«Великий фюрер германской нации» был одним из очень немногих полководцев, которые совершенно сознательно использовали в руководстве войсками «проколы Сути»: внелогические предвидения определенных событий и их последовательностей. Гитлер не имел высшего образования и не научился профессиональным приемам работы с информацией. В результате его озарения были, как правило, очень сырыми, содержали именно намек на решение, но отнюдь не само это решение.

Тем не менее гитлеровские предвидения дали Рейху неоценимое стратегическое преимущество. Фюрер почти всегда сообщал ту область, в которой следовало искать победные бифуркации. Воспользовавшись этой подсказкой, грамотные штабисты могли построить решение если не идеальное, то, во всяком случае, удовлетворяющее граничным условиям.

Однако отношения между Гитлером и штабом ОКХ сложились самым неудачным образом. Генералы вовсе не были расположены выслушивать наставления со стороны человека, имеющего лишь унтер-офицерский военный опыт. Соответственно фюрер подчеркнуто игнорировал генштабистов и их предостережения [Гальдер, 1967—1971].

В результате в высшем командном звене фашистской Германии начинается «перетягивание каната»: в качестве личного штаба фюрера создается ОКБ, сразу же вспыхивает что-то вроде войны за ресурсы между ОКБ и ОКХ, стороны саботируют решения друг друга – Гитлер не дает нормально управлять войсками, распоряжаясь дивизиями и даже батальонами, со своей стороны Гальдер прилагает все усилия, чтобы сорвать выполнение даже вполне осмысленных распоряжений своего командующего. После отставки Гальдера роль лидера фракции ОКХ переходит к Э. Манштейну, и вся история повторяется по новому кругу…

Между тем и Э. Манштейн, и Ф. Гальдер были вынуждены признать, что и до войны, и во время войны Гитлер нередко бывал прав, хотя обычно правота его была глубоко неочевидна. Но в таком случае им следовало отказаться от «тоннеля Реальности», порожденного третьим (семантическим) контуром и поступать в согласии с основными принципами воинской дисциплины. Анализируя ход одной стратегической игры, в которой он участвовал, Ф. Дельгядо, исполнитель роли начальника штаба ОКХ, написал в этой связи:

Эта шуточная формула может считаться базовой для организации взаимодействия командной и штабной структур в неаналитической операции. Штаб должен оставаться рабочим органом командующего, переводящим интуитивные прозрения высших контуров сначала на семантический уровень (третий контур), а затем на уровень эмоционально-территориальных приказов (второй контур).

Анализируя сражение у атолла Мидуэй, принято адресовать адмиралу Ямамото упреки в чрезмерном рассредоточении сил, недооценке противника и плохо организованной разведке. Рассмотрим эти обвинения вне характерного для официальной и официозной истории контекста предопределенности свершившихся событий.

Разумеется, не составляло никакого труда захватить Мидуэй, собрав в центральном секторе Тихого океана весь Объединенный флот. Но даже в шахматах «принцип сосредоточения сил» не следует понимать как скучивание всех фигур в одном углу доски.

С Далл [Далл, 1997] и С. Моррисон [Моррисон, 1999] строят свою критику на утверждении, что командующий японским флотом был обязан исходить в своих планах из возможности наличия у атолла Мидуэй всех американских «Task Forces». Рассуждение выглядит методологически безупречным, но из него определенно вытекает необходимость прикрывать Объединенным флотом любую сколь угодно мелкую десантную операцию. Ведь если следовало опасаться заблаговременного развертывания авианосцев Нимица в окрестностях Мидуэя, то почему не ожидать подобного сюрприза при атаке Гуама, Уэйка, Кваджелейна, Андамантских островов, не говоря уже о Филиппинах, Индонезии или Рабауле? Соблазнительно для военачальника любой школы постоянно держать флот сосредоточенным, чтобы всегда быть готовым к генеральному сражению, но размеры Тихого океана и размах задач как первого, так и второго этапа войны такую стратегию начисто исключали.

У Ямамото не было оснований предполагать наличие в районе Мидуэя сколько-нибудь значительных неприятельских сил. Представим на секунду, что Нимиц не получил бы исчерпывающей информации от службы криптоанализа. До середины мая все внимание штаба Тихоокеанского флота США было привлечено к Южным морям, оборона Мидуэя рассматривалась как задача третьестепенной важности. И вот к острову, где дежурит батальон морских пехотинцев и в самом лучшем случае стоит дюжина «уайлдкетов», подходит «спроектированный» уважаемыми историками флот: пять тяжелых авианосцев, включая «Дзуйкаку», четыре легких, в том числе «Дзуйхо» и «Рюхо», четыре гидроавиатранспорта, одиннадцать линкоров, двадцать тяжелых крейсеров, около ста эсминцев и миноносцев и очень много эскадренных танкеров и судов снабжения…

В сущности, С. Далл и С. Морисон предлагают отказаться от непрямых действий, которые подразумевают многофакторное развертывание с его тончайшим рисунком вспомогательных, промежуточных, отвлекающих и главных ударов, в пользу совершенно прямого наступления соединенными силами. Между тем Ямамото, за спиной которого не было американской индустриальной империи, не мог позволить себе стратегию, в лучшем случае приводящую к массовому «размену фигур».

При несоизмеримости ресурсов противников трудно предложить позитивный план за слабейшую сторону Замысел операции MI был, по-видимому, некорректным– равным образом опровергались (при правильных действиях англо-американских союзников) и схема кампании в Южных морях, и геометрия удара по Перл-Харбору, и вся стратегия Тихоокеанской войны вообще. Операции Объединенного флота с первого и до последнего дня этой войны напоминали попытки разыграть «дырявый» мизер; захват атолла Мидуэй не был исключением из общего правила. В такой интерпретации критические замечания Далла и других историков воспринимаются набором «полезных» советов на тему: как лучше всего играть оный мизер, если твои карты подсмотрел противник.

Чувство опасности подсказало Ямамото сосредоточить против Мидуэя избыточные силы. В центральном секторе Тихого океана было собрано все, что Объединенный флот мог выделить, не компрометируя операции на других направлениях. Самый неприятный для японской стороны сценарий, предусмотренный при моделировании операции Ml, допускал появление в районе Мидуэя двух-трех американских авианосцев. Против них могли действовать 1-я и 2-я дивизии соединения Нагумо – четыре авианосца с несколько меньшими, чем у кораблей противника, авиагруппами. То есть даже в этом гипотетическом и маловероятном случае силы сторон были бы примерно равны.

Можно ли назвать неправильно сбалансированным стратегический замысел, который при наиболее неблагоприятном стечении обстоятельств приводит к равному бою? Заметим, что командование Объединенного флота весьма точно предсказало возможности американских ВМС: в реализовавшемся наихудшем варианте против соединения Нагумо Нимиц действительно задействовал три тяжелых авианосца.

Проигрывая на картах разнообразные версии предстоящего сражения, Ямамото, Кондо, Нагумо не учли ту возможность, что американскому командованию в деталях известен весь японский план. Но подобное предположение граничило бы с паранойей; уважать врага – это не означает приписывать ему сверхъестественную проницательность или фантастическую осведомленность.

Более обоснованным является обвинение в плохой организации разведки. Японская сторона не сумела получить никакой информации относительно планов Нимица. Американские авианосцы были потеряны службой радиоперехвата: на начало июня аналитики предполагали нахождение «Энтерпрайза» и «Хорнета» в Южных морях, «Йорктаун» числился «потопленным или тяжело поврежденным»[164]. Ничего не удалось узнать о структуре оперативных соединений противника, об обороне Мидуэя, об интенсивности транспортных потоков между Перл-Харбором и Сан-Диего, о доставке большого количества грузов на Мидуэй. Иными словами, сражение выявило полное банкротство японской стратегической разведки.

Ямамото попытался получить информацию о намерениях противника на своем – оперативном – уровне. Для целей разведки были задействованы субмарины и гидросамолеты. Используя данные криптоанализа, американцы сорвали операцию «К», что же касается завесы подводных лодок, то они запоздали с выходом на рубеж наблюдения и поэтому не смогли вскрыть развертывание соединений Спрюэнса и Флетчера.

Не подлежит сомнению, что командующий Объединенным флотом несет ответственность за эту ошибку своих подчиненных. Заметим здесь, что операция MI требовала от ответственных исполнителей абсолютной точности, подлинной безупречности в действиях и решениях. Война продолжалась уже полгода, люди месяцами не покидали информационных постов и боевых рубок, и Ямамото должен был учесть вероятность человеческой ошибки. Сакияма Сако, погубивший в сравнительно спокойной обстановке свой крейсер[165], заслуженно считался одним из лучших командиров японского флота…

В ряде аналитических работ высказывается мнение, что было необходимо резко усилить тактическую разведку и, в частности, произвести предварительную рекогносцировку Мидуэя. С этими рекомендациями трудно согласиться. Операция рассчитывалась на внезапность: между тем, согласно принципу неопределенности в разведке, невозможно получить информацию о противнике, не предоставив ему эквивалентной информации о своих намерениях. (Так, например, в галлиполийской кампании 1915 года именно рекогносцировочные рейды англичан побудили турецкое командование усилить укрепления Дарданелл.)

Японская сторона планировала внезапность и, в соответствии с законами диалектики, получила ее со знаком минус. В этой связи встает вопрос о недопустимо широком использовании радиосвязи или о плохом обеспечении скрытости при подготовке операции.

Как уже отмечалось, первые сведения о предстоящем японском наступлении в Центральном секторе Тихого океана крипто-аналитическая служба предоставила Нимицу в середине мая. Таким образом, у командующего американским флотом оставалось не более двух недель, чтобы разработать план сражения и претворить его в конкретные боевые приказы. При предельном напряжении всех штабных и организационных структур такого запаса времени впритык хватало, но обычно руководящие инстанции относятся к неожиданным для них выводам разведчиков весьма скептически: по логике вещей, несколько дней должны были уйти у Рочфорта на уговаривание Нимица.

Далее, как правило, в штабе образуются две партии: одна из карьерных соображений верит в полученные сведения, другая (по той же причине) объявляет их дезинформацией. Командующему приходится маневрировать между этими группировками, страхуясь на случай любого исхода. В результате с опозданием принимается взвешенное, а на самом деле – половинчатое решение. (Например, усилить гарнизон Мидуэя и числа второго послать к атоллу 16-е оперативное соединение – посмотреть.)

С этой точки зрения утечка информации, подобная той, что имела место перед Мидуэем, не могла привести к сколько-нибудь серьезным последствиям. В конце концов, она происходила и перед Перл-Харбором, и перед сражением за Индонезию, и перед рейдом в Индийский океан[166].

И лишь в данном случае ситуация развивалась нестандартно. Хотя «партия альтернативы» и существовала (более того, имела поддержку в высших вашингтонских штабах), она не оказала никакого влияния на выработку оперативных решений. Адмирал Нимиц игнорировал все ее предостережения и полностью поддержал разведывательный отдел. Иными словами, Рочфорт не только расшифровал японские коды, но и каким-то загадочным способом сумел убедить командующего в абсолютности своего анализа. Надо отдать Нимицу должное: по окончании сражения он заявил в присутствии всех офицеров штаба, что победой они обязаны блестящей работе подразделения военно-морской разведки, возглавляемого Рочфортом.

Во всяком случае, глубокая убежденность Нимица в безупречности реконструкций криптографов остается одной из загадок Мидуэя, может быть главной[167].

Очень трудно однозначно оценить решения, принятые главнокомандующим Японским флотом поздним вечером 4 июня. Хотя в отличие от Нагумо Ямамото сохранил видимое спокойствие, не подлежит сомнению, что он был потрясен внезапностью катастрофы и ее масштабом. Прежние планы рухнули, новых не было. Единственным приходящим в голову шансом был артиллерийский бой, предпочтительно – ночной. Для этого следовало довести операцию по захвату Мидуэя до логического конца.

Возможность захватить атолл у Объединенного флота оставалась 5 и 6 июня[168]. Но действовать вопреки свершившимся событиям – означало для японцев противопоставить себя воле Неба. На это не оставалось внутренних сил ни у Нагумо, ни у Кондо, ни у самого Ямамото.

«Алеутский проект»[169] показался им более обнадеживающим. Новые корабли, иной сектор Тихого океана… речь шла о другом сражении – не о попытке «переиграть» вчистую проигранный Мидуэй. Но, конечно, у японцев не было оснований предполагать, что, имея журавля в руках, американцы бросятся ловить синицу в небе.

Ретроспективно отказ вечером 4 июня от продолжения операции MI следует рассматривать как очень серьезную ошибку командования Объединенного флота. Конечно, после потери соединения Нагумо вопрос о блокаде Гавайев не вставал. Американцы сохраняли господство в Центральном секторе Тихого океана, это означало, что Мидуэй, даже если он будет захвачен, не удастся удержать на достаточно долгий срок. Но за его возвращение Нимицу пришлось бы уплатить настоящую цену.

Промахи главного исполнителя операции MI вице-адмирала Нагумо Тюити стали предметом изучения уже во время войны. Но за обилием «вопросительных знаков», поставленных комментаторами едва ли не ко всем ходам командующего авианосным соединением, остались неосвещенными два взаимосвязанных вопроса: почему Нагумо принимал именно такие решения и как ему надлежало действовать в той ситуации, которая сложилась утром 4 июня 1942 года к северу от острова?

Первым замечанием в адрес Нагумо является плохая организация разведки. Действительно, выглядит странным, что он, имея в своем распоряжении около трехсот палубных самолетов с опытными экипажами, накопившими опыт ночных и сумеречных полетов, использовал для поиска противника всего семь ГСМ.

Не приходится отрицать, что Нагумо имел предвзятую оценку обстановки. Хотя он и говорил офицерам своего штаба, что в районе Мидуэя могут находиться крупные силы противника, эти слова были скорее «заклинанием от сглаза», нежели выражали действительную точку зрения командующего. От воздушной разведки Нагумо ожидал лишь подтверждения своей уверенности в отсутствии в оперативной зоне американских надводных кораблей.

Иными словами, секторный поиск был организован «на всякий случай» и рассматривался всеми – от командующего соединением до непосредственных исполнителей – как сугубо формальное исполнение уставных требований. Заметим в этой связи, что Хелси в набеге на Джалуит-Кваджелейн (и в Токийском рейде) вообще не вел воздушной разведки.

Нагумо, как и Ямамото, придавал огромное значение скрыто-сти развертывания своего соединения. И именно поэтому он не использовал для предварительной разведки палубную авиацию. Появление японского гидросамолета в окрестностях Мидуэя не означало ничего: такой разведчик мог вылететь с Кваджелейна (с дозаправкой от ПЛ). В самом худшем случае он навел бы американцев на мысль, что где-то неподалеку находится тяжелый крейсер противника. Но палубный самолет с красными кругами на крыльях, обнаруженный какой-нибудь рыбацкой лайбой в пятистах милях к западу от Уэйка, указывал на обязательное присутствие в центральном секторе Тихого океана по крайней мере одного японского авианосца.

Нагумо использовал разведчики с авианосцев только в пустынных южных секторах; поиск в направлениях на запад и северо-запад вели ГСМ кораблей прикрытия. Их было достаточно для организации однофазного наблюдения – чем японцы и ограничились. Решение это, чреватое поздним обнаружением противника, снижало до минимума риск случайно демаскировать операцию. Нагумо, разумеется, не имел представления о том, что Спрюэнсу точно известны его силы и намерения.

В военной литературе большое внимание уделяется эпизоду с получасовой задержкой вылета гидросамолета с «Тоне». Конечно, будь этот ГСМ запущен вовремя, он приблизительно в семь часов утра прошел бы над американским соединением и, возможно, увидел бы его. Учитывая слабую мотивацию наблюдателей, условия погоды, освещенность и, наконец, то, что корабли были бы встречены не в секторе поиска, а на обратном пути, вероятность обнаружения оценивается в 10-15 процентов. Сражение у атолла Мидуэй было все-таки не настолько хаотическим, чтобы его исход определился таким незначительным мотивом, как обнаружение противника на полчаса раньше, нежели это произошло в действительности.

Нагумо легко мог подстраховать ситуацию и восстановить график разведки. Для этого достаточно было запустить второй самолет с «Тикумы». И не приходится сомневаться, что в рейде на Перл-Харбор командующий соединением поступил бы именно так. Однако к четвертому июня 1-я и 2-я дивизии авианосцев уже полгода находились в непрерывном оперативном режиме. Нагумо, офицеры его штаба и командиры кораблей устали, пилоты вымотались. Война утратила для них ощущение новизны, опасность перестала быть стрессовым фактором, обеспечивающим мобилизованность и концентрацию внимания, которые только и являются гарантией от случайных ошибок.

В 1944 году американцы научатся бороться с психологическим утомлением, создавая сменные оперативные командования: соединение имеет два учетных номера и два руководящих штаба, из которых один управляет кораблями в море, а другой занимается организационно-отчетной деятельностью на берегу. Через какое-то время эти штабы меняются местами. В результате у ответственных командиров постоянно поддерживается высокий уровень информационной активности, они не успевают привыкнуть к войне. Но такая система подразумевает демократию с ее сакраментальной формулой «незаменимых людей нет». Полуфеодальное японское общество не признавало разделения ответственности в своей элите. Даже простому матросу с «Акаги» трудно было представить себе, что ударным авианосным соединением полгода командует Нагумо и полгода, например, Одзава. Японский военачальник мог быть смещен с должности или мог умереть.

Адмирал Нагумо не стал беспокоиться из-за мелкой неисправности на «Тоне» и незначительного нарушения графика. Разведка все равно ведется лишь для проформы…

Серьезной ошибкой командования авианосным соединением считается использование для атаки Мидуэя лишь половины наличных сил. Тактическим обоснованием этого решения было, очевидно, желание сэкономить боеприпасы, которых могло не хватить на последующее за оккупацией острова генеральное сражение. Кроме того, подготовленная к удару по кораблям противника вторая волна считалась страховым полисом на случай разнообразных неожиданностей. И главное: серьезного воздушного сопротивления над атоллом не ожидалось, с этой точки зрения количество самолетов, выделенных для удара по пустой скорлупе, выглядело более чем достаточным.

Но точно поставить задачу летчикам Томонаги Нагумо, конечно, был обязан. Прежде всего это касалось взлетно-посадочных полос Мидуэя: следовало ли разрушить их, чтобы вывести из строя непотопляемый авианосец, или, напротив, они должны были остаться нетронутыми? Второй налет на атолл понадобился именно потому, что отсутствовало надлежащее целеуказание для первой волны.

Хотя разделение палубной авиации на штурмовую и противокорабельную группы было тактически обоснованным, оно послужило катализатором дальнейших ошибок. Наличие двух ударных волн, ориентированных на разные цели, привело к раздвоению оперативной мысли командующего. Сама структура воздушных сил провоцировала решение вести одновременно два разных сражения.

В сложившейся обстановке это стало бы наименьшим злом, но Нагумо был слишком опытным командующим, чтобы пойти на такой вариант. В результате оперативная раздвоенность вылилась в последовательность приказов и контрприказов: убрать торпеды, подвесить бомбы, снова снарядить торпеды…

Каждый приказ Нагумо вытекал из оперативной обстановки – какой она в тот момент представлялась командующему, но все вместе они производят уродливое впечатление. Так генеральные сражения не выигрываются! «Вам следовало придерживаться вашего первоначального плана. Или вашего второго плана. Или третьего. Собственно говоря, вам надо было держаться чего-то одного. Чего бы то ни было».

Однако Нагумо тоже можно понять. Оперативное соединение противника неожиданно появилось на его фланге, словно бы материализовалось из пустоты и ночных кошмаров. Причем – и для подобных ситуаций это характерно – степень опасности осознавалась ступенчато, пройдя за полтора часа все стадии: от незначительной помехи до вероятной катастрофы. Первый воздушный флот оказался под действием центробежных сил: инерция влекла его к Мидуэю, в то время как внезапная фланговая угроза требовала сосредоточить все усилия против нее[170].

Насколько можно судить, Нагумо полностью разобрался в ситуации около половины девятого утра. И здесь им было принято решение, которое – вслед за Ямагути – порицают все. Нагумо задержал подъем самолетов до приема первой волны и перевооружения второй. Тем самым, вне всякой зависимости от его субъективного мнения на этот счет, объективно он принимал на себя обязательство отбить атаку палубной авиации противника[171].

В самом деле, если бы Нагумо отразил последнюю атаку пикировщиков (а она была действительно последней – по крайней мере, на несколько ближайших часов), он оказался бы хозяином положения. Психологический настрой на американских кораблях упал в этот момент до очень низкого уровня. Превосходство в количестве и качестве самолетов, в уровне подготовки летчиков было всецело на стороне японцев. Для полноты счастья воздушная атака пришлась бы на момент приема американскими авианосцами своих самолетов[172].

Однако решение Нагумо избрать оборонительную тактику было, во-первых, бессознательными, во-вторых, непоследовательным. Следовало озаботиться не поспешной подготовкой самолетов к вылету (все равно не успевали!), но насыщением воздушного патруля истребителями и очисткой полетной и ангарной палуб от бомб и торпед. Возможно, в воздухе надлежало задержать часть «вэлов» группы Томонаги, возложив на них задачи дальнего обнаружения и борьбы с торпедоносцами[173].

Если управление палубной авиацией трудно поставить в актив вице-адмиралу Нагумо (хотя, на мой взгляд, оно было на более высоком уровне, чем при атаке Перл-Харбора и Коломбо), то маневрирование соединения было выше всяких похвал. В течение всего боя у японских пилотов не возникало проблем с местом своих авианосцев, иными словами, Нагумо в мешанине неприятельских атак точно выдерживал генеральный курс и эскадренную скорость. Поворот на 90 градусов, последовавший в 9:17, был предпринят в самый подходящий момент: «каталины» временно потеряли контакт с японскими кораблями, палубная авиация «Хорнета», «Эн-терпрайза» и «Йорктауна» находились в воздухе и была ориентированы на прежний маршрут авианосного соединения. Этот поворот позволил Нагумо уклониться от пикировщиков «Хорнета», а не вмешайся случайность, вывел бы из боя и авиагруппу «Энтерпрай-за», практически исчерпавшую неприкосновенный запас горючего. В иной ситуации столь блестящий ход мог привести к выигрышу сражения.

Подводя итог, заметим, что главной ошибкой и Ямамото, и Нагумо было нежелание прислушаться к языку совпадений и предчувствий, к шестому, нейрогенетическому контуру психики, инициация которого в рамках «стратегии чуда» неизбежна. Американцы могли позволить себе подобную невнимательность – их разведка вышла уже на уровень технологии. Японская же сторона исповедовала опору на Хаос, как на альтернативу всеобщему западному порядку. Но в рамках этой стратегии знаки Судьбы надлежало читать и учитывать.

Если анализировать управление операцией с американской стороны, приходится вновь и вновь удивляться безупречному руководству со стороны адмирала Нимица. Он не сделал ни одной ошибки: все его решения, действия (и бездействие) были оптимальными. Нимиц сумел навязать всему флоту и вашингтонским стратегам свое прочтение криптографических экзерсисов Рочфорта, организовал молниеносный ремонт «Йорктауна», способствовал резонансному подъему боевого духа на кораблях 16-го и 17-го оперативных соединений Для командующего, чья роль рассматривалась как чисто административная, неплохой послужной список!

Напротив, Спрюэнс и Флетчер, кажется, поставили перед собой задачу совершить все ошибки, которые только можно сделать, управляя авианосным соединением, и ни в коем случае не пропустить ни одной. Начать с того, что Флетчер, назначенный командовать обеими «Task Forces», самоустранился от задач общего руководства и полностью сосредоточился на своем «Йорктауне»[174]. В результате 16-е и 17-е оперативные соединения, находясь в десяти милях друг от друга, вели – с одним и тем же противником – два разных сражения и использовали при этом две разные тактики.

Заметим, что задача, стоящая перед американским тактическим командованием, была на самом деле очень простой. Спрюэнс и Флетчер заранее знали силы противника, а с 5:30 утра – его место, курс и скорость. Они могли взаимодействовать с базовой авиацией Мидуэя, а также – что даже более важно – использовать его аэродромы для дозаправки палубных самолетов. Рочфорт и Нимиц создали идеальную ловушку, и Нагумо, раз уж он в нее попался, был обречен. При сколько-нибудь правильных действиях американцев вопрос об ошибках Нагумо даже не встал бы: его соединение было бы уничтожено где-то около семи часов утра совместной атакой самолетов с Мидуэя и трех авианосцев.

Но Флетчер и Спрюэнс не сумели организовать взаимодействие между флотом и воздушной армией, дислоцированной на атолле Мидуэй. Не смогли они обеспечить и согласованное использование хотя бы одной только палубной авиации: авиагруппы «Йорктауна», «Хорнета» и «Энтерпрайза» искали противника самостоятельно и атаковали его порознь. Более того, не была предусмотрена даже уставная тактическая взаимосвязь между эскадрильями, поднявшимися в воздух с одного авианосца!

Подъем самолетов осуществлялся с недопустимой медлительностью, доразведка целей не производилась. Вместо единой системы ПВО адмиралы организовали два независимых воздушных патруля, каждый из которых решал свои задачи порознь. В результате – неполной авиагруппе с одного «Хирю» удалось дважды прорвать зонную оборону, выстроенную тремя авианосцами.

Каждая из этих ошибок могла (и должна была) привести Спрюэнса и Флетчера к разгрому. Однако в сражении у атолла Мидуэй информационная составляющая преобладала над материальной и преимущество американской стороны в радиоразведке оказалось более весомым фактором, нежели превосходство японцев в тактике и оперативном искусстве. Так что, возможно, С. Моррисон имел некоторые основания написать: «Флетчер действовал неплохо, но Спрюэнс был великолепен. Спокойный, собранный, решительный, всегда готовый прислушаться к совету, держащий в уме всю картину с разбросанными по океану соединениями, смело использующий любую возможность, Раймонд Э. Спрюэнс вышел из этой битвы одним из величайших адмиралов американского флота» [Моррисон, 1999].

Последним вопросом, вытекающим из анализа перипетий сражения у атолла Мидуэй, является сакраментальное: «что было бы, если бы…» Победа «звезд и полос» носила полуслучайный характер (этого не отрицает и американская историография), так что поиск альтернативных версий истории в данном случае не только представляет интерес, но и методологически вполне оправдан.

Большинство источников сходится на том, что война «изрядно бы затянулась», но ее результат не изменился бы. Иными словами, конечная победа Соединенных Штатов Америки была предопределена заранее. При этом, однако, никто не указывает не только конкретных оперативных схем, но и стратегических планов игры на выигрыш.

Сражение у атолла Мидуэй могло быть выиграно японцами в одном из трех основных вариантов:

Американским криптоаналитикам не удалось вскрыть замысел операции MI, и она осуществляется в соответствии с первоначальными расчетами адмирала Ямамото.

Ямамото обращает внимание на неблагоприятные приметы и откладывает начало операции на 10-15 дней.

Нагумо удается отбить атаку пикирующих бомбардировщиков с «Йорктауна» и «Энтерпрайза».

Существенной разницы между этими версиями нет: во всех случаях американцы теряют Мидуэй и какое-то количество авианосцев. Первая возможность соответствует главному варианту стратегического плана Ямамото[175] и минимизирует потери японской стороны[176].