— Никакого Странного Пути в Марокко не существует, — тихо сказала Бидж. — Я проверяла по Книге. Филдс рассмеялся:

— Теперь будет, обещаю тебе. Я ведь сказал, что помогу тебе доставить Анни на свадьбу, да к тому же у меня и у самого есть дела в Африке. — На секунду в его голосе появилось нетерпение, потом он уже спокойно добавил: — И еще мне нужно найти пристанище для солнечных танцоров. — Разве не могут они вернуться в свой родной мир?

— Нет. — Теперь Филдс не скрывал своей тревоги. — Кто-то перекрыл Странный Путь. Бидж была поражена.

— Ты хочешь сказать, без разрешения? Филдс улыбнулся:

— Бидж, это не тот случай, когда тебя спрашивают: «Можно?» — и перекрывают дорогу в мир. Дорожным командам приказано разрушить некоторые дороги, и тогда остается только идти по тропам, хотя это и более опасно. Однако все же можно, если знать дорогу. — Улыбка его погасла. — Но кто-то сумел уничтожить даже и такую возможность.

— Кто-то помимо тебя, хочешь ты сказать?

Филдс похлопал Бидж по плечу:

— Ты очень сообразительна. Да, если я могу создавать Странные Пути, то я могу и перекрывать их. Но не так, как это делает наш таинственный незнакомец, — добавил он озабоченно. — Думаю, что он применяет магию или какую-то неизвестную мне машину.

— Похоже, что этот кто-то ищет возможность открывать Странные Пути, — вступил в разговор Протера. Он снова замерил секстантом высоту солнца и записал результат. — Не могу представить себе, чтобы человек мог быть столь безрассудным.

— Я тоже, — откликнулся Филдс. — Пошли дальше?

Дорога по-прежнему была трудной; иногда подъем сменялся спуском, но в основном они продолжали подниматься. У Бидж мелькнула леденящая мысль: «Если Филдс здесь погибнет, у нас не останется другого ориентира для возвращения, кроме этой еле заметной черты». Она оглянулась, чтобы удостовериться в ее наличии, и обнаружила, что окрестности позади них снова изменились: теперь там не было ничего, кроме бесконечных хребтов безжизненных гор.

Бидж повернулась, чтобы идти дальше, и чуть не налетела на Протеру. Тот снова делал свои измерения и торопливо записывал результаты. Закончив, он повесил секстант на пояс и внимательно посмотрел на Филдса.

Тот стоял справа от черты, старательно процарапывая на земле развилку. Одно ее ответвление вело к уступу на склоне горы, другое поворачивало к долине между двумя холмами. Закончив работу, Филдс свернул налево, и Бидж и Протера осторожно пошли следом.

Впереди горы стали таять вдали, как если бы отступили к горизонту. Постепенно там не стало видно ничего, кроме бескрайнего неба. Перед ними раскинулась зеленая равнина, покрытая джунглями.

Скоро над путниками сомкнулись кроны гигантских деревьев. С ветвей свешивались толстые лианы, почва была покрыта растениями с огромными сердцевидными листьями; их края были загнуты так, что дождевая вода, собираясь в середине, стекала вдоль стебля от листа к листу. Солнечный свет, просачивавшийся сквозь листву, казался зеленоватым.

Свежий горный воздух сменился влажным теплым дыханием леса, напоенным ароматами цветов. Бидж с беспокойством вспомнила, что пыльца всегда вызывала у нее аллергию — до того, как она поселилась на Перекрестке.

Филдс обвел рукой окрестности:

— Вы люди ученые. Что вы думаете о здешних местах?

— Почва выглядит плодородной, — ответил Протера с сомнением. Его рука легла на рукоять ножа.

Бидж попыталась что-нибудь разглядеть в зеленых зарослях.

— Вы слышите хоть какие-то звуки? — Все прислушались. Было неправдоподобно тихо, даже листья не шелестели. — Где птицы? Где звери?

— Этот мир действительно кажется очень подходящим для растений, остающихся на месте. Но уверен ли ты, что он безопасен и для твоих солнечных танцоров — растений, которые движутся? — спросил Филдса Протера.

Бидж услышала скрежещущий крик, похожий на скрип несмазанной двери. Семиметровое змеиное туловище, покрытое рыжим мехом и заканчивающееся розовой пастью полуметровой ширины, усаженной острыми клыками, метнулось к Филдсу. Глаз у чудовища Бидж не заметила. Поднявшись метра на полтора над землей, оно мотнуло головой в сторону и щелкнуло зубами.

Филдс отскочил. Тут же из густой поросли появилась еще одна пасть. Филдс попятился, но с земли на него щелкнула клыками третья пасть. Все три чудовища принялись огрызаться друг на друга, раскачиваясь из стороны в сторону.

Филдс и остальные отступали, пока хищные твари не стали видны как сквозь туман. Филдс нетвердыми шагами вернулся на черту, в то место, где она еще не разветвлялась.

— Я ошибся. Этот мир не подходит.

— Явно неподходящее место для симпатичного вида вроде солнечных танцоров, — сказал Протера.

Филдс копытом стер отходящую влево линию. Путники двинулись дальше, и на этот раз Бидж не оглядывалась. Через полчаса Филдс начертил еще одну развилку. Он внимательно осмотрел отходящую вправо линию и осторожно свернул на нее. Бидж почувствовала, что ее уши реагируют на увеличение давления.

Горы впереди снова растаяли вдали, их сменила холмистая равнина. Трава на ней поднималась до двухметровой высоты; осень раскрасила ее в цвета увядания, только вдоль ручьев растения еще оставались зелеными. Вдалеке виднелось озеро. В небе кружили птицы — по-видимому, хищники: Бидж попалась на глаза сидящая в траве похожая на куропатку большеглазая птичка, которая, растопырив крылья, прятала свой выводок от скользящей по траве тени.

— Этот мир кажется более гостеприимным, — решительно сказала Бидж. Протера нахмурился:

— После десяти секунд знакомства с ним? Я доверяю вашей наблюдательности, Бидж, но все-таки следовало бы удостовериться.

Филдс уныло посмотрел на него:

— Никогда нельзя быть уверенным. Все, что можно сделать, — это предпринять попытку, может быть, понаблюдать за поселенцами, и надеяться на лучшее будущее. — Он улыбнулся, глядя на притаившуюся птичку. — Но все-таки этот мир кажется мне хорошим. Нужно было с него и начать.

Они вернулись к основной линии и пошли по ней дальше. У Бидж в мозгу так и кипели вопросы. Она незаметно вытащила из рюкзака Книгу Странных Путей и заглянула в нее. Тропа, ведущая сюда с Перекрестка, уже оказалась на карте, ответвление в мир травы тоже появилось, с надписями какими-то странными значками рядом с озером и грядой холмов. Но впереди ничего обозначено не было. Бидж наблюдала, как черта, проводимая Филдсом, удлиняясь, отражалась на карте.

Неожиданно в Книге рядом с линией их движения появилась арабская надпись и изображение гор. Бидж растерянно подняла глаза: действительно, их обступили покрытые снегами вершины.

— Где мы? — окликнула она Филдса. Он засмеялся в ответ, радостно, как человек, приближающийся к родному дому.

— Атласские горы в Северной Африке. Скоро мы доберемся до Рифских гор. Пожалуйста, не отставай.

Бидж сунула Книгу в рюкзак и поспешила догнать Филдса и Протеру.

— Попугаю пришлось лететь тоже этой дорогой?

— Я послал его прямиком к Анни. Сегодня мы пошли этой дорогой потому, что мне нужно кое-кого встретить.

У Бидж снова заложило уши: Путь, который прокладывал Филдс, шел вниз гораздо круче, чем любая протоптанная человеком тропа.

— А как мы найдем Анни?

Филдс только молча улыбнулся и ускорил шаг. Бидж оказалась не готова к резкой перемене температуры воздуха: с моря дул прохладный ветер. Путники ненадолго остановились, пока Филдс натягивал высокие шнурованные ботинки и прятал рожки под широкополой шляпой.

Тропа привела их в ущелье; ущелье повернуло, и неожиданно его склоны оказались сплошь усеяны побеленными каменными домами — стоящими так близко друг к другу, что улочки выглядели темными туннелями. Путники оказались в городе.

Даже Протера стал растерянно оглядываться, прежде чем снова взял себя в руки. С того места, где они остановились, была видна рыночная площадь с навесами над лавками. Оттуда доносился оглушительный шум, голоса выкрикивали что-то на непонятном языке. Еще секунду назад не было слышно ни звука.

Бидж повторила свой вопрос:

— Как мы найдем Анни?

Филдс рассмеялся и показал на другую сторону площади. Оттуда им отчаянно махала загорелая светловолосая женщина, стоя рядом с покрытым пылью стареньким «мерседесом».

Бидж не сразу осознала, что это Анни. Девушка загорела до черноты. Анни никогда не была толстушкой, но теперь она сделалась еще более худой, так что стали выступать скулы. Одета она была в защитного цвета комбинезон и потрепанную шляпу; на плече Анни восседал попугай Кружки.

Анни поблагодарила шофера, который ждал, пока за ней придут, и расплатилась с ним. Шофер, низкорослый смуглый усатый человек, улыбнулся и поклонился. Но стоило Анни отвернуться, как попугай что-то прокричал ему по-арабски, и шофер яростно замахал кулаками и начал плеваться. Кузов автомобиля был весь покрыт пятнами птичьего помета.

Попугай перелетел на плечо Филдса и клюнул того в шею, радостно кудахтая. Филдс поморщился:

— Ну, ну, я не сомневаюсь, что ты молодец. Когда вернемся на Перекресток, ты получишь свою награду.

Попугай устроился поудобнее и кинул на Бидж насмешливый взгляд.

— Неужели ты путешествовала с ним вместе? — спросила Бидж.

— В дороге любая компания приятна, — тактично ответила Анни.

— Здравствуй, доктор Анни! — Филдс вежливо протянул ей руку, хотя и улыбался весьма плотоядно. — Не была ли твоя поездка утомительной?

Анни обняла его и поцеловала в щеку:

— Трудно было только расставаться с миссией. Прилететь из Чада в Марракеш, а потом добраться сюда на поезде было легко. Как вы все поживаете?

Бидж с интересом наблюдала за Анни, пока Филдс знакомил ее с Протерой. Ее поразило, как естественно та держится: Анни явно чувствовала себя как дома здесь, в стране, где с минаретов доносятся крики муэдзинов, а жители одеты в бурнусы. Для самой Бидж оказаться в Африке было таким же великим приключением, как в свое время попасть на Перекресток.

Филдс нетерпеливо переступал с копыта на копыто.

— А теперь, — сказал он, — у меня тут есть еще дела.

Бидж не имела представления, как далеко им пришлось идти: с помощью Филдса дорога оказалась короткой. Они пересекли несколько горных троп и миновали деревушки, пришедшие в запустение, казалось, еще во времена падения Карфагена. Бидж заметила, что Филдс больше не чертит на земле линию своей палкой, и перестала беспокоиться, те ли повороты они делают.

Люди, которые их встретили, молчали. Они окружили Филдса, касаясь его рук, вопросительно заглядывая в глаза и осторожно гладя волосы. Какой-то старик, широко улыбаясь, радостно обнял Филдса.

— Бу джелуд, — приветствовал он Филдса, и тот ласково обнял его в ответ.

Бидж испытала шок, когда Филдс разулся и снял шляпу, но улыбки, которые это вызвало, успокоили ее. Теперь робкие прикосновения стали более настойчивыми, и гостей почти потащили на ближайший склон, где играли музыканты.

Местные жители были очень смуглыми, похожими на берберов, но из тех обрядов, которые они выполняли, Бидж стало ясно, что они отличаются от своих братьев-мусульман.

Музыка была прихотливой и завораживающей, звучали ударные и деревянные духовые инструменты. Мелодия, которую они выводили, оказалась слишком сложной, чтобы Бидж смогла ее запомнить. Она подумала, что скорее всего мелодия такая же древняя, как и те развалины, мимо которых они проходили.

Барабаны и странная двойная свирель (Филдс назвал ее райта) особенно привлекли внимание Бидж: казалось, они играют не столько для слушателей, сколько друг для друга. Стоило одному музыканту начать новую тему, как остальные подхватывали ее, иногда украшая вариациями, иногда заставляя ее перетечь в другую тональность. Бидж встряхнула головой: оказалось, что она уже довольно давно сидит неподвижно, захваченная музыкой.

— Эти музыканты — величайшие музыканты твоего мира, — сказал Филдс. — Они играют всю свою жизнь. Никто не занимается этим дольше, и ни у кого нет при этом столько времени для размышлений.

Гибкий юноша спрыгнул со скалы и остановился, глядя на собравшихся. Он был темноглаз и жилист, в нем чувствовалась кипящая энергия. Ноги юноши до коленей были обернуты овечьей шкурой мехом наружу, на голове виднелись козлиные рожки, кожа была разрисована тушью причудливыми узорами, в которых ощущалось влияние эллинистических традиций. Он был еще слишком молод, чтобы иметь бороду. Юноша бросил на Бидж и Анни взгляд, полный откровенного вожделения, потом снова взбежал на скалу и стал наблюдать за ними сверху; если Филдс обычно смотрел на женщин многозначительно, то на лице этого молодого человека отражалось неприкрытое напряженное желание.

— Вам оказана честь, — прошептал Филдс, глядя на их ошеломленные поднятые вверх лица, — Вы удостоились лицезреть бога Пана. Паренек никогда не снимает с ног овечьей шкуры, он никогда не спит под крышей и не работает в поле. Жители деревни приносят ему в жертву еду, а молодые женщины ему отдаются. Здешний народ — последний в этом мире, кто поклоняется Пану, избирая для этого юношу… Он будет Паном весь этот год. — Филдс ухмыльнулся. — Бог на год!

Барабаны настойчиво просили, ранга ласково звала. Юноша снова спрыгнул со скалы и начал танцевать. Протера и Анни завороженно смотрели на него, а Бидж тихо спросила Филдса:

— А кем был ты, прежде чем стал великим богом Паном?

Филдс неуверенно посмотрел на нее, по-видимому, сомневаясь, что ей сказать, потом оглянулся на остальных и отошел в сторону от танцующих. Бидж последовала за ним.

— Я был молод, — начал он медленно. — Теперь трудно в это поверить, а тебе, может быть, и вообразить такое, но я был молод. Я был пастухом и жил на острове Пропаксос.

Бидж невольно бросила взгляд на его копыта. Филдс улыбнулся и кивнул:

— О да. До этого никому не было дела. Я легко взбирался на скалы, всегда находил своих овец, танцевал вместе с мужчинами и женщинами, так что никто не обращал на копыта внимания. Я бежал с Перекрестка вместе с остальными, спасаясь от milites Августа. Прошло много лет, они нас больше не преследовали. Я пас овец, играл на свирели и кормил морских птиц. Так оно и шло.

— И тогда был другой Пан?

— Я встречал его и раньше. — Глаза Филдса сияли. — Однажды, когда был еще мальчишкой. Я услышал, как он играет на свирели, и увидел его танцующим в холмах в хороводе женщин. Только представь себе, каково это: дважды на протяжении одной жизни встретить бога!

— Мне это довольно трудно себе представить. Филдс махнул рукой:

— Не считай меня богом, маленькая Бидж. Я просто тот, кто имеет дар очень сильно любить.

— Возможно, это и значит быть богом.

— Действовать, как бог, — может быть… Но быть богом? — Филдс пожал плечами. — Ну так вот, я видел его, и это доставило мне огромную радость. Я почувствовал себя больше самим собой, мне кажется. — Сатир задумчиво погладил густую шерсть на своей руке. — На Пропаксосе я стал сильным. Я любил играть на свирели, и я любил своих овец и своих друзей. Я даже заботился о стадах других людей, да и о самих людях тоже. Римляне требовали дани — я ее платил. Повстанцы Сиона, израненные и преследуемые, нуждались в помощи — я помогал им. Дети Перекрестка, существа, отбрасывающие странные тени и являющиеся нам в снах, бежали на эту землю и нуждались в заботе — я заботился о них. Почему нет?

Филдс посмотрел на Бидж, и его темные глаза были полны благоговения.

— Это и побудило его явиться мне: то, что я заботился о них. Когда ко мне пришел фавн со сломанной ногой, который не мог больше танцевать, разве мог я отказать ему в помощи? Когда птица-огнепоклонник, дрожа от холодных морских брызг, влетела в мой костер, разве мог я ее прогнать? И единорог… Когда в первый раз ко мне пришел единорог, невинность которого была оскорблена стрелой в боку, разве мог я сказать «нет» и позволить ему умереть? Анни засмеялась в ответ на что-то, сказанное Протерой; тот улыбнулся и поклонился девушке.

— Я не могу себе представить, чтобы ты позволил ему умереть, — тихо пробормотала Бидж.

— Это так. — Филдс провел по волосам мозолистой рукой, обвив прядью рожки, как опору виноградной лозой. — Жители Перекрестка узнали обо мне, и все больше людей и животных в нужде приходили ко мне. Некоторых я спасал. Некоторых мне спасти не удавалось. Ты знаешь, как это бывает.

Бидж молча кивнула. Любой ветеринар знает это.

— И моим овцам стало недоставать ухода, так что я продал отару. Мой дом пришел в запустение, и я продал и его, а деньги потратил на лекарства. Как мог я отказать страждущим? Как мог я перестать помогать?

Бидж вздрогнула. До сих пор она никогда не задумывалась о последствиях для Перекрестка, если она в один прекрасный день закроет свой кабинет и вернется в Виргинию.

— И однажды два смуглых человека с длинными рогами — как у газели — пришли ко мне, неся сплетенные из ветвей носилки, накрытые куском ткани. Они все время пели, как птицы, и их босые ноги по-птичьи ступали по камням и колючкам, и камни и колючки не причиняли им никакого вреда. Их пение было таким, что от него можно было сойти с ума — или заплакать.

Они опустили носилки на землю и убежали, ни на минуту не умолкая, и их птичье пение затихло вдали. Тогда я подошел к носилкам и откинул покрывало.

Он посмотрел на меня, — голос Филдса был полон скорби, как будто несчастье случилось только что, — посмотрел на меня своим единственным оставшимся глазом, с улыбкой, которую невозможно было убить. Один из его рогов был рассечен до корня и кровоточил. И грудь, где сердце, была рассечена тоже… — Голос Филдса дрогнул. — Он улыбнулся мне и сказал: «Я слышал, что ты хорошо умеешь утешать умирающих».

Ох, Бидж, он был изранен и истекал кровью, этот толстый и уродливый Пан, точно такой, как его описывают легенды; для меня он был невыносимо прекрасен. Я почувствовал, как мое сердце переполняется и готово лопнуть. Я опустился на колени — это нелегко сделать представителю моего вида — и сказал: «Если я смогу тебя спасти, я это сделаю. Если для этого понадобится моя жизнь, я отдам ее».

Глаза Филдса сияли.

— И он коснулся моей руки пальцами мягкими, как мех олененка. И сказал: «Ты не сможешь спасти меня, но можешь отдать свою жизнь». И когда он прикоснулся ко мне, в меня хлынул весь мир. Он сжал мою руку сильно, до боли, и его не стало. На носилках лежало только тело. Тогда-то те существа, что принесли его, и крикнули капитану проплывающего корабля, что великий Пан умер.

— Я слышала об этом, — медленно произнесла Бидж. Кружка однажды сказал эту фразу, с любовью и грустью, в разговоре с Филдсом.

— Ну вот. — Глаза Филдса от воспоминаний наполнились слезами. Он вытер их и по-звериному втянул воздух носом. — Я поднялся и посмотрел на море. Я видел корабль, и землю, которую вы называете Греция, и Италию, и Европу, и Азию, и другие земли, о которых тогда еще никто не знал, — даже те края, где родилась ты, маленькая Бидж. И я увидел планеты и звезды, и я все о них знал, даже о тех, которые не мог видеть. И я знал, как дойти до них до всех.

Бидж ощутила озноб. Она уже свыклась с мыслью о том, что Странные Пути ведут в другие миры, но никогда не думала о возможности попасть на Марс или Сатурн или на еще более отдаленные планеты.

— И ты стал богом? Филдс пожал плечами:

— Я научился лучше заботиться о Перекрестке. И позже, когда его жителям стало безопасно вернуться, я провел их туда.

— Теми Странными Путями, которые ты умеешь создавать. Ты умеешь создавать их, когда пожелаешь. Так почему же ты не делаешь этого гораздо чаще?

— Чтобы сделать этот мир доступным для тех, кому вовсе не следует в него попадать? И смотреть, как они убивают моих детей?

Бидж поразмыслила и согласно кивнула.

— Чем больше открыто дорог, тем теснее контакты. Это может привести к гибели Перекрестка.

Филдс грустно улыбнулся, глядя на оживленно беседующего с Анни Протеру.

— Этот ваш профессор Протера… Он должен быстро тебя обучить. Да, это так: чем больше дорог, тем значительнее потери.

Он оглянулся на вершины Атласских гор.

— А дорог теперь стало больше.

К тому времени, когда путники добрались до «Кружек», уже стемнело. У Бидж возникло множество вопросов, которые она хотела бы задать Филдсу, но задать их ей было слишком страшно.