Львиная охота

"Подножье Горы". "Дом На Набережной"... Вокруг кипела жизнь. Веселые голые люди азартно играли в пляжный волейбол, другие голые люди зарывались в песок, ласточкой бросались в набегавшую волну, перекрикивались, общались, не обращая внимания на различия полов, и я понял, что попал на пляж натуристов. Это в исторической-то части города? Остроумно. Никто ни с кем не целовался, здесь были настоящие натуристы. Что ж, я люблю все настоящее, поэтому я закатал штаны, разделся до пояса, поддал ногой откатившийся ко мне мяч, а затем побрел кромкой прибоя, останавливаясь и с наслаждением наблюдая, как волны слизывают оставленные мною следы.
      Неужели мне не хочется к РФ, спросил я себя. Неужели я боюсь? Тогда какого рожна я сюда притащился? Повидаться с алкоголиком Вячеславиным я мог и в Ленинграде, заглянув как-нибудь вечерком в ресторан Дома Писателя, а мрачного, болезненно серьезного Слесарька я мог легко отловить в его роскошном рабочем кабинете.
      Раскинув руки, я подставил грудь морскому бризу.
      - Моя любовь? Она седа, - нежно пропел кто-то, - глуха, слепа и безобразна...
      Я на всякий случай оглянулся. Одна из валявшихся на песочке девушек, сняв с головы солнцезащитный шлем, помахала мне рукой и вспорхнула с места.
      - Ты сегодня точен, - сказала она нормальным голосом.
      Это была та самая безжалостная красавица, которую я видел утром возле киоска для меломанов, это была та самая любительница шаромузыки, которая с первого взгляда запала в мое подержанное сердце. Увы, она была в купальнике. Зато улыбалась - персонально мне.
      - Я просто вежлив, - возразил я. - Как король.
      - Я тебя знаю, - сказала она, - ты король из моего сна. Я позвала, и ты пришел.
      Я посмотрел почему-то на часы. Меня позвали, и я пришел, мысленно согласился я, вспомнив записку на рукоятке чемодана. Шутки шутками, но было как раз четыре пополудни. Вернее, без пяти, но это дела не меняло. Мне назначили свидание на взморье, и вот я здесь. Я был сегодня точен. Случайно ли ноги принесли меня на центральную лестницу и заставили спуститься до самого дна? Кто руководил движением моих ног?
      - Поможем друг другу проснуться, - пробормотал я. - Бог - это счастье. Носильщики хреновы...
      - Ты веришь в Бога? - тут же спросила девушка.
      - Скорее нет, чем да. Впрочем, в какого?
      - Он - один. Не понимаю, как писатели могут не верить в Бога, просто болезнь какая-то, особенно среди фантастов. Надеюсь, ты не фантаст?
      - Как можно, - укоризненно сказал я.
      Она долго смеялась, кокетливо грозя мне пальцем, и тогда я повернулся и побрел дальше, поддевая пену ногами. Я решил проверить ситуацию на прочность, и красавица не обманула моих надежд, легко и естественно присоединившись ко мне, а может, она подтвердила тем самым худшие мои подозрения, - просчитывать варианты мне пока не хотелось. Похоже, она в самом деле знала, кто я такой, оттого и веселилась. Ну, Жилов, держись, сказал я себе, молоденькие поклонницы тебя все-таки зацапали. Дождался на старости лет. Впрочем, молоденькие ли?
      - Хорошая у тебя легенда, - заговорила она, отсмеявшись. - Нет, я серьезно! К ребятам из Соединенной России здесь по-разному относятся, но писатель Жилов - это имя. Жаль, конечно, что ты не веришь в Бога, есть тут какое-то несоответствие, это сразу настораживает.
      - Имя, а также фамилия, - ответил я. - Но я никогда не говорил, что не верю в Бога.
      - Значит, веришь?
      - Этого я тоже не говорил.
      Девушка закатила глаза и глухо молвила:
      - В Бога он не верит. Человек у него, понимаешь, лев природы...
      Это была цитата. Из меня цитата, из кого же еще. Незнакомка снова засмеялась, оглядев меня сверху донизу:
      - "Лев природы", - это звучит.
      - Лев вышел на охоту, - строго сказал я ей. - Поосторожнее с этим делом. Вот только насчет "легенды" я не понял. Легенд я не пишу, не тот жанр.
      Или не тот возраст, подумал я. Не тот азарт, не те зубы. Самое время было спросить у прелестницы, кто она такая, этак невзначай перевести стрелку разговора с моих анкетных данных на ее, самое время было разобраться в правилах игры, которую со мной затеяли, но...
      - Легенду про жмурь создал ты. - Она чувственно провела пальцем по моему животу, дойдя до шрама и остановившись. - А сам-то знаешь, что такое жмурь? Наплел в своих мемуарах про психоблокаду, про то, что волевому человеку особенно трудно оставить пьесу, которую он разыгрывает в своих мозгах... Причем здесь, вообще, мозг? Странно, что ты - ТЫ! - в этом не разобрался.
      - Я разобрался, - обиделся я. - Может, мы сначала познакомимся, а уже потом поссоримся? Вы кто будете, прелестное дитя?
      Незнакомка вела себя так, будто мы были с ней давно и хорошо знакомы, будто мы были близко знакомы. Нет, не так. Будто нас связывало нечто большее, чем близкое знакомство. Это немного шокировало.
      Она пропустила мой вопрос мимо ушей.
      - Ты хорошо помнишь свое последнее задание? - неожиданно спросила она.
      - Которое? - Я напрягся.
      - В этой стране. Под кодовым названием "Круги рая".
      Я расслабился.
      - А ты много читаешь, девочка. И что я, по-твоему, не понял про жмурь?
      - Говоря о бездуховности, ты не признаешь наличие души, и в этом все дело. Жмурь заталкивает душу человека в мир, созданный его больной фантазией, делает этот мир реальным - для него одного, конечно. Бессмертная душа сворачивается до размеров смертного мозга, а настоящая, Богом данная реальность сменяется ложной, в которой Бог - ты сам. Назови это энергетическим коконом, если терминология не нравится. Осознал ли ты тогда, что достаточно всего лишь раз дернуть за веревочку, чтобы дверь в истинную реальность закрылась навсегда? Всего один раз!
      - Смотри, какое море, - восхитился я, положил руку девушке на плечо и притянул ее к себе. - Смотри, какое небо. А ты мне тут о жмури. Сколько тебе лет?
      В ответ она обняла меня за талию.
      - Я половозрелая и совершеннолетняя.
      - Спасибо за предупреждение. А что за песенка у тебя была? "Моя любовь седа..."
      Она послушно спела:
      Моя любовь? Она седа,
      Глуха, слепа и безобразна.
      Она как счастье - несуразна.
      Не оттого ль, что навсегда...8
      Спев один куплет, она объяснила:
      - Это Володя Гончар сочинил, лучший в городе инструктор.
      - Инструктор чего?
      - Ты еще не был на холме, - поняла она. - Обязательно сходи...
      Некоторое время мы молчали. Было просто хорошо, и ни о чем не хотелось говорить, не хотелось также думать и что-то там анализировать. Да, я вел себя безобразно. Потому что девчонка мне безобразно нравилась, и если она предпочитала напустить таинственности, так и пусть ее, всему свое время, к тому же на нас поглядывали, я ловил заинтересованные взгляды других пляжных мальчиков и девочек, что, в общем-то, было мне привычно, ведь за свои полвека я отлично сохранился, никакой "Идеал" работы скульптора С.Бриг не мог тягаться со мною, сделанным из плоти и крови, а божественное создание, прижимавшееся сбоку, было полно искренности, так какого черта, спрашивал я себя, какого черта я должен быть не тем, кто я есть? А потом моя безымянная подруга решительным образом заявила:
      - Так вот, о жмури. Помнишь ли ты, как семь лет назад спрятался в пострадавшем от взрыва доме, обвесил себя часами "Ракета", лег прямо на пол и закрыл лицо осколком зеркального стекла, вынутым из рамы? Возникает естественный вопрос. Уверен ли ты, что проснулся тогда? Не плод ли твоей фантазии все то, что ты с тех пор видел и испытал?
      Я даже споткнулся. Как выяснилось, рано я расслаблялся.
      - Ложная реальность тоже дана нам в ощущениях, - заключила она. - Это, между прочим, фраза из твоей книги. Ты хотел поприжать тупиц и карьеристов из Службы Контроля, ты очень хотел предупредить человечество о жмури, чтобы спасти мир в целом и эту страну в частности. И ты победил, ты ведь очень волевой человек. В мечтах! Ну что, нравится тебе такая версия?.. - Опять она захохотала. - Памятник самому себе придумал! Блеск!
      Как реагировать, было непонятно. Как достойно отреагировать. Есть все-таки на свете страшные вещи, которые в первые мгновения могут вывести из равновесия даже самых устойчивых и крепких. Я снял руку с плеча спутницы, она также отпустила меня, отстранилась, и нашей красивой пары не стало.
      - Семь лет назад я, КОНЕЧНО, проснулся, - максимально спокойно ответил я. - И уж, КОНЕЧНО, ты - не продукт моего воображения.
      Мы остановились. Она смотрела на меня, не мигая.
      - Я сказала не "воображения", а "фантазии". Предположим, после первого раза ты проснулся, поскольку предусмотрительно впрыснул себе в нос хорошую дозу сукавстани, прежде чем попробовать запретный плод. Через слизистую оболочку носа этот стимулятор быстро всасывается и попадает в Велизиев круг. Для получения эффекта нужно от пяти до пятнадцати минут - в зависимости от концентрации...
      - Куда попадает? - спросил я. - Прости, что перебиваю.
      - Это ты прости. Постараемся говорить на более доступном языке. Велизиев круг - это система кровообращения в основании черепа, что, в общем, совершенно неважно. Опытный космолаз Жилов точно знал свою дозировку, не раз и не два он пользовался спецхимией в космическом пространстве, так что все было рассчитано правильно. Побаиваясь первого испытания, он дал жмури не более пяти минут. Как ни странно, он очень осторожный человек, наш общий друг Жилов, за что его и ценили товарищи. Ровно через пять минут сукавстань требовательно постучала в его адренорецепторы, и бесчувственное тело поднялось с пола, сбросив как осколок зеркала с лица, так и губительный сон. Казалось бы, испытание закончилось. Но ведь эти невероятные минуты перевернули этажерку его жизненных ценностей, не так ли?
      Всё было так. И про заброшенный дом, и про меры предосторожности. Аэрозольный баллончик со стимулятором я в то время постоянно носил с собой, чтобы в любой момент быть готовым. Во всех смыслах готовым: и как шпион, и просто как мужчина. Сукавстань - гордость российских астрофармакологов, совершенно незаменимая вещь, когда, к примеру, долго работаешь в скафандре (там в шлеме с некоторых пор даже специальный впрыскиватель предусмотрен). И на Земле сукавстани хватает применений. Под каким бы кайфом ты ни был встанешь и пойдешь, мышцы все сделают сами, сопротивляться невозможно. Что касается названия, то космолазы - публика грубая, если припечатает, то не отмоешься. Пошло гулять словечко - да и стало устойчивым, международно признанным, и даже превратилось в "сукавстан" - на тех языках, где нет мягких окончаний... Девушка выражалась на русский манер. Без какого-либо напряжения.
      - Занимательная история, - согласился я, - а главное, конец хороший.
      Она изумилась:
      - Неужели успел забыть? Вместо того, чтобы предъявить миру изобретателя жмури, которого ты подсек с такой ловкостью, ты выменял у него экспериментальные элементы питания с автоподзарядкой, оставив взамен снятые с него же наручники. Потом ты вставил эти чудо-батарейки в каждый экземпляр часов, снова залег в своей тайной берлоге и трясущимися пальцами синхронизировал будильнички. И сразу все стало, как надо. Ты героически сражался со жмурью, а твой начальник не мог простить тебе, что в известной книге ты раскрыл публике его имя. Но существует ли эта книга где-нибудь еще, кроме как внутри твоего кокона? Уверен ли ты, что и во второй раз проснулся? Не валяешься на полу, одряхлевший и высохший за эти семь суток, как старое трухлявое полено. Семь лет ему подавай!
      Это было слишком.
      - Хватит, - сказал я. - Уже не смешно.
      Очевидно, я рассвирепел отнюдь не понарошку, что случается нечасто.
      - Не нашел я изобретателя, - произнес я с расстановкой. - А говоришь читала книгу. Уродцы так и не выдали мне его... - И вдруг осознал, где мы, кто мы и о чем беседуем.
      Наваждение прошло! Нужно было брать чертовку за ноги, переворачивать вниз головой и вытряхивать из нее правду.
      - Но если ты сейчас бодр, психически здоров, трезв и все такое, терпеливо сказала она, - почему тогда ты потерял способность чувствовать боль?
      Я замер. О чем она опять?
      - Хочешь проверить? Подержи, пожалуйста.
      Красавица напялила на меня свой солнцезащитный шлем. Затем, не спрашивая разрешения, захватила мою левую руку, оттянула пальцами кожу в районе предплечья и медленно, с усилием проткнула это место... спицей.
      Спицей? Откуда взялась спица, что за фокусы?! Инструмент прошил мне кожу насквозь, как в цирках показывают, затем был рывком выдернут. Боли не было. Крови тоже. Рука двигалась... Все это происходило как будто не со мной.
      - Вот видишь, - сказала ведьма голосом, полным материнской заботы. Реальность дает сбои. От скуки ты придумал себе новое задание и очень хочешь его выполнить, но ведь теперь ты еще кое-что захотел. Ты ждешь, когда я разденусь, правда? Мне раздеться?
      Я молчал и рассматривал свою руку. Ранки были, а боли не было. Совсем.
      - Пойдем вон туда, для нас двоих там хватит места. - Она показала на одичавший парк, раскинувшийся по прибрежным склонам. - И дружинников там не бывает.
      Заросли акации начинались сразу, где кончался пляж. Далее шли магнолии, каштаны, дикие смоковницы и прочая зелень. Парк намеренно и с любовью сохраняли в одичавшем состоянии, но помимо растительности в нем имелось множество романтических гротов, в которых легко и приятно было прятаться от посторонних глаз.
      - В мире, где ты Бог, исполняется даже то, о чем ты не просишь, кивнула мне незнакомка.
      Она развернулась и пошла к зарослям, вылезая на ходу из купальника. Она не сомневалась, что я, как голодный зверь, поползу следом. Я сделал за ней шаг, еще шаг, и заставил себя остановиться.
      Лев природы, бляха-муха. Вышел на охоту... Кто на кого тут охотится?
      - Как насчет Эмми? - позвал я красотку. - Эмми не будет ревновать?
      Она не обернулась. Лифчик она взяла в одну руку, в другую - трусики, и принялась крутить эти предметы над своей головой, изображая винты взлетающего геликоптера.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      Пространство вокруг Государственного Совета нисколько не изменилось. Тот же перекресток, та же система крытых аллей; ротонда с минеральным источником, киоски, лотки и закусочные. Ноги принесли меня сюда без участия моей воли, дав отставному агенту время прийти в себя.
      Дурацкий солнцезащитный шлем, оставшийся мне от сгинувшей ведьмы, я сообразил наконец сунуть в одну из уличных мусорниц, после чего направился к лотку с прессой. Мусорница сзади голодно зачавкала, перерабатывая долгожданную добычу.
      - Здравия желаю, дружок, - сказал я давешнему продавцу, отвлекая его от процесса чтения. - За мной долг, если вы не забыли. Сколько вот эта газетка стоила? - Я ткнул пальцем в "Хроники добра" и насыпал на стол горстку мелочи. - Примите мои извинения.
      Честь космолаза была восстановлена. Когда с расчетами покончили, я спросил:
      - Не подскажете, как отсюда попасть на холм?
      Парень оживился.
      - Вы правильно решили, - сказал он.
      - Что я решил?
      - В первый же день - на холм.
      - Это за меня решили, - вздохнул я. - Ну, так как?
      - Вам надо в Академию. Знаете, где Академия?
      Я знал, где Академия. Мне бы не знать этого! Впрочем, насколько я помнил, рельеф там был ровный, как блин, никаких вам холмов, курганов или горных кряжей.
      - С какой стороны от замка? - уточнил я.
      - Придете и сразу увидите, - успокоил меня продавец. - Это перед главным корпусом.
      - Замок Колдуна, кстати, все еще жив, не растащен властями под новые памятники?
      - Развалины? Да что с ними станется? - не понял парень моего юмора. Сейчас там археологи работают... - Он со значением заглянул мне в глаза. Я очень рад, что вы будете с нами.
      Я придвинулся к нему поближе и спросил вполголоса:
      - А кто еще с нами? Если не секрет, конечно.
      Он задумался, как будто здесь было над чем думать. Очень серьезный человек, трудно с такими разговаривать.
      - Все население, - ответил он с плохо скрываемой гордостью.
      - Население чего?
      - Пока страны. Но, я уверен, проблем не возникнет и за ее пределами. Кому не хочется быть здоровым, жить фантастически долго и всю счастливую жизнь видеть... не сны, нет! Не поворачивается язык назвать это снами.
      - Новая реальность, - подсказал я, вспомнив почему-то о жмури.
      - Вот именно, очень точно вы сказали! А цена так мала. Чуть-чуть изменись, пойми, что преграда - это твоя алчность и твоя агрессивность...
      Я не выдержал, засмеялся.
      - Ничего-то у вас не выйдет, друзья, - доверительно сообщил я этому симпатичному пареньку. - Сколько таких было до вас, которые собирались человека менять! Но я - с вами. Я с вами, честное скаутское.
      - Хороший человек должен жить долго, - торжественно объявил продавец. - Как, например, Владимир Ульянов-Ленин. Нам бы сегодня такого государственного деятеля.
      - Хорошие люди часто становятся долгожителями, - нейтрально ответил я, а сам подумал...
      Владимир Ильич дожил почти до ста лет, подумал я. Что да, то да. Но был ли он хорошим человеком? Это совершенно неважно, как неважно и то, был ли он плохим человеком. Подобные малозначащие слова теряют остатки смысла, когда вспоминаешь о результатах его векового труда...
      Возможно, я бы еще что-то сказал, прежде чем удалиться, возможно, мне что-то ответили бы, но тут с неба слаженно упали микролеты класса "колибри" - три аппарата, три точки, образовавшие равносторонний треугольник, - и в центре этой фигуры оказался наш лоток. С кожаных сидений поспрыгивали пилоты в костюмах и галстуках. Не теряя темпа, они двинулись упругим шагом к нам, а чуть поодаль сел четырехместный "кузнечик", из которого почему-то никто не вылез. Судя по звукам, где-то кто-то продолжал садиться, но другие летательные аппараты были мне не видны.
      - Это за мной, - всхлипнул продавец, посерев лицом. Он схватил со стола электронный блокнот и выдрал дрожащими руками оптический шар из гнезда. Блокнот умер мгновенно, без мучений. Шар был брошен на асфальт и раздавлен каблуком - в крошево: мальчик наивно полагал, будто этаким образом что-то уничтожает. Не подозревал, бедняга, что опытный эксперт прочтет всю его информацию не то что с осколков - с пыли.
      Когда к нам подошли, он торопливо собирался, бросая газеты и журналы на пневмотележку. Однако ему сказали: "Да вы не волнуйтесь", а мне сказали: "Ну ты, спокойно!", а потом ему сказали: "Счастливо оставаться", а мне сказали: "Добро пожаловать", и я понял, что впервые за несколько минувших часов у меня есть хоть какой-то план действий.
      Подошедшие, увы, не представились.
      - Не могу идти, сандалий порвался, - поспешил я заговорить - прежде, чем в воздухе мелькнут наручники.
      Один непроизвольно посмотрел вниз, и этого было достаточно, чтобы я его выключил. С двумя другими дело обстояло сложнее, они сразу отскочили зубы стиснуты, разрядники наизготовку, - но из "кузнечика" высунулся некто и каркнул что было сил: "Не стрелять!" Очевидно, это был старший, ответственный за операцию. Я и сам догадывался, что стрелять они не станут ни при каком раскладе, разве что ампулой со слонобоем, да и то сомнительно, ибо номер ячейки в неведомой камере хранения был только в моей голове. Как моя драгоценная голова отреагирует на слонобой, особенно после утренней нейроволновой атаки? Рисковать они не могли, вряд ли им годился для беседы клинический идиот. И я пошел.
      Это была непростая работа, но все же легче, чем в Шарм-эль-Шейхе. После Шарм-эль-Шейха никакая работа не покажется трудной. Было даже любопытно, каким образом эти двое меня остановят, и вскоре ответ был получен - в виде разодранной на мне рубашки. Одному я сломал руку, второй поймал зубами собственный разрядник, а слева набегал еще кто-то, и справа еще кто-то, и оба неудачно упали, и потом, уже за моей спиной, долго пытались подняться. Меня трудно остановить, если я куда-то иду. Сандалии мешали: их я сбросил; лохмотья, оставшиеся от рубашки, осыпались сами. Сказать, что план действий был прост, значит ничего не сказать - он был единственно возможен. Знал я их методы, сам не раз брал таких мерзавцев, какого сделали нынче из меня. Бежать куда-либо в сторону, прорываться, прятаться было глупо, кольцо вокруг наверняка уже замкнулось. Интересно, думал я, нашли они что-нибудь в вокзальных камерах хранения? Или это вовсе не ОНИ вздумали сейчас меня похитить? Тогда кто?
      Сзади и сбоку мчалось подкрепление, которое явно запаздывало. Я двигался прямо на "кузнечик", одолевая плотный, как стена, воздух. Вертолет крутил лопастями с видимой неохотой, однако эта вялость была обманчива: аппарат с импульсным взлетом исчезает с места практически мгновенно. Лишь бы пилот не ударился в панику, молил я, лишь бы не нажал на кнопочку. Навстречу мне вылезал старший, надсаживая голосовые связки: "Стой, дурак, полиция!" Он был такая же полиция, как я - культовый писатель, поэтому я не стал вступать с ним в прения, я дернул его за галстук вниз, себе под ноги, и, удобно оттолкнувшись от его спины, как от трамплина, запрыгнул в салон вертолета. "Ты сам или помочь?" - поинтересовался я у пилота. Тот оказался сообразительным малым, а может, человека просто напугали мои шрамы вкупе с босыми ногами, - он канул из кабины прочь, и больше мне никто не мешал.
      Управляться с разными типами летательных аппаратов нас учили еще на первом курсе разведшколы. Мне, бывшему космопроходцу, было это не сложнее, чем отфокусировать плазменную ловушку маршевого двигателя. Я включил пневмоускоритель и взял рычаг на себя. Небо резко придвинулось, уши заложило, город остался глубоко внизу. Мгновенно сориентировавшись, я пошел обратно к земле, превращая параболу в спираль. Вряд ли кто-то успел полюбоваться моим полетом и, тем более, "схватить за хвост" траекторию посадки. Вот тебе и львиная охота, весело думал я, вспоминая отчего-то ведьмочку с пляжа. На вертолетах, красота. Делакруа новой эпохи. А шкура-то старого льва, оказывается, еще в цене, в цене...
      Куда летим? В Академию, безмятежно мыслилось мне, куда же еще. Что за холм образовался на ровном месте, что за кочка такая?
      Я сел на набережной, возле конечной станции фуникулера. Дом Русского Фудзиямы прятался метрах в тридцати - среди шелковицы и диких абрикосов. Видна была только стеклянная башенка, откуда старец любил смотреть на звезды, и был виден фрагмент высокого крыльца, ступеньки которого спускались прямо к мозаичной мостовой. Подножье Горы. Смелее, это же Учитель, подбадривал я сам себя. Если не сейчас, то когда? Дадут ли мне такую возможность позже?
      Я спрыгнул на мостовую и сразу увидел Вячеславина со Стайковым. Братья-писатели стояли у парапета, опираясь локтями о гранит, и смотрели вниз, на купающихся. Меня они не замечали. Я подошел, промокая носовым платком ссадину на плече (один из падающих бойцов проехался по мне своей кобурой). Ссадина слегка кровоточила.
      - А я просто хотел его навестить, - цедил сквозь зубы трезвый Вячеславин. - И всё, понимаешь? Всё! Не прощаться, не салютовать у гроба! Или ты тоже думаешь, как и эти ваши классики с современниками, что русский медведь уполз в берлогу умирать?
      - Ты прекрасно знаешь, во что я ставлю мнение генералов от литературы, - отвечал Стайков напряженным голосом. - Но ты никогда не задавал себе вопрос, зачем он здесь?
      Судя по всему, сложный был у них разговор.
      - Избушка, избушка, - позвал я, - повернись к морю задом, ко мне передом.
      Они мельком глянули на меня.
      - Откуда ты такой? - равнодушно спросил Вячеславин.
      - Из морской пены.
      - Я же тебя просил, не надо к нему сегодня.
      - Не было такого, - возразил я. - Открою страшную тайну. В этом мире вообще ничего не было и нет, кроме моих больных фантазий.
      Лазар Стайков молчал. Теперь он смотрел не на море, а на крыльцо, ведущее в дом РФ.
      - Ты от местного психиатра, что ли? - посочувствовал мне Иван.
      - Нет, одна знакомая богиня рассказала.
      - Все мираж, в том числе одежда, - задумчиво произнес Стайков. Очевидно, он имел в виду мой внешний вид. - Послушай, Джованни, мы не договорили. Так почему, по-твоему, Дим-Дим здесь поселился?
      - Дим-Дим - в Дим-Доме... - усмехнулся Вячеславин. - Не надо усложнять, Елизарус. Во-первых, он привык жить вне России, во вторых, ответ ясен. Он спрятался от мира. В том числе от нас, между прочим. Написал все, что мог и что хотел, и теперь думает, что сказать людям ему больше нечего. Разве не для того мы здесь, чтобы переубедить его?
      - Только кретин может стараться переубедить писателя, который все написал, - с неожиданной резкостью отозвался Стайков. - Писательская жизнь, как известно, редко совпадает с человеческой, потому что гораздо короче. Лет десять, пятнадцать, от силы двадцать, в течение которых пишутся основные книги. Ты что, не понял вопрос?
      - Не глупее некоторых, - обиделся Вячеславин. - Я тебе, Стайков, вот что скажу. Дим Димыч полсотни лет выстраивал нового человека, Хомо Футуруса своего, представлял, каким человек будет и каким должен быть. И разочаровался. Посчитал, что все зря, что человек будущего - это фантастика. Он ведь не фантаст, наш Димыч...
      Друзья сцепились крепко, забыв о моем существовании.
      Хорошие они были ребята, я любил их обоих. И дружили они хорошо, на зависть. Литераторы по призванию, а не по обстоятельствам, в отличие от меня. Как и все остальные птенцы литературного Питомника, организованного и брошенного РФ, они были всерьез озабочены проблемой Будущего. Я вошел в их круг позже всех, когда Питомника, собственно, уже не стало, но я был озабочен тем же.
      - Ошибаешься, - сказал Стайков. - Именно как фантаст он и почувствовал, что отсюда, из этой маленькой страны все начнется. Он должен был увидеть это собственными глазами, потому и приехал. Вот что я пытаюсь вам втолковать. Неужели ты сам не чувствуешь того же?
      - "Чуйствуешь", - передразнил Вячеславин. - А может, как раз отсюда все кончится? Почему наш затворник никогда не покидает свой дом, если нашел в этой стране смысл жизни? Чувства часто выдают желаемое за действительное, превращают минус в плюс, о чем, по-моему, писатель Дмитрий Фудзияма знает куда лучше бывшего патологоанатома Стайкова...
      И мучались они, как видно, тем же, чем я - оттого и спорили, пытаясь убедить не друг друга, а самих себя. Ведь что, собственно, происходило? Благодарные ученики, сговорившись, осадили крепость, в которой их Учитель спрятался от мира. Птенцы по очереди залетали в священное гнездо с единственной целью - зацепить уставшего от жизни старца, дать погибающему заряд злости. Спасительной злости. И тем самым ученики опровергали Учителя по-настоящему, ибо его мечты об изменении мотивационных сил общества, его психологические модели нового человека разбивались в щепки об этот простенький рецепт, имя которому "спасительная злость"... Кто-то убеждал РФ, что воспитать Homo Futьrus, Человека Будущего, можно только с помощью гипнотронного излучения, кто-то доказывал как дважды два, что его знаменитая формула радости: "Процесс-Результат-Признание" является на деле формулой горя и подлости... Был ли в этом хоть какой-то смысл?
      - ...О будущем известно только одно: оно окажется абсолютно не таким, каким мы его представляем, вот главное его свойство, - вещал Иван. - Ты помнишь, чья это цитата, или напомнить? Нет никаких оснований видеть в здешних диковинах ростки чего-то там зеленого и раскидистого, потому что в конце концов все это может оказаться... ну, скажем, неизвестной формой наркомании.
      - Тебе просто нажраться не дали, ты и кривишь морду, - отвечал культурный, изысканный Лазар. - Что ты можешь знать о наркомании, бывший историк?.. Кстати, он бросил пить, - по секрету объяснил мне Стайков. Когда выяснил, что пустые бутылки обратно не принимают, а за их утилизацию нужно заплатить отдельной строкой в счете, потому что они не влезают в гостиничные мусорницы.
      - Врешь, как габровец! - вспыхнул Вячеславин.
      Я люблю вас обоих, думал я, наслаждаясь своим молчанием. Дикости и странности прошедшего дня временно отпускали разум. Возможность просто стоять и смотреть на живых, увлеченных друг другом людей, возвращала покой в мою душу, - в душу, существование которой и впрямь вызывало у меня серьезные сомнения, права ты была, девочка. Какие же вы у меня разные, умилялся я, и какие вы при том одинаково прекрасные. Два лебедя, вылетевшие из Питомника. Ты, Вячеславин, очень хороший писатель, без дураков, романтик, оттого и пьяница, оттого и прикидываешься циником, а ты, популярный Стайков, гораздо менее мне понятен, хотя бы потому, что на дух не переносишь спиртное, и это даже интересно, потому что я возьму и поменяю вас местами, герои. Я отберу у тебя национальность, Елизарус, вместе с твоей надменностью и жесткостью, ты станешь у меня веселым хамом, пропойцей с горячим сердцем поэта; тебя же, эстетствующий Джованни, мы выбросим с земли в космос, и окажешься ты в обществе новых людей, где все как один будут Хомо Футурусы, так что развлекаться тебе не дадут, ибо сказано преподобным Жиловым: "Космолазы не любят пьяных, но убивать за пьянство так и не научились", конец цитаты...
      Когда я всплыл, моих друзей совсем своротило набок. Оказалось, они уже обсуждали проблемы наркомании, легкомысленно перепрыгнув с темы на тему.
      ...Пусть наркоманами не становятся, а рождаются, азартно соглашался Вячеславин, пусть каждый десятый - генетически предрасположен к нейрохимической зависимости. Это, конечно, большой процент, но речь-то о другом... (Забавно было слышать подобное от шалопая, который зависел от алкоголя напоказ, не скрываясь по подсобкам.) ...Речь о том, что внутренняя тяга, потребность бежать из реальности есть у каждого человека! И заглушается она чаще всего страхом. Если зелье дает желаемый кайф, но при этом наносит непоправимый вред организму, то применение его связано с неизбежным стрессом, поскольку человек, в отличие от подопытных крыс, знает о последствиях. А теперь представим, что наркотик перешел в своем развитии на следующую ступень: стал почти безвреден и не вызывает никакого иного привыкания, кроме психологического. Это, дорогие товарищи, нынешний этап, гвоздил он. Психомагнетизм, гипнорезонанс, дрим-машины и все такое... Не так уж дрим-машины безвредны, как кому-то хотелось бы, квалифицированно возражал Стайков, потому что никакое излучение не бывает безвредным, и не знают об этом разве что спившиеся историки.