Львиная охота

      - Рудольфа Шиллинга?
      - Ага, догадался! Да, это несчастный Руди. У них с Рафой довольно сложные отношения, я стараюсь в эти дела не вмешиваться... - Вивьен потер щеку. Ту самую, которая, возможно, до сих пор побаливала. - Ты прав, тебя мои проблемы тоже касаются. В конце концов, человека похитили на твоих глазах.
      - Похитили? - удивился я. - В парня стреляли из вакуум-арбалета. И попали, между прочим.
      А еще он получил точно такую же порцию нейроизлучения, как и его ни в чем не повинный собеседник, подумал я. Как и шестеро других свидетелей. Все свидетели дружно упали, но ему хоть бы что. Черепная коробка, надо полагать, у него свинцовая. Или под черепной коробкой нет ничего, что можно было бы возбуждать и тормозить.
      - Есть основания надеяться, что похищенный жив, - веско произнес Дрда. - Это было похищение, Макс, а не убийство. Поэтому постарайся понять мой вопрос правильно: все ли ты рассказал лейтенанту Шиллингу?
      Я прикрыл глаза. Я мысленно застонал. Спокойно, сказал я себе, есть люди, которые не лгут, и есть люди, которые следят, чтобы другие не лгали. Я открыл глаза и постарался быть очень терпеливым.
      - Мой контакт с этим парнем, конечно, мог кому-то показаться продолжительнее, чем он был на самом деле. Какому-нибудь мороженщику, у которого от скуки жизненные процессы замедлены сверх меры и без парализатора. Или у тебя есть основания подозревать, что меня действительно забросило сюда волей психически нездорового человека?
      - Боже упаси, - ответил Вивьен. Кажется, искренне. - Ну, так как? Тебе удалось вспомнить, где и когда ты его ударил?
      Я напрягся. Поганый червяк в моей голове опять заворочался, выдавливая наружу всякую мерзость. Сейчас меня спросят про номер в гостинице, где, по мнению сумасшедшего незнакомца, я провел однажды вечер, а потом меня снова и снова будут спрашивать про название клуба, где мы с ним якобы подрались, и таким незамысловатым способом определится номер и пароль ячейки в некой камере хранения...
      - Когда же вы все поверите, - рассердился я, - что Жилов только литератор, дорогие вы мои современники?
      - Похищенный подошел именно к тебе. Это не может быть случайностью.
      - В нашем мире все может быть случайностью, - возразил я. - Общались мы с ним, помнится, без переводчика. Один русский обнаружил на привокзальной площади чужой страны другого русского - вот тебе и причина для начала разговора. Кстати, каким образом вообще была установлена личность похищенного?
      - Ты дал очень хорошее описание, - сказал Дрда задумчиво. - А другие очевидцы добавили штрихов к портрету, так что сомнений у нас вроде бы нет. Хотя я попрошу тебя зайти в наш офис для составления голопортрета. Что касается личности этого человека... Личность его, Макс, за прошедшие годы так и не установлена. Тайна, покрытая мраком.
      Я осведомился:
      - Это шутка?
      - Если бы. Никто не знает ни имени его, ни фамилии, только кличку, которую дали ему еще уродцы... Omlovaut se2, я имею в виду, конечно, преподавателей Академии. Мы рассчитывали, что ты поможешь с этим делом разобраться, но...
      - И какая кличка?
      - Покойник.
      - Ага, - сказал я, - понимаю. Теперь понимаю...
      Проспект закончился, плавно трансформировавшись в площадь, и вместе с проспектом подошла к концу наша прогулка. Наконец я хоть что-то понимал. Воспоминания вспухали в моей голове и лопались, как мыльные пузыри, покрывая Будущее скользкой пленкой, потому что все меньше оставалось надежд, что чужие сюжеты меня не коснутся.
      Площадь перед отелем была такая же просторная, как и прежде, но теперь она вовсе не напоминала аэродром. Та ее половина, которая примыкала к отелю, превратилась в "партЕрный парк", то есть в систему газонов, изрезанных пешеходными дорожками. В центре пешеходной зоны размещался бассейн, в котором купались. На бортиках бассейна сидели в обнимку влюбленные парочки и болтали в воде ногами, а над всем этим возвышалась двадцатиэтажная громада "Виты" - красное с голубым. Ленточная галерея спиралью закручивалась вокруг здания, позволяя всем желающим подняться с земли до самой крыши, не заходя внутрь. Над входом сверкала надпись: "С ДОБРЫМ УТРОМ!"
      "Вита" - бывшая "Плаза". Так когда-то именовался этот отель. Хорошо известно, что самый простой способ построить новое - взять старое и переименовать...
      Что-то на площади было не так. Нет, вовсе не то, что на привычном месте, возле Приморского спуска, отсутствовало мозаичное панно в память Василия Кузмина, Великого Аудитора. Мраморное изображение монархисты взорвали еще при мне, пользуясь неразберихой и безвластием. Так и не смогли простить Василию Николаевичу, что именно он (еще до того, как стал Великим Аудитором и прочно обосновался на Луне), возглавлял международную ревизионную комиссию, которая позволила этой последней в Европе колонии превратиться в полноценную карликовую республику. "НАШ ДОБРЫЙ ГЕНИЙ" - было начертано когда-то под гигантским профилем. Чуть позже монархистами занялись студенты исторического факультета, вычислили и выловили их идеологов, а боевиков перестреляли... Я оглядел площадь, пытаясь понять, что же зацепило мой взгляд. И вдруг увидел.
      На одной из парковых скамеек, на краешке, этак скромно сидел мускулистый здоровяк, положив ногу на ногу. Совершенно голый. Обнаженный, как принято выражаться.
      - Вот это мне и хотелось показать, - сказал сбоку Вивьен. - А ты думал, чего ради я провожал тебя, как любимую девушку?
      Я пошел, стараясь не сорваться на бег, прямо через площадь и возле скамейки остановился. Меня больше не качало, потому что настоящее искусство с людьми чудеса делает. Разумеется, голый атлет был всего лишь изваянием цветным, телесного цвета. Не сразу сообразишь, что перед тобой мертвый пластик, а не живой придурок-эксгибиционист. Подобные озорные сюрпризы обычны для скандинавских городов, но чтобы здесь, на задворках европейской культуры... Да и скамейка оказалась не простой. Роскошная, с массивной спинкой, была она изготовлена из черного камня с необычными радужными переливами, напоминающими павлинье перо - вот такой постамент для скульптуры. Неотъемлемой частью композиции являлась красная рубаха (пластиковая, как и фигура человека), небрежно висящая на отставленном в сторону локте героя. Скульптура была прикована стальной цепью к подлокотнику - чтобы туристы в порыве чувств не стащили... Короче говоря, на каменной скамейке восседал, демонстрируя миру величие собственного торса, не кто-нибудь, а я, Максим Жилов.
      Причем, персонаж имел поразительное со мною сходство, не только портретное, но и анатомическое, вплоть до некоторых интимных мелочей. Вплоть до особых примет вроде шрамов и родинок. Привинченная табличка сообщала название работы: "ИДЕАЛ. Отец и мать - С.Бриг". Бывают в жизни моменты, когда смеяться над шутками не хочется, и это был именно такой момент, именно такая шутка.
      - Что за С.Бриг? - спросил я подошедшего Дрду. - Он что, в бане со мной мылся? Хоть бы портупею мне оставил, подлец, хоть бы листик березовый.
      - Подожди, тебе что, не нравится? Гляди, какой красавец!
      - Нет, название хорошо смотрится. Просто хотелось бы понять, каким макаром все это здесь воздвиглось.
      Товарищ Дрда на секунду потерял уверенность.
      - Врать не буду... - многообещающе начал он, но дальше дело не пошло. - Точно знаю, что автор - дама. О, еще какая дама! Стихия! Подробности, я уверен, ты и без меня выведаешь.
      И тогда я повернулся, твердо намереваясь поставить точку в разговоре. Даже шаг успел сделать, однако сюрпризы, оказывается, еще не закончились.
      Товарищ Дрда ровным голосом произнес мне в спину:
      - Сегодня утром на взморье был сбит вертолет. Штурмовик класса "Альбатрос" без опознавательных знаков, если не считать литеры "L" на брюхе. Тебе это интересно?
      Он обошел меня кругом и посмотрел снизу вверх. Человечек.
      - Продолжай, - сказал я. - Долго же ты рожал эту новость, мичман.
      - Вертолет был атакован из плазменного сгущателя "Шаровая молния", какие уже лет двадцать не производятся. Оружие, запрещенное Цугской конвенцией. Кем атакован - неизвестно. Летательный аппарат упал в море. Все, кто находились на борту, вероятно, погибли.
      - Почему "вероятно"? Есть сомнения?
      - Когда ныряльщики обследовали вертолет, то выяснилось, что корпус уже кем-то вскрыт. При помощи молекулярного резака. Кто-то успел поработать до нас. Внутри, само собой, было месиво трупов, но нашего... хм, Покойника среди них не обнаружилось. Присядем, поговорим?
      - Не уверен, что все это меня касается, - осторожно возразил я.
      - Почему он подошел на вокзале именно к тебе? - спросил Вивьен Дрда. Думай. Вот главный вопрос, который касается тебя и прежде всего тебя (он усмехнулся), как литератора.
      Мы вошли в тень, отбрасываемую зданием, и на душе сразу посвежело. Пожелание доброго утра над входом в гостиницу неуловимым образом сменилось новой красочной надписью "УДАЧНОГО ДНЯ!", что соответствовало, по-видимому, двенадцати часам.
      Полдень.
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Чемодан стоял в прихожей, возле двери, опередив мое появление на пару часов - его доставили из больницы прямо в номер отеля. К ручке чемодана была привязана какая-то бирка, на которую я не обратил поначалу внимания, и только перенеся его в гостиную, я обнаружил, что это, оказывается, не простая бирка. Глянцевый картонный ромб, изображавший герб города (золотая ветвь омелы на красно-голубом фоне), имел на обороте текст: "В четыре часа на взморье. Поможем друг другу проснуться".
      Записка.
      - Кретины, - сказал я в сердцах. - Развлекаются.
      Текст был написан не от руки, а оттиснут клишеграфом - стеснительный попался автор, побоялся оставить образец своего почерка. Я сорвал картонку с нити и бросил ее на ковер. Потом отключил оконные фильтры, впуская в полутемный зал настоящий свет, и прошелся по другим помещениям номера, активизируя автоматику. Слева была спальня с библиотекой и ванной, справа спортивная комната с тренажерами и сауной. Туалеты были в обеих половинах. Прекрасное жилище для холостого космолаза, ненавидящего тесноту и искусственный свет, уставшего от людей, но при том имеющего здоровую половую ориентацию. Я немного поразмышлял о том о сем, глядя на город под моим ногами, и открыл стеклянную стену вовсе, впуская настоящий воздух. Теперь-то я знал, что воздух здесь пахнет не пылью, а полон природных запахов, тщательно проверенных властями.
      С запиской что-то происходило. Мой мозг, натасканный замечать любые изменения в пространстве и времени, выдал сигнал, тело присело и подняло картонный ромбик с ковра. Прежние слова исчезли, зато на их месте появились новые: "И пусть Эмми не ревнует". Я перечитывал фразу до тех пор, пока не исчезла и она, и мне было ужасно обидно, потому что теперь сомнений не было - записка оказалась в моем номере не случайно и, вероятно, не шутки ради. Хорошо они тут развлекаются, любители всего естественного - с использованием гелиочувствительных чернил, а также новейших достижений в области фотохромного программирования... Распаковывать багаж или продолжать осмотр номера не было желания. Думай, просил меня Вивьен Дрда, но думать тем более не хотелось. О чем тут, черт побери, было думать? О том, знакомо ли мне имя Эмми? Знакомо, черт побери, глупо отказываться. А может, о том, какому времени суток соответствуют "четыре часа"? Или о том, что взморье тянется на добрых два десятка километров?
      Хотелось взять телефон, набрать определенный номер и выдать в эфир все, что я думаю. Но делать это, судя по всему, было преждевременно. А также неосмотрительно. Человек возле вокзала опасался, что за ним прилетит вертолет, и вертолет таки прилетел; он же был уверен, что наш разговор прослушивается. Каков печальный вывод?.. Больше всего хотелось немедленно выписаться из гостиницы, забыв про уплаченные вперед деньги, и уносить отсюда ноги.
      Семь лет назад было гораздо проще. Во лбу горел приказ, в спину дышала команда соратников с Инной на капитанском мостике. До Службы Контроля при Исполкоме ООН дошли слухи о новой биотронной мине, разработанной и примененной в одном из карликовых государств Средиземноморья, в результате чего Европа встала в одном шаге от страшной эпидемии. Собственно, это не слухи были, а вполне достоверные сведения. Люди мрут пачками прямо в собственных креслах, раскричались наблюдатели. Террористы запустили адскую машинку, начали в один голос нашептывать аналитики, и попробуйте, ребята, теперь ее остановить. Биомина якобы вызывала быстрое, необратимое изнашивание организма, попросту говоря, старение, а применили ее местные монархисты против своих идейных противников - таков был предварительный расклад. И десантировали в карликовую страну, помимо врачей с биохимиками, группу шпионов - искать подонков и разоблачать мерзавцев... Шпионы торжественно обделались, зато врачи с биохимиками нашли жмурь. Не вышедшее из-под контроля оружие, к счастью - нет. Фанатики-террористы оказались ни при чем, а монархисты, которые и в самом деле никак не могли смириться с давней победой республиканцев, страдали наравне со всеми. Впрочем, верно ли говорить "страдали"? Ведь это была жмурь! Не какой-то там пошлый галлюциноген, пусть даже и несопоставимый по эффекту с ЛСД или мескалином...
      Сначала надеваешь часы "Ракета" с тактильным будильником, отстукивающим ритм прямо в кожу. Таких часов надо много: на обе руки, затем еще две пары - на щиколотки, а пятые нужно надеть на шею или повесить на грудь вместо крестика. Это раз. Ставишь все пять "Ракет" на ноль часов ноль минут и зацикливаешь тактильную мелодию на бесконечный повтор - это два. Наконец удобно садишься в кресло (или ложишься на кровать) и делаешь на картине последний мазок: надеваешь мягкие солнцезащитные очки, предварительно вывернутые наизнанку, то есть зеркальной поверхностью внутрь. Глаза - вплотную к зеркалу. Ничего при этом не увидишь, но так надо. И все, жмурь собрана, психоблокирующий контур замкнут. Можно просто положить зеркало на лицо, если креслу ты предпочитаешь кровать, однако эта конструкция неустойчива. Можно взять прозрачную маску для подводного плавания и наклеить зеркальную пленку на внутреннюю поверхность стекла. Можно, в конце концов, то же самое сделать с обычными очками. Главное работающие в резонанс будильнички на руках и на ногах (и на шее! про шею не забывать!). Один неуловимый миг - и ты в иной реальности...
      Наркотик, уникальный по своей простоте и разрушительной мощи. Галлюцинации, управляемые волей и разумом. Не подсознанием, вот в чем прорыв! Такого еще не было. Жмурь - это не сон по заказу, это жизнь по заказу, ведь галлюцинации тоже даны нам в ощущениях - ого-го в каких ощущениях! Жизнь, в которой ты и творец, и главный герой. Есть где развернуться, не так ли? Попав в это благословенное местечко, созданное тобой же, захочешь ли ты вернуться? Человек и искушение - один на один. Кто победит? Ясное дело, кто. Счастливый жмурик сутками фантазирует в своем кресле, пока батарейки у часов не сядут, и нет силы, которая бы прервала его творчество. Да, неожиданный побочный эффект такого сидения преждевременная старость, катастрофа физического тела, так ведь за все надо платить. Дороже всего приходится платить именно за секунды счастья... А что же наш агент Жилов, какова его роль в этой драме? Занявшись менялами, скупавшими на корню часы "Ракета", он обнаружил бурно растущую гангстерскую организацию, вспухающую над городом, как пузырь над гнойником. Впрочем, вскрывали волдырь другие, ну а Жилов, ведомый звездой приказа, принялся искать изобретателя жмури. Не мог же первый в мире психоблокатор возникнуть из ничего, кто-то ведь должен был кинуть в толпу эту выверенную, изумительно точную схему. Или - обронить в толпе. Кто-то умный и высокообразованный. Вполне вероятно, работающий в некой лаборатории на некое правительство. Как ни крути, изначально эта штука была именно "психоблокатором", а "жмурью" ее сделала уже толпа. Роковые случайности, особенно в сфере высоких технологий, обычно выбирают себе в соавторы специалистов своего дела, иначе оставались бы они, случайности, никем не замеченными и не осмысленными. И Жилов вычислил-таки этого скромного гения! Правда, найти и арестовать его в тот раз не удалось - обделался агент Жилов, как и все его товарищи...
      Зато удалось ему задать себе вопрос. Что может сделать шпион в ситуации, когда человеческая природа превращает техническую новинку в чудовище? Сбросить плащ и взяться за меч? Красивый ответ, вот только... Героин, как известно, сначала продавался в аптеках - это было очень хорошее, очень мягкое обезболивающее средство. Пока кто-то не крикнул: "Чудовище!" Так что Жилов, подумавши, не за меч взялся, а за орало...
      Однако все это в прошлом, сказал я себе Тогда у меня было ДЕЛО и была ЦЕЛЬ, особенно после того, как я нарушил режим секретности и остался в этой стране. А сейчас? Зачем я приехал?
      Я взял телефон с тумбочки, приладил его к правому уху и упал спиной на кровать. Волоконные держатели нежно обхватили ушную раковину. Пультик с цифровым десятиугольником я оставил у себя на ладони.
      Итак, звонить по тому номеру, по которому больше всего хотелось позвонить, было ни в коем случае нельзя. Тогда - Русскому Фудзияме (как называет нашего старца публика)? Он же - просто РФ (как называем его мы)... Нет, к Дим Димычу следовало являться без звонка, чтобы тот не смог увильнуть от встречи. Поэтому для начала я выставил номер справочного и узнал нынешние координаты Анджея Пшеховски. Позвонил ему домой и застал Татьяну. Сам Анджей был на работе. Покачавшись минуту-другую на волнах искренней женской радости, я испросил разрешения нанести дружеский визит сегодня же вечером и попрощался. Люблю все искреннее. У ребят, похоже, дела шли прекрасно. Затем я переключился на гостиничную линию и вызвал Вячеславина: "Привет, это я". "Приехал?" - спросил он меня. "Да". "Тогда заходи, мы оставим специально для тебя на донышке..." Вячеславин был на удивление трезв и про донышко, по-моему, здорово прихвастнул. Надо вставать и идти, сказал я себе, закрывая глаза. Вставать не хотелось еще больше, чем думать, и я вдруг поймал себя на том, что пытаюсь вспомнить, откуда мне знаком чудак с привокзальной площади. Чудак, которого то ли убили, то ли варварски похитили другие чудаки. Которых, в свою очередь, сожгли из "шаровой молнии" третьи... И я вдруг понял, что ни на мгновение не прекращал этих тщетных попыток, едва местные целители вернули мне возможность мыслить, что я только тем и занимал свой мозг последние несколько часов - вспоминал, вспоминал, вспоминал...
      Человек, безусловно, был прав, удивляясь моим реакциям. Я должен был в первую же секунду нашей встречи воскликнуть: "Ба, кого я вижу! Ба, так это же!.." Что-то мешало. Дерево, упавшее поперек дороги. Театральный занавес, застрявший на раздвижных тросах. Профессиональная память странным образом отказала бравому агенту, оставив мучительное чувство старческой несостоятельности. Но если предположить (ха-ха), что я прибыл сюда по чьей-то высшей воле, так, может, и печать на мою память была наложена не случайно? Неприлично тужась, я вытягивал из дыры прошлого ответ на вопрос, и получал в награду размытые кадры из фильма, в которых, к сожалению, не было смысла. Возникал почему-то наглец, старающийся выглядеть своим парнем. Очень правильный наглец - с обостренным классовым чутьем, не признающий полутонов. Черно-белый персонаж. Кто он? Нить воспоминаний раз за разом натягивалась и рвалась. "Название клуба, в котором вы мне тогда по морде дали..." Тогда - это когда? Форменное издевательство. Чтоб я еще помнил, кому и когда я по морде давал!
      Мало того, Вивьен Дрда назвал его Покойником. Это уж точно ни в какие ворота не лезло... Я рывком встал.
      Картонная бирка с гербом города упала с кровати - я поймал ее на лету. На оборотной стороне вместо бредовой записки была теперь рекламная надпись: "Бог - это счастье. Транспортное агентство "Наш Путь"". Отлично! Воистину, святое дело рекламой не испортишь. Я покинул свои покои, оставив телефон у себя на ухе, а цифровой пультик сунув в нагрудный карман...
      Коридор упирался в просторный зал с лифтами. Здесь же был выход на внутреннюю лестницу, а также на ленточную галерею, под открытое небо. За стеклянной стеной был спортзал: в углу на матах кто-то отрабатывал задние кувырки, кто-то стоял на борцовском мосту, и даже на игровой площадке один-единственный чудак кидал мячики в баскетбольную корзину. А на скамеечке, увлеченно наблюдая за юными атлетами, сидела утренняя старушка с вокзала - та самая, которую я чуть было не записал в службу наружного наблюдения. Блуза с попугаями, брючки, седые кудри - не спутаешь. Любительница сувениров и высоких мужчин. Вот только на ногах у нее теперь были кружевные тапочки, созвучные вязаной панаме. Ага, сказал я себе, повеселев. Случайная встреча. Люблю случайности, именно они не позволяют умным людям почувствовать себя умнее Господа Бога.
      Коридорный сидел на стуле, положив ногу на ногу, и читал книгу. Он был одет в форменные красно-голубые одежды и был молод, потрясающе молод. Розовощекий, с юношескими усиками, коротко стриженый. Когда я подошел к нему, он с достоинством встал и первым сказал мне: "Здравствуйте!", и тут выяснилось, что коридорный к тому же высоченного роста, почти с меня, да еще прекрасно развит физически. Любопытно, что может читать этакий боец? Приключения? Космические ужасы?
      - Здравствуй, дружок, - сказал я ему. - Тут такое дело... Кто доставил багаж в мой номер? В двенадцатый-эф?
      - Я, - скромно ответил он.
      - Прямо из больницы?
      - Из какой больницы? Нет, я только поднял чемодан снизу. В отель его доставило агентство "Наш Путь".
      - К чемодану было что-нибудь привязано? Что-нибудь необычное?
      - По-моему, нет. Только путевка.
      - Что такое путевка?
      - Ну, бирка с номером. Ее внизу выписывают. А что случилось, товарищ Жилов?
      Он захлопнул свою книгу и положил ее на стул, готовясь немедленно принимать меры. На обложке значилось: "Шпенглер. Закат Европы. Том 2".
      - Ничего серьезного, дружок, кто-то глупо пошутил. Откуда ты знаешь, как меня зовут? Мой портрет был на бирке?
      Парень улыбнулся.
      - Вы меня не узнаете?
      Второй раз за день мне задали этот вопрос, и снова я ничего не мог ответить. Взглянув на розовощекого красавца повнимательнее, я понял, что его лицо и в самом деле кажется мне знакомым. Второй раз!.. Плохой признак, подумал я. А может, уже симптом?
      - Сколько тебе лет? - спросил я.
      - Восемнадцать.
      - Ого, что ты читаешь! Шпенглер, Фукуяма, Ницше. Я в детстве, помню, читал что угодно, только не философские монографии. Первый том, очевидно, ты уже одолел?
      - Я в детстве тоже читал что попроще, - возразил он. - Агриппу, Анкосса, Месмера, фон Райхенбаха. Пока не понял, что книги по оккультизму очень вредны. Не только тексты, но и сами книги, из бумаги и картона. Их создатели вовсе не делились своими знаниями с людьми, а преследовали иные цели.
      - И тогда ты начал употреблять в пищу здоровые книги? Похвально. Закат Европы, говоришь...
      Коридорный потянулся, легонько хрустнув суставами.
      - Шпенглер, конечно, ошибался, утверждая, что роль европейской цивилизации в истории человечества полностью исчерпана, - сообщил мне этот милый мальчик. - Он забыл, к примеру, что Россия - тоже почти Европа, он не учел такую глобализацию всех процессов, при которой роль любого отдельно взятого континента становится ничтожной, он не мог предвидеть появление на карте Европы такого государства, как наше.
      - Да, забавно, - покивал я ему. - Можно полюбопытствовать, что ты еще читаешь, кроме Шпенглера?
      Он пожал плечами.
      - Джойса, Фудзияму, Жилова...
      - Достаточно, - сказал я. - Мне нравится твой список. Поразительный литературный вкус, даже оторопь берет. И какие произведения последнего из названных авторов ты успел освоить?
      - Да все, наверное. "Круги рая", конечно. Потом - "Ревизия пространства", "Главное -человек"... Вы ведь приехали Фудзияму навестить, правда?
      - Тебе и это про романиста Жилова известно? Еще немного, и я начну бояться здешних коридорных.
      - Я просто с вашими друзьями случайно разговорился. С учениками Дмитрия Дмитриевича, вы понимаете? Они уже побывали у Подножья, как вы, русские, любите шутить, так что я не рискнул их попросить кое о чем...
      - У меня много друзей, - согласился я. - И все, как на подбор, ученики Фудзиямы. Итак, ты о чем-то хотел попросить меня?
      Мальчик помялся секунду-другую, зачем-то оглянувшись на свою книгу, смирно лежащую на стуле, и сказал:
      - Простите, но я, пожалуй... В общем, ерунда все это.
      - Ну, тогда расскажи мне, кто вон та пухлая пенсионерка в кружевных тапочках, которая перепутала спортзал с клубом для одиноких дам?
      Он посмотрел.
      - Честно говоря, не знаю, как ее зовут.
      - Боюсь, конфуз может получиться, потому что мы с ней где-то уже встречались, - объяснил я ситуацию. - Пожилые дамы так обидчивы. Она кто, местная?
      - Она из Австрии, это точно, - сказал коридорный. - С дочерью здесь отдыхает.
      - С дочерью! - обрадовался я. - Надеюсь, мы соседи? Они тоже с двенадцатого?
      Мальчик остро взглянул на меня и сразу отвел взгляд. Наверное, заподозрил вдруг, что мои расспросы имеют другую, неназванную цель. И, наверное, с ужасом подумал, как и все они тут, правдивые и правильные, что писатель Жилов - отнюдь не только писатель. Ну и пусть его. Взаимная симпатия, по счастью, не исчезла из нашего разговора.
      - Я не знаю, с какого они этажа, - вежливо ответил он.
      Двери лифта, всхлипнув, раскрылись. Выкатилась кругленькая женщина, затянутая в красно-голубую гостиничную униформу. В руках ее был роскошный букет желтых лилий. Окинув меня взглядом, полным кокетливого интереса, она неожиданно остановилась.
      - Это вы? - восторженно спросила она.
      - А как бы вам хотелось? - не сплоховал я.
      - Вас показывали в новостях.
      Я повернулся к коридорному.
      - Спасибо за все, дружок, но мне пора. Ты уж извини, что я так и не вспомнил, где мы с тобой раньше встречались.
      Он промолчал, ничего не ответил, он подождал, пока я войду в кабину лифта, и только потом уселся на свой стул, положив на колени Шпенглера, том номер два.
      - Меня зовут Кони, - успела сообщить женщина, прежде чем двери сомкнулись.
      Я вознесся на два этажа выше, в номер Вячеславина...
      Братья-писатели, похоже, не скучали. На журнальном столике, и под столиком, и на подоконнике, и на ковре под ногами теснились бутылки разных форм, размеров и расцветок. Кремлевская стена. Великая китайская стена. И все были откупорены, опробованы, но ни одна не допита даже до половины. Пахло кислым - в гостиной явно что-то проливали. Еще пахло консервированной ветчиной. Вскрытая банка стояла здесь же на столике, выставив напоказ аппетитные розовые внутренности, с воткнутой в самое сердце пластиковой ложечкой. Одна из разинутых дверей вела в спальню - к несобранной постели, к мятым простыням и раскиданной одежде... Неряшливость как известно, это признак постоянной концентрации на чем-то гораздо более существенном, чем ничтожные подробности окружающего мира. Иван Вячеславин в этом смысле приближался к просветленным йогам. В смысле концентрации, естественно. И я с сожалением подумал, стараясь не озираться, что никогда мне не быть похожим на настоящего писателя. По крайней мере в быту. Потому что привычки бывшего космолаза - они как животные рефлексы, не дающие особи погибнуть, с ними не поспоришь. Никакой алкоголь не поможет, сколько ни пей.
      - О, еще один классик, - сказал Вячеславин, подняв на меня тусклый взгляд. Похоже, хозяин номера был и в самом деле трезв, несмотря на бутылки. Чудеса.
      - Здравствуйте, - встал Лазар Стайков, приветливо улыбаясь. Болгарин был высок, черен и носат - настоящий южный красавец.
      - Общий привет, - сказал я. - Где бы мне разместиться, чтобы ничего не пролить?
      Это я опрометчиво спросил, и Вячеславин не упустил случая ответить.
      - Сильное все-таки у тебя воображение, - позавидовал я. - Чтобы я, с моими габаритами... Как ты себе представляешь этот процесс?
      Он перегнулся через подлокотник, едва не выпав из кресла, и принялся сосредоточенно рассматривать этикетки, что-то выискивая.
      - Не обращайте внимания, - посоветовал мне Стайков, усаживаясь обратно. - На вопросы "где" и "куда" он всегда реагирует одинаково, особенно если трезвый.
      - Я тоже, когда вижу Вячеславина, всегда реагирую одинаково, - по секрету сообщил я ему. - Мне хочется немедленно написать правдивую книгу о писателях. Волна вдохновения накатывает.
      Мы с гостем поулыбались друг другу. Очевидно, к атмосфере, царящей в номере, назовем это так, опрятный и гладкий Лазар был непричастен, поскольку до него здесь побывало некоторое количество других гостей. Вячеславин отвлекся, ткнув в его сторону пальцем:
      - Если ищешь источник вдохновения, классик, хватай лучше этого чистюлю, не упусти шанс. Эпицентр.
      - Он же не пьет. Какой из него источник вдохновения?
      - Зато жадный, как габровец. Тебе нужна правдивая книга? Слушай. Товарищ Стайков сумел протащить через границу бутылку ракии - настоящей, не то что местное дерьмо! - и теперь прячет ее где-то в своих чемоданах, среди манжет и галстуков.
      Иван с ненавистью толкнул ногой столик. Оглушительно зазвенело, стеклянный строй распался, нечто пахучее выплеснулось из горлышка на ковер.
      - Что ж ты делаешь, свинья? - спросил я его.
      - Не слушайте его, Максим, - сказал Стайков спокойно. - Нет у меня в чемоданах ни ракии, ни манжет.
      - А почему он, кстати, не пьет? - продолжал Вячеславин. - Да только потому, что печень у него начала пошаливать, вот тебе и вся мораль.
      - Я приехал сюда в том числе с надеждой подлечиться, - грустно сознался гость. - Чего уж скрывать. Ходят слухи, будто здесь все выздоравливают.
      - Немые начинают ходить, - процитировал Вячеславин себе в нос. - И даже писать правдивые романы... В самом деле, классик, почему бы тебе не обессмертить кого-нибудь из нас? Мне понравилась эта идея. Самого себя сделал литературным персонажем - позаботься о товарище.
      - Беру вас обоих, - принял я решение. - Одного поместим в светлое будущее - пусть они там знают, что алкоголики неистребимы, а другого в мрачное прошлое, чтобы было из кого выбивать проклятую интеллигентность.