Советский Союз в 1980 году мог себе позволить такую роскошь, как Олимпиада. У правительства нашлись средства на финансирование уникальных масштабных объектов. Открывать Игры по традиции предстояло главе государства, Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу. Телекамеры многих стран в Лужниках должны были сфокусироваться на нем. Олимпиада, таким образом, становилась важным политическим актом. "Главмосинжстрой", как все строители, сделал все возможное, чтобы праздник мирового значения состоялся. Не наша вина, что за полгода до открытия Игр советские танки вошли в Афганистан. Началась необъявленная война, многие страны вслед за Соединенными Штатами Америки отказались послать делегации в Москву. Долгожданного состязания спортсменов двух сверхдержав не произошло, как хотелось бы. Праздник был основательно подпорчен. Сотни тысяч туристов в знак протеста отказались от поездки в Москву, мы недополучили ожидаемой прибыли от построенных гостиниц и ресторанов.
      Несколько лет до начала Игр мы вкалывали, не покладая рук. Последние благоустроительные работы заканчивали в ночь перед открытием Олимпиады.
      Роль Верховного Главнокомандующего на олимпийском строительном фронте играл Виктор Васильевич Гришин, первый секретарь МГК. Он возглавлял имевшую все полномочия комиссию горкома по подготовке Олимпиады-80. Эта комиссия решала стратегические вопросы. Тактическими, оперативными занимался общегородской олимпийский штаб, его начальником был секретарь горкома партии Игорь Николаевич Пономарев. Спустя годы он же возглавил управление по подготовке празднования 850-летия Москвы и успешно справился с этой задачей.
      Хочу отдать должное покойному Виктору Васильевичу Гришину. Для меня это был большой авторитет. Я считал его болеющим за дело крупным руководителем. Он много уделял внимания кадрам, с которыми работал. Была у него блестящая черта: не был завистливым, вредным человеком. Глубоко вникал в проблемы, которые предстояло решать. Работоспособностью и преданностью делу вдохновлял всех окружающих. Москву в высших инстанциях всегда защищал, жил ее интересами.
      В молодости Гришин закончил два техникума - геодезический и паровозного хозяйства, но не получил высшего образования. Это, видимо, его тяготило. Гришин подкупал не показной скромностью. Та служебная дача, где жила его семья, кабинет, который занимал он на Старой площади, не идут ни в какое сравнение с тем, чем располагает теперь руководитель средней фирмы.
      Виктор Васильевич любил строительство, много сделал, чтобы типовые проекты жилых домов, школ, детских садов стали лучше, чем во времена Хрущева. Московские архитекторы разработали интересный проект экспериментального района в Северном Чертанове на 20 тысяч жителей. Для его реализации организовали Управление по проектированию образцового жилого района, сокращенно - ОПЖР. Предполагалась, в созданных по его расчетам домах москвичи будут жить в "образцовом коммунистическом городе". Район строили при поддержке Гришина, без него Москва бы не получила средства из бюджета на такой проект, отступавший во многом от общепринятых норм и правил.
      Активно, как нигде, осваивалось в Северном Чертанове подземное пространство. Много там было дел у "Главмосинжстроя". В недрах располагались тепловые пункты, трансформаторные станции, трубы для удаления мусора, гаражи на сотни машин под всеми домами. Через район проходила полуподземная автомагистраль. Каждый жилой комплекс в 16 и 25 этажей состоял из девяти корпусов, рассчитывался на тысячу семей. Архитекторы рассматривали их не только как "машины для жилья". Осуществлялась впервые концепция "все в доме". Торговля, быт, спорт, медицина, культура, досуг получали место под крышей зданий, рядом с квартирами.
      Внешне первый секретарь МГК казался угрюмым и неприветливым, не улыбался перед объективами фото- и кинокамер. Но он был хороший, душевный человек, хотя и строгий, принципиальный руководитель. Гришин старался помочь всем, кто к нему попадал на прием.
      Особенно много сделал он для Перовского района, от которого выдвигался депутатом в Верховный Совет. Я избирался от этого района в Московский Совет, что нас сближало.
      Гришин ускорил реконструкцию завода "Серп и молот", прокладку и пуск Перовского радиуса метрополитена. Поезда пошли от Таганки в бывший город Перово, отдаленные индустриальные районы Москвы, где сосредоточены крупные промышленные предприятия.
      Еще хочу отметить два обстоятельства, связанные с Виктором Васильевичем. Как все помнят, самой большой партийной критике подвергался театр на Таганке Юрия Любимова, где играл Владимир Высоцкий. Каждая премьера превращалась в пытку для артистов, их мучали придирками разные комиссии, запрещавшие спектакли как идеологически невыдержанные. В то же время именно для этого театра при содействии Гришина по замыслу Любимова было построено новое здание современной архитектуры, примкнувшее к старому, бывшему дореволюционному кинотеатру. Никакой другой московский театр, даже Малый, не смог в те годы построить новую сцену. Гришин не раз бывал на спектаклях театра.
      У Виктора Васильевича рос внук, любивший рисовать. Гришин показал его рисунки Зурабу Церетели, который увидел в них искру божью и посоветовал определить ребенка в художественную школу в Лаврушинском переулке.
      Возможно, этим объясняется быстрое появление на Садовом кольце у Крымской набережной нового здания для этой школы при художественном институте имени В. Сурикова. Она испытывала тесноту в Лаврушинском, где учились и жили одаренные дети.
      Под крышей нового здания, построенного по индивидуальному проекту, предусмотрен водный бассейн.
      Для детей Гришин сделал еще два исключения из установленного правила, предписывавшего не строить новые театральные здания в Москве. Считалось, их и так много.
      Как ни инициативна была Наталья Ильинична Сац, основательница первого в мире детского музыкального театра, но без поддержки Гришина ей бы не под силу было поднять новое здание. Его воздвигли для нее рядом с цирком на Юго-Западе.
      Другой замечательной архитектуры детский театр выстроен при поддержке Гришина у Самотечной площади, рядом с особняком великого дрессировщика Дурова, чье дело продолжают его потомки.
      Система, которой верой и правдой служил Гришин, обошлась с ним, как со многими бывшими руководителями, жестоко. Когда Гришина вывели из игры, Виктору Васильевичу пришлось пережить унижения, им не заслуженные. Его лишили всех привилегий. Он умер в 1992 году по возвращении из районного отдела социального обеспечения, где ему пришлось хлопотать о пенсии.
      После смерти Виктора Васильевича я сохранил хорошие отношения с семьей Гришина. Его вдова - врач, при жизни мужа не извлекала выгод из своего высокого положения, работала директором районного клинического учреждения.
      Про меня говорили, Ресин боится двух человек - Гришина и жены Марты. Это правду говорили. Гришина уже нет. А Марта и сейчас есть, я действительно считаюсь с ее мнением, если она мною недовольна.
      * * *
      После Олимпиады пришлось заниматься другими отнюдь не уникальными и престижными, но жизненноважными объектами: овощехранилищами, картофелехранилищами. С их помощью Москва пыталась разрешить тяжелую, невыполнимую при социализме проблему снабжения большого города овощами и фруктами. Какие бы современные базы с автоматикой и телемеханикой мы ни строили, все равно картошка загнивала, прорастала и, как капуста, продавалась москвичам подпорченной. Только нужда заставляла людей покупать эти необходимые продукты в магазине.
      Генеральный план развития Москвы выполнялся однобоко. Почти все средства из городского бюджета выделялись на типовое индустриальное домостроение. Даже в предолимпийские годы в пределах Садового кольца работы у нас было мало.
      На Тверском бульваре удалось достроить здание, заложенное перед войной для Музыкального театра К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Пустовавшую коробку решили использовать для новой сцены МХАТа, к чему сам театр особенно не стремился, предпочитая играть в уютном старом здании в Камергерском переулке. Но этот театр считался правительственным, поэтому приняли такое решение.
      Из-за войны не удалось достроить по проекту Алексея Щусева здание гостиницы "Москва" в Охотном ряду. С большим трудом были сооружены новые корпуса этой гостиницы, завершившие ансамбль Театральной площади.
      На улице Горького, как практиковалось в предвоенные годы, передвинули здание газеты "Труд". Его построили в начале ХХ века по заказу крупного издателя Ивана Сытина, он жил здесь и выпускал лучшую в России ежедневную газету. После революции в доме помещалась "Правда", сюда однажды после подавления мятежа левых эсеров наведался ночью Ленин. Это обстоятельство спасло здание от сноса, его решили, как памятник истории, передвинуть. На высвободившемся месте построили новое здание "Известий", не особенно украсившее Пушкинскую площадь.
      На Пресне по проекту Михаила Посохина отвели место под международный выставочный центр. Его павильоны располагались у берега Москвы-реки. Крупногабаритные экспонаты можно доставлять сюда по воде. Этот проект медленно претворялся в жизнь по частям, на пустырях, за пределами Камер-Коллежского вала.
      Кажется, все из того, что строилось в 70-годы в центре, в "образцовом коммунистическом городе", я назвал...
      А старая Москва гибла на глазах. Из аварийных зданий отселялись жильцы, пустые дома на Сретенке, Арбате, в Замоскворечье без людей умирали, поджигались, сносились. Помочь этому горю мы не могли. Почему? Отвечу несколько ниже.
      * * *
      При всем при том, сказать, по примеру других, что вся Москва в 70-е годы переживала застой, не могу. Неправда это. Не в пример центру, все бывшие окраины, особенно Юго-Запад, застраивались бурно, и не только типовыми жилыми домами. Корпуса двух университетов - старого, Московского, и нового, Дружбы народов, Цирк, Детский музыкальный театр, институты международных отношений, медицинский и педагогический, институты радиоэлектроники, механики - все они и многие другие нашли место на Юго-Западе.
      Научно-технический прогресс второй половины ХХ века потребовал зданий исследовательских лабораторий и институтов, опытных конструкторских бюро и вычислительных центров, производств, связанных с электроникой, высокими технологиями, военно-промышленным комплексом. Их возведение финансировалось не из городского бюджета. Деньги поступали из средств ВПК, госбюджета. Эти сооружения нашим потомкам не придется ломать, поступать с ними как с "хрущобами".
      Посмотрите, какие монументальные здания научных центров, институтов, библиотек Академии наук СССР, Академии медицинских наук СССР выросли как раз в этот период в районе Профсоюзной улицы, проспекта Вернадского. На сотни метров протянулся фасад института космических исследований, столь же значительны здания многих других научных академических направлений институтов.
      Памятниками советской эпохи останутся Онкологический центр на Каширском шоссе и Кардиологический центр на Рублевском шоссе. Оба они сооружались по последнему слову науки и техники на средства, заработанные народом во время ежегодных Всесоюзных коммунистических субботников. Они по традиции проходили весной в день рождения В. И. Ленина.
      * * *
      Все те годы, сколько себя помню, шли разговоры о строительстве грандиозного памятника Ленину. По первоначальному проекту пьедесталом ему должен был служить Дворец Советов на Волхонке. В конце концов на фундаменте, рассчитанном на стоэтажное здание, появился плавательный бассейн "Москва"...
      Позднее намеревались установить памятник Ленину на бровке Ленинских гор, над крутым берегом Москвы-реки. В этом случае высокий холм как бы играл роль пьедестала.
      В конечном итоге давняя идея волею Виктора Васильевича Гришина реализовалась на Октябрьской площади, в начале Ленинского проспекта, вблизи моего Горного института. А мне выпала задача по линии главка опекать строительство этого большого инженерного сооружения. Монумент отлили из бронзы по проекту известного архитектора Льва Кербеля и установили на тяжелый, в сотни тонн, пьедестал.
      Открывало памятник Политбюро, прибывшее на площадь во главе с полным энтузиазма Михаилом Горбачевым. Спустя несколько лет на моих глазах монумент чуть было не снесли, чему я всячески препятствовал, - но об этом в следующей главе.
      Когда сооружался памятник Ленину, шел памятный всем 1985 год. К власти пришли реформаторы во главе с новым Генеральным секретарем ЦК КПСС. К тому времени в стране назрел глубокий политико-экономический кризис, признаки которого видны были невооруженным глазом и в Москве.
      Сроки реализации Генерального плана приближались к концу. Но никаким "образцовым коммунистическим городом", к чему призвал народ Брежнев, столица не стала.
      Разрекламированные "центры планировочных зон", "хорды", ансамбли площадей Садового кольца, "заповедные зоны", многое другое - все осталось в проектах, на бумаге. Она, как известно, все терпит. Появилось у архитекторов понятие "бумажная архитектура". Московские зодчие побеждали на международных конкурсах, но их идеи некому было воплощать. Денег хватало только на индустриальное домостроение, на ВПК, на административные здания силовых министерств.
      На единственной Октябрьской площади удалось сформировать на рубеже 70-80-х годов законченный архитектурный ансамбль. Это произошло благодаря тому, что на ней выбрали место для монумента Ленину. Гришин все сделал возможное, чтобы памятник оказался в художественно осмысленном пространстве. Его окружили геометрической формы здания МВД, Госбанка, жилого дома. На его первых этажах разместилась республиканская детская библиотека. Здесь (в который раз!) Виктор Васильевич проявил доброе отношение к детям.
      Что тогда, после Олимпийских игр, сооружалось в центре Москвы? На Октябрьской площади на месте сломанного храма встало здание Министерства внутренних дел СССР. Оно построено в дополнение к тому зданию, которое имело МВД на улице Огарева, 6. Этот проект реализовался благодаря настоянию влиятельного в то время друга Леонида Ильича министра внутренних дел Николая Анисимовича Щелокова.
      Пойдем дальше. На Арбатской площади сломали, несмотря на протесты ревнителей старины, несколько двухэтажных зданий. На их месте по проекту Михаила Посохина распростерлось белокаменное огромное здание Генерального штаба Вооруженных сил СССР. К нему наш главк проложил тоннель с коммуникациями. (В связи с этим пришлось закрыть движение транспорта на Арбате, что позволило превратить магистраль в пешеходную улицу.) Этот проект военным удалось реализовать благодаря всесильному министру обороны маршалу Устинову.
      Наконец, на площади Дзержинского, ныне Лубянской, рядом с известными всем зданиями Комитета госбезопасности, в ударном темпе днем и ночью при помощи солдат построили три комплекса зданий. Их фасады вышли на Лубянский проезд, Мясницкую, Лубянскую площадь и на Большую Лубянку. Еще одно здание госбезопасности выросло на Большой Лубянке, 20. Все эти проекты поддерживались шефом госбезопасности Юрием Владимировичем Андроповым.
      Ничего подобного не могли себе позволить министры, ведавшие культурой, образованием, наукой. Да и Московский Совет не мог застраивать старую Москву как она того заслуживала... У него не находилось ни сил, ни средств, чтобы ремонтировать тысячи обветшавших особняков, бывших доходных и торговых домов, Старого Гостиного двора, всего, что в прошлом украшало Москву, вызывало восторг у иностранцев. И это было одним из проявлений разразившегося глубокого социально-политического кризиса.
      Выше, когда шла речь об Играх, мы видели: объекты Олимпиады, гостиницы строились на деньги ВЦСПС, Интуриста, ВЛКСМ. Но чтобы спасти старую Москву, в нее требовалось вкладывать средства других инвесторов, а таковых не существовало. У государства, ослабленного войной в Афганистане, обремененного гонкой вооружений, денег не оставалось на Генеральный план развития Москвы.
      Поставленная КПСС задача: "Превратим Москву в образцовый коммунистический город!" - оказалась утопией.
      Наступил момент, когда на арену истории должны были выступить другие инвесторы, другие объекты социального действия. Только они могли возродить Москву.
      ГЛАВА VI
      Между молотом и наковальней.
      Встреча с Борисом Ельциным.
      Объезд Москвы c будущим первым секретарем МГК.
      Средства и причины. Знакомство с Юрием Лужковым.
      Новое назначение - "Главмоспромстрой".
      Подвиг Геракла, совершенный мэром Москвы.
      Профессор Гавриил Попов и его идеи.
      В правительстве города.
      На Малой Бронной в "Главмосинжстрое" первым моим начальником, напомню, был Анатолий Ефимович Бирюков. Я служил его замом. Его сменил Юрий Андреевич Молчанов, крупный инженер. Он досконально знал сложнейшее подземное хозяйство Москвы, работал и в главке, и директором института "Мосинжпроект". При нем я поднялся по служебной лестнице еще на одну ступеньку и стал первым заместителем начальника главка.
      Только после десяти лет службы здесь, в августе 1985 года, меня выдвинули на должность руководителя "Главмосинжстроя". Этим я обязан Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству, бывшему первому секретарю Краснопресненского райкома партии. В этом районе находился наш главк, здесь мы сооружали Дом Советов РСФСР, еще не названный мною, в сущности олимпийский объект, Хаммер-центр. Это гостиница с номерами и квартирами, Конгресс-залом на 2000 мест, связью, ресторанами, магазинами, со всеми удобствами для бизнесменов, иностранцев, живущих в Москве. Его мы сдали к Играм.
      С Писаревым, известным инженером-монтажником, знавшим толк в строительстве, мы дружно работали. Его идею о моем выдвижении поддержали Промыслов и Гришин. Вопрос о национальности на этот раз не возник. В Кремль, на Старую площадь пришли новые люди, дети тех, кто пострадал в годы сталинских репрессий. Со Старой площади повеял свежий ветер перемен, через несколько лет усилившийся на просторах страны и превратившийся в ураганный вихрь, сорвавший красный флаг с крыш зданий ЦК партии и Кремля. В апреле 1985 года Горбачев объявил о "перестройке" и "ускорении". Началось бурное обновление кадров.
      Но мое выдвижение чуть было не сорвалось, хотя меня утвердили в должности на бюро МГК. Однако дальше все пошло не по отработанному годами сценарию. Потому что кабинет заведующего отделом строительства ЦК на Старой площади занял новый человек, прибывший в Москву с Урала. Инженер-строитель по образованию и опыту работы. Строить умел: начинал мастером, прорабом, затем работал главным инженером стройуправления. Возглавил домостроительный комбинат, созданный по образу и подобию московских ДСК. Только после этого его выдвинули на партийную работу. В Свердловском обкоме он заведовал строительным отделом. Но в Москву его перевели не для того, чтобы строить, хотя назначили заведующим строительным отделом ЦК. Эта должность для первого секретаря крупнейшего индустриального обкома CCCР не считалась повышением.
      Новый заведующий строительным отделом ЦК пристально следил за делами в Москве и заметил: начальника "Главмосинжстроя" МГК утвердил без его ведома, не согласовав вопрос в ЦК. Так я попал между молотом и наковальней, между Гришиным и Ельциным. Им предстояло вскоре выяснить отношения на политическом ринге в решающем поединке.
      Таким образом, мое знакомство с Борисом Николаевичем произошло при драматических обстоятельствах. Моя карьера чуть было не закончилась. Ельцин не хотел меня утверждать, потому что формально нарушен был ряд процедурных моментов, соблюдаемых при выдвижении руководящих кадров. Но причина, конечно, была глубже, пока мало кому известна.
      Будучи долгое время всесильным членом Политбюро ЦК, Виктор Васильевич Гришин не стал согласовывать мое назначение с новым заведующим отделом ЦК, не вынес вопрос на секретариат ЦК, посчитав это формальностью. По-видимому, полагал, его можно решить в рабочем порядке, задним числом оформить состоявшееся выдвижение. А должность начальника московского главка с правами министра, как было сказано, относилась к номенклатуре ЦК партии.
      Когда мои документы в рабочем порядке поступили на Старую площадь к Ельцину, он отреагировал неожиданно для всех в МГК: "Знать не знаю, кто такой Ресин! Мне его не представляли, в отделе и на секретариате мы его не рассматривали".
      И согласия на мое назначение не дал!
      Я завис в воздухе. Мне хватило тогда ума не покидать обжитой кабинет первого зама. В нем я работал как прежде, дожидаясь окончательного решения вопроса в верхах.
      Нашлись в аппарате ЦК люди, хорошо знавшие меня. Они дали мне положительную характеристику, и Ельцин согласился меня принять для собеседования. Помощник его, будущий секретарь МГК Беляков, предупредил, встреча займет всего десять минут. И посоветовал подготовиться, исходя из требований, которые предъявлял новый заведующий строительным отделом ЦК. Его, однако, интересовали проблемы не столько инженерно-строительные, сколько социальные, политические.
      Наша беседа вместо намеченных десяти минут длилась час. Мне было о чем рассказать и что ответить.
      - Да, не думал, что Москва так опережает Союз в инженерных работах. Они соответствуют мировому уровню, - сказал Борис Николаевич в конце беседы. И заключил:
      - Мы тебя согласовываем. Я к тебе приеду.
      Приехал через две недели. Поездка наша по Москве началась в восемь утра, закончилась в десять вечера. Ельцин поразил неутомимостью, любознательностью, знанием строительства, желанием все увидеть и услышать.
      Мы проехали в его большом черном "ЗИЛе" по многим районам и объектам, побывали на стройплощадках, заводах, в гараже, спускались в тоннели, подробно осмотрели, как строится многоярусная подземная стоянка автомашин у ВДНХ. Она сооружалась новым тогда для нас методом "стена в грунте". Спустя десять лет таким методом мы с благословения Ельцина соорудили подземный комплекс "Охотный ряд" у Кремля.
      Как и предупреждал помощник, вопросы задавались мне не только о строительстве, хотя оно его интересовало. Ельцин спрашивал, сколько работает членов партии и комсомольцев, сколько москвичей и иногородних, так называемых лимитчиков. Их Москва принимала по лимиту, выделяемому заводам и стройкам по решению инстанций. Без сотен тысяч дешевых рабочих рук лимитчиков город обойтись не мог. А это значило, что Москва становилась с каждым годом все более многолюдной, опережала темпы роста населения, заложенные в Генеральном плане. Таким образом, Генплан выполнить практически было невозможно. (С лимитчиками, прибывшими с Урала, Борис Николаевич решил побороться, о чем вскоре все узнали из его выступлений...)
      Ельцин интересовался, сколько у нас холостяков и семейных, сколько людей с высшим и средним образованием, где рабочие повышают образование, учатся. Конечно же спрашивал о заработках.
      Мы пообедали в заводской столовой и продолжили объезд. Расстались через двенадцать часов после встречи. В тот день я понял: это наш будущий первый секретарь МГК.
      Но чтобы им стать, следовало убрать с дороги члена Политбюро ЦК! Что и было сделано по испытанной схеме, применявшейся в прошлом при смещении Молотова. В органе ЦК КПСС газете "Советская Россия" появилась критическая статья, разорвавшаяся как бомба. В ней утверждалось, что дела на стройках Москвы идут плохо. По "сигналу" печати к делу по решению ЦК подключился Комитет народного контроля СССР. Его сотрудники насобирали компромат: искажение государственной отчетности, "очковтирательство", нарушение установленного правительством порядка приемки в эксплуатацию жилых домов... Началась шумная борьба с приписками, недоделками, низким качеством. То был сигнал, что Виктору Васильевичу Гришину пора уходить со сцены.
      Это случилось 25 января 1986 года. В тот день пленум горкома партии единогласно избрал первым секретарем МГК Бориса Николаевича Ельцина. Тогда я услышал его в Колонном зале Дома Союзов. Он выступил на городской партконференции с отчетом МГК КПСС, которым до того не руководил. С первых его слов я понял: нас ждет нелегкая жизнь. Критический удар первый секретарь, не успев занять кабинет в горкоме, нанес по Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству. Ельцин, как никто до него, уделил в отчетном докладе много места реконструкции столицы. Он признался, что не решен в принципе вопрос - как и куда развиваться городу. Но одно ему было ясно, нужно отменить большинство прежних постановлений и принять новое о комплексном социально-экономическом развитии Москвы.
      Впервые Ельцин заявил, надо взяться за центр города. Им после смерти Сталина строители мало занимались, обрекая старую Москву на медленную смерть...
      Тогда всем собравшимся в Колонном зале московским руководителям стало ясно, почему из Свердловска первого секретаря обкома перевели на второстепенную должность заведующего строительным отделом ЦК...
      * * *
      К тому времени наш главк успел многое сделать для города. У него сложился свой стиль работы. Но в силу того, что им прежде управляли крупные руководители, бывший зампред исполкома Моссовета, бывший зампред Совета министров РСФСР, между "Главмосинжстроем" и "Главмосстроем" возникла напряженность в извечном вопросе: кто главнее?
      В этом противостоянии мне с первых дней следовало определиться. Я не хотел конфликтовать с генеральным подрядчиком, "главным застройщиком Москвы", каким оставался "Главмосстрой", хотя к тому времени рядом с ним поднялся еще один гигант - "Главмоспромстрой". Собрав коллегию, сказал в нелицеприятной форме то, что не всем понравилось: "Мы - холуи "Главмосстроя"! Москвичи ждут в первую очередь не водопровод и канализацию. Им нужен дом! Мы обязаны все сделать, чтобы они его получили как можно быстрее. Поэтому должны выполнять все, что от нас требуют строители домов. Даже их капризы!"
      Такая концепция через некоторое время себя полностью оправдала. Конфликты между главками прекратились, между мною и начальником "Главмосстроя" Валерием Владимировичем Сухоцким установились хорошие, доброжелательные отношения.
      Поэтому когда все собирались в штабе, созданном при МГК во главе с начальником "Главмоскапстроя", я шел на эти заседания без страха. Почему начальником штаба назначили именно его? Очевидно, не только потому, что этот главк стоял в истоке строительного процесса, но и потому, что Иван Михайлович Болтовский служил кадровым военным, полковником, умел приказывать. На заседаниях штаба, где происходили нелицеприятные разборки, все с опасением ждали, кто окажется очередным козлом отпущения, кого обвинят в срыве планов жилищного строительства, кто крайний? И, как я помню, наш главк никогда не оказывался крайним. Сухоцкий никогда не сваливал на нас вину за плохую работу.
      Как это удавалось? Умение руководить заключается как раз в том, чтобы находить общий язык с партнерами, а не конфликтовать с ними. Этого принципа я придерживался при советской власти, ему остался верен и в рыночных отношениях. Надо договариваться!
      Этого, конечно, мало, чтобы управлять. Нужна требовательность, твердая и до конца. У меня принцип: сказал - сделал. Причины я не принимаю. Память у меня хорошая. Помню все. Это тяжелый принцип. И у Юрия Михайловича Лужкова такой принцип управления.
      Есть еще несколько важных принципов. Сколько ты можешь перевалить, столько бери. У меня никакой изжоги нет от такой перегрузки. На себя при этом ничего не замыкал, все раздавал заместителям, которых у начальника главка было несколько. Никогда не ревновал, если они через мою голову решали вопросы с первыми лицами. Конечно, случается и так, что даю поручение, а потом сам его выполняю, если возникает обеспокоенность за судьбу поручения.
      Говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Рисковал много раз. Когда уезжал на Крайний Север, когда брался за работу в СУ, где рабочие пили водку с главным инженером в его кабинете...
      Работа у строителя опасная, чувствую себя много лет идущим по канату. Монтажник рискует жизнью на высоте. Начальник стройучастка отвечает головой за каждого монтажника. Риск везде - и в технике безопасности, и в финансовых делах, где крутятся большие деньги.
      Скажу откровенно: я человек очень осторожный, иначе бы давно с каната сорвался. На службе всегда чего-то опасался и сейчас боюсь. Поэтому каждое действие всегда семь раз взвешиваю, прежде чем принять решение. Всегда думаю, что будет за это? Даже если иду на какие-то отступления от норм и правил - боюсь. А таких начальников, которые страха не ведают, остерегаюсь, опасаюсь с ними работать, считаю, бесстрашный руководитель либо глуп, либо авантюрист.
      Не скрываю этого качества своей натуры. Остерегаюсь любого разговора с мэром, премьером, президентом. Когда меня к ним приглашают, всегда думаю, что за вопрос возникнет, о чем пойдет речь, независимо от того, в хороших ли я отношениях с этим лицом или нет. Я дружу с Лужковым, но все равно, когда он меня вызывает, вхожу к нему в кабинет с чувством опасения. Не потому, что меня накажет, с работы снимет, нет. Страшит другое - не ошибиться в прогнозах, людях, делах. Волнует угроза сорваться с каната, поэтому просчитываю каждый шаг вперед. Назад по канату не ходят.
      Наконец скажу еще об одном принципе. Тяге к людям конкретным, незаурядным, от кого могу что-то перенять. Кто сильнее меня, тот мне интересен. Всегда любил работать и жить в окружении сильных. Не только сверху, но и снизу. Благодаря общению с такими личностями, сам обогащаешься, становишься сильнее, перенимаешь то, чего не хватает, как губка впитываешь все новое. Никогда не пожалел, что следовал такому правилу.
      Есть у меня афоризм. Я давно его услышал в Охотном ряду, в кабинете одного из начальников Госплана СССР. Его слова так мне понравились, что я их отпечатал и в виде таблички выставил на письменном столе лицом к посетителям. "Кто хочет сделать - ищет средства, кто не хочет - ищет причины".
      Девиз моей жизни заключен в словах, сказанных когда-то Сергеем Есениным. Недавно в клубе ученая обезьянка вытащила мне на счастье билетик с этими словами, которые я с удовольствием цитирую по памяти: