Хроники вампиров - Мумия

С кислой миной француз наблюдал за тем, как Генри разрывает большой желтый конверт. Сообщение было не от отца – от Эллиота.

– Проклятье! – прошептал Генри. – Они уже едут сюда. – Он передал телеграмму Маленке. – Погладь мой ко­стюм. Мне нужно возвращаться в отель.

– Но вы не можете уйти прямо сейчас, – сказал француз.

Немец сделал глубокую затяжку, и комната наполнилась ароматным дымом сигары. Он был еще более туп, чем француз.

– Кто сказал, что я ухожу? – Генри вернулся к игре и выиграл у всех по очереди.

Он пойдет к Шеферду позже и повидается с ними в номере. Но ночевать там он не будет. Пусть не рассчитывают на это.

– С меня довольно, – сказал немец, обнажив желтые зубы.

Француз пробудет здесь до десяти или одиннадцати.

Каир. Во времена Рамзеса здесь была пустыня, хотя где-то к югу лежала Сахара, куда он однажды совершил паломничество, чтобы почтить пирамиду первого царя Египта. И конечно же он ездил посмотреть на великие пирамиды своих великих предков.

Теперь здесь находился огромный мегаполис, больше Александрии. А этот британский сектор чертовски напоминал Лондон – только здесь было гораздо жарче. Асфальтированные улицы, аккуратно подстриженные деревья. Множество автомобилей, моторы и клаксоны которых пугали верблюдов, обезьян и местных жителей. Отель Шеферда – еще один «тропический» отель с широкими верандами, с неизменными плетеными стульями, с деревянными ставнями, с предметами египетской старины, разбросанными тут и там среди английской мебели, с толпами богатых туристов, от которых некуда скрыться.

Между двумя металлическими кабинами лифтов высилась огромная афиша. «Аида». И вульгарная, примитивная картинка, изображавшая двоих влюбленных в египетских одеяниях, обнимавшихся среди пальм и пирамид. А чуть ниже в овальной раме была размещена другая картинка – пара современных танцоров, мужчина и женшина.

БАЛ В ОПЕРЕ – ВСЮ НОЧЬ – ОТЕЛЬ ШЕФЕРДА

Вот чего хочет Джулия! Нельзя ни признать, Рамзесу тоже хотелось попасть в большой театр, послушать великий оркестр. О, сколько еще предстоит увидеть! Он многое слышал о живых картинах.

Последние дни на родине нужно прожить без жалоб. Здесь есть хорошая библиотека, сказал Эллиот. Он натащил в свой номер кипу научных книг и с упоением читал их, а ночью выскользнул из отеля и долго стоял возле сфинкса, чтобы пообщаться с духами своих далеких предков.

Не то чтобы он верил в их существование. Нет, не верил. Даже в древние времена он в глубине души не верил в бо­гов, возможно, потому, что его самого люди величали бо­гом. К тому же ему страшно надоели ритуалы. Он-то знал, что он не бог.

Разве бог разрубил бы жрицу одним ударом бронзового меча после того, как выпил ее эликсир? Но теперь он не был тем человеком, который сделал это. О нет, долгая жизнь научила его понимать разницу между добром и злом.

Теперь он преклонялся перед духом современной науки. Он мечтал о лаборатории в каком-нибудь уединенном и безопасном месте, где бы он мог изучить химический состав эликсира. Его составляющие он знал, это факт. И еще он, знал, что сейчас их так же легко найти, как и в древние времена. Он видел ту самую рыбу на базаре в Луксоре. Он видел точно таких же лягушек, квакающих в лужах на берегах Нила. В тех же лужах росли точно такие же растения.

Только подумать, какое химическое превращение происходило благодаря таким простым вещам! Но кто мог соединить их, кроме древней колдуньи, варившей их в горшке, как самый обычный суп?

Лаборатория подождет. Сначала им с Джулией предстоит путешествие. А перед тем как отправиться в него, она должна исполнить тяжкую обязанность прощания. И когда Рамзес думал о том, как она будет прощаться со своим богатым прекрасным миром, ему становилось жутко. Но как бы страшно ему ни было, еще больше он жаждал обладать ею.

– Еще был Генри, Генри, который не осмеливался попадаться ему на глаза с тех самых пор, как они приехали в Ка­ир. Генри, который превратил дом египетской танцовщицы в игорный притон.

Эта информация просочилась через возмущенных чиновников. Видимо, юный мистер Стратфорд заплатил им слишком мало, иначе его эксцентричные выходки не обсуждались бы так бурно.

Но зачем Рамзесу эта информация, если Джулия связала ему руки? Им нельзя оставлять в живых этого человека. С ним надо покончить до отъезда. Как бы ухитриться сделать это, чтобы Джулия не страдала?

Эллиот сидел на своей постели, прислонившись к деревянной инкрустированной спинке, к которой крепилась громадная москитная сетка. В отеле Шеферда все было создано для удобства клиентов.

Боль в бедре стала невыносимой. Долгие прогулки по Луксору и Абу-Симбелу измочалили его. В легких начинался воспалительный процесс, а в последние дни стало поша– ливать сердце.

Эллиот увидел, как Генри, одетый в отутюженный полотняный костюм, обходя плетеные кресла, идет по тунисскому ковру гостиной и заходит в его просторную «колониальную» спальню со старомодной викторианской мебелью и развешанными по стенам картинами из египетской старины.

Генри был бледен, лицо приобрело нездоровый восковой оттенок, и вообще младший Стратфорд имел вид опустившегося пьяницы. Однако руки его не дрожали: видимо, он уже успел накачаться шотландским виски.

У Эллиота не было ни малейшего желания просить Уолтера наполнить гостю бокал. Генри внушал Эллиоту только отвращение. Его невнятное бормотание, заплетающийся язык выводили графа из себя.

Не понимаю, какого черта я должен путешествовать вместе с ней? Она уже не маленькая и может сама позаботиться о себе. И я не собираюсь жить в этом проклятом отеле…

– Зачем ты говоришь мне все это? – наконец прервал его Эллиот. – Напиши отцу.

– Уже написал. Написал, что это ты посоветовал мне остаться в Каире, пока вы будете в этой нелепой поездке на юг.

– Но почему?

– Потому что я знаю, что тебе нужно. – Генри вдруг дернулся, в глазах зажегся пьяный огонек. – Мне известно, зачем ты приехал сюда. Это не имеет никакого отношения к Джулии. Ты знаешь, что этот человек – чудовище. Ты понял это во время путешествия. А теперь ты знаешь, что я не соврал, когда говорил, что он выбрался из гроба…

– Твоя глупость не имеет границ.

– Что? – Генри перегнулся через спинку кровати, словно хотел испугать Эллиота.

– Ты видел, как бессмертный человек поднялся из могилы, безмозглое ты создание. Почему же ты сбежал, поджав хвост?

– Ты кретин, Эллиот. Это невероятно. Это… чудовищно. Пусть только он подойдет ко мне – я все расскажу. Все, что знаю. О нем и о тебе.

– Ты потерял не только мозги, но и память. Ты уже рас­сказывал. Целые сутки над тобой потешался весь Лондон, и это была единственная слава, которой ты удостоился.

– Ты думаешь, что ты самый умный, ты, жалкий нищий аристократишка! И ты осмеливаешься издеваться надо мной! Ты что, уже забыл наш маленький уик-энд в Париже? – Генри криво усмехнулся, поднял бокал и только тогда увидел, что в нем ничего нет. – Ты обменял свой титул на американскую выскочку. Ты собрался поменять свой титул на деньги Стратфордов. А теперь ты торгуешься с этим чудовищем. Ты веришь безумным, идиотским россказням об эликсире!

– А ты не веришь?

– Конечно нет.

– Тогда как ты объяснишь то, что видел? Генри замолчал, глаза его забегали.

– Это был какой-то трюк, какое-то мошенничество. Химического вещества, которое делает человека бессмертным, не бывает. Это бред.

Эллиот тихо засмеялся.

– Может, виноваты зеркала?

– Что?

– Может, ты увидел в зеркале, как кто-то вылезает из гроба и душит тебя?

Презрение в глазах Генри сменилось ненавистью.

– Наверное, мне нужно рассказать кузине, что ты шпионишь за ней, чтобы добраться до эликсира. Наверное, мне нужно поговорить об этом с ним.

– Она знает. Он тоже.

Генри со злостью заглянул на дно пустого бокала.

– Убирайся отсюда! – сказал Эллиот. – На все четыре стороны.

– Если мой отец свяжется с тобой, оставь для меня записку у портье.

– Да? Неужели ты думаешь, я не знаю, что ты живешь у этой танцовщицы, Маленки? Все это знают. Да это самый свежий скандал – Генри в старом Каире со своей карточной игрой и своей танцовщицей.

Генри фыркнул.

Эллиот посмотрел в окно. Светило ласковое солнце. Он не обернулся, пока не услышал, как хлопнула дверь. Подождал несколько минут, потом взял телефонную трубку и попросил связать его с портье.

– У вас есть адрес Генри Стратфорда?

– Он просил никому не давать его.

– Я граф Рутерфорд, близкий друг его семьи. Пожалуйста, дайте мне адрес.

Он сразу же запомнил адрес, поблагодарил портье и повесил трубку. Он знал эту улицу в старом Каире. В нескольких шагах от «Вавилона», французского ночного клуба, где работает Маленка. Они с Лоуренсом часто бывали там – когда танцевали юноши.

Ладно, что бы ни случилось, он обязательно узнает у Рамсея еще до отъезда, что же на самом деле произошло с Лоуренсом в гробнице.

Ни робость, ни мечты об эликсире не остановят его на пути расследования. Ему надо знать, что натворил Генри.

Дверь тихо приотворилась. Это был его слуга, Уолтер: только он мог войти без стука.

– Хорошие номера, правда, граф? – Очень уж преду­предителен. Наверное, подслушал спор. Уолтер прошелся по спальне, вытер пыль с прикроватной тумбочки, привернул лампу.

– Да, номера просто чудо, Уолтер. А где мой сын?

– Внизу, граф. Раскрыть вам маленький секрет?

Уолтер наклонился над кроватью и прижал руку к губам, словно они находились в центре толпы, а не в огромной пустой спальне, с которой соседствовала такая же огромная пустая гостиная.

– Он познакомился с симпатичной девушкой, американкой. Ее фамилия Баррингтон, граф. Богатая семья из Нью-Йорка. Отец владеет железными дорогами.

Эллиот улыбнулся:

– Надо же, все-то ты знаешь.

Уолтер рассмеялся и выбросил из пепельницы окурок сигары: Эллиот не смог докурить ее – так болели легкие.

– Рита рассказала мне, граф. Она видела его. А сейчас они с мисс Баррингтон гуляют по саду отеля.

– Ну что ж, – сказал Эллиот, покачав головой, – было бы совсем неплохо, Уолтер, если бы наш милый Алекс женился на американской наследнице.

– Да, граф, на самом деле это было бы здорово, – сказал Уолтер. – Да, кстати, здесь мы тоже кое-что организуем? – Опять в голосе Уолтера зазвучали таинственные нотки. – Опять найдем кого-нибудь, кто проследит за ним?

Разумеется, он имел в виду Рамзеса, напомнив о постыдной слежке, которую Эллиот устроил в Александрии.

– Если ты можешь сделать это незаметно. Пусть за ним следят день и ночь и докладывают мне, куда он ходит и что делает.

Эллиот дал Уолтеру пачку банкнотов, которую тот немедленно засунул в карман.

Слуга ушел. Эллиот попытался сделать глубокий вдох, но боль в груди остановила его. Тогда он стал дышать часто и неглубоко. Посмотрел на раздувавшиеся от ветра белые занавески. Он вслушивался в суету и шум улиц британского Каира и думал о тщетности своих усилий – зачем преследовать Рамсея, зачем надеяться на чудо? Он думал об эликсире.

Абсурд, бред. И ни к чему было копаться в чужих вещах и расстраиваться. Теперь уже нет никаких сомнений в том, кто такой Рамзес; если у него есть эликсир, он наверняка носит его с собой.

Эллиоту было стыдно. Но это такая мелочь. Гораздо важнее сама тайна, которая пока недоступна. Хоть бросайся к нему в ноги и умоляй о подарке. У Эллиота возникло было намерение вернуть Уолтера и сказать ему, что все это глупости. Но в глубине души таилось желание еще разок обыскать комнату Рамзеса, а мальчик, следующий за Рамзесом по пятам, мог бы дать Эллиоту представление о его привычках.

Во всяком случае, лучше хоть что-то делать, хоть о чем-то думать, кроме как о боли в груди и бедре. Граф закрыл глаза и снова увидел колоссальные статуи Абу-Симбела. И понял внезапно, что это было последнее приключение в его жизни. Он ни о чем не сожалел, наоборот, благодарил судьбу за то, что она преподнесла ему напоследок такой чудесный подарок.

Эллиот улыбнулся. Кто знает, может быть, Алекс на самом деле найдет для себя американскую наследницу.

Ах, как она мила, как ему нравится ее голос, и загадочный блеск глаз, и даже то, как она легонько тычет его пальчиком в бок, когда смеется! И какое у нее замечательное имя – мисс Шарлотта Уитни Баррингтон.

– А потом мы хотели поехать в Лондон, но говорят, в это время года там жутко холодно, и страшный туман, и вообще очень мрачно – с этим лондонским Тауэром, где отрубили голову Анне Болейн.

– Он не показался бы вам мрачным, если бы я показал его вам, – возразил Алекс.

– И когда же вы едете домой? Вы ждете оперы, да? Кажется, здесь все говорят только о ней. Забавно, правда, приехать в Египет, чтобы попасть на оперу.

– Но ведь это «Аида», дорогая моя.

– Знаю, знаю.

– Конечно, мы пойдем на оперу, и вы там обязательно будете. А на бал вы пойдете? Какая очаровательная улыбка!

– Ну, я ничего не знала про бал, понимаете? Я не хотела идти туда с мамой и папой и…

– Ну что ж, можно пойти со мной. Ах, какие чудные белые зубки!

– Да? Мне это нравится, граф Рутерфорд.

– Пожалуйста, называйте меня Алексом, мисс Бар­рингтон. Граф Рутерфорд – это мой отец.

– А сами вы виконт, да? – спросила она с неподражаемым американским дружелюбием и с той же сияющей улыбкой. – Мне так сказали.

– Да, наверное, это так. Виконт Саммерфилд, а вообще…

– А что такое виконт? – спросила она.

Какие милые глаза, какой обворожительный смех, как весело она смотрит на него! Он больше не мог сердиться на Генри из-за того, что тот связался с этой танцовщицей, с Маленкой. Даже хорошо, что Генри отдалился от них со своим пьянством и картами, хорошо, что он не появляется вместе с ними в общественных местах.

Интересно, что подумает Джулия о мисс Баррингтон? Вот ему она очень даже нравится!

Полдень. Столовый зал. Рамзес сидит откинувшись и смеется.

– Да, я настаиваю. Возьми вилку и нож, – сказала Джулия. – Просто попробуй.

– Джулия, неужели ты думаешь, что я не смогу? Но это варварство – запихивать в рот еду куском серебра!

– Ты знаешь, что ты красив, что ты всех очаровываешь, поэтому ты упорствуешь.

– За многие века я научился такту. – Рамзес взял вилку и зажал ее конец в кулаке. Джулия стукнула его по руке.

– Рамзес, ешь правильно.

– Малышка моя, – сказала он, – я ем так же, как ели Адам и Ева, Изида и Осирис, Моисей, Аристотель и Алек­сандр.

Джулия расхохоталась. Царь быстро украдкой поцеловал ее. Потом лицо его омрачилось.

– Так что с твоим кузеном? – прошептал он. Эти слова застали Джулию врасплох.

– Неужели нам нужно говорить о нем?

– Мы оставим его здесь, в Каире? Неужели убийца твоего отца не будет наказан?

На глаза ее навернулись слезы. Джулия сердито полезла в сумочку за носовым платком. Она не видела Генри в Каире и не желала его видеть. В письме к Рэндольфу она даже не упомянула о нем. Именно мысль о дяде расстроила ее и заставила заплакать.

– Переложи на меня эту ношу, – прошептал Рамзес. – Я все вынесу. Просто восстановится справедливость. Джулия приложила руку к его губам.

– Хватит, – сказала она. – Не сейчас. Он тихо вздохнул и сжал ее руку.

– Кажется, все уже собрались, чтобы идти в музей, – сказал Рамзес – Не стоит задерживать Эллиота – ему трудно стоять.

Подошел Алекс наклонившись, он чмокнул Джулию в щеку. Как целомудренно! Она вытерла нос и отвернулась, чтобы Алекс не видел, какое красное у нее лицо.

– Ну что, все готовы? – спросил он. Через пятнадцать минут нас ждет в музее личный экскурсовод. Да, чуть было не забыл: с оперой все устроилось. Ложи закуплены, есть билеты на бал. Рамсей, старина, должен признаться, что на ночном балу я не буду соперничать с вами, добиваясь внимания Джулии.

Та кивнула.

– Уже влюбился, – прошептала она язвительно. Алекс помог ей подняться.

– В мисс Баррингтон, – добавила Джулия.

– Пожалуйста, дорогая, выскажи свое мнение. Она идет с нами в музей.

– Давайте-ка поспешим, – сказал Рамзес. – Твой отец плохо себя чувствует. Удивительно, что он вообще идет с нами.

– Господи, знаете ли вы, что значит каирский музей для людей? – спросил Алекс. – А ведь это самое пыльное, самое грязное заведение из всех, что…

– Алекс, пожалуйста, мы собираемся посмотреть на величайшую коллекцию египетских сокровищ…

– Последних из сохранившихся, – сказал Рамзес, взяв Джулию под руку. – И все цари в одном помещении? Ведь ты так говорила?

– А я – то думал, что вы уже бывали там, – удивился Алекс. – Вы для меня загадка, старина…

– Продолжай в том же духе, – пробормотал Рамзес.

Алекс не слышал. Он уже разговаривал с Джулией, настаивая, чтобы она высказала ему свое мнение о мисс Бар­рингтон. Сама мисс Баррингтон, миловидная блондинка с розовыми щечками, стояла в вестибюле с Эллиотом и Самиром. Симпатичная, ничего не скажешь.

– Надо же, – сказала Джулия, – неужели тебе так нужно мое одобрение?

– Тихо, вон она. С отцом. Они отлично ладят.

– Ну что ж, она очень мила.

Они торопливо прошлись по пыльным просторным залам первого этажа, слушая экскурсовода, который довольно быстро говорил по-английски, хотя и с сильным акцен­том. Да, изобилие сокровищ, ничего не скажешь. И все из разграбленных гробниц: в его времена такое было просто немыслимо. А здесь можно увидеть буквально все – под пыльными стеклами, в слабом свете люстр, и все же сохраненное, не испорченное ни временем, ни людьми.

Рамзес смотрел на статуэтку счастливого писаря – на маленькую сидящую фигурку со скрещенными ногами, с папирусом на коленях, с вдохновенным лицом. Она должна была бы умилить его до слез. Но он чувствовал только радость от того, что пришел, посмотрел на все это, выполнил долг и теперь может со спокойной душой уехать.

Наконец они поднялись по широкой центральной лестнице. Зал царей, тяжкое испытание, которого он так боялся. К нему подошел Самир.

– Почему бы не отказаться от этого жестокого удовольствия, сир? Все они ужасны.

– Нет, Самир, я должен пройти этот путь до конца.

Когда он понял, что это за зал, то чуть не расхохотался – огромное помещение со стеклянными витринами, совсем как в больших магазинах, где товары размещаются под стеклом, чтобы никто не трогал их руками.

И все-таки вид черных высушенных тел потряс его. Он почти не слышал экскурсовода, едва улавливая знакомые слова:

– Мумия Рамзеса Проклятого в Лондоне является весьма сомнительным открытием. Весьма сомнительным. Вот здесь перед вами настоящий Рамзес Второй, известный в истории как Рамзес Великий.

Подойдя поближе, он увидел отвратительную мумию, носящую его имя.

… Рамзес Второй, величайший из всех египетских фа­раонов.

Глядя на ссохшиеся конечности, он чуть не улыбнулся, но тут же почувствовал странное стеснение в груди – очевидная мысль поразила его: если бы тогда он не зашел в пещеру, где жила жрица, здесь, под этим стеклянным колпаком, на всеобщее обозрение было бы выставлено его собственное тело, такое же высохшее и безобразное. Его останки… И тогда у него не было бы всех этих лет жизни, он ничего не узнал бы из того, что знает теперь, он ничего так и не понял бы…

Как шумно! Джулия сказала что-то, но он не расслы­шал. В голове страшно гудело. Внезапно он увидел всю картину целиком: отвратительные трупы, словно вынутые из горящей печи, грязные пыльные стекла, снующие взад-вперед туристы.

Он услышал голос Клеопатры. Если ты позволишь ему умереть, умру и я. Возьми, я не буду пить его!

Они снова идут куда-то? Самир сказал, что пора уходить?

Рамзес с трудом отвел взгляд от ужасного сморщенного лица мумии и увидел Эллиота, пристально смотревшего на него. Что выражало его лицо? Понимание и сочувствие.

О, да разве можете вы меня понять? Я и сам себя не понимаю.

– Пойдемте, сир.

Рамзес подчинился Самиру, который взял его под руку и повел к выходу. Мисс Баррингтон смеялась – Алекс нашептывал ей что-то на ухо. Трескотня проходивших мимо французских туристов была просто невыносима. Какой ужасный, грубый язык!

Рамзес обернулся и снова посмотрел на стеклянные витрины. Да, надо уходить отсюда. Почему они идут по коридору к задней части здания? Вроде бы они уже все осмотрели. Вот чем закончились мечты и чаяния нации – огромным пыльным мавзолеем, где хохочут юные девицы и бродят толпы зевак.

Экскурсовод остановился в конце коридора. Что там? Еще одно тело под колпаком. Разве можно что-то разглядеть в такой темноте? Сквозь грязное окно наверху еле пробивался слабый уличный свет.

– Неизвестная женщина… любопытный пример естественного консервирования.

– Здесь разрешают курить? – прошептал Рамзес на ухо Самиру.

– Нет, сир, но мы можем уйти. И подождать наших спутников на улице, если хотите…

…тело этой неизвестной женщины мумифицировано самой природой.

– Пойдем, – сказал Рамзес, положив руку Самиру на плечо.

Надо предупредить Джулию, чтобы она не разволновалась. Рамзес сделал шаг вперед, легонько потянул ее за рукав и посмотрел на тело за стеклянной витриной.

И сердце его перестало биться.

…и хотя большую часть пелен давным-давно разорвали – скорее всего, это дело рук грабителей, – само тело женщины прекрасно сохранилось в речном иле, также как тела, найденные в северных болотах…

Волнистые волосы, длинная стройная шея, мягкие покатые плечи… А лицо, само лицо! Он не верил своим глазам!

Голос экскурсовода эхом бился в его голове: «…неизвестная женщина… эпоха Птолемеев… греко-романский пе­риод… Но посмотрите на этот египетский профиль. Изящно очерченные губы…»

В висках застучало – опять залилась тоненьким смехом мисс Баррингтон.

Рамзес бросился вперед. Оттолкнул руку мисс Барринг­тон. Алекс сказал ему что-то резкое, назвал по имени. Экскурсовод недоуменно уставился на него.

Но царь смотрел сквозь стекло. Ее лицо! Это была она – тонкие погребальные одеяния вросли в ее плоть, обнаженные руки покойно сложены на груди, из-под обмоток торчат голые ступни. Все черное, черное из-за речного ила, который окружал ее и сохранил!

– Рамзес, что случилось?

– Сир, вам плохо?

Они набросились на него со всех сторон, они его окружили. Кто-то потащил его прочь, и он в ярости обернулся.

Рамзес услышал, как треснуло стекло. Зазвучал вой сирены, похожий на визг испуганной женщины.

Посмотри на ее закрытые глаза. Это она! Это она. Ему не надо ни колец, ни узоров, ни имен. Это она.

Появился вооруженный охранник. Джулия взмолилась. Мисс Баррингтон была испугана. Алекс призывал Рамзеса выслушать его.

– Я не слышу тебя. Я ничего сейчас не слышу. Это она. «Неизвестная женщина». Она, последняя царица Египта.

И снова он вырвался из их рук. Наклонился над пыльным стеклом. Ему хотелось разбить его. Ее ноги превратились в кости; пальцы левой руки усохли и стали пальцами скелета. Но это лицо, это прекрасное лицо! Моя Клеопатра.

Наконец он позволил увести себя. Джулия расспрашивала его, но царь не отвечал. Она заплатила за поврежденную витрину и за беспорядок. Ему хотелось попросить у нее прощения.

Больше он ничего не мог вспомнить. Помнил только ее лицо и фигуру – существо, слепленное из черной земли, поднятое со дна реки и уложенное на полированном дереве витрины так, что пелены свисали по краям, будто их до сих пор полощет речная вода. И ее волосы, густые волнистые волосы… Да, ее фигура до сих пор чудится ему в тусклом свете дня.

Джулия произносила какие-то слова. В отеле горел неяркий уютный свет. Он хотел ответить, но не мог. И вспомнил еще кое-что: отвернувшись от мумии, смущенный и расстроенный, он снова столкнулся с понимающим и сочувственным взглядом Эллиота.

Оскар поспешными шагами шел вслед за Хэнкоком и двумя полицейскими из Скотленд-Ярда. Они прошли через анфиладу гостиных и остановились в египетском зале. Ох, не надо было впускать их в дом! Они не имели права входить. А теперь они идут прямо к саркофагу.

– Но мисс Джулия страшно рассердится, сэр. Это ее дом, сэр. Вы не должны это трогать, сэр, это собственность мистера Лоуренса, это его находка.

Хэнкок смотрел на пять золотых монет Клеопатры на бархатной подушечке шкатулки.

– Но ведь монеты могли быть украдены в Каире, сэр. Перед тем как был составлен каталог коллекции.

– Да, разумеется, вы абсолютно правы, – сказал Хэн­кок. Он повернулся и посмотрел на саркофаг.

Джулия налила вина в бокал Рамзеса, но царь даже не посмотрел на него.

– Может, ты объяснишь? – прошептала она. – Ты узнал ее. Ты ее знал. Должно быть, так оно и есть.

Они долгие часы сидели молча. За легкими занавесками горело заходящее солнце. Гомон веселой толпы на улицах понемногу стихал, превращаясь в монотонное скучное гудение.

Джулия уже устала плакать.

– Но ведь это не могла быть… – Нет. Даже ей такое предположение казалось невероятным. Она снова подумала о той женщине: золотая тиара на голове была такой же черной и блестящей, как все ее тело. – Ведь не может быть, чтобы она…

Рамзес медленно поднял голову и посмотрел на Джулию. Взгляд его огромных голубых глаз был тяжелым.

– Не может быть! – язвительным шепотом отозвался он. Голос низкий, хриплый, страдальческий. – Не может быть! Вы выкопали тысячи египетских мертвецов. Вы рыщете по их пирамидам, по их гробницам в пустынях, по их катакомбам. Нет ничего невозможного!

– О господи… – Слезы катились у Джулии щекам.

– Их крадут, продают, покупают, – продолжал Рамзес. – Разве остались на этой земле хоть один мужчина, женщина или ребенок, чье тело не выкопали из земли и не выставили на всеобщее обозрение? Нет ничего невозможного!

На миг Джулии показалось, что царь окончательно потерял контроль над собой; но он вдруг опомнился и посмотрел на нее уже мирно. Потом глаза его затуманились, словно он вообще перестал ее видеть.

– Нам необязательно оставаться в Каире, если ты не хочешь больше…

Рамзес медленно обернулся и посмотрел на нее – удивленно, словно очнулся от долгого сна, словно сам удивился, почему так долго не разговаривал с ней.

– Нет, – сказал он. – Мы не можем уехать. Не сейчас. Я не хочу уезжать…

Его голос дрогнул, будто только теперь он понял, что го­ворит. Он встал и медленно пошел к выходу, ни разу не оглянувшись.

Джулия видела, как закрылась дверь; она слышала, как он идет по коридору. И снова по ее лицу покатились беззвучные слезы.

Что ей делать? Как утешить его? Сможет ли она, воспользовавшись своим влиянием, получить разрешение на вынос этого тела из музея, чтобы похоронить его по всем правилам? Вряд ли. Ее просьба покажется всем глупой и необоснованной. И зачем? Ведь на обозрение публики выставлено множество царских мумий!

Но даже если бы ей и удалось это сделать, вряд ли он утешится. Его сломил отнюдь не факт осквернения могилы, а сам вид этой мумии.

Двое полицейских смущенно смотрели на человека из Британского музея.

– Теперь нам следует уйти, сэр. У нас нет ордера на обыск саркофага мумии. Мы пришли посмотреть, целы ли монеты. И мы это сделали.

– Ерунда, – возразил Хэнкок. – Если у нас есть разрешение суда, мы можем осмотреть все. Да, мы пришли посмотреть, цела ли коллекция. Перед тем как уйти, я хочу убедиться, что и мумия на месте.

– Но, сэр… – вмешался Оскар.

– Не надо ничего говорить, приятель. Ваша хозяйка сбежала в Каир и оставила без охраны бесценные сокровища. Без нашего разрешения. – Хэнкок повернулся к представителям закона. – Откройте крышку, – приказал он.

– Мне все это не нравится, – сказал Трент. Хэнкок оттолкнул его и снял крышку сам – полицейские и Оскар не успели помешать ему.

Галтон подхватил крышку и аккуратно поставил ее на пол. Оскар тихо ахнул.

Внутри стояла сморщенная черная мумия.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – взвился Хэнкок.

– Что вы имеете в виду, сэр? – вежливо поинтересовался Трент.

– Надо немедленно вернуть все в музей!

– Но, сэр…

– Это не та мумия, дурак ты этакий! Это мумия из магазина лондонского старьевщика! Я сам ее там видел. Мне предлагали купить ее. Черт бы побрал эту женщину! Она украла находку века!

Было далеко за полночь. В заведениях города стихла музыка. Каир спал.

Эллиот в одиночестве прогуливался по двору между двумя флигелями отеля Шеферда. Левая нога совсем занемела; но он не обращал на это внимания. Он то и дело поглядывал на верхнее окно, на фигуру в костюме, которая расхаживала по освещенной комнате. Тень Рамсея.

В комнате Самира было темно. Час назад погас свет в номере Джулии. Алекс уже давно лег спать. Он очень расстроился из-за Рамсея и еще больше переживал из-за Джулии, которая влюбилась в сумасшедшего.

Тень замерла. Придвинулась к ставням. Эллиот застыл в прохладной тьме двора. Он видел, как Рамсей взглянул на черное небо, на гигантскую сеть звезд, раскинувшуюся над крышами домов.

Потом тень исчезла.

Эллиот повернулся и заковылял к дверям вестибюля. Он уже дошел до полуосвещенного фойе со стойкой, за которой находился портье, когда увидел спускавшегося по центральной лестнице Рамсея, небрежно одетого, с непричесанной гривой густых каштановых волос. Рамсей направлялся к выходу.

Я совсем выжил из ума, подумал Эллиот. Я никогда не был таким безрассудным.

Крепко сжав трость, он последовал за Рамсеем. Выйдя на улицу, увидел впереди темную фигуру, быстрыми шагами пересекавшую площадь. Боль в левой ноге стала такой сильной, что Эллиот стиснул зубы. Но от погони не отказался.

Через несколько минут Рамсей оказался возле музея. Эллиот видел, как он постоял в задумчивости у центрального входа, а потом направился к правому крылу здания, где светилось зарешеченное окно.