Глава одиннадцатая

Марш уже очень давно ни о чем не мечтал. Иногда он задавался вопросом, прогонял ли он мечты сознательным усилием воли или он настолько пуст, что мечты его не посещают вовсе, и не находил ответа.

Но, проснувшись на рассвете следующего дня после прогулки с Каталиной, он был уверен, что всю ночь ему снились сны, каждый из них он помнил с яркими подробностями.

Вот он еще до войны в «Зарослях роз», на плантации Кантонов в Джорджии. Родители давали рождественский бал. Это было одно из многолюдных мероприятий, устраиваемых Кантонами в целях создания естественных условий для поиска подходящих партий своим детям — двум сыновьям и дочери, — которые приближались к брачному возрасту. Марш приехал на каникулы из школы юриспруденции при университете штата Джорджия. Его старший брат жил в «Зарослях роз» постоянно, постигая каждодневные дела по управлению плантацией, которая в один прекрасный день должна была отойти ему по наследству.

Аллею, ведущую к дому, освещали фонари, подвешенные к деревьям. Господский дом благоухал ароматами фруктов и специй. Несмотря на то, что военные тучи уже сгущались над страной, дом был полон гостей, которые оживляли его шумом и весельем. Марш наслаждался жизнью. Любовь была для его повседневного существования такой же необходимостью, как воздух.

Он и его мать по просьбе гостей играли на пианино, а Мелисса — его сестра — пела чистым, звучным голосом. Сначала они с мамой играли дуэтом, а потом устроили музыкальную дуэль к вящему удовольствию слушателей. Марш был единственным из детей, кто унаследовал от матери способность подбирать по слуху только что сыгранную мелодию. Кроме того, мама научила его читать ноты с листа. Он знал много классических произведений на память.

Марш часто думал, что его мама могла бы выступать с фортепианными концертами. Некогда она пыталась направить Марша по музыкальной стезе, но его личные интересы были слишком разнообразны, чтобы он мог посвятить себя только музыке. Но музыкой он наслаждался, как и тем редким музыкальным даром, который, он знал, у него был.

В тот год бал был особенно веселым. Таким его сделала надвигающаяся война. Мать Марша пресекала все разговоры о военной угрозе, но мысль о войне не выходила ни у кого из головы. Любая беседа, даже любовный флирт были пронизаны страхом и возбужденным предчувствием войны.

Марш был увлечен, захвачен неистовством ожидания. Ему был двадцать один год, и ему казалось, что он будет жить вечно. Приближение войны давало ему возможность сорвать бесстыдный поцелуй и требовать от девушек большего, чем допускали приличия. Любой упрек в нескромности он принимал с трагическим видом.

Маргарет. Анни. Лаура. Кто еще? Сколько их было?! О многих он даже не помнил.

А его сестра Мелисса была такой прелестью в свои семнадцать лет. Жизнь клокотала в ней. Он всегда защищал ее, находя особую приятность в роли старшего брата.

Потом четкие образы его сна растаяли словно в тумане.

Жизнь, роскошная, легкая, так много обещала ему в юности! Потом Марш похоронил даже воспоминания о ней. А с ними и музыкальный дар, который пестовала в нем его мама.

Кантон не притрагивался к клавишам с довоенного времени. Впервые он сел за инструмент в «Славной дыре». Он прекрасно знал почему. Тот человек, каким был Кантон сейчас, не имел ничего общего с его прошлым, с его юностью.

Кантон даже не узнал бы юношу, который так прекрасно играл. Его мать, со всей ее лучезарной добротой, ужаснулась бы узнай что стало с ее мальчиком, которого она учила высшим ценностям: поклонению музыке, книгам и человеческой доброте. Что касается доброты, то она была изгнана из души Марша очень давно и заменена холодной, жестокой мстительностью, которая уничтожила все доброе, что еще оставалось в нем.

Марш прикрыл глаза и вздохнул. Почувствовав на своей руке теплое дыхание, он открыл глаза. Винчестер, встревоженный неспокойным сном своего хозяина, сидел рядом с кроватью, уставившись на своего непредвиденного компаньона неподвижным взглядом. Одно ухо собаки смешно приподнялось. Марш выпростал руку из-под одеяла, и пес отступил назад.

— Фу, какой ты подозрительный ублюдок. Но это справедливо.

Марш чувствовал привязанность к животному. И благодарность. Так или иначе именно собака изгнала призраков.

— Ты, наверное, голоден. Я думаю, у нас осталось еще немного мяса.

Очевидно, чувство благодарности не входило в список достоинств Винчестера. Он продолжал в упор смотреть на Марша.

— Не делай этого, — предупредил его Кантон. — У нас с тобой только временные отношения. Двое отверженных на некоторое время прилепились один к другому. Ничего больше.

Собака, казалось, была вполне довольна этим временным объединением. Животное лениво поднялось, подошло к двери и остановилось в ожидании.

Марш пристально посмотрел на пса, припоминая, когда он его впустил, но не вспомнил. Вместо этого в памяти всплыл обратный путь с Кэт, совершенный в полном безмолвии, потом, вечером, он аккомпанировал Дженни, а потом напился. Никогда прежде он не наливался.

Взгляд его упал на стол, на котором возвышалась почти пустая бутылка. Утешать себя можно было лишь тем, что у него хватило ума напиться в одиночестве, чтобы никто не увидел его слабости. Намерений повторять эксперимент у Марша не было.

Черт! Проклятая собака. Выпивка. Сны-воспоминания. Не нравится ему все это.

Проклятие! Это она во всем виновата. Вчера она целовала его. Несомненно, она испытывала страсть, хотя сопротивлялась ей и скрывала ее. А он слишком поторопил события.

Действовать нужно медленно и осторожно, наставлял Марш сам себя. Очень медленно и очень осторожно. А потом… просто выбросить ее из головы. Кантон был уверен, что, как только он насладится Каталиной в постели, все так и случится. Женщинам никогда не удавалось сохранить его интерес более чем на одну ночь. Никогда.

Тедди бросил взгляд на объявление о розыске, зажатое в руке. Женщина, изображенная на листке бумаги, была похожа на Молли.

За одну лишь информацию о местонахождении Мэри Бет Эдамс, дочери Эдвина Эдамса из Оклэнда, была обещана награда в тысячу долларов. Из объявления следовало, что девушка исчезла при невыясненных обстоятельствах, может быть, была похищена.

Тедди сорвал это со стены в универмаге. Владелец магазина поведал ему, что объявления были расклеены человеком, который отрекомендовался частным детективом. Найти его можно в Джефферсон-отеле.

Изображение Молли было неточным и нечетким. Тедди сжал листок в руке. Было бы лучше, если бы он знал, из-за чего она сбежала. Тысяча долларов. Куча денег. Должно быть, семья Молли беспокоится о ней. Тогда почему она сбежала? Тедди выработал несколько предположений. Причиной могла быть беременность, а может быть и любовник, который бросил ее. Но ни та, ни другая версия не объясняли животного ужаса, который Тедди иногда замечал в ее глазах. Кроме того, если бы она была беременна, к настоящему моменту это стало бы очевидностью.

Должен ли он показать Молли объявление о розыске, предупредить се? А может, это натолкнет ее на мысль о бегстве. Тедди был в полной растерянности и решил показать объявление Кэт. Уж она-то знает, что делать. Она все знает. Но Тедди медлил. А может, он ошибается в отношении Кэт? Последнее время она сама не своя. Может, не стоит ее беспокоить и отвлекать, пока она сражается за престиж «Серебряной леди»?

Тедди снова взглянул на листок. Молли. Это имя ей не шло, и Тедди давно чувствовал это. Мэри Бет — совсем другое дело. Это имя мягкое, беззащитное, невозможно было произнести грубо. Итак, решено: он не станет беспокоить Каталину. Он сам отправится в Оклэнд и наведет справки об этом Эдвине Эдамсе.

— Оклэнд? — Каталина недоуменно уставилась на Тедди.

Никогда раньше он никуда не отпрашивался и никогда не проявлял какого-то личного интереса к чему бы то ни было, кроме «Серебряной леди». И Каталине никогда не приходило в голову, что у Тедди могут быть свои дела: его преданность и зависимость от нее она принимала как должное.

Только сейчас ей стало стыдно. Неужели она настолько замкнулась в себе, что стало невосприимчивой к чувствам окружающих? Она была хорошим работодателем, прилично платила своим работникам, но в личные дела своих служащих вникала неохотно.

— Конечно поезжай, — разрешила она Тедди. — Могу ли я чем-нибудь помочь?

Он покачал головой.

— Нет, это дело личное.

Ответ Тедди задел ее за живое. Действительно, она никого не вызывала на откровенность. Еще меньше откровенничала сама. Каталина кивнула.

— Пробудь там столько времени, сколько тебе потребуется.

— Я вернусь еще до того, как уедут французы, — ответил Тедди.

— Тедди, тебе нужны деньги?

Он покачал головой и опустил глаза, уставившись взглядом на носки ботинок.

— Каталина, не спускайте глаз с Молли. Пожалуйста. Не отпускайте ее одну из дома.

— Тедди, ты чего-то не договариваешь. Может, ты хочешь мне что-нибудь сказать?

— Только то, что она чего-то или кого-то боится.

— Будь уверен, при ней всегда кто-нибудь будет, — пообещала Каталина. — Вильгельмина искренне любит ее. Я попрошу ее не оставлять Молли одну. Здесь она в безопасности.

Тедди кивнул.

— Я вернусь, как только освобожусь. — Он засмеялся, но продолжал. — Я видел, вы вернулись вчера вместе с владельцем «Славной дыры»…

Вчера Тедди не проронил ни звука, хотя заметил пунцовые щеки и блестящие глаза своей хозяйки.

— Он не…

— Конечно, нет, — пресекла подозрения Тедди женщина. — Он просто хотел поговорить. А я сказала, что нам не о чем разговаривать.

— Вы знаете, наши дела пошли в гору с тех пор, как он открылся.

Зеленые глаза угрожающе полыхнули.

— Это ненадолго. Ты знаешь, так было всякий раз после открытия «Славной дыры».

Тедди знал. Последний владелец «Славной дыры» снизил цены чуть ли не до нуля. Кэт хваталась за голову в попытке вернуть назад клиентов, привлеченных низкими ценами и игровыми автоматами. Тогда именно Тедди обнаружил, что автоматы «ведут нечестную игру», и нанял нескольких бандитов, чтобы спровоцировать недовольство. Вскоре после этого «Славная дыра» закрылась, но Кэт не забыла урока. Она установила игровые автоматы и столы для карточной игры у себя в салуне, но в ее заведении шла честная игра. И тогда она поклялась, что не будет больше рисковать своим будущим, что бы ей ни пришлось предпринять. Она делала все возможное, чтобы обыватели не забывали того, что случилось в «Славной дыре». Всякий раз, когда ненавистный салун открывался, она платила полиции, чтобы та хорошенько проверила заведение, и его снова закрывали.

Каталина действовала так не только из нежелания рисковать. Это был образ жизни и образ мыслей, и никто не позволял себе вторгаться в ее мир, как это грубо сделал Кантон.

Лицо Тедди оставалось непроницаемым, тем не менее Каталина была уверена, что он не одобряет ее поведения.

— Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся, — сказала женщина, давая понять, что разговор закончен.

Тедди вышел, зная наперед, что любой контраргумент только укрепит Каталину в правоте принятого ею решения.

Жителям Сан-Франциско понравился канкан. Маршу — тоже. Ему не хотелось признаваться в этом, но приглашение французской труппы было блестящим ходом Каталины. Марш был очарован живостью и красочностью танца. Он пришел в восхищение от женских ножек, то и дело мелькающих в воздухе. Он, однако, подозревал, что Каталина способна повергнуть в уныние профессиональных танцовщиц стройностью своих ног. Кантон по-прежнему не мог определить, сколько ей лет, но, судя по сведениям, которые ему удалось собрать за последние несколько дней, ей было между тридцатью пятью и сорока. Квинн Девро рассказал, что она объявилась в Сан-Франциско почти семнадцать лет назад, спустя немного времени после того, как здесь обосновались сами Девро.

Кое-что Кантону удалось выудить у адвоката.

Сан-Франциско гордился тем, что не интересовался прошлым своих жителей. Слишком много горожан не испытывали желания, чтобы кто-то проявлял интерес к их прежним занятиям. Кантон и сам был признателен городу за это. Однако это осложняло удовлетворение его интереса в отношении прошлого Каталины Хилльярд. Ей, несомненно, было что скрывать.

Марш никогда не бывал в городе, похожем на Сан-Франциско. В то время как обыватели большинства городов находили удовольствие в перемывании косточек знатных и богатых столпов общества, жители Сан-Франциско дорожили честью, достоинством и покоем своих сограждан. Чем экстравагантнее вели себя власть предержащие, тем нежнее к ним относилось население. Вот, например, «император» Нортон. На каждом выступлении в театре три первые ряда оставляли для «императора» и двух его дворняг. «Император» — самозванец, печатавший собственные «императорские» денежные знаки, имевшие во Фриско хождение наравне с государственными бумажными деньгами, был немного помешанным. Однажды он послал телеграмму президенту Линкольну с приказанием жениться на вдовствующей королеве Виктории в целях предотвращения войны. Каждый поступок, совершаемый им в империи собственной фантазии, был направлен на благо всего человечества, и жители Сан-Франциско не только терпеливо переносили Нортона, но и стали его добровольными верными подданными.

Вечером, незадолго до премьеры канкана, Марш, принявший приглашение Кэт, облачился в вечерний костюм, приобретенный специально для этого случая. Зная, что на представление сбегутся репортеры всех городских газет, он намеревался соответствовать Каталине Хилльярд во всем. Публичная вражда, вернее сказать вражда на публику, двух владельцев салунов существенно укрепила финансовое положение обоих. Теперь, когда Марш почувствовал себя в относительной безопасности, приняв имя Тэйлор Кантон, когда он немного оторвался от прошлого, где был печально известен как Ангел Смерти, он стал ощущать известную гордость оттого, что его дело процветает, а мисс Хилльярд приходит в ярость.

Приветствуя ее, Марш элегантно поклонился, поднес ее руку к губам и произнес:

— Вы очаровательны сегодня.

И он не погрешил против истины. Женщина бросила на него подозрительный взгляд. В ответ он благодушно улыбнулся. Всю последнюю неделю он держался от нее подальше.

Каждую ночь после ухода последнего посетителя и служащих, когда ему казалось, что его никто не слышит, Марш садился за инструмент. Единственным слушателем был Винчестер. Дворняга садилась у пианино, склонив голову и навострив одно ухо, и внимала ему. Марш не знал точно, что удерживает пса на одном месте — музыка или ожидание подачки, однако Винчестер был благодарным и внимательным слушателем.

Марш сознательно избегал Кэт, чтобы возобновить отношения, когда уляжется ее гнев. А чтобы быть честным с собой, Кантон должен был признать, что сторонился Кэт еще по одной причине: ему самому требовалось время, чтобы укрепить свою систему защиты. Неделю назад, на утесе, женщина задела какие-то тайные струны его души. Повторения он не должен допустить.

Каталина подвела Марша к столику, прекрасно зная, какое потрясающее воздействие это оказывает на любопытствующих посетителей. С показной учтивостью Кантон помог ей сесть, и раздались первые звуки музыки. Кроме танцовщиц в состав труппы входили музыканты, их энтузиазм с лихвой компенсировал их малочисленность. Когда на сцену резво выскочили шесть прелестных женщин в пышных юбках, Марш с изумлением обнаружил, что он бессознательно отбивает такт ногой. Весь салун пришел в движение: публика хлопала в ладоши, топала ногами, кричала «Браво!» Заброшенные игровые автоматы были сдвинуты в угол салуна. Публика состояла сплошь из мужчин: порядочные дамы Фриско не рискнули посетить канкан.

Марш постарался сосредоточить свое внимание на сцене, но его все больше и больше завораживала Кэт. Лицо ее сияло торжеством победительницы, и Кантон возжелал ее так сильно, как никогда раньше. Неожиданно ее успех стал его успехом, ее возбужденная радость — его удовольствием. Что за идиотизм!

И тут Марш прикоснулся своим коленом к ее ножке. Каталина отодвинулась, и, когда утихли аплодисменты в честь оставивших сцену танцовщиц, женщина как бы неловко уронила бокал с шампанским. Шипучая жидкость залила рубашку Марша, а осколок стекла пропорол ему лацкан пиджака. Каталина вспыхнула и схватила салфетку.

— Вам следовало бы держать свои колени при себе, — прошептала она Кантону.

— Это вышло случайно, — повел плечами Марш. — Я думаю, вы должны мне новый костюм.

— Ерунда, — отмахнулась Каталина. — Чтобы его вычистить, достаточно нескольких капель воды.

— Я думал, что к своим посетителям вы относитесь с большим почтением.

Каталина взглянула на Кантона.

— Хорошо. Я приведу его в порядок.

— Нет! — отказался Марш с гнилой ухмылкой. — Эта история привела меня в угнетенное состояние. Я требую морального вознаграждения.

— Если вы так угнетены, то можете покинуть наш салун.

— Какое потрясающее гостеприимство! — проворчал Кантон. — А я-то был уверен, что вы не позволите вашему гостю покинуть салун в таком состоянии. Во-первых, на глазах у всех, во-вторых, без всякой компенсации.

— Ну хорошо, — сдалась Каталина. — Как только снова заиграет музыка.

Все внимание публики было приковано к их столику. Каталина попыталась изобразить озабоченную, но добродушную улыбку.

— Мы поднимемся наверх? — поинтересовался Кантон с более чем нескромной улыбкой.

Каталина в нерешительности прикусила губку. Марш смаковал предстоящее.

Официант принес чистые салфетки, и Каталина протянула несколько Маршу, чтобы тот промокнул складки одежды. Кантон цинично улыбнулся.

— Мне кажется, это должны сделать вы.

— Не перестарайтесь, мистер Кантон, — предупредила она его шепотом. — Или я вылью на вас целую бутылку шампанского, и вам придется стирать весь костюм.

Заиграла музыка, на сцену вышли танцовщицы, и внимание публики переключилось на них. Кэт благопристойно улыбнулась и встала.

— Идемте со мной.

Женщина вздохнула. Еще несколько часов назад она предполагала, что это будет ночь ее триумфа и начало падения салуна напротив.

Несмотря на обещание поторопиться, Тедди все еще не вернулся, но Каталина получила телеграмму, что завтра он будет дома.

Итак, Каталина привела Кантона в комнату Тедди. Взяв со стола спички, зажгла масляную лампу.

Кантон осмотрелся. Безликая комната, должно быть, принадлежала мужчине. Обстановку нельзя было назвать роскошной: кровать, стол, дорожный сундук, небольшое бюро и зеркало.

— Похоже, это комната вашей ищейки, — самодовольно произнес Кантон.

Каталина поморщилась.

— Я очень ценю Тедди.

Марш изогнул бровь и приготовился облить Тедди грязью.

— Он управляет «Серебряной леди», — язвительно заметила женщина, — как Хью управляет…

Каталина мгновенно оценила последствия совершенной оплошности, ей оставалось только надеяться, что фраза пролетит мимо ушей Кантона. Она направилась к двери.

— Я принесу воды…

Но Кантон схватил ее за руку.

— …как Хью управляет?.. Пожалуйста, завершите свою мысль, мисс Каталина. Я и не подозревал, что вы знаете Хью О'Коннелла.

— Я знаю массу народа во Фриско, — холодно ответила женщина. — Иногда люди заходят в «Серебряную леди».

— Признаться, Хью не похож на вашего постоянного посетителя.

— У меня нет постоянных посетителей. «Серебряная леди» открыта для всех.

— Неужели?? — Кантон пришел в ярость из-за того, что его подозрения по поводу Хью подтвердились. Но он злился не на Кэт, а на себя. Хью начал было ему нравиться, и Марш надеялся, что подозрения лишены оснований.

Каталина попыталась высвободиться.

— Если вы хотите, чтобы я помогла вам избавиться от пятен, лучше отпустите меня.

Кантон отпустил ее руку и лениво скользнул взглядом по ее фигуре.

— Поторопитесь, мисс Кэт.

Дверь за владелицей салуна захлопнулась.

Следы шампанского остались на пиджаке, льняной рубашке и галстуке. Мисс Кэт придется нелегко. Кантон предвкушал, как она будет чистить вещи прямо на нем. А уж что касается брюк…

С порочной ухмылкой на губах Кантон начал раздеваться.

Глава двенадцатая

Кэт осторожно, чтобы не расплескать, внесла в комнату кувшин, доверху наполненный водой, и чуть не выронила его. Она была далеко не девочкой, чтобы бледнеть при виде мужчины без рубашки, но сердце у нее, казалось, остановилось, и взгляд уперся в обнаженную грудь Кантона, широкую и мускулистую. На ней Каталина заметила по крайней мере три шрама: один, длинный, уходил за спину, два других были покороче. Очевидно, следы ранений. Кантон проследил за ее взглядом.

— Шашка, — пояснил он. — Во время войны.

— А другие?

Он неопределенно хмыкнул.

— Пулевые ранения.

— Тоже во время войны?

— Нет, — равнодушно ответил Марш, наблюдая за реакцией Каталины.

— Не могла бы я поинтересоваться, на чьей стороне вы сражались?

— Ну, конечно, на чьей надо.

— Это была проигравшая или победившая сторона?

— Я думаю, все зависит от того, как на это посмотреть.

— Вы любите говорить загадками, не так ли? Это что — способ самозащиты? — проницательно спросила Каталина.

— Возможно.

Кантон сделал шаг к Каталине. Весь он был сильный, мощный, подтянутый. Очень мужественный. Образец мужчины.

— Мы оба знаем, что вы не так холодны, как кажетесь.

Истинная правда. Никто не знал этого лучше, чем она сама. С каждым его шагом к ней ей казалось, что температура в комнате подскакивала градусов на десять. Каталина контролировала себя значительно хуже, чем мужчина, приближающийся к ней.

Она сделала попытку увильнуть.

— Где ваша рубашка? — вопрос был полон ухарства, которого на самом деле у нее не было.

Единственное, с чем она поздравила себя, это то, что ее голос не дрожал.

— На кровати, — спокойно ответил Марш.

Каталина никогда и не предполагала, что в этих словах может быть столько призывной страсти. Марш снова ухмыльнулся.

— Вообще-то я собирался снять брюки.

Каталина понимала, что он дразнит ее, и воздержалась от комментария. Женщина подалась чуть в сторону, Марш слегка повернулся, и ее подбородок едва не уперся ему в грудь. Волосы на его груди были песочного цвета, в то время как густая шевелюра — иссиня-черного. Соблазнительные светло-желтые завитушки покрывали торс, крепкий, как броня, только значительно более возбуждающий. Темные, строгие брюки Марша, сшитые на заказ, обтягивали гибкую талию и мускулистые ноги, бедра. Каталина посмотрела выше, уперлась взглядом в шрам, и ей остро захотелось дотронуться до него, чтобы почувствовать боль, которой некогда пылало его тело. Какое бесстыдство! Взяв себя в руки, Каталина обмакнула полотенце в воду и взялась за рубашку Кантона. Рубашка пахла мускусом, мылом и опасностью. Расположившись за столом, женщина с неистовством принялась оттирать следы шампанского, но золотистые неровные круги не исчезали.

Она прикусила губу. Ей хотелось, чтобы Кантон скрылся, пропал. Из этой комнаты, из «Серебряной леди», из Сан-Франциско. Из ее сознания и памяти.

Но он был слишком реален, чтобы так просто исчезнуть, слишком осязаем. Каталина терла все сильнее.

— Это что, упражнение в бесполезных действиях? Не хотите ли проделать то же самое с брюками? — и Кантон начал услужливо расстегивать брюки.

Каталина швырнула ему рубашку.

— В этом нет необходимости. «Серебряная леди» заплатит по счету за новый костюм.

— В этом нет необходимости, — в тон ей ответил Кантон, решив, однако, что зашел слишком далеко.

Он не хотел отпугнуть ее, как в прошлый раз. Руки его повисли вдоль тела.

— Наблюдение за вашими действиями компенсировало мне моральный ущерб. Я доволен, что я не рубашка.

Из зала донесся рев разгоряченных зрелищем мужчин, за которым последовал шквал аплодисментов. Стены ходили ходуном. Кантон улыбнулся: