Однажды летом

Таков был Тейлорвилл.

– До свидания, миссис Эштон. До свидания, Пэм. – Рейчел подхватила пакеты с покупками и направилась к выходу.

– Постой, Рейчел! – бросила ей вдогонку миссис Эштон.

Пэм тоже что-то крикнула, но Рейчел уже была в дверях, так что обращенных к ней возгласов услышать не могла. Да и вряд ли хотела этого.

По дороге домой она вдруг подумала о том, что еще никогда в жизни не чувствовала себя такой разбитой. Возможно, виной всему была жара. А может, сказывалось давление тяжкой ноши, которую она на себя взвалила, встав на защиту Джонни Харриса.

Ее сумочка лежала рядом на пассажирском сиденье. Рейчел потянулась к ней и достала баночку с аспирином, который всегда носила с собой. Открыть ее, не отрываясь от руля, было не так-то просто, но Рейчел все-таки удался этот трюк, и наконец две спасительные таблетки оказались во рту.

«…Вот мое послание миру, мне таких писем никто не писал…»

В памяти вдруг всплыли строки, написанные Эмили Дикинсон. Рейчел всегда любила поэзию, но в последнее время именно эти строчки стали своеобразным лейтмотивом ее существования. Их выплеснула такая же одинокая душа, томящаяся в темнице обыденности. Как Эмили Дикинсон, Рейчел все чаще ловила себя на том, что ей хочется большего, хотя и трудно было выразить, чего именно. Ей вдруг стало болезненно одиноко, и это невзирая на то что недостатка в друзьях и общении она никогда не испытывала. К сожалению, никого из тех, кого она знала, нельзя было назвать «родственной душой».

С течением лет Рейчел все яснее осознавала, что Тейлорвилл – не ее город. Она была чужой в своей семье, среди соседей, коллег, учеников. Читала все, что попадалось под руку: романы и пьесы, мемуары и поэзию, газеты, журналы, надписи на коробках. Ее мать и сестра читали кулинарные книги и журналы мод. Отец – «Бизнес уик» и «Спорте иллюстрейтед». Рейчел никогда не скучала в одиночестве. Честно говоря, она даже предпочитала свое собственное общество чьему бы то ни было. Родные, наоборот, любили шумные компании. Рейчел писала стихи и мечтала, что когда-нибудь их опубликуют.

В семье снисходительно посмеивались над ее творчеством.

И все равно она любила своих родных не меньше, чем они ее.

Частенько Рейчел вспоминала историю гадкого утенка. Как она ни старалась походить на других – а ее старательности можно было позавидовать, – все равно ничего не получалось. В конце концов она научилась притворяться такой, как все. Жить стало легче, да и задача-то, в общем, оказалась несложной. Требовалось лишь побольше помалкивать, держать при себе свои мысли и чувства.

Рейчел испытала некоторое облегчение, когда наконец въехала в обозначенные массивными каменными колоннами ворота раскинувшейся на двухстах пятидесяти акрах фермы Уолнат-Гроув – родового гнезда вот уже нескольких поколений Грантов. Головная боль отступила. Возвращение домой всегда действовало на Рейчел благотворно. Она любила этот несуразный вековой давности дом, в котором родилась и выросла. Любила длинную подъездную аллею, петляющую меж раскидистых дубов и кленов, которую только лет десять назад удосужились вымостить булыжником. Любила цветущий кроваво-красный дерн и багрянку, весной превращавшие сад в страну чудес; персиковые деревья, щедро одаривавшие своими сочными плодами; густой орешник, усыпанный осенью твердыми зелеными шариками, которые потом оборачивались орехами и их можно было грызть долгими зимними вечерами. Любила лошадей, которые безмятежно щипали траву на огороженных деревянными заборами полях за домом. Любила амбар, построенный еще прадедом и его тестем, и три пруда, и леса, обступавшие ферму со всех сторон. Любила старомодное крыльцо, прилепившееся к боковой стене дома, под ним она обычно ставила свой автомобиль. Любила облупившуюся белую краску, под которой проглядывал нежно-розовый кирпич стен, любила красный цвет кровли, венчавшей три с половиной этажа дома. Широкую веранду с ее толстыми белыми колоннами, придававшими особое величие фасаду дома; выложенную камнем тропинку, ведущую на задний двор. По этой тропинке она сейчас и направилась с охапкой покупок, впитывая в себя любимые пейзажи, ароматы, звуки родного дома, которые успокаивали издерганные нервы. Как всегда, возвращение домой было в радость.

– Ты купила свиные отбивные? Отец их просил, ты не забыла? – донесся из кухни раздраженный, как это часто бывало в последнее время, голос Элизабет Грант, матери Рейчел.

Пожалуй, лишь высокий – около пяти футов – рост и худощавое телосложение выдавали кровное родство Элизабет и Рейчел. В остальном внешнего сходства практически не было. Коротко подстриженные волнистые волосы Элизабет, когда-то черные от природы, теперь были тоже черными, но уже крашеными. Тонкая, оливкового оттенка кожа на лице сморщилась после долголетнего увлечения загаром, но искусно нанесенный макияж успешно маскировал изъяны. Элизабет всегда выглядела ухоженной и принаряженной, даже если не собиралась выходить из дома. Вот и сегодня она щеголяла в изумрудно-зеленом трикотажном платье-рубашке, дополнив свой туалет изысканными золотыми украшениями и легкими туфельками в тон платью. Когда-то Элизабет была красавицей, и следы былой привлекательности еще проглядывали.

Рейчел не могла похвастаться эффектной внешностью и неизменно чувствовала себя немного виноватой перед матерью, которая явно была разочарована тем, что дочь унаследовала черты лица и цвет волос отца, а не ее.

– Да, мама, купила. – Рейчел протянула пакеты Тильде, вовремя выскочившей из-за спины Элизабет.

Тильда – уютная толстушка в облегающих брюках «стрейч» и безразмерной трикотажной майке, которые она носила вопреки своему пятидесятидвухлетнему возрасту, служила у Грантов экономкой вот уже много лет – во всяком случае, сколько Рейчел помнила. Тильда и ее муж Джей-Ди, выполнявшие всю работу по дому, давно уже стали членами семьи Грантов, хотя каждый вечер они возвращались к себе домой в Перритаун.

– Я бы и сама сходила в магазин, миссис Грант, если бы вы сказали, что нужно что-то купить. – В голосе Тильды сквозил легкий упрек, когда она волокла тяжелую ношу к кухонному прилавку. Рейчел она любила не меньше, чем своих шестерых детей, и всегда следила, чтобы ее любимицу не обременяли поручениями. Даже если эти поручения исходили от родной матери Рейчел.

– Ты же знаешь, Тильда, сегодня ты мне нужна была здесь, чтобы помочь Джей-Ди со Стеном. Он сейчас в таком состоянии, что я одна с ним не справлюсь.

– Сегодня ему, должно быть, лучше, раз он запросил свиных отбивных. – Рейчел выудила банан из сумки, которую разгружала Тильда, и сорвала кожуру. Стену, ее любимому отцу, уже перевалило за семьдесят, хотя в это трудно было поверить. Он страдал болезнью Альцгеймера, которая за восемь лет превратила его в немощного слабоумного старика. Лишь эпизодически выплывал он из тумана забытья, узнавал родных и пытался с ними говорить.

– Он и в самом деле не так плох сегодня. Представляешь, даже узнал меня утром. Спросил, где прячется Бекки. Разумеется, он начисто забыл, что она давно замужем и у нее самой уже есть дочери. – Элизабет нагнулась, чтобы достать большой железный противень из духовки.

Бекки, младшая сестра Рейчел, жила в Луисвилле с мужем Майклом Хеннеси и тремя маленькими дочурками. Она была вылитой копией матери, и не только внешне. Рейчел считала, что в этом и крылась причина особой любви Элизабет к младшей дочери. Они с Бекки понимали друг друга с полуслова. Бекки была первой красавицей в школе, королевой школьных балов и вечеринок, они с Элизабет проявляли живой интерес к нарядам и мужчинам. Рейчел, напротив, всегда была книголюбкой и мечтательницей. Фантазерка – так звала ее Элизабет, и не всегда это звучало как комплимент. Сейчас равнодушие матери уже не трогало Рейчел, хотя в детстве было ее тайной болью. Когда сестры подросли, Рейчел взяла на себя роль отцовской любимицы – бродила со Стеном по городу, ездила с ним на рыбалку, старалась вникнуть в премудрости управления магазином, лишь бы доставить отцу удовольствие. Он не придавал никакого значения внешности дочери, не ругался, если вдруг она, увлекшись чтением, забывала вовремя выключить плиту, оставляя всю семью без ужина. Со временем духовная близость с отцом стала ей бесконечно дорога, а обида на мать и Бекки перестала жечь душу.

– Что, вернулся этот отпрыск Харрисов? – с явным неодобрением произнесла Элизабет, вскрывая упаковку свиных отбивных, которую Тильда выложила на прилавок. Рейчел, отныне занимавшаяся делами отцовского магазина, не посоветовалась с матерью, прежде чем предложить работу Джонни Харрису. Вышло так, что мать она посвятила в свои планы лишь накануне, когда откладывать разговор уже не имело смысла. Как Рейчел и ожидала, Элизабет пришла в ужас от одного лишь известия о возвращении Джонни Харриса в Тейлорвилл. А уж о том, чтобы нанять его на работу, и слышать не хотела. «Да я лучше самого дьявола найму!» – в сердцах бросила она. Поведение дочери не на шутку разозлило ее. Рейчел знала, что в наказание последует череда колких выпадов со стороны матери – как, скажем, сознательный акцент на якобы настойчивые расспросы отца о Бекки, а не о своей любимице.

– Да, мама, он вернулся. – Рейчел откусила банан, нашла его невкусным и выбросила. – Он очень благодарен нам за то, что мы предложили ему работу. – Пожалуй, впервые в жизни Рейчел солгала.

Мать фыркнула:

– Мы ему работу не предлагали. Я бы никогда этого не сделала. Это все твои проделки, милочка, и тебе одной отвечать за последствия. Помяни мое слово: он опять изуродует какую-нибудь девчонку или натворит еще что-нибудь ужасное. От него добра не жди.

– Я думаю, все будет в порядке, мама. Тильда, а где отец?

– Он наверху, в бальном зале. Джей-Ди поставил ему любимую кассету Элвиса, и они там вместе слушают музыку.

– Спасибо, Тильда. Я поднимусь к нему. Позови, если тебе понадобится моя помощь, мама.

– Ты прекрасно знаешь, что, когда я готовлю, мне помощь не требуется. – Кулинарные способности Элизабет были предметом ее гордости и радости. Предложение Рейчел о помощи было не чем иным, как ответной колкостью в адрес матери.

– Я знаю, мама. – Голос Рейчел смягчился, и, выходя, она улыбнулась матери. Хотя их отношения с Элизабет были сотканы скорее из шипов, нежели из роз, Рейчел любила мать. Ей было жаль того, как судьба распорядилась жизнью Элизабет, сыграв злую шутку со Стеном. Мужа Элизабет любила беззаветно – даже больше, чем свою Бекки.

Еще поднимаясь по лестнице, Рейчел расслышала доносившуюся с третьего этажа лихую мелодию рок-н-ролла. Зал, громко именовавшийся бальным, на самом деле представлял собой большую застекленную веранду, занимавшую почти половину верхнего этажа дома. Здесь не было ни мебели, ни мягких звукопоглощающих восточных ковров, которые придавали уютный вид нижним комнатам. Паркет из твердой древесины и пустота громадного помещения усиливали акустический эффект. Хотя Рейчел и не являлась поклонницей Элвиса, но, приближаясь к залу, поймала себя на том, что шагами невольно отбивает ритм. Мелодия «Гончего пса» была слишком заразительна. Стен любил Элвиса и, когда певец умер, скорбел так, словно потерял члена семьи.

Рейчел прошла мимо открытого лифта, который соорудили специально для Стена и его инвалидной коляски. Вскоре лифт должен был спустить Стена и Джей-Ди на первый этаж, где отца ждал обед, после чего его вывезут на прогулку. Позже лифт доставит его на второй этаж, где отца вымоют, дадут снотворное и уложат в постель. Таков был привычный распорядок. При мысли о том, что ее некогда жизнелюбивый и полный сил отец навсегда обречен на такое монотонное существование, Рейчел всегда хотелось плакать. А потому она старалась не думать об этом.

Как она и ожидала, отец сидел в инвалидной коляске с закрытыми глазами, кивая головой в такт музыке. Песни Элвиса были одним из немногих утешений, оставшихся ему в жизни. Только им удавалось пробиться в его сознание.

Джей-Ди сидел, скрестив ноги, на полу возле Стена. Его огромный живот угрожающе нависал над поясом серых рабочих брюк, из-под светло-серой рубашки, выглядывала белая футболка. Более темнокожий, чем жена, он был еще и гораздо деятельнее, и всегда и для всех у него имелась в запасе улыбка. Джей-Ди тихонько подпевал Элвису, постукивая по полу шишковатыми пальцами. Должно быть, Рейчел не удалось войти бесшумно, поскольку Джей-Ди поднял голову и улыбнулся, увидев ее. Рейчел помахала ему рукой. Разговаривать было бесполезно – любые звуки неизбежно утонули бы в грохоте музыки.

Она подошла к отцу и тронула его за руку:

– Здравствуй, папа.

Он так и не открыл глаз и, казалось, даже не почувствовал ее присутствия рядом или прикосновения пальцев. Рейчел подержала его руку в своей, потом, вздохнув, отпустила. Она не ждала какой-то реакции. Ей было достаточно видеть отца, знать, что он ухожен и чувствует себя комфортно.

К сожалению, ничего, кроме ухода за ним, ни она, ни кто-то другой предложить не могли. Хорошо еще, что удалось организовать это на дому. Не будь Джей-Ди, который не отходил от отца в периоды обострения болезни, и Тильды, Стена пришлось бы поместить в дом инвалидов.

Рейчел была ненавистна одна лишь мысль об этом, хотя доктор Джонсон, врачевавший Стена, предупреждал, что вопрос о госпитализации неизбежно встанет, поскольку болезнь прогрессирует. Каждый раз, когда речь заходила об этом, Элизабет начинала биться в истерике. Со Стеном они прожили сорок один год.

Когда-то Стен был могучим мужчиной – больше шести, футов ростом, плотного телосложения. Он и сейчас был довольно крупным, хотя болезнь и иссушила его. А может, Рейчел только казалось, что отец перестал быть великаном, поскольку теперь он зависел от нее больше, чем когда-то она от него. Как бы то ни было, глядя сейчас на реденькие серебристые пряди, разбросанные по лысине, она испытывала щемящее чувство жалости и всепоглощающей любви к беспомощному созданию, коим стал ее отец. Старость никогда и никому не была в радость, но болезнь, которая забирала душу прежде тела, была слишком коварной и зловещей.

«Я побуду с тобой столько, сколько ты захочешь, папа», – молча пообещала Рейчел, сжав руку отца.

«Гончий пес» сменился мелодией «Люби меня нежно», и от ее печально-сладостных интонаций на глаза Рейчел навернулись слезы. Глупая слабость. Ничего, кроме аллергического насморка, слезы не приносили. Рейчел погладила отцовскую руку, помахала Джей-Ди и вышла из зала. Пожалуй, можно было переодеться, прежде чем спускаться вниз. Если уж мать затеяла готовить свиные отбивные по своему фирменному рецепту, рассчитывать на скорый обед не приходилось, так что у Рейчел было время привести в порядок не только себя, но и свои мысли и чувства.

Прислушиваясь к звукам музыки, Рейчел натянула шорты в голубую с зеленым клетку и ярко-зеленую майку. Пара белых носков дополнила ее наряд. Пробежав расческой, а потом рукой по волосам, она оглядела себя в зеркале. Впервые за долгое время Рейчел подвергла себя критической оценке – до сих пор к зеркалу она обращалась лишь затем, чтобы наспех причесаться и слегка подкраситься. Рейчел не сразу поняла причину перемены в собственных привычках, а догадавшись, смутилась. Не в силах избавиться от призрака Джонни Харриса, она невольно пыталась посмотреть на себя его глазами.

«Еще в школе я на вас глаз положил и ужасно хотел трахнуть. Хочу до сих пор». Невольно слова Джонни вдруг всплыли в памяти. Рейчел крепче сжала в руке расческу. Разумеется, Джонни лгал. Ему просто хотелось смутить ее – а почему, Рейчел не знала. Как бы то ни было, она явно не принадлежала к типу женщин, вызывающих в мужчинах похоть. Может, потому-то и была так ослеплена Майклом. Красивый умный Майкл – и вдруг влюблен в нее. Даже тогда ей с трудом в это верилось.

Глубоко затаившаяся боль вновь дала о себе знать, и Рейчел поморщилась. Уже столько воды утекло с того дня, когда он, коснувшись поцелуем ее щеки, произнес роковую фразу: что они, пожалуй, друг другу не пара. Сердце ее разрывалось в тот момент, но он, казалось, этого не понял, да и не хотел понимать. Теперь она редко позволяла себе думать о Майкле. Во всяком случае, применительно к себе. Теперь о нем было кому думать. Уже давно он принадлежал Бекки. Был ее мужем.

Мысли Рейчел перекочевали в иные сферы, сосредоточившись на более волнующем сюжете. Подумать только, подросток Джонни Харрис, который, правда, еще в школе был жеребцом что надо, имел на нее виды. Вот умора!

Да нет, она попросту не вписывалась в образ женщины, способной заинтересовать такого мужчину, как Джонни.

Ей было тридцать четыре, почти тридцать пять лет, хотя, как ей самой казалось, она выглядела моложе. Постоянное воздержание от загара благотворно сказалось на коже, избавив ее от морщин – разве что в уголках глаз собирались мелкие лучики. Рейчел была худощава, но на этом, пожалуй, список достоинств ее фигуры и заканчивался. Большинство тринадцатилетних школьниц могли похвастаться куда более женственными формами. Самой сокровенной тайной Рейчел было то, что она могла покупать одежду (частенько именно так и делала) в отделе для мальчишек-подростков местного универмага «Грумерз». Волосы невыразительного темно-русого цвета длиной до подбородка обрамляли в общем-то миловидное, но все-таки бесцветное личико, пусть и с утонченными чертами. Что скрывать – о красоте говорить не приходилось. Глаза, хотя и большие, красивой формы, с густыми темными ресницами, были самого что ни на есть заурядного орехового цвета, завлечь которыми мужчину весьма проблематично. «Милашка» – пожалуй, именно такой вердикт чаще всего выносили ее внешности окружающие. Даже бывший возлюбленный, с которым она встречалась почти два года, предпочитал именно это словечко.

Рейчел же оно было ненавистно. Она считала его подходящим для малышей и щенков, но никак не для взрослой женщины. Более того, ей оно казалось оскорбительным. Разумеется, Роб об этом не догадывался, поскольку она замечаний не делала. Он был хорошим парнем и ничего дурного не имел в виду. У Роба был неплохой достаток – он был фармацевтом и владел собственной аптекой, прекрасные манеры, приятная внешность. Рейчел не сомневалась в том, что он мог бы стать хорошим отцом. И даже начала мечтать о детях.

Тем более что пришла пора подумать о замужестве. Предательство Майкла, что ни говори, обернулось горьким разочарованием: ну что ж, такова жизнь. Рейчел не заблуждалась насчет того, что она оказалась не единственной обманутой женщиной. Душевная травма долго давала о себе знать. Но все проходит, и эта боль тоже забылась. Возраст добавил Рейчел мудрости и решимости вплотную заняться устройством семейной жизни. Если у нее и были определенные колебания – что неизбежно, ведь достаточно было вспомнить о волнующей страсти, которой были пропитаны ее отношения с Майклом и которой так не хватало отношениям с Робом, – Рейчел тут же одергивала себя, напоминая о том, что она больше не наивная восторженная девушка, полностью отдавшаяся любви и уверенная в будущем счастье. Она повзрослела и стала мудрее.

– Рейчел! Рейчел, иди же скорее сюда!

Встревоженный крик матери мигом вывел ее из задумчивости. Отвернувшись от зеркала, Рейчел открыла дверь комнаты и поспешила вниз. Элизабет стояла у подножия лестницы, в руке у нее была зажата длинная вилка для мяса. По выражению лица матери Рейчел догадалась, что она чем-то расстроена.

– Тебе звонили, – сказала Элизабет, прежде чем Рейчел успела спросить, в чем дело. – Бен, из магазина. Он сказал, что тебе надо срочно приехать. Нагрянула полиция. Этот Джонни Харрис опять что-то натворил.

4

Две полицейские машины стояли у входа в хозяйственный магазин. С десяток зевак толпились тут же, сдерживаемые офицером в мундире. В страже порядка Рейчел узнала Линду Хоулетт, чья младшая сестра училась у нее в классе два года назад. Линда заметила Рейчел, подала ей знак рукой, и та поспешила зайти в магазин. Зрелище, представшее ее взору, было настолько жутким, что она в ужасе застыла на пороге.

На полу лежали двое мужчин – один из них ничком, над ними склонились трое полицейских. Грег Скагз, сын Айдель и старший брат Джеффа, год назад поступил на службу в тейлорвиллскую полицию. Сейчас он одним коленом упирался в обтянутую белой майкой широкую спину, прижав дуло пистолета к курчавой темноволосой голове. Другой офицер, Керри Эйтс, помогал коллеге, заломив руку задержанного за спину. Рейчел довольно было взгляда, чтобы узнать в пленнике Джонни Харриса. Сложнее было определить личность второго участника потасовки. Джим Уитли склонился над ним и, судя по его зловещей позе, пытался нащупать пульс на шее пострадавшего. Стоявшая за прилавком девятнадцатилетняя Оливия Томпкинс, работавшая в магазине на полставки, хлопала густо накрашенными ресницами, изумленно наблюдая за происходящим. В дверях склада показался Бен Зайглер, менеджер. Похоже, ни он, ни продавщица еще не успели заметить Рейчел, тем более что Бену прямо в глаза бил солнечный луч.

– Миссис Грант сказала, что Рейчел выехала, – доложил Бен сержанту Уитли.

– Хорошо.

– Слезь же с меня, скотина! Ты мне сломаешь руку. – Рев исходил от Джонни, который предпринял тщетную попытку высвободиться, но полицейский еще круче заломил ему руку. В ответ на это Джонни разразился такой грубой бранью, что Рейчел опешила. До нее вдруг дошло, что, пусть даже и невиновный на момент вынесения ему приговора, теперь, после долгих лет тюремного заключения, Джонни действительно был угрозой для общества. Что говорить, он и с ней-то обошелся не слишком вежливо. А уж судя по тому, как рассвирепели обычно благодушно настроенные полицейские Тейлорвилла, Джонни выкинул нечто из ряда вон выходящее.

– Давай-давай, говнюк, подергайся, и я с удовольствием продырявлю твою тупую башку еще сегодня.

Угроза, которую процедил сквозь зубы Грег Скагэ, моментально вывела Рейчел из оцепенения. Каким бы негодяем ни был Джонни, но позволить, чтобы его пристрелили у нее на глазах, она не могла.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – строго спросила Рейчел, сделав шаг вперед.

Сержант Уитли, его подчиненные, Бен и Оливия – все одновременно подняли на нее глаза.

– Рейчел, я ничего не могла поделать! – заскулила Оливия. – Я и так была на нервах, ведь явился этот Джонни Харрис, а Бен обещал, что не допустит его присутствия в магазине. А потом пришел мистер Эдвардс, и я сразу поняла, что быть беде, так оно и вышло! Они устроили чудовищную драку, мне ничего не оставалось, кроме как вызвать полицию! Этот Джонни Харрис ударил мистера Эдвардса кулаком прямо в горло, и бедняга потерял сознание. Как еще жив остался!

– Судя по всему, Карл узнал о возвращении Харриса. Отправился искать его по городу и нашел здесь. Я же говорил: зря ты берешь его на работу, теперь видишь, что я был прав. Он пробыл здесь всего пару часов, и смотри, что уже успел натворить. – Бен кивнул в сторону – туда, где столпились полицейские. – В драке они содрали щеколду с двери. Взгляни только на это безобразие!

Рейчел огляделась. На полу валялись жестяные банки с краской, щетки, валики, ящики. Одна банка разбилась, и алая масляная краска растеклась по белым и черным кафельным плитам пола. Пластмассовое ведро, в котором хранились болты и гайки, было перевернуто, и его содержимое рассыпалось повсюду. Птичий корм устилал пол мягким хрустящим ковром. Сама же емкость, где он когда-то находился, валялась у прилавка совершенно покореженная. Судя по всему, ее использовали для нанесения удара противнику.

– Вам следовало бы посоветоваться со мной, Рейчел, прежде чем предпринимать такой безрассудный шаг, – сказал сержант Уитли. – Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что ребята Эдвардса откроют охоту на Харриса, стоит ему сунуть нос в город. Черт возьми, я даже не могу осуждать их за это, хотя, конечно, закон есть закон, и я ему служу. И все-таки это несправедливо, что сестра Карла мертва, а ее убийца разгуливает на свободе, да еще в нашем городе. – Сержант Уитли выпрямился, и Рейчел наконец разглядела потерпевшего, в котором узнала Карла, старшего брата Мэрибет Эдварде.

– Пожалуйста, отпустите его, – тихо произнесла Рейчел, обращаясь к Грегу Скагзу и указывая на Джонни. Полицейские были настроены враждебно по отношению к Харрису и вполне могли его покалечить. Рейчел же, верившая своему бывшему ученику, все эти годы стойко защищавшая его от агрессивного общественного мнения, не собиралась предавать его и сейчас, несмотря даже на то, что он оказался далек от идеала. – Я думаю, при таком скоплении вооруженных полицейских нам можно не опасаться за свою жизнь. У него ведь нет оружия, я правильно понимаю?

– Насколько я могу судить, он не вооружен, – сердито бросил Керри Эйтс, бегло обыскав пленника.

– Да слезь же ты с меня, скотина!

– Заткнись, мальчик, а не то опять угодишь туда, откуда пришел, – рявкнул сержант Уитли.

– Пошел ты… – От реплики Джонни Рейчел передернуло.

Грег Скагз ткнул дулом пистолета в курчавую голову чуть сильнее, чем этого требовало простое предупреждение. Керри Эйтс еще круче заломил руку пленника и ухмыльнулся. Джонни застонал от боли.

Ярость ослепила Рейчел.

– Дайте ему встать! – повысила она голос, что случалось крайне редко.

Сержант Уитли посмотрел на нее, потом на своих людей и, поколебавшись, кивнул головой.

– Отпустите его, – сказал он. И, уже обращаясь к Джонни, который тут же вырвался из ослабевшей хватки Керри, добавил: – Веди себя поаккуратнее, мальчик, иначе снова окажешься на полу.

– Вставай же, – скомандовал Грег Скагз и встал с колен, предоставив своему пленнику возможность подняться. Тем не менее пистолет он в кобуру не спрятал, а держал наготове.

Джонни, поднявшись с пола, так грозно взглянул на своих обидчиков, что Рейчел мысленно простила полицейским излишнюю грубость. Он стоял, чуть покачиваясь, сжав кулаки, словно ожидая нападения, лицо было белым, а глаза горели яростью.

– Учти, щенок, я подкараулю тебя, когда на тебе не будет мундира, – предупредил он Грега Скагза. – Тогда посмотрим, чего ты стоишь.

– Ты, похоже, угрожаешь? – вмешался сержант Уитли.

– Помолчи, – одернула Рейчел Джонни, подойдя к нему и ткнув его в грудь пальцем. Иначе как животным инстинктом этого нельзя было объяснить, но Рейчел вдруг целиком и полностью оказалась на стороне своего подопечного.

Джонни посмотрел на нее сверху вниз – челюсти плотно сжаты, взгляд колючий, но, словно повинуясь ее призыву, промолчал; Рейчел встала перед ним, разъединив враждующие стороны. До нее, казалось, не доходило, насколько нелепо это выглядело, когда она, такая маленькая и хрупкая, заслонила собой верзилу Харрйса. Возмущение несправедливостью происходящего – вот что двигало ею в тот момент. Ведь, если разобраться, Джонни Харрис виноват не больше, чем Карл Эдварде. Просто в очередной раз сработала злая магия его имени.

Карл Эдвардс застонал, зашевелился и привстал с пола, потирая затылок. Потом огляделся по сторонам, увидел Джонни, и лицо его перекосилось от злости.

– Ты, сукин сын, – прорычал он. – Я тебя все-таки достану, вот увидишь. Убийца, ты думаешь, тебе удастся уйти от возмездия?

– Хватит, Карл, – одернул его сержант Уитли и, подойдя к Эдвардсу, помог ему подняться. – Ты намерен предъявить иск по факту нападения на тебя?

– Черт возьми, конечно, я…

– Если по справедливости, Эдвардс первым нанес удар, – вмешался Бен, хотя и неохотно.

– Вот видите? – Рейчел торжествующе посмотрела на сержанта Уитли. – Почему вы не спросите Джонни, хочет ли он заявить на Карла? Это было бы справедливо.

– Рейчел… – растерялся сержант Уитли.

– Я снимаю обвинения, – донесся голос Джонни.

– Я не нуждаюсь в твоей милости, ублюдок! – огрызнулся Карл. – Я тебя все равно изуродую – так же, как ты изуродовал Мэрибет. Ты помнишь, как она была прекрасна, Харрис? И что ты с ней сделал? Ты, дерьмо вонючее, как ты мог сотворить такое? Ведь ей было только семнадцать!

– Теперь мне чудится угроза в твоих словах, – сказала Рейчел, но тут же стушевалась, увидев, как сморщилось от боли лицо Карла Эдвардса.

– Ладно, Карл, пошли, я отвезу тебя домой, – тихо произнес сержант Уитли, приблизившись к бедняге Эдвардсу, который уже не сдерживал эмоций и слез.

У Рейчел сердце сжалось от сострадания. Да, потерять сестру, к тому же зная, какую чудовищную смерть она приняла, – это было невыносимо тяжело. И тем не менее она оставалась на стороне Джонни.

– Сержант, убедите его больше не появляться здесь. Иначе я буду вынуждена выступить со встречным иском о возмещении причиненного ущерба, – отчеканила Рейчел, когда сержант Уитли и его подчиненные направились к двери, сопровождая всхлипывающего Карла.

– Боже, Рейчел, неужели в тебе нет ни капли сострадания? Эдвардс любил свою сестренку. Ты бы лучше посочувствовала ему, – в сердцах воскликнул Бен, ошарашенный холодной угрозой, прозвучавшей из уст женщины.

– Я ему сочувствую. – Она обернулась и посмотрела на Джонни.

Кровь из разбитой нижней губы измазала его левую щеку. Пострадала и некогда белая майка. Судя по донесшимся с улицы звукам, полицейские автомобили отъехали. Магазин открыли для посетителей.

– Оливия, принимайся за работу, пожалуйста. Бен, инвентаризация окончена. Завтра утром я бы хотела просмотреть с тобой все бумаги, так что, если ты еще не готов, поторопись. – За спиной Рейчел звякнул колокольчик, возвестив о приходе покупателя, вероятно, из числа зевак, толпившихся у входа.

– Чем могу вам помочь? – услужливо произнес Бен, поспешив к клиенту.

Рейчел даже не обернулась.

– Пошли со мной, – произнесла она властным тоном, обращаясь к Джонни. И, поманив его пальцем, направилась к складу, откуда лестница вела на второй этаж, к квартире, предназначенной для Джонни. Рейчел поднималась по ступенькам, не оглядываясь, уверенная в том, что Джонни идет следом. Похоже, в отношении Джонни Харриса всерьез срабатывало шестое чувство.

5

– Сейчас я принесу льда для твоей губы.

Маленькая уютная кухонька меблированной квартиры была оборудована всем необходимым, вплоть до холодильника. Рейчел вынула из ящика возле раковины полотенце, открыла холодильник, достала из морозилки несколько кубиков льда, завернула их в полотенце и смочила кулек. Потом передала его Джонни, который наблюдал за ней, облокотившись о прилавок. Он молча взял ледяной компресс и приложил его к разбитой губе. Судя по гримасе, которую он скорчил, ощущение было скорее болезненным, нежели приятным.