Глава 25

Возвращение домой было путешествием молчания отягощенной совести.

Да, теперь у меня была тайная жизнь, та самая, начать которую я так надеялся в жуткую ночь с третьего на четвертое июля. Но какой ценой пришлось заплатить! У меня было такое чувство, словно я перерасходовал свой собственный эмоциональный кредит и у меня больше нет средств, чтобы оплатить эту последнюю и — дичайшую из трат. Кстати, все это в полной мере соответствовало и моему действительному материальному положению, при одной лишь мысли о котором я попадал в штопор. Что буду делать, когда придет срок платежа?

Я все более мрачнел и наполнялся раскаянием. И — удивительно... а может, и нет ничего удивительного в этом — я все больше тосковал о той постели, которую привык делить с Изабеллой, даже во время ее отсутствия, о темноте комнаты, в которой мы с ней любили и могли бы — если судьба смилостивится над нами — снова любить друг друга.

Самым же тяжким оказалось осознание того, что в роковую ночь Грейс была в спальне Эмбер. Значит, Мартин Пэриш не солгал.

Внезапно возникла мысль: а что, если Мартин и Грейс спланировали все это вместе? Что, если Мартин обманул ее и стал терроризировать? Может быть, это он нанял головорезов для того, чтобы прижечь ей ступни сигаретами, и использовал все свое влияние как бывший отчим, чтобы расширить уже и так существующую брешь между матерью и дочерью до размеров бездны?

Конечно, он мог все это сделать. Но с какой целью? Отомстить Эмбер за то, что она бросила его? Сомнительно. Из-за денег, которые причитаются ему по завещанию? Возможно.

Холод прошиб меня, когда мне представился еще один сценарий: а что, если Мартин и Грейс — любовники и собирались после смерти Эмбер пожениться, чтобы объединить свои капиталы? Не может ли это объяснить многочисленные исчезновения Грейс, частые тихие телефонные разговоры, уклончивость в разговорах со мной?

Да, но если все это так, тогда зачем Мартин клялся мне, что третьего июля видел Грейс? Было ли это попыткой самому подстраховаться, когда возник неожиданный фактор — в моем лине?

Более простым объяснением могло быть следующее: появление Грейс в доме Эмбер оказалось лишь случайным совпадением, как, кстати, и мое собственное, а Мартин, проявил хитрость и, бросив вызов моему любопытству, выдал мне факт несвоевременного прихода Грейс, чтобы привести меня в замешательство.

И все же оставался самый главный вопрос: если Мартин и Грейс в самом деле действовали заодно, вместе планировали убийство и вместе по ошибке убили не ту женщину, почему же Пэриш теперь возвел обвинение против своей собственной сообщницы и даже передал дело окружному прокурору?

Это начисто лишено всякого смысла. Или я неправильно понял Карен?

Я взял трубку и, несмотря на то, что было уже два часа ночи, набрал ее домашний номер.

Послышался сонный голос. В этот момент я был в низине каньона, и в течение нескольких секунд шли помехи, но они исчезли, как только мы вырвались на вершину. Я задал Карен вполне простой вопрос: в заявлении Мартина окружному прокурору Питеру Хэйту в качестве убийцы Элис Фульц фигурируют Рассел Монро и Грейс Вилсон или только Рассел Монро?

— Рассел, ты мне обещал, — сказала Карен.

— Я знаю, и мне очень неловко. Но в данный момент, Карен, мне необходимо позаботиться уже о собственной заднице.

— Ты же знаешь, как легко прослушиваются все эти радиотелефоны.

— Мне грозит обвинение в убийстве, а потому скажи, пожалуйста, Карен, Хэйт собирается предъявить обвинение мне одному или мне и Грейс?

Последовала долгая пауза, которую опять сменил треск, пока мы взбирались на очередной холм. Когда связь восстановилась, Карен сказала:

— Грейс не будет названа. Ты один. Они рассчитывают на то, что она согласится сотрудничать с ними и дать соответствующие показания.

Какая бы воля ни руководила моими действиями, в тот момент — мне показалось — она улетучилась. Я словно поплыл — в невесомости, лишенный остатков сил.

Эмбер взяла меня за руку.

— Мартин намерен заставить Грейс выступить с показаниями против тебя?

Я кивнул.

— Она с самого начала была в этом замешана. Как же это похоже на Грейс! О Боже, Рассел, если бы ты только мог видеть ее так, как вижу я.

— Через пять минут мы оба ее увидим.

Грейс спала в комнате для гостей, когда мы вошли.

Рядом с ней сидел мой отец — с ружьем на коленях. Он пил кофе и читал журнал.

В приглушенном свете Грейс скорее походила на ребенка, чем на женщину. Ее темные волнистые волосы скрывали лицо, а сама она, несмотря на жару, была по самую шею укутана в одеяло.

На потолке вращались лопасти вентилятора.

Теодор внимательно посмотрел на нас и, казалось, понял, что именно недавно произошло между нами. Только тогда до меня дошло, что я так и не удосужился стряхнуть пыль с одежды и причесаться.

— Похоже, вам троим предстоит обсудить какое-то важное дело, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Я пока ненадолго исчезну.

После его слов я включил верхний свет.

Грейс заерзала, захныкала, потом взглянула одним глазом на меня.

— Что? — прошептала она, не пошевелившись.

— Вставай, — сказал я. — Нам надо поговорить.

Я взял халат, лежащий в ее ногах, и протянул ей. Потом на мгновение отвернулся и закрыл глаза.

«Господи, пусть будет так, чтобы она была невиновна, — подумал я. — Пусть всему этому найдется какое-нибудь объяснение».

Я услышал легкое шуршание махровой ткани, а следом — взволнованный вздох Грейс.

Когда я повернулся к ней, она уже сидела, завернувшись в халат, с ногами, оставшимися под одеялом, и в упор, угрожающе смотрела на Эмбер. От лица ее отхлынула кровь, рот был чуть приоткрыт.

— Я определенно в аду, — сказала она.

— Ну что ж, Грейс, я тоже рада видеть тебя.

На какое-то мгновение Грейс перестала держать на прицеле мать, и я почувствовал ее желание — бежать. Ощущение было точно такое: она сейчас сбежит.

Но когда она вскочила с кровати, то отнюдь не с целью бежать, а лишь для того, чтобы наброситься на Эмбер. Я успел перехватить ее. Поймал за крепкие запястья и бросил на кровать. Толкнул к подушке и достал револьвер.

— Какая же ты мерзкая тварь! — произнесла Эмбер.

— Рассел, — сказала Грейс, поднимая на меня полные слез глаза. — Можешь ты сделать так, чтобы она отсюда уехала?

— Нет. Тебе придется кое-что выслушать.

Я сразу приступил к перечислению наших находок: сломанный ноготь в спальне Эмбер, девять остальных, точно таких же, — в ее, Грейс, мусорном ведре. Про недавние показания Брента Сайдса я пока умолчал, приберег на тот случай, если в них появится нужда.

— Объясни, — сказал я.

Грейс перевела презрительный взгляд с матери на меня.

— Двойной кошмар, — сказала она. — Как будто на тебя напали волки.

— Мы говорим о ночи с третьего на четвертое июля, — напомнил я.

— Если ты намерен обвинить меня в убийстве на том лишь основании, что ногти в моей ванной соответствуют тому ногтю, который ты нашел в ее доме, то ты. Рассел, оказался еще глупее, чем я думала.

— Смешно как-то получается, — сказал я. — Ведь никто пока ни словом не обмолвился об убийстве. Единственное, что меня интересует, это то, что ты делала в спальне Эмбер в ту ночь.

— В ту ночь я не была у Эмбер. Я была с Брентом.

— Мы как раз от него. Он сказал, ты заявилась к нему лишь поздно ночью. Кроме того, ты была чем-то сильно испугана. От тебя буквально исходил запах страха. Он даже побоялся спросить тебя, где именно ты была. Поэтому сейчас я спрашиваю: где ты была?

Грейс густо покраснела, но явно не от стыда. Краска гнева проступила сквозь кожу и зажгла в каждом глазу по крохотному огоньку.

— Я ненавижу вас обоих.

— Это прекрасно, — сказал я. — Так все же где ты была? И если ты действительно не входила в спальню Эмбер, то каким образом мог попасть туда — без тебя — твой ноготь? Грейс... я устал от... твоего трепа.

Гнев в глазах Грейс на какое-то мгновение перерос в яростное пламя. Я никогда еще не видел этого в ней, но не очень-то удивился. У меня и самого взрывной характер, но вспышки длятся обычно недолго. Кстати, у Эмбер — тоже.

Сейчас, я видел, Грейс в прямом и в переносном смысле — прижата к стене.

Эмбер, на протяжении всего этого короткого разговора хранившая молчание, повернулась ко мне.

— Ну вот, познакомься со своей девочкой.

— Ты — порождение ада, — сказала Грейс.

— Я знаю, дорогая, — ответила ей Эмбер. — Знаю. Но я всеми силами пытаюсь измениться. И все же, что ты делала той ночью в моем доме, Грейс? Можешь смело рассказать нам, поскольку у нас имеются доказательства, что ты там была. Позволь мне предположить: ты пришла туда, чтобы извиниться передо мной за то, что полгода не давала о себе знать и вела себя так, словно я уже мертва.

— Ну да, попросить у тебя прощения и взять твои деньги, как предлагали мне те болваны, которых ты ко мне подослала. А ну-ка посмотри, мамочка, как тебе понравится их работа? — Грейс показала матери подошвы своих ног.

Я услышал короткий слабый вздох Эмбер, когда она поняла, что видит перед собой.

— Что и говорить, прекрасно сработано, — продолжала Грейс. — Именно затем я и пришла в твой дом той ночью. Я пришла, чтобы торжественно сдаться тебе. С меня было довольно. Я была уже настолько напугана тобой, что постоянно носила в сумке пистолет. Признаюсь, мне действительно приходила в голову мысль пристрелить тебя. И должна признаться, мысль эта не казалась мне такой уж неприятной. Но в ту ночь я хотела сказать тебе лишь то, что сдаюсь. Я была окончательно сломлена. Ты одержала победу. Я не хотела больше, чтобы они продолжали жечь мое тело. И денег твоих я тоже не хотела. Все, чего мне хотелось, — это спокойно спать по ночам, не боясь, что кто-то может стоять за дверью.

Грейс твердо посмотрела мне прямо в глаза, а потом — на мать.

— То, что я увидела в твоей спальне, повергло меня в ужас. Я подумала, это — ты. Я позвонила Мартину, но его дома не оказалось. Я позвонила Расселу, но и... — она посмотрела на меня, — тебя дома не застала. Тогда я поехала к Бренту и попыталась уснуть. Я не собиралась обращаться в полицию и рассказывать какому-нибудь желторотому патрульному про убийство своей собственной матери. Почему? Да потому, что когда я увидела тебя, мама, то испытала ужас вовсе не от того, что случилось с тобой. А от того, как... все совпало. Вид твоего мертвого тела... доставил мне нечто похожее на счастье. И в тот же момент я поняла, что перед всеми раскроется наконец истина о нашей испорченной крови — Грейс Вилсон станет главным подозреваемым. Поэтому я и исчезла. А потом приехала сюда, к Расселу.

Я слушал жужжание мотора вентилятора, висевшего на потолке, мягкий шелест его лопастей.

— Ноготь, Грейс?!

Она уткнулась взглядом в собственные колени. Голос ее вдруг стал совсем тихим.

— Ну что ж, я скажу вам, Рассел и Эмбер, скажу то, чего не говорила раньше ни одной живой душе на свете. Мне очень больно об этом говорить, но все же я скажу, поскольку это объясняет и то, почему я была там, и как там оказался мой ноготь. — Теперь она посмотрела на Эмбер с выражением настолько отличным от прежнего, что я с трудом поверил: тому ли человеку принадлежит этот взгляд? В ее очаровательных глазах блестели слезы, а губы, которые только что таили в себе столько сарказма и презрения, просто дрожали. — Я... я всегда... по-своему... я всегда любила тебя, мама. И, когда увидела тебя там, на полу, когда я уже почувствовала облегчение, узнав, что ты — мертва и мне ничто уже больше не угрожает, когда пережила то жуткое... удовлетворение от случившегося с тобой, я рухнула на колени и долго плакала и молилась, плакала и молилась, причем с такой силой вцепилась руками в ковер, что один ноготь даже отломился. Я заметила это потом, когда уже собралась уходить. Я поискала, но так и не смогла найти. Вернувшись домой я отклеила остальные и выбросила их, чтобы полицейские, если придут за мной, увидели, что я вообще не ношу искусственных ногтей. Я была слишком потрясена и напугана, чтобы понимать: в мусорном ведре их найдут с такой же легкостью, с какой нашли бы у меня на пальцах. Вот какая я гнусная преступница.

Эмбер сделала было шаг в сторону дочери, но затем остановилась.

— Когда Рассел сказал тебе, что это — Элис, почему ты не позвонила мне. Грейс? Почему ты не... Испытала ты хоть некоторое облегчение, узнав, что я еще жива?

— Мама, — сказала Грейс, — я была уверена, ты станешь обвинять меня во всем, в точности так, как вы с Расселом делаете это сейчас. Больше всего на свете мне тогда хотелось немного передохнуть и хотя бы несколько дней побыть с Расселом — или в каком угодно другом месте, — а потом в полном одиночестве провести где-нибудь отпуск. Ты даже представить себе не можешь, как ужасно было... увидеть то, что я увидела, и почувствовать то, что я почувствовала. Я люблю тебя. Правда, и ненавижу тоже. Но не настолько, чтобы убить тебя подобным образом. Можешь верить или не верить.

Эмбер продолжала смотреть на Грейс, но — ничего не говорила. В ее молчании таилось гораздо больше осуждения, чем в любых словах, которые она могла бы сказать.

Грейс снова уставилась на свои колени, глубоко вздохнула и — уткнулась в них лбом.

— А ты, Рассел? — тихо спросила она.

— Я всегда верил тебе, девочка моя. И как много из всего этого ты рассказала Мартину?

— Все, — сказала она, по-прежнему не поднимая взгляда.

«Ну разумеется, — подумал я, — это полностью объясняет, почему Пэриш сначала подумал на Грейс, а потом решил обвинить в убийстве уже меня, а не ее».

— А тебе известно, что он собирается предъявить мне обвинение в убийстве Элис?

Она подняла голову, и я увидел на ее лице выражение такой беспомощности, какого еще никогда не видел.

— Я и понятия не имела о том, что он собирается сделать это. Он ничего не сказал мне. Я считала Мартина порядочным человеком. Он всегда казался таким — по крайней мере мне. Но ты должен знать, Рассел, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе.

— Я и в самом деле нуждаюсь в твоей помощи. Пэриш убил Элис, это ты понимаешь?

Она покачала головой.

— Почему?

— Потому что в случае смерти Эмбер он получает часть ее денег. И потому, говоря по совести, что Мартин Пэриш ненавидит твою мать даже больше, чем ненавидишь ее ты. Он и меня тоже ненавидит. И он нашел путь одним ударом прикончить нас обоих. Он решил: таким образом он сможет совершить идеальное убийство.

— Боже, как же меня тошнит от всего этого, — прошептала Грейс. Слезы катились по ее щекам. — Эмбер, я люблю тебя, но все еще ненавижу. Рассел, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе в этом деле с Мартином. Я дам показания, я расскажу все полиции...

— Ты уже сделала это.

— Так что же тогда еще я могу сделать?

«Дерзость, — снова подумал я. — Воспользуйся тем же оружием, которым пользуется Мартин».

— Пока не знаю, — сказал я.

Эмбер уже вышла из комнаты.

Я прошел мимо гостиной, в которой отец спал как младенец. Эмбер нашел на веранде. Она пыталась зажечь сигарету, ее рука дрожала. Я поднес ей огонь.

— Ты нужна ей, — сказал я.

— До данного момента я даже не предполагала этого.

— Ты можешь пойти к ней сейчас.

— Ты не понял меня. Она связана с Мартином. Она его сообщница. Я абсолютно уверена в этом. Ничто на земле не интересовало ее больше, даже тогда, когда она была ребенком, чем мои мужчины. Они с Мартином заодно. Они работают заодно. Если меня не будет, они вдвоем станут обладателями нескольких миллионов. Представляю себе, как они радовались, разбрызгивая мои мозги по моей спальне! Ой, Рассел, меня сейчас вырвет.

Она подбежала к кустам, и ее действительно вырвало.

Несколько минут спустя она двинулась обратно, и ее силуэт возник из темноты.

— Я хочу домой. Вместе с Теодором, — сказала она. — А утром снова свяжусь с генеральным прокурором штата. Теперь, когда я поняла роль Грейс, все это приобретает особый смысл. Я не позволю, чтобы Мартину Пэришу и моей возлюбленной дочери это сошло с рук — ни за твой счет и, уж конечно, ни за мой собственный.

Глава 26

Я тяжело спал в ту ночь — а точнее утро. Состояние дремотной бессонницы придало мне ту ясность сознания, которую человек ощущает непосредственно перед тем, как уснет, и прежде, чем окончательно проснется. Я все больше и больше беспокоился об Изабелле. Звонил в больницу каждый час, справляясь, как она. Когда же мне удалось наконец немного успокоиться по поводу Изабеллы, я постарался максимально сосредоточиться на произошедших событиях. В частности, я задумался, является ли намерение Эмбер обратиться к генеральному прокурору достаточно разумным решением. Но почему-то у меня по-прежнему не было желания встретиться с Мартином Пэришем на поле битвы юриспруденции. Может быть, потому что у него — слишком серьезные преимущества?

Вместо этого я видел в полусне — или представлял себе — новую встречу с Пэришем в доме Эмбер. Сцена будет разыгрываться примерно так. Он приходит туда, чтобы завершить то, что начал третьего июля. При нем — дубинка. Неожиданно он застает меня там — свидетелем его второй попытки. Таким образом, я смогу на правах гражданина задержать его за взлом чужого жилья. Это приведет к допросам, расследованиям, а завершится — разоблачением.

В общем-то, мне нравилась простота этого замысла, но с другой стороны, нам с Грейс определенно требовалась помощь. Согласится ли Эмбер принять участие — возможно, помочь нам заманить Мартина в свой дом? Может быть. Но где нам раздобыть достаточно влиятельного союзника, не связанного, однако, с правоохранительной системой?

В тот самый момент, когда первые лучи света начали очерчивать вещи в комнате, я вспомнил про Эрика Вальда.

Сначала эта идея показалась мне совершенно нелепой: Эрик уже успел довольно прочно закрепиться в структуре управления шерифа. Но, взглянув на это дело с другой стороны, я понял: он мог бы пойти на сотрудничество со мной, потому что устранение Мартина Пэриша не только открывает ему путь к заветной должности помощника шерифа, но и оказывается едва ли не самым хитроумным переворотом, который он сможет совершить. Достаточно представить себе газетные заголовки, возвещающие о том, что капитан отдела по расследованию убийств разоблачен благодаря уму профессора Вальда и журналиста Рассела Монро! И я также подумал в тот момент: природная смелость Эрика может сослужить нам хорошую службу.

Вопрос заключался в следующем: поверит он нам и, если да, согласится ли помочь заманить Пэриша в ловушку?

Я позвонил ему в шесть утра и сказал, что через час мы будем у него дома. Он был слишком заинтригован моим звонком, чтобы возражать.

После этого я в очередной раз позвонил в больницу.

Никаких перемен. Иззи спит.

Вальд жил на холмах Тастин, в шикарном районе. Жители его кичились налетом рыцарской старины, сладкими запахами апельсиновых рощ и особняками, выстроенными в испанском стиле — на просторных участках, каждый из которых стоил не менее пяти миллионов долларов. Его дом, построенный на манер ранчо, довольно скромный, находился в стороне от дороги, в глубине аллеи, с обеих сторон обсаженной эвкалиптами.

Калитка оказалась заперта, и я представился ему через переговорное устройство.

Вальд не сказал ни слова, но тут же ворота разъехались, и мы двинулись во двор.

— А он может помочь нам? — спросила Грейс.

— Пожалуй. Вопрос лишь в том, захочет ли?

— Я запомнила его как довольно шального парня. В некотором смысле, конечно.

— Это одна из сторон личности Эрика.

Мы поставили машину на стоянку.

Вальд, одетый в вельветовые штаны и легкую тенниску, красиво оттеняющую его загорелые мускулистые руки, уже ждал нас в дверях своего дома. Копна белокурых волос была еще мокрой после душа.

Он смотрел на меня, пока я проходил мимо него в глубь дома, потом довольно сдержанно обнял Грейс.

— Рад тебя видеть, — сказал он.

— Я тоже рада видеть тебя, Эрик, — ответила она. — Кофейком не угостишь?

В маленькой кухне Эрик приготовил три чашки. Я оглядел гостиную, которая оказалась довольно просторной и обставленной тяжелыми, в мексиканском стиле, диванами и креслами. Кофейным столиком служил большой сундук, похоже, совсем старый. Кирпичный камин в дальнем конце комнаты был темный — явно часто использовался.

Вальд провел нас через стеклянные раздвижные двери, по маленькому заднему дворику с фонтаном, дикими банановыми деревьями и громадными райскими птицами, в свой кабинет — построенный как монашеская келья.

Распахнул перед нами незапертую дверь и вошел следом за нами.

Деревенская прелесть, присущая дому, напрочь отсутствовала в кабинете Эрика.

Стены — белые, под ногами поблескивают полированные доски из грубого дерева, мебель — не домашняя, а сугубо служебная. Определенно это то место, где именно работают.

На двух металлических столах — по компьютеру и принтеру. Есть факс и ксерокс. Вдоль стен — шкафы с досье. Два телефона. Большой видеомагнитофон. Две видеокамеры, каждая на штативе. Небольшой киноэкран.

«Келья» эта обнажает, раскрывает напыщенность и самовлюбленность Вальда.

На дальней стене — большой его портрет. В специальных шкафах выставлены напоказ кубки и прочие призы, награды за стрельбу и теннис, сертификаты, медали, призы и значки-булавки. Все это богатство он собрал за пятнадцать лет работы на поприще науки и правоохранительной деятельности. Представлены взору посетителя даже статьи, наиболее крупные, каждая обернута в целлофан, помещена в рамочку и прикреплена к слою пенопласта.