Эта новость проникла и в ярангу председателя родового совета Ваамчо. Ее принесла взволнованная Алек. Она положила лед в кадку и со страхом рассказала Ваамчо о том, как Корауге узнал о замыслах медведя. Будто медведь должен еще прийти и задрать ее, Алек, если Ваамчо останется начальником.
      То, что рассказала Алек, еще больше омрачило Ваамчо. И председатель родового совета стал думать так же как думали все люди стойбища Энмакай.
      Из засаленного ящика Ваамчо вытащил бумажку, которую оставил Лось. В бумажке было сказано, что товарищ Ваамчо - председатель Энмакайского родового совета. Ваамчо не умел "разговаривать" с бумажкой, но об этом разговаривал с ней сам русский начальник. Тогда все это было забавно, даже вызывало улыбку, а теперь вот к чему привела эта забава: медведь задрал отца.
      Ваамчо долго вертел в руках бумажку, смотрел на нее и все думал, думал.
      Алек присела рядом с ним. Одним движением плеч она опустила меховую одежду, прижалась к спине Ваамчо и, взяв руку мужа в свою, тихо проговорила:
      - Ваамчо, люди велят сходить тебе к Корауге... Я знаю, ты не любишь его. Но все равно надо идти... Люди не станут говорить зря. Человек, живущий в моем животе, сильно хочет, чтобы ты сходил к Корауге. Он не хочет, чтобы еще приходила беда в нашу ярангу.
      Ваамчо взглянул на жену. Глубокая печаль была на его лице. Он положил руку на ее живот, погладил его и сказал:
      - Скажи ему, этому человеку, живущему в тебе, что я пойду сейчас к Корауге.
      Ваамчо накинул кухлянку, свернул бумажку, опустил ее за пазуху и вышел.
      Сияющим, довольным взглядом проводила его Алек.
      Склонив голову, Ваамчо молча влез в полог шамана, как провинившийся подросток. Корауге сидел один, скоблил голову когтистыми пальцами и ловил насекомых.
      Не дождавшись обычного приветствия, Ваамчо поднял глаза на шамана и сказал:
      - Корауге, теперь и я знаю, почему погиб мой отец. Вот она, бумажка-присидатель.
      - Дай-ка ее сюда! Ее надо разглядеть как следует! - недовольно прохрипел Корауге.
      Шаман сощурил глаза, трясущимися руками разгладил бумажку на своей голой коленке и пристально стал рассматривать ее на свет жирника.
      - Ишь какая! Из рук вырывается! - глухо сказал он.
      Корауге вцепился ногтями в бумажку и долго смотрел на нее, затаив дыхание.
      Ваамчо не сводил с него глаз.
      - Придвинься ко мне! - поманил его Корауге. - Смотри сам... На ней виднеются горы!.. Видишь? А вот с краю выглядывает медвежья голова...
      Ваамчо взглянул, и чувство великого страха овладело им. Внизу, там, где стояла печать, действительно будто выглядывала медвежья голова, виднелись и очертания гор.
      - Перестань быть присидателем! А бумажку надо сжечь на костре, на таньгинском костре. Наскобли стружек из таньгинских дощечек, полей их таньгинским светильным жиром и... спали ее! Берегись, чтобы ее зловонный дым не пошел на яранги. Пусть соберутся все люди стойбища. Пусть смотрят, как она будет корчиться и шипеть, беспомощная и бессильная против духов. Не сделаешь так, придет Он и задерет Алек, когда Алек будет собирать съедобные корешки растений. На, забери ее!
      И шаман Корауге с отвращением отбросил бумажку.
      Ваамчо поймал ее и вылез из полога. В сенках он встретился с Тыгреной. Он неловко улыбнулся ей и тут же испугался ее взгляда. Тыгрена поддерживала руками свой большой живот и смотрела на Ваамчо немигающими глазами. Она махнула рукой в сторону двери и тихо сказала:
      - Ступай! Какой ты, Ваамчо, глупый тюлень!
      Ваамчо прибежал домой и торопливо рассказал жене о разговоре с Корауге.
      Алек выслушала его, трепеща от страха.
      - Скорей сожги ее, Ваамчо! Скорей! Я боюсь!
      - Алек, а может, обманывает Корауге? Он недобрый шаман. Он злой и коварный.
      - Нет, Ваамчо, не обманывает. Зачем ты говоришь такие слова? Вот тебе дощечки от ящика. Скорее наскобли стружек, а я пойду сказать людям, чтобы собирались к костру.
      Вскоре люди пошли на окраину стойбища. На снежном холмике, где когда-то Ваамчо зарезал свою любимую собаку Чегыт, он разложил стружки. Люди полукругом обступили костер и с затаенным дыханием следили за шаманом. Корауге вынул из-за пазухи бутылку с керосином, побрызгал на стружки и сказал:
      - Поднеси спичку!
      Ваамчо поджег костер, который вспыхнул так быстро, что ему пришлось отскочить.
      - Скорей бросай, - торопил шаман.
      Ваамчо бросил бумажку в огонь. Она в один миг сгорела, не оставив следа.
      Костер быстро потух.
      - Насыпь сюда снегу, чтобы ветер сровнял и уничтожил следы этого опоганенного места:
      Ваамчо шел домой и думал: "Тот же запах, что и на приманках, которые лежали у Трех Холмов. Этот запах таньгинского светильного жира нельзя забыть... Но что такое? Все женщины пришли к костру, и только одной Тыгрены не было. Что бы это могло значить? Почему сердито смотрела Тыгрена, встретившись в сенках? Трудно догадаться, о чем думает Тыгрена".
      В тот момент, когда люди шли к костру, Тыгрена почувствовала приближение родов и быстро залезла в свой особый полог.
      Женщина должна рожать одна, и никто не должен присутствовать при этом. Даже заглянуть к роженице никому не разрешалось. Нельзя было зажечь и светильник. Ведь коварство злых духов неизмеримо. Нужно скрыть то место, где будет рождаться человек. Но духи, они пронырливы. Вон уже поднялся сильный ветер. Сухие моржовые шкуры на крыше яранги зазвенели.
      В темном пологе Тыгрена расположилась на заранее приготовленных оленьих шкурах. Страшные боли разрывали ее, но она знала, что теперь ей нельзя ни кричать, ни стонать. Злые духи не должны знать, что здесь рождается человек. Разве она не хочет стать матерью? Она старалась заглушить невыносимые боли думами о том, что вот сейчас появится новый человек, который вырастет и будет или настоящим охотником, или настоящей женщиной.
      Чувство беспредельной радости заглушалось ощущением мучительной боли. Сквозь слезы она то улыбалась, то чутко, настороженно и боязливо прислушивалась к ветру. Иногда она переставала дышать из опасения обнаружить себя. Ветер гудит, и злой дух, наверное, находится где-то поблизости.
      С волнением и тревогой в душе она ждала: не закричит ли новый человек? Тыгрена знала от других женщин, что роды бывают трудные, и тогда помогают роженице, выдавливая ребенка доской. Но в таких случаях злой дух быстро узнает место, где рождается человек, и ребенок погибает.
      Нет, Тыгрена не подаст голоса, даже если будет рожать три дня. Она лучше молча умрет.
      Вдруг ей невыносимо захотелось кричать. Она до крови укусила свою руку, чтобы перенести боль в другое место. И всякий раз, как только начинала терять сознание, Тыгрена, собирая силы, принималась кусать себя.
      Ей стало жарко. Захотелось пить. Губы стали сухими. Но она теперь была нечистой женщиной и не могла пользоваться общей посудой, а свою не успела поставить.
      Около полога столпились женщины. На их лицах было беспокойство, и каждая из них молча прислушивалась, не закричит ли ребенок, не позовет ли Тыгрена на помощь. В такой сильный ветер можно и не услышать слабый голос уставшей женщины. Но в пологе стояла мертвая тишина.
      Ночью Тыгрена наконец услышала голос маленького человека. Это прибавило ей сил, и Тыгрена сама приняла ребенка. Она перевязала волосом из своей косы пуповину, перегрызла ее, присыпала пеплом жженой бересты и, обессиленная, улыбающаяся, радостная, упала на шкуры.
      Новый человек кричал.
      Тыгрена с усилием приподнялась и, в темноте всматриваясь и обнюхивая ребенка, шепотом проговорила:
      - Кричи, кричи! Не будь таким тихим, как твой отец Ваамчо.
      Женщины, услышав крик ребенка, переглянулись. Одна из них полезла к Тыгрене. Женщина зажгла светильник, взяла ребенка и вынесла его из полога. Ребенка быстро обтерли снегом и вернули к теплому телу матери.
      - Еще прибавился один охотник в нашем стойбище, - сказала женщина.
      К стойбищу подкатил Алитет. Он был мрачен и, не отвечая на расспросы людей, молча направился к своей яранге. Едва он вошел в сенки, как услышал громкий плач. Алитет остановился, прислушался и спросил:
      - Кто это?
      - Сын родился, Алитет, - ответила женщина.
      Алитет, сбросив с себя кухлянку, торопливо направился в полог жены. Тыгрена дремала.
      Алитет нагнулся над ребенком и долго рассматривал его. Наконец он оторвал ребенка от матери и посмотрел ему в глаза.
      Тыгрена проподнялась, молча схватила ребенка и прижала к груди.
      - Я думал, у него будут светлые, американские глаза, а они обыкновенные! - недовольно проговорил Алитет.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      Чудовищные слухи ползли по всему побережью, от одного стойбища к другому. Всполошился народ. Волнение охватило всех - от мала до велика. Всюду проникали эти страшные слухи, омрачая и беспокоя сердца людей. Так наползает тяжелый туман, постепенно скрывая от солнца одну за другой яранги, расположенные на берегу моря.
      Новый закон жизни, привезенный издалека русским бородатым начальником, быстро превратился в духа болезни, несчастья, напасти. Слухи росли и, как ручьи и речушки в половодье, сливались в общий поток.
      Вскоре после того, как Ваамчо сжег на костре свою бумагу, в ревком прискакали почти все председатели родовых советов. Взволнованные, они толпой вошли к Лосю, очень удивленному неожиданным появлением своих председателей.
      - Что случилось, товарищи? - с тревогой спросил Лось.
      Из толпы выступил пожилой охотник, снял шапку и вытер ею свое вспотевшее лицо. Он не сразу заговорил. Помялся, оглядел всех и, словно ища поддержки у соплеменников, начал:
      - Начальник! Возьми обратно эту бумагу, которую ты оставил в моей яранге. Она отняла у меня сон. Моя жена после того сильно захворала. Я боюсь оставаться начальником-присидателем. Возьми ее обратно. Пусть начальником будет наш шаман Аяк. Ему можно. Он сам отгонит злых духов, если случится беда. Он будет хорошим начальником, - сказал председатель родового совета и положил свою бумагу на стол.
      Лось предполагал все что угодно, но такого разговора никак не ожидал. Он даже на мгновение растерялся, но тут же, обретя спокойствие, спросил:
      - Ну, а другие зачем приехали?
      - Тоже привезли бумажки, - послышались голоса.
      - Хорошо! Кладите их на стол! Но знайте, что шаманов в председатели я назначать не буду. Так и передайте им.
      Все председатели один за другим выложили на стол свои удостоверения. И только один, председатель Лоренского родового совета, старик Рынтеу, стоял неподвижно и с недоумением посматривал на всех.
      - А ты, Рынтеу, почему не кладешь на стол свою бумагу?
      - Моя бумага осталась дома, в коробочке из-под чая, - ответил старик.
      - Почему же ты не захватил ее с собой?
      - Я приехал по другому делу.
      - Ага-а1 Хорошо! - обрадовался Лось и вытащил трубку. Не торопясь, при всеобщем молчании, набил ее табаком, закурил и обратился к старику: Придется подождать тебе, Рынтеу, пока закончим разговор с людьми?
      - Можно подождать, - согласился старик.
      Председатели, одетые в меховые темно-коричневые кухлянки, стояли, плотно прижавшись друг к другу. На их темных, обветренных лицах горели от возбуждения глаза. Все они смотрели то на Лося, то на старика Рынтеу. Никто из них не решался даже закурить.
      - Товарищи! - обратился к ним Лось. - Теперь послушайте меня. Я знаю, почему вы приехали сюда. Новости не обходят мимо и наше селение. Вы думаете, мне самому не жаль старика Вааля? Очень жаль. Это был мой большой друг. Это был человек с большим понятием. Хороший старик. Человек с настоящим сердцем.
      Председатели насторожились: разговор шел о покойнике, о Ваале, которого задрал медведь.
      Лось затянулся из трубки и продолжал:
      - Но я хочу всех вас спросить об одном: до того, как появились в ваших ярангах вот эти бумажки, у вас кто-нибудь умирал?
      Толпа молчала.
      - Ну, говорите! Почему вы молчите?
      - Люди каждый год умирают на побережье, - послышался голос из толпы.
      - Унесенные на льдах охотники погибали?
      - Каждый год случается.
      - Медведи никогда раньше не задирали людей?
      Охотники молчали.
      Тогда, медленно раздвигая толпу, к столу прошел старик Рынтеу.
      - Я буду говорить, - начал он совсем тихо. - Я постарше всех вас. Я раньше всех вас увидел солнце. Когда Чарли торговал, все вы останавливались у меня в заезжей яранге. Нет другой яранги на побережье, которая бы слышала столько новостей, сколько моя. Я помню все новости. Каждый год бурые медведи задирают то одного, то другого пастуха. Прошлое лето пастуха Чангу, когда он спал в тундре, кто задрал? Не ты ли, Котьхыргын, привез эту новость в мою ярангу? Я слышал ее вот этими ушами. - Старик подергал себя за уши и продолжал: - Вы что? Вы неразумные тюлени? Зачем вы многое стали забывать? Это плохо! Надо помнить! - Старик неожиданно умолк и, оборвав свой разговор, пошел на свое место.
      Лось расправил от удовольствия бороду, глядя в спину уходившего в толпу Рынтеу. Речь старика окрылила его. Лось встал и заговорил:
      - Товарищи! Кто-то вас обманывает. Выходит, людей задирали медведи и до этих вот бумажек... Я думаю, что вас обманывают нехорошие люди. Плохие люди. Те люди, которые не хотят хорошей торговли. Может быть, они опять сами хотят торговать по-старому, как Чарли Красный Нос, как Алитет? Как вы думаете? Но я торговать им не дам.
      Люди молчали. Наконец Котьхыргын подошел к столу, взял бумажку и сказал:
      - Я забираю ее обратно.
      - Подожди, подожди, Котьхыргын! Может быть, ты не свою берешь, надо посмотреть!
      - И я возьму... И я... И я... - послышались робкие голоса.
      Лось отыскивал удостоверения и вновь вручал их своим председателям.
      - Локе, где Локе? Вот его бумажка осталась.
      - Локе ушел. Он не хочет брать! - крикнул кто-то.
      Лось долго разговаривал с председателями. Лишь к вечеру они разъехались по своим стойбищам.
      Собрался уезжать и Рынтеу, но Лось остановил его и спросил:
      - Слушай, товарищ Рынтеу! А по какому же делу ты приезжал?
      Старик глазами чуть усмехнулся и ответил:
      - Вот по этому самому, - показал он в сторону уехавших председателей.
      - Да? - обрадовавшись, удивился Лось.
      - Как же?! Новости по привычке продолжают залетать в мою ярангу. Когда Вааля задрал медведь и все повезли бумажки обратно, достал из чайной коробочки и я свою. Повертел, повертел в руках бумажку и вспомнил пастуха Чангу, которого давно задрал медведь. "Эге", - подумал я и закрыл коробочку. Думаю: "Дай-ка поеду и я. Может, чем и помогу Лосю". Оставил свою бумажку в коробочке, сел на нарту и вот приехал по этому делу, разведя руками, сказал старик.
      Никогда никакая речь не волновала так Лося, как эти слова старика. И в них показался ему весь смысл его работы здесь.
      Он молча обхватил Рынтеу и, чуть потряхивая, проговорил:
      - Спасибо тебе, Рынтеу, за дружбу!
      Вечером вернулся с охоты Жуков, и Лось рассказал ему о происшествии.
      - Трудно, Никита Сергеевич, вдвоем нам охватить все побережье, задумчиво сказал Андрей.
      - Учителей, Андрюша, надо, инструкторов. Свои фактории. Американцы нам в этом не помощники. Разъяснять народу надо все. С шаманами повести борьбу.
      - Все это так, Никита Сергеевич, но этого недостаточно. На одной разъяснительной работе далеко не уедешь. Я думаю, что сначала охотникам нужно дать больше для глаз, чем для ума.
      - Глупости говоришь. И то и другое нужно.
      - Ты послушай до конца. Вот, скажем, завезти бы сюда с десяток вельботов и раздать их кое-где с толком. Производственная сторона - самое великое дело, Никита Сергеевич.
      - Да мы же писали, Андрей, об этом в начале зимы. Надо помнить, как говорит старик Рынтеу. Может быть, только не обосновали как следует? Давай-ка посмотрим по исходящим, что мы там написали.
      Они нашли "вельботную" копию, и Лось внимательно прочел ее.
      - Ну конечно, это совсем не то! Надо по-другому обосновывать такие дела. Надо прямо сказать здесь: моторные вельботы - основа реконструкции здешнего отсталого зверобойного хозяйства. Доставай-ка пакет номер девяносто три, сейчас мы это переделаем. - Лось усмехнулся и добавил: Единственное преимущество нашего Наркомпочтеля: всегда под руками почта. Натворишь что-нибудь в донесениях, а к концу года схватишься за затылок, возьмешь да и переделаешь. Пусть в губревкоме удивляются, как быстро мы разобрались здесь во всей жизни охотников.
      - Да, Никита Сергеевич, к нам не относится поговорка: слово не воробей... Что-нибудь не так нацарапаем - пакет за хвост и в переделку, смеясь, сказал Андрей и высыпал на пол всю "почту", уже "отправленную" в разное время. Ползая, он нашел пакет No 93.
      - Открой осторожно, чтобы можно было туда же запечатать новый текст.
      В дверях показался старик Рынтеу.
      Лось поднялся ему навстречу и спросил:
      - Что случилось, Рынтеу?
      - Забыл еще одно дело. Память отшибло. И вот повернул собак.
      - А что такое? - заинтересовался Лось.
      - Плохо. Очень плохо. Рультына приходила ко мне с дурной новостью. Чарли послал Алитета к Гаймелькоту забрать Мэри и отнять собак у Ярака.
      Лось переглянулся с Андреем.
      - Худое дело, - продолжал Рынтеу. - У Рультыны, пожалуй, разум помутится...
      - Да, дело неважное, - сказал Лось. - Что же нужно, Рынтеу? Как ты думаешь?
      - Не знаю, - уклончиво ответил старик. - Наверное, ты знаешь сам.
      - Надо ехать вслед за Алитетом, - сказал Лось.
      Старик одобрительно закивал головой.
      - Никита Сергеевич, без проводника в горы не поедешь, - вмешался в разговор Андрей. - Обязательно заблудишься.
      - Я хорошо знаю, куда ехать. Раньше Чарли посылал меня в горы за шкурками. Я покажу дорогу, - сказал Рынтеу.
      - Очень хорошо. Поедем, Андрей, дорезывать крылья Алитету. Я ему там покажу! Сколько дней ехать, Рынтеу?
      - Теперь пришло полуночное солнце. В четыре дня доедем.
      - Не совсем близко. Но ехать надо. Кстати, посмотрим, как люди живут в горах. Решено! - сказал Лось. - Вешай, Андрей, замок на ревком.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
      Жарко светило майское солнце. Было уже совсем тепло, хотя кругом лежал рыхлый, тяжелый снег. Чернели только склоны горы, на которых снег не держался даже зимой: сдували ветры.
      Лось стоял в долине и смотрел на горы, уходящие вдаль.
      "Что в этих горах есть? - думал Лось. - Может быть, платина, золото или железо? Никто не знает!" - И, обратившись к Андрею, Лось сказал, показывая на компас:
      - Слышал, Андрей, что сказал старик Рынтеу? Он говорит, что эта машинка в горах непослушна. Неправильно дорогу показывает. Я спросил его: в этой стороне море? Он смеется и говорит: "Ты не смотри на машинку, смотри на солнце, тогда будешь знать, в какой стороне море".
      - Да, конечно, Никита Сергеевич, что-то лежит в этих горах, и поэтому компас врет. Вот каким-нибудь рентгеном просветить бы их и посмотреть, что в них! Между прочим, Никита Сергеевич, с начала девятисотых годов здесь шныряли американские проспекторы-золотоискатели. Может быть, они поэтому и хотели купить Чукотку, как и Аляску.
      - Губа не дура у этих американцев, - сказал Лось.
      Собаки растянулись на снегу и, пригреваемые солнцем, дремали. Ехать можно было лишь ночью, когда холодные лучи низкого солнца и легкий заморозок делали дорогу твердой. Рынтеу ушел поискать дров, чтобы вскипятить воду.
      Тяжело взмахивая крыльями, поворачивая в разные стороны голову, в одиночку летят полярные совы - предвестники набега песцов. Появились совы - значит, пойдут мыши, за мышами - песцы.
      Стада оленей уходят ближе к морскому берегу, где ветер и воздушные потоки в летнее время отгоняют гнус.
      Летом в горах не удержать стадо: разбежится. Бегут звери, обжираясь мышами. И даже олень, заметив мышь, тряхнет головой и стремглав понесется за ней. Он бьет мышь копытом и тут же пожирает ее. Зайчишки стадами в сотни голов скачут по долинам рек и щиплют кору и листья ивняка. По каменистым склонам несутся горные бараны. Здесь все кочует, все в движении в этой просторной, широкой тундре. И только горы неподвижно стоят, словно прислушиваясь к жизни тундры.
      К нартам подходит старик Рынтеу. У него две горсти ивовых прутьев. Его намерение вскипятить этими "дровами" чайник смешит Лося. Но Рынтеу не торопясь отрезает маленькие кусочки ивняка, расщепляет их и искусно разводит костер. Он следит за огнем и лишь поддерживает язычки пламени. Лишнего Рынтеу не положит.
      - Ишь ты, какая изобретательность! - удивляется Лось. - Вот учись, Андрей, пригодится!
      - После чая спать будем, - говорит Рынтеу. - Туман ползет, скоро будет здесь. Я не умею искать дорогу в туман. Это Алитету все равно. Он едет и в туман, как при солнце, привык он.
      На третий день пути показались остовы построек кочевников. Собаки неудержимо понеслись к жилью. Даже они соскучились по жилому месту.
      Кругом - ни души. Пустынно и мертво. И только аккуратно сложенное разное имущество свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь был человек.
      - Это что? Брошено? - спросил Лось.
      - Нет, сложено. Зимой пойдут обратно, все возьмут, - объяснил Рынтеу.
      - А сейчас где же народ?
      - Ушли кочевники. Недавно ушли. - Рынтеу внимательно рассматривает следы оленьих нарт и оленью шерсть, валяющуюся на снегу.
      - Смотри, Никита Сергеевич, старик читает великую книгу тундры. Сейчас он нам все выложит, как хиромант.
      - В полдень укочевали, - уверенно сказал старик.
      - Почему ты думаешь?
      - От солнца оленья шерсть не успела еще углубиться в снег. Вот полуденный след копыт. Вечером и утром след другой. Алитет здесь.
      Рынтеу взял Андрея за руку и отвел в сторону. Лось шел следом за ними.
      - Смотри, след кочевой нарты, а этот - береговой - нарта Алитета.
      - А может быть, это нарта Ярака?
      - Нет, - твердо сказал старик. - Когда Ярак уехал, на железных подполозках не ездили. Это след железный, Алитета. Видишь, какой гладкий.
      Старик пошел искать след Ярака, и скоро послышался его крик:
      - Вот он! Нашел!
      След не подбитой железом нарты менее блестящий, и поверхность чуть-чуть вогнута и шероховата.
      - Скажи на милость! Как все просто! - воскликнул изумленный Лось.
      - Рынтеу, а далеко ли ушли кочевники? - спросил Андрей.
      - Нет, близко. За один день далеко не уйдут. Теперь по следу мы быстро их настигнем. Тяжелый обоз прошел. Только хорошо держите собак. Увидят оленей - безумными станут. Сила у них прибавляется. Возьмите еще мой остол. Я буду тормозить ногами, пятками.
      Собаки беспокойно бежали по оленьему следу. Лось с Андреем мчались впереди, за ними - старик Рынтеу. Но вдруг собаки остановились, задрали морды, нервно подергивая носами, и без всякой команды понеслись вскачь. На склоне гор показались олени. Огромное стадо! Собаки озверели.
      - Поть, поть! Поть, поть! - кричал охрипшим голосом Лось, направляя упряжку в сторону.
      Вдвоем с Андреем они бороздили тормозами снег, но нарта все мчалась, приближаясь к стаду. Собаки дрожали, высунув языки, безумные глаза их сверкали.
      - Поть, поть! Поть, поть! - кричал старик Рынтеу.
      Стыдно каюру, если он не управится с собаками и они загрызут оленя. Засмеют кочевники!
      Рынтеу перекинул ногу через нарту и, усевшись верхом, запустил обе ноги в снег, сдерживая собак. Но пятки скользили по снегу, и старик не мог остановить упряжку.
      Пастух следил за приближающимися нартами и вдруг, сильно размахивая руками, побежал наперерез скачущим нартам. С ходу он бросился в нарту, ухватился одной рукой за шею Андрея, другой вырвал из его рук остол, глубоко запустил его в снег и осадил упряжку.
      Мимо проскочила нарта Рынтеу. Он безуспешно бороздил снег ногами. Ему стало совсем стыдно. На бегу он соскочил с нарты и, перевернув ее, навалился на полозья. Упряжка остановилась. Псы заскулили.
      - Айе! Откуда ты взялся? - спросил удивленным Андрей.
      - Два оленя у Эчавто отбились! Послал меня искать. Пять дней ищу! Иду вот посмотреть в стадо Гаймелькота. Смотрю, нарты скачут. Гляжу, собаки бегут на стадо. Сразу я узнал, кто едет. Думаю, наверное, таньги едут, нарты не могут остановить. Вот и побежал помогать.
      Айе, разговаривая с Андреем, как с давнишним приятелем, пристально смотрел на бородатого русского начальника, слух о котором проник и к горным людям.
      - Какие новости, Айе, в горах? - спросил Лось.
      Айе грустно улыбнулся.
      - В горах какие новости! Только олени здесь. Олени родятся, олени гибнут. Всё олени и олени. Новости на берегу. Там веселая жизнь, а здесь мы живем, как волки. Только и знаем, что бегаем. Думаю уходить от кочевых людей. Ай, как мне хочется на берег!
      - Почему же, Айе, ты хочешь уходить? - спросил Андрей.
      - Скучно мне здесь. Бегать надоело. Мой хозяин Эчавто сказал, что у меня сильные ноги. Меня только и посылают искать оленей. Вот всю зиму и бегаю. А уйти боюсь. Мой хозяин, когда был еще молодой, стал начальником. Его отцу русские прислали бумагу. Когда умер отец, бумагу взял Эчавто. Только не знает, что сказано в бумаге. И нож начальнический у него есть. Я видел этот нож. Такой узкий, длинный, называется котик*. Оленей колет им. А бумагу дал мне и велел, если встречусь когда-нибудь с русским, разузнать, что в ней. - Айе вытащил из-за пазухи что-то завернутое в тряпки, осторожно развернул и, подавая Андрею грязную бумажку, сказал: Вот она. Все время таскаю ее, собирался идти на берег.
      _______________
      * Кортик.
      - Никита Сергеевич, да это царская присяга на подданство!
      - Неужели? Ну-ка, давай читай!
      И Андрей начал:
      - "Я обещаюсь Создателю Богу, что я Великому, Настоящему доброму Царю всей России Александру Николаевичу, его царской Власти Наследнику Николаю Александровичу хочу верным, послушным, добрым, со всем подданным быть, со всем, семейством за границу не буду ходить, с неприятелем Его Царской Власти не буду дружен; все, что высокой Его Царской Власти Ему принадлежит, по моему уму, как я силен предостерегать, защищать и жизни щадить не буду: хочу помогать во всем Его Царской Власти. Узнаю вредное что, худое что, Царю донесу, не допущу; тайну, какую дадут, хранить буду. Хочу сам верно исполнять, как мне Бог поможет. Цалую Евангелие, Крест моего Создателя. Аминь".
      - Вот тебе и аминь! - сказал Лось. - Смотри пожалуйста, какой великий князь с кортиком нашелся... Да где? В горах!
      - Последний оплот царской власти, - смеясь, сказал Андрей и, обращаясь к Айе, спросил: - Можно у тебя забрать эту бумагу?
      - Боюсь только, Эчавто обратно попросит, - ответил Айе.
      - Скажешь ему, что бумага эта теперь недействительна: царя уже давно нет.
      - Ну ладно, ты сам знаешь, - согласился Айе.
      Стадо оленей перегнали уже на другой склон, и Айе вместе с Андреем поехали в стойбище Гаймелькота. Лось пересел к старику. Собаки побежали спокойно.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
      С приездом Алитета нарушилась тихая мирная жизнь людей стойбища Гаймелькота. Никто не знал, зачем приехал Алитет в горы перед самым разливом рек. Сначала думали, что он приехал за песцовыми шкурками, но Алитет и не спрашивал о них. Все насторожились. Особенно встревожился Ярак. Он перестал отлучаться из стойбища и всюду следовал по пятам Алитета. Ярак стал сильным, и если бы пришлось схватиться с Алитетом, неизвестно, кто бы оказался победителем.
      Третий день живет здесь Алитет, не говорит, зачем приехал, и только ест и ест оленье мясо, будто набирается силы. Когда люди укладывались спать, Ярак бродил по стойбищу и на ходу немного дремал. Мэри на всякий случай он послал в долину Заячьи Тропы будто за тальником и не велел ей возвращаться до тех пор, пока не уедет Алитет.
      Старик Гаймелькот хорошо знал, почему его племянница Мэри убежала с Яраком и почему они живут здесь. Присутствие Алитета - непрошенного гостя - тяготило старика. Но он держал себя с достоинством настоящего оленевода и не выказывал никакого любопытства. Лишь к концу третьего дня Алитет сам сказал Гаймелькоту о цели своего приезда.
      - Мэри надо спросить! Она же не важенка, разговаривать умеет. Захочет сама - пусть поедет, - сказал Гаймелькот.
      - Она сама не захочет. Чарли велел привезти ее.
      Гаймелькот усмехнулся и серьезно проговорил:
      - Это оленя легко поймать и увести куда хочешь. Бессловесная скотина - олень. А Мэри... Не знаю... Рога не выросли у нее. Не на что набросить аркан.
      - И Рультына и Чарли велели привезти ее, - сказал Алитет.
      Старик помолчал, прищурился, сморщил нос и ответил:
      - Ты думаешь, Гаймелькот - совсем маленький ребенок? Нет, я прожил долгую жизнь и знаю, о чем думает моя сестра Рультына. А ты давно ли таньгом стал, что перестал знать, нужен девушке муж или не нужен? Ну-ка, уведи быков из стада и попробуй удержать важенок! Иди лучше ложись спать. Потом еще поговоришь с Яраком. Муж он ей.
      И когда Алитет спал, Гаймелькот позвал Ярака.
      - Из стойбища не уходи! - сказал он. - Начнет с тобой разговор Алитет о Мэри, дай мне знать. Ты молодой и не сумеешь разговаривать с этим волком.
      - Я зарежу его! - в бешенстве сказал Ярак.
      - Ножом может слабый человек убить сильного. Нож подальше спрячь. Ложись спать. Без сна человек слабым становится.
      - Гаймелькот, я не буду спать, - сказал Ярак.
      - Если проснется Алитет, тебя сразу разбудят. Я приставил женщину следить за ним.
      По склону горы неслись собачьи упряжки. Затаив дыхание Ярак зорко следил за береговыми нартами. Он испугался, думая, что это едет Чарли. Но вдруг он вскрикнул:
      - Айе везет русских! - и бросился бежать им навстречу.
      Нарты остановились.
      - Какомэй, Лось? - радостно закричал Ярак.
      - Здравствуй, здравствуй, Ярак! - подавая ему руку, сказал Лось. Вот и я в гости приехал к тебе.
      - И Андрей, и Рынтеу, и Айе здесь! Какомэй! - улыбаясь, восторгался Ярак.
      - Вон сам хозяин идет, мой дядя, - показал Ярак на приближавшегося Гаймелькота.
      Гаймелькот еще издали внимательно присматривался к необычным гостям. Он шел неторопливо и торжественно. Умное лицо и проникновенные глаза старика привлекли внимание Лося. Подняв руку, Лось сказал: