37

Женщины были близнецами. Эрл Брэндстеттер не мог отличить одну от другой. Обе загорелые, стройные, е коротко остриженными белокурыми волосами, модно причесанные. Их одежда также была одинакового покроя, но одна предпочитала главным образом зеленый цвет, а другая – синий. Одну из них звали Шелли Кахилл, другую – Эйми. Брэндстеттер стоял в стенном шкафу спальни и наблюдал за ними с помощью оптической системы искусственного интеллекта квартиры.

Одна из женщин дала команду включить свет. Брэндстеттер позволил системе искусственного интеллекта выполнить команду. Брэндстеттер даже не заметил перехода от темноты к свету, потому что обладал способностью видеть и в темноте.

Страсть и желание наполнили его, когда он наблюдал за двумя женщинами, двигающимися по квартире. Они говорили о работе – пустая беседа, не представляющая для него никакого интереса. Брэндстеттер включил слуховую систему искусственного интеллекта квартиры, прислушивался к биению их сердец и шуму крови, текущей в кровеносных сосудах стройных женских тел. Его рука в перчатке, держащая рукоятку ножа, стиснула ее еще сильнее.

Внутри шкафа пахло тканью, духами и запахом женщины. Он не знал, в чьей спальне находился, но это не имело значения. Они – близнецы. Брэндстеттер мог доставить обеих в свою логическую конструкцию. Эта мысль пробудила в нем новый прилив страсти. Он слышал, как журчит кровь в артериях женщин, как звучат двойные удары их сердец. Автоматически он включил кондиционирование воздуха, проветривающее стенной шкаф. Прохладный ветерок охватил его тело, и жар страсти запылал еще сильнее.

Две женщины одновременно. Эта мысль господствовала в его сознании, несмотря на ощущение, что его разрывают два мира. Он чувствовал, что другой мир находится рядом, и каким бы ни был этот другой мир в данный момент, его ощущение не только не отвлекало Брэндстеттера, а даже, наоборот, обостряло чувство бытия. Брэндстеттер понял, что испытывает слияние двух половин самого себя: одной половины, живущей в материальном мире, где его существование ограничено чуждым ему обществом, и другой, поселившейся в киберпространстве, в котором он чувствовал себя богом.

– Пойду переоденусь, – послышался голос одной из женщин. – Если ты сложишь посуду в мойку, я протру ее, когда вернусь в кухню.

– А кто будет сегодня готовить ужин?

– Позвони в ресторан. Пусть принесут что-нибудь.

Раздался смех:

– Ты что, внезапно разбогатела?

– Нет, просто сегодня мне выплатили зарплату.

– В воскресенье?

– Я получаю деньги два раза в месяц, а сегодня пятнадцатое.

– Слушаю и повинуюсь, сестренка. Брэндстеттер отключил оптическую систему гостиной

и начал следить за другой сестрой. Она открыла дверь второй спальни и вошла в нее. Он беззвучно отодвинул дверцу стенного шкафа и последовал за ней. Его дыхание казалось теплым под маской, и сердце билось чаще – теперь Брэндстеттер начал действовать. В руке он держал нож острием вниз.

– Видеостенка! – скомандовала женщина, снимая юбку через голову. Кожа на ее теле казалась такой гладкой и нежной, что вырисовывался каждый мускул.

Брэндстеттер включил видеостенку и задействовал нормальное зрение, наблюдая за тем, как мягкий свет играет на женском теле. Он заметил, как исчезли тени, когда она повернулась и увидела его, стоящего рядом.

Гримаса смертельного страха исказила ее лицо. Она открыла рот, готовясь кричать, и прикрыла блузкой обнаженную грудь.

Нож, сжатый в руке Брэндстеттера, обрел, казалось, собственную жизнь. В высшей точке взмаха его лезвие полоснуло по горлу женщины. Она попыталась одновременно уклониться и прижать руки к раненому горлу, затем ударилась о стену и сползла на пол. Залитая кровью блузка выскользнула из безжизненных пальцев. Ее губы шевелились в молчаливом ужасе.

– Шелли? – послышался женский голос. – У тебя все в порядке?

Теперь Брэндстеттер знал имя убитой им сестры. Ее тело начало заваливаться на бок. Пальцы скользили по стене, оставляя кровавые полосы. Даже умирая, женщина пыталась сохранить равновесие, боролась со смертью и с силой земного притяжения.

Брэндстеттер встал рядом с дверью и выключил видеостенку, чтобы темнота скрыла труп от еще живой женщины.

Эйми осторожно вошла в комнату:

– Шелли? Где ты, милая?

Брэндстеттер заставил себя расслабиться. Предвкушение нового убийства охватило его.

– Надеюсь, это не какая-нибудь глупая игра. – Голос Эйми казался раздраженным. – Свет!

Он помешал автоматическому рефлексу системы искусственного интеллекта, попытавшемуся включить освещение в спальне.

– Свет! – На этот раз голос женщины прозвучал более тревожно.

Брэндстеттер снова подавил попытку компьютера А1 включить освещение.

– Ты где, Шелли? – Женщина обогнула угол и протянула руку к настенному выключателю.

Брэндстеттер схватил ее за руку и включил записывающее устройство видеостенки, заставив его вести видеозапись через свои собственные глаза. Прежде всего он зарегистрировал смертельный ужас женщины и сконцентрировал внимание на вопле, вырывающемся из широко раскрытого, с ровными белыми зубами рта. Затем Брэндсдеттер переместил точку съемки с собственных глаз на видеостенку и увидел себя.

Он бросил ее на кровать и прыгнул следом, упал на женщину, которая под его тяжестью не смогла сопротивляться. Лезвие вонзилось в женское тело до самой рукоятки. Брэндстеттер выдернул нож, всадил снова, выдернул опять, и все стало повторяться чаще и чаще, быстрее и быстрее, физические и компьютерные ощущения слились в единое целое, заставив его сконцентрироваться на своем успехе. Женщина перестала двигаться задолго до своей смерти. Простыни были залиты кровью.

Брэндстеттер опустился на колени рядом с кроватью и расслабил мышцы, тяжело дыша.

Через десять минут он принес первый труп, положил его радом со вторым и принялся вонзать в него лезвие ножа.

Когда он закончил кромсать тело, ему в голову пришли мысли о детективе из отдела по расследованию убийств. Эти мысли подорвали уверенность Брэндстеттера. Он попытался отыскать мать, но если она и была рядом, то помалкивала.

Поспешно, опасаясь, что осторожность и страх отнимут у него решимость, Брэндстеттер схватил ближайшую женщину за короткие, липкие от крови волосы и откинул назад голову, обнажив перерезанное горло. В глубине виднелась белая кость.

Он принялся пилить кость ножом. Это оказалось труднее, чем он ожидал, но не заставило его остановиться. Слишком многое было поставлено на карту.

– Ты не мог бы сделать перерыв?

Трэвен поднял взгляд от экрана компьютера и увидел в дверях Дэнни. Глаза детектива горели от напряжения – в течение нескольких часов они не отрывались от строчек бесконечной информации.

– Конечно, – кивнул он и пригласил юношу сесть на кровать. Лишь теперь он заметил, какой беспорядок царил в спальне. Повсюду, на всех плоских поверхностях, лежали чипы и печатные копии материалов, касающихся корпорации Нагамучи и ее сотрудников.

– Хочешь пива? – спросил Дэнни.

Трэвен кивнул и потянулся, чтобы избавиться от боли между лопаток.

– Сейчас принесу. Позвонки затрещали, руки и плечи Трэвена испытали необычайное облегчение. Его разочарование, однако, не исчезло. Детектив задействовал коммуникационный микрокристалл и подключился к центральному банку данных. Сейчас воскресенье, 7.57 вечера. Завтра у них заберут кабинет в корпорации Нагамучи, а вместе с кабинетом и те ограниченные возможности, которые предоставила корпорация, а он так и не сумел узнать имя убийцы. Трэвен встал, вошел в ванную и плеснул в лицо холодной водой. Когда он вернулся в спальню, там его ждал Дэнни с банкой пива.

– Как продвигается работа? – спросил юноша. Он сидел на краю кровати, и было видно, что ему неловко.

Трэвен покачал головой:

– Никак. – Он открыл банку и сделал несколько глотков. Желудок тут же возмущенно запротестовал, напомнив ему, что он не ел весь день.

– Может быть, мне уйти? Я не хочу мешать.

– Нет. Пожалуй, перерыв в работе – это именно то, что поможет мне встряхнуться.

Дэнни потянул за кольцо на своей банке, и послышалось шипение.

– Мы так и не разговаривали с тобой с того вечера.

– Ты не думай, я не избегал тебя, – произнес Трэвен. – Просто ждал, когда ты сам захочешь поговорить.

– Мне кажется, что я и сам это понял, – вздохнул юноша. – Мама всегда давала мне возможность во всем разобраться самому. Хочу поделиться с тобой мыслями. – Дэнни сжал в кулак свободную руку. – Понимаешь, мне нужна твоя помощь, чтобы решить, как поступить дальше. – Теперь он говорил быстрее, словно боялся остановиться. – Даже если отец когда-нибудь надумает забрать меня отсюда, куда он меня денет? Поселит в своем роскошном доме вместе с собой и Бет? Нет, на это я никогда не соглашусь. Значит, отдаст в закрытую школу или в военное училище. Это мне тоже не нравится. – Он пристально посмотрел на Трэвена и сжал зубы. – Только если у меня не будет выбора.

Трэвен увидел непримиримость в глазах юноши, и это испугало его. Непримиримость означала, что признаются всего лишь два варианта – успех или неудача. Дэнни заранее отказывался от любого компромиссного Решения, даже вполне приемлемого. Кроме того, он готов вести борьбу без правил, обрекая и себя на ту же участь.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Да.

– Как мы поступим, когда между нами возникнут разногласия по поводу того, что происходит у тебя в жизни, – если ты будешь жить здесь?

– Наверное, так же, как поступим с другими осложнениями, – уладим их. Такова жизнь. Этому я научился у своей матери.

Трэвену показалось, будто у него что-то застряло в горле.

– Да, – с трудом выдавил он и сделал глубокий вдох, чтобы избавиться от напряжения. – Только учти, ты не сможешь жить у меня с испытательным сроком. Нам придется сесть, разработать правила и после этого придерживаться их все последующее время. – Он протянул руку. – Согласен?

– Согласен, – ответил Дэнни, пожимая протянутую руку.

Трэвен притянул юношу к себе и обнял его, удивляясь тому, как хорошо он сразу себя почувствовал, и одновременно испытывая ощущение, словно перешагнул бездонную пропасть. У него в мозгу проносились мысли о Бет и ее измене, картинки того, чем занимается она с Крейгом Трэвеном. Она улыбалась, казалась счастливой и ни в чем не раскаивалась. И тут же Трэвен вспомнил свой последний разговор с Шерил, что создало безумную путаницу в его эмоциях.

В голове послышалось жужжание коммуникационного микрокристалла. Он разжал объятия, отпустил Дэнни и сделал шаг назад.

– Слушаю.

– Произошло новое убийство, – услышал он голос Хайэма, усталый, но по-прежнему бодрый. – На этот раз двойное. И наш парень изменил модус операнди.

Трэвен протянул руку за плащом и сунул в карман СИГ/Зауэр.

– Каким образом?

– Он убил двух женщин точно так же, как и раньше, каким-то острым инструментом – мы считаем, что это был нож. Но затем отрезал им головы.

Трэвен пристегнул кобуру на лодыжку и вложил запасной пистолет.

– Зачем, как ты считаешь?

– Одну из голов он забрал с собой.

Трэвен не знал, что ответить. Его преследовали слова Шерил: больше всего в жизни Дэнни нуждается в близком ему человеке, на которого можно опереться.

– Если дело в деньгах, – произнес юноша нервно, – я могу найти работу.

– Дело не в деньгах, – ответил Трэвен и отвернулся, не в силах видеть разочарование на лице Дэнни.

– Тогда в чем?

Трэвен посмотрел на него. Он решил говорить с парнем совершенно откровенно, ничего не скрывая.

– Мне кажется, я не тот человек, который нужен тебе. Я – полицейский. Ты видел, сколько времени мне приходится проводить на службе. Очень часто тебе придется оставаться одному.

– Я и в прошлом часто оставался один. Трэвен покачал головой:

– Тебе нужен отец. Я не смогу заменить его.

– Нет, мне не нужен отец. Мне нужен друг. – На глазах Дэнни выступили слезы. – Вечером во вторник, когда мы сидели на той стене, я думал, что мы друзья – ты и я.

– Разумеется, мы друзья. – Трэвен почувствовал фальшь своих слов.

– Сейчас я совсем не замечаю этого. Трэвен поставил банку на стол. Он ощущал противоречивые эмоции.

– Меня чертовски пугает такая ответственность. В течение длительного времени я заботился только о себе и никогда не сомневался в своих действиях. Если допускал ошибку, то страдал от этого лишь я один. Вот почему я не хочу причинять кому-то боль, если ошибусь.

Дэнни открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он встал.

– Понимаю. Я сам в течение длительного времени жил в одиночестве. Мне тоже не хочется нести ответственность за ошибки других. – Он повернулся и пошел к выходу.

Чувствуя, как что-то сжимает ему сердце, Трэвен произнес:

– Дэнни.

Юноша повернулся и посмотрел на него.

– В качестве сувенира. – Голос Трэвена звучал резко, с едва сдерживаемой яростью. Дэнни, слышавший лишь одну половину разговора, смотрел на него недоумевающим взглядом.

– Может быть, – вздохнул Хайэм. – А где вторая?

– Здесь, в их квартире. Понимаешь, Мик, они были близнецами. Полностью похожими. У нас есть отпечатки пальцев, так что мы можем отличить тела, но нет снимков сетчатки глаз. Мы сообщили родителям об их смерти, но как, черт возьми, объяснить, что одна из голов исчезла, и мы не знаем чья?

– Сейчас приеду. – Трэвен прервал связь.

– Посмотри, Эрл, какие они красивые! Брэндстеттер смотрел на близнецов, наслаждаясь

зрелищем их тел, так грациозно двигающихся в бальном зале. Когда мать говорила, их губы раскрывались в унисон, но каждая из женщин двигалась независимо, жила собственной жизнью.

– Да.

Женщины были одеты в шифоновые платья. Одно было голубое, другое – зеленое. Музыка звучала тихо и не мешала разговору. Прозрачный туман, переливающийся мириадами красок в меняющемся стробоскопическом свете, проплывал над черно-белыми квадратами пола.

Он оперся плечом о притолоку двери, скрестив на груди руки, чувствуя полное удовлетворение. Завтра он покончит с детективом и с той опасностью, которую он представлял. После этого Брэндстеттер продолжит свою тайную жизнь, скрытую от всех. Он сможет убить сотню женщин, если захочет, или даже тысячу.

– Видишь? – донесся голос матери из зала. – Разве я не говорила, что ты будешь счастлив?

– Да, – ответил Брэндстеттер, пытаясь вспомнить, какой женщине нравился голубой цвет, а какой – зеленый, чтобы он мог отличить их одну от другой.

Они остановились и посмотрели на него. Их улыбки казались лукавыми и страстными, полными обещаний. Женщины протянули к нему руки.

– Теперь ты можешь взять всю меня, – послышался голос матери. Ее смех был теплым и звонким. Освещение в зале померкло. Платья соскользнули с их тел и исчезли где-то в тумане у ног. Обнаженные тела словно светились в полумраке. – Иди к маме, мой мальчик. Подойди к маме и дай вознаградить тебя за то, что ты оказался таким большим, таким сильным мужчиной.

Не в состоянии отличить их теперь, Брэндстеттер шагнул вперед, в объятия первой, страстно прильнувшей к нему губами, тогда как вторая опустилась перед ним на колени.

38

– Вчера вечером убили еще двух женщин, – сказал Трэвен.

Секретарши, сидящие в своих кабинках вокруг них, пытались делать вид, что не прислушиваются к разговору. Их пальцы порхали над клавиатурами компьютеров, посылая адресатам деловые письма и меморандумы.

Отсу Хайята выглядела сегодня скромно в своем светло-коричневом платье. Она смотрела на него, сидя во вращающемся кресле.

– Это не имеет никакого отношения к корпорации Нагамучи, – произнесла она сдержанно.

– Так уж и не имеет, черт побери. – Трэвен оперся ладонями о стол. Он чувствовал себя усталым и раздраженным после того, как провел почти всю ночь сначала на месте преступления, потом в криминалистической лаборатории, однако ощущение бессилия, охватившее его, выплескивалось сейчас в самой грубой форме– Обе женщины часто работали манекенщицами и снимались в рекламных клипах Нагамучи меньше шести месяцев назад.

– Этим занималось рекламное агентство вашего отца, – ответила Хайята. – Простое совпадение.

– Это не совпадение, – выпрямился Трэвен. – Существует связь между убийцей и корпорацией.

– У вас есть доказательства?

– Они здесь. Я найду их.

– Какая может быть связь между корпорацией и Камиллой Эстеван?

– Это я тоже узнаю.

Хайята снова повернула голову в сторону компьютерного монитора.

– Вы напрасно тратите время, детектив Трэвен. Советую покинуть помещение прежде, чем я вызову службу безопасности.

– Неужели вас ничуть не беспокоит, что четыре женщины погибли от рук ублюдка? Причем это только те жертвы, о которых нам известно.

– Да, беспокоит. – Она бросила на Трэвена осуждающий взгляд. – Мне вообще не нравится, когда кого-нибудь убивают. Но чего вы хотите от меня?

Он смягчил голос, но заговорил настойчиво:

– Мне нужна помощь.

– Действительно, помощь вам нужна. Однако такую помощь я не могу вам оказать. Это расследование превратилось у вас в навязчивую идею, детектив Трэвен, вредно влияющую на состояние вашей психики. – Хайята смотрела на него бесстрастным взглядом.

– Только вы можете убедить директоров корпорации прислушаться к голосу разума, – продолжал настаивать Трэвен.

Равнодушное выражение на ее лице не изменилось.

– Если вы считаете, что только я могу убедить совет директоров разрешить вам остаться здесь и продолжать расследование, то уже потерпели неудачу. – Хайята постучала пальцем по клавиатуре компьютера. – Ваше присутствие в этом здании уже едва не стоило мне работы. Почему вы считаете, что я снова пойду на такой риск?

Трэвен попытался найти убедительный ответ и потерпел неудачу.

– У меня хорошая работа, и она нравится мне. Я не собираюсь терять ее. Не представляю, каким образом вы собираетесь заручиться моей поддержкой.

– Что бы вы ни говорили, мисс Хайята, вас беспокоит происходящее, и выбросить это из головы вам не удастся.

– Я и не собираюсь ничего забывать, да и не вижу в этом необходимости. Подобно многим, занимающим столь неопределенную зону между американской и японской культурами, я научилась страдать молча. И тогда, когда это касается других. До свидания, детектив Трэвен.

Поворачиваясь к выходу, Трэвен заметил любопытные взгляды секретарш, украдкой, посматривавших на них. Не скрывая разочарованиями сунул руки в карманы, но старался не проявлять в особых эмоций. Теперь ему придется действовать в одиночку, надеяться на лучшее и знать, что он потерпит неудачу. Хайэм остался в полицейском управлении: хотя он и испытывал неловкость от принятого им решения, но не решился рисковать вместе с Трэвеном. Детектив прошел между рядами секретарш, думая о дальнейшем ходе расследования. Он не сомневался, что тайна скрыта в стенах здания корпорации Нагамучи, и от этой уверенности его руки сжимались в кулаки. Трэвена преследовали слова отца и матери сестер Кахилл, когда родители узнали о смерти своих детей.

Где-то позади зазвонил телефон, и вдруг он услышал голос Отсу Хайяты, зовущий его.

Трэвен обернулся и увидел, что она стоит за своим столом, держит в руке телефонную трубку и закрывает микрофон ладонью. Он вернулся и взял телефонную трубку.

– Трэвен слушает, – произнес он, глядя на Хайяту, севшую за стол и снова смотревшую на экран компьютера.

Голос в трубке был хриплым, грубым и явно искаженным.

– Ее голова находится в подвале, в помещении для сжигания мусора. – Раздался металлический щелчок, и связь прервалась.

Все еще держа в руке трубку, Трэвен сделал знак Хайяте:

– Вы не могли бы выяснить, откуда мне только что звонили?

Женщина посмотрела на него недоумевающим взглядом.

– Это очень важно, – настойчиво сказал он.

– Ваш абонент все еще на линии?

– Нет.

– Вас разъединили?

– Нет.

– Тогда почему…

– Сейчас не время для объяснений. Попытайтесь узнать, откуда мне звонили.

Хайята раздраженно сжала губы, встала, взяла телефонную трубку с соседнего стола и быстро заговорила по-японски. Положив трубку, она посмотрела на Трэвена удивленными глазами.

– Звонили из вестибюля. Но почему кому-то понадобилось звонить вам оттуда?

Трэвен положил телефонную трубку, которую все еще держал в руке, и объяснил ей, о чем шла речь в разговоре.

Подвальное помещение, где сжигали мусор, было стерильно чистым и наполненным самым совершенным оборудованием. Трубы, в которых происходило расщепление дыма и мельчайших отходов, вылетавших из огромной печи, где сжигалось все выбрасываемое в «Нагамучи Тауэр» в течение каждой смены, пересекали потолок на высоте почти пяти метров над полом подвала.