Сочинитель

— Хорошо, — согласился Джо, садясь за руль. Машина тронулась с места и влилась в общий поток движения на улице.

Когда она вышла из банка, он спросил:

— Как ваши планы насчет переезда во Флориду?

— Мы приняли предложение продать дом за тридцать пять тысяч, но ты же знаешь своего отца — он считает, что мы должны были получить сорок.

Джо посмотрел на отца.

— Тридцать пять — хорошая цена.

— Доставить на новое место мебель будет стоить тысяч пять, а ведь нужно везти и другие вещи, — ответил отец.

— Вы собираетесь въехать в восьмикомнатный дом? — спросил Джо.

Мать подала голос с заднего сиденья:

— Нет, Стиви нашел для нас четырехкомнатную квартиру рядом с пляжем. Один мой друг, Рабинович, который переехал туда полгода назад, говорил, что там все ужасно дешево. Можно полностью обставить квартиру за тысячу четыреста долларов.

— Перевозить вашу мебель не имеет смысла, — сказал Джо. — Отправьте туда только постельное белье и кухонные принадлежности. У скупщика подержанной мебели вы сможете выручить, возможно, не меньше тысячи долларов.

Джо притормозил, позволяя проехать машинам на Питкин-авеню, перед тем как свернуть за угол. Взглянув в зеркало заднего вида, он увидел вывеску на ограде отцовского рынка. Ее уже снимали. Он посмотрел на отца. Лицо отца было печальным, а в уголках глаз, казалось, появились слезы. Джо дотронулся до руки отца. Она дрожала.

— Не расстраивайся, папа, — сказал он. — Ты поступил правильно. Твоя жизнь теперь станет гораздо более удобной.

— Я помню, как мы вешали эту вывеску. Это было почти тридцать лет назад, как раз после твоего рождения. Тогда у нас были такие большие надежды, — произнес Фил.

— И ты осуществил их все, папа. У тебя достаточно денег в банке, чтобы жить с комфортом. Сейчас тебе пора отдохнуть и не принимать это близко к сердцу.

— Вот что я имею в виду, — проворчал Фил. — Я не знаю, куда себя девать.

Джо взглянул на отца и улыбнулся.

— А куда себя девает Рабинович?

— Ходит на пляж и глазеет на девочек.

Джо расхохотался.

— Что ж, не нахожу в этом ничего ужасного.

— Я его убью, — сказала мать. Но даже и она смеялась.

* * *

Подойдя к квартире Лауры, он нажал на кнопку звонка. Она отперла дверь. Он принес две картонные коробки, которые поставил на пол в коридоре, потом наклонился и поцеловал ее.

— Что в этих коробках?

— Книги, — ответил он — Их дала мне мама. Они стояли у меня в комнате с тех пор, как я научился читать Она сохранила их для меня, потому что думала, что я смогу захотеть оставить их у себя.

Она посмотрела ему в глаза.

— С твоими родителями все в порядке?

Он кивнул. Лицо у него было напряженное и выдавало недавно пережитую душевную боль.

— Тебе нужно выпить, — быстро отреагировала она. Пройдя за ней в гостиную, он опустился на кушетку.

Она налила ему шотландского виски со льдом и приказала:

— Выпей.

Он молча проглотил половину стакана, потом посмотрел на нее.

— Понимаешь, иногда ты смотришь на людей, но никогда по-настоящему не видишь их. Ну, как будто они всегда были здесь, с тобой. Они всегда выглядят одинаково.

Она не ответила.

— Внезапно я увидел отца и понял, что никогда его по-настоящему не видел. И маму тоже. Вдруг, за одну ночь, они постарели. Это были не те молодые и сердитые родители, которых я знал всю жизнь. Это были старые и встревоженные люди, отправляющиеся в другой мир, которого они никогда не знали, столкнувшиеся с опасностями, о которых и не подозревали, — он почувствовал, как на глаза набегают слезы, и попытался сдержать их. — Я не знаю, действительно ли они знают, как сильно я люблю их. Может быть, я недостаточно много говорил им об этом. Обычно мы были так заняты спорами друг с другом, что у нас не хватало на это времени.

Она мягко сказала:

— Они знают, так же, как знаешь и ты. Иногда слова не нужны. Любовь все равно с нами.

— Я видел глаза отца, когда снимали вывеску с его рынка. Он повесил ее, когда я родился. Тридцать лет назад. И я видел, как тридцать лет его жизни рассыпались в прах, — он взглянул на нее. — Неужели так и должно быть? Пройдет еще тридцать лет, и неужели и я увижу, как рассыпается в прах моя собственная жизнь?

Она опустилась перед ним на колени, обхватив ладонями его щеки.

— Этого не случится, — мягко произнесла она. — Через тридцать лет та книга, которую ты написал два года назад, книга, которую ты пишешь сейчас, и все те книги, что ты напишешь в будущем, останутся с людьми. И так же, как твой отец всегда будет жить в своем мире, ты, писатель, всегда будешь жить в своем.

Она притянула его к себе, положив его голову себе на плечо.

— Не бойся плакать, любимый, — шептала она. — Слезы — составная часть любви.

Эпилог

Когда выходной люк самолета, летевшего рейсом №747 открылся, то я оказался первым в очереди на высадку. Переждав, пока таможенный чиновник заберет у старшего стюарда список пассажиров, я ступил на трап. Ко мне сразу же подошел менеджер компании “Эр Франс”.

— Добро пожаловать на родину, мистер Краун, — улыбаясь, он взял у меня кейс и повел по направлению к зданию аэропорта. — Полет был удачным?

Я пожал ему руку, хотя даже не знал его имени.

— Просто великолепным, спасибо, — я спешил вслед за ним, не опираясь на трость, которую всегда ношу с собой. С тех пор, как попал в больницу с переломом бедра, прошло чуть больше года.

— Если вы дадите мне ваши квитанции на получение багажа, — сказал он, — я проведу вас через таможню побыстрее. Ваша машина и шофер уже ждут.

— У меня нет багажа, — ответил я. — Я держу полный гардероб и здесь, и во Франции. Это экономит время.

— Очень предусмотрительно, — он кивнул. — Тогда сразу направимся к таможне.

Таможенным чиновником оказалась женщина. Я протянул таможенную декларацию и паспорт — она бросила на меня быстрый взгляд.

— Вы Джо Краун, тот самый писатель?

— Да, — ответил я.

— Я счастлива с вами познакомиться, — сказала она. — Я только что закончила читать вашу новую книгу. Она уже заняла первое место в списке бестселлеров, — она рассмеялась. — Это сумасшедшая книга, просто сумасшедшая! — добавила она.

— Немножко, — отвечал я.

Тут она снова стала серьезной.

— Где ваш багаж?

Я положил кейс на стойку и открыл его.

— Вот.

— Больше ничего? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Вся нужная мне одежда здесь, дома.

Она секунду помолчала, набирая на стоявшем перед ней компьютере какие-то цифры.

— Вам больше нечего предъявлять? — спросила она. — Подарки, драгоценности, парфюмерия?

— Ничего, — сказал я. — Путешествую налегке.

Ее пальцы снова пробежали по клавиатуре компьютера, потом она снова повернулась ко мне, отдала паспорт и подписала таможенную декларацию.

— Оставьте декларацию вон там, у дверей, когда будете выходить. Мне очень нравятся ваши книги, действительно нравятся. Они так волнуют.

— Спасибо, — поблагодарил ее я.

Она взглянула на меня.

— По-моему, я читала в газетах, что сегодня вечером вы празднуете свою серебряную годовщину в списке бестселлеров?

— Да, это так, — ответил я.

— Это, должно быть, чудесно, — сказала она. — Вы ездите по всему миру, и везде — приемы и всякие интересные события.

— Могло быть и хуже, — я рассмеялся.

— Счастья вам, — пожелала она.

— Еще раз спасибо, — сказал я и вышел. Поблагодарив менеджера “Эр Франс”, я оглянулся, ища глазами свою машину. Здешний воздух не так-то хорош, в нем процентов восемьдесят угарного газа, если выдастся удачный день. Этот день был удачным. Я только слегка задыхался.

Вырвавшись из общего потока машин, ко мне подъехал серебристо-голубой “роллс-ройс” Из него выпрыгнул Лэрри и, обежав вокруг автомобиля, раскрыл передо мной дверцу.

— Добро пожаловать домой, босс, — он улыбнулся. — Я бы ждал вас здесь, да меня прогнали копы. Ну, ничего страшного. Всего-то два раза проехался вокруг аэропорта.

Я уселся на переднее сиденье рядом с ним.

— Опусти верх машины и включи кондиционер, — попросил я. — На улице чертовски жарко и отвратительно пахнет.

Лэрри исполнил все за одну секунду. Потом машина тронулась с места, и мы влились в поток автомобилей. Лэрри посмотрел на меня.

— Вы хорошо выглядите, — заметил он. — А как ходите?

— Все отлично, — ответил я. — Никаких проблем.

— Это здорово, — сказал он.

— Где миссис Краун? — поинтересовался я.

— В ресторане, заканчивает последние приготовления к празднику, — ответил он. — А потом поедет домой. К половине шестого туда подойдут парикмахер и косметолог.

— Понятно, — сказал я.

— Вам звонил ваш врач. Он хотел, чтобы вы перезвонили ему сразу, как приедете.

— О’кей, — я поднял трубку телефона и набрал номер. Подошла медицинская сестра. — Звонит Джо Краун, — послышался щелчок, в трубке раздался голос Эда.

— Как у тебя дела, черт возьми? — осведомился он.

— Пока живой. Не знаю как, но мне это удалось.

— Ты уже дома? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Звоню из машины. Только что отъехали от аэропорта.

— Давай встретимся через полчасика, — предложил он. — Хочу на тебя взглянуть.

— Заметано, — ответил я. — Буду дома.

— Кстати, — продолжил он, — поздравляю тебя с новой книгой. Я видел, она уже вышла на первое место.

— Мне повезло, — сказал я.

— Отлично, — сказал он. — До встречи.

Я повесил трубку и, обернувшись, посмотрел на Лэрри.

— Как у вас тут шли без меня дела?

— Нормально, — ответил он. — Когда вас нет, приходится не так уж много ездить, — он взглянул на меня. — Я читал в “Энквайрер”, что девчонки на французских дискотеках танцуют с голым верхом, это правда?

— Правда, — ответил я.

— Ну и дела! — воскликнул он. — Как же вы это выносили? Да если бы я пришел туда потанцевать, у меня бы так встал, что молния бы на ширинке лопнула!

Я рассмеялся.

— У меня таких проблем нет. Не забывай, хоть я хожу уже неплохо, но до танцев дело еще не дошло.

Там, где мы ехали, были пробки, и Эд, ехавший другой дорогой, оказался у меня дома раньше. Он сидел в баре, потягивая шотландское виски с водой. Пока я подходил к нему, он внимательно смотрел на меня.

— Ты в самом деле отлично ходишь, старина, — сказал он, вставая и обнимая меня.

Я тоже обнял его.

— Я хорошо себя чувствую.

— Тогда зачем трость? — спросил он, беря ее у меня и осматривая.

— Когда я сильно устаю, нога немного побаливает.

— Это нормально, — заметил он. Его пальцы наткнулись на металлический набалдашник трости. — Настоящее золото?

Я кивнул.

— А ты что думал? Нержавеющая сталь? Это нанесло бы моей репутации непоправимый ущерб.

— Где ты взял эту трость?

— Ее подарила мне во Франции одна женщина, — сказал я.

— Лаура? — спросил он.

— Кто же еще? — ответил я вопросом на вопрос.

Он вернул мне трость. Зайдя за стойку бара, я смешал себе шотландского виски с водой, потом уселся на табуретку рядом с Эдом.

— Твое здоровье! — провозгласил я.

— Твое здоровье! — ответил он. — Как прошло лето во Франции?

— Нормально, — сказал я. — Я-то думал, ты туда ко мне приедешь.

— Не получилось, — ответил он — Я был слишком занят.

— Я слышал, ты развелся, — заметил я. — Ты вечно занят разводами.

— Черт возьми, — сказал он. — Не везет мне с бабами.

— Если посмотреть с другой стороны, то можно считать большим везением, что ты наконец-то избавился от одной, — сказал я. — Смотри на это так.

— Я предпочел бы встретить симпатичную леди и жить с ней счастливо, — проворчал он.

— Это нетрудно, — заметил я. — Но только совсем не обязательно на них жениться.

— Ты-то все еще женат. Не знаю, как это тебе удается, со всеми историями, в которые ты впутываешься.

В ответ на его слова я улыбнулся.

— Я всегда возвращаюсь домой к маме, — сказал я. — И она это знает.

— У тебя одышка, — сказал он.

— Восемнадцать часов в самолете и то дерьмо, которое здесь называют воздухом, могут доконать кого угодно. Особенно меня с моей астмой.

Он достал из кармана стетоскоп.

— Снимай рубашку, я тебя прослушаю.

— Опять играем в доктора? — поддразнил я его.

— Я действительно доктор, — с убийственной серьезностью ответил он. — Делай, что тебе говорят.

Я снял рубашку, и мы сыграли в “сделай-вдох-а-теперь-выдох”.

— Кстати, — заявил он. — Я по-прежнему считаю, что это не астма, а эмфизема. Ты все еще куришь?

— Да.

— Бросай сейчас и проживешь на пять лет больше. Я это тебе гарантирую.

— Я получу пять лет или пятьдесят тысяч лишних миль? — засмеялся я.

— Я говорю серьезно, — сказал он. — Сейчас еще ничего, но ведь может наступить ухудшение.

— Обдумаю твои слова, — ответил я, надевая рубашку. — Но как только я начинаю писать, рука сама тянется к сигарете.

— Расслабься, — посоветовал он. — Работай меньше. Тебе не нужно так напрягаться. Деньги не настолько важны для тебя теперь. Я же знаю, у тебя все хорошо налажено.

— Ты не понимаешь, — сказал я. — Писатель не может перестать работать — не может, пока у него в голове есть хоть одна идея. И я никогда не проживу достаточно долго для того, чтобы написать все то, что бы мне хотелось написать. Даже если доживу до ста пятидесяти лет.

Выражение его лица смягчилось.

— Ты знаешь, что ты сумасшедший?

— Да, — ответил я. — Но передо мной всегда встает еще одна вершина, на которую нужно вскарабкаться. В любом случае спасибо за то, что попробовал меня уговорить.

— Подходи ко мне в офис в пятницу, — сказал он. — На обычный регулярный осмотр.

— Договорились.

— Увидимся вечером, — он встал. — Постарайся немного поспать перед праздником. У тебя и так уже был длинный день.

Выглянув в окно, я увидел, как его машина удаляется от дома по подъездной аллее. Потом я поднялся в спальню, лег на кровать и закрыл глаза. Спалось мне неплохо, только в ушах продолжал звучать рев реактивных двигателей.

* * *

Я ощутил на своем плече легкое прикосновение чьей-то руки.

— Привет, детка, — пробормотал я, не двигаясь. — Я сплю.

Ее мягкая щека прижалась к моей.

— Прости, любимый, мне не хотелось тебя будить, но сейчас уже шесть, ты проспал четыре часа Тебя уже ждут парикмахер и маникюрша. Мы должны быть в ресторане раньше восьми, когда начнут съезжаться гости.

— Пошли бы они к черту, — отмахнулся я, и тут мои ноздри уловили незнакомый аромат. — Господи! — воскликнул я. — Я по ошибке попал не в тот дом.

Она рассмеялась.

— Я решила попробовать новые духи. А теперь перестань дурачиться и слезай с кровати, — она взяла меня за руку и положила ее себе между ног. — Ну-ка, повтори, что ты попал не в тот дом.

Я притянул ее к себе и поцеловал.

— Здравствуй, мама.

— Ты уже совсем проснулся? — осведомилась она.

— Да, — ответил я.

Она встала.

— Тогда начинай собираться. Если уж на то пошло, это все-таки твой праздник.

Я прошел за нею в ванную комнату. Она разделась. Я в удивлении уставился на нее.

— Что ты с собой сделала? — спросил я. — Я же видел тебя только три дня назад во Франции, и вдруг ты так отощала.

— Я не отощала, — засмеялась она. — Это во Франции я раздулась от обжорства и от того, что слишком много пила. И вот, вернувшись, я надела пояс для похудения. Он буквально творит чудеса — я скинула девять фунтов. Тебе нравится?

— У нас есть время потрахаться? — поинтересовался я.

Она рассмеялась.

— После праздника, — сказала она. — А теперь отправляйся к себе в ванную, и пусть над тобой поработают парикмахер и маникюрша.

* * *

Большой зал, расположенный на втором этаже “Бистро”, весь сверкал серебром и ослепительной белизной Даже цветы посыпали серебряными блестками. На карточках, указывавших место каждого гостя за столами, было серебряное тиснение, белые и серебряные ленты украшали потолок. Выходя из столовой, вы оказывались в просторном баре, где на расположенном за стойкой зеркале было написано серебряными буквами:

СЕРЕБРЯНЫЙ ЮБИЛЕЙ

ДЖО КРАУН

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ В СПИСКЕ БЕСТСЕЛЛЕРОВ

Джин, занимавшийся моими связями с обществом, улыбнулся мне.

— Это будет лучший из ваших приемов. Будут играть оркестр и рок-группа. После обеда — шоу с дюжиной девочек, которых мы специально выписали из “Казино де Пари” в Лас-Вегасе. И у нас самый лучший список гостей во всем городе. Начиная с кино — и телезвезд и кончая политиками и великосветскими львами. Сотня приглашенных. Мне даже удалось втиснуть два столика для представителей средств массовой информации. Этот прием будет освещен везде — в газетах, по радио и по телевидению. Мы с Лаурой чуть головы себе не сломали, раскладывая карточки на нужные столики.

Рассмеявшись, я обнял его.

— Ты даже не поздороваешься?

Взглянув на меня, он тоже засмеялся.

— Вы отлично выглядите. Что вы с собой сделали?

Я улыбнулся.

— Грим, — ответил я. — Но ты совершенно прав. Лучше ничего и быть не может.

Три четверти отведенного на обед времени я только и делал, что оглядывался вокруг. Джин не лгал мне — здесь были все. И мой голос охрип и почти сел от всех приветствий, которыми я обменивался с гостями, и от интервью, которые мне пришлось давать. Я уже начал уставать — долгий день давал о себе знать.

Я видел, как на другом конце зала Курт Никлас что-то шепчет на ухо Джину, потом Джин направился ко мне. Наклонившись ко мне поближе, он рассказал, понизив голос.

— Курт сказал мне, что там, внизу — очень странный пожилой негр. Говорит, он ваш старый друг Курт еще сказал, что на старике безукоризненный смокинг, а на его перстнях и запонках самые крупные бриллианты, какие только можно себе представить. Он говорит, он с Ямайки или что-то вроде этого.

— Джамайка? — заинтересованно переспросил я.

Джин кивнул.

— Веди его сюда, — распорядился я.

— С ним ужасающая чернокожая цыпочка, — заметил Джин.

— Веди сюда их обоих и скажи официанту, чтобы принес сюда еще два стула и поставил их рядом с моим, — заявил я.

— Кто это? — спросила Лаура, когда Джин отошел.

— Один мой очень старый друг, — ответил я — Не помню, говорил ли я тебе о нем.

Официанты накрывали на столики десерт и кофе, когда Джин подвел Джамайку и девушку к моему столу Я вскочил. Мы обнялись. Я вгляделся в его лицо. Странно, но в нем ничего не изменилось — не появилось ни одной морщины. Только целая копна курчавых иссиня-черных волос стала абсолютно белой. Я взглянул ему в глаза. Он плакал.

— Джамайка, — прошептал я.

— Джо, — тихо произнес он. — Джо, мой мальчик. Я даже не знал, узнаешь ли ты меня.

— Вы с ума сошли, — сказал я. — Как же я мог вас не узнать? — Я повернулся к Лауре. — Лаура, это мой старый друг, Джамайка. Джамайка, это моя жена, Лаура.

Она встала, протягивая ему руку. Он осторожно взял ее в свои и, наклонившись, поцеловал.

— Лаура, спасибо вам за то, что делаете добро моему мальчику. Он был хорошим парнем, и я всегда любил его.

— Я счастлива с вами познакомиться, — ответила Лаура. — Пожалуйста, присаживайтесь к нам.

— Нет, нет, — запротестовал Джамайка. — Я не хочу вторгаться на ваш праздник. Я только хотел еще раз увидеть моего мальчика и сказать ему, как я горжусь им.

— Пожалуйста, садитесь, — настаивала Лаура. — Свет гаснет, сейчас начнется шоу. Садитесь вот здесь, рядом с Джо.

Джамайка поклонился.

— Благодарю вас, Лаура, — он повернулся к девушке, которую привел с собой. — Это моя младшая, Лолита.

— Привет, — небрежно бросила девушка.

Я прекрасно помнил, как временами в голосе Джамайки звучали металлические нотки. Годы на них не подействовали.

— А теперь, Лолита, — спокойно произнес он, — ты вежливо скажешь “как поживаете” моим друзьям, как тебя учила твоя мама.

— Как поживаете, мистер Краун, миссис Краун? — сказала Лолита. Кажется, она даже сделала книксен.

Когда они садились, я улыбался. Все лампы в зале погасли. Потом на маленькую сцену вышел молодой человек в бело-серебряном фраке.

— Леди и джентльмены, так как мистер Краун только сегодня приехал из Франции, “Казино де Пари” имеет честь представить вам своих девочек, которые исполнят для вас оригинальный вариант канкана.

Грянула музыка, и девочки выпорхнули на сцену. Я прошептал Джамайке:

— Откуда, черт возьми, вы появились?

— Я удалился от дел и теперь живу в Кливленде, — тоже шепотом ответил старик. — Зиму провожу в своей квартире в Гонолулу. Эти старые кости не выносят холода. Я услышал о твоем празднике по телевизору в гостинице. Мой рейс задержали, вот я и пришел сюда.

— Как я счастлив вас видеть, — сказал я.

— Я прочитал все твои книги, — рассказал он. — Теперь у меня достаточно времени для чтения. Даже самую первую, где написано обо мне.

— Смотрите шоу. — Я рассмеялся. Найдя в темноте руку Лауры, я крепко сжал ее. — Я работал на него, когда ты продала мой первый рассказ.

— Значит, он...

— Да, — шепнул я. — Тот самый, в книге.

Тут протрубили фанфары и начался стандартный финал танца. Девушки взяли друг друга под руки и стали с неправдоподобной согласованностью вскидывать ноги, потом вдруг повернулись спинами к публике, высоко задрав юбки. Зрители неистово хлопали в ладоши. Каждая голая попка была разрисована — по букве на каждой ягодице, а на последней из них красовался сверкающий восклицательный знак — вместе эти блестящие серебряные буквы составляли слова:

ПОЗДРАВЛЯЕМ ДЖО КРАУНА!

Потом сцена погрузилась во тьму, и девочки убежали за кулисы.

Когда зажегся свет, аплодисменты все еще продолжали греметь. Я наклонился к Лауре, целуя ее, поблагодарил: “Спасибо тебе”, — и сразу же повернулся к Джамайке. Но старик уже ушел.

Я начал было вставать, чтобы догнать, но Лаура удержала меня за руку.

— Пусть идет, — мягко сказала она. — Он хотел разделить с тобой память, и вы это сделали. Теперь позволь ему уйти.

— Но...

Лаура не дала мне договорить.

— То был другой мир. Не порти его для Джамайки. Это не его мир.

Я помолчал.

— Разве он мой? — наконец спросил я.

— Твой мир, любимый, — ответила она, — всегда будет таким, каким ты захочешь его сделать.