Если с абсолютной уверенностью и нельзя возводить к этой истории природу "утки", то, по всей вероятности, своей популярностью она обязана антверпенскому прародителю. Во второй четверти XIX века одна за другой в Париже появились бульварные газетенки, с вызывающей искренностью окрестившиеся "утками". Таковы были "Canard raisonnable" ("Умная утка"), "Canard veridique" ("Правдивая утка"), "Canard en colere" ("Разгневанная утка) - 1835, "Canard de l'annee ("Утки года") - 1847, наконец, известнейшая "Le сапnard" ("Утка") 1848, свободно болтающая газетенка Ксавьера Монтепена и его сотоварищей. "Canard enchaine" ("Цепная утка") и сегодня пользуется своим, ставшим историческим названием.
      Когда бы не появилось это выражение, ясно одно, что лженовость, то есть утка, по возрасту равна газете. Еще младенцем была сама газета, умещаясь всего-то на одной страничке, как в ней уже появилась утка. Газету украшала какая-нибудь по большей части сенсационная картинка с соответствующим дразнящим нервы текстом или соблазняющим на покупку. На одной был превратившийся в собаку польский помещик, эта кара постигла его за то, что плохо обращался с крепостными. На другой были запечатлены ужасные деяния человечьего чудища с верблюжьей головой; еще одна оповещала, что в немецком селении Беннигхейме одна супружеская пара подарила родине пятьдесят три ребенка, в Нюрнбергском музее Германии хранится экземпляр газеты с прекрасной цветной гравюрой по дереву, удостоверяющей этот чудесный случай, на ней изображены все дети - тридцать восемь мальчиков и пятнадцать девочек. Сообщали газеты и вести о необыкновенных жителях дальних стран по мотивам сказочных сведений из седьмой книги Плиния. Мы встречаем здесь сообщения о стране одноногих, жители которой имели всего одну-разъединственную ногу, но с такой ступней, что, задрав ее вверх, они могут прохлаждаться в тени собственной пятки даже на самом жгучем солнцепеке. Мы узнаем, что существуют люди с ушами размером, как у слона; ложась спать, они одно ухо подстилают, другим укрываются. Ни конца, ни краю сообщениям о двухголовых телятах и шестиногих коровах. Самое поучительное из сообщений о подобных монстрах - о двойном зайце. У этого зайца было восемь ног: четыре, как обычно, внизу и четыре, сверх того, наверху. Когда за ним гнались, и заяц уставал, то, сделав кувырок, бежал на четырех верхних отдохнувших.
      Из коллекций зарубежных музеев нам кивают также утки про Венгрию. Одна из них утрет нос всем двухголовым телятам и шестиногим коровам, даже двойному зайцу: это произошедшая на белый свет в 1620 году в Коложваре164 чудо-овца. Собственно говоря, согласно рисунку речь идет не об одной, а сразу о трех овцах, объединившихся под одной-единственной головой. Венгры в доломанах и саксонцы в немецкой одежде любуются тройственным животным, хорошо упитанным, в мире и согласии проживающим под управлением одной общей головы. Возможно, что вся эта лжеинформация намеревалась стать так и не понятой аллегорией трех национальностей, проживающих в Трансильвании: венгров, секеев и саксонцев, которым приходилось уживаться при одной голове.
      Еще более дикой новостью поражает публику одна газета 1664 года, ее можно отыскать в коллекции мюнхенской картинной галереи. Согласно этой новости Миклош Зрини в битвах с турками пленил татарина с шеей жирафа. У этого пленника шея была длиной с руку. О судьбе человека с жирафьей шеей больше мы не имеем никаких сведений, точно так же не имеем их и о нашествии змей в Венгрии в 1530 году, хотя согласно одной газете из цюрихского собрания "Викиана" нашествие сопровождалось невероятными ужасами. В селениях по Тисе змеи ужалили насмерть три тысячи человек. Они вползали людям в горло и выползали оттуда; только если человек ложился на солнцепеке. Но если их при этом пытались поймать, залезали обратно.
      Многие глупости были уж не так и невинны, как это можно подумать. Известная власть печатного слова, наглядная сила иллюстраций подрывала способность масс к собственному суждению, и вот произошел взрыв ядовитого облака суеверий. Если случай с благородным паном, обратившимся в собаку, правда, то почему в самом деле не быть людям-волкам, которые с помощью чар обращаются в волков, крадут детей и учиняют жестокие погромы в стадах и среди свиней? Почему бы не существовать вампирам? А почему бы по деревням не прятаться колдунам и проклятым ведьмам? Почему бы привидениям не пугать простодушных жителей?
      Утка продолжала свою разрушительную для души работу даже тогда, когда газетное дело поднялось на более высокий уровень и начали регулярно выходить газеты, предназначенные для более образованных. Люди продолжали верить в ведьм, еще ярким пламенем полыхали по Европе костры, а издательская жажда наживы не стеснялась и дальше разжигать огонь. Сыпались сообщения о гнусных случаях порчи, насылаемой ведьмами. Излюбленной темой газет было колдовство с восковыми куклами: кто-то делал восковую куклу с какого-нибудь владыки, колол ее иглой, и тот каждый укол болезненно ощущал в собственном теле. В другой раз в кровати испанского короля обнаружили сушеную лягушку - определенно тайные чары покушались на жизнь короля. Газетная труба разносила вести о случаях с ведьмами, вызывающими бурю, с глазами, портящими детей, насылающими болезни, летающими на шабаши. Берлинская "Зоннтагишер Постильон" во II номере за 1681 год преподнесла своим подписчикам такую дьявольскую утку:
      "В Стокгольме с одной приговоренной к обезглавливанию женщиной вышел тот удивительный случай, что, когда приговоренная опустила голову на плаху, а палач ударил изо всех сил, топор отскочил от ее шеи, словно шея была из стали. Женщина даже не была ранена, только на шее выступила багровая полоса. Власти осмотрели топор и нашли его острым, как бритва".
      Авторы газетных уток не довольствовались фантазиями насчет слуг дьявола. Они приводили также пред читательские очи и самого цехмейстера всего дьявольского цеха, т.е. самого дьявола. Мюнхенская "Вохентлихе ординари цайтунг" в 37-м номере за 1628 год стращает так:
      "В городе Ицехоэ показался дьявол собственной персоной. Свернул шею более двадцати волам и с такою силою вогнал их в землю, что остались только рога торчать. Оглобли повозок переплел между собою, что пришлось разрубить постромки топором. Приподнял городские ворота и перенес вглубь города на несколько шагов. Что из этого будет!"
      А то и стало, что утка не удовлетворилась газетами и захотела полететь дальше. Вверх, в прохладные и чистые сферы науки. В XVII веке одним из наиболее авторитетных журналов был великолепно издававшийся "Theatrum Europaeum" ("Зрелище Европы"). Этот серьезный, имеющий вес журнал с холодной объективностью объявил, что в 1630 году все население города Милана было поражено удивительным событием - появлением в городе дьявола во всем его потустороннем обличье!
      Где же откопала газета такую страсть, прямо-таки поганый гриб-дождевик?
      Случайность навела на след.
      Маленький нессенский городок Ринтельн в 1621 году получил свой университет. Украшением преподавательского состава был профессор И. П. Лотихиус, тогда очень известный муж великой учености. Может быть, чтобы повысить авторитет свежеиспеченного высшего учебного заведения, в 1631 году он решил поразить старые университеты сенсационной диссертацией. Написал он ее по-латыни165 и в том же году издал и ее немецкий перевод. Диссертация была зачитана перед всем университетом. Просто удивительно, как аудитория не повыскакивала на кафедру и не связала профессора. Потому что в докладе стояло:
      "Как мы известились из многих сообщений, происходящих от высокоавторитетных мужей, дьявол в настоящее время в Милане обретается и завел там настоящий двор. Каждый день на глазах у всех разъезжает по городу в карете, запряженной четверкой дьявольской породы лошадей, с видом победоносным. Многими придворными окружает себя, кои имеют вид вызывающий в зеленой бархатной с золотым позументом ливрее. И не отрицая, что он есть князь тьмы, зовется герцогом Маммоною".
      Я не мог проследить далее полет откормленной научной утки. Подозреваю лишь, что в Милане мог появиться какой-то мошенник и по обычаю разных шаманов выступал с превеликим парадом. Кто-то мог, покачав головой, сказать, что этот необыкновенный незнакомец, может, сам дьявол и есть, и этого оказалось достаточно, чтобы утка встрепенулась и через Ринтельн полетела до Франкфурта.
      На эти времена приходится героическая пора уток: к ним относились серьезно.
      Позднее, ближе к XIX веку они и сами проделывали то же, что и их любимый предмет - дьявол. Страшась и ужасаясь, смотрел на чудовищные изображения дьявола примитивными художниками человек позднего средневековья. Потом эффект картинок снизился, в них уже видели просто символ;
      наконец, изображение дьявола стало карикатурным для восприятия, над ним просто смеялись. С какой продуктивностью плодились утки на страницах современных газет, в той же мере они теряли свою опасность. Читатель, самое большее, вздрагивал, потом, помотав головой, стряхивал лжесенсацию, как живая утка стряхивает с крыльев воду из лужи.
      Лженовости было поутихли и стали невинными. Сирены, водяные, морские змеи купались в новостях, отдававших прошлым веком. Незадачливые были это новостишки, будто старых монстров, сошедших с одностраничных газет, подавали заново, только что прикрыв их модным плащом. Одним из таких парадных экземпляров был чилийский монстр. Собственно, его прославила личность самого автора. А это был ни более и не менее как Граф Прованса, который позднее стал королем Франции под именем Людовика XVIII. А в те времена он развлекался тем, что рассылал газетам всякие глупости под псевдонимом. Чилийским чудовищем он порадовал "Журнал де Пари". Волшебного зверя - как писала вслед за своим знатным корреспондентом газета - испанские охотники завалили на морском берегу в Чили. Он походил на сфинкса, но с львиной головой, у него были бычьи рога и огромные ослиные уши. На спине росли крылья, как у летучей мыши. Передняя часть опиралась на гигантские утиные ноги, а заканчивался он тюленьей тушей с плавниками. Чудовище плавало, летало и бегало - ни одно живое существо не могло скрыться от него.
      Америка довела разведение газетных уток до самого высокого совершенства. В яростной конкуренции наверху оказывается тот, кто мог бы ослепить подписчика интереснейшим репортажем. Хитро затеянным и мастерски отшлифованным репортажем можно было хорошо заработать.
      Невероятно разбухла бы эта книжка, задумай я выложить все известные американские утки. Да и не нужно это, ведь, так сказать, у нас на глазах из-за океана тянутся целые караваны уток. Для наглядности приведу одну, из старых самую известную.
      Нью-йоркский "Сан" за 1835 год в 615-619 номерах поместил отчет об астрономическом открытии большой важности. Серия статей с полной основательностью и приличествующей учености холодной объективностью излагала научную сенсацию.
      Гершеля, великого английского астронома, правительство командировало в Южную Африку для проведения астрономических наблюдений. Официальный отчет его еще не был готов, - так сообщает "Сан", - однако удалось раздобыть заметки д-ра Гранта, научного ассистента ученого. Поскольку речь идет об интереснейшем открытии века, то "Сан" счел своим долгом первым информировать своих читателей.
      Гершель под величайшим секретом изготовил такой телескоп, с помощью которого удалось расстояние между Землей и Луною оптически сократить как бы до ста ярдов. Телескоп состоял из линзы с увеличением в 42000 раз, а также микроскопа и проекционного аппарата, хитроумно соединенных так, что избранную часть Луны можно было проецировать прямо на простыню, развешанную на стене.
      10 января, вечером, около половины десятого настал черед наблюдений Луны. И что ж? На экране открылось зрелище, доселе никогда не виданное человеческим глазом: огромные базальтовые горы, по склонам зеленые леса и цветущие луга! Значит, Луну окружает слой воздуха! Пораженное общество было охвачено волнением: ведь тогда здесь, на небесном теле, до сих пор считавшемся безжизненным, должны быть живые существа!
      Луна медленно поворачивалась перед линзой телескопа. На экране лиловым огнем заблистали аметистовые скалы, потом появилось мирно пасущееся стадо бизонов. Среди них вьюном вились милые зверьки, похожие на наших коз, но только с одним рогом посередине лба. Поскольку этот мифический зверь есть в гербе английского короля, доктор Гершель назвал очаровательную равнину долиной единорога. В ночь с 11 на 12 января небо было облачным, и наблюдения пришлось прервать. (Какая отличная идея - придать событиям вкус дневника!). 13-го диск Луны предстал им вновь, и тогда последовал сюрприз сюрпризов, великое открытие мирового масштаба.
      В окруженной крутыми скалами долине показались жирные, шерстяные овцы, согни овец, как стадо без пастуха. Точь-в-точь такие, будто английские овцеводы экспортировали их на Луну. Зрители от волнения задрожали сильнее. Если есть лунная овца, должен быть и лунный человек!
      Высшее изумление не заставило себя ждать.
      На краю скал появились человеческие фигуры. Но как они сойдут к своим стадам? Лунные человеки расправили громадные крылья и медленно спланировали в долину. Там их можно было разглядеть поближе. Чрезмерной красотой похвастать они не могли, поскольку высотою они едва достигали четырех футов, тело заросло шерстью медного цвета, а лица были чуть благороднее орангутана. Однако же о большем, чем у земного человека, совершенстве свидетельствовали росшие из спины, в сложенном состоянии достигающие лодыжек перепончатые крылья. Доктор Гершель тут же окрестил их vespertilio-homo, то есть летучий мышечеловек. Некоторое время они крутились перед зрителями, широко раскрывшими глаза: ходили, бродили, купались в озерке и производили впечатление счастливых, невинных существ, хотя согласно статье "среди их любимых времяпровождений некоторые сопоставлять с земными понятиями о приличиях затруднительно".
      Потом летучие мышелюди раскрыли крылья, улетели, и отчет доктора Гранта подошел к концу.
      Но не было конца волнению, которое передалось всей Америке. Когда весь тираж "Сана" разошелся, издатель сделал специальный выпуск статьи. За несколько дней раскупили 60000 экземпляров. Публика бурно приветствовала весть о существовании лунного человечества. Крохотная группка сомневающихся не смела раскрыть рта. Напрасно заявлял Эдгар По, что замысел статьи взят у него, публика освистала писателя. Хотя вовсе не надо было ничего доказывать: каждый мог убедиться в том, что "Саузерн литерари мессенджер" еще за три недели до выхода серии в "Сан" начала печатать с продолжениями фантастическую повесть По "Hans Pfaall's journey to the Moon"166. Все было напрасно, американской публике настолько понравилась научная утка, что она не хотела сомневаться. Нью-йоркские и провинциальные газеты заявляли, что статья "Сан" совершенно достоверна и научно обоснована.
      То есть наступил тот самый неповторимый случай, когда одурманенная опиумом сенсации публика просто не верила своим глазам.
      Энтузиазм остыл только тогда, когда прибыли достоверные вести из Южной Африки. Выяснилось, что во всем этом нет ни слова правды, от чудо-телескопа до летучих мышечеловеков. Автором утки оказался нью-йоркский журналист по имени Р. А. Локе. Выдумка настолько удалась, что в голове газетного потребителя-американца даже через десятилетия маячила сказка о лунных человеках, причем настолько, что в 1876 году "Чикаго таймс" смело запустил лунную утку номер два, согласно которой в Париже смонтировали гигантский телескоп и он открыл подробности лунной жизни. Показались здания, даже можно было видеть рабочих, трудящихся на стройке, к тому же прикованными друг к другу, что указывает на то, что и на Луне известен институт рабства... Мистификация.
      МИСТИФИКАЦИЯ
      Мистификация - ближайшая прародительница газетной утки.
      Надо было перевести это слово, да не найду венгерского соответствия. Пришлось бы выбирать из: надувательства, обмана, отвода глаз, сбивания с толку, розыгрыша, введения в заблуждение, обольщения, вымысла, подделки, наставления носа. Но каждому из них не достает синтетической силы подражания. Какое из них было способно обозначать действие, которым Шамуэль Немеш Литтерати сфабриковал памятники венгерского языка, литературные круги ввел в заблуждение и спровоцировал нескольких коллекционеров на покупку? Короче говоря, это и есть мистификация.
      Из богатейшего материала я высмотрел только один характерный пример. Мой выбор пал на него потому, что он находчивее прочих иллюстрирует тот парадокс, что просто невероятно, чему только ни верят люди.
      Случилось в 1785 году, что два французских офицера невозможно скучали в форте Нанси. Звали их Форциа де Пиле и Буазжели. Оба потихоньку пописывали. Форциа писал пьесы, оперы, путевые записки, политические статьи. При чтении одной из местных газет в глаза им бросилось, что среди внештатных сотрудников числится аббевильский прокурор Ле Кет, буквально заваливающий газету разнообразнейшей дилетантской чепухой: поэмами, эпиграммами и всяким прочим. Приятели переглянулись: вот случай развеять гарнизонную скуку. Изобрели в действительности несуществующего типа и окрестили его Келло-Дювалем. Этот Келло-Дюваль пустился в переписку с прокурором и щекотал авторское честолюбие того до тех пор, пока его не удалось вовлечь во всякие неслыханные розыгрыши.
      От успеха у приятелей загорелись глаза. Продолжая розыгрыш путем переписки от имени Келло-Дюваля, они наставили нос еще целой куче жертв. Позднее Форциа решил, что было бы жаль, если такая многосложная переписка пропала бы для грядущих поколений. Он собрал в один том письма и ответы и в 1795 году издал под заглавием "Correspondance philosophique de Caillot-Duval" ("Философская переписка Келло-Дюваля"). Этой книги сейчас осталось один-два экземпляра; интересующиеся вынуждены довольствоваться ее новым изданием Лоредана Ларшей, вышедшим в 1901 году малым количеством экземпляров и в библиофильском переплете.
      Книгу имеет смысл перелистать не только из-за ее странного содержания. Мы найдем в ней очень интересные документы того, что человеческое тщеславие не только слепо, но и алчно, оно заглатывает самую грубую приманку.
      Розыгрыш прокурора Ле Кета начинался с льстивого письма, в котором Келло-Дюваль представлялся молодым начинающим писателем, поздравлял прокурора с такими превосходными стихами и просил позволения прислать на разбор одно из своих несовершенных произведений. Прокурор, так сказать, попался на крючок. Он благодарил за признание и ободрял юного поэта, чтобы тот слал свои зеленые стишки. Келло-Дюваль пишет снова и уже теперь взрывает ракету самых нескромных похвал. А что до его собственного произведения, это состоящая из двадцати четырех песен поэма, воспевающая деревенские радости. За это время он-де послал ее в Париж, в типографию, как только будет сделан первый оттиск, он тут же перешлет его в Аббевиль. Под конец скромно упоминает радостную новость, что вот-де Ее Величество русская царица назначила его, Келло-Дюваля, членом императорской академии в Петербурге!
      Ответ Ле Кета: он горит желанием прочесть поэму и от всего сердца поздравляет с наградой. Прекрасная вещь стать членом какой-нибудь академии, он-таки был бы очень счастлив получить такую награду.
      Видя, на какого великолепного медиума они наткнулись, приятели дали свободу фантазии и нахальству. В ответном письме Келло-Дюваль разъясняет, что в литературное общество можно проникнуть, если у писателя есть необходимые связи. Заслуг самих по себе еще недостаточно. Он попал в петербургскую академию на том основании, что ему удалось завоевать дружбу герцога Кабардинского, который приходится племянником черкесскому князю Гераклу и является очень важным лицом при санктпетербургском дворе. Келло-Дюваль не сомневается, что князь окажет ему любезность и замолвит словечко царице насчет принятия в члены академии господина Ле Кета. Но для этого необходимо, чтобы господин Ле Кет и сам бы постарался войти в милость к князю, чего проще всего и лучше всего можно достигнуть, написав поэму, прославляющую герцога Кабардинского. Таким образом, он подтолкнул Ле Кета написать оду, а он, якобы, снабдив ее соответсвующим комментарием, доставит герцогу. В части содержания достаточно того, что герцог является отпрыском владетельных князей, а его жена в свое время дала жизнь пяти близнецам. Все пятеро мальчики, все живы и геройствуют в армии царицы.
      В изложении все это - превздорнейшая околесица. Но отмеряна она была так ловко, а поэт-дилетант был так ослеплен своим тщеславием и амбицией, что даже не заметил дьявольской интриги. Схватил наживку и в обмороке от счастья затрепыхался на удочке Келло-Дюваля. Добрый совет был с благодарностью принят. По его мнению, видите ли, тоже необходимо сложить герцогу Кабардинскому оду, и он уже приступил, как только будет готово, вышлет ее тотчас же.
      Приятели завопили от удовольствия и с волнением стали ждать оды. Через десять дней она прибыла, столько времени понадобилось поэту, чтобы выстрадать ее.
      Она начинается просьбой к герцогу Кабардинскому принять поклонение от скромного поэта, который всегда презирал и отметал подлую лесть. Но сейчас совсем другой случай, ибо сама Минерва тоже зааплодирует, услышав прославление мужа, происходящего из великой фамилии, но более возвеличиваемого собственными добродетелями. Драгоценным александрийским стихом прославляет прокурор русского герцога и, наконец, просит у Судьбы ввести его вместе с Кабардинским в храм Памяти167.
      Судьба выполнила пожелание господина Ле Кета. Благодаря книге Келло-Дюваля он-таки вошел в храм Памяти, но сверх этого не получил никаких милостей, потому что переписка неожиданно оборвалась и мечта о санкт-петербургской академии развеялась, невзирая на аплодисменты Минервы.
      У герцога Кабардинского оказались другие заботы. Он написал письмо мадемуазель Сулнье, приме-балерине парижской оперы. Рассыпаясь в изысканных выражениях, он уверял ее, что весть о ней пришла и на далекий север и он-де горит желанием познакомиться, как только приедет в Париж. Несколько месяцев еще придется пробыть ему в Германии, при дворе одной из царствующих особ, но он послал своего гофмейстера в Нанси и доверил ему вручить это письмо.
      Гофмейстер, сиречь Келло-Дюваль, с готовностью пересылает письмо мадемуазель Сулнье. Ответ просит в Нанси.
      Но фея оперы осторожна. Вместо нее дело ведет ее сестра. Она тактично интересуется, каковы намерения герцога. Келло-Дюваль отвечает: он намерен предложить меблированный особняк, предоставить двух лакеев и кучера, к кучеру дает и карету, лошадей тоже, наконец, помимо полного содержания, еще пятьдесят золотых в месяц, не говоря о мелких подарках. Все это, конечно, вопрос второстепенный, в первую очередь важны чувства мадемуазель, решение ей должна подсказать симпатия. Прилагалось письмо лично для мадемуазель, в котором перечислялись добродетели герцога, который, правда, женат, но брак его по расчету, и сердце его жаждет понимания. О пяти близнецах на сей раз Келло-Дюваль умолчал.
      Золотой фазан пошел в западню. Хотя мадемуазель Сулнье как прима-балерина получала 7000 франков оклада и снимала особняк, карета, лошади у нее тоже были, предложение герцога все же показалось ей достойным обсуждения. Началась переписка, продолжавшаяся несколько месяцев, в которой сестра и Келло-Дюваль обсуждали подробности. Но в один день нити интриги оборвались, потому что у двух парижанок оказалось больше ума, чем у провинциального прокурора. Они раздобыли Готский альманах и выяснили, что герцога Кабардинского не существует. Переписка оборвалась, мадемуазель отказалась от миража герцогской любви и довольствовалась куда более скромной парижской действительностью.
      Два литературных озорника не жалели сил на переписку.
      Они написали придворному обувщику в Париж: смог бы он сделать им туфли без шва! Затронутое тщеславие среагировало и здесь - обувщик ответил: так точно, смог бы, но в настоящее время не может, потому что двор занимает все его время. - Предложили одному книготорговцу купить иллюстрированный, чрезвычайно редкий фолиант, напечатанный в 1400 году. Книготорговец с волнением заинтересовался книгой, отпечатанной до изобретения книгопечатания, но, к сожалению, за это время Келло-Дюваль продал ее королевской библиотеке за 3000 франков наличными и 300 франков пожизненной ренты, каковая рента после его смерти перейдет к его бабушке. - Написали капитану французской гвардии, что Келло-Дюваль желал бы записать в гвардию двух своих племянников. Оба одинакового сложения, только младший на три дюйма выше старшего брата, и возраст у них совершенно одинаковый, один всего 18 лет от роду, другой двадцати семи. Достойный воин не заметил кувыркающуюся по углам клоунаду и ответил, что с удовольствием повидает молодых людей и сразу же прилагает бланки, которые необходимо заполнить для пропуска. - Лестное письмо написали они славному седельных дел мастеру: Келло-Дюваль желал бы завязать родственные связи с мастером, чье имя пользуется доброй славой в своем ремесле, и ежели у того найдется дочь подходящего возраста, он осмеливается просить ее руки для своего единственного старшего сына. Седельщик незамедлительно отвечает: в самом деле, у него есть 16-летняя дочь, хорошенькая, прекрасно воспитанная девица, и он счастлив отдать ее за молодого человека из хорошей семьи, как юный Келло. - Одному парижскому естествоиспытателю Келло-Дюваль представился любителем птиц и рассказал, что в порядке эксперимента посадил в одну клетку сову и иволгу, они на удивление привыкли друг к другу и спарились. Сова отложила два яичка, высидела их, и получились одна сорока и один горбоносый воробей. Как это возможно? Ученый с достоинством отвечал, что, хотя случай и не совсем обычен, но в природе все возможно. Мол, господин Келло-Дюваль, соблаговолите сообщить более подробно, каково оперение птенцов и в особенности о том, кто из них - воробей, иволга или сова поднимает больший шум при его приближении, в последнем случае ему не дожить и до весны.
      А что касается двух наших писчих пташек, всего они составили и отправили 120 писем. В истории мистификаций пальма настойчивости принадлежит им.
      ЛОНДОНСКИЙ "БОТТЛ ХОУКС"
      С пари я начал эту главу, пари и закончу.
      Келло-Дюваль дурачил людей поодиночке. Пари герцога Портлендского в 1749 году, которое и сейчас поминают как "боттл хоукс", показало, как можно легко одурачить толпу с помощью очевиднейшим образом глупейшей афишки.
      Герцог в своем клубе предложил пари, если он даст объявление о каком-нибудь совершенно невозможном и невероятном зрелище, лондонская публика примчится и заполнит театр.
      - Может быть, и не совсем так, - усомнился граф Честерфилд. -Ведь если вы объявите, что на глазах у публики залезете в бутылку из-под вина, вам не поверит никто.
      Герцог заключил пари.
      В лондонских газетах вскоре появилось объявление:
      "В понедельник, 16-го сего месяца, в хеймаркетском театре один артист выступит перед публикой с поразительными номерами.
      1. По желанию публики он на своей трости будет с превеликим совершенством имитировать любой музыкальный инструмент и к тому же петь неподражаемо прекрасным голосом.
      2. Показав обыкновенную винную бутылку, кою любой может осмотреть, поставив оную на стол посреди сцены, и безо всякого к тому фокуса, на глазах у публики спрячется в бутылку и будет продолжать пение внутри ея.
      В креслах и ложах публика может являться в масках, и он назовет, кто есть кто.
      Цена билетов: партер 7 шил. 6 пен., Ложа 5 шил., Балкон 2 шил. Билеты продаются в кассе. Начало представления 6 часов, конец после 8 часов.
      Примечание: коль скоро после представления некие джентельмены или леди пожелают вступить в соприкосновение с умершими близкими, артист за отдельную плату осуществит такую связь. Пожелавшие увидят усопшего и будут беседовать с ним, как с живым.
      Представление видели князья Европы, Азии, а также Африки. Широкой публике такой случай предоставляется один-единственный раз. В частных домах стоимость представления 5 фунтов.
      Эффект превзошел самые большие надежды герцога. В Лондоне целыми днями только и было разговору, что про человека в бутылке. Вечером в день представления публика заполнила театр, не оставалось ни одного свободного стула, даже за стоячие места едва не дрались.
      Волнение нарастало. Часы показывали шесть, а еще ничего не случилось. Напряжение ожидания начало разряжаться криками и топаньем ног. Наконец, перед занавесом появился человек из театра. Часто кланяясь, он попросил прощения за опоздание. Дирекция также возмущена, если артист не появится через четверть часа, касса вернет стоимость билетов.
      Дисциплинированная английская публика подождала четверть часа. Когда последняя секунда истекла, из одной ложи начали швырять на сцену горящие спички. Пожара, к счастью, не случилось, но паника началась. Словно по сигналу, публика налетела на театральный реквизит и стала ломать все, что попадало ей под руку. Женщины с визгом разбегались, мужчины неистовствовали. Когда все было разгромлено в прах, обломки вынесли на улицу, сложили в костер и подожгли в знак радости.
      Директор театра отчаянно оборонялся. У него театр арендовали, он больше ничего не знает.
      Клуб молчал. Только спустя годы секрет пари был раскрыт.
      По Лондону прошла буря смеха. Газетные юмористы неделями жили этим "хоукс"-ом. Вышел поток карикатур и фельетонов. Один из памфлетов - возможно, его выпустили сами шутники - пытался объяснить причину неудачи. По памфлету вышло так, что артист на квартире у одного джентельмена за 5 фунтов так глубоко залез в бутылку, а джентельмен, раз, и заткнул бутылку, с тех пор несчастный так и сидит в тюрьме-бутылке, как джин из "Тысячи и одной ночи". Джентельмен изредка вынимает затычку и подкармливает артиста. Вскоре он намерен выпустить пленника перед публикой, о дате публика будет осведомлена через прессу.
      Может быть, и нашелся кто-то, кто поверил этому.
      ИСКУССТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК ГОМУНКУЛУС
      Если алхимик способен в своей бурлящей пробирке приготовить средство, дающее вечную молодость, то есть побеждающее смерть, то почему бы ему не добиться победы на другом полюсе, там, где торчит вечный вопрос тайны рождения? Почему бы ему не вызвать к жизни искусственного человека?
      Гомункулус - человек, искусственно созданный, - со времен Парацельса168 начинает все более искушать. До тех пор о нем ходили какие-то туманные понятия. Парацельс был первым, кто дал точные указания, каким образом его надо производить на свет. Это удивительный человек, в мозгу которого смешались успешно практикующий врач, колдун, изобретатель и оккультист смутных верований. Его диссертация "De nature rerum" ("О природе вещей") содержит сведения о гомункулусе.