История человеческой глупости

      Чтобы подчеркнуть эту мысль, а также в интересах лучшего звучания поэтесса трижды повторила эти две строки.
      Но сломить упрямого влюбленного было невозможно. Он руководствовался мыслью, что надо со смирением принимать и зло, если оно является добром для Доброй, Чистой и Милой. Поэтому с неизменной влюбленностью он крутился возле нее, но, так как слова не приносили результата, он старался поступками доказать, что достоин ее.
      Повсюду, где проводились рыцарские турниры, появлялся господин Ульрих и отважно сражался в честь своей госпожи. Сто копий сломал он о противников; во всех схватках он был победителем. Его уже упоминали среди лучших рыцарей. Но вновь сказывалось влияние злой судьбы: копье противника однажды с такой силой ударилось о правую руку рыцаря, что срезало ему мизинец. Он бросил турнир, помчался в город к лекарю, и тот установил, что палец на обрывке кожи еще висит на руке, поэтому его, возможно, еще можно спасти. Несколько месяцев перевязывали руку, лечили раненого рыцаря, наконец мизинец, хоть и криво, но прирос к кисти.
      С этого момента начинается действительная роль мизинца.
      За это время господин Ульрих нашел другого посредника вместо своей тетушки. Один из его соратников часто бывал при герцогском дворе. Он и взял на себя обязанности почтальона. Рассказывая госпоже, какими героическими подвигами Ульрих доказывает свою любовь к ней, он заметил: вот в прошлый раз ему даже срубили мизинец. Вот когда дама почувствовала себя на коне (простите за банальное сравнение). Ответ не заставил себя ждать: "Все ложь, все неправда; из надежного источника я знаю, что мизинец - на месте, и ничто с ним не произошло". Огорчился, узнав об этом, рыцарь Ульрих, вновь вскочил на коня и помчался - нет, не к хирургу, а к надежному другу. Ссылаясь на их дружбу, он потребовал, чтобы тот отрубил ему вылеченный палец! Приятель не хотел оказать ему такую любезность, на что Ульрих сам приставил нож к пальцу, которым он собирался пожертвовать, и пригрозил, что плохо или хорошо, но он сам тотчас отрубит себе мизинец, если друг не поможет. Взял его приятель молоток, ударил им по ножу, и мизинец был отрублен. Рану перевязали, и, как пишет господин Ульрих, он сразу сел сочинять стихотворение. Сочинив длинный стих, он продиктовал его писцу и переплел бумагу в зеленый бархат; потом он заказал умелому ювелиру золотую застежку для книги в виде мизинца. В эту застежку был запрятан отрубленный палец!
      Посланник точно выполнил задачу и доставил книгу госпоже, после чего стал ждать ответа. И ответ не заставил себя ждать. Увидев мизинец, дама разразилась такими словами: "О Боже! Я никогда не думала, что разумный человек способен на такие глупости!"
      Ответ, который, как результат своего великого деяния, получил господин Ульрих, был составлен по старому рецепту: "Скажи своему поручителю, что книгу я стану хранить в моем ящике и ежедневно буду видеть мизинец; но пусть он не думает, что хоть на волос приблизился к цели. Он может служить тысячу лет, но все это напрасно".
      И все-таки рыцарь Ульрих был вне себя от счастья, потому что шкатулка госпожи для его пальца была намного лучшим местом, чем его собственная рука. Восторженное состояние помогло ему найти решение, венчающее все его подвиги в честь прекрасной дамы.
      Придуманный им план был самой большой глупостью из всех, которые знала история рыцарства. Это была абсолютно нелепая рыцарская авантюра, которую сегодняшним умом понять невозможно. И то, что он осуществил свой план, доказывает, что так часто упоминаемая романтика рыцарства нередко сбивалась с истинного пути.
      В один прекрасный день господин Ульрих фон Лихтенштейн выехал из замка под предлогом, что он совершит паломничество в Рим. Но в Рим он не поехал, а остановился в Венеции, где и провел всю зиму. Свое время он тратил на то, что заказывал тамошним портным новые и новые шикарные одежды. Но не рыцарские костюмы, а дамские платья. И не для дамы сердца, а для самого себя. Он заказал двенадцать юбок, тридцать блуз с вышитыми рукавами, три белых бархатных мантии и много других предметов дамского туалета. В заключение он заказал две длинных косы с вплетенными в них жемчужинами.
      Когда все снаряжение было собрано, а погода повернулась к весне, господин Ульрих разработал детальный маршрут. От Местре, через Каринтию, Штирию и Вену - до Чехии. Путь был рассчитан на двадцать девять дней, причем было точно отмечено, в какой день он должен прибыть в какой город и где остановится на ночлег. Этот план с конным курьером он направил вперед во все города, где собирался останавливаться на ночь. В каждом городе курьер объявлял его маршрут и зачитывал письмо, из которого следовало, что господин Ульрих собирался проделать весь путь инкогнито, украшая его рыцарскими поединками, но не как господин Лихтенштейн, и даже не как анонимный рыцарь, а в женском платье, как сама богиня Венера!
      (Подобную глупость придумал только трубадур Пьер Видал, когда в честь своего идеала влез в волчью шкуру и, опустившись на четвереньки, бегал в таком виде по полям. Даму его сердца звали Лоба, что значит волчица. Но он просчитался, потому что охранявшие стадо волкодавы приняли его за настоящего волка и чуть не задрали его до смерти.)
      Но возвратимся к нашему герою и его нелепому письму. В нем говорилось: "Королева Венера, богиня любви, шлет всем рыцарям привет и сообщает, что желает лично встретиться с ними, чтобы научить каждого благородного рыцаря, как надо служить дамам и бороться за их любовь. Она извещает, что в день Святого Георгия отправляется в путь из города Местре в Чехию, и рыцарь, который во время этого путешествия скрестит с ней копья, получит в подарок золотой перстень. Рыцарь обязан отправить его даме своего сердца; перстень наделен волшебной силой; дама, получившая его, почувствует огромную любовь к дарителю. Но если в ходе поединка богиня Венера выбьет его из седла, он обязан отправиться в любой конец света в честь некой дамы. Богиня Венера не откроет своего лица в течение всей поездки. Рыцарь, узнавший о ее прибытии и не вышедший на поединок с нею, будет считаться не подчинившимся законам любви и подлежит презрению всех настоящих дам".
      Для обстановки того времени характерно, что рыцаря Ульриха не связали и не отправили в башню для сумасшедших, больше того, новаторскую авантюру встретили с ликованием. Знакомясь с ходом поездки Венеры, мы узнаем, что шутка понравилась всем. Богиню Венеру повсюду торжественно встречали, и ни один из живущих по маршруту рыцарей не уклонился от поединка. Я заранее сообщу конечный результат: господин Ульрих в костюме богини Венеры сломал триста семь копий и раздарил своим соперникам по поединкам двести семьдесят перстней. Сам он в ходе всех многочисленных поединков не получил ни царапины, а вот четырех противников ему удалось выбить из седла.
      Странное приключение не сделало рыцаря Ульриха комическим персонажем. Наиболее старое собрание песен миннезингеров содержится в написанном в конце XIII века кодексе Манасса; в нем имеются и тонко выполненные миниатюрные портреты миннезингеров. Рыцарь Ульрих оказался в очень приличном обществе: между Хартманном фон Ауэ и Вольфрамом фон Эшенбахом. Он изображен скачущим на богато украшенном коне в полном рыцарском снаряжении, на шлеме с опущенным забралом видна фигура опустившейся на колени богини Венеры. Значит, по тогдашним понятиям турне Венеры ни в коем случае не было смешным.
      Чтобы показать, как было оформлено турне, мы расскажем о вступлении нашего героя в город Местре.
      Впереди скакали пять слуг, за ними - знаменосец с высоко поднятым белоснежным знаменем. По обе стороны от него два трубача трубили тревогу. За ними следовали три верховых лошади в полном снаряжении и три пристяжных. Вслед за этой группой пажи несли белоснежный шлем и щит рыцаря. Вновь трубач, за ним четыре оруженосца со связкой копий серебряного цвета, две девушки в белых платьях верхом на лошадях и два скрипача, также верхом на лошадях. Завершала процессию сама богиня Венера, в белой бархатной мантии, с надвинутым на лицо капюшоном; из-под мантии выглядывало белоснежное тончайшее шелковое белье, на голове - шляпа, украшенная жемчужинами. Из-под шляпы змеились две длинные, достигавшие до пояса косы, с вплетенными жемчужинами.
      В такой торжественной кавалькаде проследовала Венера по всему намеченному маршруту. Рыцари бились за право выйти на поединок с нею. На поединок Венера надевала под дамское платье доспехи, меняла шляпу на шлем, но косы оставляла выглядывающими из-под шлема. Описание поединков не представляет интереса, хотя рыцарь Ульрих подробно рассказывает о каждом из них. Однажды он нарвался на такого же, как он сам, ненормального: некий словенский рыцарь в честь своей дамы также оделся в женское платье и выпустил косы из-под шлема.
      Два глупца бросились друг на друга с таким азартом, что даже щиты не выдержали напора и разлетелись вдребезги.
      Дамы повсюду встречали защитника женщин с безграничным энтузиазмом. В Тарвисе ранним утром двести женщин собрались перед домом, где остановился рыцарь, чтобы проводить его в церковь. Посещение церкви во время турне Венеры было замечательной характеристикой эпохи. Мы посчитали бы такое богохульством, а в тот период никто не возражал против того, чтобы одетый в женское платье мужчина в составе триумфального шествия мелкими женскими шажками входил в церковь, где, сидя на отведенных для женщин местах, выслушивал мессу и, как женщина, принимал причастие.
      Женщины открывали свои сердца перед паломником любви, но он до конца оставался верен идеалу. Однажды слуги неизвестной дамы ворвались в дом, где он остановился на постой, осыпали его розами и вручили дорогой перстень с рубином как подарок прекрасной и юной благородной дамы, не пожелавшей назвать свое имя.
      Но самый странный эпизод этого странного турне был еще впереди.
      Но он настолько невероятен, что для достоверности я передам слово самому рыцарю Ульриху. После турнира, состоявшегося в Штирии, в поселке, расположенном неподалеку от его собственного замка, рыцарь закрылся в своих покоях, а потом выбрался из них через другую дверь. Богиня Венера превратилась в мужчину. Короткую историю своего мужского существования он излагает так:
      "И тогда в сопровождении одного слуги я выбрался оттуда и направился к моей милой супруге, которая с радостью приняла меня и была очень рада, что я навестил ее. Там я провел два чудесных дня, утром третьего дня прослушал мессу и попросил Господа, чтобы и в будущем он был милостив к моей чести. Мы нежно распрощались с супругой, и я смело поскакал продолжать мое испытание".
      Из этого короткого текста читатель узнает, что господин Ульрих за это время успел жениться, больше того, как мы узнаем из дальнейшего описания, он стал отцом четырех детей. Многочисленные дети и любящая супруга совсем не мешали ему служить любви совсем в другом направлении. Иногда, чаще всего зимой, он возвращался в свой замок, там какое-то время жил реальной супружеской жизнью со своей женой, но, когда весной распускались почки на деревьях, он вновь вылетал из гнезда в погоне за романтической мечтой. Жена не находила никаких причин, чтобы возражать против этого. Ей, может быть, даже было лестно, что ее муж завоевал себе такую известность во Frauendienst, а может быть, у нее тоже был такой гоняющийся за мечтой рыцарь. Такие личные дела в ту эпоху считались совершенно нормальными.
      Имитируемое во время турнира Венеры "инкогнито", естественно, было лишь формальностью, ибо все знали, что под женской блузкой с вышитыми рукавами бьется мужественное сердце рыцаря Ульриха. Узнала об этом и дама его сердца. И в один прекрасный день перед господином Ульрихом предстал доверенный посол с неожиданным посланием. Он принес посланный госпожой перстень. "Госпожа сообщает, что вместе с тобой радуется твоей славе и принимает твою службу. В знак этого она шлет тебе перстень". Паломник любви упал на колени и в такой позе принял залог.
      Несчастный, если бы он был знаком с правилами флирта, он с математической точностью мог бы предсказать следующий ход своей госпожи. В еще один прекрасный день посредник предстал перед ним с удлинившимся лицом и повисшим носом. "Твоя госпожа узнала, что ты изменял ей с другими женщинами; она была вне себя от злости и требует, чтобы ты немедленно вернул ей перстень, ибо ты недостоин носить его".
      Еще одна деталь, показывающая, насколько сентиментальна была эпоха рыцарства: услышав зловещую новость, рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн горько заплакал. Он рыдал, как маленький ребенок, ломал себе руки и хотел умереть. Услышав громкий плач, в комнату вошел управляющий замком, который при виде безутешного горя господина Ульриха очень огорчился и начал вместе с ним плакать, что там плакать - рыдать, "как будто у того умер отец". Два закованных в доспехи рыцаря учинили такой рев, что его услышал шурин Ульриха, вошел к ним, начал на них ругаться и постепенно вернул к жизни двух богатырей.
      Упорного влюбленного ждали грустные времена. С горя он сочинял стихи и посылал их жестокой возлюбленной. Сам он так написал о том, что случилось в дальнейшем: "От вести мне стало очень горестно, и я уехал к моей милой супруге, которую люблю больше всех в мире, хотя и избрал своей госпожой другую женщину. Я провел с нею десять счастливых дней, а потом понес свою грусть дальше".
      Спустя семь веков трудно понять такое многополье, но ведь именно в этом и была одна из характерных странностей эпохи рыцарства.
      Роман господина Ульриха приближался к развязке. Жестокое сердце прекрасной дамы смягчили томные песни, и, как этого можно было ожидать, в еще один прекрасный день он получил известие: госпожа прощает господина Ульриха и назначает ему встречу. Но чтобы избежать связанной с разговором опасности, пусть он наденет нищенское платье, смешается с толпой ждущих милостыни прокажённых, расположившихся вокруг замка, и ждет приглашения на свидание.
      В Дон Кихоте любви и после этого не проснулись подозрения. Он оделся в платье нищего, множество дней провел среди прокаженных и чуть не заболел от одного отвращения. Несколько раз он промокал до нитки и промерзал до костей холодными ночами. Наконец служанка принесла долгожданную весточку: ночью, в такое-то и такое-то время, будь у основания башни, под окном, в котором будет виден свет. Господин Ульрих сбросил нищенские тряпки и в одной рубахе стал под окно. В назначенный час действительно из окна спустили связанные узлом простыни, рыцарь ухватился за них, и нежные, но крепкие женские руки подняли его к окну. Когда он вошел в комнату, ему на плечи набросили украшенную золотым шитьем мантию и провели к госпоже. Да, личная встреча, о которой он мечтал много лет, состоялась.
      Госпожа любезно приняла рыцаря, похвалила его верность и вообще обращалась с ним очень нежно. Но из господина Ульриха рвалась накопившаяся с годами страсть, он вел себя требовательно и поднял вопрос о доказательствах любви. Об этом, конечно, не могло быть и речи, потому что госпожу окружали восемь придворных дам, но влюбленный безумец ничего не видел и ничего не слышал; он становился все более настойчивым; наконец он поклялся, что, что бы ни случилось, он не уйдет отсюда, пока не получит в награду "Beiliegen"361. Успокоить его было невозможно, наконец госпожа поставила ему условие: хорошо, все будет так, как он хочет, но, чтобы доказать свое послушание, пусть он вновь займет свое место на простыне, его немного опустят вниз, что и послужит доказательством, а потом вновь поднимут к окну. Господин Ульрих в этот раз был хитер; он согласился предоставить такое доказательство, но только при условии, что будет при этом держать госпожу за руку. Так и произошло, господин Ульрих одной рукой держался за простыню, и, когда его начали медленно опускать вниз, Добрая, Чистая и Милая обратилась к нему с такими словами: "Я вижу, ты заслуживаешь этого, поцелуй меня". Вне себя от счастья, господин Ульрих протянул ей свои израненные операцией, потрескавшиеся от жажды поцелуя губы, но при этом он отпустил нежную белую ручку и в ту же секунду вместе с простыней был сброшен к основанию башни. О недоразумении тут не могло быть и речи, ибо, когда он с трудом поднялся, простыню уже втянули в окно.
      Но даже это не охладило безграничной любви Ульриха! Дама объяснилась с ним, он продолжал писать ей стихи, и так продолжалось до роковой катастрофы. Что совершила мастерица флирта рыцарской эпохи, из дневника выяснить нельзя, но поступок ее был необыкновенно жесток, ибо Ульрих пишет, что это уже нельзя простить и что он отказывается от службы этой госпоже, "потому что только глупец может до бесконечности служить там, где нечего и рассчитывать на награду ".
      Значит, странствующий рыцарь любви считал самого себя умным человеком362.
      ЗАКАТ "MINNE" И ГАЛАНТНОСТЬ
      Прекрасным, идеально прекрасным было неземное обожание, с которым феодальные рыцари относились к женщине, но своими крайностями они настолько натянули струну романтики, что в конце концов она лопнула. Закованные в доспехи, бородатые, перебирающие струны лютни дети постепенно повзрослели и поняли, что поднятая на пьедестал женщина остается женщиной, и, больше того, даже и не из лучших.
      Тангейзер, - не легендарный, а живший в действительности в 1240-1270 годы Тангейзер363, - уже бунтует против женского ига, в своих стихах он отважно высмеивает события эпохи рыцарства.
      Treuer Dienst der is gut.
      Den man schonen Frauen thut,
      Верная служба тогда хороша,
      если прекрасна твоя госпожа,
      - поет Тангейзер, а затем перечисляет, какие условия выдвигает обожаемая госпожа для получения награды. Ей надо построить дворец из слоновой кости; из Галилеи364 ей надо доставить гору, на которой когда-то сидел Адам; кроме того, ей надо принести чашу Грааля, а также яблоко, которое Парис вручил Венере365. После всего этого можно было ожидать самую сладкую награду. Но если рыцарь не сможет быстро найти Ноев ковчег, его ожидает вечный гнев. Прекрасная, Чистая, Добрая совсем по-другому выглядит в глазах Тангейзера.
      Ja Dank sei ihr, ihr Nam ist gute.
      Hei bei! Es blieb zu fern ihr einst die scharfe Rute.
      Ее имя - Добрая; ой, спасибо ей.
      Почему же розги, ой, не ударили по ней.
      Тангейзер ходил с открытыми глазами в отличие от ослепленных любовью миннезингеров. Он ясно видел, что то, что рыцарь считает роковой любовной связью, для женщины было только игрой в любовь, на современном языке флиртом.
      Sprech ich ein Ja, sie saget Nein,
      So stimmen stets wir uberein.
      Если мне - Да, то ей - Нет,
      Так реагируем мы в ответ.
      Период "Minne " постепенно приближался к своему закату. Полнокровный представитель эпохи Ренессанса смеялся над бесплотным томлением и искал в любви более реальные радости. Само слово "Minne" тоже утеряло свое прежнее значение. Серьезный немецкий научный труд с грустью пишет об этом: "Начиная с XV века благородное значение слова "Minne" постепенно огрублялось, и его начали использовать только для определения отвратительных физических наслаждений".
      Насколько отвратительны эти радости, мы не будем говорить, ибо это не входит в тему нашего рассказа; не вызывает сомнений одно, что они заполнили брешь, на протяжении столетий зиявшую в истории флирта. Человек эпохи Ренессанса осуществлял свою активную практичность во всех областях, а флирт, как институт, на время был вынесен в чулан, где хранятся ненужные вещи. Он не исчез полностью, так как во все эпохи находились и найдутся женщины, которые не способны на самоотверженную любовь и выражают свои чувства в безответственной игре. Примером могут служить уже приведенные данные Брантома; они относятся уже к XVI веку, когда только кое-где поднимали голову запоздалые остатки рыцарской морали.
      В XVII веке мы вновь встречаемся с флиртом, но уже под другим названием. В тот период его звали галантностью.
      По определению серьезного Монтескье366, галантность -не любовь, а только милая и легкая ложь, произносимая любовью. А что это, если не флирт.
      Место действия: дворец Рамбуйе367. Действующие лица: жеманницы. В этом салоне с искусственной атмосферой возродилось существовавшее в эпоху рыцарства почитание женщины. Женщина вновь была поднята на пьедестал. Но теперь ее поднял туда не рыцарь, она сама забралась на возвышение. Расположившись там, она потребовала, чтобы кавалеры служили ей так же, как рыцари служили ее средневековой предшественнице. Естественно, уже не ломая копий и не совершая других боевых подвигов, а используя мирное оружие ума. Остроумная беседа, ловкий комплимент, зарифмованное выражение чувств - этими средствами надо было добиваться благосклонности идеала. Такое духовное любезничание в то время называли галантностью. Литературное изображение жеманного мира известно; достаточно сослаться на остроумную и жестокую сатиру Мольера368. Характерная для салонов галантность была, собственно говоря, тем, что мы сегодня называем флиртом, будучи при этом украшенной в соответствии с требованиями моды своего времени.
      Согласно теории жеманства "женщины являются украшением мира: они созданы для того, чтобы их обожали и окружали высокими чувствами, в обмен на что они предлагают свою дружбу и уважение". И кавалеры, по крайней мере, в салонах дам Рамбуйе довольствовались этой скудной пищей. По-другому и не могло быть, ведь дамы были настолько бесплотны, что Джулиа д'Анженне, например, в буквальном смысле этого слова теряла сознание, если в ее присутствии произносили какое-то обыденное слово. Мы знаем, что из обихода были выброшены самые обыденные слова, а вместо них придумали новые, более утонченные, так что посторонний человек был не в состоянии понять их разговор, и позже Сомэ составил специальный словарь их речи ("Dictionnaire des Precieuses"). Например, слово "рука" казалось слишком вульгарным, потому что обыкновенные люди используют ее для работы, поэтому рука получила новое наименование: "прекрасная подвижная" (la belle mouvante). Слово "зеркало" также было ликвидировано, вместо него изящно говорили: "советник граций" (le conseiller des Graces). Слово "кресло" тоже слишком резко пахло столярным ремеслом, поэтому его надо было называть "средством для удобства беседы ".
      В этих салонах речь только и шла о величии женщин, их великолепных достоинствах и добродетелях, о том неисчерпаемом счастье, которое охватывает мужчину, если, обожествляя эти достоинства, он оказывается у ног своей дамы. Вот письмо, которое один из наиболее популярных писателей того времени Гёз де Бальзак369 адресовал госпоже де Рамбуйе по тому приятному поводу, что вышеуказанная дама оказала ему честь, прислав набор парфюмерных принадлежностей:
      "Поэты Рима воспели ароматические средства богини Венеры. Но мой подарок получен из более высоких рук, чем руки этой обыкновенной богини: я получил его от небесной богини любви, от воплощения добродетели, которая, как это явствует, предстала перед людьми, от совершенства, спустившегося с небес на землю. Я не устаю хвалиться перед всеми этим подарком. Все земное, все, чем богаты люди, теряется в сравнении с ним. И как нет чести выше той, которая досталась мне с этим подарком, нет на свете и благодарности, которую можно было бы сравнить с моей. Словами я могу выразить лишь малую частицу своих чувств, их большая часть осталась в моем сердце".
      То, чем занимались дамы-жеманницы из этих салонов, было бесплотной любовной игрой, разжиженной сентиментальной, эфирной литературой, выражающей себя в высокопарных гиперболах. Но им удавалось сводить с ума часть неопытных юнцов, склонных к романтике. Бюсси-Рабютен370, который в свои мужские годы был очень далек от мира платонических чувств, так описывает свою юношескую любовь, с которой он преследовал одну прелестную вдову:
      "У меня было настолько смехотворное представление об уважении, которое я должен испытывать к женщинам, что моя прекрасная вдовушка умерла бы рядом со мной от бледной немочи, если бы не заметила мою придурковатость и не поощрила меня. Долгое время я не осмеливался прореагировать даже на поощряющие меня поступки с ее стороны. Я был убежден, что любовь дамы завоевать невозможно, если ты должное время не занимался вздохами, рыданиями, мольбой и написанием любовных писем. Пока все это я не делал, считал я, у меня нет малейшего права ждать самую незначительную милость".
      Из письма выясняется, однако, что прекрасная женщина-вдова не была противницей некоторых льгот, которые несовместимы с эфирностью существ, спустившихся с небес. То есть вся подражавшая эпохе рыцарства комедия была не чем иным, как флиртом. В тот период его называли галантностью, потому что слово "флирт" еще не родилось.
      ОФИЦИАЛЬНЫЙ ИСПАНСКИЙ КАВАЛЕР
      В результате многовекового мавританского влияния на женщину в Испании лег груз буквально троекратного надзора. Общение с посторонним мужчиной запрещала не только общественная мораль, свирепый и ревнивый муж тоже заботился о том, чтобы нежелательные отношения были бы невозможны. Когда он сам не мог осуществлять личный контроль, его подменяла известная по испанским романам дуэнья, которая ста глазами Аргуса следила за пленницей. Факт, что женская хитрость в состоянии обмануть самую бдительную охрану, но такие случаи не имеют ничего общего с флиртом, их место на страницах историй страстной любви.
      И все-таки здесь, в этой стране, мы встречаемся со смягченными до уровня XVII века вариантами флирта рыцарской эпохи. Причем там, где этого меньше всего можно было ожидать: при королевском дворе. Общественную жизнь испанского двора до ледяного состояния охлаждало одно из самых странных изобретений человеческого разума - испанский этикет. Его придумал Филипп II, оставивший его потомкам вместе с уже распадавшейся империей.
      Испанский этикет возводил до уровня земного божества личности короля и королевы. А боги не смеются. Улыбка и веселье были изгнаны из жизни двора. О Филиппе IV было замечено, что за всю жизнь он смеялся три раза. Дама преклонного возраста выполняла при королеве роль "Camerara Mayor", то есть старшей гофмейстерши, которая заключалась в том, чтобы с утра до ночи ходить по пятам за королевой и строжайше следить за соблюдением правил этикета. "Королева Испании не имеет права смеяться", - звучало предупреждение, когда юная королева расхохоталась над проказами придворного шута. "Королева Испании не имеет права смотреть в окно!" - хотя окно выходило в пустынный двор монастыря. Был случай, когда королева не смогла удержаться от смеха, слушая пустую болтовню попугаев. Camerara Mayor собственноручно свернула шеи бедным птицам. Эта старуха была герцогиней Терранова. Именем этикета она могла безнаказанно хулиганить и поплатилась всего один раз, когда королева ждала ребенка. В святые месяцы начинающегося материнства по испанским традициям молодой женщине разрешалось делать все. что ей захочется. И королева воспользовалась этой привилегией. Когда ненавистная старуха, как обычно, подошла к ней, чтобы поцеловать руку, она от души отхлестала ее по щекам. "Мне захотелось", - оправдывалась она с кротким выражением на лице, и достойная дама ничего не могла возразить на это.
      В такой атмосфере придворные дамы должны были зачахнуть от скуки. Тем более, что контроль над ними тоже находился в руках пожилой дамы. "Guarda dama", используя соответствующую вспомогательную силу, следила за их нравственностью. Придворной дамой не могла быть замужняя женщина, в этой роли могли выступать лишь девушки и вдовы. Жить они должны были во дворце. Так вот, чтобы их жизнь не была невыносимой, им разрешалось иметь подле себя одного или нескольких официальных поклонников. Их называли "Galanteos de palacio", что можно перевести как "придворные кавалеры". Таким кавалером мог быть и женатый человек, по желанию, молодой или в возрасте. Это не имело никакого значения, потому что о любовных чувствах там и речи не могло быть, его права заключались всего-навсего в том, что он имел право поклоняться даме и служить ей.
      Сатира Сервантеса371, не оставив следа, просвистела над дворцом испанского короля; ее просто не заметили. Придворный кавалер находился в близком духовном родстве с Дон Кихотом и его предшественниками. В течение всего года ему выпадало несколько дней, когда он мог наслаждаться обществом обожаемой дамы. Придворные дамы только в редких случаях могли показаться на людях: на дворовых торжествах, церемониях, приемах, иногда на зрелищах аутодафе372, где благотворное влияние на их глаза и уши оказывало пламя костра и отчаянные крики поджариваемой на этом костре ведьмы. В такие моменты официальный кавалер мог стоять рядом со своей дамой и ухаживать за ней, естественно, соблюдая правила и нормы поведения и морали. Странно официальную окраску придавало ухаживанию право кавалера даже в присутствии короля оставаться в шляпе, как это было положено грандам. Эту привилегию дворцовые правила разрешали якобы по той причине, что согласно официальному предположению кавалер в присутствии дамы и от любви к ней может почувствовать такое головокружение, что потеряет способность мыслить, как лунатик, и уронит шляпу, если будет держать ее в руке.
      В остальные дни года "галантео " может кружиться вокруг дворца и ждать, когда его дама на мгновение покажется у окна. Тогда с помощью жестов он мог признаться ей в своей любви, что по испанским правилам делалось так: кавалер доставал из кармана платок, прикладывал его к губам, потом ко лбу, затем прикладывал его к сердцу. Согласно мемуарам графини д'Онуа томящийся таким образом кавалер стонал и вздыхал настолько громко, что его можно было услышать издали. Чтобы все-таки получать и какое-нибудь физическое наслаждение, они подкупали хирурга, который пускал кровь придворным дамам, и тот выносил им платок или бинт, пропитанный кровью обожаемой госпожи.
      Но такая официальная рыцарская служба была высокой честью и наградой. И ее стремились заполучить не только молодые, но и старики. Тот, на кого падал выбор, осыпал госпожу изысканными подарками. Графиня д'Онуа рассказывает, что во время ее пребывания в Испании множество кавалеров были разорены манией дарить подарки.
      ЧИЧИСБЕЙ373
      Этот прелестный институт поднял голову в Генуе в начале XVIII века. Его суть заключалась в том, что благородные дамы в Генуе держали при себе даже не одного, а несколько кавалеров, которые несли службу вокруг них. Если кавалеров было несколько, они делили между собой обязанности. Один помогал при утреннем туалете, другой сопровождал даму в церковь, третий оберегал ее во время прогулки, четвертый следил за безопасностью на массовых празднествах, пятый заботился о гастрономических радостях, шестой вел финансовые дела. Эти обязанности кавалеры воспринимали, как свои права. Мода дошла до того, что позже стало считаться позорным, если у благородной дамы не было чичисбея или кавалер из знатной семьи не бездельничал возле нее целый день в качестве чичисбея.