Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

ModernLib.Net / Публицистика / Парамонов Борис / Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Чтение (стр. 112)
Автор: Парамонов Борис
Жанр: Публицистика

 

 


Возмущались тем еще, что это и не Петр, а Колумб, и предназначалось это сооружение для Америки, которая затруднилась транспортными издержками. Так Колумб стал Петром. Мне сама эта история чрезвычайно по душе. Это и есть Москва. Это и есть, если угодно, Россия - страна, прежде всего, эклектичная, или, как в свое время принято было говорить, многоукладная. Московский Петр - нынешний вариант Василия Блаженного, который тоже ведь отнюдь не шедевр - и ничего, стоит, иностранцам нравится. По крайней мере, это (то есть Петр) не хуже Окуджавы на Старом Арбате: хоть посмотреть есть на что. А таких Окуджав - роты в Лондоне, это там придумали ставить памятники без постамента; лейбористская, надо полагать, выдумка. Москва же город царский, ей приличествует пышность, и никакие лейбористы в ней невозможны. Да что лейбористы, если даже коммунисты-большевики не смогли Москву - страну - переделать!
      Вот это и есть главное мое впечатление. В России коммунизма не было, советской власти не было, ни Ленина-Сталина. Все эти семьдесят с лишним лет - сон, конечно, страшный, но и обычный русский сон. Как говорится, страшен сон, но милостив Бог. Сон Обломова, если хотите. Илья Ильич отнюдь не проснулся к новой жизни: ни в 17-м, ни в 91-м, а всё переворачивается на своем диване с боку на бок. Медведь в берлоге: лучше не скажешь.
      Конечно, необходимы уточнения. Я уверен, что какой-нибудь Череповец или Челябинск, не говоря уже о Тюмени, изменились тотально. В Тюмени особенно уверен, потому что был там в эвакуации, и нефтью там никакой тогда не пахло: это было нечто деревянное. Известно, что и русская деревня по существу исчезла, и не в социально-экономическом даже смысле, а как пейзаж. Исчезли деревенские травяные улицы, в грязь раскатанные колесными тракторами (см. дневники Нагибина). Но Москву не возьмешь ни тракторами, ни даже метрополитеном. Последний как раз при мне испытал пресловутый блокаут; намек старухи-истории был - а и не надо метрополитена, не надо лампочки Ильича. И автомобилей не надо; хотя Москва забита ими, и несутся они как на кар-рэйсах, но это по существу извозчичьи клячи. Ванька прикидывается лихачом и гонит на дутых. Что касается бензина, это - овес. Но есть в московском автомобилизме нечто даже не старое, а древнее, архаичное. Какие-то табуны, степные кобылицы, чингизхановы орды. Мнут ковыль и как всякая архаика вызывают ужас: динозавры, птеродактили. Я заметил, что в Нью-Йорке продолжаю бояться автомобилей, боюсь в них сидеть: всё ждешь аварии.
      Это к вопросу о русском отношении к технике. Россия - страна не только не постиндустриальная, но даже не индустриальная. И доказывать это не надо: сядьте в такси и прокатитесь хотя бы по Садово-Кудринской. Кстати, такси в Москве нет. А если и попадаются, то водители заламывают совершенно произвольные цены (понятие счетчика исчезло) и на отпрянувшего в негодовании нанимателя смотрят равнодушно. Это уже к вопросу о русском капитализме: лучше раз ограбить, чем десять лет заниматься коммерцией. О Русь, дай ответ! Не дает ответа - мчится как гоголевская тройка, забрасывая грязью прохожих. Прохожие, естественно, сторонятся.
      Эренбург в мемуарах писал в начале шестидесятых: изменилось всё, но больше всего изменилась Москва. Смешно это отрицать. Да, конечно, изменилась. Но вот тот же Эренбург, роман 27-го года "В Проточном переулке", описание тогдашней Москвы:
      "Не знаю, глядели ли вы сверху на Москву: необычайное это зрелище, от него наполняется душа и гордостью и отчаянием. Можно здесь вознестись - чуден город, пышен, щедр, всего в нем много, печать вдохновений, свободы лежит на нем, ни прямых проспектов, ни унылого однообразия, дом на дом не похож - кто во что горазд, бедность и та задушевна; а можно и поплакать здесь, как будто эта величавая картина поясняет жестокую судьбу русского человека и русского писателя. Город? Не город вовсе - тяжелое нагромождение различных снов; нет в нем единой любви, поддерживающей усталого путника на жизненном пути, нет ни воли, ни подвига, ни разума, как во сне проходят перед глазами то размалеванная луковка, то модный небоскреб, то деревянная лачуга, то базар, то пустырь, всё сонное и призрачное, так что хочется воскликнуть: друзья мои, это ли наше великое средоточие?.."
      Можно какому угодно сомнению подвергнуть и понятие времени, и достоинства прозы Эренбурга - но ведь сказанное неоспоримо верно, так было и есть; полагаю, что и будет. Я в этом убедился воочию: в одной из своих прогулок прошел как раз Проточным переулком, и клянусь вам, он всё такой же - как у Эренбурга в давнем романе. Разве что чище; но это, говорят, оттого, что был я в Москве в самое хорошее время, в начале лета; а осенью или зимой всё будет точь-в-точь как в двадцать седьмом году, в десятую годовщину Великого Октября.
      Но Октября, как я уже, кажется, сказал, - не было.
      Это особенно заметно сейчас, когда в Москве восстановлены старые церкви. Одних крестов достаточно, чтобы вернулась прежняя, вечная Москва. А церковь на углу в переулке - да что еще надо Есенину, величайшему московскому поэту? Разве что кабак; так и кабаков сейчас в Москве навалом, да еще каких! Имею в виду не грязные пивные и не шикарные рестораны, каких и большевики не выводили, а настоящие московские трактиры. Вот что вызывает если не надежды на будущее, то, по крайней мере, доверие к истории, к русской истории. Если она и не станет лучше, то, по крайней мере, не прекратится, не кончится. И судите сами, хорошо это или плохо.
      В трактирах главное не меню, оно может быть всяким, а прислуга - и уборные, блещущие чистотой и каким-то даже художественным дизайном. Это очень необычное впечатление для приезжего, такого, точно, не было. Причем, это везде, в любом подвальчике. Что же касается прислуги, официантов, или, как говорили раньше, половых, то уже нет того знаменитого полового из "Мертвых душ", отличавшегося такой вертлявостью, что нельзя было разглядеть, какое у него лицо. Нынешний московский половой - это именно лицо. И вообще фигура. Достоинство неотделимо от изысканнейшей вежливости. Что ни говорите, а это знак чего-то лучшего. И не такая уж это мелочь, но скорее свидетельство движения в сторону мировых стандартов, когда сфера услуг становится главным источником занятости.
      В общем, московские стандартнейшие едально-питейные заведения вполне на уровне буфетов Большого театра, в чем я убедился, побывав на "Валькириях". Что ни говорите, а это прогресс.
      Впрочем, о каком прогрессе можно говорить, когда сохраняется острейшее ощущение, что московская жизнь - это нечто вечное, вневременное, внеисторическое? Москва - это не история, а природа, или, лучше сказать, бытие. История, прогресс, раскрытие горизонтов - это Петербург. Потому и сказано о нем: быть сему месту пусту. Пустота, или, по-философски, ничто - это свобода, необеспеченность, беспокойство, тревога. Имидж Москвы, наоборот, - самодостаточность. Отчего же тревога овладевает даже не приезжим, а туземцем, москвичом, русским?
      Здесь уместно вспомнить интервью Солженицына. Удивительно, как этот человек сыграл в масть нынешней власти, в то же время скосив ее под корень. Пустота парламентаризма, нечестивость олигархов, невозможность внешнего внедрения демократии - это всё то, что говорит, или думает, или делает Путин. И ему, Путину, кажется, что это главное, что всё прочее - риторика. Ему померещилось, что в Солженицыне он нашел авторитетнейшего союзника, чуть ли не идеолога. Между тем, Солженицын подложил бомбу замедленного действия - проблему самоуправления, демократии как земства. Это кажется неактуальным как программа: уж на местах у нас всё схвачено! Пускай старик поговорит. Но Солженицын не программу ведь рисует, а констатирует факт - даже если ему самому это не вполне ясно. Всё происходившее в России с конца восьмидесятых годов - это самороспуск империи, а залоговые аукционы или Чубайс с Березовским - фишки, хотя бы и синие. Порядок дня, веление времени - и не русского, но мирового - уезд, локальность, провинция, хотя бы это компенсировалось словечком "глобализация". Удел нынешнего человечества - распасться на "Боснии", перекачав туда центровые мощные ресурсы (пресловутый "аутсорсинг"). Почему же Россия, Москва так испугалась собственного поистине русского (не будем говорить истинно христианского) жеста и не знает, как отмечать собственный законнейший праздник - 12 июня?
      Потому что - и это знают на уровне коллективного бессознательного, - вне имперского величия, вне державной мощи не существует, строго говоря, культуры - культуры большого стиля, по слову Шпенглера. Демократия, предполагающая и обусловливающая конец империй, теряет этот большой стиль, культура в демократиях становится синонимом местных нравов. Что такое русский вне державы, вне Москвы кабацкой, вне Есенина? Не русский, а "русин". Что такое Солженицын вне ГУЛага? Старообрядец, меннонит, амиш.
      Помянутый Эренбург в двадцатых годах посетил местность, называвшуюся тогда Закарпатская Русь. Там все были славянофилы, а литературная интеллигенция свято сохраняла русский язык. Местный классик писал:
      Но нужно впредь и с матушкой
      Познакомить себя,
      Чтобы с красивой девушкой
      Иметь сношения.
      Ничего не скажешь: все слова русские. Разве что ударения хромают, "акценты". Правильный акцент бывает только столичным. Но тогда это уже не акцент, а норма.
      В нынешней культуре исчезла норма. Вот этого боятся в Москве, в России. Нынешние русские фобии, метания, реакции и чуть ли не террор - скорее культурный страх, чем политическая линия.
      Открою ли я что-нибудь новое, сказав, что истинная Москва - не Садово-Кудринская с Новинским пассажем и даже с домом-музеем Чехова, а какой-нибудь Плотников переулок? Обаяние Москвы - вечное, непреходящее - отнюдь не имперское, и даже не царское. Москва в художественном типе ее - не столица, а усадьба. Собственно, такой она и была во времена подлинной империи, когда столицей России был некий город на Неве - ныне Санкт-Петербург Ленинградской области.
      Деды и дети
      Сейчас все пользуются интернетом, но думать, что он открывает нам целый мир, - самообман. Это точечный взгляд на мир, движение вширь, но не вглубь. Мне всегда казалось, я знаю, о чем пишут русские газеты. Оказалось - нет. Побывав в Москве и перед отъездом набрав вороха газет, я уже в самолете начал понимать, насколько богаче предстает русская жизнь со страниц газет, чем даже личные впечатления - неизбежно краткие - способны ее представить. Мне трудно судить о том, насколько подавляется сейчас российская медия (говорю только о бумажной); но газеты интересны, содержательны и хорошо сделаны.
      В газете "Время" от 2 июня нельзя пройти мимо статьи "Чемоданное настроение" Михаила Воробьева - отчет о некоем научно-общественном совещании, посвященном жгучему вопросу социальной защищенности трудящихся. Понятно, что этот вопрос особенно остро стоит в нынешней России, но это отнюдь не специфически русский вопрос, - это мировой вопрос. Вот данное автором отчета резюме главных суждений, высказанных на этом совещании:
      "Функционирующей при активном участии государства системы взаимоотношений работодателей и работников (которых должны представлять сильные независимые профсоюзы), то есть системы социального партнерства, которой сегодня могут гордиться европейцы, в России не будет никогда. И не только потому, что государство не уделяет достаточно внимания этой проблеме. И даже не по той причине, что профсоюзы не выполняют своей функции и являются в настоящее время инструментами передела собственности и решения финансовых проблем профсоюзных чинов. Дело в том, что копировать передовой опыт, пусть даже и с поправкой на российскую специфику, уже поздно. Развитые западные страны, с которых можно было бы брать пример еще 10-20-30 лет тому назад, постепенно и вынужденно отходят от прежних стандартов социального партнерства".
      Речь идет о повсеместном в передовых странах кризисе пенсионной системы и других систем социальной защиты трудящихся. Тут действует роковая диалектика, так памятно описанная еще Жан-Жаком Руссо: культурный прогресс (понимая под культурой всю совокупность человеческих достижений) неизбежно ведет не только к выигрышам, но и к потерям. Почему в странах Западной Европы хотят уменьшать пенсии, повышать пенсионный возраст, увеличивать рабочую неделю? Именно потому, что люди стали лучше и, главное, дольше жить. Старики буквально заедают век молодых. Пенсии-то берутся с налогов, а налоги платят работающие, а соотношение работающих и пенсионеров всё время уменьшается - именно потому, что старики дольше живут. Вот так прогресс, решая одни проблемы, порождает другие.
      Появилась еще одна, едва ли не труднейшая, проблема: уход рабочих мест из передовых стран в страны развивающиеся, где стандарты жизни много ниже, в том числе и зарплата: то, что по-английски стали называть "аутсорсинг". Вот пока что главный результат знаменитой глобализации, которую несколько лет назад идеалисты готовы были приветствовать как панацею от всех зол, включая исламский терроризм: мол, люди, разбогатев, перестанут ненавидеть Америку и швырять бомбы. Допустим, что так; но при этом сама-то Америка будет как бы и беднеть, во всяком случае, терять рабочие места. Нужна какая-то радикальная культурно-экономическая перестройка на земле, которая нынче, по меткому выражению Томаса Фридмана, стала плоской.
      Я недавно менял кредитную карточку, и во время этой телефонной процедуры выяснилось, что разговариваю с Индией.
      Итак, государства с их развитой системой взимания налогов и перераспределения доходов начинают испытывать серьезные затруднения. Выход напрашивается как будто сам собой: переложить бремя соцобеса на бизнес. Но бизнес, выплачивающий пенсии и медицинские страховки, сплошь и рядом делается неэффективным. Это очень серьезно ощущается в Соединенных Штатах.
      В России с последним вопросом, конечно, не так, и об этом подробно говорится в цитировавшейся статье. Один из выступавших на упомянутой конференции сказал:
      "Нельзя менять социальную ответственность государства на социальную ответственность бизнеса. Этого не может быть: бизнес ориентирован на прибыль. Социальная ответственность бизнеса - платить налоги".
      Всё это так, но Россия страна необычная. Там создана такая ситуация, в которой и налоги платить как бы невозможно - не помогает никому, ни работнику, ни работодателю. Как говорится в статье "Чемоданное настроение", бизнес и бизнесмены имеют шанс уцелеть, покинув Россию. Олигархи - то есть как раз крупные бизнесмены - сейчас собирают чемоданы. Отсюда и легкомысленное название серьезной статьи.
      Пенсии сейчас в России мизерные и не грозят подорвать госбюджеты в такой степени, как это имеет место на Западе. К тому же российские пенсионеры - отнюдь не такие долгожители, как их коллеги в Европе и Америке. А вдобавок ко всему выясняется, что в долгосрочной перспективе эта группа населения вообще, так сказать, истощит резервы своего пополнения. И тут обозначилась другая проблема - уже не стариков, а детей.
      Об этом - мрачный материал в газете "Известия", под шапкой "Как увеличить рождаемость в России"? Сначала - редакционная врезка, в которой цитируется заявление одного весьма ответственного деятеля:
      "Демографическая ситуация обострилась настолько, что ставит под угрозу национальную безопасность России: ежегодно детское население уменьшается на один миллион человек", - заявил Уполномоченный по правам человека Владимир Лукин. "Известия" решили поискать "российский рецепт" увеличения рождаемости у специалистов в самых разных областях жизни".
      Вот этот опрос производит отчетливо сюрреалистическое впечатление: может быть, это сатира? страничка юмора? Но газета ведь очень солидная: "Известия" от 3 июня. Потом дошло: это не газета шуткует, а сама российская жизнь, сознание российских граждан - самое что на на есть "общественное сознание" - являет такие трагикомические парадоксы.
      Газета опросила девять человек. Среди них - три представителя культа: муфтий (семеро детей), раввин (трое) и попадья ("супруга священника, мать восьмерых детей", как сообщает газета). Эти люди демографической проблемы не ощущают, как видно из приведенной статистики. Но рецепты, ими даваемые (без рассуждений рожать), не могут считаться универсально приемлемыми: не все же россияне руководятся в жизни четкими религиозными мотивировками. Впрочем, выяснилось, что есть еще одна группа населения, в которой культивируется многодетность: профессиональные лыжницы олимпийского уровня, как о том поведала Лариса Лазутина: "Мы, лыжницы, держим планку". Еще один видный представитель спорта, главный тренер сборной России по футболу Юрий Семин предлагает налечь на спорт: здоровые люди и рожать будут чаще. Зато другой тренер - по художественной гимнастике - Ирина Винер предлагает рецепт совершенно потусторонний: "Надо запретить гомосексуализм".
      Были высказаны мнения и не столь радикально-эксцентричные, говорили и про необходимость увеличения зарплаты, организации детского питания в школах, об улучшении системы взимания алиментов; вспоминали шведский пример, где мужчина может получать зарплату, сидя дома с ребятами (по-русски это опять же эксцентрика). Совсем неожиданно и как-то непроходимо-мрачно высказалась поэтесса-бард Вероника Долина:
      "Мне страшно даже напрямую отвечать. По-русски это как-то не слишком цензурно получается. Но, честно говоря, я против радикального повышения рождаемости в такой слаборазвитой стране, как наша. Сперва сильно бы поправить страну, сильно бы поправить мышление. Мне в России вообще последние лет пять масса вещей не нравится. И гори всё огнем в такой стране, какая она сегодня. Да и так, честно говоря, всё оно горит, и смешно делать вид, что нет".
      Зато жизнеутверждающим оптимизмом звучат слова Павла Бородина, занимающего должность госсекретаря Союза Россия - Белоруссия; как сообщает газета, приемного отца более ста детей.
      Павел Павлович Бородин - замечательная фигура, проходящая через новейшую российскую историю, как какой-нибудь Талейран через бурные годы Франции, - человек, известный своей непотопляемостью. Чего ж ему и не быть оптимистом, если он даже из американской следственной тюрьмы благополучно вышел, просидев не более полутора месяцев? О нем памятно сказал замечательный автор Игорь Иртеньев:
      "Кстати, если Пал Палычу в глаза посмотреть, то и вопросы никакие задавать не надо. Я когда первый раз его увидел по телевизору, сразу в него поверил. Потому что есть в нем что-то такое, чего во мне самом не хватает. Да и в друзьях моих, если честно. Такая, знаете, твердая уверенность, что всё будет хорошо".
      Я тут вспоминал Талейрана, но на самом деле Пал Палычу параллели надо искать не столько во всемирной истории, сколько в русской литературе. И параллель сама собой напрашивающаяся - Чичиков. Из этого образа Пал Палычу не выйти никогда, - да и зачем выходить, ему в нем хорошо, как в двойной бараньей шубе. Он и сам живет хорошо, и другим жить дает.
      На вопрос "Известий" о перспективах деторождаемости в России г-н Бородин представил такую ревизскую сказку:
      "Просто надо, чтобы у людей появилось будущее. Нужна программа занятости населения, строительства дорог - Минск - Москва - Владивосток. Нужна ипотека, кредиты. Нужно давать людям землю, и чтобы государство, государство и государство заботилось о своих гражданах. А у нас государство практически отсутствует в решении этих проблем. Некоторые детским домам помогают, но это же не решает всех вопросов. Нужна государственная программа по нашим детям.
      У меня 112 детей. Все они мои. Я сделаю всё, чтобы все мои дети получили будущее. И жилье, и квартиру, и работу, и образование, и всё остальное".
      Я вспоминал неизбежного Чичикова. Но ведь еще один бессмертный герой русской литературы приходит на ум: Остап Бендер, собравший Союз Меча и Орала под предлогом сбора денег на беспризорных детей. "На детей дать можно", облегченно подумали старгородские спекулянты. Кстати, Союз Россия - Белоруссия, в котором Бородин госсекретарем, - это и есть Союз меча и орала.
      Можно вспомнить еще "тихих мальчиков" из романа Сологуба "Творимая легенда", которых расплодил вокруг себя некий таинственный химик Триродов; и никто не мог понять, живые это мальчики или какие-то другие.
      Точь-в-точь, как те мужики, которых Чичиков купил на вывод в Херсонскую губернию. Жители города Н. долго и горячо спорили, какие трудности могут возникнуть у него с новообретенными душами; самое трудное, решили, - организация транспортировки, перехода в Херсон: разбегутся, мол, мужики по дороге. Но Чичиков, помнится, заверил собеседников, что мужики его - отменно тихий народ и никуда не разбегутся.
      Кроме того, большой интерес вызывает в словах Пал Палыча Бородина упоминание дороги Минск - Москва - Владивосток: каково личное его участие в этом смелом проекте?
      Нет, не всё так мрачно в России, как чувствует Вероника Долина. С такими отцами, как Павел Павлович Бородин, у российских детей есть будущее. А подрастут - и отцов прокормят, того же Пал Палыча.
      Сибирский цирюльник Ильин
      Давно уже обозначилась одна тема, связанная с русским культурным наследием: если не широкая популярность, то немалый духовный авторитет, приобретенный одним из русских мыслителей дореволюционного и пореволюционного прошлого, - Иваном Александровичем Ильиным (1883-1954). В 1922 году он вместе с рядом других деятелей русской культуры был выслан за границу, и основной корпус его сочинений был создан в эмиграции. Вот эти его сочинения и привлекают столь пристальное внимание определенных кругов в нынешней России. Помнится, едва ли не первым из заметных русских заговорил об Ильине Александр Руцкой еще в бытность свою вице-президентом России. Руцкого трудно назвать типом интеллектуала по преимуществу, его рекомендации не могут приниматься серьезно. Выяснилось, однако, что воздействие идей Ильина продолжает расти и затрагивает довольно широкий круг людей, с которыми приходится считаться, - людей, в свою очередь влиятельных. Никита Михалков демонстрирует горячую преданность идеям Ильина. А из недавней его беседы с сотрудником Радио Свобода я узнал, что существуют планы перенесения праха Ильина (умершего в Швейцарии) в Россию. Эта акция кажется совершенно нейтральной; как говорил незабвенный гоголевский герой, мертвым телом только забор подпирать. Но этот же герой, помнится, из мертвых тел сделал очень широко задуманный проект. Как известно, мертвые хватают живых. Вопрос: мертв ли Ильин? Нужно ли всерьез задумываться о его влиянии, и какое влияние может он оказать на нынешних русских?
      Полагаю, что его адепты в России не знают лучшего из сделанного Ильиным. Это его философская работа - двухтомное сочинение о Гегеле, вышедшее в 1918 году (недавно наконец-то переизданное). Оно называется "Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека". Это замечательная, фундаментальная, вносящая окончательную ясность в вопрос о Гегеле книга. Всё остальное написанное Ильиным за долгую и весьма активную его жизнь не выдерживает малейшего сравнения с этой работой. Это бесспорная вещь, и не напиши Ильин ничего другого, он бы остался в истории русской культуры. Всё прочее им сделанное по меньшей мере спорно, чтоб не сказать сомнительно.
      Я еще вернусь к этой работе Ильина, - она требует специального разговора и понимания. Сейчас же поговорим о том, чем привлекает Ильин профанов, так сказать, мирян, широкую публику (если всё-таки можно говорить о широкой публике).
      Ильин - монархист, причем монархист не политический, а идейный, так сказать, философский. В обоснование своего монархизма он дал достаточно острую критику духовно-культурных черт западной жизни 20-го века. Его анализ и критика коммунизма абсолютно убедительны. Многое из того, что он сказал о путях преодоления коммунизма, оказалось верным. Следы чтения Ильина видны у Солженицына в его проекте "обустройства России". Покаяние и самоограничения как категории национальной жизни - это термины Ильина. Людей, испытавших шок результатами демонтажа коммунизма в России - а таких людей много, чтоб не сказать большинство, - не могут не привлекать настойчивые рекомендации Ильина избегать слепого воспроизведения западных патернов развития.
      Еще одна мысль Ильина должна казаться весьма привлекательной травмированным россиянам: мысль о том, что срыв России в двадцатом веке определялся не только ее собственными недостатками или пороками, но должен рассматриваться в контексте мировой ситуации века. Общие источники возможного ниспадения: социальная несправедливость, растущие потребности масс и их полуобразованность - соединенные с утопической мечтательностью лево-интеллигентского мировоззрения, способного в кризисные моменты овладеть массами. Это верно в отношении России, это было верно в двадцатые годы, когда писал Ильин, в отношении Западной Европы, но это неверно сейчас, когда в той же Западной Европе, не говоря уже об Америке, достигнуты высокие стандарты массового потребления, а утопизм радикальных интеллектуалов испарился в результате краха коммунистического проекта. Вообще читая Ильина, нужно всё время помнить вошедшие в пословицу слова Черчилля: демократия - очень плохой общественный строй, но все другие еще хуже. А также не забывать, что российская ситуация при Ельцине была не демократией, а злой пародией на нее.
      Для контраста посмотрим на идеальные черты монархии в подаче Ильина:
      "Олицетворение народа, государства и власти в монархе, религиозно-мистическое созерцание верховной власти, пафос доверия к главе государства, созерцание судьбы как ведомой Провидением, восприятие государства в качестве великой семьи, спаянной кровью и предками, культ верного и справедливого ранга, культ чести и служения, культ дисциплины и воинское начало, тяга к интергрирующей аккумуляции, стихия солидарности, аскеза политической силы, гетерономия, авторитет, пафос закона и законности, субординация, принцип назначения и восприятия государства как органического единства".
      Это идеал - в сущности средневековый, архаический, даже вневременной: чисто идеологическая конструкция, не только не существовавшая в исторической действительности, но и неспособная воплотиться в житейской обыденности, в мире, раздираемой борьбой интересов. Где гарантия того, что мистически поклоняемый монарх воспримет пафос закона и законности? Как известно, власть развращает; абсолютная власть развращает абсолютно. Откуда возьмется в нынешнем мире тяга к интегрирующей аккумуляции, когда наблюдается как раз обратное? О каком культе чести и служения можно говорить в обществе потребления? И самое важное: как можно противостоять, как бороться этой мировой - западной по крайне мере - ситуацией, которая непреодолимо объективна, создана всеми детерминациями социального и экономического процесса? Монархический идеал в наше время - абсолютная утопия, и лучшее, что хотелось бы сказать о ней, - безвредная утопия.
      Самое интересное, что Ильин понимал, так сказать, потусторонность своего монархического идеала, и это говорит в его пользу. Он четко различал монархию как политический идеал, монархическую программу и монархическую тактику. Верность идеалу, по Ильину, отнюдь не требует выставления монархической программы или выработки монархической тактики. Бывают ситуации, когда это попросту невозможно, - как в России после коммунизма. Поэтому сам Ильин оставался на позиции так называемого непредрешения: монархия для него не стояла в порядке политического дня. Бывают времена, когда монархист в душе должен выступать за республику, даже за демократию (позиция, вызывающая ассоциации опять же с некоторыми фразами солженицынского "обустройства").
      Думается, что и сегодня такая перспектива не является актуальной, и если, скажем, Никита Михалков объявляет себя монархистом, то это следует объяснять персональными его если не амбициями, то комплексами.
      В общем, получается, что Ильин гораздо менее роялист, чем король - чем его сегодняшние российские поклонники. Ему не чужд некоторый, и весьма значительный, реализм политического мышления. Откуда же в таком случае сам его политический идеал? Вот тут мы и должны вспомнить первую книгу Ильина - исследование о Гегеле, а также один эпизод из жизни Ильина - острейшую полемику, вызванную в эмиграции его книгой 1925 года "О сопротивлении злу силой".
      Самым ярким эпизодом этой полемики была статья Бердяева "Кошмар злого добра". Бердяев написал, что в жизни не читал ничего более отвратительного, испытал кошмар и удушье при чтении Ильина, что Ильин строит чека во имя Бога, книга его антихристианская по самой сути, Ильин выступает в роли великого инквизитора, Ильин не русский, он немец, не преодолевший влияний Гегеля и Фихте. Несколько цитат:
      "Ильин отрицает бытийственность человека, человек для него есть орудие добра, вечно для него добро, а не человек... Он дорожит не человеком, а государством, правовой, моральной нормой. ...В сущности, большевики могут принять книгу Ильина... Именно им свойственно резкое разделение мира и человечества на два воинствующих лагеря, из которых один знает абсолютную истину и действует во имя абсолютного добра, другой же есть предмет воздействия силой... Как и все инквизиторы, Ильин верит в принудительное и насильственное спасение и освобождение человека. Он придает принуждению, идущему от государства, благодатный характер, - оно превращается в непосредственное проявление любви и духа, как бы в действие самого Бога через людей. Все реакционные и революционные инквизиторы, начиная от Торквемады и до Робеспьера и Дзержинского, почитали себя носителями абсолютного добра, а нередко и любви. Они убивали всегда во имя добра и любви. Это - самые опасные люди. ... Любовь для него не есть любовь к конкретному существу, к живому человеку, к личности с неповторимым именем, а любовь к добру, к совершенству и отвлеченному духовному началу в человеке. Поэтому ему очень легко признать проявлением любви какое угодно истязание живого конкретного человека, поэтому во имя осуществления добра он признает допустимыми средства, совершающие насилие над человеком, и истребляющие его".
      Статья Бердяева несколько стилизовала позицию Ильина, сузила ее. Об этой книге Ильина известен вполне позитивный отзыв Петра Струве - человека, интеллектуальная честность которого вне подозрения. В реакции Бердяева сказалось его внутреннее борение, изживание собственных соблазнов: несколькими годами раньше, еще в России, Бердяев написал книгу "Философия неравенства", во многом содержавшую мысли, близкие к тому, что позднее высказал Ильин, - даже ту же ссылку на апостола Павла: "начальствующий не даром носит свой меч".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115