- Эрмен, давай сядем вот здесь на скамейку, поближе друг к другу.
      Эрмен с испугом присел.
      - Слушай, что я тебе буду говорить. Хорошенько слушай. Умкатаген не очень старый человек. Я знаю его. Прошлую осень он еще управлял байдарой на китовом промысле. Придет пароход, и русский доктор вылечит ногу Умкатагена. Я правильно тебе говорю. Я прикажу торгующим людям привезти такие машины для байдар, которые будут их двигать без весел. Они будут плавать быстро, как шхуна. И вот я хочу, чтобы глаза Умкатагена увидели эту новую жизнь. Я правильно говорю! Ты сам сказал, что жизнь немного уже и сейчас изменилась. Ты понимаешь, что я говорю тебе?
      - Да, я понимаю, - сказал Эрмен.
      - На Большой земле есть мудрый человек. Ленин зовут его, - вставил Андрей. - Это он указал дорогу к новой жизни. Старый закон, закон Чарли Красного Носа, Алитета, выбросили, уничтожили. Сделали закон новый, который помогает людям жить.
      - Вот этот новый закон и запрещает убивать стариков, - начал опять Лось. - За ними надо ухаживать, хорошо присматривать, облегчать им жизнь. Иди, Эрмен, домой и скажи старику, что Лось не хочет, чтобы старик Умкатаген умирал. Скажи ему, что мне с ним еще нужно говорить...
      Эрмен тяжело вздохнул и сказал:
      - Не знаю!
      Он взял шапку и пошел домой.
      Ревкомовцы молчали. Лось ходил по комнате, изредка заглядывая в окно.
      - Ну как, Андрей? Убедили или нет?
      - Нет. Ты думаешь, этот процесс ликвидации пережитков - легкий процесс? Ты думаешь, взял да и перевел их прямо в социалистическое общество? - Андрей встал и возбужденно закончил: - Нет, Никита Сергеевич, для этого надо еще поработать здесь. Да как! С большим тактом.
      - Молод ты учить меня! - крикнул Лось. - Это я все без тебя знаю. Жизнь надо знать не только по книжкам... Я люблю брать быка за рога!
      - Задушат, - услышал он за спиной голос Жукова.
      - Тогда сейчас же одевайся, и идем в ярангу! - решительно и резко повернувшись, сказал Лось. - Я не уйду оттуда до тех пор, пока не добьюсь своего.
      При входе в ярангу стоял парень. Загородив собой дверь, он сказал шепотом:
      - Сюда нельзя. Завтра можно.
      Лось с силой отстранил парня и, согнувшись, нырнул в полог.
      - Стой! - закричал он во весь голос. - Что вы делаете?
      Он вырвал конец ремня из рук Эрмена и, ползая на коленях по шкурам, стал снимать петлю с шеи старика Умкатагена.
      - Скажи, Андрей, - ты лучше меня говоришь, - что злой дух не будет обвинять ни старика, ни Эрмена, ни других. Пусть свой гнев он переносит на меня: я помешал задушить старика.
      Андрей переводил, люди со страхом молча переглядывались. Даже шаман с испугом забился в угол, злобно посматривая на русских. Никто не решался открыть рот. Вдруг старик Умкатаген, лежавший на шкурах, приподнялся и сказал глухим голосом:
      - Зачем ты пришел сюда? Или кто позвал тебя? Уйди отсюда, потерявший разум человек.
      Лось добродушно улыбнулся и вынул из кармана трубку и табак.
      - Подожди, старик! Надо же покурить! - сказал он.
      Старик недоуменно смотрел на него, видимо не зная, что сказать на такую неразумную речь бородатого русского начальника.
      - Давай закурим! - протягивая табак, предложил Лось.
      Старик молча повернулся к Лосю спиной.
      - Давай, Умкатаген, покурим! Я тебе дарю свою трубку. - И Лось вложил ее в руку старика.
      На лице старика показалась болезненная улыбка.
      - Как ребенок этот русский начальник, - сказал он, подставляя трубку для табака.
      Лось положил ему в трубку табак и поднес спичку.
      Молча закурили.
      - Теперь как быть? - обратился к шаману старик Умкатаген.
      И от сильных переживаний и страха перед злым духом старик тихо заплакал. Он курил, и слезы текли по его печальному лицу.
      Было так много необычного во всем этом, что даже шаман растерялся. Наконец он прошипел из своего дальнего угла:
      - Скорей сменить надо имя старику, чтобы келе не узнал его, запутать след.
      - Какое же имя мне взять? - раздумывал вслух Умкатаген.
      - Возьми, старик, русское имя, - сказал Андрей. - Тогда келе совсем собьется со следа.
      - Да, да, это правда! Келе не будет искать русского, - ухватился шаман за предложение Андрея.
      - Как зовут того русского, который придумал новый закон жизни? спросил Эрмен, обращаясь к Лосю.
      - Ленин! Ильич!..
      - Пусть старик возьмет себе это имя, - сказал Эрмен.
      Медлить с выбором имени было нельзя. Старика тут же назвали Ильичом.
      - Ну как, взял имя? - спросил шаман.
      - Взял, взял! - торопливо и радостно ответил старик.
      В пологе началось испытание.
      - Умкатаген! - крикнул Эрмен.
      - Умкатаген! - раздался голос шамана.
      Но старик молчал.
      - Ильич! - опять крикнул Эрмен.
      - Вой! - поспешно отозвался бывший Умкатаген.
      - Умкатаген! Ильич! Умкатаген! Ильич! - послышались окрики со всех сторон.
      И каждый раз при упоминании имени Умкатаген в пологе воцарялось гробовое молчание, но как только кто-нибудь произносил имя Ильич, старик вздрагивал и спешил отозваться.
      - Ну, Ильич, давай закурим! - весело сказал Лось.
      Так Умкатаген исчез из яранги. В ней жил теперь совсем другой человек - Ильич.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      Лось проснулся рано. Взглянув на спящего Андрея, улыбнулся, и вдруг ему захотелось чем-нибудь позабавить его, да и себя тоже. Жизнь в ревкоме порой протекала довольно однообразно. Мало развлечений. В особенности, думал Лось, для молодого человека, как Андрей. Но в этом отношении он ошибался: Андрей чувствовал себя отлично и настолько увлекался своей работой, что лучшей жизни и не желал.
      - Андрюшка! Вставать пора! Цынгу наспишь! - крикнул Лось, уходя в свой кабинет.
      Андрей долго потягивался, пока не проснулся совсем. Он быстро оделся и тоже направился в кабинет, где при входе висел на стенке рукомойник. То, что он увидел в кабинете, ему показалось каким-то диким продолжением сна. Спросонок протирая глаза, он, в состоянии крайнего удивления, тихо спросил:
      - Никита Сергеевич, что все это значит?
      Лось молчал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Он сидел за письменным столом, покрытым нерпичей шкурой, совершенно неподвижно, не поднимая глаз. В меховой кухлянке, в шлеме, со звездой и ножом "ремингтон" в зубах, он был очень мрачен и даже страшен. Здесь же на столе по одну сторону чернильницы лежал наган, а по другую - маузер в большой деревянной оправе. Лось, продолжая молчать, взял огромное гусиное перо и со всей серьезностью начал что-то писать. Перо заскрипело.
      Протерев еще раз глаза, Андрей подумал: "Черт возьми, не рехнулся ли кто из нас?"
      - Судить тебя буду по-американски! - сквозь зубы и "ремингтон" проговорил Лось. - Спишь много! - И, уже не в силах сдерживать свой смех, он выхватил изо рта "ремингтон" и заржал так, что борода его тряслась, как полотнище по ветру.
      Лось ржал неудержимо, словно застоявшийся жеребец, а Андрей вторил ему звонким голосом. И долго еще ревком оглашался их громким смехом. Наконец они успокоились, и Лось сказал:
      - Журнальчик Томсона вспомнил... Вот гады какую пропаганду придумали против нашей власти! - И, подумав, добавил: - Мало мы смеемся, Андрюша. Без смеха жить нельзя - зачахнешь. Подожди, мы еще такую самодеятельность разведем... Москва ахнет... Ну, да ладно. Сегодня хватит, а сейчас дуй на берег, там охотники спускают байдары.
      Схватив кусок вяленой оленины, Андрей выбежал из ревкома.
      Лось по-настоящему любил Андрея. Не всегда бывает, что люди, прожив длительное время вдвоем в тесной и маленькой каморке, изучив достоинства и недостатки друг друга, рассказав неоднократно один другому свои биографии, сохранили дружбу. Лось и Андрей были настоящими друзьями.
      Лось затопил камбуз, разогрел консервы, напился чаю и принялся за работу. Он сел за письменный стол и вдруг почувствовал боль в ногах. Осмотрев ноги, он заметил, что они опухли.
      "Не цинга ли вселилась в мои ноги?" - подумал он по-чукотски.
      Подойдя к зеркальцу, он тщательно осмотрел десны: они тоже немного припухли.
      - Чепуха! - сказал Лось и сел за стол.
      Последние дни он мало выходил из ревкома: писал годовой отчет в губревком. Он исписал целую кипу бумаги. Нужно было коснуться всего, обо всем рассказать и, главное, все обосновать. Работа увлекла Лося.
      - Черт возьми, кто бы мог подумать, что из меня выйдет такой писатель! - с усмешкой проговорил он, разглядывая исписанные листы.
      Жуков не возвратился с охоты и к вечеру.
      "Как бы не оторвало лед. Будет тогда плавать по океану", встревожился Лось и вышел посмотреть море.
      Стоял полный штиль. Ледовые поля простирались так далеко, что глаз не охватывал их. Море было безопасно. Заметив старика Комо, Лось направился к нему.
      Комо сидел на китовом позвонке и покуривал длинную медную трубочку. Это был древний старик. За всю свою долгую жизнь он никогда не болел, но глубокая старость лишила его возможности далеко отлучаться от своей яранги. Лось хорошо его знал и никогда не проходил мимо, не перебросившись какой-нибудь краткой фразой.
      - Ну, как жизнь, Комо? - спросил он.
      - Хорошо. Все наши охотники там, - показал Комо длинной трубкой в море. - Теперь охота хорошая. Тюлени есть, лахтаки попадаются. Твой юноша тоже там.
      - А не опасно так далеко уходить во льды?
      - Нет, сейчас не опасно. - Старик посмотрел на чистое небо и добавил: - Пять дней не будет ветра.
      - Ну, хорошо, Комо. Пойду работать, - успокоенно сказал Лось.
      "Какая может быть работа в избе?!" - подумал Комо, но все же сказал:
      - Иди, иди!
      Лось сел за стол и стал составлять план проведения первомайского праздника.
      "Речь я напишу, выучу ее и махну по-чукотски..."
      Он долго писал речь, она никак не получалась. "Кажется, простое дело. Первомайскую речь спросонок я сказал бы перед целой дивизией, а здесь не знаю, с чего и начать..."
      Он вышел из-за стола и заходил по комнате.
      "Маевка, - думал он, - не знают ведь они, что такое маевка... А борьба с самодержавием? Они знают только одну борьбу: выходят два человека, снимают с себя рубашки и начинают бороться. Как же сказать? Вот задача!"
      До глубокой ночи просидел Лось. Много написанных речей он побросал в камбуз и, глядя, как сгорают они, превращаясь в пепел, думал: "Вот и сказать так можно. Наболтаешь, наболтаешь, а следа и не будет - один пепел". И, дергая себя за бороду, снова склонялся над столом.
      Перед сном он вышел на берег, посмотрел еще раз льды.
      Море было спокойно...
      Ночью сильный стук в дверь разбудил Лося. Он вскочил и побежал к двери. Приоткрыв дверь, он увидел высокого мужчину, а за ним женщину с очень встревоженными лицами.
      - Русскэ начальник, помогай теперь. Скоро, скоро помогай! - сказал мужчина.
      - А вы откуда?
      - Мы - Ярак и Мэри.
      - А-а! Ярак! - Лось, обхватив их обоих, повел к скамейке. - Садитесь, садитесь! Сейчас будем чай пить. С примусом умеешь обращаться?
      - Умею! - ответил Ярак.
      - Давай настраивай примус, а я сейчас приду.
      Мэри молча следила за Лосем, ее внимание приковали к себе сильные руки русского бородатого начальника.
      Когда они сели за стол и стали пить чай, вбежал Андрей.
      - Э, да тут свадьба! А я бежал, думал, что-нибудь серьезное случилось... Здорово, Ярак! Здравствуй, Мэри! Четыре тюленя убил, - гордо сказал Андрей.
      - Какомэй! - удивился Ярак и стал подробно рассказывать о себе и Мэри.
      - Очень я хочу жениться. И Мэри хочет жениться, - сказал Ярак.
      Лось достал толстую книгу и серьезно спросил:
      - Жениться, значит, вздумали? Добре, добре! Без женитьбы человеку нельзя! Ну что ж! Хорошо. Сейчас вас запишу. Сколько тебе лет, Ярак?
      - Не знаю.
      - Ну как же ты не знаешь?
      - Мы не считаем. Когда маленьким я пришел к Чарли, Мэри была моложе меня года на три.
      - А Мэри сколько лет?
      Мэри, прячась за Ярака, сказала:
      - Чарли говорил, этим летом мне будет двадцать один год.
      - Значит, Яраку теперь двадцать четыре. Так оно и есть. По лицу видно.
      Ярак и Мэри пристально всматривались, как русский начальник что-то искал в большой женитьбенной книге.
      Лось взял лист бумаги и крупным, размашистым почерком написал:
      С П Р А В К А
      Дана гражданину Яраку
      и гражданке Марии Чарльзовне Томсон
      в том, что они зарегистрированы в браке Управлением
      уполномоченного Камчатского губревкома, что и
      удостоверяется.
      Уполномоченный Камчатского губревкома
      по Чукотскому уезду Л о с ь
      Секретарь Ж у к о в
      Лось прочитал бумагу вслух при величайшем внимании новобрачных.
      Ярак встал и сказал:
      - Надо вычеркнуть из этой бумаги Чарли. Зачем он тут?
      - Вычеркнуть Чарли? Можно.
      Лось взял красный карандаш и провел жирную черту, зачеркивая слово "Чарльзовне".
      Ярак увидел, как Лось вынул из ящика красный камень, зажег его спичкой. Из камня потекла густая кровь, словно из раненого тюленя. Он накапал этой крови на справку, плюнул на печать и гулко стукнул ею, сильно прижав бумагу к столу.
      Ярак и Мэри с замиранием сердца следили за каждым движением бородатого, который привез такой хороший новый закон.
      Лось вручил справку Яраку.
      - Поздравляю вас, - сказал он и пожал им обоим руки. - Молодец, Ярак! Революционер ты! Переведи ему. Андрей!
      - Попробуй переведи слово "революционер", это не так просто, ответил тот.
      - Не горюй, Андрюша, переведем! Все поймут это слово! Поймут!
      Ярак взял женитьбенную бумагу и спрятал ее за пазуху.
      - Куда ж теперь, Ярак? - спросил Лось.
      - В горы, к оленным чукчам. Рультына велела жить у ее брата Гаймелькота. Потом опять на берег, когда умрет Чарли, - весело сказал Ярак, подмигнув Мэри.
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Слух о бегстве Ярака и Мэри облетел все стойбища побережья. Люди только и говорили об этом. В каждой яранге радовались за Мэри и в то же время боялись за нее. Чарли Красный Нос может рассердиться. Но ведь он теперь не очень сильный товарами человек. Совсем слабый!
      Все знали, что Мэри не давали мужа, и все женщины побережья со вздохом говорили об ее тяжелой участи. Но удивительней всего то, что бородатый начальник не на стороне Чарли Красного Носа, а на стороне Мэри. Оказалось, что он понимает и в женском деле!
      Слух этот дошел и до стойбища Энмакай. Тыгрена особенно переживала необычную новость. Но ей не с кем было поговорить об этом. Наргинаут стала плохо относится к Тыгрене. Тыгрена чувствовала себя одинокой. Единственная радость - ребенок: "Вот он, вот он!" И она щупала свой большой живот. Все-таки она становится настоящей женщиной. Пользуясь отсутствием Алитета, она решила сходить в ярангу старика Вааля. Встретившись с Алек, Тыгрена радостно сказала:
      - Я слышу, как он живет у меня здесь, в животе!
      Все - и старик Вааль, и Алек, и в особенности Ваамчо - порадовались за Тыгрену.
      - Алек! Люди говорят, что бородатый начальник сказал Мэри: человеку без женитьбы нельзя жить... Бумагу женитьбенную сделали им с огнем и кровью. А ведь чужой человек он... и белый...
      Старик вынул изо рта трубку и сказал:
      - Да, он понимает. У него оленьи глаза. Вааль сразу узнает хороших людей. Зверя по повадкам узнаю, о чем он думает, и человека вижу по глазам, какой он есть. Многие таньги бывают у нас, а что хочет наше сердце, понять не могут. Бородатый понимает! - Старик потянул из трубки, подумал и продолжал: - А все-таки и он ошибся. Один раз ошибся. Не надо бы ему останавливаться в нашей яранге. Я так и думал, что Алитет заберет капканы обратно. Где теперь возьмем капканы? Человек без капканов все равно что нарта без собак. Руками за хвост песца не поймаешь...
      - Вааль, вчера Алитет ругался: слух дошел, будто новый американ капканы в долг дает. Бородатый ему велел давать, - сказала Тыгрена.
      - Кто принес этот слух? - спросил Ваамчо.
      - Не знаю, - ответила Тыгрена. - И капканы уже дают. Алитет хорошо узнал. Поэтому сердился и ругался.
      - Мне тоже говорил русский начальник, но тогда я думал: может быть, неправду говорит, а выходит - правда, - обрадовался Ваамчо.
      - А песцы он велел отвезти Сайму. Пусть Алитет обратно забирает капканы. Достану у Сайма.
      - Тебе, Ваамчо, надо поскорей поехать к новому американу и узнать самому, - сказал Вааль. - Ты теперь начальник здесь. И людям надо рассказать новости.
      - Правильно, Ваамчо, - сказала Тыгрена. - Надо тебе съездить самому. Алитет прячет эту новость. Он дома проговорился, когда был сердит. Он очень не любит бородатого и боится его. Бородатый громко разговаривал, когда приходил к нам. Не велел ему больше торговать... Теперь Алитет ускакал к Чарли, наверное, жаловаться.
      - Пусть жалуется. Чарли Красный Нос теперь слабый. Его, как собаку, на цепочку привязали, - заметил Ваамчо.
      - Пожалуй, Алитет захочет поехать к Гаймелькоту. Собак отнять у Ярака. Это он подарил Чарли Красному Носу упряжку. Может быть, и Мэри заберет?
      - У Ярака женитьбенная бумага есть, - сказал Ваамчо.
      - Слух идет, что тавро на ней сломалось во время сна: под головой лежала бумага. Остался маленький красный кусочек. Ярак заделал бумагу в дерево и носит ее за пазухой. Но теперь, пожалуй, она испортилась, если сломалось тавро? А зачем она, женитьбенная бумага? - спросила Тыгрена.
      Старик Вааль поднялся и ответил вопросом:
      - Зачем в стаде находится пастух? Оленей охранять от волков. Может, женитьбенная бумага, как пастух, сторожит молодых? Кто может знать все тонкости нового закона?
      - Понять трудно, а все-таки интересно, - сказала Тыгрена.
      - Тыгрена, где теперь Айе? - спросил Ваамчо.
      - По слухам, он далеко откочевал, за хребты. К лету, говорят, к берегу будут кочевать. Женился, наверное, он.
      - А ты, Ваамчо, обязательно поезжай к новому американу. Эти капканьи новости надо поискать. Случится, что останемся без капканов, - сказал опять старик. Он чиркнул спичкой, раскурил трубку и продолжал: - Много новостей стало ходить по берегу. Может случиться неладное. Сон я видел: заяц пожрал волка. Слабый заяц, а пожрал.
      В стойбище Лорен происходили свои события.
      Мистер Томсон возненавидел всех, и в особенности Рультыну. Однажды он хотел было ударить ее, но из опасения нажить еще больше неприятностей воздержался. Он никого не пускал к себе в комнату и сам готовил пищу. Из дому стал выходить, когда люди ложились спать. Томсон перестал бывать даже у мистера Саймонса.
      "Мистер Саймонс хочет, чтобы я бросил Мэри здесь, - думал Томсон. Он хочет, чтобы Чарльз Томсон взял с собой в Канаду одни банковские бумаги, без наследников. О, Чарльз Томсон отлично понимает, что хочет лиса Саймонс".
      И вскоре без всяких видимых причин мистер Томсон перестал встречаться с мистером Саймонсом.
      Охотники перестали сообщать новости Чарли Красному Носу, и он был в полном неведении, что творилось вокруг него. Он даже не знал, где находится теперь Мэри и Ярак. Когда же он видел в окно, как мистер Саймонс проветривал пушнину, Чарльз Томсон не находил себе места. Заложив руки за спину, он кружил по комнате. Весь распорядок его культурной жизни нарушился совершенно. Он даже не зачеркивал чисел в рукописном календаре, перестал читать газеты, журналы. Теперь уже без всякого расписания мистер Томсон ложился в постель и мучительно долго лежал с открытыми глазами.
      "Скорей бы приходило лето... Скорей бы ушли льды, и тогда ни одной минуты я не останусь здесь. А дети? В них течет американская кровь. Смесь с этой... дикарской... Нет, нет! Мальчик Бэн - совсем европеец. Это мой настоящий сын. И Мэри... А Берта? Одно имя - и больше ничего. Бэн неграмотный! В двенадцать лет неграмотный Бэн! Разве в цивилизованной стране у состоятельного отца возможно это?.. А здесь он беспечно бегает по ярангам, вместе с людишками жрет, и с удовольствием, это ужасное мясо. Как я не видел этого раньше?" Мистер Томсон вскочил с кровати и нервно заходил по комнате.
      В окно он увидел Алитета, стоявшего с мальчишками около нарты. Мистер Томсон выбежал на улицу.
      - Сколько времени я поджидаю тебя! - обрадованно воскликнул он.
      - Тундру объезжал. Долги собирал.
      Они вошли в комнату.
      - Худое время пришло, Алитет, - садясь в качалку, сказал Чарли.
      - Ой, худое, Чарли. Уши не хотят слушать о русском начальнике. Глаза не хотят смотреть на него. Направляясь к тебе, хотел объехать его. Только пришлось завезти ему песцов. Штраф какой-то. - И Алитет вытащил квитанцию.
      - О, сто песцов! - Мистер Томсон вскочил и выругался. - Это же грабеж. Разбойник! Вор крадет, когда хозяина нет дома, а он забрал песцов из твоих рук! У меня тоже забрал сорок три песца!
      - Сердце у меня выскакивало наружу, когда мои глаза смотрели, как другой русский заталкивал песцов в свой мешок. Зачем такой начальник появился на нашем берегу? Без него было хорошо, большие дела начались!
      - Еще какие новости ты слышал? - неторопливо спрашивал Томсон.
      - Не велел торговать со шхунами. Если буду торговать, заберет у меня все... и собак заберет.
      - А сейчас сколько собрал ты хвостов?
      - Ой, много! Все спрятаны. Буду опять ждать Брауна. Он хорошо вел торг со мной. Еще на бумагу торговал. - И Алитет вытащил "обязательство Тэки Черного Жука".
      Мистер Томсон протер свои очки и стал читать.
      - Что? Или плохая бумага? - следя за выражением лица Чарли, тревожно спросил Алитет.
      - Подожди, подожди. Я еще почитаю. Что-то я плохо вижу, - ответил Чарли, соображая, что ему сказать. Протирая очки и будто прочитав опять, он сказал: - Это очень хорошо, Алитет! Ты стал настоящим торгующим человеком. Эта бумага - все равно что товары. Ты всегда по ней получишь. Я ведь тоже так делаю. Но я забыл тебе сказать, что мистер Браун в это лето не придет. У него поломалась шхуна. Чинить надо долго.
      - Ай-я-яй! - покачивая головой, сказал Алитет. - Браун сам боялся, шхуна у него была очень легкая для шторма. Я положил в нее все моржовые бивни и китовый ус, которые записаны в бумаге, и все-таки, наверное, было мало.
      - Конечно, мало!
      Мистер Томсон умышленно лгал Алитету, чтобы не посеять в его голове недоверия ко всем без исключения белым людям. Мистер Томсон сам задумал напоследок крупно обмануть Алитета.
      - Кому же теперь я продам пушнину? Много ее у меня. Новому американу не буду продавать. Он заодно с бородатым русским.
      - Правильно, Алитет! Придется в это лето везти пушнину в Америку. На твоем вольботе можно хорошо доехать.
      - Да, мой вельбот хороший, крепкий.
      - Ты отвезешь меня до американского берега, у меня ведь тоже скопилось полторы тысячи хвостов. Зимой, когда в Америке бывают высокие цены, я продам свою и твою пушнину, и потом вместе с мистером Брауном приедем к тебе. Это мой торговый друг. К Энмакай на шхуне подходить не будем, а пройдем немного дальше ущелья, чтобы лишние глаза не смотрели. Понимаешь?
      - Правильно, - шепотом сказал Алитет. - Не надо показываться Ваамчо. Он совсем стал плохим человеком, опять в дружбе с русским.
      - А на твою пушнину, Алитет, я сделаю тебе такую же бумагу, как и мистер Браун.
      - Хорошо, Чарли! Очень хорошо!
      - Рынтеу остерегайся, Алитет. Его тоже начальником поставили здесь. Ха, ха! Начальник! Он не нажил бы яранги, если бы я не помогал ему. Русский начальник портит людей. Боюсь я, Алитет, что русский начальник помешает нам увезти пушнину.
      - Убить его! - таинственно прошептал Алитет. - И склад нового американа сжечь. Тогда опять с тобой будем вести торг. Убить его надо. Он и девушку твою помог увезти. Живут теперь в стойбище Гаймелькота.
      - Они живут у Гаймелькота? - переспросил Чарли.
      - Да, у него.
      - У брата Рультыны?
      - Да, да.
      Мистер Томсон закурил и прошелся по комнате.
      - Чарли, вот если бы русского заманить в горы, там я бы убил его, оглядываясь на дверь, шепотом сказал Алитет.
      - Хочешь, я тебе устрою встречу с ним в горах?
      - Ай, как хочу! Но как ты это сделаешь?
      - Подожди, я сейчас вернусь.
      Мистер Томсон насыпал около двери мусора и позвал Рультыну.
      - Что же ты, сводница, спровадила Мэри к Гаймелькоту и думаешь, что эту грязь у порога я должен вычищать? Убери сейчас же! - крикнул он.
      Намеренно не прикрыв дверь, он вернулся в комнату. Рультына с лопаточкой подошла к двери и услышала, как Чарли громко говорил:
      - Алитет, поезжай сейчас же к Гаймелькоту, забери Мэри и моих собак.
      Чарли подошел к двери, плотно закрыл ее и, наклонясь к Алитету, тихо добавил:
      - Она услышит и разнесет эту весть быстро. Наверное, дадут знать русскому начальнику. Вот, может быть, ты с ним и встретишься в горах.
      Глаза у Алитета загорелись, забегали.
      - Ай, Чарли, какая у тебя большая голова! Американская голова! воскликнул Алитет, сверкая глазами.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      Стояло тихое утро. Ни крика, ни писка, ни шороха. Ничто не нарушало безмолвия тундры. Воздух струился в долинах и ущельях гор. Порою казалось, что воздушные потоки ощутимы и льются так же плавно, как воды огромных рек в тихую погоду. И над всей великой тундрой повисло необъятное, без единого облачка, глубокое синее небо.
      Из норы выбежал проворный и шустрый песец. Он уже не был таким белоснежным, как в разгар зимы. Весеннее солнце подпалило его, и песцовая шубка стала чуть-чуть желтеть. Это был недопесок, как называли его торговцы. Он беспокойно и торопливо огляделся по сторонам и тут же скрылся в своем подземелье. Вскоре показалась и самка в такой же подпаленной шубке.
      Вслед за ней из норы один за другим вылезли восемь щенков. Они были еще совсем глупыми и, сгрудившись, толпились около норы. "Мамаша" мордой расшвыряла их в разные стороны и убежала на промысел. Молодые песцы робко, но с любопытством оглядывались по сторонам. Они впервые осматривали мир, греясь в ласковых лучах утреннего солнца. Оно светило мягко и будто умывало их своими длинными лучами. Щенки разыгрались. Но вдруг над ними закружилась, тяжело махая крыльями, полярная большеглазая сова. Молодые песцы в одно мгновение скрылись в своем подземном жилище. Забившись в нору, щенки нетерпеливо поджидали заботливую мать. Она обязательно принесет им что-нибудь: мышей, или куропатку, или кусок оленьего мяса остатки волчьей пищи, или мясо нерпы, подброшенное охотником...
      Самка гнала мышь на своих еще не умудренных опытом детенышей, и, они, вздернув черные носики нервно подняв лапки, вдруг бросались на мышь, вонзая в нее острые коготки. Так молодые песцы постигали жизнь. Окрепнув к зиме, они разбегались в просторы тундры, оставляя на снегу цепочки своих следов.
      Из яранги, тоже будто из темной норы, вышел старик Вааль и замигал, глядя на подымающееся из-за моря солнце. Вааль потуже затянул поясок и не спеша пошел в тундру искать песцовые норы. Все надо заранее разузнать, чтобы с толком разбросать приманки и еще до начала охоты приучить песцов к определенным местам.
      Старик шел, а впереди качалась его голубая тень. Вааль думал: теперь ружье стоит два песца, а чаю можно, купить за одного песца на целый год. Как же не позаботиться о том, чтобы охота была удачной?
      Старик Вааль залез на холмик, поднял руку, и длинная дрожащая тень ушла далеко в тундру и легла на блестевшем снегу до самого края земли.
      Он поводил рукой из стороны в сторону, любуясь тенью. Она образовала такой угол, что за целый день его не обскачешь на собаках, Вааль долго ходил в тундре, примечая места. К вечеру он устал и, встретив гранитный валун, нагревшийся от солнца, сел на него и задремал.
      Старик ушел с утра и в этот день не вернулся. Лишь на третий день Вааля нашли мертвым. Щека была содрана, ухо вырвано, когти бурого медведя оставили на лице страшный след. Вааль, скрючившись, лежал под тушей медведя. Одна рука старика почти по локоть была засунута в пасть зверя, другая крепко обняла его мохнатую шею. Видимо, медведь напал на спящего старика, но Вааль ценой жизни победил хозяина тундры.
      Не часто умирают люди так, как умер старик Вааль. Во всех ярангах только и говорили что об этой печальной новости. Умер знаток моря, хороший советчик, умер в схватке с бурым медведем как настоящий охотник.
      Ваамчо сильно горевал по отцу. После похорон отца Ваамчо совсем не выходил из яранги. Обычай запрещал охотиться тридцать дней. Алек ушла на речку за пресным льдом, и Ваамчо, печальный, один со своими думами, сидел в пологе и курил трубку. Мать свалилась с обрыва, отца задрал медведь. Нехорошо, когда просторно в яранге. Скучно. Скорей бы дети заводились. Надо, чтобы шумно было в яранге.
      На улице в толпе охотников стоял Туматуге. Он возбужденно рассказывал последнюю новость, которую только что узнал от шамана Корауге.
      - Ваамчо стал присидатель, - говорил Туматуге. - Зачем такое прозвище нашим людям? Корауге сказал: потому и погиб старик Вааль. Ну какой Ваамчо начальник? У него нет даже полной упряжки собак. Семь собак вместо двенадцати! Духи невзлюбили такого начальника-присидателя! Потому беда и настигла.
      Охотники с трепетом слушали Туматуге. О, Туматуге всегда первым узнает разные новости! Никто так часто не бывает в пологах Алитета, как Туматуге.
      - Да и зачем на берегу начальники? - спрашивал Туматуге. - Никогда их не было. Люди жили и рождались без начальников. Их выдумал бородатый русский. А зачем? Никто не знает. Наверное, бородатый захотел развести на берегу свое племя начальников-присидателей? Так говорит Корауге. А Корауге знает жизнь!.. Корауге сказал, - продолжал Туматуге, - что медведь учуял присидателя и пришел так близко к берегу. Этого никогда еще не было. Бурый медведь - житель гор. Зачем бы ему приходить сюда?
      "А пожалуй, правда, - думали охотники, - не задирал же медведь старика Вааля, когда Ваамчо не был присидатель".
      И людям все стало сразу понятно. Они лишь удивлялись тому, как правильно все это разгадал шаман Корауге. Самим бы и не догадаться! Новое слово "присидатель" носилось по побережью, как птичье перо, подгоняемое бурей.