! - сказал он доктору.
      Толпа неудержимо хохотала.
      - Им, этим парням, есть чему поучиться у стариков, - нравоучительно добавил Ильич.
      - Видишь, какой праздник, Тыгрена? Мы вместе с Андреем его устроили. Я помощник его! - гордо сказал Айе.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      Слух о смерти старика Корауге и бегстве Тыгрены дошел до Алитета, когда он все еще находился в горах. К смерти отца он отнесся с полным равнодушием: случилось то, что давно должно было случиться. Алитет только сказал: "Я говорил ему, чтобы уходил к "верхним людям" сам. Теперь смерть его захватила врасплох".
      Единственная свидетельница смерти шамана Корауге, старая жена Наргинаут, была рада, что он кончил жить, и, хотя она знала настроение Алитета, все же из боязни вызвать его сильный гнев скрыла истинную причину смерти старика. Она не сказала об этом даже своей сестре - третьей жене Аттенеут.
      После отъезда Тыгрены Наргинаут быстро втащила труп старика в полог и побежала сообщить соседям, что Корауге ушел к "верхним людям". Наверное, он умер оттого, что сильно разозлился на Тыгрену.
      Но бегство Тыгрены привело Алитета в дикую ярость. Он бросил все свои дела в горах и в тот же день помчался домой. Он решил во что бы то ни стало вернуть ее, хотя чувствовал трудности, подстерегающие его. Он хорошо знал, что теперь пришли другие времена, знал, что Тыгрена сбежала не без вмешательства в ее судьбу русских. Он хорошо понимал, что теперь не заберешь ее просто, как сбежавшую собаку. Все это так злило Алитета, что он как безумный гнал собак двое суток подряд, не давая им передышки.
      О многом передумал Алитет, сидя на нарте, придумывая разные способы возвращения Тыгрены.
      Он вспомнил старика Лёка, этого крепкого хозяина, который был его дружком. При проездах Алитет всегда останавливался у него. Но, кажется, и этот человек потерял рассудок и стал артельщиком. Что делается на побережье?!
      И Алитет не находил ответа на все эти мучившие его вопросы. Он примчался домой, подробно расспросил Наргинаут о случившемся и, не задерживаясь, выехал в погоню за Тыгреной. Памятуя старую дружбу с Лёком, он решил заехать к нему: надо оторвать его от русских, а может быть, через него забрать и Тыгрену.
      "Его ведь русские слушаются. Он расскажет им о нашем законе и о ее постыдном бегстве".
      Алитет услышал о большом празднике на берегу залива Лаврентия, куда приглашали людей со всего побережья. Дошла новость, что и Лёка пригласили на этот русский праздник, но он не поехал к русским.
      К моменту отъезда на праздник у Лёка разболелась спина, и он, согнувшись и заложив руку за спину, стонал: "И-и-и!" Он стонал, будто от боли. Но людей не обманешь. Люди знали, что от боли Лёк никогда не станет стонать. Он стонал из-за того, что он не мог поехать на праздник.
      И когда Алитет приехал в его ярангу, Лёк обрадовался.
      - Ты приехал? - приветствовал его Лёк.
      - Да, приехал по важному делу, - сказал Алитет, ободренный радостным приемом.
      Он развалился на оленьих шкурах, достал трубку и, чтобы подчеркнуть важность своего приезда, зажег толстую американскую спичку, чиркнув ею по моржовой шкуре, не торопясь закурил и повел разговор издалека:
      - Переведутся американские спички, если надолго застрянут здесь русские.
      - Не будем говорить о спичках. Не в спичках дело, - сказал Лёк словами Лося. - Огонь одинаков и от американской спички, и от русской спички, и от деревянного вертела. Огонь есть огонь. Все огни одинаково жаркие.
      Алитета так удивило это рассуждение Лёка, что он молча смотрел на старика, не зная, как продолжать разговор.
      - Ты артельщиком стал?
      - Да, артельщиком. Решил попробовать новой жизни. Жизнь как жизнь, получается хорошо. Много мяса!
      - Жизнь пошла хорошая, - в тон Лёку сказал Алитет. - Только эти русские вздорные люди. Они вражду напустили между нашим народом.
      - Что-то я не приметил этого, - уставившись на Алитета своим глазом, серьезно сказал Лёк.
      - Американы были лучше.
      - Лучше? - с хитрецой переспросил Лёк и тут же ответил: - Русские тоже с понятием. Не все, правда. Которые постарше - с понятием. Вот Лось! Он понимающий жизнь человек. Один русский, что помоложе, хотел снять кита. Как на него посмотрел Лось! Не велел снимать! "Ого!" - подумал я. После того я решил помогать ему переделывать жизнь. Вот она, книжка, называется билет - носитель доброго духа, - добавил от себя Лёк и показал свой партийный билет. - Я человек, идущий впереди. Вот какая это книжка.
      Алитет взял красную книжку и долго вертел ее в руках, разглядывая фотокарточку Лёка.
      - Слышал я, - продолжал Лёк, - Браун опять не пришел к тебе? Люди говорят: обманщиком он стал. А ведь он американ. А? - злорадствуя, тихо проговорил Лёк.
      Алитет вернул Лёку билет и, сделав глубокую затяжку из трубки, долго думал. Ему самому стыдно было признаться в этом. И он сказал:
      - Наверное, шхуна поломалась. Пусть. Я решил пушнину привезти к тебе. Пока ты в дружбе с русскими, ты купи мне товары. Половину возьмешь себе, а половину - мне. Я враждую с ними, и они не хотят торговать со мной.
      - О! Это очень много товаров будет. Ведь у тебя пушнина со всей тундры.
      - Очень много.
      - Половину товаров мне? А что я с ними буду делать? Торговать? Не люблю торговать. Я великий ловец! - гордо сказал Лёк. - Пусть белолицые торгуют, они сами делают свои товары. Я делаю только ремни и меняю их на оленьи шкуры, нужные мне для одежды. Мне много товаров не нужно.
      - Торговать ты не будешь. Товары можно выменять на живых оленей. Или тебе не хочется обзавестись большим стадом? Разве не думает об этом каждый кавралин - береговой человек?
      - Стадо оленей? - с любопытством спросил Лёк. - Ты хочешь подарить мне стадо оленей? Что-то я ничего не могу понять. Разве я твой родственник? Или ты стал таким слишком добрым?
      - Ты будешь помогать мне, я - тебе.
      - Я подумаю. Я посоветуюсь с Лосем. Он понимающий человек. Приятелем стал.
      - Не надо советоваться. Я не люблю русских, - сморщившись от неприязни, сказал Алитет. - К ним убежала сейчас Тыгрена. Наверное, они захотят оставить ее вблизи себя. Но все равно я возьму ее. Зачем они портят людей и нарушают обычаи наших предков? Сколько зим я кормил ее! Одевал в дорогие одежды!
      - Обычаи наших предков не надо нарушать, - подтвердил Лёк. - Закон есть закон. Если старый закон, подобно умирающему человеку, уходит, должен родиться новый закон. Человеку без закона нельзя. Собаки живут без закона... А ты сам зачем нарушил закон наших предков? А? - озадачил его Лёк. - Разве Тыгрена не была женой по обещанию того юноши из Янракенота Айе? Слышал я, что она с детства была предназначена ему в жены. Ты зачем забрал ее?
      - Я богат. У меня много еды. А он, этот Айе, разве мог прокормить ее?
      - Говорят, сейчас он стал капитаном маленького железного парохода. Теперь у него достаточно еды.
      - Я привык к Тыгрене, я тоскую по ней, и я все равно ее заберу.
      - Смотри сам, - неохотно сказал Лёк.
      - Но ты мой приятель, Лёк. Тебя слушается народ. Русские тебя слушаются. Ты должен пустить слух по побережью, чтобы Тыгрена вернулась. Пусть этот слух пойдет впереди меня.
      Лёк промолчал и вдруг, заложив руку за спину, простонал:
      - И-и-и! Спина болит. От работы спина болит. Думаю делать деревянный вельбот. Лось обещал достать мне досок.
      Женщина поставила на столик кружки и стала наливать чай.
      - Давай лучше чай пить, - сказал Лёк.
      Алитету тягостно было вести эту беседу. Он вдруг поднялся и сказал:
      - Я не хочу чаю. Тороплюсь. Сейчас поеду.
      - Гм, ты думаешь, можно обмануть Лёка? Не обманешь. Так я и поверю тебе, что ты не хочешь чаю! Ну, торопись, торопись!
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      После праздника на строительстве Лось провел выездное заседание ревкома. Здесь были приняты решения о ликвидации временной больницы в Лорене и переводе отряда Красного Креста во вновь отстроенную больницу культбазы. Такое же решение вынесено и о пушной фактории. Решено было ускорить строительство школьного интерната, ветеринарно-зоотехнического пункта.
      Задула пурга, но работа не приостанавливалась ни на один час. Андрей Жуков отдавался целиком новой для него деятельности начальника строительства. Предстояло построить еще жилые дома. И хотя работа шла хорошо, Андрей очень нуждался в добром совете Лося.
      - Ты почаще нас навещай, Никита Сергеевич. Сам знаешь, что я не ахти какой администратор и хозяйственник.
      - Ничего, ничего, Андрюша. Не скромничай. Работа у тебя идет хорошо. Правильная линия у тебя. Надо только чуть-чуть пожестче и понастойчивей проводить ее.
      Они стояли в снегу около выраставшего сруба, и Лось, положив руку на плечо Андрея, добавил:
      - Смелей, смелей, Андрюша! Уверенней чувствуй себя. Дров не ломай, но и спать не давай прорабу. Требуй выполнения графика, невзирая ни на пургу, ни на что. Ослабишь вожжи - сразу появятся разные объективные причины: Север, пурга, усталость. Вот так, Андрей Михайлович!
      Лось многозначительно подмигнул и сказал:
      - А через месяц вызову и тебя и прораба в ревком с докладом о ходе строительства.
      - Подхлестывать нас? - подмигнул Андрей.
      - Да. Теперь о курсах. Имей в виду, что по твоему участку побережья к промысловому сезону нужно во что бы то ни стало подготовить мотористов. Скоро приедет к тебе Осипов. Айе с увлечением отдается этому делу, но помогать ему нужно еще много, хотя он и очень важным стал за последнее время. Человек растет на глазах.
      - Еще бы! Он теперь "имеющий жену" и даже сына, - весело сказал Андрей.
      - А Тыгрену, Андрюша, надо устраивать на работу. Нравится она мне. Из нее выйдет толк. Характер есть.
      - Я уже говорил с доктором. В санитарки зачислим ее.
      - Пусть начинает хотя бы с этого. Освоится, поучится, а там, к моменту перехода от ревкомовской системы к райисполкомовской, проведем ее в члены райисполкома. Знаешь, как она будет работать! Желание жить по-новому у нее уже теперь в кровь вошло: она выстрадала его, это желание, своей трудной жизнью.
      А между тем Тыгрене странной и смешной казалась жизнь в деревянной яранге. Все здесь было необычно. Она с трудом отвыкала от своих привычек. Первые дни она даже уставала от новой жизни и удивлялась, как Айе так быстро ко всему привык. И все же жизнь с Айе, к которому она так стремилась, была очень хороша. С ним можно ко всему привыкнуть, даже и к такому неудобному деревянному жилищу.
      Как-то Айе привез девочку-подростка и сказал:
      - Тыгрена, это Берта. На одну зиму Рультына отпустила ее. Пусть живет у нас и играет с Айвамом. Не надо оставлять малыша одного, когда будешь уходить в больницу. Вон крючок на двери. Когда нас нет, можно запереть дверь. Так живут таньги на Большой земле.
      Тыгрена рассмеялась и подошла к двери, рассматривая крючок.
      - Медведь сюда не придет...
      - А если Алитет захочет украсть Айвама?.. - вдруг испуганно сказал Айе.
      Тыгрена насторожилась и, взявшись за крючок, почти крикнула:
      - Берта, вот так закрывай дверь. Услышишь мой голос или Айе, тогда открывай.
      Айе втащил "подставку" - кровать на высоких ножках - и, как знаток таньгинской жизни, начал устраивать постель.
      Он взял Айвама, усадил его в кроватку и сказал:
      - Пусть, Тыгрена, и он живет по-новому...
      Мальчик смеялся.
      - Айе, он не сумеет жить по-новому. Упадет - ногу сломает. Не станет охотником.
      - Нет, тут загородки. Это русский мастер мне сделал. Смотри, как прочно. Айвам сам не захочет вывалиться. Он теперь все понимает.
      Айе часто выезжал в соседние стойбища по каким-то русским делам и каждый раз привозил лучшие куски тюленьего мяса. Иногда Айе не возвращался по два, по три дня. Тыгрена грустила.
      - Берта, - сказала она однажды, - скоро вернется Айе. Давай таньгинскую пищу делать.
      - Давай. Я видела, как Рультына готовила Чарли особую еду.
      - И я видела, американ Джим учил меня.
      Тыгрена очень смутилась, когда за приготовлением котлет ее застала Наталья Семеновна. Ей стало стыдно, что ее увидели за такой работой. Тыгрена быстро закрыла оленину и спрятала в угол.
      Чтобы не смущать Тыгрену, Наталья Семеновна подошла к Айваму и стала играть с ним. Он, смеясь, тянулся к ней и говорил что-то по-чукотски. Тыгрена, скрывая радостную улыбку, неотрывно следила за ними. Ей нравилось, что Наталья Семеновна любит Айвама. Они все еще плохо понимали друг друга, но чувствовали взаимную симпатию.
      Наталья Семеновна принесла ситец и, показывая на Айвама, объяснила, что мальчику нужно сшить белье. Она скроила рубашку и вместе с Тыгреной стала шить.
      Вечером Наталья Семеновна принесла ванночку, налила теплой воды и посадила в нее Айвама. Мальчик громко расплакался. Тыгрена еле сдерживалась, чтобы не вырвать сына из рук Натальи Семеновны, Но Айвам вдруг перестал плакать и рассмеялся.
      Летели брызги, будто в лужице воды хлопал крыльями утенок.
      - Хорошо, Наташа, хорошо! - говорила Тыгрена по-русски, хотя в душе не разделяла этой праздной затеи.
      И все-таки ребенку от этого не было плохо, словно он и в самом деле рожден для новой жизни. После воды он крепко уснул. Тыгрена ушла на свое дежурство в больницу.
      Одетая в белый халат, затянутая в талии поясом, она казалась выше ростом. Вокруг были веселые, простые люди. Весело было и Тыгрене.
      "Вот она какая, новая жизнь!" - думала Тыгрена.
      Поглядывая на нее, доктор говорил фельдшерице:
      - Смотрите-ка на мадам Айе. Что значит одежда для вашего брата! Совсем меняет облик человека.
      - Что-то, доктор, вы часто начинаете поглядывать на нее. Придется сочинить телеграмму вашей жене, - сказала фельдшерица.
      - А что вы думаете? Она привлекательная женщина.
      Доктор разрешил Тыгрене навещать Айвама. Не одеваясь, в одном халате и белой косынке, в мороз, она часто бегала домой. Айе любил смотреть на нее в такой одежде и называл ее русской шаманкой. Тыгрена смеялась. Она снимала халат, надевала его на Айе, завязывала пояс и неудержимо хохотала. Смеялся и Айвам.
      Айе, с важностью надув щеки, разглядывал себя в зеркальце и тоже хохотал.
      - Научи скорей меня, Айе, разговаривать по-русски. Скучно работать в больнице только руками и глазами.
      Однажды поздно вечером она прибежала из больницы, с шумом распахнула дверь в коридор и столкнулась лицом к лицу с Алитетом.
      Тыгрена побледнела и бессознательно отступила назад. С широко раскрытыми глазами, молча, точно одеревенев, она в упор смотрела на озлобленное лицо Алитета.
      Маленькие глаза Алитета в узких щелках остановились, и он строго спросил:
      - Кто тебя завернул в это белое как снег полотнище?
      Тыгрена молчала, не в силах сдвинуться с места. Глаза остановились на блестящем медном кольце ножа "ремингтон", висевшего на поясе Алитета.
      - Ты перестала быть чукотской женщиной и не боишься нарушить закон нашего народа? Ты думаешь, твой безумный поступок угоден духам?
      Тыгрена отступила на шаг. Ей хотелось кричать, но она не могла.
      - Не пяться задом от меня. Муж я тебе. Много лет ты ела мясо в моей яранге. И разве Каменват при жизни не получил плату - четыре собаки? Снимай скорей эту дрянную одежду, и уедем из этого гибельного места. Ты погибнешь здесь! Злые духи встревожились от твоего поступка. В моей упряжке шестнадцать собак.
      Высоко подняв голову, Тыгрена шагнула к Алитету и, вызывающе глядя ему в лицо, крикнула:
      - Нет!.. Не муж ты мне! Мой муж - Айе. Ты украл меня у него. Ты сам нарушил закон нашего народа!
      Резко отстранив ее. Алитет подскочил к входной двери.
      Неожиданно собрав все свои силы, Тыгрена оттолкнула Алитета и выбежала на улицу. Не оглядываясь, она добежала до дома Натальи Семеновны. Как вихрь влетела она в комнату с встревоженным, побледневшим лицом. Она бросилась к Наталье Семеновне, прижалась и сквозь слезы прошептала:
      - Наташа, хорошо нет!
      - Что случилось, Тыгрена? Обидел кто тебя? - взволнованно спросила Наташа.
      - Айе нет, - сказала по-русски Тыгрена.
      Поглаживая Тыгрену по спине, Наталья Семеновна говорила нежно, участливо:
      - Милая моя, да он скоро приедет. Вот дурочка какая! Он уехал только на три дня с начальником милиции. Они сегодня вернутся. Погода хорошая, дорога не задержит их.
      В коридоре послышался голос Алитета:
      - В которую дверь прошла Тыгрена?
      Тыгрена насторожилась и, быстро подбежав к двери, наложила крючок, опустив на него обе руки.
      - Алитет, - тревожно прошептала она.
      - Алитет? - удивленно спросила Наталья Семеновна. - Ничего, Тыгрена! Пусть входит сюда. Пусть. Не бойся! - И она решительно отстранила Тыгрену, желая открыть дверь, но Тыгрена налегла на крючок всей тяжестью своего тела и озлобленно сказала:
      - Ты многоговорливая женщина, когда не видишь Алитета. Теперь, услышав его голос, ты испугалась и хочешь уступить ему дорогу. Ты слабой оказалась, как важенка перед волком. Я не буду причиной твоего испуга. Пусть входит! - Тыгрена сняла крючок и распахнула дверь.
      - Входи сюда! - повелительно крикнула Наталья Семеновна. - Что ты хочешь от Тыгрены?
      Не глядя на русскую, Алитет с перекосившимся от злобы лицом сказал:
      - Ты, женщина! Напрасно я веду разговор с тобой. На тебя напущена порча. Я возьму тебя в свою ярангу. - И он быстро схватил Тыгрену за руку.
      Между ними стала Наталья Семеновна и безуспешно молча вырывала руку Тыгрены.
      - Что нужно этой белолицей? - зарычал Алитет и с такой силой толкнул Наталью Семеновну, что она упала.
      На шум вбежал подъехавший Айе. Наталья Семеновна крикнула:
      - Зови скорей Лося!
      - Подожди, Наташа, - сказал Айе и, обращаясь к Алитету, взволнованно проговорил: - Ты забыл, что я теперь не песец, а ты не волк? Отпусти Тыгрену! - крикнул он и, не дождавшись ответа, вцепился в шею Алитета.
      Но Алитет вывернулся, и оба они свалились на пол. Наталья Семеновна побежала звать на помощь мужчин.
      Айе с Алитетом катались по полу, а Тыгрена, схватив Алитета за ногу, тянула его к двери.
      Вбежали Лось, Жуков и начальник милиции.
      - Арестовать и взять под стражу! - приказал Лось.
      Вытирая пот с лица, Алитет стоял посредине комнаты и, задыхаясь, говорил:
      - Начальник! Тыгрена - моя жена, ты сам видел ее в моей яранге.
      - Вывести его отсюда! - крикнул Лось.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      Необычное случилось на побережье. Слух проник и в горы. Он расползался как туман по горным долинам. Русские заперли Алитета в деревянную ярангу, и он там мечется из угла в угол, как на цепи волчьего капкана. Новость эта распространялась с непостижимой быстротой, обрастая по пути чудовищными слухами.
      Бывало с людьми всякое: они и ругались и дрались, как дерутся волки и собаки, медведи и вся живность, окружающая человека со дня его рождения и до самой смерти, но никто и никогда еще не запирал людей в деревянную клеть. Даже пьяных никто не запирал. Теперь, по наущению русских, Алитета заперли Айе к Ярак. Не лучше ли бы им подраться с Алитетом, как дерутся из-за важенок быки в оленьих стадах. Русские хитрые, они начинают с Алитета, а потом истребят так весь наш народ. Звери одни будут бегать по нашей земле и, неистребимые человеком, они расплодятся в таком великом множестве, что и сами русские сядут на свои пароходы и прочь убегут отсюда. Шаманы выдумали страшную новость, поди узнай, что это не правда.
      Создалась сложная обстановка. Даже померкла новость о большом празднике.
      Лось ходил по комнате и вместе с Андреем, Яраком, Ваамчо и Айе обсуждал создавшееся положение.