- Ничего, старик. Советская власть будет вам помогать. Я буду вам помогать, - решительно сказал Лось.
      - Пусть не помогает Алитет! - осмелев, заметил Ваамчо.
      - Правильно, Ваамчо! Вот назначу тебя здесь председателем родового совета - и будешь сам в этом стойбище начальником.
      - Хозяин стойбища у нас всегда был Алитет, - вмешался в разговор старик Вааль.
      - Это раньше так было, - пояснил Андрей. - Теперь новый закон пошел по всему берегу.
      - Правильно, - сказал Лось. - А песцы Алитету не отдавай. Продай их Саймонсу. Ты много получишь за них товаров. Понял, Ваамчо?
      И до глубокой ночи в яранге старика Вааля шел разговор, что такое родовой совет и что этот родовой совет должен делать.
      За ужином у себя дома Алитет сильно ругал русского начальника. Тыгрена слушала и в душе радовалась, что нашлись такие таньги, которые догадались, что Алитет не настоящий человек. Таньги настолько заинтересовали ее, что ей захотелось посмотреть на них.
      Вся американская еда, приготовленная для русского начальника, осталась нетронутой, и Алитет выбросил ее собакам.
      А когда он ушел в полог Аттенеут, любопытство Тыгрены разгорелось до такой степени, что ей стало жарко. Она высунулась из полога. Мороз обдал ее лицо и голые плечи. Она долго так лежала, наслаждаясь морозным воздухом, и всматривалась в темноту сеней. Потом надела меховой керкер и побежала к Ваалю.
      Тыгрена молча просунула голову под меховую занавеску.
      - Входи, входи, Тыгрена, - приветливо сказал Вааль.
      - Нет, я сейчас побегу домой, только посмотреть забежала, - ответила она, разглядывая молодого русского парня и бородатого начальника.
      Ей хотелось послушать их разговор, но они замолчали, как только заговорил с ней Вааль.
      "Ничего, я завтра все разузнаю от Алек", - подумала Тыгрена и скрылась.
      - Это жена Алитета. Очень хорошая женщина, - сказал Вааль.
      - Насильно увез ее Алитет. Убегала - опять привез, - добавил Ваамчо.
      - Надо, Никита Сергеевич, взять ее под защиту.
      - Возьмем, Андрей, - ответил Лось.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      За время длительной поездки ревкомовцы отвыкли спать на кроватях, а умываться снегом надоело. Тело просило воды.
      Тысячи километров проехали они на собаках, на оленях, но все населенные пункты так и не удалось посетить. Работа только началась, и все трудности были впереди.
      Лось ведрами таскал снег и растоплял его на камбузе.
      Он втащил в комнату детскую ванночку, которую вез из дальней фактории. Еще в пути Андрей интересовался:
      - Для чего ты везешь эту ванночку?
      - Секрет, - с усмешкой отвечал Лось.
      Теперь, устанавливая ванночку около умывальника, он сказал:
      - Да, Андрюша, баня в наших условиях - штука довольно затруднительная, но возможная. Изобретательность должна быть, изобретательность, - говорил Лось. - Ты думаешь, для чего я тащил эту ванну за пятьсот километров? Это, друг мой, посудина для стока воды, а мыться будем из умывальника, - объяснил Лось. - Жаль, береза не растет здесь, я бы и попарился.
      В ревкоме было тепло. Лось разделся и, хлопая себя по бедрам, сказал:
      - А теперь надо только вообразить, что ты в настоящей бане, - и все в порядке.
      Он налил в ванночку немного воды, пододвинул ее к умывальнику, встал в нее и с шумом начал мыть голову.
      Лось долго мылся и от удовольствия фыркал, как морж.
      - Ух! На сто пудов легче стал... Раздевайся и ты, а то не пущу в квартиру! И для тебя ведь нагрел воды. Целое ведро, медведя можно вымыть.
      Андрей пошел в "баню".
      Была полночь, но свет белой ночи назойливо врывался в маленькое окно ревкома и мешал спать. Ревкомовцы благодушествовали в кроватях.
      Как немного нужно человеку! Одно ведро воды!
      - Никита Сергеевич! Я забыл сказать тебе. Когда мы уходили из яранги Алитета, меня догнала Тыгрена и сказала как бы мимоходом: "Алитет - плохой человек".
      - Да, я обратил внимание на нее. По всему видно, что она может проявить характер. Вот приедет Ваамчо в ревком, проинструктировать его надо. Мы вызволим Тыгрену. Ну, мистер Жукофф, закурим "кэпстон" на ночь?
      - Закурим, мистер Лось. Губернатор!
      Они посмеялись, вспоминая американцев, и закурили.
      - Выпишем сюда учителей, медиков, - мечтал Лось. - Будут у нас на участках свои люди - вот тогда будет дело. Американские фактории торгуют узкоделячески. Нам нужно, чтобы в факториях не только обменивали табак на пушнину, но и с народом работали, культуру прививали. Ликвидировать их надо, свои фактории организуем.
      - Но ведь "Норд компани" на три года прибыла сюда.
      Лось приподнялся с подушки и сердито спросил:
      - А здания школ, больниц они привезли? А?
      - Да, но все это от нас не зависит, Никита Сергеевич. С компанией ведет дела Наркомвнешторг.
      - Ну и что же? А мы с тобой здесь пешки? Конечно, я не буду их завтра же разгонять... Но поставить вопрос я могу? Обосновать все, доложить губревкому?
      - Это конечно.
      - Ну, вот тебе и весь сказ!.. Надо будет завтра же отправить "почту" по этому вопросу.
      - А с контрабандой что делать? Видел, какое обязательство выдал Алитету Тэки Черный Жук? Они же, эти контрабандисты, и население обирают! Уплывает пушнина.
      - Пункты пограничные поставим на берегу, людей специально выпишем. По этому вопросу тоже надо "почту" отправить... Ну ладно! Спать пора! - И Лось повернулся на другой бок.
      В ревкоме стало совсем светло. Солнце едва зашло, как вскоре опять полезло по небосклону вверх. Андрею не спалось. Он встал и подошел к окну. На улице ни души.
      Андрей растолкал Лося.
      - Я надумал, Никита Сергеевич, вот что: нам бы культбазу такую организовать здесь. Понимаешь, целый комплекс культурных учреждений...
      Приподнявшись на локте, Лось в упор посмотрел на Андрея и раздраженно сказал:
      - На кой черт мне знать твои ночные фантазии? Неприятель, что ли, показался на горизонте, что ты будишь меня? Не даешь поспать после бани. То свет мешал - не мог заснуть, теперь - ты! Ведь завтра будет день. Завесь чем-нибудь окошко и ложись спать!
      Рассерженный Лось залез с головой под одеяло.
      - Я думал, ты тоже не спишь... - сказал Андрей и курткой занавесил окно.
      Но свет все же пробивался в комнату. Андрей лег в кровать и быстро уснул.
      - А теперь я не могу заснуть, - сказал Лось, глядя на своего спящего соседа; он усмехнулся, взял длинный меховой торбаз и, размахнувшись, шлепнул Жукова. - Андрей, Андрюшка! Что ты мне хотел экстренно сообщить? с усмешкой спросил Лось.
      Андрей лениво протер глаза, зевнул, посмотрел на Лося, сидевшего на кровати, и засмеялся. Он свесил ноги с кровати, потянулся, высоко подняв руки, и еще раз зевнул.
      - Про культбазу я хотел сказать тебе, Никита Сергеевич. Построить здесь такую культбазу, где были бы и больница, и школа-интернат, и ветеринарный пункт - лечить и разводить хороших собак, и политпросветпункт, и баня. Не такая, как у нас, - умывальник, а настоящая, понимаешь, как на "материке". И пекарню обязательно! Хлеба народ совсем не ест, и выпечь негде.
      Решено было и этот вопрос с соответствующими обоснованиями поставить перед губревкомом.
      Почтовый ящик принял в свое чрево объемистый пакет.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      С каждым днем на пушную факторию съезжалось все больше и больше охотников. Мистер Саймонс работал в магазине и в пушном складе с утра и до ночи. Он уставал от работы и иногда, как рекомендовал ему Чарльз Томсон, прекращал торговлю.
      - Ничего, они могут обождать даже дня два-три. Они всегда с удовольствием живут здесь и не торопятся домой, - сказал мистер Томсон. А про себя думал: "С ума сошли эти людишки! Откуда их столько понаехало? Никогда за все годы я не видел здесь такого сборища. И где они набрали столько пушнины? Неужели Алитет не забрал у них? Только за один день они сдали сто двадцать песцов. О, это небывалый случай!"
      Как-то утром Ярак сказал мистеру Саймонсу:
      - Я не могу сегодня вести с тобой торг. Голова болит, кружится. Пусть Чарли будет тебе переводчиком. Он хорошо говорит по-нашему.
      Мистер Томсон с удовольствием принял предложение мистера Саймонса. Но вскоре он очень пожалел, что пришел в факторию. Торговля шла бойко. Охотники были веселы и получали за пушнину такую уйму товаров, что полностью загружали свои нарты.
      - Погляди, Чарли, как торгует новый американ! У него всегда хороший дух, и мы перестали увозить песцов обратно. Ты никогда не вел такого торга, - сказал один веселый и насмешливый парень.
      - Что он говорит, мистер Томсон? - спросил мистер Саймонс.
      - Он говорит, что ему предстоит далекий путь. Он хотел бы ускорить торговлю, мистер Саймонс. Спешит сегодня же уехать.
      - Ол райт! Сейчас мы его отпустим.
      - Вы напрасно так щедро платите ему, мистер Саймонс. Ему можно было дать значительно меньше - и он уехал бы с таким же восторгом.
      - О нет, мистер Томсон. Боюсь мистера Лося. У мистера Лося есть прейскурант, и если выяснится, что я недодал ему товаров, будут большие неприятности для нашей компании. Это дело надо делать тонко, - ответил мистер Саймонс, скаля зубы.
      Мистер Томсон всегда считал, что Север вырабатывает у человека дьявольское терпение и веревочные нервы. Но Север вдруг изменился.
      Когда торговля кончилась, Томсон не смог даже остаться у мистера Саймонса на чашку кофе. Он ушел в очень дурном настроении. Злоба душила его. Он тихо вошел в дом и уже взялся было за ручку своей двери, как вдруг насторожился, а затем резким движением сорвал меховую занавеску полога, где помещалась его семья. В пологе была Мэри вдвоем с Яраком.
      У Чарльза Томсона перехватило дыхание. Он не смог ни кричать, ни ругаться и, сжав кулаки, молча, задыхаясь от злобы, бросился на Ярака.
      Уже ничего не соображая, Томсон навалился на него всем своим грузным телом.
      - Год дэм! - тихо прошипел он и занес кулак над головой Ярака.
      Ярак поймал его руку, до боли стиснул ее и в этот момент увидел, как Мэри, с обезумевшими глазами, высоко занесла над спиной отца блеснувший сталью нож.
      - Нельзя, Мэри! - крикнул Ярак. - Уйди из полога!
      Но Мэри медлила.
      - Скорей уходи отсюда! - сердито крикнул Ярак, и тогда она исчезла.
      - Негодяй, обманщик! Зачем ты пришел сюда? - хрипел Чарли.
      Ярак, крепко держа Чарли за руки и глядя на него в упор, спокойно говорил:
      - Русскэ начальник сказал, можно ходить... Можно жениться. Русскэ закон...
      - Год дэм! - взвыл Чарльз Томсон и укусил руку Ярака.
      В ту же минуту Ярак с силой отшвырнул его. Чарли отлетел в противоположный угол и распластался животом вверх.
      Ярак выбежал в сенки, где стояла Мэри. Он схватил ее за руку и побежал с ней на улицу.
      Чарльз Томсон долго лежал на шкурах, затем вытер цветным платком лицо и вылез из полога. Увидев Рультыну, он дико закричал:
      - Проклятая ведьма! Где дети? Куда ты спровадила их, сводница? Это ты устроила всю эту мерзость! Завтра ты посмотришь, что я сделаю!
      Рультына молчала.
      Мистер Томсон ушел в свою комнату, сильно хлопнув дверью.
      "Чарли сердитый, Чарли очень сердитый!" - подумала Рультына и пошла звать детей, чтобы уложить их спать. Она ходила по ярангам, собирая детей, но нигде не встретила Мэри.
      Уложив детей, она опять пошла искать дочь. Но в стойбище Мэри не было. Не было и Ярака. Уставшая от многолетних переживаний, от этой очень тяжелой для нее жизни в доме белого мужа, Рультына долго бродила по стойбищу и все искала дочь, заглядывая в каждую ярангу.
      - Они ушли по этой дороге. Теперь они прошли, пожалуй, вон тот холмик, - сказал встретившийся паренек.
      - Хорошо. Пусть идут, - сказала она.
      Рультына вернулась домой, посмотрела, как спят дети, и потихоньку, крадучись, заглянула в комнату Чарли. Он лежал на кровати, не раздевшись. Рультына вошла в комнату и окликнула его. Чарли спал.
      "А может быть, он не хочет разговаривать со мной?" - подумала она. Прислушавшись к его сонному дыханию и убедившись, что он крепко спит, Рультына тихо вышла из комнаты в сенки. Она схватила висевшие на стене собачьи алыки и выбежала на улицу. Мигом она запрягла двенадцать псов, села на нарту и погнала их в направлении холмика, указанного мальчиком. Выехав из стойбища, она стала кричать на собак, стучать по нарте остолом и гнала их все быстрей и быстрей.
      Вскоре Рультына заметила беглецов.
      Но Ярак и Мэри вдруг свернули и быстро побежали к каменистому склону горы.
      Старуха встала на нарту и, с трудом держась за баран, закричала во весь голос:
      - Я-ра-ак! Ру-ульты-ына едет!
      Ее слабый голос затерялся в просторах тундры. Ярак и Мэри бежали так быстро, что трудно было догнать их. Рультына свернула собак с дороги и направила упряжку по их следу. Она все стояла на нарте, и кричала, и звала то Ярака, то Мэри.
      Ярак хорошо знал, что на склоне горы, среди нагромождений каменных обломков, не очень-то хорошо поедет нарта. О, они еще успеют скрыться в камнях!
      Тяжело дыша, они залезли в каменную пещеру.
      - Если Чарли сойдет с нарты и пойдет искать нас, ты выследи его и убей камнем, - сказала Мэри.
      Упряжка подскакала к склону горы, остановилась, и вожак, залаяв, бросился вперед, карабкаясь по камням. Но нарта зацепилась за каменный выступ - и собаки остановились.
      - Мэри! Это я, Ру-ультына! Не бойтесь! - вдруг услышал Ярак.
      Он залез на высокий камень и увидел около нарты старуху.
      - Мэри! Вылезай! - обрадованно крикнул он.
      Старуха сидела на нарте, склонив голову на баран, и от усталости не могла говорить. Мэри обхватила ее руками, прижалась. Ярак занялся собаками: они запутались в упряжке. Он свел собак с подножия горы и подошел к женщинам.
      - Рультына, куда ты едешь? - спросил он.
      Старуха подняла голову и спокойно сказала:
      - Вот вам упряжка. Уезжайте далеко в тундру, в горы, и живите у моего брата Гаймелькота.
      - Рультына, поедем вместе с нами, - сказал растроганный Ярак.
      - Нет. Дома много еще детей осталось. Я вернусь домой и буду молчать, как вот эти камни. Садитесь на нарту и уезжайте быстро. Гоните упряжку, не жалея собак.
      - Рультына, мы заедем к русскому бородатому начальнику. Андрей мне говорил, что бородатый хочет дать нам женитьбенную бумагу, - сказал Ярак.
      - Хорошо. Поезжайте к русскому. Может, бородатый поймет, что Мэри нужен муж. - И она тяжело вздохнула.
      Ярак взял остол из рук Рультыны, крикнул на собак, которых он выкормил, и они, почувствовав настоящего хозяина, опустили хвосты и весело побежали вперед.
      - Тагам, тагам! - кричала Рультына им вслед.
      Она долго стояла и смотрела на удаляющуюся нарту.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Мистер Томсон проснулся необычно рано. Первый раз за всю долгую жизнь здесь он спал, не раздевшись...
      Морщась от сильного света, мистер Томсон тяжко вздохнул, покачал головой и недовольно посмотрел на окно, залитое солнечными лучами. Он взглянул на будильник, но и патентованный "друг" остановился. "Что делается в этом доме!" - подумал Чарльз Томсон.
      Он тяжело встал с кровати.
      - Кофе! - крикнул он.
      Рультына тихо вошла в комнату, поставила на стол уже готовый завтрак и молча вышла.
      После завтрака мистер Томсон прошелся по комнате, подошел к окну и не увидел на обычном месте своей нарты. У него остановилось дыхание. Тяжелое предчувствие охватило его. Набросив на себя меховую канадку, он быстро обежал кругом свой дом. Собак и нарты не было. Задыхаясь от волнения, Томсон вбежал в сенки и, остановившись у полога семьи, тревожно спросил:
      - Где Мэри?
      Дети молчали.
      Распахнув дверь комнаты, он увидел Рультыну, собиравшую со стола посуду.
      - Где собаки? - закричал он.
      Но Рультына, склонив голову, молчала. Она покорно ждала, когда белый муж скажет ей: "Уходи вон!"
      Чарльз Томсон грубо толкнул ее, и она уронила на пол посуду фарфоровая кружка разлетелась вдребезги.
      Тяжело дыша, Томсон прибежал к Рынтеу, своему преданному и покорному содержателю заезжей яранги.
      - Где Ярак? - крикнул он.
      Рынтеу молча махнул рукой в ту сторону, куда ушел Ярак.
      - Собак мне! Живо!
      Рынтеу стоял в одних меховых чулках с опущенными рукавами кухлянки и думал: "Давать собак нельзя и не давать нельзя". Он спокойно сказал:
      - Собаки бегают по стойбищу, Чарли.
      - Живо собак, безмозглый человек!
      - Чарли, разве найдутся в нашем стойбище собаки, которые могут настичь твоих? И-и-и, твои собаки, Чарли, очень хорошие! Только Алитетовы могут с ними сравниться. Надо подождать: может быть, Алитет подъедет.
      - Что ты плетешь мне, старый дьявол? Сейчас надо ехать, а не ждать! Живо запрягай! Ну, поворачивайся!
      Чарльз Томсон тряхнул его за рукав, и Рынтеу не спеша пошел в ярангу. Он вынес связку алыков и, поднося их к носу Чарли, сказал:
      - Только алыки - дрянь! Надо бы их починить!
      - Давай какие есть! - прорычал мистер Томсон.
      Посвистывая, Рынтеу пошел по стойбищу собирать своих не очень ретивых псов. Не спеша он вернулся к яранге в окружении собак, которые почему-то решили, что хозяин вздумал их покормить. Но бывает, что и собаки ошибаются. Откуда им знать, что думает Чарли?
      Медленно, очень медленно Рынтеу стал надевать на них алыки, приговаривая:
      - Ну, где догнать на таких евражках? Все равно что дикого оленя ловить хромому старику!
      Вожаком Рынтеу пристегнул собаку со сбитой ногой и не понимающую команды.
      Чарльз Томсон сел на нарту и поехал, рассчитывая перехватить беглецов в следующем стойбище. Он кричал на собак, бросал в них остол, но они лишь жалобно скулили, все время оглядывались, не прибавляя шагу, и вскоре совсем стали.
      Чарльз Томсон, понурив голову, сидел на нарте.
      "Год дэм санвабич! Бесполезно гнаться", - подумал он и повернул собак обратно.
      И едва он подал команду, как псы, задрав хвосты, навострив уши, пустились вскачь.
      Собаки вбежали в стойбище. Мистер Томсон бросил упряжку около первой попавшейся яранги и, усталый от гнева, направился в пушную факторию.
      - Гуд дэй, мистер Томсон! - весело встретил его Саймонс.
      - Гуд дэй, мистер Саймонс. Только у меня совсем не такой уж добрый день, - устало сказал мистер Томсон.
      - Неприятности какие-нибудь, мистер Томсон?
      - Скажите вы мне, мистер Саймонс: что сделалось с этими дикарями? Разве мог я об этом думать? Ведь этот самый Рынтеу, вся жизнь которого десятки лет зависела от меня и который был лучше всякой послушной собаки, теперь ведет себя так возмутительно! Я с большим трудом заставил его дать мне упряжку. И вы знаете, мистер Саймонс, этот грязный, неблагодарный дикарь собрал мне в нарту таких одров, что на них и за пресным льдом не поедешь! А ведь всего год тому назад достаточно было мне сказать одно слово, одно слово, мистер Саймонс, как мигом была бы готова упряжка из самых лучших псов всего стойбища. Я ничего не понимаю во всем этом, - стоя посередине комнаты и с сокрушением разводя руками, сказал Чарльз Томсон.
      - В чем дело, мистер Томсон?
      Мистер Саймонс сочувственно вздохнул, покачал головой, когда Томсон подробно рассказал о бегстве дочери с Яраком.
      - Что же делать, мистер Томсон! Надо вам уезжать отсюда из этой не совсем цветущей страны. Неужели вам хочется, чтобы ваш труп был выброшен в эти камни на растерзание зверям, как вы рассказывали мне о местных обычаях? Неужели под конец вашей жизни, имея столько долларов, вам не хочется прожить остаток своих дней в цивилизованной стране? Вы полжизни не пили настоящего свежего молока. Это страшно, мистер Томсон! Вас беспокоит дочь? Но, по-видимому, она тоже дикая. Вы извините меня, мистер Томсон, я с вами говорю откровенно, и мне вас искренне жаль!
      - Пожалуйста, пожалуйста! Вы хороший человек, мистер Саймонс. Никто со мной так тепло еще не говорил... Мистер Саймонс, может быть, вы возьмете меня с собой в Канаду? Ведь я один остался.
      - С огромным удовольствием, мистер Томсон! Мы с вами хорошо заживем!
      И они долго молчали, будто задумавшись о совместной жизни в Канаде.
      - Но я возвращаюсь к начатому разговору, мистер Томсон: вас беспокоит дочь? Дорогой мой мистер Томсон, она родилась здесь. И Америка и Канада ей будут столь же противны, как и мне вот эта страна холода. Она погибнет там от тоски и по этим диким камням, по грязным ярангам, по этому отвратительному моржовому мясу, по этому страшному вою пурги...
      - Да, да! Это вы говорите все совершенно правильно, мистер Саймонс. Вы хорошо поняли ее натуру.
      - Мистер Томсон, пусть она живет с Яраком. Я уверен, что она будет счастлива по-своему, - сказал мистер Саймонс.
      - Я увезу отсюда мальчика Бэна... И постараюсь все же вернуть Мэри. Мне кажется, она еще может привыкнуть к жизни в Канаде. Как вы думаете, мистер Саймонс?
      - Очень возможно, очень возможно, - неохотно ответил он.
      - Но что же мне делать с пушниной? У меня более полутора тысяч хвостов. С собой в Америку их не разрешают взять. А ехать продавать в Петропавловск-на-Камчатке я не хочу. Всю эту пушнину мистер Лось хотел забрать здесь, но, к счастью, у него не оказалось валюты.
      - Мистер Томсон, мне хочется по-дружески дать вам совет.
      - Какой, мистер Саймонс? - насторожился Чарльз Томсон.
      - Строго говоря, это даже не совет, а самый простейший урок географии. Ном на Аляске отсюда ближе, чем соседнее чукотское стойбище. Это во-первых. А во-вторых, Берингов пролив не так уж широк, мистер Томсон! - И мистер Саймонс многозначительно улыбнулся. - Если бы мне понадобилось, я и на доске переправился бы через него. А вам стоит дать байдарным охотникам пачку табаку "Кентукки" - и вы будете в Америке со всем своим хозяйством. Подождите меня на Аляске или во Фриско, а там мы сядем на комфортабельный пароход - и в Канаду!
      - А дом? Я хотел еще продать кому-нибудь свой дом и склад.
      - Мистер Томсон! Кому он нужен, ваш этот Старый дом, сделанный из ящиков?.. Кроме того, если вы начнете искать покупателя, вы поставите себя под подозрение. Мистер Лось сразу насторожится и будет вас караулить, поселившись у меня в фактории. Бросьте вы это. Живите так, словно собираетесь здесь жить еще многие годы. Я на вашем месте даже обратился бы с ходатайством к мистеру Лосю, чтобы он вам разрешил остаться здесь и дожить в кругу семьи последние годы своей жизни. А там, в один не очень прекрасный день, вы погрузитесь на байдару - и гуд бай!
      - Вы совершенно правы, мистер Саймонс! У вас настоящий американский деловой ум. Я так и сделаю.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      Долгая северная зима кончилась. Сугробы стали рыхлыми, влажными. Они будто проваливались в землю, становясь с каждым днем все меньше и меньше. Почти исчезла грань между днем и ночью. Светлые длинные дни бежали быстрей.
      Между ревкомовцами неожиданно возник спор. Они потеряли один день. Как это случилось, никто из них не мог установить. У Лося было 20 апреля, у Жукова - 21 апреля.
      Каждый из них горячо отстаивал свое число, приводя в доказательство даты всевозможных документов. От этих дат день за днем перечислялись разные события, вспоминались пункты следования за время их длительной поездки, все же числа не сходились. Во Всем уезде ни один советский подданный не мог разрешить их спор.
      - А все-таки не прав ты, Никита Сергеевич! Вот увидишь, первомайский праздник ты встретишь на один день раньше.
      Лось усмехнулся:
      - О чем мы, собственно говоря, спорим, Андрей? Ну раньше так раньше. Подумаешь, какое значение имеет это для нас! Да если мы на целую неделю ошибемся, никто знать не будет. Тем более что день идет с востока, как ты говоришь.
      - Как хочешь, Никита Сергеевич, но я остаюсь при своем числе. Ты, вероятно, сбился, когда мы пурговали. Я аккуратно веду дневник.
      - Ну, очень хорошо. Беда какая! Сначала отпразднуем по-моему, а потом - по-твоему. Из одного праздника сделаем два.
      В ревком пришли ученики Жукова. Они разделись, оставшись в одних ситцевых рубашках, скроенных самим Лосем. Ученики сели за стол и старательно начали выводить буквы, короткие фразы. Самой трудной оказалась буква "д": вместо слова "дом" с языка срывалось "том", вместо "дальше" "тальше".
      Долго и охотно занимались ребята. Из-за ситцевой занавески показался улыбающийся Лось, держа в руке домино.
      - Ну, хлопцы, сыграем, что ли?
      - Сыграем, сыграем, Лось! - хором прокричали ученики.
      Все дети, как и взрослые, не называли уполномоченного ревкома по имени и отчеству: это было длинно и непонятно, и потому еще, что сами они не имели ни фамилии, ни отчества.
      Лось, взмахнув рукой, готовился последней костяшкой закончить игру. В этот момент один карапуз тихо пододвинул свою косточку и с неподдельным весельем вскрикнул:
      - Подожди, Лось! Я кончаю!
      Шум и смех слышались в ревкоме.
      - Проиграл, Лось! Проиграл, Лось! - кричали дети, хлопая в ладоши.
      А Лось хмурился, будто и в самом деле был огорчен проигрышем.
      Ребята знали, что больше одной партии его не заставишь сыграть, проворно влезли в меховые кухлянки и убежали.
      Один из них, уже в дверях, сказал:
      - Лось! К ночи старик Умкатаген умрет! - Мальчик провел пальцем по своей вытянутой шее.
      - Постай, постой! Что такое ты говоришь?
      - К ночи старика Умкатагена душить будут! Все уже готово, - спокойно разъяснял мальчик.
      Лось усадил его за стол и тихо, почти шепотом, спросил:
      - Как душить? Зачем?
      Мальчик огляделся по сторонам, видимо соображая: можно ли ему заниматься такими разговорами? Но, не найдя в этом ничего предосудительного, продолжал:
      - Очень больной старик... Нога у него испортилась. Шаманы лечили, лечили - отказались. Эрмен - сын Умкатагена - обессобачился: то в жертву принесет духам, то шаману отдаст... Две собаки остались. Всех собак извел, а болезнь не выходит. Наверное, очень злой дух вселился в его ногу, и вот Умкатаген уходит к "верхним людям". Нынче ночью. Все люди рады. И Эрмен очень рад.
      - Беги сейчас к Эрмену и скажи: Лось запрещает душить старика! Понял? Нельзя душить людей. Беги, я скоро сам приду к Эрмену, - взволнованно сказал Лось и, сбросив туфли, взял торбаза.
      Мальчик убежал.
      - Никита Сергеевич, что ты думаешь делать с этим стариком? - спросил Андрей.
      - Как что? Не разрешу душить - вот и все! - сердито сказал Лось.
      - Подожди, Никита Сергеевич, до ночи еще много времени. Давай лучше обсудим.
      - Что обсудим? Обсуждать нечего, все очень ясно!
      - Нет, Никита Сергеевич, административно этого не предотвратишь. Нет! Они с тобой согласятся, но, как только ты уйдешь, немедленно задушат. Ведь старик дал уже "слово". Отказаться от него, по их обычаям, недостойно человека.
      - Что же, ты предлагаешь душить старика? Говори ясно! - рявкнул Лось, натягивая торбаза.
      - Я не предлагаю. Но я думаю, что тебе не следует говорить: "Я запрещаю душить".
      - Черт возьми! Разве это не одно и то же? Что ж, ты хочешь сделать меня соучастником убийства? Ничего себе, договорился хлопец!
      - Не хочешь ты, Никита Сергеевич, сгоряча понять меня. Мне кажется, что за один год такую крепость не сломать!.. А как тут поступить, я и сам пока не знаю.
      - А я знаю! Мы зачем сюда приехали? Мы что, представители Советской власти или кто? - горячился Лось, не попадая ногой в торбаз. - Мы ученики Ленина.
      - А у Ленина я читал, что быт, пережитки суеверия - самая страшная вещь! Борьба с ними должна быть кропотливая, систематическая, построенная на большой силе убедительности. Условия здешней жизни породили этот ужасный быт.
      - Ну, хватит! Ты мне не читай лекций! - крикнул Лось, взмахнул рукой, как отсек, и молча заходил по комнате.
      В ревком вбежал Эрмен.
      - Лось, - взволнованно заговорил он, - старика надо душить. Старик сам велел задушить его. Я не могу отказать ему в его последней просьбе. Будет большая беда.
      - Никакой беды не будет. Живых людей не душат. Твой отец Умкатаген не враг тебе, - сказал Лось.
      - Нет, не враг. Врага я и не стал бы душить. Я люблю Умкатагена и хочу сделать для него доброе: выполнить его последнюю просьбу. Еще ни один человек из нашего народа не брал своего слова обратно. А ты, Лось, хочешь сделать из моего отца дурного человека, самого последнего человека.
      - Вот, черт возьми, задача мне, - со вздохом, тихо сказал Лось.
      Тут вмешался Андрей:
      - Ты знаешь, Эрмен, закон у нас новый запрещает душить человека. Если бы не этот закон, мы и разговаривать не стали бы с тобой.
      - Старика надо душить. Очень плохо, если не задушить старика, упорно твердил Эрмен.
      Лось, закусив бороду, стоял у окна, погрузившись в раздумье. Вдруг он энергично повернулся, подошел к Эрмену и строго сказал:
      - Я не разрешаю душить Умкатагена. Если я узнаю, что старик задушен, ты будешь наказан за это. Я отправлю тебя с Чукотской земли, как только придет сюда пароход. И когда ты будешь умирать на чужой стороне, никто из твоих сородичей не услышит перед смертью твоего голоса.
      Лось говорил возбужденно и гневно.
      Эрмен молча и внимательно слушал русского начальника. И когда Лось замолчал, Эрмен сказал:
      - Лось, ты первый из таньгов, которого наш народ называет настоящим человеком. На исходе только одна зима, как ты пришел на нашу замлю, а торговля стала совсем иной. Наши люди теперь пьют чай с сахаром. Безружейные обзавелись ружьями, бескапканные - капканами. Везде народ говорит: "Бородатый полюбил наших песцов и сделал их многотоварными". Народ говорит, что ты все равно как хороший шаман, добрый шаман, который помогает нам жить. Такой слух идет по берегу. А теперь ты стал говорить непонятное для моих ушей! Не испортили ли тебя дурные шаманы? Зачем ты велишь отказать Умкатагену в последней просьбе? Умкатаген - хороший старик.
      Эрмен был тоже очень возбужден, но говорил тихо, почти шепотом. На его лице выступил пот. Он говорил отрывисто, с остановками, словно следил: понимает ли русский все то, что говорит он, Эрмен.
      Лось подошел к нему и, уже сдерживаясь, старался говорить так же тихо: