"Гм! Смотри, смотри, как прилепился Лёк к этой бумаге!" - удивленно проговорил он, разглядывая свою фотокарточку.
      Он долго смотрел на нее и вспомнил Молодцова, который сделал ее. Этот юноша хотел снять кита. Он не понимает еще, что кита снимать нельзя. Потому что кит все-таки не человек. Кит не может понять того, что понимает человек. И Лось хорошо это знает, он согласился с Лёком, что нельзя снимать кита. Хо! Он понимающий человек, этот Лось.
      Лёк вытянул руку с билетом и издали посмотрел еще на свою фотокарточку.
      "Правильно сделал, с одним глазом", - оценил он работу радиста.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      Как только закончилась конференция, Ярак спешно выехал в Лорен. Ему нужно было срочно упаковать пушнину, так как пароход находился уже в пути. Эту новость о пароходе сообщил радист Молодцов, который с помощью мотора и натянутых вверху проволочек знал все, что делалось на белом свете. Удивительный это человек - Молодцов! Даже Лось и тот выспрашивал у него новости. Конечно, без новостей человеку жить нельзя.
      Снег уже растаял, и нарта скользила по мокрой тундре. Упряжка шла медленно.
      Покрикивая на собак, Ярак думал о белых людях. Ярак считал себя знатоком белых людей и, кроме того, многоязычным, так как разговаривал не только по-чукотски, но и по-американски и по-русски. Но и он не мог понять, почему так не похожи друг на друга русские и американцы. Я поступки их и обычаи разные, и к народу русские относятся не так, как американцы. Совсем разные, хотя и белые люди.
      Ярак вспомнил всю свою жизнь: как отверженным мальчиком - носителем злого духа - он попал к Чарли Красному Носу; как Чарли отдавал его на все лето капитану американского китобойного парохода за десять ящиков патронов. Тогда не было удивительно, что работал на китобойце Ярак, а патроны забирал Чарли Красный Нос. Только теперь понятно стало, что Чарли был неправильный человек. А капитаны-китобои? Сколько людей с побережья забирали они на китовый промысел! И женщин и девушек! Американские люди хотели не только промышлять, но заодно и веселиться с женщинами. Они просто забирали их, хотя, конечно, не мешало бы спросить об этом мужей и отцов.
      О! Никто так не знал жизнь и обычаи белых людей, как знал Ярак. Американцы хорошо наловчились приказывать, махая руками то туда, то сюда, и покрикивали на охотников, как наездник на собак.
      Люди с побережья за свою работу по разделке китов получали только корм, который они сами же и добывали. "Вот это жизнь! - думали люди. - На палубе корабля можно было есть китовое мясо сколько хочешь!" Мяса действительно было так много, что все равно его приходилось бросать в море. Американцы не особенно любили запах китового мяса и жира: они предпочитали есть пищу из железных банок. От кита они забирали только ус да копались в его желудке, разыскивая какую-то амбру*. И когда ее находили, веселился не только один капитан. Все. Да, Яраку казалось, что он хорошо знает их жизнь. И только теперь Ярак ясно увидел, что он совсем не знал американцев.
      _______________
      * Смолистое бурое вещество встречается не у каждого кита.
      Употребляется при изготовлении дорогих духов. Амбра не издает запаха,
      но обладает способностью сохранять на длительное время другие запахи.
      Вспомнив, как Чарли Красный Нос тащил его за ногу от Мэри, Ярак улыбнулся. Тогда он покорно ушел из железного дома. Что же! Надо было подчиняться обычаям белого человека. С белым человеком не будешь шутить. Чарли был владельцем товаров, к нему приходили капитаны-друзья. Чарли совсем не ездил по побережью: все ездили к нему. Он говорил только о песцах.
      Русские на празднике большого говоренья сказали, что люди все равны: и эскимосы, и чукчи, и русские. Все люди: и белые, и черные, и желтые. Что же? Пожалуй, это правда. Гм... Конечно, нелегко разобраться в новых обычаях. Поди попробуй понять все сразу. Жохов тоже русский. Но он похож на американца: любит разговаривать криком.
      И, вспомнив секретное сообщение Лося о том, что на смену Жохову едет другой, правильный человек, Ярак преисполнился гордости оттого, что он один знает этот секрет. Конечно, Жохов сам не хочет уезжать отсюда, но поедет. Так сказал Лось.
      Всю дорогу Ярак размышлял о белых людях.
      На склоне горы мелькнули яранги стойбища Лорен. Ярак прикрикнул на собак и подъехал к факторийному дому. Его встретил Жохов.
      - Ну, как дела, делегат? - насмешливо спросил он. - Заходи ко мне, расскажешь.
      Они вошли в комнату, и Жохов поставил на стол бутылку водки.
      - Придется угостить тебя огненной водой. Ведь мы с тобой торговые товарищи.
      Ярак очень удивился доброте Жохова и, как ни трудно было ему отказаться от такого угощения, все же сказал, почесав затылок:
      - Не надо... Мэри сердиться будет. Придется и ей рассказывать новости.
      - Расскажешь. - И Жохов налил две стопки водки.
      Ярак вздохнул, глядя на стопку, вытащил из кармана красную книжечку и сказал:
      - В артель коммунистов записался. Вот она.
      - В коммунисты? - удивился Жохов. - Ну-ка, дай я посмотрю.
      - Нет. Вот так, издали смотри.
      - Брось дурака валять! Дай-ка я посмотрю, - протягивая руку, строго сказал Жохов.
      - Нет. Тебе не надо смотреть. - И Ярак спрятал свой членский билет.
      Жохов выпил стопку водки и, подняв глаза на Ярака, презрительно сказал:
      - Какой ты коммунист? Голову только тебе морочат зря. Что ты понимаешь в этом деле?
      - Это правда, немножко мало еще я понимаю, но Лось сказал, что я потом все пойму.
      Жохов, полез вилкой в банку и. Вытащив пикуль, молча стал грызть его.
      - Жохов, - сказал Ярак, - я знаю новость: скоро придет пароход. Надо скорей пушнину заложить в мешки.
      - Гм!.. Коммунист?! - покачивая головой, сказал Жохов. - Ну, так о чем же там был разговор?
      - Я пойду домой. Надо скорей посмотреть сына да торопиться пушнину упаковать.
      Ярак зашел в свою комнату и, склонившись над кроваткой спящего сына, с улыбкой прикоснулся пальцем к щеке Андрея. Ребенок открыл глаза.
      - Как Чарли, ты лежишь в кровати. Круглые какие у тебя глаза! Ишь ты! - сказал Ярак.
      Ребенок надул щеки и заплакал.
      - Плачешь? Зачем ты плачешь? Вот смотри. - И Ярак, вынув партийный билет, замахал красной книжечкой перед самым носом Андрея. - Видишь, какая книжка завелась у нас? Ты знаешь, что это за книжка? О, это такая книжка! С такой книжкой плакать нельзя.
      В окно Ярак увидел, как бежала домой Мэри в белом халате и с красным крестом на косынке. Вслед за ней медленно шла Рультына.
      Ярак спрятался в гардероб, прикрыв за собой дверку.
      Мэри вошла в комнату и бросилась к сыну. Она взяла его на руки и, высоко подняв, спросила:
      - А где отец?
      Рультына, войдя, удивленно сказала:
      - Собаки лежат у дома, а Ярака не видно. Где он?
      Открылась дверца гардероба, и Ярак вышел на середину комнаты, широко улыбаясь.
      Все засмеялись.
      Когда сели за стол, Ярак рассказал новости о празднике большого говоренья.
      - Пароход скоро придет. Надо поторопиться уложить пушнину в мешки.
      - Какой богатый Лось! Сколько у него пушнины! - сказала Рультына.
      - Тут надо разобраться, чья это пушнина, - задумчиво проговорил Ярак. - А разобраться не очень-то легко. На празднике большого говоренья сказали, что это пушнина государства.
      - Кто такой Государства? Белый человек? - спросила Рультына.
      - Нет. Государство - народ. Ты, я, Мэри, доктор, учитель. Лось - все. Много, много людей! Вот чья пушнина. По правде говоря, это трудно понять. Но только... это не одного Лося пушнина.
      Рультына и Мэри удивленно смотрели на Ярака.
      Он позвал Рультыну в склад, крикнул еще двух парней и стал укладывать песцовые и лисьи шкурки по пятьдесят хвостов в каждый мешок. Жохов подвешивал на мешки железные пломбы-замки.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Стоял яркий, солнечный день. Голубое прозрачное небо отражалось в спокойном море. На горизонте еще не было видно парохода, но все население стойбища Лорен уже находилось в том приятном возбуждении, которое охватывает людей Севера, когда вдали над морем струится дымок. Ребятишки исступленно кричали:
      - Пароход, пароход!
      В полдень пароход стал на рейд, и люди с шумом и веселым гиканьем бросились к моторному вельботу. Одновременно от борта парохода отвалил катер. Мерные звуки мотора огласили воздух, и катер стремительно понесся к берегу. Вельбот задержался. С катера донесся громкий, восторженный крик Айе:
      - Яра-а-ак!.. Это я!.. Верну-улся!
      Айе стоял у штурвала и, гордо подняв голову, направлял катер на прибрежную отмель. Никто из людей, стоявших на берегу, и не подумал, что катером управляет Айе. Да и кому это могло прийти в голову?
      На замедленном ходу катер ударился о песчаное дно, остановился. Айе бросился на нос катера и, взмахнув руками, прыгнул на берег.
      - Какомэй, Айе! - закричали все.
      Но Айе не мог выговорить ни слова от радости. Он только улыбался, поглядывая на свои высокие резиновые сапоги.
      Вместе с Андреем Михайловичем Жуковым приехала Наталья Семеновна жена Лося.
      - Батюшки мои! - восторженно прокричал доктор. - Вот обрадуется Лось!
      Жуков рекомендовал приезжих:
      - Это товарищ Бодунов - производитель работ по строительству культбазы. Двенадцать больших домов будем строить! - радостно сказал он. А это новый заведующий пушной факторией - товарищ Смелов...
      Люди шумно приветствовали друг друга.
      Между тем Айе уже обрел дар речи. Он трепал Ярака за плечо и, смеясь, говорил:
      - Видишь, Ярак, не пропал я на Большой земле. Помнишь, как мы советовались с тобой в тундре?
      - Я же говорил тебе, что не пропадешь.
      Айе дернул Ярака за пиджак и, щеголяя новыми словами, сказал:
      - А костюм у тебя, как у боцмана во Владивостоке. Ну, как ты живешь, Ярак?
      - Живу вот в том доме. Пушником работаю. Живем вместе с Мэри. Сын родился у нас.
      - Ну! Сын родился? Вот хорошо! - восторженно вскрикнул Айе. - А я много, много ездил. Как ветер, носились мы с Андреем. К теплому морю ездили. Потом вернулись во Владивосток, начал учиться управлять этим катером. Теперь я капитан! - важно сказал Айе. - А это мой товарищ Смелов, - указал он на высокого человека с серьезным, вдумчивым лицом.
      Айе потянул его за рукав кожаного пальто и, подчеркивая приятельские отношения со Смеловым, сказал:
      - Смотри: мой друг Ярак. В фактории работает пушником.
      - А, Ярак! Очень приятно. Будем знакомы, - приветливо сказал Смелов.
      - Жохов кончил? - спросил Ярак, лукаво улыбаясь.
      - Да, кончил. Теперь вместе с тобой будем работать.
      - Очень хорошо. Ты коммунист? - спросил Ярак.
      Смелов удивился, что этот парень задает ему такой странный для этих мест вопрос.
      - Да, я коммунист, - ответил он.
      - И я коммунист, - гордо заявил Ярак.
      Айе сказал:
      - Зато я капитан. Ярак, хочешь, прокачу на катере? И люди пусть поедут! А? - обратился Айе к своему старому товарищу.
      Они подошли к катеру, и Айе громко предложил всем прокатиться к пароходу.
      Люди нерешительно переглянулись.
      - Садитесь, садитесь! Все садитесь! - кричал Айе.
      Первыми бросились мальчишки, потом, недоверчиво посматривая на Айе, полезли и взрослые охотники.
      - Миша, заводи машину! - крикнул Айе в окно маленькой избушки, построенной на палубе катера.
      Айе взялся за штурвал и, поворачивая его с торжественным выражением лица, круто развернув катер на полном ходу, повел его к пароходу.
      - Какомэй, Айе! Капитан Айе! - восторженно кричали люди, восхищаясь его умением ходить на такой большой железной лодке.
      Катер подошел к борту парохода. Айе ловко дернул ручку - внутри избушки Что-то звякнуло. Катер дал задний ход и остановился.
      - Ну, ступайте теперь на пароход в гости, - сказал Айе людям.
      И хотя побывать на пароходе считалось величайшим счастьем, желающих не оказалось, никто не захотел уходить, все с любопытством разглядывали катер, которым управлял Айе.
      И самому Айе было приятно, что его сородичи не ушли с катера. Он и подвез их к пароходу, с тем чтобы показать свое великое мастерство.
      Айе дернул за ручку - опять что-то звякнуло, машина заработала, и Айе, обойдя на катере вокруг парохода, направил его к берегу.
      - Айе, товары скоро начнут выгружать? - спросил Ярак.
      - Мы привезли двенадцать домов и десять вельботов. С товарами придет другой пароход.
      Айе разговаривал и управлял штурвалом с таким спокойствием, будто ехал на собаках, которые сами знают, куда нужно везти хозяина.
      И все удивлялись: Айе все знает! Он знает даже, что везет пароход! Вот тебе и Айе - пастух, не имеющий жены! Очень удивительно это все!
      Андрей Жуков стоял на берегу и, глядя на приближающийся катер, заполненный людьми, улыбался. Он понимал, что Айе показывает сородичам свое искусство управлять катером.
      Катер подошел к берегу, Андрей сказал:
      - Айе, придется тебе сейчас же ехать в командировку. Наталью Семеновну надо отвезти. Хочет сегодня попасть в ревком.
      - Пожалуйста! - восторженно сказал Айе.
      Поехать вдоль побережья и самому управлять катером - о такой новости заговорят все люди!
      - А мы, Айе, скоро снимемся с якоря и пойдем в залив Лаврентия, куда ты вернешься на катере. Только не задерживайся. На обратном пути в стойбищах набери побольше людей, чтобы скорей можно было разгрузить пароход. Ясно? - улыбнувшись, спросил Андрей.
      - Задание ясно, товарищ Жуков, - по-русски ответил Айе и весело подмигнул.
      Айе с наслаждением поехал бы не только в ревком, но и до самого Энмакая. Вот удивилась бы Тыгрена! И, вспомнив о ней, Айе тяжело вздохнул.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      На галечной косе, поросшей многолетней травой, где гнездились утки, началось строительство культбазы.
      Лесовоз разгрузился и ушел. Люди разместились в палатках, под опрокинутыми вельботами. Строительная группа осталась на зимовку. В первую очередь нужно было выстроить школу-интернат и больницу на двадцать коек.
      Вне всякого плана появилась баня. Вымокшие под осенними дождями, строители отогревались в ней, парились, сушились и, придя в свои палатки, залезали в меховые спальные мешки.
      Вскоре на косе выросли фундаменты двух больших зданий. Эти здания были построены еще во Владивостоке, и их здесь нужно было лишь собрать.
      Самые разнообразные слухи пошли по всему побережью в глубь тундры. Шаманы говорили, что русские будут отнимать детей, запирать их в клетки больших домов и, когда приучат их жить в русских домах, на пароходах увезут в неведомую Страну.
      Ближайшие оленеводы, бросив свой исконные пастбища, Откочевали в глубь тундры. В тундре рассказывали, что пастух Айе стал машинным человеком, потерял рассудок и перестал быть настоящим охотником.
      Но в береговых стойбищах у морских зверобоев доверие к Айе выросло недосягаемо. Как же, пастух, и вдруг наловчился управлять большой железной лодкой. Пожалуй, на этой лодке можно охотиться не только на моржей, но и на китов. Всем было ясно, что это великое дело.
      Даже Лось не предполагал, что катер, управляемый Айе, привлекший всеобщее внимание, явится таким могучим агитатором за переделку жизни.
      Сезон охоты на моржа окончился, и люди охотно ехали на строительство, где, по совершенно проверенным слухам, за работу платили рубли-бумажки. И странное дело, во всех факториях за эти бумажки, как за песцовые шкурки, отпускали самые разнообразные товары: и сахар, и табак, и даже ружья. Эти рубли-бумажки проникали всюду, они были сильнее песцовых шкурок. И люди ехали на нартах, шли пешком, чтобы работать на строительстве за рубли-бумажки.
      О! Это совсем не то, что работать на американском китобойном корабле только за один корм.
      Наступила зима.
      В канун октябрьской годовщины строители перешли из палаток в новый школьный дом, который стоял уже под крышей.
      Айе ускакал на нарте в прибрежные стойбища приглашать людей на большой праздник.
      В яранге собралось множество людей, и Айе, прихлебывая чай, рассказывал:
      - Этот праздник устроил Ленин. Я сам видел, как люди Большой земли радостно праздновали его. Они шли с красными полотнищами. Их было так много, что даже на птичьих базарах не бывает столько птиц. Вот сколько людей! На их лицах была радость, будто они увидели солнце после долгой зимы. Теперь вы сами видите: вельботы пришли с моторами. И вы сами видите, как ловко на них охотиться. И теперь у нас будет русский праздник! - Айе подумал и торжественно сказал: - Это наш праздник правильной жизни.
      Айе сидел в пиджаке, из-под которого виднелась яркая рубашка. Густые черные волосы его были подстрижены по-русски коротко и торчали кверху.
      Айе долго, при всеобщем молчании, рассказывал о чудесах Большой земли, об огромных, как скалы, домах, о больших огнях их стойбищ, о железных нартах, которые с грохотом, подобно раскатам грома, и в два раза быстрее собак мчатся по дорогам, сделанным из железа.
      Айе рассказывал, как угощали его там, на Большой земле, и как все русские люди стремились сделать ему что-нибудь хорошее.
      Охотники, женщины, дети молча слушали Айе и думали: это совсем не тот Айе, которого они видели раньше. Не потерял ли тот Айе разум, сделавшись машинным человеком? Кто знает, что сталось с Айе - оленным пастухом, не имеющим жены. Впрочем, он и раньше у мел рассказывать разные сказки.
      Около светильника лежал старик. В руках у него торчала потухшая трубка. Старик внимательно прислушивался к словам Айе.
      И когда Айе закончил свой рассказ, старик привстал и сказал:
      - Люди, смотрите на него. Он потерял человеческий облик. Его волосы перестали быть такими, какие носят все наши люди. Они не спускаются на лоб, а торчат кверху. Разве можно быть с такими волосами настоящим охотником? Его лицо наполовину побледнело. Он стал нашим человеком только наполовину. А ведь был слух, что Айе ловил даже черно-бурых лисиц. Был слух, что он хороший стрелок. Теперь он, пожалуй, не застрелит тюленя поблизости. Слушать нам его непристойно. Его тело не одето в оленью шкуру, оно завернуто в таньгинское полотнище. Худое нам может принести такой человек! - закричал старик с дрожью в голосе.
      Айе с волнением слушал старика. Охотники переглядывались между собой.
      - Старик, - нарочито спокойно сказал Айе, - оттого что мои волосы легли по-другому, я не разучился стрелять.
      - Люди, поставьте ему дальнюю цель! Пусть отстрелит кончик оленьего рога. Тогда мы посмотрим, наш ли ты человек! - сказал старик.
      Охотники быстро выползли из полога. Какой-то парень подбежал к старику и передал ему ветвистые оленьи рога.
      Старик внимательно осмотрел их, не торопясь вынул свой нож и сделал надрез на самом кончике маленького отростка.
      - Вот сюда, - указал старик.
      - Хорошо, - ответил Айе.
      Ему дали винчестер, и тот же молодой парень поставил рога в снег.
      - Дальше, дальше ставь! Еще хорошо вижу отросток - крикнул Айе.
      Охотники удивленно переглянулись.
      "Не безумным ли он стал? На таком расстоянии трудно попасть даже в глаз тюленя!"
      Охотникам жалко стало Айе, и даже старик подумал, что Айе достоин сожаления. Но Айе спокойно уселся с винчестером в руке на снег и спросил:
      - Давнишнее ружье?
      - В прошлую зиму выменял, - ответил старик.
      - Чужое ружье, - сказал Айе, прицеливаясь.
      Он поставил локти на согнутые колени и долго целился. И вдруг, приблизив к глазам ствол ружья, стал внимательно рассматривать мушку.
      - Хорошая мушка, - сказал владелец винчестера. - Американскую снял, свою приделал. Ружье пристреляно.
      Айе вновь прицелился. Он целился очень долго. Люди с напряжением смотрели на него, и сам Айе волновался. Он опять снял ружье с колена и посмотрел на мушку. Это было нелегкое дело!
      Наконец Айе выстрелил. Люди побежали к рогам.
      - Промах! - послышался крик.
      Айе сидел на снегу и чесал затылок.
      - Промахнулся Айе. Старик прав, - сказал пожилой охотник.
      Айе вскочил и сердито сказал:
      - Это ружье твое. Ты хозяин ему. Попробуй сам отстрелить кончик отростка!
      Владелец ружья сел, прицелился, выстрелил и тоже промахнулся.
      Старик, затеявший испытание Айе, с важностью проговорил:
      - Айе, наверное, научился хвастовству у белых людей. Поставьте рога там, где велел я.
      Рога перенесли ближе.
      Раздался выстрел, и опять вся толпа бросилась к рогам. Айе остался вдвоем со стариком.
      - Есть, есть! - радостно закричали охотники.
      Айе вскочил и облегченно вздохнул.
      Старику поднесли рога. Он ощупал пальцами отбитый пулей отросток и сказал:
      - Теперь я вижу, что ты остался настоящим человеком нашей земли. Пожалуй, надо посмотреть, что за праздник будут устраивать русские.
      - Праздник хороший, - сказал Айе. - Будут бега на собаках, состязания в стрельбе, в беге, будет борьба. За все будут выдаваться призы. Готовьте собак. Лучший наездник получит ружье!
      - Хо! Ты, пожалуй, врешь? - недоверчиво спросил старик.
      - Нет, не вру. Приезжай - увидишь сам.
      И все стали готовиться к празднику правильной жизни.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Удивительный обычай возник в стойбище Энмакай: бабы принялись за охоту на пушного зверя. Ну, бабье ли это дело - ездить на собаках в тундру, разбрасывать приманки на зверя, ставить капканы и затем ежедневно осматривать их?
      И все это сделал русский учитель Дворкин.
      Люди стойбища верили ему и объединились в обиде на Алитета. В их ярангах поселилась и прижилась радость жизни.
      Сами женщины, услышав в первый раз от учителя, что им нужно ловить песцов, смеялись над ним.
      - Вы попробуйте, а потом мы и собак хороших разведем. У каждой будет хорошая упряжка, - убеждал их учитель.
      И чтобы не огорчать учителя, которого уже полюбили, женщины решили попробовать заняться охотой.
      В тот вечер они поздно разошлись, и Дворкин, слушая их смех, доносившийся с улицы, сам улыбался.
      И по всему побережью русские с настойчивостью принялись помогать бедным людям. Это они изгнали голод с побережья своими вельботами-самоходами и новым законом жизни.
      - О, это только начало! - говорил учитель.
      Мяса было много, и каждая из женщин без ущерба для хозяйства могла отвезти в тундру приманку на песца.
      А сколько было радости, когда Уакат привезла первого песца, за которого можно получить сорок бумажек-рублей!
      Женщины тоже научились понимать толк в бумажках-рублях. Чтобы отметить это небывалое событие - первого песца, пойманного женщиной, Ваамчо устроил собрание.
      Виновница торжества Уакат была в центре внимания. Все только и говорили о ней. После собрания она не спала всю ночь, а рано утром уже умчалась осматривать капканы.
      Вот он какой, новый закон! Неплохой закон. Каждый, у кого есть глаза, видит это сам.
      Ваамчо, обзаведясь хорошей упряжкой, успевал разбрасывать приманки на песца и ездить по соседним стойбищам, развозя великие слова правды.
      И лишь Алитета ничто не радовало. Скучно стало ему в стойбище Энмакай. Он давно отвык от охотничьей жизни и теперь не находил себе дела. Днем он спал, чтобы не разговаривать с людьми, а ночью, как хищник, бродил по стойбищу или в торосах моря. Когда же в стойбище заезжал кто-либо из ревкома и люди бежали в школу послушать новости, Алитет уходил в камни и не возвращался до тех пор, пока не уезжал русский. Ушла радость жизни. Перестал Алитет дружить с удачей. Сердце ныло от тоски по торговле. Безделье угнетало его, оно порождало лишь мрачные думы. Браун и в это лето обманул. На всем побережье негде было взять товаров. Всюду сидели русские купцы из племени Лося. Трудно стало жить Алитету: вся семья переселилась в один полог, потому что не стало хватать жира, чтобы отопить и осветить три полога. Но и в единственном пологе огонь светил тускло.
      В полумраке с открытыми глазами молча лежал Алитет. И никто не знал, о чем думал он. Всем было тягостно, и все старались молчать.
      Тыгрена догадывалась, что скоро, скоро Алитет покинет побережье и навсегда уйдет в горы.
      Озлобленный, он лежал и неприязненно посматривал на своего отца Корауге. Алитет возненавидел и его. Недовольство и вражда поселились в пологе.
      - Ты все лежишь? Не мешало бы позаботиться о жире, - напомнил Корауге сыну.
      Алитет поднялся с оленьей шкуры и, сидя, долго смотрел на отца. Потом недовольно сказал:
      - Ты перестал видеть, что настала трудная жизнь. Не мешало бы тебе подумать об уходе к "верхним людям". Что-то давно я не вижу от тебя никакой пользы. Или ты все еще думаешь, что помогаешь мне в моих делах?
      Шаман вздрогнул и с глубокой обидой сказал:
      - Где это видано, чтобы человеку кто-то предлагал уходить к "верхним людям"? Разве у меня перестал ворочаться язык во рту, чтобы самому попросить смерти? Разве я перестал быть хозяином своей жизни? Или ты думаешь, что я не могу сам вымолвить последнее слово?
      Алитет вскочил и резко, непочтительно, повысив голос, сказал:
      - А ты не видишь, нас окружил новый закон, привезенный русскими?!
      Алитет в ярости сорвал деревянных и костяных прокопченных божков, висевших на стенках, и торопливо вылез из полога. Он схватил топор и озлобленно начал рубить их на мелкие кусочки, приговаривая:
      - Вот вам, помощники в жизни!
      Он собрал кусочки божков в пригоршню и, выйдя из яранги, разметал их по снегу. Затоптав их, он вернулся, взял ружье и ушел во льды сторожить нерпу.
      Давно не сидел он у отдушины. Скучно сидеть и бесконечно долго ждать, когда покажется эта глупая нерпа подышать воздухом. Но Алитет терпеливо сидел и думал. Он долго сидел и, разозлившись, бросив ружье в отдушину, сказал:
      - Все! Нечего делать здесь на берегу. Пора уходить в горы.
      Вернувшись домой и встретив около яранги Тыгрену, он крикнул:
      - Живо собак! Скорей надо готовиться к кочевой жизни.
      Лицо Алитета было необыкновенно злым и страшным, когда, одетый по-дорожному, он вышел к нарте, где Тыгрена пристегивала собак. Она запрягала собак торопливо и не могла скрыть радости, что Алитет наконец-то уезжает из стойбища. Слишком тяжело стало жить вместе.
      Алитет бросил озлобленный взгляд на Тыгрену и предостерегающе сказал:
      - Я знаю, о чем ты думаешь. Ты опять перестаешь ненавидеть русских... К тебе возвращаются прежние думы. Не вздумай зайти к учителю. Знай, худо будет и тебе и мальчишке.
      Тыгрена промолчала: она уже хорошо знала, что лучше не говорить в таких случаях.
      Алитет сел на нарту, гаркнул на собак, и они, сорвавшись с места, сразу взяли в галоп. И хоть нельзя было пускать собак вскачь, пока они не втянулись, Алитет не стал тормозить.
      Тыгрена смотрела вслед убегающей упряжке, пока она не скрылась за холмом.
      Она вернулась в ярангу с тяжелым чувством. Впереди все казалось мрачным и тревожным. Тыгрена, предчувствуя что-то недоброе, остановилась в раздумье. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, но с Наргинаут и ее сестрой она давно перестала делиться думами. Она решила сходить к Ваамчо и поговорить с ним.
      Она шла к яранге Ваамчо медленно, ноги не слушались, печаль не сходила с ее лица.
      Встретившись с Ваамчо, она долго не могла заговорить с ним. Они молча стояли около яранги и смотрели в ту сторону, где скрылась упряжка Алитета.
      - Уехал? - спросил Ваамчо.
      Тыгрена кивнула головой.
      - Что случилось с тобой, Тыгрена? Ты сама всегда подталкивала меня на дорогу новой жизни, а потом ушла в сторону. Айе увезли на Большую землю совсем не для того, чтобы убить его там. Он должен вернуться. Так говорит учитель. У тебя есть глаза, а ты перестала видеть, что русские не враги нам. Посмотри сама, своими глазами. Сердце русских несет нашему народу радость и дружбу. Смотри, Тыгрена, кругом: сколько людей освободилось из капкана Алитета, и теперь они резвятся, как песцы весной. Только одна ты сидишь в капкане. Русские хотят вытащить тебя из этого капкана, но ты огрызаешься. Почему так? Тебе нравится сидеть в капкане?
      - Нет, Ваамчо. У меня, наверное, скоро лопнет сердце от злости. Вот как мне не нравится.
      - Новый закон есть, Тыгрена. Не хочешь жить у Алитета - можно уйти от него. Так говорит учитель, и так говорил мне Лось. Я всегда с ним говорю о тебе. Когда не было нового закона, который теперь прижился на берегу, сколько раз ты убегала от Алитета? Теперь есть новый закон, но ты не хочешь уходить от него. Почему так?
      - Куда идти? Разве у меня есть где-нибудь другой муж?
      - В школьную ярангу иди. Будешь убирать школу, топить углем печи, кипятить чай. За это учитель будет давать тебе бумажки-рубли. Уакат уйдет. Она согласна. Все равно она получает рубли-бумажки по родовому совету. Ей хватит их. И учитель сказал: "Пусть приходит Тыгрена". Он тебя в обиду не даст. Ты же знаешь, какой он сильный. Ты забыла, как он Свалил Алитета?
      - Ты не знаешь, Ваамчо, каким стал Алитет теперь. У него кружится голова. Он стал походить на бешеного волка. Он не будет драться с учителем, как раньше. Он застрелит и его, и меня, и Айвама. Наверное, и тебя застрелит. Скоро заберет всех нас в горы. Я не хочу туда. Я не хочу туда. Я не умею жить в горах.
      Мальчик Гой-Гой, заметив Тыгрену, стоящую с Ваамчо, побежал сообщить об этом Корауге.
      Наргинаут, прислушиваясь к словам Гой-Гоя, сердито сказала:
      - Помолчи. Пусть Тыгрена говорит с Ваамчо. Разве он не отец ее сына Айвама? С каждым днем Айвам становится все больше и больше похожим на него.
      Тыгрена пришла домой и, не глядя на шамана, почувствовала на себе его пронизывающий взгляд, Она села к нему спиной и про себя решила напомнить этому дрянному старику, что пора ему уходить к "верхним людям".
      - Этот мальчишка Айвам чей сын? - послышался голос Корауге.
      Тыгрена вздрогнула и, не оборачиваясь к старику, без признаков почтения в голосе сказала:
      - Мой сын.
      - А кто его отец? - испытующе протянул Корауге.
      - Не знаю.
      - Нет, ты знаешь. Ты хочешь спрятать отца? Мальчишка становится похожим на этого презренного Ваамчо, сына строптивого старика Вааля, разодранного бурым медведем. Мальчишка не нашего рода! - взвизгнул Корауге и затряс костлявой рукой.