Было то неприятное время года, когда последние листопады уже давно отшелестели, а Морана все не торопилась прикрыть землю белым полотном до весны. Словом, была поздняя осень.
      Уже второй день лил бесконечный надоедливый дождь. Мелкий, холодный, он покрывал лужи сеточкой кругов, шуршал по опавшим листьям, навевая тоску.
      Дороги по случаю непогоды превратились в непролазную грязь, в которой люди и лошади увязали по колено, а телеги — по самые оси. Всякий, кто пытался бы проехать из одной деревни в другую, уже на околице проклял бы свою затею и отправился домой, пока совсем не завяз. Непогода — она и на Руси непогода.
      Случись в тот вечер на лесной дороге путник, он бы услышал, как странно скрипят ветви: это жаловался неизвестно кому местный леший, отсыревший вместе со всем лесом и оттого склонный поворчать. Но пуста была дорога, никто не слушал жалобы лесного хозяина. Только шумел дождь, да приветливо светились во мгле окна корчмы старого Семака.
      В корчме было тихо и почти пусто: какие уж тут постояльцы да посетители, при такой-то погоде! Сам старый Семак, похожий на обжаренный в масле колобок, чудом отрастивший себе руки, ноги и лысую голову, сидел у очага и, казалось, дремал. Напротив, тоже поближе к огню, расположился единственный постоялец, прибывший час назад и все еще мокрый, словно водяник, вылезший из родного омута.
      Был он еще очень молод, никак не больше двадцати лет, а то и меньше. Под носом у него произрастало нечто вроде пуха, и такой же пробивался на подбородке. Волосы русые, а вот глаза неожиданно темные — явно словенин из Новгорода, но, похоже, кто-то из предков был ромеем либо еще кем-то оттуда же. Новгородцы — они все такие: сколько есть народов в мире, все свою кровь в них смешали. Слева от него сушился на скамье теплый, подбитый мехом плащ, справа — поблескивала небрежно прислоненная к стене секира. Вообще-то в корчму с оружием не положено, и старый Семак обычно соблюдал этот покон, но сейчас время неспокойное, разбойников на дорогах развелось видимо-невидимо, вот даже мирный человек должен вооруженным ходить, а уж раз пришел, то не оставлять же ни в чем не повинную железку у порога в добычу случайному вору?
      Единственный постоялец неторопливо хлебал пиво из кружки, время от времени вытирая рукой то, что считал усами.
      — А скажи-ка мне, паря, — неожиданно спросил старый Семак, — ты не из Новгорода ли будешь?
      — Оттуда, — ответил названный парей, ставя кружку на стол. — Да ты сам ли не тамошний?
      — И я новгородский, — согласился Семак, которому, видно, хотелось поговорить. — Да только давненько уже там не бывал. А что слыхать?
      — Слыхать, — блеснул зубами юноша, — что собрались там море пахать, блинами засевать да урожай собирать, да недосуг было, так все и сплыло. Еще слыхать, что у князя на дворе курочка бычка родила, да поросеночек яичко снес. А и что было, то может, было, а может, и не было, да коли еще было, то может, и не у нас было, а коли и у нас, то не на нашей улице, а у троюродного плетня нашему забору… — Он сыпал словами с головокружительной скоростью.
      — Это ты в лавке так научился покупателям глаза отводить? — расхохотался Семак. — Чисто леший — заболтаешь, заведешь, так что света белого не видно.
      — А угадал, старый! Меня Лешим как раз и звать. Ратибор Леший.
      Услышав прозвище гостя, корчемник и вовсе зашелся от смеха, схватился за живот и согнулся бы пополам, кабы не был так толст.
      — Ну ладно… Леший, — сказал он наконец, — так что же все-таки в Новгороде новенького? Мы ведь тут, почитай, в лесу живем, ничегошеньки не знаем.
      — Все по-старому, да по-прежнему — живем помаленьку. Когда я уезжал, через две улицы от вечевой площади ромеи лавку устроили. Толстые все да наглые, словно коты заевшиеся. Ну, да им ходу не будет. Наши купцы и сами с усами. А вот говорят, что Владимир новгородский теперь в Киеве княжит да всех богатырей к себе в дружину зовет. Да говорят еще, что на княжеский пир никому дорога не заказана, только надобно, чтоб было чем похвастать: кому быстрым конем, кому острым мечом, а кому — и молодой женой. А лучше всего — чтобы богатырскими подвигами — Змея там убил, али заморскую царевну от разбойников освободил, али и вовсе один печенежскую орду сдержал.
      Семак покачал головой, принес еще пива, налил заодно и себе. Раскрыл рот, хотел что-то спросить, но тут дверь корчмы распахнулась, и вошли двое.
      Эти были если и не доверенными людьми какого-нибудь князя, то уж точно кметами из княжеской дружины. Гордая осанка, левые руки привычно на поясе — придерживают ножны мечей. Сейчас, правда, богатая одежа, вымокнув, вовсе не выглядела богатой, но по лицам вошедших было ясно: эти привыкли приказывать.
      Старый Семак колобком подкатился к ним.
      — Вина, — сказал старший из кметов, достав из-за пазухи мешочек с серебряной мелочью. Повертев в руках полученную монетку, подивившись на надпись «Володимер на столе, и се его сребро», попробовав на зуб и, кажется, даже на запах, Семак скрылся в задние комнаты. Новгородец проводил его взглядом: к нему корчемник был более приветлив. Видно, не так уж много было здесь доверия княжьим людям. Да и что говорить: нешто много времени прошло, как князья друг с дружкой воевали? Тот же Владимир новгородский, которого теперь зовут Красным Солнышком — разве не он на родного брата войной пошел? Разве не он Полоцкое княжество разорил, да так. что даже в Новгороде дрожали, об этом вспоминая? И из-за чего — из-за бабы! Вот уж верно: все беды от них! От баб, то есть. Хотя и от князей тоже. Князья дерутся, а кому больно? Правильно, народу да купцам. В войну много не наторгуешь. А вот он, Ратибор по прозвищу Леший, идет же из Новгорода в Киев к тому самому Владимиру. Надежды мало, но вдруг все же возьмет в дружину? Хотя у него там богатырь на богатыре, а какой из Ратибора Лешего богатырь? Так, полбогатыря, а то и четверти не наберется.
      Конечно, каждый юноша мечтает о славе. Ратибор не был исключением. Еще когда его только-только назвали этим гордым именем, уже тогда он начал мечтать, как когда-нибудь оправдает его — будет побеждать рати. Потому и рос задирой, грозой улицы, потому и секирой научился владеть. Когда зимой сходились новгородцы на середине Волхова драться — немногие записные бойцы даже с кистенем в руке решались идти на Ратибора. Но ему хотелось большего. Хотелось вести воинов в сечу, рубиться с настоящими врагами, а не со старыми поленьями, на которых учился секирой махать.
      А случился однажды в Новгороде богатырь. Самый что ни на есть настоящий богатырь. Когда это было… дай Род памяти… да в прошлом году как раз и было, когда Владимир только-только начал в Киеве дружину собирать. Приехал, значит, богатырь в Новгород. А дело зимой было. Самое что ни на есть время для гуляний. И не побрезговал знатный гость — вышел на лед вместе со всеми.
      Тогда и узнал Ратибор, что такое настоящий кулачный удар. Приезжий-то как раз против него случился. Леший еще только замахиваться начал, как киевлянин заехал ему в скулу так, что чуть набок ее не своротил. Через два дня, выждав, пока синяк рассосется, Ратибор пришел к недавнему противнику да попросил, не научит ли, мол, богатырь, вот так же, чтобы искры из глаз, в ушах звон и земля под ногами шаталась… А тот рассмеялся: иди, говорит, к Владимиру в дружину, там тебя и не такому научат. Сам, говорит, до сих пор вспоминаю, как Добрыня Никитич в лоб кулаком бить умеет.
      Как раз с тех пор молодой новгородец возмечтал пойти в богатырскую дружину к Красному Солнышку. Но купеческому сыну, к тому же старшему, подобает мирно сидеть дома. Обычай строг, вот Ратибор и сидел. Пока не приключился случай…
      Ратибор с усилием вернулся от воспоминаний к действительности. Двое новоприбывших чинно сидели на лавке, Семак уже принес им не только вина, но и мяса, и теперь сидел рядом, выспрашивая, что слышно.
      — Князь, — говорил старший кмет, — беспокоится: отчего, мол, это, что пора бы вроде зиме наступить, а все осень, и никак дороги не установятся, так что, говорит, из Киева в Новгород разве что по воздуху пролететь можно, а иначе никак? А волхв… ну да, сам Белоян, что с медвежьей мордой, ему и говорит: это, дескать, оттого, что Жар-птица в наши края залетела, вот потому и тепло, и никак морозы не ударят. Какие уж, говорит, морозы, когда Жар-птица своим теплом все согревает! И пока, говорит, птица та здесь останется, до той поры и зиме не бывать!
      Кмет стукнул кружкой, то ли выражая свое негодование по поводу долгой осени, то ли показывая, как сотряс стол кулаком волхв Белоян.
      — Ну а князь и говорит: мне, говорит, птица на моей земле не нужна, а вот чтобы дороги проезжими сделались — это, говорит, мне очень даже нужно. И велел объявить: мол, тому, кто ту Жар-птицу поймает или от наших земель отвадит, тому… — он неопределенно помахал рукой, обозначая блага, которые посыплются на такого счастливца. — А мы теперь езди по всему княжеству, ищи как проклятые, мокни под дождем этим бесконечным! А ее, может, и нет вовсе!
      Семак заулыбался, словно услышал что-то на редкость смешное.
      — Так ты и не езди! Раз не веришь, что же тогда таскаешься?
      Тут уже не выдержал младший кмет.
      — Будь наша воля, — обиженно выкрикнул он, — мы бы дома сидели… с женами, — добавил он уже несколько неуверенно, так как был явно не в том возрасте, в котором можно сидеть дома с женой, а скорее недавно вышел из возраста, в котором тоже сидят дома, но с матерью. — В такую погоду, говорят, хороший хозяин собаку, и ту из дома не выгонит, а мы, видать, хуже собак! Князь сказал — ищите, ну вот… — Он отхлебнул из кружки, поперхнулся и некоторое время сидел молча и только откашливался.
      Семак спросил еще что-то, но Ратибор уже не слушал. Перед ним были люди князя Владимира. Более того — они искали Жар-птицу, которая, по словам знаменитого волхва Белояна, здесь, неподалеку. Мысли завертелись так быстро, что он тревожно огляделся — а вдруг другим слышно, как они в голове шелестят? Одно дело — явиться ко двору князя безвестным выскочкой, и совсем другое — принести с собой Жар-птицу под мышкой! Так, глядишь, и в дружину охотнее возьмут. А уж там… Ратибор сладко зажмурился, снова погружаясь в мечты. К действительности его вернул порыв ветра, взвывший в трубе, словно голодный волк. Какие там поиски, какая птица! Если и есть она, так уж наверняка в гнезде отсиживается, или где там Жар-птицы живут. Так что надо сейчас не мечтать, а ужин доедать да ложиться спать, утро вечера мудренее.
      Леший улыбнулся закоренелой привычке даже в мыслях говорить складно, будто скоморох, и собрался было идти спать, тем более что разговор кончился, и княжьи люди ушли наверх, да и корчемник с ними отлучился — комнату показывать. Но тут дверь снова открылась. Первое, что увидел в проеме Ратибор — это была борода. Рыжеватая, густая, не аккуратно подстриженная по-славянски, а широкая, веником, какие носят греки и прочие восточные люди. А когда неожиданный гость вошел, Лешему стало ясно — перед ним монах.
      Леший монахов не любил. Можно сказать даже — терпеть не мог. А за что их любить-то? После того, как Ольга, бабка нынешнего князя, ездила в Царьград и приняла там крещение, развелось таких вот странствующих монахов на Руси — как собак нерезаных. В Новгороде Ратибор тоже такого видал. Никто из его знакомцев, даже записные гуляки, не могли перепить того монаха. Откуда у него были деньги — об том он помалкивал или плел что-нибудь несуразное, если был пьян.
      Вошедший сейчас в корчму был другим. Высоченный — Ратибор никогда не считал себя невысоким, но этот был выше почти на голову — в плечах широк неимоверно, а судя по лицу — и пьян отродясь не бывал. С виду его можно было бы счесть за переодетого воина, если бы не взгляд, для воина слишком добродушный.
      Наметанным взглядом купца, привыкшего чуять деньги за версту, Ратибор сразу заметил, что на поясе у монаха висят два мешочка — большой справа, маленький слева.
      — Здорово! — сказал Ратибор.
      — И тебе мир, добрый человек, — спокойно ответил монах. По-русски он говорил чисто, лишь по легкому акценту можно было догадаться, что родился далеко отсюда.
      — А откуда ты здесь такой взялся? — новгородцу пришло в голову, что собеседник — великолепная цель для шутки.
      — В Киев иду, — все так же спокойно пояснил монах. — Не ты ли хозяин?
      — Нет, — пояснил Леший. — Хозяин сейчас здесь будет. А правду говорят, что вам, монахам, ваш бог запрещает оружие носить?
      — Правда, — похоже было, что собеседник Лешего даже более чем немногословен и обходится только тем, чего не сказать никак нельзя.
      — А что ты будешь делать, если скажем, разбойники на тебя нападут? — допытывался Ратибор.
      — У меня брать-то нечего, — пожал плечами монах.
      — Врешь, батя, — уличил новгородец. — У тебя деньги на поясе.
      — Эти-то? — монах снял с пояса маленький мешочек и позвенел им. — Эти я и сам отдам, то деньги мои. А те, — он похлопал ладонью по большему мешочку, — собранные на храм. В Киеве храм строят.
      Ратибор окончательно развеселился. Монах оказался наивным, как ребенок… если, конечно, не морочил собеседнику голову. Откуда только такие берутся? Надо дать понять встречному, что не все в мире так благополучно, как он думает.
      — А если лихим-то людям как раз эти деньги и надобны? Вот достанет такой ножичек… — с этими словами новгородец действительно достал нож-засапожник, чтобы попугать служителя чужеземного бога.
      — Ну если так… — вздохнул монах, шагая вперед…
 
      Очнулся Ратибор оттого, что Семак лил ему на лицо холодную воду. Голова болела, на лбу, казалось, долго ковали гвозди.
      Леший встал. В глазах тут же потемнело снова, а когда муть рассеялась и новгородец снова смог сосредоточенно смотреть, он обнаружил, что монаха в корчме нет, а сам он почему-то снова на полу.
      — Чем это… он… меня… — пробормотал он, осторожно касаясь рукой лба.
      Семак сочувственно смотрел на пострадавшего земляка.
      — Вот так всегда, — сокрушенно сказал он. — Нашего брата-новгородца только одного оставь — либо он побьет, либо его побьют! А наварил он тебе по лбу мешком. Я как раз заходил, смотрю — ты чего-то нож достал, а он тебе мешком по лбу и вон из корчмы! А чего тебе от него надо было?
      — Так… пошутить хотел, — Ратибор сел. В голове уже наступило прояснение, но болело еще очень сильно. — Кто ж знал, что они шуток не понимают… Ну да ладно, я тут уже, вообще-то, спать идти собирался…
 
      Наутро, как ни странно, тучи немного разошлись, а дождь сначала приутих, а затем и вовсе прекратился. Княжеские кметы, выспавшись и отогревшись, с самой рани уехали, ругая упрямого князя. Ратибор собрался чуть позже.
      У самого выхода его догнал Семак.
      — И ты на Жар-птицу охотиться собрался? — спросил он. — И не спрашивай, откуда знаю — у тебя по лицу видать. Послушай доброго слова — не связывайся ты с ней! Зачем она тебе сдалась? Без чудес проще. Не ищи неприятностей на свою шею.
      Ратибор упрямо помотал головой.
      — Тебе-то что? Моя шея, я на нее и неприятности искать буду.
      — Ну, раз тебя не остановить, то так уж и быть, дам я тебе подарочек. Во-первых, сетка. Хоть птица и волшебная, да все же птица. И ловить ее сеткой в самый раз сподручно. А как станешь птицу в руки имать, то тут тебе мой второй подарок пригодится — рукавицы кожаные. Не заговоренные, конечно, но крепкие. Жар-птица-то небось горячая, так огнем и пышет, вот они тебе и помогут руки не обжечь. От деда достались, и внукам бы их носить, да для земляка ничего не жалко.
      — Спасибо, дедушка, — сказал Леший, принимая подарок. Рукавицы действительно были прочные, хотя и мягкие — видно, что не один год ношены. Сетка же самая обычная, из крепких веревочек, сам такие не раз ставил в детстве на птицу. — А что ж ты в Новгороде не живешь, коли так его любишь?
      Корчемник грустно вздохнул.
      — Аль ты не заметил? Звать-то меня как, хоть помнишь? Семак я и есть. Седьмым в семье родился. Какое мне наследство? Разве только кот, вон на лавке дремлет. Ну и… послали меня, иди, говорят, отсюда, нам дармоед в доме не нужен. Пришлось на сторону уехать, самому промышлять да добра наживать. Теперь, слава богам, есть что детям оставить… А в Новгороде я кто? Нечего мне там теперь делать. — От глаз старого корчемника не ускользнуло, что гость при этих словах как-то странно помрачнел — видно, и он почему-то не мог, или не хотел вернуться домой. — А тебе подарочек, наденешь рукавички-то да вспомнишь старого Семака. Добрый путь, скатертью дорожка! — крикнул он вслед уезжавшему гостю.
      Новгородец медленно ехал по размокшей дороге. Собственно, он очень спешил, хотелось первому поймать птицу, до того, как до нее доберутся княжьи люди, просто быстрее все равно бы не получилось — конь и без того уже два раза поворачивал голову и укоризненно смотрел на седока, словно говоря: «Ну вот, сам едешь, тебе-то сухо, а я по грязи непролазной шлепай да еще тебя на спине вези».
      Затянувшаяся осень была на редкость холодной, а влажный воздух и порывистый ветер никак не делали ее теплее. Все это навевало грустные мысли. Вот уж на что непохоже, так это на то, что кто-то неведомый вообще греет все это — всадник досадливо обвел взглядом лес по обеим сторонам дороги. И где, интересно, искать эту треклятую птицу? Не шастать же по лесу — авось на гнездо набредешь! Тем же кметам проще — у них княжий указ, они и других подрядить могут…
      Ратибор плотнее закутался в плащ и вдруг замер. На небольшой поляне совсем рядом с дорогой явно происходило какое-то движение, но ни зверя, ни человека не было видно. Заинтересовавшись, молодой новгородец слез с коня и подошел поближе, на всякий случай положив руку на обух секиры.
      И тут прямо на его глазах переплетение веток, какой-то пенек и куча мокрых листьев сложились в старичка с длинной бородой. Юноша помотал головой, отгоняя наваждение — старичок пропал. Новгородец уже направился было обратно к коню, но тут почудилось нечто за левым плечом. Повернулся — опять тот же старичок стоит и вроде даже рукой манит. Головой мотнул — нет старичка, а коряга только. Опять за левым плечом шевеление… Так новгородец прокрутился раза три, пока загадочный дед не начал мерещиться сразу в двух местах — справа и слева. У Ратибора глаза разбежались, а тут уж началось и вовсе непонятное. Видение словно заволоклось туманом… а затем странный старичок вышел на полянку! Теперь он был вполне настоящим, только росточком новгородцу по пояс да с зеленой бородой, сильно смахивающей на древесный мох. Да, вот что еще — у старичка были мохнатые уши, навроде как у медвежонка, и этими ушами он весьма потешно двигал.
      — Гой еси, лесной хозяин, — несмело сказал Ратибор и поклонился, сняв шапку. Хоть и не видал своего тезку-лешего ни разу, да по повадке его кто хошь признает. — Не холодно ли тебе, дедушко? — спросил он тут же, снимая плащ — старичок был мокр с ног до головы, а с зеленой бороды и вовсе капли падали.
      Старичок как-то странно посмотрел на юношу, но тоже поклонился — так, едва-едва, как и должен старший младшего приветствовать.
      — Здрав буди, человече, — проскрипел он наконец. — За заботу благодарю, только ни к чему мне твоя одежа. Пока лес мой не высохнет, и я мокрым буду, так уж боги установили. А что тебе здесь понадобилось, куда путь держишь?
      — За Жар-птицей, дедушко. Князя Владимира люди говорили, что где-то здесь она.
      Старичок нахмурился, пошевелил густыми зелеными усами.
      — Здесь, здесь, в моем лесу. Только это ведь не простая курица, чтобы вот так идти и ловить. Почто она князю понадобилась? Ожаднел без меры?
      — Князю она и не надобна, — попробовал разъяснить Ратибор. — Он о порядке печется, а волхв Белоян говорил, что из-за Жар-птицы никак зима не наступит и дороги не установятся.
      Лесной хозяин вздохнул — по лесу зашелестели последние листья, подул ветер.
      — Белоян, Белоян… Помню его, как не помнить… Белояна все лешие знают, да и не одни они. Много он по свету рыскал, все мудрости искал, и, говорят, нашел-таки… Но то волхв, а то князь, а тебе-то, дуралей молодой, зачем Жар-птица? Перед девками хвастаться?
      На «молодого дуралея» Ратибор обиделся.
      — А мне она затем надобна, — гордо сказал он, — чтобы в дружину княжью взяли. Богатырем хочу быть.
      Старик смерил собеседника цепким взглядом с головы до ног и тихонько рассмеялся.
      — Не будет из тебя богатыря, верно говорю. Первое — статью не вышел, второе — из леса не вышел, и без моего позволения не выйдешь.
      Странное что-то говорит… Какое из леса не вышел, когда, считай, и не входил? Ратибор огляделся по сторонам. Дорога пропала бесследно, кругом был глухой лес и даже конь исчез, видимо, оставшись возле дороги.
      Лесовик развеселился. В тон его смеху скрипели по всему лесу сучья.
      — А как ты крутился-то по поляне-то! Завести ведь можно и на одном месте, вот забава-то, вот потеха-то!
      — Дедушко, — попросил Ратибор. — Отпусти меня. Я лесу отродясь зла не делал.
      — Так и я на тебя зла не держу. Просто скучно мне здесь. Один я, — старик-лесовик поднял кустистые брови, состроив до того грустное и в то же время потешное лицо, что новгородец не удержался от улыбки. — Ни лешачихи у меня нет, ни лешонка хоть паршивенького. Скучно. С медведями разве поговоришь? Все разговоры об одном — мед, да малина, да муравьи. О волках и не говорю — молчуны, без волколачьего позволения слова не вымолвят. А ты мне вместо внучка будешь… Ну да ладно, выпущу тебя из леса, только на прощаньице давай поборемся, кровь по жилочкам разгоним, а?
      Выглядел лесной хозяин вовсе безобидным, но Ратибора это не обманывало — он хорошо знал, каково бороться с лешим. Сам, ясное дело, ни разу не пробовал, а вот охотник один знакомый рассказывал: леший на вид-то хлипкий, а сила в нем немереная, потому как ему лес помогает.
      — Да как же я с тобой бороться буду, дедушко? У меня только руки, ноги… ну вот голова еще… а с тобой вся сила лесная, здешняя и нездешняя! Тебе меня побороть — что медведю лягушку раздавить, никакой потехи не выйдет!
      Старичок заулыбался — похвала пришлась по душе.
      — Ну коли не хочешь бороться, давай в кости сыграем? Выиграешь — не только отпущу с миром, а и наведу на Жар-птицу и в руки тебе отдам, только сумей взять.
      — А проиграю?
      — Проиграешь — останешься у меня в лесу на три года… Да, забыл совсем, звать-то тебя как?
      — Ратибор, — сказал новгородец, и, поколебавшись, добавил:
      — Ратибор Леший.
      — Вот и славно, — обрадовался лесовик. — Я леший, да ты Леший — то-то будет весело, то-то хорошо! Ну так как, играешь?
      — А если не буду — выпустишь?
      — Выпущу, — подмигнул старичок, — только тогда тебе самому обратную дорогу находить придется. Кто знает, может, и не три года, а и больше проблуждаешь…
      — Ну, делать нечего, уж придется с тобой играть, — вздохнул Ратибор.
      — А вот и славно, — дед-лесовик мигом достал из-за пазухи кости и присел прямо на траву рядом с невесть откуда взявшимся пеньком. — Ну, разыграем, кому первому метать?
      С этими словами он метнул кости на пень. Они даже катиться не стали, сразу как прилипли к трухлявому дереву. Выпало три и два.
      — Дедушко! А откуда у тебя в лесу кости взялись? — сообразил Ратибор.
      — А это, вишь ли, целая история. Охотник тут один заблудился, когда ж это было… давно, в общем. А я в тот день добрый был, вывел его на дорогу. Он в благодарность мне и кости эти подарил, и играть научил. Эх, знал бы ты, сколько лесу от таких вот костей пользы… Как какая польза? Раньше, как поссорятся два леших — дерутся, а потом лечатся. Леший болеет — и лес болеет. А уж если до смерти передерутся лешие, то и всему лесу конец. Без нас нет леса, так же как и без леса нет нас. А теперь мы в кости играем: и нам приятно, и лесу хорошо. Вот недавно целого медведя из соседней чащобы выиграл. Ну да ладно, твоя очередь.
      Теперь метал новгородец. Честно говоря, к тому времени он уже не рассчитывал на победу — видел же, что кости у лесовика заговоренные. Но, к его удивлению, у него выпало пять на обеих.
      — Первый бросок за тобой, — сказал дед. — Ну, до трех конов? Давай!
      Ратибор метнул. Выпало три и шесть. Лесовик крякнул, сгреб кости в кулачок и метнул так, что аж стукнуло, когда два кубика упали на пень. Выпало пять и два.
      На втором коне лесовику повезло больше — у Ратибора четыре, у старика шесть.
      — Ну, последний кон, — у лесовика от азарта глаза разгорелись, он словно даже высох, а зеленая борода распушилась. — Он все решит!
      Третий кон первым метал лесовик. Бросив кости, он вскочил и заплясал от радости. На костях было одиннадцать очков.
      — Вот увидишь — больше не выкинешь! — победно выкрикнул он, снова садясь на землю. — Да ты не расстраивайся, у меня тут хорошо, особенно весной — птички поют, травка зеленеет… Да и летом тоже хорошо, и зимой даже… Тебе понравится!
      Ратибор шумно выдохнул, метнул… и выбросил двенадцать.
      — Ну вот, — сразу погрустнел лесовик, — а у вас еще говорят, что кому в любви не везет, тому зато везет в игре. А мне и там, и там счастья нет…
      Новгородец поднялся на ноги.
      — Видать, не судьба мне тебя веселить, дедушко. Не серчай, то ведь не я решил, а боги. А теперь выполняй обещанное — веди меня к Жар-птице!
      Дед-лесовик, ворча, поплелся между деревьев. В переплетении ветвей он больше не растворялся — знал, что уж тогда ни одному человеку его не догнать.
      — Вот здесь начинается тропинка, — сказал он наконец. — Иди прямо по ней, там тебе и будет гнездо Жар-птицы. Но помни — я тебе ее дал, сумей удержать, не удержишь — твоя вина. Может, встретимся еще… внучек, — старик хитро подмигнул, отступил на шаг… и нет старика, а только пень старый, на человека похожий. А может, и не похожий, если с другой стороны глянуть. Ратибор пожал плечами и отправился по указанной дедом тропинке.
      Прокладывали ее, видно, олени, а для человека она была неудобна — узка, низко нависающие ветви по лицу стегают. Лишь бы не соврал лесовик…
      Словно в ответ на мысли, в шелесте осеннего леса ясно послышались слова: «Мы, лесной народ, не то, что люди, лгать не умеем. Иди, и найдешь. Сумей удержать…» И снова только ветви на ветру качаются.
      Новгородец неловко задел ветку, и она охотно вылила на него с полковшика воды, с убийственной точностью попав за шиворот. Но юноша даже не заметил этого. Перед ним было озеро. А прямо на его берегу, на самой границе между песком и травой сидела Жар-птица.
      Она, видно, только что села — сейчас как раз складывала крылья. Имя было дано не зря: перья чудесной птицы переливались внутренним светом. Правда, сейчас он был больше похож не на огонь, а скорее на полупогасший уголек: еле заметный, темно-багровый.
      Жар-птица оказалась неожиданно большой. «Такую под мышкой не унесешь», — невольно подумал новгородец, ни разу в жизни не видевший птиц крупнее гуся, а эта была намного больше. Пожалуй, она смогла бы и человека на себе нести. От этой мысли у Ратибора неприятно заныло в животе, и он тут же вспомнил, что сейчас сидящее на поляне чудо надо поймать. А это, видать, непросто, недаром предупреждал лесовик-тезка, недаром талдычил: сумей да сумей…
      Леший пошарил за пазухой, достал рукавицы Семака, надел, потом подумал и надел сверху еще свои: кто ее знает, эту птицу…
      А она, казалось, вообще не замечала человека в кустах. Знай себе копалась в траве, что-то высматривая. Подняла изящную головку, украшенную невиданным гребнем из пяти пушистых перьев, огляделась, и возле самых кустов у кромки леса нашла, что искала — пучок сухой травы. Проворно подбежала к ногам замершего юноши, сорвала пучок и мгновенно заглотала. Перья чудесной птицы тут же засветились чуть ярче, словно внутри у нее была печка, а травой она растапливала огонек. В этот самый момент Ратибор выскочил из кустов и бросил на добычу дареную сеть.
      Одним движением острого клюва птица разорвала прочную веревку и кусок ее проглотила. Затем та же судьба постигла еще часть сети. Перья снова посветлели. Птица рванулась.
      Но новгородец одним прыжком придавил ее к земле, руками вцепившись в сеть. Птица снова рванулась, ударила крыльями по мокрой траве… и Ратибор почувствовал, что отрывается от земли. В следующее мгновение он уже подумал, что неплохо было бы разжать руки, но, поглядев вниз, увидел, что уже поздно.
      Птица оказалась очень сильной и летела… даже не как стрела, еще не сделана такая стрела, чтобы настолько быстро летела, а скорее как молния, причем хорошо смазанная, чтобы воздух не мешал. Человек на ее спине еще только успел испугаться, как лес внизу уже превратился в сплошную черную массу с редкими проплешинами, а прямо над головой оказалась прореха в низко нависших облаках. Туда-то и устремилась Жар-птица.
      Ратибор судорожно цеплялся за веревки, стараясь ухватить добычу за шею и соображая, что же делать дальше. Перья под его животом ощутимо нагревались, это чувствовалось даже сквозь кафтан, а в лицо дул ледяной ветер, не давая дышать. Наконец, ему удалось уцепиться за птичью шею, и стало немного поспокойнее.
      Птица тем временем поднялась над облаками. Несмотря на неудобство, новгородец невольно завертел головой, осматриваясь.
      Вокруг, насколько хватало глаза, простирались белоснежные поля, горы и ущелья, сотканные из облаков. Это только снизу тучи казались темными — сверху, освещенные солнцем, ослепительно ярким на такой высоте, они нестерпимо для глаз сияли чистейшей белизной. А еще выше двигались в неожиданно чистой синеве неба другие облака, похожие на растрепанные перья. Ратибор нашел в себе силы задрать голову, разыскивая где-то там, на высоте, ирий.
      Жар-птица стрелой неслась над самыми облаками. Почему-то она не делала никаких попыток сбросить седока. И очень скоро Ратибор понял, почему. Обогретая солнцем, Жар-птица раскочегарилась не на шутку. Перья ее уже не были тускло-багровыми, а светились оранжевым светом и так раскалились, что согревали даже ледяной ветер. Дышать стало еще труднее: поднять голову — ветер в лицо, а опустить — жаром пышет. Из-под рукавиц шел дым, и даже едва пробившаяся борода Ратибора начала испускать отвратительный запах паленого волоса. Обрывки сети, еще висевшие на птице, потихоньку начали темнеть, обугливаясь. Ратибор сглотнул и как-то сумел повернуться несколько боком, чтобы не так пекло снизу.
      «Ну все», — подумал новгородец. — «Зажарит она меня теперь на собственной спине, как повар куренка. Либо сам сорвусь, а с такой высоты точно всю землю насквозь пробью, и прямо к Ящеру… тем же путем, что и он сам когда-то».
      И тут его осенило. Невероятным усилием он сумел разжать правую руку, не свалившись при этом, зубами стянул с нее рукавицу и нахлобучил на голову Жар-птице, закрывая обзор.
      Он еле успел снова ухватить ее за шею обеими руками. Птица заметалась, стремясь освободиться, замотала головой и внезапно пошла по пологой спирали вниз, теперь ветер бил уже не в лицо, а еще и сбоку, снося в бездну под ногами. Все это время она бешено пыталась скинуть рукавицу, но та, видно, зацепилась за гребень и засела на птичьей голове надежно. Через мгновение ослепленная птица со всего разгону влетела в облака.
      Дышать в молочно-белом тумане было непросто. Он лез в горло и в ноздри вместо воздуха, забивал их, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Спасало только то, что горячие перья рассеивали туман у самого носа юноши. К тому же птица, лишенная солнечного света, начала стремительно остывать. Из оранжевой она снова сделалась багровой, да и крыльями махать стала пореже: утомилась, видно, летать по поднебесью, да еще человека на себе таскать. Тут туман поредел, облака остались позади. Внизу показалась земля. С высоты Ратибор разглядел корчму старого Семака, дорогу, по которой недавно ехал, озеро, лежащее, оказывается, неподалеку от дороги… «А не очень-то далеко завел меня тогда лесной хозяин», оценил Ратибор. «Небось и без его совета я бы из лесу вышел». Тут же вспомнил, что, захоти леший, человек в трех соснах заблудиться может. Но на раздумья уже не было времени. Птица, похоже, начала заходить на посадку. Она возвращалась к гнезду, находя его не зрением (рукавица на голове не давала видеть), а птичьим чутьем.
      Может быть, поэтому попала она в самую середину озера. Новгородец еще успел увидеть стремительно приближающуюся темную поверхность, как вокруг поднялась туча брызг, и он оказался в ледяной воде.
      Одежда сразу намокла и потянула ко дну. Отчаянно колотя руками, Ратибор сумел выплыть на поверхность. Почему-то чуть не все озеро было покрыто тонким слоем серого пепла, а птица словно сквозь землю провалилась.
      «Как же так», — задумался Ратибор, выгребая к берегу. — «Ведь точно же помню: вместе со мной птица в воду плюхнулась, аж зашипело. Неужто утонула?»
      И тут до него дошло. Пепел на поверхности воды — это было все, что осталось от Жар-птицы. Живущая светом и теплом, попав в воду, она погасла и, словно сгоревшая береста, рассыпалась пеплом. Драгоценная добыча была безнадежно упущена. Обидно, конечно, но бить себя в грудь уже поздно. Надо выплывать.
      Добравшись до берега, Ратибор первым делом разделся. Холодный воздух обжег кожу, но лучше уж так, чем в мокрой одежде шлепать. Старательно все отжав, вылив воду из сапог и снова одевшись, новгородец направился на поиски своей лошади.
      Лошадь, как ни странно, смирно стояла на том же месте, где хозяин ее оставил. Ноги ее были спутаны травой. Мысленно поблагодарив лесовика, Ратибор отыскал в сумке огниво и спустя несколько минут уже сушился перед костром, раздумывая.
      В теперешнем виде его бы не пустили не то что на пир, а даже на порог к князю. Одежда измялась, испачкалась и местами прогорела. Шапка слетела неведомо когда и неведомо где теперь лежит. На лице и руках, да и по всему телу — красные пятна от ожогов. Словом, имел Ратибор сейчас вид не купеческого сына и уж никак не богатыря, а скорее бездомного побродяжки-погорельца. Но делать было нечего: не возвращаться же в Новгород с позором — вот, мол, ловил Жар-птицу, да заместо этого в озере искупался! Не то что куры — поросята копченые на рынке, и те засмеют. Хорошо, что запасная одежа всегда с собой. Хуже то, что секира, без которой Ратибор из дому не выезжал, тоже выпала из-за пояса то ли во время полета в поднебесье, то ли когда барахтался в озере. А без оружия новгородец чувствовал себя всегда как-то неуверенно. Ну да ладно, придется покупать новую в Киеве.
      Обогревшись, новгородец поехал дальше. Вскоре лес расступился, и дорога вышла в поля. Выезжая из леса, Ратибор внезапно почувствовал на спине чей-то пронзительный, но не злой взгляд. Обернулся… и в очередной раз за этот день открыл рот.
      На опушке леса стоял здоровенный волк небывалой седой масти. Волк неторопливо и даже как-то задумчиво чесал задней лапой брюхо и укоризненно смотрел вслед удалявшемуся человеку. На шее зверя болтался деревянный оберег на веревочке. Встретившись взглядом с Лешим, волк покачал головой, развернулся и исчез в лесу.
      Ратибор еле слышно ругнулся. Мало ему чудес — с лешим в кости играл, на Жар-птице летал, теперь еще волколак из леса провожает! Нет, надо уносить ноги подобру-поздорову, а то еще Змей Горыныч на огонек заглянет, вот тогда настоящая потеха начнется…
      Новгородец толкнул коня пяткой в бок и затрусил по грязи дальше в сторону Киева.

      Стольный град встретил Ратибора мерным гулом, словно стоял он не на берегу широкого Днепра, а по крайней мере у Лукоморья, возле самого Моря-Окияна, что, как известно, обтекает всю землю.
      Где-то на полпути купеческий сын догнал мужиков, что везли в Киев рожь на продажу, так что в ворота он въехал, развалившись в телеге, а его конь, сильно обрадованный облегчением ноши, бодро шагал сзади, привязанный за уздечку.
      Распрощавшись с попутчиками, Ратибор отправился на рынок. Пояс с деньгами все еще давал о себе знать приятной звонкой тяжестью, но вскоре ему предстояло уменьшиться.
      Рынок гудел. Поздней осенью торговля обычно несколько затихает, но Киевский рынок был так огромен, что даже во время этого затишья кипел народом. Крики торговцев, зазывавших покупателей, шумные ссоры из-за места, громогласные вопли добропорядочных горожан, торгующихся с бессовестными обдиралами-торгашами, чавканье сотен и сотен ног по грязи — все это сливалось в шум морского прибоя, мешая заметить что-нибудь одно, но не новгородцу, с детства привыкшему к подобной суете, теряться на рынке, тем более верхом! Взобравшись в седло и рассекая лошадью толпу, Ратибор скоро отыскал оружейный ряд.
      В самой богатой лавке сидел тепло одетый пожилой ромей и не спеша, с достоинством копался толстыми пальцами в широкой бороде. За его спиной на стене висели секиры, мечи, ножи-засапожники, шестоперы. Всего этого было достаточно, чтобы вооружить небольшое войско. Леший остановился в дверях и начал внимательно разглядывать товар.
      Купец воззрился на вошедшего.
      — Покупать будешь или так смотришь? — поинтересовался он.
      — Может, и буду. Вот, к примеру, эта секира… Нельзя ли по руке прикинуть?
      — Отчего же нельзя, — ромей снял со стены указанную секиру и протянул Ратибору. Одновременно за его спиной возникли двое здоровенных парней — на всякий случай. Леший покрутил оружие в руках, пощелкал по лезвию, попробовал ногтем заточку.
      — А почем она у тебя?
      Услышав цену, новгородец ахнул.
      — Да ты в уме ли? За такие деньги можно еще и коня впридачу купить!
      — Да ты только посмотри! — купец отобрал оружие у покупателя и завертел его в руках. — Какая сталь — камни рубить можно!
      Но Леший уже шел к выходу. Ромеев он не любил, насмотревшись на них в родном городе.
      Секиру после длительного торга удалось раздобыть у здешнего оружейника. Она, правда, была не столь красива, как та, ромейская, да зато намного надежнее и притом дешевле.
      — Хороша? — неожиданно спросил густой бас за спиной Лешего. Тот, оторвавшись от созерцания свежекупленного оружия, обернулся.
      Сзади него возвышался на коне воин. Конь был приземистый и неказистый на вид, на всаднике вместо кольчуги — простой зипун, а меч или же секиру заменяла огромная дубина, но все равно за версту было видно — это именно воин, а не просто вооруженный мужик.
      Леший сразу же приметил две странности в облике встречного. Первое — при невероятно широких плечах и мощных руках, выдававших неимоверную силу, он имел несообразно короткие ноги и оттого казался приплюснутым. Второе — его конь слегка кренился в правую, противоположную от Ратибора сторону, словно там на седле висело что-то очень тяжелое.
      — Это про секиру-то? — машинально спросил Ратибор. — Хороша, отменно хороша.
      — А не подскажешь ли, добрый человек, как тут проехать к терему князя Владимира? — прогудел приплюснутый.
      — Рад бы подсказать, — пожал плечами Ратибор, — да сам не знаю. Терем-то вон он, издали видно, да поди доберись! А что тебе там надобно?
      — В дружину, — вздохнул собеседник.
      — Что, и ты тоже? — невольно выдохнул Ратибор и тут же опомнился. — Мне ведь туда же нужно и затем же. Я из Новгорода. Ратибор Леший. А ты кто?
      — Я — Илья, — ответил всадник. — По прозванию Муромец.
      Ратибор немедленно зашелся от смеха.
      — Ну уморил! — выдавил он, вновь обретя дар речи. — Меня хорошо назвали, а тебя и подавно!
      И впрямь, «муром» — это ведь крепость, а собеседник Лешего и в самом деле был похож на крепость — приземистый и несокрушимый на вид. Муром муромом, только поменьше — стало быть, Муромец. Вот удачно прозвали, так уж удачно — вон, даже борода, словно ворота, всю грудь закрывает.
      Стоп. Борода большая. И звать Ильей. Это что же, он…
      — Ты что, ромей? — спросил Леший, внезапно перестав смеяться.
      Илья озадаченно воззрился на новгородца, а затем до него дошел вопрос.
      — Да нет, — шевельнул бородой Муромец. — Просто крещеный. А что?
      — Так, — пожал плечами Ратибор. — Ромеев не люблю просто. Слушай — не в обиду будь сказано, но почему ты такой… коротконогий, что ли? И почему с седла не слезаешь, когда разговариваешь?
      — Долго рассказывать придется, — Муромец махнул рукой.
      — Пошли в корчму, за пивом разговор лучше ладится.
      — Некогда, — с явным сожалением ответил Илья. — Я князю… подарочек везу. А он ждать никак не может. После, как при дворе побываем, встретимся, и уж тогда поговорим по душам. Ну, до встречи! — он толкнул коня сапогом в бок и поехал дальше.
      Дорога к княжьему терему оказалась близкой. Если язык до Киева доведет, то уж по Киеву проведет и подавно. Так что спустя несколько минут новгородец уже входил нта широкий двор. Ратибор огляделся (Ильи нигде не было — видно, заплутал), сделал шаг к крыльцу терема, как вдруг дорогу ему преградил неизвестно откуда взявшийся стражник.
      — А ты куда? — внушительно гаркнул он, выпячивая грудь.
      — К князю на пир, — спокойно ответил Леший и, дождавшись, когда глаза оторопевшего от неслыханной наглости воина выпучатся до нужных границ, пояснил. — В дружину к нему хочу. В богатыри.
      Дружинник перевел дух и поглядел на Ратибора с некоторым уважением.
      — Ну проходи. Секиру только оставь здесь. Негоже на княжеский пир с оружием. А я посмотрю, как тебя оттуда выкидывать будут.
      Шутку стражника смог по достоинству оценить только он сам: Леший, например, смеяться отнюдь не собирался. Ему вообще было не до смеха, потому что за плечом стражника он углядел такое…
      Сначала ему показалось, что возле крыльца стоит ряженый. Потом — что глаза отказываются ему служить. И только потом изумленный Ратибор понял, что это — волхв Белоян, «что с медвежьей мордой». Конечно, слухи о могучем волхве, сумевшем изменить данную от рождения внешность на зверообразный облик, ходили и в Новгороде, но, во-первых, Ратибор всегда считал их всего лишь слухами, а во-вторых, одно дело слышать, другое — видеть своими глазами. А сейчас он именно видел — высокого худого человека, фигура которого выдавала былую силу, а на широких некогда плечах сидела лохматая медвежья голова с круглыми ушами и черным носом.
      Белоян спокойно стоял и смотрел. Смотрел не на людей — куда-то в небо, словно хотел увидеть там что-то очень важное. И, похоже, увидел — повернулся и заспешил в терем.
      Леший пошел вслед, но немного погодя — не хотелось ему столкнуться с волхвом в сенях.
 
      На пиру было шумно. Даже очень шумно. Можно даже сказать — чрезвычайно шумно. А попросту говоря — богатыри за княжьим столом кричали больше, чем весь народ на рынке. Стучали сдвигаемые чаши, булькало наливаемое вино, хрустели кости на богатырских зубах — словом, пир горой. Поэтому Ратибор, вошедший и застывший у порога, успел хорошенько осмотреться, прежде чем его заметили.
      Вот он, Владимир. Еще не стар, борода без седины, а лицо без морщин. Широкие плечи, прямой взгляд прирожденного воина. Настоящий князь, даром что сын рабыни.
      По правую руку Владимира — тоже воин. Голова уже слегка годами посолена, но по всему видать — такой и в сто лет меч в руке удержит. Кто бы это мог быть? А, Добрыня, дядя князя, воевода.
      Того, кто сидел по левую руку, Леший как следует не разглядел — князь глянул в сторону двери и заметил незнакомого юношу. Брови его вопросительно приподнялись.
      Ратибор поклонился князю, потом всем сидящим.
      — Гой еси, князь Владимир. Здравы будьте, богатыри. Мир дому сему, — произнес он, как положено.
      — Мир и тебе, нежданный гость, — кивнул князь. — С делом ли пришел?
      — Хотел в дружину проситься, — пояснил Ратибор, от волнения забыв про книжную речь.
      — Садись пока за стол, — сказал князь. — А вот после выйдем во двор — тогда и покажешь, годишься ли ты в мою дружину.
      Леший сел. Естественно, место ему досталось на самом краешке, так что князя стало не разглядеть за чьей-то головой. Слуга мигом поставил перед новым едоком миску с мясом.
      И тут князь, до того внимательно слушавший Добрыню, кивнул и взял со стола рядом с собой неказистую чашу, плеснул в нее немного вина. Сидевшие все, как один, заулыбались, поглядывая то на чашу, то на молодого новгородца.
      — А возьми-ка эту чашу, — сказал Владимир, — да расскажи нам, кто ты есть, какого роду-племени и что ты такого совершил достойного, что решил ко мне идти?
      Чаша оказалась перед Лешим. Вина в ней было так немного, что он даже слегка обиделся — насмехается, что ли, над ним Красно Солнышко? Но слово князя — закон, и Ратибор поднялся, держа чашу в руке.
      — Зовут меня Ратибором, а по прозвищу Леший. А родом я из новгородских купцов. По дороге сюда встретил я твоих, князь, людей. От них и узнал, что сулишь ты награду тому, кто Жар-птицу поймает и тем зиму на Русь приведет.
      — И поймал? — спросил кто-то из сидящих, а кое-кто из остальных фыркнул в кулак — видно же, что нет, иначе с того бы и начал.
      — Почти, — смущенно пояснил Ратибор. — Она меня в поднебесье унесла, да потом в воду упала и пеплом рассыпалась.
      Он неосторожно качнул чашу… и вино плеснуло на пол. Леший чуть не разинул рот — чаша была полна до краев. Он отхлебнул — вино было великолепным, такое только на княжьем пиру и подавать.
      — Гляди-ка, — отметил Добрыня куда-то в пространство, — а парень-то правду говорит…
      — Тому и другие доказательства есть, — неожиданно донесся голос от дверей.
      Все обернулись — там стоял Белоян. Ратибор удивился на мгновение: как можно так четко говорить, имея медвежью голову, и тут же подумал, что для того, кто сумел изменить свой облик, это не должно быть трудно. Ни на кого не глядя, могучий волхв пересек палату и распахнул цветное окошко терема.
      А там шел снег. Первый снег этой зимы. Мелкий и колючий, он таял, падая в лужи, не задерживаясь на земле, но уже было ясно — зима действительно наступила, дороги скоро установятся, и пора будет князю выезжать с дружиной дань собирать.
      Выждав немного, Белоян закрыл окошко и повернулся к сидящим. Ратибору до сих пор было жутковато смотреть на его медвежью морду вместо лица, но показывать страх в присутствии князя, да еще когда просишься в дружину — позор, и он старался сдерживаться.
      А повод для страха был, ибо волхв смотрел прямо на новгородца.
      — Добрые богатыри, — произнес он наконец, — да и просто разумные люди ездят либо летом, либо зимой, когда дороги хорошие. Пусть же скажет Ратибор Леший — почему поехал он из Новгорода в самую распутицу?
      Новгородец снова почувствовал на себе взгляды всей дружины — любопытные, недоумевающие, — и вздохнул. Меньше всего на свете хотел он рассказывать здесь и сейчас, что погнало его прочь из родного города, да еще в самое неподходящее время. Разумеется, в другой обстановке можно было что-нибудь солгать (уж на это в Новгороде — городе торгашей — были мастерами), но сейчас в руке Ратибора была волшебная чаша. Если она умеет распознавать правду, то, должно быть, умеет и ложь. Может, вино станет горьким. Может, просто исчезнет. Может…
      Нет, придется рассказывать, как есть…
 
      Ненаш Веселый был кузнецом. Ковал что придется — косы, серпы, ножи, — и ковал хорошо, но не только за это любили его в Новгороде, а и за удаль в кулачном бою. Никогда не брал Ненаш на лед реки ни кистеня, ни дубины, ни свинцовой закладки в кулак — и так никто не мог выстоять против него. Недаром махал кузнец тяжелой кувалдой: когда его огромный кулак опускался на голову незадачливого противника — падал противник и нескоро вставал.
      Два лучших бойца было в Новгороде: Ратибор Леший и Ненаш Веселый, купец и кузнец. И так уж получилось, что ни разу не встречались они на льду реки. И не без причины: были они лучшими друзьями. Соберется, к примеру, Ненаш в кабак — непременно и Ратибора с собой зовет. А уж коли Леший выпить собрался — то и подавно без кузнеца не обойтись. Но не только в выпивке были они дружны. Случилось как-то Ненашу с заречными повздорить, и договорились они подстеречь кузнеца в переулочке да поучить уму-разуму. И подстерегли, но только во-первых, кузнец и сам был не промах и просто так не дался, а во-вторых, рядом от того переулочка как раз Ратибор проходил. Завернул он на шум, увидал, что происходит, и озверел. Долго потом два бойца за обидчиками гонялись… И не было бы беды, да вот приключилась, и, как много других бед, пришла она из-за девушки.
      Всегда друзья были вместе, и даже когда пришла пора влюбиться — полюбили оба одну и ту же. И то сказать — была красавица дочерью корчемника, и потому чаще всего оба вместе на нее смотрели. До поры до времени даже соперничество не могло погубить дружбу. И Ненаш, и Ратибор вместе ухаживали за девушкой, а чем больше ухаживали — тем больше времени проводили в заведении ее отца. По всей улице про приятелей шутки шутили. И вот однажды, когда оба друга уже изрядно повеселели и начали понемногу терять связность рассудка (кажется, это было после девятой кружки… или после одиннадцатой… а ну его к Ящеру!), кто-то сказал:
      — Как дерется Ратибор, мы знаем — знатно дерется, у меня с прошлой масленицы в голове звенит. И Ненаш нам известен — многих побил. А вот кто из них сильнее?
      Напротив неизвестного подстрекателя сидел купец-ромей. Недавно он открыл неподалеку свою лавку, но дело у него не пошло, и теперь незадачливый торгаш заливал обиду пивом.
      — Вовек нам этого не узнать, — подхватил он, улыбаясь. — Ни в жисть не пойдет Леший против Ненаша. Да и Веселый против Лешего тоже. Боятся они.
      Ратибор поднялся из-за стола и подошел к беседующим. На ногах он держался не совсем твердо, но какого пьяного это смущает?
      — Эт-то кто б-боится? — зловеще (как ему казалось) осведомился он. — Я н-никого не боюсь!
      — И я никого! — поддержал друга кузнец, выпивший меньше, но тоже захмелевший. — С Ратибором мы друзья, не то чтобы что… А ты за напраслину еще ответишь! — и Ненаш икнул, чем сильно испортил впечатление от своих слов.
      Ромей грозных слов не испугался.
      — Говорить-то мы все горазды, — спокойно сказал он. — А вот не побоитесь друг против друга выйти? Мы бы посмотрели.
      — А-а что? — не зря говорят, что пьяному море по колено… а лужа по уши. Сейчас Ратибор не совсем твердо стоял на ногах, а в его буйной головушке хмель шумел Ильмень-озером, но именно теперь он согласился бы выйти на кулачках хоть с самим Перуном. — И в-выйду! А ты, друг, н-не побоишься?
      И кузнец тоже согласился на этот трижды никому не нужный бой, схватку между друзьями.
      Но хитрому купцу все было мало.
      — А поклянитесь! — потребовал он. — Знаю я вас, русичей, вас хлебом не корми, дай только кого обмануть. Особенно купцы хороши — не обманешь, не продашь! Клянитесь вашим Родом!
      Если бы приятели были хоть чуточку трезвее, все еще можно было бы исправить, но тогда… сначала один, а потом и другой поклялись Родом, что будут драться между собой в будущую же масленицу.
      Наутро, даже проспавшись и опохмелившись, Леший долго не мог вспомнить, что же делал вчера и где был. А когда вспомнил — ужаснулся и побежал к Ненашу советоваться.
      Кузнец стоял у наковальни и бездумно тюкал молотом по горячей железяке. Делал он это машинально, но руки действовали сами, и железяка постепенно приобретала очертания большого гвоздя — костыля.
      — Дурное дело мы с тобой затеяли, браток, — сказал он, когда Леший вошел в кузню. — И кто нас только за язык тянул? Но теперь уж поздно локти кусать.
      — Но что-то же делать надо… А, придумал! Сойдемся, как обещали, только бить будем в полсилы. Если заметят — сами потребуют прекратить поединок. А не заметят — и овцы будут целы, и волки сыты!
      — И вправду! — обрадовался Ненаш. — Мы же в том клялись, что сойдемся на кулачках, а не в том, что наповал бить будем! Дело ты говоришь, Ратибор, умная голова! — И на радостях так стукнул молотом мо будущему гвоздю. что разом превратил его в будущий нож.
      На том и сошлись. Но когда шел Ратибор из кузни домой — попалась ему навстречу словно бы невзначай его зазноба сердечная. Подошла и шепнула:
      — Говорят, Ратиборушка, вы с Ненашем решили на льду сойтись? Попомни мое слово — кто победит, за того замуж пойду. А то никак не могу выбрать: оба вы молодцы хоть куда!
      Сказала так, бедром вильнула да и пошла себе дальше. А Леший после того разговора сам не свой в терем вернулся. Все звучало в ушах: «Кто победит, за того замуж пойду»…
      Через неделю началась веселая масленица — проводы зимы. Новгородцы пекли по домам блины, круглые и горячие, словно весеннее солнышко.
      А когда начались стеночные бои, пришел к Ратибору давешний ромей.
      — Клятву свою помнишь? — ухмыляясь, спросил он…
      — Как не помнить? — вздохнул Леший. Припомнил он, что еще неделю назад задумал, и нехорошее дело совершил — положил в рукавицу свинцовую закладку. «Дружба дружбой», — думал купеческий сын, — «а сердечные дела каждый сам за себя решает!»
      И вот на льду, еще достаточно прочном, собралась толпа. Люди шумели, делали ставки. Посередине толпы было расчищено место, а на нем стояли Ратибор Леший и Ненаш, который сейчас был каким угодно, только не веселым.
      — Ну, начнем, что ли? — угрюмо спросил он. Леший в ответ только молча кивнул.
      Били, как уговорились, в полсилы. Но даже и так удары кулачищ кузнеца в бока были ощутимы и через полушубок. Сам он немного повеселел и даже начал посмеиваться.
      Ратибор крякал, уклонялся, закрывался, избегая пока пускать в дело правую руку. И в этот самый момент почудилось ему, что в толпе стоит дочь корчемника и на него, Ратибора, смотрит. Повернулся проверить. И тут же получил от кузнеца по уху. В голове купеческого сына зазвенело, он развернулся и, не сдержавшись со злости, ударил друга в полную силу по лицу. Ударил с левой.
      — Ты что? — чуть не крикнул кузнец, утирая рукавицей кровь из носа. — Условились же! Ну, раз так, то получай же!
      Толпа зашумела, но поединщикам было уже все равно. Они скакали по льду, удары сыпались все чаще и чаще, и пелена ярости постепенно заволакивала глаза чересчур увлекшегося Ратибора…
      Все закончилось быстро. Леший, окончательно уже озверевший (даже зубы оскалил совершенно по-волчьи) выбрал момент — и ударил правой рукавицей со свинцовым вкладышем. Ненаш разом замер, еще некоторое время стоял, слегка покачиваясь, а затем рухнул, как подкошенный. И больше не поднялся.
      Ратибор поднял голову и оглядел толпу таким взглядом, что люди невольно начали отходить в стороны.
      — Что же это? — спросил Леший каким-то деревянным голосом и посмотрел на правую руку, словно на чужую. Затем скинул рукавицы и медленно пошел прочь…
 
      — А после того нельзя было мне уже в Новгороде оставаться. После того, что случилось, не мог я землякам в глаза смотреть. Да и дома, как узнали про закладку — сказали: поезжай, мол, сынок, куда глаза глядят, не позорь больше наши головы. А куда деваться? Весну да лето я у дальнего родича переждал. А потом и он меня прогнал, как услышал, из-за чего мне домой дороги нет. Тогда вспомнил я о давней мечте. В Новгород все же тайком заглянул — у родителей позволения спросить. И поехал в Киев. Думал — честной службой доброе имя себе верну…
      Когда Ратибор замолчал, один из сидящих рядом чуть приподнялся и поглядел в чашу, словно ожидая, что она обличит человека, возводящего на себя напраслину. В полной тишине как всегда спокойный Добрыня проворчал себе под нос:
      — Закладка в рукавицу — это, конечно, дело. С одного удара любого свалит. Но против друга, да еще когда условились… — и замолк.
      — Ну что же, — немного подумав, сказал князь. — То плохо, что горяч ты чрезмерно и на подлость способен. А то хорошо, что совесть у тебя есть. Богатырь ведь не только руками крепок должен быть. Сила богатырская не только в том, чтобы дубы с корнем вырывать. Если пройдешь испытания — подучим тебя и отправим на пограничную заставу. Повоюешь со степняками, покажешь, что ты есть за человек. А потом поглядим — может, и быть тебе богатырем в моей дружине.
      Ратибор засиял. Конечно, вступление в дружину откладывалось, но тем не менее — князь его принял! А служба на заставе, пожалуй, еще более почетна. Что может быть лучше защиты границ родной земли?
      — Спасибо, князь, — новгородец поклонился и сел.
 
      И тут со двора послышался уже знакомый Ратибору голос:
      — А они мне и говорят: иди, мол, к нам князем, на что тебе Владимир сдался. А я им: я, говорю, княжить не умею, только пахать да палицей махать. Еле отвязался.
      — Это еще кто? — невольно улыбнулся князь.
      Вошел воин и доложил:
      — Илья, по прозванию Муромец. Тоже в дружину просится.
      Заскрипели ступени под немаленьким весом Муромца, и тогда Ратибор понял, почему его новый знакомец отказался слезать с коня там, на рынке. Короткие и кривоватые ноги плохо слушались Илью, и ходил он неуверенно. Зато в седле сидел как влитой: с такими кривыми ногами никто тебя с лошади не собьет.
      — Гой еси, княже, — сказал Муромец, как положено.
      Лицо князя потемнело.
      — Прости, добрый человек, — тихо сказал он, — ты, видно, перепутал. Калеки на дворе едят.
      — Верно ты сказал, князь, — ответил враз помрачневший Муромец. — Да калеки от Чернигова до Киева прямоезжей дорогой не ездят!
      — Врешь, детинушка, впрямую насмехаешься, — бросил князь, протягивая руку в сторону. Слуга тут же вложил в руку волшебную чашу. — Прямоезжая дорога давно травой заросла. Засел на ней Соловей-разбойник и никого не пропускает — ни прохожего, ни проезжего.
      Муромец отстранил рукой поданную чашу.
      — Слышал я уже про нее, — буркнул он. — Не надо меня проверять. А кто желает — выйдите во двор.
      — Это зачем еще? — поинтересовался Добрыня, до сих пор в разговоре участия не принимавший.
      — А посмотреть на вашего Соловья-разбойника. Вон он у моего седла привязан.
      Тяжелая дубовая скамья с грохотом упала на пол, когда вся дружина ринулась к окну, а потом, не дожидаясь княжьего дозволения — во двор. Леший про Соловья-разбойника, конечно, слышал, но вскакивать без княжьего дозволения не захотел, в результате чего рухнул вместе со скамьей. Когда же Ратибор поднялся, в пиршественном зале кроме него остались лишь князь, Добрыня, Илья и Белоян. Затем Владимир пожал плечами и тоже вышел. Остальным не оставалось ничего другого, как только последовать за ним.
      А во дворе действительно было на что посмотреть. У правого стремени невзрачного бурого конька, принадлежавшего Илье Муромцу, висел куль пестрого тряпья. Когда во двор высыпали воины, куль зашевелился. Сначала из него выделились руки, крепко скрученные за спиной сыромятным ремнем, а затем Соловей-разбойник поднял голову. Был он, похоже, из хазар или иных степняков: большая круглая голова, раскосые глаза, между которыми свободно кулак уложится, длинные тонкие усы, бороденка в три волоса. Правый глаз разбойника был замотан тряпкой, а на голову надета конская уздечка, удила которой не позволяли ему не то что разговаривать. но даже рта открыть. Сложения знаменитый разбойник был плотного, даже весьма плотного, а попросту, представлял из себя настоящую бочку. По двору медленно распространялся неприятный запах, словно Соловей неделю так вот висел у стремени и оправлялся прямо себе в штаны.
      Ратибор по-новому посмотрел на бурого коня: видать, двужильный, если такую тяжесть на себе тащил и только еле-еле в сторону кренился.
      Князь осмотрел пленного со всех сторон, а затем обратился к Илье:
      — И как же ты его взять ухитрился?
      — А просто, — охотно пояснил Муромец. — Я еду, а он на дерево залез и ну орать, мол, стой. Я думаю: пусть его орет, а он свистеть начал, так что у меня аж уши заложило и конь спотыкаться стал. Ну, я разозлился да стрелу пустил, вот, в глаз ему попал. Он с дерева свалился, тут я его и повязал.
      Дружинники загалдели. Князь покачал головой.
      — А точно ли это тот самый Соловей-разбойник, про которого столько говорят? — с сомнением сказал он. — Пусть-ка свистнет, как на дорогах свистел!
      Илья тем временем отвязал пленника от седла, посадил на землю и снял с его головы уздечку.
      — Ну же! — нетерпеливо прикрикнул князь и толкнул Соловья ногой. — Будешь свистеть?
      Разбойник кашлянул и заговорил неожиданно тонким голосом:
      — А почто это ты мне приказываешь? Не ты меня в плен взял, не ты и распоряжаться будешь!
      Владимир на мгновение онемел, а затем обратился уже к Муромцу:
      — Скажи ты ему, что ли, чтобы свистнул.
      — Слышал? — рявкнул Илья. — Так делай!
      — Не могу, — с безразличным видом ответил разбойник. — Ты мне как стрелой заехал, так у меня с тех пор голова страсть болит, говорить — и то трудно. Ты меня сначала развяжи, потом напиться дай, чтобы голова не болела, вот тогда и свистну.
      — Вот нахал! — восхитился Ратибор, но его мнением никто сейчас не интересовался. Только Белоян настороженно шевельнул ушами и ушел, как показалось новгородцу, с неприличной поспешностью.
      Соловья развязали, а один из воинов сбегал в пиршественный зал и принес обширный ковш вина. Разбойник выдул ковш одним духом и встал.
      — Вот теперь и свистнуть можно, — оскалился он, вытирая усы. При этом стало видно, что в его улыбке не хватает зуба — видно, Муромец сгоряча еще и кулаком заехал. — Потешим князя… да и себя заодно.
      — Но-но! — Илья тут же оказался рядом. — Потише свисти давай. Если что здесь порушишь… — он показал свою дубину.
      — А это уж как получится, — ответил Соловей-разбойник, выходя на середину двора.
      Он набрал побольше воздуха, засунул два пальца в рот и…
      Ратибор так до конца и не понял, что, собственно, произошло во дворе. Одно он чувствовал совершенно четко: ветер. По силе он был вполне сравним с тем, что дул ему в лицо в поднебесье, и так же не давал выдохнуть, разрывал легкие, вот разве что был чуточку теплее, и свистело почему-то со всех сторон сразу, а не только с той, где стоял Соловей. А еще он осознал, что уже не стоит, а упал на четвереньки, цепляясь за землю руками и ногами, и та же участь постигла всю дружину, а стоят на ногах только трое: сам Соловей, на лице которого было четко видно нескрываемое торжество, и Владимир с Ильей, держащиеся друг за друга.
      Кое-как переползая, Леший добрался до стены терема, прислонился к ней и с ужасом обнаружил, что терем шатается. Совсем рядом с новгородцем рухнула на землю золоченая маковка с крыши… А вот вылетело окошко с цветной слюдой…
      И тут Соловей сделал передышку. Может, ему просто надо было снова вдохнуть, может, он просто решил полюбоваться результатом, но на миг ветер стих. И за эти краткие мгновения Илья Муромец рванулся вперед, поднял дубину и со всего размаху огрел разбойника по макушке.
      Раздался хруст, и Соловей-разбойник осел на землю.
      После оглушительного свиста наступила почти столь же оглушительная тишина. В этой тишине отчетливо слышалось только кряхтение воинов, с трудом поднимавшихся на ноги.
      Владимир шагнул к неподвижно лежавшему разбойнику. От страха или еще от чего, ноги плохо слушались князя. Спотыкаясь, он подошел к поверженному Соловью, наклонился.
      — Мертв, — подытожил он, распрямляясь. — Теперь понятно, почему дорога была непроходимой столько времени!
      — Это верно, — Илья встал рядом, опираясь на дубину. — Этот сукин сын неподалеку от засидки целый терем выстроил. Семья у него там была.
      — И что?
      — Ну, они как меня увидели, с Соловьем-то у стремени — похватали рогатины и на меня. А Соловей им кричит — бегите, мол, детки, раз он меня играючи одолел, то с вами и подавно справится. Они и разбежались, а терем тот я сжег, чтобы и следа не осталось… А он нас, конечно, надул сейчас. Я ему говорю — свисти тише, так нет же — в полную мощь свистнул! Теперь терем поправлять придется.
      И вправду: княжий терем выглядел теперь вовсе не нарядным. Сбитые или покосившиеся золоченые маковки, выбитые окна, чуть расшатанные бревна… Соловей постарался на совесть. До князя, кажется, только теперь дошло, что могло бы случиться, не будь рядом Ильи, похоже, совсем нечувствительного к колдовскому свисту. Владимир выглядел чуть смущенным.
      За воротами послышался гул. Стражник, стоявший на стене, крикнул.
      — Там этот… как его… народ! Спрашивают, что случилось!
      Из общего гула выделилось:
      — Князь! Пусть выйдет князь!
      Владимир пожал плечами и повернулся к дружине:
      — Ступайте в гридницу. Там дальше говорить будем…
      Наверху, в гриднице, было теперь неуютно. Ни одного целого окна, между бревен подозрительные щели, холодный сквозняк. Даже стол опрокинут. Впрочем, слуги уже суетились, наводя порядок.
      Илья Муромец тяжело плюхнулся на скамью и перевел дух. Остальные смотрели на него кто с уважением, кто побаиваясь. Ратибор уже полностью пришел в себя и теперь глядел то на Илью (к которому проникся еще большим расположением), то на новенький кафтан, выпачканный в грязи и порванный на рукаве, гадая, когда же успел его так испоганить. Вроде бы, по двору не валяло, только с ног сбило… Впрочем, остальные дружинники сейчас выглядели не намного лучше, так что Леший быстро успокоился.
      Вошел Владимир. За ним в дверях бесшумно появился Белоян.
      — Ну, Илья, — сказал он, — кое-что мы забыли. Расскажи-ка о себе.
      Муромец поклонился князю, не вставая со скамьи (Владимир, впрочем, не обиделся — у богатыря была уважительная причина).
      — Я уж говорил — звать меня Илья, по прозванию Муромец. А Муромец потому, что до тридцати лет сиднем сидел — ноги не ходили…
      — А почему теперь пошли? — спросил волхв. На медвежьей морде вообще трудно распознать выражение, но Ратибор готов был поклясться, что Белоян улыбается. Похоже было, что он великолепно знает, почему именно пошли ноги у Ильи Муромца, но не хочет говорить.
      — А тут такая история вышла. Сижу я как-то у окна (я вообще все больше у окна сидел, чтобы хоть видеть, что в деревне делается), а под окно калики подходят. Добрый человек, говорят, принеси-ка странникам пивка попить. А у меня норов тяжелый, я поначалу подумал — издеваются, безногого за пивом посылают. Соскочил с лавки, чтобы трепку им задать, и тогда только опомнился, что на ногах стою. А калики стоят, усмехаются себе. Поклонился я им в ноги, принес пива, а они над ним пошептали и ко мне — сам, мол, сначала испей. Ну, я выпил…
      — И что? — свистящим шепотом спросил Ратибор.
      — Да ничего особенного. Только вот с тех пор как злой становлюсь — дерево с корнем могу вырвать.
      Князь покачал головой, видимо, вспомнил о волшебной чаше, но потом передумал.
      — Ну что, други, — спросил он, — примем Илью, по прозванию Муромца, в дружину без испытания?
      — Примем! Почто его испытывать, когда и так все ясно? — нестройно зашумели богатыри.
      — Так тому и быть, — подытожил князь. — А вот тебя, — теперь он смотрел на новгородца, — мы еще проверим. Пойдемте-ка все во двор!
      На том дворе, куда высыпала дружина, тренировались младшие воины, еще не заслужившие права пировать за княжьим столом. При появлении Владимира они разошлись по сторонам, дав старшим место. Князь остановился у крыльца и сел в принесенное кресло. Лешего выдвинули в середину круга. К Владимиру подошел воин, что-то выслушал, а затем повернулся. Видимо, это был дядька — наставник молодых дружинников.
      — Ты мечом умеешь? — обратился он к Ратибору и изобразил рукой в воздухе, что, по его мнению, Леший должен был уметь мечом. Получалось, что от молодого воина требовалось умение ловко отрубать самому себе уши.
      — Нет, — признался Ратибор, — я все больше секирой…
      — И то неплохо, — согласился спрашивавший, отобрал у одного из младших кметов секиру и со свистом крутанул ею в воздухе. — Помашем? Эти тупые, как валенки, не поранимся.
      Собственно, Леший предпочел бы, чтобы секиры были острые — с тупым оружием он всегда чувствовал себя как-то неуверенно — но делать было нечего, тут все же не смертный бой.
      Противник обманчиво медленно замахнулся. Ратибор знал о коварстве такой медлительности, но все равно чуть не засмеялся от радости — именно против этой манеры драться он давно отработал защиту. Секира Лешего устремилась вперед в неотразимом выпаде. Но богатырь словно бы исчез с того места, где только что стоял, а его оружие угрожающе зависло над головой новгородца. Тот чудом сумел уклониться и рубанул снова, на сей раз сбоку. Теперь секиры с глухим лязгом столкнулись. Дядька рванул оружие к себе. Ратибор еле сумел освободить застрявшее лезвие, отпрыгнул назад и закрутил секирой перед собой, образовав непроницаемую стальную завесу. Богатырь, в свою очередь, прянул вперед, проделав секирой какой-то мудреный финт. Лязг, стук — и Ратибор почувствовал, что проклятая железяка неудержимо рвется из руки. Все попытки остановить ее были тщетны — секира радостно устремилась к ближней стене, где и улеглась. Богатырь оскалился и опустил оружие. Ратибор покраснел и потупился.
      — А по-моему, стоит взять! — неожиданно заявил богатырь, хотя никто ему вроде бы и не возражал. — Парень, ты сколько времени этой железкой машешь?
      — Пять лет, — почти шепотом ответил Ратибор.
      — Пять? А я уже двадцать пять, и каждый день, так что не расстраивайся. Слышали, парни? За пять лет так навострился! Нет, — тут он поклонился в сторону сидевшего князя, — по-моему, такого бойца грех не взять. Сыроват, конечно, но ничего — натаскаем!
      Владимир кивнул.
      — Тебе, Хельги, я верю. Радуйся, Ратибор, сбылась твоя мечта!
 
      А вечером была пьянка. Самая что ни на есть настоящая. На радостях Ратибор пригласил Илью и воинского дядьку Хельги со смешным прозвищем Лодыжка в ближайшую корчму. Пир стоял горой, вино лилось рекой. Богатыри ели и пили, как… словом, как богатыри. Хельги при этом то и дело порывался спеть любимую ругательную песню, от которой, по его словам, земля тряслась и стены рушились. Илья больше молчал, но чарки опрокидывал в себя одну за другой. Захмелел он, кажется, еще после третьей (видно, дома хмельное не часто пробовал), а пить продолжал просто механически. Ратибор же пил со счастливой улыбкой, которая постепенно становилась все шире и шире. Корчемник еле успевал подносить новые кувшины.
      В конце концов Леший ощутил настоятельную необходимость выйти во двор по малой нужде. Спотыкаясь и пошатываясь, он спустился с крыльца, с чувством отлил у близстоящего забора, и, возвращаясь назад, чуть не споткнулся о двух гуляк, упившихся до состояния тряпки и мирно покоившихся у крыльца корчмы. Некоторое время Ратибор задумчиво их разглядывал.
      — Обоих вас постигла жестокая кончина, — торжественно (хотя и несколько несвязно) вымолвил он наконец, рухнул на лежащих и тут же заснул.

      Монах — давешний знакомец стоял перед Ратибором и укоризненно на него смотрел.
      — Эх ты, — сказал он наконец, — богатырь земли русской! Напился в дым, теперь похмельем маяться будешь, а в дружине кто за тебя за землю постоит?
      — Отстань! — сказал Ратибор, — тебя вообще нет, ты мне снишься.
      — Ах, так? — нехорошо оскалился монах, достал из широкого рукава мешок с деньгами и принялся размеренно стучать им по голове новгородца. Ратибор заорал и проснулся.
      Монах с мешком исчез, но дикая боль в голове осталась вместе с тошнотой и прочими признаками жесточайшего похмелья. Леший лежал на лавке в каком-то доме, хотя, как ни напрягал память, не мог вспомнить, как он сюда попал.
      Скрипнула дверь (этот звук вызвал у новгородца новый приступ головной боли, и он недовольно поморщился). Вошел Хельги, свежий и румяный, словно бы и не пил вчера ничего крепче кваса. В руках он нес кувшин.
      — Проснулся, богатырь? — рассмеялся он, увидев Лешего. — На вот, пивка попей, опохмелись!
      Новгородец издал невнятный звук, схватил кувшин и долго от него не отрывался. Пиво, как обычно, оказало свое целебное действие, и спустя пять минут Ратибор уже приобрел ясность сознания. Он встал, умылся и вышел из комнаты.
      Оказалось, что эта комната находилась в том самом дворе, где только вчера дядька проверял новичка на пригодность к службе. Кстати, как сказал Хельги, предназначалась она именно для того, чтобы захмелевшие дружинники могли спокойно проспаться, что в молодеческой им бы, конечно, не удалось.
      Пока новгородец осматривался и вспоминал вчерашние события, Хельги Лодыжка куда-то ушел, а вернулся уже не один.
      Сопровождавший дядьку человек был ему прямой противоположностью. Лодыжка, родом викинг, и выглядел как викинг — высокий, светловолосый, с короткой курчавой бородой. У второго борода была тоже короткой и курчавой, но на этом сходство и заканчивалось, ибо был он приземист, объемист и суетлив, а волосы его были цвета вороньего хвоста. По горбатому носу и своеобразному говору каждый бы признал в нем жида. Леший воззрился на пришедшего, недоумевая, что делает жид на дворе, где дружина тренируется. А тот, в свою очередь, посмотрев на Ратибора, обратился к дядьке:
      — Слушай, старик, это что, и есть тот новенький, которого ты мне обещался показать?
      — И есть, — неожиданно лаконично ответил Хельги.
      — Ха! И ты мне будешь говорить, что этот молодой человек и есть будущий отличный воин? Да он же и на ногах не стоит! — возмутился чернявый.
      От такого оскорбления у новгородца потемнело в глазах. Это он-то на ногах не стоит? Разъяренный Ратибор сделал шаг вперед и от души заехал жиду-оскорбителю справа в челюсть.
      Вернее, собрался заехать, так как проклятого жида на месте почему-то не оказалось, а оказался он неожиданно несколько левее, так что кулак просвистел мимо его головы. Затем Леший почувствовал сильный удар по ногам, и тут же еще один — по затылку. Новгородец повернул голову, чтобы увидеть, как это противник ухитрился зайти с двух сторон сразу… и увидел землю.
      — А на ногах он таки не стоит! — торжествующе подытожил жид, словно ничего и не произошло.
      Леший встал и вознамерился снова устремиться в бой, но между ним и нахальным жидом вдруг оказался Хельги.
      — Спокойно, Ратибор. Не кипятись — сваришься. На меня же ты не обижался, когда я тебя вчера обезоружил?
      — Ты дядька, — сумрачно сказал Ратибор, отодвигая дядьку в сторону.
      — И он дядька, — Лодыжка снова встал на пути новгородца. — Это мой напарник, Митяй по прозвищу Молния. На самом-то деле он, конечно, такой же Митяй, как я печенег, но так удобнее звать. Об его настоящее имя язык можно оцарапать — Маттафия, что ли… Старик, — теперь он повернулся к напарнику, — этого горячего юношу зовут Ратибор Леший. Ну, будьте знакомы.
      Поостывший Леший кивнул Митяю. Тот снова заулыбался, сверкая белыми зубами.
      — Слушай, а почему вы друг друга стариками зовете? — поинтересовался Ратибор.
      — Привыкли, — равнодушно пожал плечами Молния. — Они, — он кивнул куда-то в сторону, видимо, подразумевая своих учеников, — так нас теперь и называют — старики. Вон, мол, старики идут.
      Хельги похлопал в ладоши, привлекая внимание.
      — Ну ладно. Ратибор, ты как, пришел в себя? Если уже, тогда шуточки кончились. Пора начинать учение!
      Вот так и началась для Ратибора Лешего тренировка. Для начала Хельги дал всем новоприбывшим (а их, кроме Ратибора, было в тот день десять, не считая Ильи — ему упражняться было незачем) по тяжелой палке и велел держать ее на вытянутых руках за концы перед собой, пока не будет дана команда прекратить.
      Леший взял палку с легкой усмешкой — еще бы, ведь его-то секира потяжельше будет, а и то не устает новгородец с ней управляться! Но уже через пять минут ему показалось, что палка не деревянная, а свинцовая. Потом — что и не палка это вовсе, а Мировой Змей. Словом, еле-еле додержал Леший палку, а когда сияющий Хельги подал, наконец, команду — все юноши дружно побросали несчастные деревяшки оземь и выдохнули с облегчением.
      — Молодцы! — громыхнул Лодыжка. — А теперь вокруг двора бегом марш!
      Будущие богатыри гуськом затрусили вокруг двора. У Лешего тут же закружилась голова — сказывалось не до конца прошедшее похмелье. К тому же от бега разболтался после пива желудок, высказывая настойчивое желание вывернуться наизнанку. Новгородец терпел, хотя получалось плохо. Но показывать слабость при других — ни за что! Тем более, что и дядька понимающе наблюдает за мучающимся собутыльником.
      Бегали долго. А когда наконец закончили — велел Хельги походить немного по двору для заминки, а затем идти в трапезную завтракать.
      Ратибор сидел на лавке, хлебал щи (удивляясь, кстати, откуда взялся аппетит, ведь только что тошнило при любом запахе) и думал. Все, что было с утра, как-то не очень вязалось с тем, как он сам представлял себе обучение в княжьей дружине. Не удержавшись, спросил у соседа:
      — Неужели нас мечами махать учить не будут?
      — Будут, — отозвался сосед, прожевав изрядный кусок хлеба. — Первую неделю натаскают, вот как сегодня утром, а потом поедем в отдельный городок. Возле Киева. Вот там и начнется настоящее учение. А сейчас проверяют — кто за первую неделю отсеется, а кого дальше учить стоит. — С этими словами он снова уткнулся носом в миску.
      Леший вздохнул — теперь-то уж точно надо выдержать — и тоже принялся за еду. Разговоры разговорами, а надо все съесть, пока не закончился завтрак.
 
      Неделя прошла быстро. К ее концу Ратибор уже достаточно спокойно переносил утреннее упражнение с палкой, равно как и бег, и приседания с мешком песка на плечах, и бег с тем же мешком, но уже в охапку. Из десяти претендентов осталось шестеро, а вместе с теми, кто пришел раньше и позже, набралось почти тридцать человек. И вот настал день отправки «в городок».
      Накануне Леший, окончательно подружившийся за эти дни с Хельги, спросил у него:
      — Слушай, Лодыжка, ты вроде говорил, что Митяй твой напарник, верно?
      Дядька кивнул.
      — А почему тогда он нас не учит?
      — Потому что он начнет вас учить уже там. И я тоже. Приедут нам на смену другие, станут натаскивать новеньких, пока не наберут полного числа. А мы — в городок. Я буду учить драться с мечом, копьем и секирой, а Митяй — вообще без оружия.
      Ратибор припомнил тогда, как неделю назад Молния сшиб его с ног. Конечно, Леший был тогда с большого бодуна, но все равно впечатляет. Ведь не последний же кулачник Ратибор, а не успел даже понять, как свалили его. Если Митяй хотя бы вполовину собственного мастерства выучит, уже и это неплохо.
      Ранним утром будущая дружина выехала из ворот княжьего терема. Юноши сидели в седлах как вкопанные, горделиво поглядывая вокруг, словно уже были богатырями и шли теперь бить хазар. Леший старался не отстать в этом от прочих. Но неожиданно, вертя головой, он натолкнулся на знакомое лицо. Секунду новгородец припоминал, а затем, словно озарение пришло, вспомнил, где он видел это лицо, а главное, эту бороду.
      Через рынок шел давешний монах. Шел, не обращая внимания ни на что вокруг себя, в том числе и на верховых.
      Ратибор залихватски свистнул в его сторону, а затем заорал:
      — Эгей, батя, помнишь меня?
      Монах поднял голову. Он тоже узнал Лешего, и, похоже, удивился, увидев его здесь. Во всяком случае, глаза его чуть расширились, а затем служитель чужеземного бога проворно скрылся за палатками.
      — Ты его знаешь? — спросил Лешего ехавший рядом паренек. Пришел он в дружину с двумя братьями. Отец-рыбак, не мудрствуя лукаво, одарил детей рыбными именами — Окунь, Щука и Налим. Окунь был старшим, и именно он разговаривал сейчас с новгородцем.
      — По пути в Киев встретились, — процедил Ратибор. — Сволочной народ эти монахи. И шуток не понимают.
 
      Городок стоял на берегу реки. Представлял он из себя длинный дом, где жили ученики и наставники, тренировочный двор, капище Перуна, обнесенное невысоким частоколом, и все это — за бревенчатым тыном.
      Во дворе будущих кметов встретил Митяй, приехавший заранее. С шутками и смехом юноши распределились по длинному дому, сложили вещи и снова вышли во двор.
      Митяй пошептался с напарником, а затем повернулся к толпе.
      — Значит так, молодые люди, — сказал он. — Вот здесь, — он показал на странного вида сооружение, немного напоминавшее виселицу, — будем учиться владеть копьем на скаку. Здесь, — теперь его палец был указующе простерт по направлению большого кожаного мешка, висящего на деревянной подставке и набитого чем-то тяжелым, — будем стучать кулаками. Всему остальному будем обучаться здесь. — Митяй обвел рукой остальной двор. — Всем все понятно? Тогда с завтрашнего дня и приступим.
      Впереди всей толпы стоял Чурила Пленкович (не позволявший, кстати, называть себя иначе, как по имени-отчеству) — сын какого-то знатного боярина, красавец, неисправимый бабник и при этом неплохой, по слухам, боец. За неделю на княжеском дворе Леший умудрился два раза поцапаться с Пленковичем. Один раз новгородская стеношная выучка одержала верх. Но зато в другой боярский сын одолел купеческого за счет ловкости. Поговаривали, что в дружину он решил проситься из-за того, что чем-то не угодил отцу, и тот выгнал непутевое чадо со двора долой. Владимир же принял Чурилу по старой памяти.
      Так вот этот самый Чурила сначала смерил Митяя взглядом, а потом придал лицу удивленное выражение и произнес:
      — А кто ты такой будешь, собственно говоря?
      — Митяй, по прозвищу Молния, из Византии. Буду учить вас всех без оружия драться.
      Чурила поменял позу и небрежно поинтересовался:
      — Какой же ты Митяй из Византии, когда ты жид пархатый? — жидов Чурила за что-то особенно не любил и всячески это подчеркивал.
      — Ай, молодой человек, — нисколько не обидевшись, ответил Митяй. — Какое это имеет значение?
      — Да ни в жисть такому не бывать, — разозлился Пленкович, — чтобы жид русича драться учил!
      — А где же это видано, чтобы умный молодой человек вот так сразу говорил, не подумав и не проверив? Ведь может же так оказаться, что и я тебя научить могу…
      — Что? — взревел Чурила, выпячивая широкую грудь. — Да я тебя… одной левой!
      Леший ухмыльнулся, припомнив силу невзрачного жида в драке. Остальные с ней еще не сталкивались, а ростом Митяй был на голову ниже Пленковича, поэтому с интересом приготовились смотреть, как парень согласно обещанию одной левой уложит нахального чужеземца.
      — А почему бы и не попробовать? — широко улыбнулся Молния.
      Будущие кметы расчистили круг. Ратибору все это живо напомнило его собственное принятие в дружину — снова круг, снова в круге ученик против наставника. Только ученик был другой, и учителя он вызвал сам, и дрались без оружия.
      Чурила, так же как и Леший когда-то, широко размахнулся с намерением врезать слева в челюсть. Митяй плавно, но очень быстро развернулся на носке, поймал бьющую руку за кулак и провел дальше в том же направлении. Боярский сын рухнул, как срубленное дерево, но тут же вскочил и полез в ближний бой, желая, судя по всему, задавить противника в медвежьих объятиях. Но и это ему не удалось — Молния, в очередной раз оправдывая свое прозвище, отскочил, а затем его кулак по короткой дуге врезался в подбородок Чурилы, а нога в то же самое время подсекла противника под коленки — Леший только теперь понял, как дядька поверг его наземь неделю назад. Парень снова упал, и на сей раз надолго. Остальные некоторое время молчали, переваривая увиденное. Потом Пленкович зашевелился, с трудом поднялся, потирая челюсть, пошатал пальцем зубы, проверяя, все ли на месте. Затем повернулся к Митяю, как-то по-новому на него посмотрел и спросил:
      — А как это ты меня?
      Митяй снова засверкал зубами:
      — Вот! Теперь он таки понял, что даже у старого еврея есть чему поучиться! Еще у вас есть вопросы?
      Еще вопросов ни у кого не оказалось, за исключением одного, который вертелся на языке у всех: когда же и нас так же научат?
      — Киев не сразу строился, — хором ответили оба наставника.
 
      Лешему не привыкать было к тренировкам. И дома он, бывало, упражнялся до седьмого пота. Разумеется, курс молодого бойца, пройденный им в Киеве, несколько поменял его понятия о настоящей тренировке. Но то, чему организм Ратибора подвергся в городке, выходило за всякие рамки.
      Первый же день начался с того, что Хельги, бодрый и свежий, как всегда, вошел в длинный дом еще затемно и заревел, приставив ко рту широченные ладони:
      — Подъем, богатыри!
      «Богатыри» повскакивали с кроватей и потянулись было к одежде.
      — Куда? — снова заревел Лодыжка. — С утра тренироваться только в подштанниках. И босиком!
      Накануне подморозило, да еще и снег выпал довольно глубокий. Выбежав из дома полуголыми, ученики тут же принялись плясать: промерзшая земля немилосердно обжигала ноги. Но тут наставник (кстати, в сапогах и полушубке) тоже вышел во двор, и началась утренняя разминка. К ее концу от бегающих юношей валил густой пар, а устали они так, что на еду сначала смотреть не могли, а, немного отдохнув, съели все без остатка и попросили бы добавки, да знали — не дадут.
      Однако изнурительная «утренняя зарядка» не шла ни в какое сравнение с тем, что Хельги устроил своим подопечным перед обедом, «для улучшения аппетита», как он сам выразился.
      Лодыжка выжимал из учеников все соки, заставляя сначала часами махать в воздухе палкой (весившей раза в два больше самого тяжелого меча), потом рубить стоячие бревна и упражняться с деревянным болваном. Болван крутился на стояке и держал в одной руке щит, в другой — увесистый мешочек на веревке. Требовалось, ударив мечом в щит, тут же защититься от кистеня, который в противном случае ощутимо бил по спине или затылку. Тех же немногих, кто возмущался чрезмерной нагрузкой, Хельги заставлял делать и вовсе бессмысленные вещи — например, прямо посреди двора упасть, а потом отжиматься от земли на руках, пока не посинеешь. Пару раз так проделав, Леший понял, наконец, что наставник в свободное время и наставник на учениях — два разных человека, и если первый ему друг, то со вторым лучше не спорить.
      Настоящему бою на мечах стали учить только на второй месяц, когда все ученики изрядно поднаторели махать железкой по воздуху и болвану. Тогда-то Леший и понял, что это такое, когда по голому телу бьют мечом, пусть даже завернутым в тряпки. Потом частью снова привык, а до тех частей, которые не смогли привыкнуть, старался оружие противника не допускать.
      А потом Митяй начал тиранить учеников своими методами. Как он сам не раз выражался, «если человек не чувствует прием на своей собственной шкуре, он его и на другом человеке никогда не сделает как надо.» Руководствуясь этим принципом, он раз за разом швырял учеников на землю хитрым броском или попросту сбивал коротким, но мощным тычком кулака. И действительно — на своей шкуре приемы усваивались легко и быстро.
      Здесь Лешему стало несколько легче. На костяшках его кулаков еще дома наросли твердые мозоли, и кожаный мешок он молотил без последствий, в отличие от некоторых других, которые поначалу сбивали кулаки до крови.
      Вообще же среди остальных купеческий сын не особенно выделялся. Это на родной улице он был первым, а здесь, в городке, когда вокруг были сплошь первые парни на своих улицах, Ратибор уже не казался могучим и непобедимым. Тот же Чурила, к примеру, нередко повергал новгородца наземь, ибо, уступая ему в силе, превосходил в скорости и вдобавок, быстрее учился новому.
      Как только на реке исчезли последние льдины, наставники немедленно принялись натаскивать учеников биться на кораблях. В их распоряжении были две старые ладьи, спешно спущенные на воду. Всех юношей разделили на два отряда, один возглавил Хельги, другой — Митяй, и пошла потеха. Парни рубились тупыми мечами и секирами, так что звон стоял до самого Киева, раз за разом сталкивали друг друга в воду, выплывали и снова лезли на борт…
      А летом завел себе Ратибор нового друга. Случилось это так…
      Каждую неделю Митяй Молния категорически отказывался тренировать учеников и целый день валялся на кровати в своей комнате или занимался совершенно непонятными вещами — например, накрывал голову вышитым платком и подолгу так стоял. Называл он такие дни «субботами». Хельги по этому поводу всегда страшно ругался, говоря, что у Митяя семь суббот на неделе, но тем не менее тоже ничего не делал. Так что дружинники были предоставлены самим себе, шли в Киев и гуляли там, где хотели.
      Леший обычно гулял либо по оружейному ряду (очень любил глядеть на оружие, прикидывать его по руке… и по карману), либо по ярмарке, где торговали разными безделушками и всегда хватало красивых девок. Правда, после той памятной истории в Новгороде Ратибор был в сердечных делах очень осторожен… но осторожность осторожностью, а за погляд ведь денег не берут!
      Вскоре он заметил, что там же часто прохаживается какой-то парень, ненамного старше самого Ратибора и явно воин, но не из младшей дружины, а больше похожий на богатыря. Еще через день Леший вспомнил, что видел его на княжеском пиру. Тогда же новгородец решил подойти и познакомиться.
      — Гой еси, — вежливо сказал он однажды, чуть не столкнувшись с тем юношей в тесном проходе.
      — И ты, — кивнул тот. — Что надо-то?
      — Ты не из старшей дружины ли будешь?
      — А ты с чего взял? — прищурился парень.
      — Видел, — коротко ответил Ратибор.
      — И впрямь оттуда. Меня Алешей звать, но все больше Лешаком зовут. По прозвищу Попович.
      — Лешаком? — обрадовался Ратибор. — так ведь и я по прозвищу-то Леший! А звать Ратибором. Это ж выходит, мы почти тезки?
      — Выходит, так, — немного удивленно сказал Попович. — А пойдем-ка обмоем такое событие…
      С того дня каждую субботу Леший шел на рынок, встречал там Поповича, и они закатывались в ближайшее питейное заведение. Постепенно кметы подружились окончательно, в чем неоднократно заверяли друг друга после весело проведенных вечеров. Надо сказать, что, после того, как Леший приплелся однажды в длинный дом на бровях, наставники подняли его на следующий день раньше всех и вместо опохмела заставили бегать вокруг двора до одурения. Пережив такое, Ратибор стал весьма умерен в выпивке и позволял себе ровно столько, сколько нужно было, чтобы с утра голова не трещала. Но это обстоятельство дружеским попойкам ничуть не мешало, а наоборот, помогало, не давая перейти в пьянку. Кроме того, выпив, Попович становился необычайно словоохотливым и все норовил рассказать в очередной раз о своей славной победе над неким Тугарином. При этом у него каждый раз получалось, что Тугарина он сначала повстречал в чистом поле, победил в честном бою и убил, а потом встретил его же на княжьем пиру, вызвал на поединок и еще раз убил. Эту в высшей степени запутанную историю знал, пожалуй, весь Киев, так что, стоило Лешаку Поповичу открыть рот и произнести: «Это еще что! А вот как я убил Тугарина…», как все, сидевшие в корчме, немедленно начинали хохотать.
      Но так расслабиться Ратибор позволял себе (а вернее, наставники позволяли ему) только по субботам. В остальные же дни он усердно постигал премудрости военной науки: учился драться, владеть конем в бою (а это оказалось не так просто: конь — зверь глупый и необыкновенно пугливый, и даже к свисту стрелы его нужно приучать, а то на бранном поле испугается, понесет — и пропал богатырь ни за пучок репки), управлять ладьей — вдруг пригодится, прятаться за кустами, деревьями и даже кротовьими кучками — разведка на войне первое дело.
 
      В таких вот занятиях прошел год. К его концу Леший окончательно освоился с военным бытом и даже начал потихоньку считать себя богатырем. Он по-прежнему был не лучше и не хуже прочих, поэтому мог надеяться на то, что по окончании обучения его возьмут в отряд и дадут боевое задание. Но его мечте суждено было сбыться несколько раньше, чем он мог ожидать. Собственно, раньше даже, чем мог ожидать любой…
 
      Тот день начался необычно. Когда ученики вышли на утреннюю зарядку, их загнали обратно в дом. Затем Хельги вышел вперед и сказал:
      — Пришли вести. Посылают нас нынче к древлянам дань с них собирать. А древляне что-то неспокойны в последнее время. Как бы не получилось у нас войны вместо посольства.
      Гомон недоумевавших воинов мгновенно стих. Древляне — дикий народ, усмиренный в свое время княгиней Ольгой, но не покоренный до конца даже воинственным Святославом, народ, среди которого, по слухам, еще попадаются оборотни, — такой народ был опасным противником. Коли уж так вышло, что и война возможна, то почему посылают туда младшую дружину? И вдобавок, где это видано, чтобы на полюдье не сам князь ездил? В этом смысле Чурила и задал вопрос. И получил ответ:
      — Ныне князь Владимир с дружиной на южных рубежах. То ли со степняками воюет, то ли с другим князем не поделил чего — нам все едино выходит к древлянам идти.
      Но что бы ни думали дружинники по этому поводу, а приказ князя есть приказ князя, как ни крути. Так что принялись воины готовиться. Посольство — дело серьезное, не просто съездить надо, а так, чтобы перед чужим племенем в грязь лицом не ударить. К тому же, многие откровенно радовались, что, может, выйдет случай повоевать.
      И вот морозным утром кметы — теперь уже самые настоящие кметы — ровным строем выехали из ворот городка, направляясь на север, в древлянское Чернолесье.
      За плечом Ратибора всходило солнце. Холодный воздух приятно пощипывал нос. На душе новгородца было так же безоблачно, как и на синем небе над головой. Настроение хозяина передалось и игривой кобыле-трехлетке, и она то и дело норовила встать на дыбы или пыталась выплюнуть удила, при этом поворачивая голову и кося на седока веселым глазом.
      — Радостно? — неожиданно спросил знакомый голос из-за плеча. Ратибор повернулся и увидел Лешака Поповича. Сын служителя чужого бога как ни в чем не бывало ехал рядом.
      — А ты-то как здесь? — вместо ответа поразился новгородец. — Ты же в старшей дружине, тебе рядом с князем место!
      — Так уж вышло, — уклончиво ответил Алеша и поспешно отъехал подальше, оставив Лешего с чувством недоумения и подозрением, что дело тут нечисто.
      Выехав на большую дорогу, воины сразу же разрушили строй (разумеется, с разрешения наставников, поважневших за короткое время немерено и велевших теперь именовать себя не иначе как воеводами или послами), и теперь ехали просто толпой. Неподалеку от Ратибора, например, трусил на невзрачном жеребчике Митяй, собравший вокруг себя нескольких кметов и рассказывавший им байки из своей жизни. Леший вслушался:
      — … решил отдать деньги на сохранение нашему раввину. Прихожу к нему через месяц. И что бы вы думали, он мне говорит? Что я ему ничего не давал. Я ему — ребе, что вы мне будете говорить, когда я точно все помню? Так он позвал соседей, и все соседи говорят, что я никаких денег раввину не давал!
      — И что, так и пропали? — спросил кто-то из слушателей.
      — Как только эти свидетели ушли — достает раввин мои деньги и говорит — вот, возьми. Я ему говорю — ребе, говорю, зачем же было все это устраивать? И как бы вы думали, он мне ответил? Чтобы, говорит, ты понял, среди какой сволочи мне приходится жить!
      Дружинники грохнули от смеха так, что из придорожного куста вылетел ошалевший заяц и понесся куда-то, сам не зная куда.
      Но потом Молния замолчал, а целый день не вылезать из седла и только любоваться видами было изрядно скучно, так что к вечеру Леший начал подумывать, а не устроить ли ему какой-никакой скандал или дебош, чтобы чуть повеселее стало.
      И, как только он окончательно утвердился в этом неблаговидном намерении, издали послышался шум. Вскоре стало ясно, что шум этот исходит из раскрытых дверей корчмы. Точнее, его источником были два дюжих мордоворота, один из которых держал за шиворот какого-то потрепанного мужичка, а другой спокойно и размеренно бил его по морде. Мужик сопротивлялся и что-то кричал про несправедливость.
      — Несправедливость? — оживился Ратибор, радуясь, что не пришлось даже подыскивать повод для драки — сам нашелся. — Где? — он повернул лошадь к корчме. Тут же выяснилось, что и остальные орлы-богатыри прямо-таки жаждут постоять за правду, так что Хельги назначил привал именно в стенах этого заведения.
      Увидев вооруженный отряд, мордовороты, кажется, смутились.
      — В чем дело? — внушительным голосом вопросил Хельги, чуть не наезжая на вышибал своим жеребцом.
      Старший из парней почесал в затылке, а затем буркнул:
      — А ты кто такой будешь, что спрашиваешь?
      — Воевода младшей княжеской дружины, — все тем же тоном ответил Хельги. — Вся дружина здесь же, если ты не заметил.
      Неприветливость вышибал как ветром сдуло. Они немедленно принялись почтительно кланяться воеводе и сняли бы шапки, если бы и без того были не с непокрытыми головами. Один тут же побежал назад в корчму (видимо, звать хозяина), а другой начал объяснять:
      — Вот этот мужик, — кстати, «этот мужик», судя по всему, ошалевший от мордобития, а теперь еще и от нежданного прибытия большого начальства, так и остался сидеть на крылечке и тупо созерцал дружинников снизу вверх, — зашел, понимаешь ли, в корчму и давай нюхать водку, что гостям наливали. Нанюхался, сами видите, допьяна, а платить не желает!
      За спиной Ратибора раздалось фырканье, столь похожее на лошадиное, что новгородец не сразу понял, что это Митяй еле сдерживает смех.
      — Да это ведь… — сказал он, слегка отсмеявшись, — один в один та история, что я слышал в Константинополе…
      — Где-где? — не понял Леший.
      — В Царьграде, по-вашему, — пояснил Молния. — Ну все, молодые люди! Сейчас я вам буду показать, как надо решать такие маленькие житейские проблемки…
      С этими словами Митяй слез с коня и подошел к крылечку. Как раз в это время из дверей вышел корчемник. За его спиной уже стояла небольшая толпа любопытных посетителей.
      — Итак, важно сказал Митяй, — этот человек должен тебе деньги за вынюханную у тебя водку?
      — Именно так, — сказал корчемник.
      — Любезнейший, — совсем непохоже на самого себя обратился Молния к мужику, — у тебя есть деньги?
      Мужик кивнул, похоже, так и не отошедший до конца от изумления.
      — Дай их сюда! — строго приказал жид.
      Мужик с обреченным видом извлек из-за пазухи несколько монет. Митяй зажал их в кулаке и несколько раз встряхнул рукой над ухом корчемника, после чего вернул деньги мужику.
      До корчемника только теперь дошло, что не все здесь ладно. Он с изумлением уставился на Митяя, а затем медленно сказал:
      — А расплатиться?
      — Вы в расчете! — наставник еле сдерживался, чтобы не расхохотаться самым неприличным образом. Ратибор, раньше всех раскусивший, что Митяй замышляет — тоже. — Он нюхал твою водку, а ты слышал, как звенят его деньги!
      Тут уж не удержался никто. Дружинники, не успевшие слезть с лошадей, дружно уткнулись носами в гривы, успевшие, вместе с посетителями — попадали кто где стоял. Минут пять вся местность содрогалась. Корчемник побагровел, шумно выдохнул и скрылся в корчме.
      Отсмеявшись, наставники-воеводы пошли договариваться о ночлеге. Обиженный корчемник заломил несусветную цену, долго торговался, а сдался только после неоднократного упоминания о княжьем гневе и его тяжелых и непоправимых последствиях.
      Спустившись перед сном в главный зал, Ратибор заметил, что Окунь сидит возле очага, держа на коленях собственный шлем, и что-то выцарапывает на нем кончиком ножа. Сын рыбака недавно научился читать и писать и очень гордился этим умением. Леший подошел и посмотрел через его плечо. По ободку шлема большими корявыми буквами было написано: «сей шелом окуня а хто ево возьмет бес спросу тот будет бес носу». Окунь только что закончил выцарапывать последнее «у».
      — Зачем тебе это? — зевнув, спросил новгородец.
      — Чтобы воры не стащили, — ответил Окунь, глядя на приятеля честными глазами. — А если и стащат, то по надписи всегда свою вещь отличить можно. Я и на щите написал, и на кольчуге, только на мече не смог — он твердый, нож не берет.
      В качестве достойного завершения дня Ратибор удалился спать, согнувшись от смеха.
 
      Только в сказках герой всегда натыкается по пути на разные приключения. На самом же деле дорога — не лучший способ проводить время. На третий день пути даже неутомимый Митяй исчерпал свой запас шуток и ехал с мрачным видом, совершенно не вязавшимся с его обычным ехидным выражением лица. Но зато на рассвете четвертого дня вдали показалась зубчатая стена древлянского Чернолесья. Дружинники приободрились, готовясь к началу интересных событий. Из вьюков появились нарядные кафтаны и красные шапки. Но на всякий случай осторожные кметы проверяли крепость кольчуг и шлемов и остроту мечей.
      Ратибор, срубив для пробы ни в чем не повинную ветку, принялся крутить мечом в воздухе, вспоминая навык.
      — Уже воюешь? — усмехнулся Чурила, проходя мимо. — Не торопись, вот начнется заварушка, так намашешься, что мало не покажется!
      Для разнообразия Леший ничего не ответил говорливому однополчанину.
      Затем воеводы собрали младшую дружину для наставления.
      — Помните, — говорил серьезный, как никогда, Хельги. — Первое — идем мы не воевать, а по делу, за данью — это чтобы все помнили, а то, я вижу, кое-кто засиделся без ратных дел, ровно жеребец без кобылы. Так что прежде всего — ни в коем случае не нарываться. Древляне — люди вспыльчивые, им слово не так скажешь, тут же начинают оружием потрясать. Никогда не слышали, как они с князем Ингваром, — имя деда нынешнего князя он произносил на норманнский манер, — расправились?
      Оказалось, что почти вся младшая дружина, хотя и слышала в свое время, что именно древляне когда-то убили князя Игоря, но почти никто не имеет представления о том, как это было сделано. Махнув рукой, Лодыжка начал расказывать.
      — Честно говоря, если по-моему, то князь, конечно, сам виноват. Жадность не одного его погубила. Собрал он с древлян дань положенную, а потом, как уж домой возвращался, показалось ему мало. Хотя, говорят, не ему самому, а дружина настояла… Да тем более, что это за князь, коли не он в дружине главный… Короче, половину людей он по домам послал, а с остальной половиной решил вернуться в лес да отобрать, что осталось. Ну и… получил. Поймали его древляне, привязали за ноги к двум березкам да и отпустили.
      Налим, младший брат Окуня, тихонько ахнул, видимо, представив себе ужасную казнь во всех подробностях. Остальные зашептались. Хельги между тем продолжал:
      — Потом, конечно, княгиня Хельга их прищучила как надо… Но разве же поменяется целый народ от одной войны, небольшой к тому же? Так что ежели все-таки нарветесь — пеняйте на себя, будет вам не развлечение, а смертный бой. И если кого из вас в плен возьмут — могут устроить и похлеще, чем тому князю.
      После малоутешительной речи старшего воеводы шуточки в дружине притихли. А затем еще вышел Митяй и прибавил от себя:
      — Древляне — люди дикие. Настолько дикие, что некоторые из них еще наполовину волки. А некоторые и совсем волки… временами, когда захотят. А оборотня убить намного труднее, чем обычного зверя, — Ратибор давно заметил, что жидовский говор у наставника то появляется, то исчезает, причем слышится наиболее отчетливо, когда Митяй шутит, когда же он говорит серьезно, вот как сейчас, то и речь его становится правильной, правильнее даже, чем у любого русича.
      — А как оборотней убивать? — спросил Попович, всегда мысливший практично.
      — Вот чего не знаю, того не знаю, — развел руками Митяй. — На моей родине всякая нечисть водилась, а оборотней не бывало. Пусть Лодыжка скажет, он знает. Эй, старик! Ты заснул, что ли?
      — Вовсе я не спал, — сердито отозвался Хельги, вставая. — Я все слышал. С оборотнем справиться довольно просто, вот только разить его надо сразу насмерть, иначе раны мигом заживут. Впрочем, поговаривали, будто они серебра боятся, и те раны, что серебром нанесены, на них остаются, не зарастают мгновенно. Орлы, — он повернулся к дружине, — есть у кого серебряный меч или нож на худой конец?
      Чурила молча обнажил меч и задумчиво посмотрел на серебряную гравировку на блестящем лезвии. На его лице явственно читалась мысль — может ли это сойти за серебряное оружие?
      — Сойдет! — воскликнул Хельги. — Значит, если что начнется, ты первый в дозор выходишь!
      — Почему я? — с обидой воскликнул Чурила.
      Воевода тихо зарычал.
      — Твое счастье, Чурила Пленкович, что здесь не городок и негоже воинов зря утомлять, а то б заставил я тебя здесь на месте пятьдесят раз упасть-отжаться, — угрожающе сказал он. — Пойдешь в дозор первым, и весь сказ! А вторым пойду я, — он вытащил из-за пазухи какой-то предмет, обмотанный тряпками, развернул, и в руках у него оказался широкий длинный нож. Лезвие ножа было то ли серебряным, то ли посеребренным, и вдобавок на нем можно было разглядеть надпись, судя по всему, рунами севера.
      — А что это там? Заклятье от оборотня? — простодушный Окунь аж рот открыл.
      — Да пожалуй, что и заклятье, только не от оборотня, а от меня, — усмехнулся Лодыжка. — Тут написано «Кинжал тебе в задницу, подлый Хельги». Это подарок от моего злейшего врага. Из-за него я из родной страны уехал, а этот ножичек с собой прихватил, на память. Он, понимаешь, хотел меня им зарезать, а я проворнее оказался. Так что смотрю теперь на эти вот руны иногда… прошлое вспоминаю… — Он мечтательно зажмурился, но потом помотал головой, словно просыпаясь, и продолжил совсем другим голосом. — Между прочим, подъедет обоз, покопайтесь во вьюках. Там на вас всех такие вот кинжалы заготовлены, — улыбка наставника долженствовала означать шутку, но никто юмора не понял, — без надписей, конечно, но и так сойдет.
      Разумется, Окунь, заполучив оружие на оборотня, вознамерился было и его пометить своим именем, но Ратибор, вовремя это заметивший, сделал страшные глаза и зловещим шепотом сказал, что нож казенный и в казну же вернется, поэтому портить его нельзя.
      Посовещавшись, воеводы дали команду, и отряд двинулся вперед.

      Через все Чернолесье вела хорошая дорога. Правда, по ней в последние годы мало кто ездил — торговли древляне почти не вели, сами из своих пределов не выезжали, а в гости к ним и подавно никто особенно не стремился. Несмотря на это, дорога не зарастала ни травой, ни деревцами, и ехать по ней было одно удовольствие. Вопреки названию, Чернолесье было далеко не сплошь хвойным, наоборот, темные ели попадались здесь достаточно редко. Но Леший решил не задумываться об этом — если над всем непонятным голову ломать, она совсем сломается, а есть тогда чем?
      Вскоре лес кончился, вернее, стали попадаться огромные поляны, на которых стояли деревни и немногочисленные небольшие города. Крестьяне провожали всадников настороженным взглядом — кто их знает, вдруг разбойники переодетые, мало ли кто кольчугу напялит и на коня сядет!
      Если бы воины ехали в боевой поход, они бы за несколько дней прошли Чернолесье насквозь. Сейчас же приходилось соразмерять передвижение со скоростью обоза, предназначенного для доставки дани в Киев (на тех же телегах хранилась и еда для кметов). Однако ничто не тянется вечно, и в конце концов в просвете леса показался большой город.
      Стольным градом древлянского княжества издавна был Искоростень. Конечно, некогда его сожгла до основания мстительная княгиня Ольга, но с тех пор прошло немало лет, Искоростень успели отстроить заново и обнести стеной — настоящей, бревенчатой, с башнями по углам, не каким-нибудь тыном, как в маленьких городишках. Стоял город на высоком берегу реки.
      Дружина-посольство выехала на противоположный берег и остановилась.
      — Красиво, — невольно сказал Ратибор, восхищенно разглядывая мощные стены.
      Неожиданно ему ответил Рагдай, один из самых сильных воинов отряда, отличавшийся впридачу недюжинным умом и чрезмерно вспыльчивым нравом, из-за которого второй год ходил в младшей дружине
      — Не только, — Рагдай поднес к глазам ладонь и из-под нее посмотрел в ту же сторону. — Вспомни, Ратибор, чему тебя учили.
      — Да помню я, помню, — досадливо отмахнулся новгородец. — Ставят град на высоком берегу, чтобы с воды нападать было несподручно. В самом же городе колодцы глубокие, так что воду набирать можно свободно. Но все равно ведь красиво!
      — И это верно, — кивнул Рагдай и замолчал, тем более, что воеводы приказали ехать к переправе.
      У переправы стояли, лениво опершись на копья, два плохо вооруженных воина.
      — Кто такие? — спросил один из них, становясь так, чтобы закрывать дорогу.
      — Люди князя Владимира, — Хельги поглядел на стражника сверху вниз с высоты седла. — Как положено по закону, приехали за данью. А ты кто такой, чтобы нас не пропускать?
      Ратибор тихонько присвистнул — похоже, воевода, советуя им не нарываться на неприятности, для себя сделал исключение. Или же его понятие разумного поведения не совпадало с тем, как его привык понимать сам Ратибор.
      Но стражник не обиделся, наверное, и в самом деле превысил полномочия. Он отошел в сторону, открывая проход на паром.
      У городских ворот стража стояла уже куда более серьезная. Таких не испугать было грозным взглядом. Выслушав воеводу, они потребовали грамоту от князя Владимира.
      Получив требуемое, начальник стражи покрутил грамоту в руке, поглядел на восковую печать, похоже, еле удержался от желания попробовать ее на зуб, как привык делать с монетами. Затем вернул свиток Хельги и коротко сказал:
      — Проезжайте.
 
      Искоростень, даром что стольный град, по размерам сильно уступал и Киеву, и Новгороду, а от ворот до княжьего терема дорога вела, почитай, прямая, так что Леший и по сторонам поглазеть толком не успел, как дружина уже въезжала на широкий двор, и Хельги объяснял здешним людям, зачем неизвестные воины здесь находятся.
      Наконец, начальник особо доверенной стражи проворчал, что доложит кому надо и исчез в тереме. Воины спешились и принялись ждать.
      Ждать пришлось довольно долго. Но в конце концов на крыльцо вышел высокий плечистый человек, на вид — ровесник Владимира. Судя по тому, что присутствовавшие во дворе воины тут же склонились перед ним, это и был князь. Так оно и оказалось.
      — Здравы будьте, послы, — не особо приветливо сказал он. — Сколько лет на свете живу, ни разу не видал, чтобы князь не сам за данью приходил, а своих людей посылал.
      — Вот тебе, княже, от нашего Владимира грамотка, — сказал Хельги, протягивая ему свиток.
      Князь сломал печать, развернул грамоту, прочитал. Глазастый Ратибор приметил, что читал он с усилием, будто плохо знал буквы. Леший обернулся к стоявшему неподалеку Окуню, чтобы шепнуть об этом, но оказалось, что тот и сам все приметил и глядел на князя с сочувствием. Сын рыбака страдал от того же самого.
      — Ну что ж, — сказал наконец князь. — Дани-выходы мы вам приготовили, потом погрузите и отправитесь, а пока что погостите у меня. К тому же дело у меня к вам серьезное будет…
      Было что-то нехорошее в этих его словах, но ни Ратибор, ни осторожный Рагдай, ни предусмотрительный Хельги, да и вообще никто из младшей княжьей дружины не обратил на это внимания.
 
      Как выяснилось немного позже, гостеприимного хозяина звали Малом, в честь деда — того самого Мала, который убил князя Игоря, а потом посылал сватов к его жене, за что жестоко поплатился. Однако Мал нынешний, похоже, не держал зла на киевлян. Во всяком случае, пир в их честь он закатил на славу. Особенно вкусен был кабан, зажаренный целиком. Он был так велик, что хватило по изрядному куску на каждого посла.
      Обгладывая последнюю косточку, Леший краем глаза заметил, как к Малу подбежал некто и что-то прошептал ему на ухо. Князь кивнул, а затем хлопнул ладонью по столу, призывая к тишине. Пировавшие поспешно дожевали то, что уже было во рту и принялись слушать.
      — Вот что, послы, — спокойно сказал Мал. — Дед мой платил дани-выходы Игорю. Отец мой платил дани-выходы Святославу. Я вот плачу Владимиру. Негоже это… Тише, дайте договорить, — прервал он зашумевших было послов. — Ведь как положено — кто сильнее, тот и прав, а кто слабее, тот платит дань. Дед мой был слабее Игоря. Отец мой был слабее Святослава. Но разве я слабее Владимира?
      — Ты войны хочешь, князь? — угрюмо спросил Хельги.
      Мал улыбнулся.
      — Зачем так сразу? — сказал он. — Мы, князья, не любим кровь проливать понапрасну. Я ведь так полагаю, что Владимир худших людей ко мне не прислал, а?
      Внезапно Лешему стало ясно, к чему клонит хозяин. Он затаил дыхание. Хельги тоже все понял, но у него не было выбора. Скажешь, что здесь далеко не лучшие люди княжьей дружины — и не миновать стычки с древлянами, чей князь немедленно разыграет обиду. Поэтому он просто кивнул.
      — Чудесно! — ненатурально обрадовался Мал. — Я приказал собрать здесь своих лучших людей. И завтра мы устроим испытание. Если вы выйдете из него победителями — отдам вам дань и до самой своей смерти буду платить Владимиру без разговоров. Ну а коли нет — придется вам, дорогие послы, уйти отсюда несолоно хлебавши.
      Хельги встал и огладил бороду.
      — Не взыщи, князь, — торжественно сказал он, — но мы на такое согласиться никак не можем. Не затем нас Владимир послал, чтобы мы без его разрешения большие дела решали.
      — А вашего согласия никто и не спрашивает, — холодно ответил Мал, мигом перестав быть любезным. — Поглядите в окно, отважные воины!
      А из окна терема открывался прекрасный вид: на широкий мощеный двор, конюшни, сверкавшие свежим снегом на крышах… И на древлянских воинов, что прогуливались по двору. Их было много, примерно столько же, сколько и в младшей дружине. Да даже будь их вчетверо меньше — на пиру все были без оружия, оно осталось в комнатах, отведенных гостям, и сердце подсказывало Ратибору, что добраться до верного меча будет очень и очень непросто.
      — Так-то вот, — сказал князь. — Выбор у вас такой. Либо вы соглашаетесь и в любом случае уходите целыми и невредимыми, либо не соглашаетесь, и тогда вас порубят в куски. Можете доедать, — как ни в чем не бывало закончил он и впился зубами в хорошо зажаренную ногу глухаря.
      Хельги сел и вполголоса выругался по-своему.
 
      Ночью Ратибор почти не спал. Какой тут сон, когда с минуты на минуту ждешь подосланных убийц! Леший слабо верил в то, что князь действительно хочет устроить испытание. В конце концов, это означало открытое неповиновение Владимиру. Гораздо проще перерезать послов, скажем, ночью, а когда Владимир осерчает — сказать: мол, твои люди ссору затеяли, мои и не утерпели. А с данью как-нибудь еще протянуть.
      К утру Ратибор понял несообразность своих ночных рассуждений и собрался было заснуть, но было уже поздно: Хельги поднимал учеников, стуча в двери и громогласно возвещая начало дня.
      Когда гости вошли в гридницу, Мал уже был там. Он улыбнулся им, словно старым друзьям, и сказал:
      — Готовы ли, послы?
      — Всегда готовы, — мрачно сказал Лодыжка. — А к чему?
      Мал снова посерьезнел. Его выражение лица менялось настолько быстро и беспричинно, что у Ратибора возникло подозрение: а не болен ли древлянский князь на голову?
      — Сначала будем силу испытывать. Найдется ли среди вас такой, кто сможет быка остановить?
      Хельги хмыкнул.
      — А среди твоих людей, светлый князь, такие найдутся ли? — протянул он.
      Вместо ответа князь молча кивнул, причем не воеводе, а кому-то из своих. Тот поклонился и убежал.
      — Идемте во двор, — бросил Мал и вышел. Послы-пленники последовали за ним. Вокруг них молча шли хорошо вооруженные древляне.
      За ночь на дворе были вкопаны два толстенных столба, в них вделаны железные кольца, а к этим кольцам цепями привязан бык. Это был огромный зверь — называть его скотом ни у кого бы язык не повернулся — черный как смоль, с неожиданно длинной шерстью и огромными, загнутыми вперед и вверх рогами. Их концы выглядели столь острыми, словно их заранее наточили. Если сей зверь и не был чистокровным лесным туром, то явно приходился ему близким родичем.
      Мал хлопнул в ладоши, и из толпы его людей выделился огромный воин. Ростом на голову выше Ратибора, плечи широченные, руки словно лапы медвежьи — такому телеги таскать вместо лошади, запросто сдюжит. Коротко поклонившись князю, великан разделся до пояса. Мышцы у него были почти такими же бугристыми, как и у привязанного к столбам быка, немедленно начавшего рыть землю копытами. Видимо, зверь почуял в великане соперника.
      — Хорош, нечего сказать, — Митяй почесал в затылке. — Чем хозяин наш таких только откармливает?
      Мал же с приглашающим жестом повернулся к киевлянам.
      — Кто из вас решится помериться силами?
      Митяй Молния решительно шагнул вперед.
      — В молодости я, бывало, забавлялся подобным образом. Не знаю, как теперь получится, — вполголоса сказал он своим, а громко заявил:
      — Что, вот это и есть бык? Ах, не этот, а тот, что с рогами? Ну все равно.
      Князь отошел на безопасное расстояние. То же самое сделали все, кроме великана. Двое слуг залезли на столбы и оттуда отцепили быка.
      Огромный зверь мгновенно рванулся на замершего древлянина. И за секунду до того, как его рога должны были вонзиться в живот человека, тот отступил на шаг и схватил быка за рога.
      Животное и человек застыли, словно вырезанные из камня. Только слышно было тяжелое дыхание, да видно, как на телах вспухают могучие мышцы.
      Затем медленно, поначалу еле заметно голова быка начала опускаться. Все ниже и ниже… Еще мгновение — и нос зверя коснется земли…
      Бык сдался первым. Его тело расслабилось, и он упал на колени. Древлянин отошел на пару шагов и с торжествующим ревом поднял руки со сжатыми кулаками. Его заметно шатало.
      — Так-то вот! — гордо сказал Мал. — Разве ваш человек так сможет?
      — Так не так, а перетакивать не будем, — оскалился Митяй. — Нового быка поставите или этим обойдемся?
      — Нового, — коротко сказал Мал. Видимо, он не рассчитывал, что гости решатся проделать то, что еле удалось сильнейшему из его подданных. Вдобавок уже пострадавший бык стоял неподвижно посреди двора, опустив голову, и слегка покачивался, как сосна в бурю. — Придется подождать.
      Как оказалось, запасной бык у него все же имелся, так что устраивать новую охоту не пришлось. Однако, пока и его привязали, прошло около часа. Все это время Молния разминался в своей комнате. Проходившие мимо открытых дверей древляне смотрели на него насмешливо. Ратибор, который вместе с Хельги — благо обстановка пока не военная — прохлаждался пивом в уголке, столь же насмешливо глядел на них. Ему уже неоднократно приходилось видеть, как такие же надменные люди летали от бросков Митяя от стенки к стенке, не в состоянии даже отразить его удары. Так что новгородец был уверен, что и с разъяренным быком Молния справится так же легко.
 
      Наконец все было готово. Князь и зрители спрятались за стеной воинов, выставивших вперед копья. Митяй встал напротив столбов с быком. Слуги отцепили зверя.
      Точно так же, как и в первый раз, бык устремился вперед, словно стенобитный таран, нагнув голову, чтобы поддеть человека на рога, бросить его в небо, а потом долго топтать, как он часто это делал в лесу с волками. Но того, что произошло через мгновение, не ожидал не только бык, но и вообще никто из собравшихся во дворе.
      Митяй отпрыгнул в сторону, вцепился обеими руками в левый рог зверя и пригнул его голову еще ниже. Заскрипел снег под каблуками сапог Молнии. Огромная туша, по инерции пытаясь пронестись дальше, на миг застыла, а затем… бык перевернулся в воздухе (Митяй живо кувырнулся назад, подальше), рога его ткнулись в землю и он с грохотом рухнул на спину, а потом на бок, уставившись в небо остекленевшим глазом. У быка была сломана шея.
      Зрители молчали, потрясенно глядя на происшедшее. Затем все киевляне разразились нечленораздельным ревом, обозначавшим «Знай наших!». Митяй встал и гордо выпрямился.
      До Мала только теперь дошло, что надо что-то предпринять. Он вскочил и сказал:
      — Быка этого мы нынче же за ужином съедим (повинуясь знаку князя, слуги утащили тушу со двора). Вот только… негоже это! Ваш человек не силой одолел, а хитростью!
      — Так ведь и не уговорено было, — резонно заметил Хельги, — чтобы только силой побеждать. В войне верх за тем, кто не только сильнее, но и хитрее.
      — Ну, допустим, — не сдавался князь, — но все равно неправильно! Испытание было для русичей, а он же не русич!
      Тут уже и древляне зашумели, возмущаясь — когда он вызывался, и разговору об этом не велось — а Митяй подошел поближе. Лицо у него было такое, что воины перед ним невольно отступили на шаг и закрылись щитами.
      — Я не русич? — тихо спросил он. — Да, родился я не на Руси. Да, жил я в Византии. Да, я родом жид. Но служу я русскому князю, и за Русь жизнь положу, если надо будет. И похоронят меня тоже на Руси. А кто Русь любит — тот русич, и неважно, где он родился и от кого!
      — Что ж, — на Мала речь Митяя впечатления, похоже, не произвела, — так, наверное, и должно быть. Князь без роду, без племени, и народ у него такой… Все равно, гости дорогие, нечестно вы победили, и придется мне еще одно испытание устраивать…
      Киевляне на удивление дружно заскрипели зубами. Будь их воля… Но оружие гостей ласковый хозяин предусмотрительно приказал унести из комнат и запереть в подвалах, а с голым кулаком на меч не очень-то попрешься…
      — И что теперь? — спросил Хельги.
      — Теперь — борьба! — ответил князь. — И на этот раз не выкрутитесь, все будет честно, на поясах!
      Лодыжка молча скинул полушубок и со вкусом потянулся.
      — Это надо понимать так, что бороться ты сам будешь? — поинтересовался Мал. — Ну хорошо.
      В круг, образованный щитами (охрана положила копья за ненадобностью, но не ушла), вышел давешний великан, что с быком боролся. Теперь он, видимо, уже отдохнул и был в великолепной форме.
      Борьба на поясах — это не простой бой, каким забавляются викинги. Тут не место ударам, тут побеждает тот, кто сумеет свалить противника на землю, держа его лишь за пояс. В такой борьбе ценится сила и выносливость.
      Рядом с великаном Хельги — человек повыше среднего роста — казался щуплым недоросликом. Но, когда оба встали посередине круга и схватились за пояса, ни на чьем лице усмешек уже не было — случай с быком всех научил, что не на внешность надо смотреть.
      Так и оказалось — оба борца уперлись плечами и только покряхтывали. Силой они оказались примерно одинаковы. Но постепенно Лешему стало ясно, что его учитель сейчас проиграет. Все-таки, ему было уже за сорок, а его противник — молод и вынослив. Хельги уже начал понемногу шататься, еще чуть-чуть — и не сможет удержаться на ногах.
      Древлянину все это тоже стало ясно наконец. И он сделал попытку ускорить и без того казавшуюся неизбежной победу: подшагнул вперед, намереваясь подсечь ногу Хельги.
      И вот тут Ратибор понял, за что викинг получил свое прозвище. Опережая противника, он со всей силы рубанул сапогом по лодыжке той ноги, на которой великан сейчас стоял. Тот взвыл, не удержал равновесия и… Его словно подбросило в воздух, а затем Хельги, подавшись вперед всем телом, уложил могучего противника наземь. Но тот настолько крепко держался за пояс викинга, что упали они вместе и бок о бок.
      Древлянин все-таки был воином: поднявшись, он с уважением посмотрел на Хельги, они обменялись рукопожатием, и великан, прихрамывая, вышел из круга. Леший невольно подумал, что тот наверняка усвоил этот прием, и теперь с его помощью точно на какое-то время станет непобедимым. «Иди-иди», мелькнуло у него в голове, — «теперь точно все девки твои будут».
      — Ну что, князь, — спросил воевода, — и это не по правилам?
      — Все верно, — с неохотой признал Мал. — Но все же это чистая ничья. К тому же воинское искусство не в одной силе, ты сам об этом говорил. Так что не померяться ли моим воинам с твоими еще и в умении из лука стрелять? Только пусть поклянутся сначала, что их стрелы полетят в мишень, а не в нас… а то знаю я вас — вам бы только до оружия дорваться…
      Больше всего на свете Ратибору хотелось задушить древлянского князя голыми руками, но исконная купеческая осмотрительность удерживала его от такого самоубийственного деяния.
      В стрельбе из лука с древлянами состязаться сложно. Они живут больше охотой, чем земледелием. Каждый мальчонка, как только становится способен натянуть тетиву, тут же получает лук и начинает охотиться на белок или иных мелких зверьков.
      Но и среди киевлян был один воин, что с малолетства привык слышать свист стрелы чаще, чем колыбельную. У Рагдая отец был из степняков, и в наследство от него сильнейший воин дружины получил не только чуть раскосые глаза. Он и вызвался участвовать в состязании, предчувствуя, что задача князя будет не для простого воина.
      Так и оказалось. Мал предложил древнее испытание — попасть стрелой без наконечника в подвешенное на нитке кольцо так, чтобы она потом угодила точно в лезвие установленного за кольцом ножа и расщепилась на две половинки. Хорошо хоть, каждый участник получил по три попытки — наверное, князь подозревал, что в первого раза и его лучник такого не сможет.
      Пока устанавливали мишень, Хельги подозвал к себе Ратибора, Рагдая и Поповича.
      — Чует мое сердце, — сказал он, оглядываясь по сторонам, — что так просто Мал нас отсюда не выпустит. Неохота ему с деньгами расставаться. Так что смотрите в оба. Если что — тут не до дани, надо будет ноги уносить.
      — А почему тогда просто не смыться прямо сейчас? — спросил непосредственный Попович.
      — Позор, — коротко ответил Хельги. — К тому же, может, потом нам разрешат оружие забрать.
      Больше вопросов ни у кого не было.
      Лесной лучник оказался невысоким средних лет человеком с крепкими мозолистыми руками. Сразу было видно, что этому не нужны никакие перчатки, и тетива может сколько угодно бить по его железным пальцам. В отличие от своего князя, он не питал ненависти к киевлянам, так что в оставшееся время затеял дружескую беседу с Рагдаем. Насколько мог расслышать Леший, они состязались в охотничьих байках.
      Наконец, началось. Как всегда, первым Мал выставил своего. Охотник встал в положенных десяти шагах, поднял лук, наложил стрелу, аккуратно прицелился… Щелчок спускаемой тетивы прозвучал даже несколько неожиданно. Стрела свистнула почти впритык к кольцу. Разочарованный лучник плюнул и наложил новую стрелу. На этот раз он целился вдвое дольше, и был вознагражден: стрела прошла сквозь кольцо, ударилась о лезвие ножа… да так на нем и осталась. Мастер подошел к мишени, выдернул стрелу, раздраженно швырнул ее на землю. У него оставалась еще одна попытка.
      Когда тетива щелкнула в третий раз, древляне дружно заорали нечто приветственное — на земле за мишенью лежали две аккуратные половинки стрелы. Рагдай наскоро размялся и попробовал прочность своего любимого лука, который получил от отца.
      — Ваша очередь, — сказал мастер, опасливо покосившись на князя. Лицо Мала было невозмутимо, но по его глазам явственно читалась досада, что у послов еще есть шанс победить.
      Рагдай прищурился и пустил, почти не целясь, две стрелы подряд. Одна из них тоже прошла через кольцо, но застряла на ноже, зато вторая, попав точно в хвост первой, расщепила ее пополам и упала на землю. Дружинники захлопали, а Чурила вполголоса заметил:
      — Вот так бы Малу в глаз… жаль, нельзя…
      Третью стрелу Рагдай, видно, пускал второпях. Она даже не задела кольца.
      — Ничья! — провозгласил Мал. — Что же теперь делать?
      Даже простоватому Окуню немедленно стало ясно, что собирается предпринять князь. Новое состязание, что же еще?
      — На сей раз, — провозгласил Мал, — я предоставлю вам право выбора. В чем скажете, в том и померяемся!
      — Вот однажды в Киеве, — мечтательно сказал Чурила, — поспорил я с одним типом, что целый год каждый день буду новый кафтан одевать, и чтобы узоры все были разные, а он так не сможет.
      — И что? — спросил Ратибор, соображая, к чему бы Пленкович об этом заговорил.
      — Что-что? Выиграл я, конечно. Здесь бы так… Только тогда гонца посылать придется, чтобы одежу мне возил из дома, а Мал не позволит.
      Воеводы посовещались, затем Хельги о чем-то заговорил с князем, а Митяй подошел к Ратибору.
      — Сможешь в кулачном бою ихнего бойца одолеть? — спросил он.
      Леший почесал в затылке.
      — Смогу наверное, хотя это смотря какого поставят… А, да ладно, что я, особенно разбирал дома, кого на лед укладывать? Да и в Киеве вроде подучили. Короче, берусь!
      — Вот и хорошо, вот и прекрасно, — Митяй тоже подошел к князю и что-то ему сказал. Мал широко заулыбался, словно услышал нечто на редкость смешное, а затем провозгласил, что следующее состязание будет в кулачном бою.
      Среди древлянской дружины хороших бойцов, видно, было немного, так что Мал в очередной раз предложил «дорогим гостям» пользоваться его гостеприимством, пока не отыщут мастера, способного победить Ратибора.
      Леший критически осмотрел костяшки своих кулаков. За то время, что он провел, колотя по кожаному мешку с песком, они стали не в пример крепче. Теперь новгородец смог бы, наверное, даже забор проломить ударом. Только здесь это мало поможет: коварный князь наверняка заставит драться в рукавицах. Ну да ладно (Леший нанес воображаемому врагу крюк под дых), еще попомнят здесь киевских послов. Младшая дружина князя не посрамит!
      К вечеру пошел снег хлопьями, завалил весь двор, так что состязание пришлось перенести на следующее утро. Вот уже два дня послы не по своей воле гостили у древлянского князя.
 
      Утром третьего дня хорошо выспавшийся и поэтому бесстрашный Ратибор уже готов был победить хоть десять древлян. После того, что ему довелось увидеть вчера, он был уверен, что с любым справится без труда.
      Мал, однако, придерживался иного мнения, судя по тому, насколько он был любезен с киевлянами с самого утра. А его люди и вовсе то и дело мерили послов и особенно Ратибора сочувственными взглядами. Новгородец даже начал волноваться, предчувствуя, что кулачник, выставленный против него, окажется не простым мужиком.
      Так оно и оказалось. Древлянин, стоявший сейчас против Лешего в круге, был невысок, не особенно широк плечами, но Ратибор умел узнавать серьезных противников сразу же. И теперь ему предстояло иметь дело именно с таким.
      По сигналу противники сошлись посередине круга и обменялись пробными ударами. Леший немедленно понял, что дело плохо. Древлянин держал удар, словно был сделан из дерева, причем не из какой-нибудь осины, а из крепчайшего дуба. Кулак от него просто отскакивал. А у Ратибора бока уже ныли, несмотря на толстый полушубок.
      «Вот сейчас бы закладка не помешала», — грустно подумал Ратибор, уходя от удара снизу в челюсть и нанося ответный — под дых, ото которого противник тоже ушел.
      Через две минуты тело Ратибора уже ныло во многих местах, стало трудно поднимать левую руку — противник ударил по ключице, едва ее не сломав. Сам же древлянин на первый взгляд словно бы и не чувствовал боли.
      И тут только новгородец обратил внимание на то, как лесной мастер дышит. Сердце Лешего запело — он увидел путь к победе, пусть нелегкой, но верной. Дыхалка у противника была слабой, а это позволяло применить против него способ, считавшийся в Новгороде бесчестным, но тем не менее искусными бойцами практиковавшийся.
      Леший почти перестал бить, сосредоточившись только на уклонах. Кулаки древлянина раз за разом рассекали пустой воздух, а новгородец, вспомнив заодно и науку Митяя, уходил, уворачивался, а в подходящий моменты хитрым поворотом оказывался за спиной чужого бойца.
      Поначалу тот бил не переставая, ухитряясь время от времени попадать по верткому Ратибору. Однако постепенно его движения замедлились, а дыхание стало прерывистым и тяжелым. Древлянин уставал.
      Улучив момент, Леший снова ушел противнику за спину, но не стал больше скакать вокруг него, а спокойно подождал, пока тот обернется, и встретил его могучим ударом слева в скулу.
      Голова древлянина мотнулась в сторону, а Ратибор ударил еще раз — теперь справа. Потом опять слева — и опять справа. Ошеломленный непрекращающимся потоком ударов, древлянин даже не пытался защититься. Еще раз… и еще… Наконец, лесной мастер пошатнулся и упал на колени, еле успев подпереться руками. Так он посидел еще немного, потом поднялся и вышел из круга, не сказав ни слова.
      — Чистая победа, — почти крикнул Хельги.
      — Да, теперь точно чистая, — печально сказал Мал. — Что же, придется мне платить, как уговаривались. Уж больно вы сильны…
 
      Казалось, все позади. Слуги поспешно нагрузили возы мехами и жемчугом — во владениях Мала его добывали в двух небольших речках. Сам же князь пригласил дорогих гостей на прощальный пир.
      Несмотьря на всю неприязнь к древлянам вообще и к Малу лично, Ратибор в очередной раз отметил, что готовить они умеют. Однако даже сквозь треск за ушами он расслышал, что наставники о чем-то шепчутся, а дымка перед глазами (которая всегда возникает у хорошо наевшегося человека) не помешала ему разглядеть, что Мал сидит с несколько напряженным лицом, словно чего-то ждет. От древлянского князя киевляне по-прежнему ожидали каверз. Так что сейчас Леший пожалел об отсутствии оружия на честном пиру — мир миром, а так было бы все же спокойнее.
      Мал же, снова выслушав кого-то, обратился к Хельги, сидевшему от него по левую руку.
      — А нет ли среди вас такого, кто мог бы играть в чужеземную игру, шатранджем именуемую?
      — Не знаю, — честно ответил Хельги, — сам я отродясь не играл, а насчет остальных говорить не берусь. А в чем дело?
      — Просто подумалось — если бы нашлись, не захотели бы со мной на дорожку сыграть?
      Хельги молча оглянулся на своих.
      Ратибор в шатрандж играть не умел, да и не хотел учиться. Видать-то он, конечно, видал, как люди часами сидят за клетчатой доской, передвигая по ней странные фигуры и иногда говоря при этом непонятные слова — «шах», «мат» и еще что-то.
      Митяй за свою жизнь побывал много где, умел много разного, но и он, как оказалось, не имел ни малейшего понятия о правилах игры в шатрандж.
      Рагдай такого рода вещами вообще никогда не интересовался.
      А вот Алеша Попович, помявшись немного, неожиданно встал и сказал:
      — Помню, учили меня когда-то такому развлечению. Давно, правда, это было, но отчего бы не тряхнуть стариной?
      По знаку князя слуги мигом расчистили палату от лишней мебели, а посередине поставили небольшой столик, крышка которого была расчерчена черно-белыми клетками. На столике лежал небольшой мешочек — в нем, видимо, хранились фигуры. Возле столика поставили два низких креслица. Вся эта утварь выглядела столь искусно сделанной, что Ратибор невольно подивился, откуда у древлян взялось такое. Не иначе ограбили кого.
      Мал поднялся со своего места и сел в левое креслице. Развязал мешок и высыпал из него на столик фигуры шатранджа. Себе он взял черные и принялся быстро и ловко расставлять их на доске.
      Попович сел напротив князя и так же быстро разместил на положенных местах белых воинов.
      «Посмотреть со стороны — не сразу поймешь, кто здесь князь» — подумал Леший. И впрямь — Алеша был одет сейчас едва ли не роскошнее Мала. Особенно хороши были новенькие сапоги красного сафьяна с загнутыми кверху носами. Поповский сын даже выставил их из-под столика, чтобы все могли полюбоваться. Это тоже было странно — хотя и был он щеголем, однако такого от него Ратибор не ожидал.
      Началась игра. Алеша сделал решительное лицо и передвинул своего пешца на клетку вперед. Мал подумал немного и ответил тем же. Затем Ратибор окончательно перестал что-либо понимать, так как не знал названий фигур.
      Где-то через полчаса оба игрока взмокли от умственного напряжения. Судя по их лицам, обстановка на доске складывалась более благоприятно для Алеши — он улыбался, а Мал, напротив, был мрачнее тучи, и, делая ходы, так стучал фигурами по столику, что тот жалобно поскрипывал и шатался.
      В конце концов Мал с громоподобным стуком передвинул фигуру в виде конской головы с белого поля на черное и торжествующе уставился на Поповича. Тот надолго задумался, но затем двинул почти так же и свою такую же фигуру и сказал:
      — Мат.
      Князь посмотрел сначала на доску, потом на Алешу. Потом опять на доску и опять на Алешу. В палате постепенно начал ощущаться густой запах больших неприятностей. Все присутствовавшие ощутили, что сейчас начнется нечто. Ратибор примерился взглядом к тяжелому блюду. Хельги чуть привстал и незаметно попробовал на вес лавку. Митяй размял кулаки. Рагдай просто молча зыркал глазами по сторонам. Даже Окунь, что-то почуявший, насторожился, согнал с лица обыкновенное счастливое выражение и сжал в руке нож, которым только что резал мясо.
      Внезапно Мал с ревом вскочил, легко подхватил столик за витую ножку и замахнулся, намереваясь опустить его на голову Поповича. А тот даже не стал уклоняться. Его новенький сапог красного сафьяна с загнутым кверху носком, резко дернулся вперед и вверх…
      Древлянский князь резко выдохнул, выронил столик, согнулся пополам и рухнул, как подкошенный. Остальные застыли, оценивая, что же делать дальше.
      Княжеские слуги опомнились первыми. С воплем «Князя убили!» они кинулись на послов.
      Хельги одним движением стряхнул с лавки всех, кто там сидел, схватил ее и принялся размахивать, прокладывая улицы и переулочки. Ратибор, оказавшийся из-за этого на полу и чуть не затоптанный, успел откатиться к стене, мимоходом пнув в коленку пробегавшего мимо древлянина.
      В этот момент за дверью загрохотало, и в палату вломились десятка два воинов. Им понадобилось всего несколько мгновений, чтобы все понять, после чего и они присоединились к общему побоищу.
      Ратибор пригнулся, и над его головой свистнула лавка Хельги, со всего размаха попавшая по шлему одного из воинов. Раздался металлический лязг, древлянин улетел в угол, выронив меч. Ратибор, оказавшийся ближе всех, подхватил оружие и закрутил им в воздухе.
      На его глазах сразу трое накинулись на Митяя. Но прежде чем Леший сообразил придти на помощь, Молния справился сам. Он словно бы превратился в облачко тумана, окутавшее всех троих. Стук, хруст — и двое с воплем отскакивают, держась левыми руками за сломанные правые, третий лежит неподвижно, а в руках у Митяя два меча.
      Заглядевшись, Ратибор едва не пропустил удар кистенем по голове, отпрыгнул, пропуская мимо свинцовую гирьку, коротко ткнул мечом вперед — жаль, лезвие на конце закруглено, хоть и острое, а колоть несподручно — развернулся, прижался спиной к стене, огляделся по сторонам.
      Пока что перевес в драке оставался за младшей дружиной. Почти все уже вооружились тем же способом, что и Митяй, так что древлянам приходилось несладко. Вокруг Поповича уже образовался целый заслон из бесчувственных тел — приглядевшись, Леший заметил, что ни один из них не ранен, похоже, Лешак разделался с ними тем же способом, что и с князем…
      Кстати, а где Мал? Унесли, не иначе! Ну, сейчас настоящее дело начнется!
      Последние остатки древлянской дружины в беспорядке отступили за дверь и далее во двор. За ними выскочили и киевляне — надо было пробиваться к коням и как можно скорее уносить ноги.
      Оказавшись на вольном воздухе, Хельги первым делом заорал:
      — Митяй, бери там кого тебе надо и иди отбивать оружие, а мы пока с обозом разберемся. Дань наша по закону, так и возьмем ее с собой!
      Спустя пять минут дружина, уже вооруженная и верхами, стремительно покинула княжий двор.
      В городе царила паника. Все уже как-то узнали о побоище в тереме, так что от несущихся всадников и телег шарахались в переулки, словно от чудовищ.
      На переправе вообще никого не оказалось, так что на противоположный берег кметы попали без затруднений. После этого Хельги торжественно продырявил мечом днище парома, успел соскочить на берег прежде, чем посудина пошла ко дну, и дальше послы-неудачники поехали уже просто быстрой рысью.
      Ратибор улучил момент, когда оказался рядом с Поповичем, и спросил:
      — Слушай, а как это ты сразу князя уложил? Да и других, потом, тоже…
      Алеша самодовольно поглядел на однополчанина, улыбнулся, тут же поморщился, осторожно потрогал порез на щеке и только после этого ответил:
      — Ты про закладки в кулак что-нибудь слышал?
      Леший тихо скрипнул зубами — слово «закладка» всегда вызывало у него неприятные воспоминания.
      — Так вот, в моих сапогах — тоже закладки, железные, в носках. Чудо, а не сапожки, на специальный заказ шили, как раз для таких вот случаев. И если этим сапогом ударить по… ну ты меня понял, короче.
      Ратибор фыркнул. Представляя себе силу такого удара, он даже пожалел было князя, но потом подумал — ну и ладно, такие подлецы все равно не должны размножаться…
 
      Миновав ближайшую деревню, отряд съехал с дороги и углубился в лес.

      Ехали тихо, настороженно, готовые в любой момент выхватить мечи. Но никто пока что не выскакивал из кустов, никто не прыгал с ближних деревьев на головы, да и сквозь голые деревья было видно за версту, так что воины несколько приободрились.
      Враг между тем все не показывался. Похоже, Малу нужно было еще много времени, чтобы оправиться от последствий партии в шатрандж, а потом еще собрать дружину. Так что к вечеру было решено не загонять лошадей непрерывной ездой, а разбить лагерь и переночевать.
      А ночью на дружину напали. Древляне, естественно, знали свой лес намного лучше, чем киевляне, никогда раньше здесь не бывавшие, так что свалились они неизвестно откуда, как снег на голову. Прежде чем воины осознали, что происходит, люди в звериных шкурах (для лучшей маскировки, как запоздало сообразил Леший), уже успели выпустить несколько стрел (правда, стреляли они в страшной спешке и потому никого даже не задели) и опрокинуть котлы с варевом на ужин, после чего бесшумно и бесследно исчезли в лесу.
      Едва опасность миновала, Хельги устроил жесточайший разбор дозорным — почему не подняли тревогу. Оказалось, что трое из четырех стоявших на посту попросту не заметили осторожно подобравшихся древлян. Четвертого сначала долго не могли доискаться, а потом нашли неподалеку в кустах. Его горло оказалось перегрызено. Митяй, обнаруживший тело, позвал остальных и показал сначала на мертвеца, а потом на цепочку волчьих следов, протянувшихся от этого места в лес. Было видно, что зверь бежал, припадая на переднюю лапу, а слева от следа по снегу тянулась кровавая полоса.
      — Так просто не дался, — уважительно сказал Лодыжка, осматривая след. Прошел по нему несколько шагов и неожиданно присвистнул. — Гляньте-ка!
      По мере удаления от трупа полоса постепенно превратилась в цепочку пятен, а те становились все меньше и меньше, пока, наконец, через десять шагов не исчезли совсем. Такое, конечно, бывает, но в этом случае в конце цепочки должен был бы валяться мертвый волк, истекший кровью. А здесь след преспокойно тянулся дальше.
      — Я и раньше подозревал, что не простой это был волк, — покачал головой Рагдай. — Посмотрите, други, меч в крови по самую рукоять. Простой зверь от такой раны через два шага бы рухнул, а этот как ни в чем не бывало умотал. На что угодно готов спорить, что и лапа у него уже целехонька.
      Картина окончательно прояснилась, когда Щука, обыскивавший кусты, вытащил оттуда дубинку и нож. Общим мнением было решено, что, хотя собрать воинов князь пока и не успел, однако сумел как-то подать весть во все деревни, догадываясь, видимо, что беглецы по дороге не поедут. Ну а в деревнях, эту весть получив, разослали на разведку небольшие отряды. Один из них обнаружил врагов и не удержался от нападения. Оборотень, очевидно, выскочил из леса в человеческом облике и набросился на часового. А тот, не имея еще никакого боевого опыта, забыл, что надо подать сигнал тревоги, а может, и не успел этого сделать. Ясно только, что лесной житель, убедившись, что у него нет шансов простив обученного, хоть и молодого дружинника, перекинулся волком. Воин, правда, и тогда не растерялся, сумев-таки серьезно ранить противника, но оборотня рана не остановила…
      После этого случая на несколько часов вся дружина была настороже. Все оглядывались, выискивая врага везде, где только можно. Бывшие ученики горели жаждой мести. Хельги послал разведчика по следам нападавших, наказав ему строго-настрого не вступать в бой, что бы ни увидел. Разведчиком был Ратибор Леший, выбранный, как самый зоркий и внимательный, а также (как пошутил Митяй) наиболее склонный к военным хитростям, из которых большая часть приходится на разведку.
 
      Ратибор, пригнувшись, бежал по рыхлому, хорошо хранящему следы снегу. Ноги проваливались почти по колено, и новгородец думал, что здесь не помешали бы лыжи — чудесное изобретение северных умельцев. В Новгороде Леший часто видел, как северные люди — низкорослые, узкоглазые, щуплые на вид, но невероятно сильные, на широких досках с заостренными, загнутыми кверху концами носятся по глубокому снегу, словно по ровному месту. Но лыж не было, и приходилось бежать просто так, следя, чтобы снег под ногами не так скрипел. Для этого Ратибор старался наступать в следы уходивших древлян. Поначалу мороз пробирал его даже сквозь толстую стеганую куртку под кольчугой и рубаху поверх (такова была традиция: все воины-русичи надевали поверх кольчуги рубаху, чтобы вражеские стрелы отскакивали от внешне беззащитного человека, пугая тем самым неприятеля), но постепенно Леший разогрелся.
      Он уже давно определил, что нападавших было человек десять. Конечно, при таком соотношении сил они не напали в открытую, а предпочли дерзкую вылазку с быстрым нападением и мгновенным исчезновением. Следы двадцати сапог (как ни странно, древляне, кажется, о лыжах и не слыхивали) четко шли между деревьев почти по прямой. Кем бы ни были убегавшие, они явно не старались сбить погоню со следа.
      Через полверсты впереди неожиданно потянуло дымком. Ратибор еще больше подобрался и, стараясь передвигаться как можно бесшумнее, перебежками от дерева к дереву продвинулся ближе.
      За деревьями, на обширном расчищенном месте, расположился древлянский поселок — десять домов (настоящих рубленых изб, какие Ратибору доводилось видеть и в окрестностях Новгорода). Посреди поселка стоял высокий и толстый дуб, а в нем совершенно неуместно светилась новенькими досками дверь, очевидно, закрывавшая дупло. Леший мимолетно подивился, кто бы это мог жить в дупле.
      Поселок стоял словно бы в ложбинке, а Леший надежно укрылся за деревом, наоборот, на холмике, так что обзор открывался великолепный. Новгородец отчетливо видел, как несколько воинов с копьями, луками и дубинами, а у одного на поясе даже меч, разговаривают возле дуба с высоким худым стариком, одетым в шкуры мехом наружу. Осторожно высунув из-за укрытия ухо, Ратибор попробовал услышать, о чем идет разговор, но смог уловить лишь несвязные обрывки: «Те самые, не иначе… большой отряд… одного…». Дальше оставаться тут было небезопасно, к тому же разведчик свою задачу выполнил — все, что нужно, увидел. В том числе и то, что поселок огорожен высоким частоколом, зато ворота хлипкие, чуть ли не сапогом вынести можно. Так что Ратибор, повернувшись к поселку задом, поспешно, но не забывая об осторожности, побежал обратно к лагерю.
      Где-то на полпути до него вдруг дошло ощущение некоторого непорядка. Он встал, огляделся по сторонам — ничего не заметил. Посмотрел наверх — но и там, кроме деревьев, ничего не увидел. Для очистки совести глянул под ноги — и только тут до него дошло, что именно было здесь не в порядке.
      Параллельно следам новгородца (и, соответственно, древлян) шли следы огромного волка, каких в здешних лесах просто не могло быть. Зверь прошел тут относительно недавно и (Ратибор похолодел, хотя, казалось бы, дальше некуда было) в сторону поселка! Получается, что невиданный волк следил за ним! Очевидно, это был не оборотень из поселка да и вообще не древлянин, иначе бы поднял тревогу, еще когда Леший высматривал из укрытия. Обычный серый хищник — исключено, таких не бывает. Так кто же это мог быть?
      Перед глазами вдруг встала отчетливая картина годичной давности — лес, и на опушке стоит огромный седой волк с оберегом на шее. Стоит и смотрит вслед отъезжающему всаднику.
      Как ни странно, но, припомнив это, Леший немного успокоился. Всем известно, что волколак, во-первых, людям почти не вредит, а во-вторых, без причины ни за что не нападет, хоть на человека, хоть на зайца. Отвык за долгие века, за него ведь все волки делают. Так что если считать, что здесь наследил волколак, то поводов для тревоги вроде бы нет. Но вот что же все-таки понадобилось Волчьему Пастырю от Ратибора Лешего? Или от древлян? Непонятно…
      Уже не скрываясь, разведчик рысцой бежал к своим, к кострам, к теплу. И вдруг в очередной раз остановился, всматриваясь в уже недалекие кусты возле лагеря. Так и есть: темная скорченная фигура вжалась в голые ветви со стороны леса. Тоже следит! Нет уж, братец, ты у меня не уйдешь!
      Ратибор, крадучись, сделал несколько шагов и прыгнул на человека в кустах, сбил у него с головы шапку, схватил левой рукой за волосы, а правой поднес к горлу серебряный кинжал. Тот, похоже, не ожидал нападения с этой стороны, так что почти не сопротивлялся.
      Откуда-то сбоку набежал Чурила, стоявший на страже.
      — Это еще кто? — весело спросил он, прищуриваясь, словно уже примеривался копьем по пленнику.
      — Подосён я, — жалобно сказал неизвестный, и только тогда Леший вгляделся в неизвестного и ахнул — да это же, считай, мальчишка! На вид — не больше пятнадцати, лицо чистое — ни усов, ни бороды, испуганные карие глаза, странно вытянутое лицо.
      — Эгей, ребята! — заорал Чурила. — Гляньте, кого наш Леший тут поймал!
      Хельги проломился прямо сквозь кусты, словно кабан, оглядел назвавшего себя Подосёном и повернулся к Ратибору:
      — Кто это?
      — А хрен же его знает! — растерянно сказал разведчик. — Сидел тут, подслушивал…
      — Я не подслушивал, — тихо сказал парень, — я хотел еды попросить. Третьи сутки, почитай, ни крошки во рту.
      Хельги, однако, уже не слушал пленника. Он развернулся к Чуриле с таким видом, что неустрашимый боярский сын попятился и сделал попытку закрыться рукавицей.
      — Ты зачем здесь стоишь? — спросил воевода. — Ты зачем на страже поставлен, я тебя спрашиваю? Чтобы кто угодно мимо тебя шастал? За такое я бы головы рубил, жаль, что не велят! — он снова посмотрел на побледневшего Пленковича, явно примериваясь, как бы прямо сейчас пройтись тому по шее любимой секирой. — А если бы тут не пацан был полудохлый, а десять оборотней, как давеча? — Хельги безнадежно махнул рукой и кивнул Ратибору. Тот схватил Подосёна за шиворот и потащил к костру. На всякий случай пленника связали, Чурила еще хотел было заткнуть ему рот какой-то тряпкой, но передумал.
      — Ну, — сказал Лодыжка, усаживаясь к костру, — выкладывай, Ратибор, что углядел.
      — Примерно через полверсты отсюда, — начал Леший, — у них поселок, почти дюжина дворов. Воинов, если посчитать, и полсотни вряд ли наберется.
      — А сколько там этих… — осторожно спросил воевода. Ратибор понял его правильно и, подумав, сказал:
      — Тут уж я ничего сказать не могу. Они же прямо там не перекидываются.
      — Оборотней в поселке пятеро, — неожиданно подал голос Подосён. — Я ведь тамошний, только изгой. Почти.
      — Изгой? — хором спросили изумленные дружинники. Некоторые даже встали с мест, чтобы рассмотреть получше настоящего изгоя.
      Подошел Митяй, до этого совершенно не интересовавшийся происходившим.
      — И как же тебя таки угораздило? — с любопытством спросил он и присел рядом.
      Парнишка устроился поудобнее, насколько позволяли веревки, и принялся рассказывать.
      Оказалось, жил он не так давно в учениках у здешнего волхва — это и был тот самый старик, которого видел Леший во время своей разведки. Жил волхв по заветам далеких предков — в дупле огромного дуба. Кстати, он был одним из пяти оборотней, так что по полнолуниям, как правило, пропадал где-то иногда сутками, как он сам объяснял — «борол в себе зверя».
      (В этом месте рассказа воеводы многозначительно переглянулись — одной заботой меньше, скорее всего, волхв не станет перекидываться ради того, чтобы разделаться с незваными гостями).
      Подосён помогал старику по хозяйству, а в обмен на это тот обещал научить парнишку разным заклятьям. И даже некоторым научил.
      — Каким? — перебил пленника Хельги.
      — Разным, — честно сказал Подосён. — Как змей отваживать, как раны лечить… Травы учил распознавать…
      — Куда смотрите? — неожиданно рявкнул Лодыжка на столпившихся вокруг дружинников. — Хотите, чтобы нас здесь всех перерезали, как щенят? Марш по местам! — кметы разошлись, а Митяй отправился обходить посты.
      Подосён между тем продолжал. Оказывается, когда старый волхв ушел в очередной раз неизвестно куда, Подосён проследил за ним и выяснил, что три дня каждое полнолуние его учитель проводит в маленьком домике в лесу, а что там делает — неизвестно. Сжигаемый любопытством, паренек дождался, когда волхв уйдет куда-то за травами и прокрался к этому домику.
      Внутри оказалось много разных интересных вещей, но особенно заинтересовала не в меру глазастого ученика большая книга, переплетенная в тисненую кожу. Читать и писать Подосён не умел, так что, естественно, ничего в ней не разобрал, но значки, а особенно богато украшенные заглавные буквицы показались ему занятными, и он увлекся их разглядыванием. И в тот самый момент, когда он уже раздумывал, не пора ли положить находку на место, а самому уйти от греха подальше, в домик неожиданно вошел волхв.
      Гнев старика был ужасен. Ученик еле успел проскользнуть к выходу мимо него за секунду до того, как посох волхва рассек воздух на том самом месте, где Подосён только что стоял. Убежав, парень некоторое время скрывался в охотничьем домике (уходя в лес надолго, его соплеменники всегда ночевали в таких домиках). Несколько дней спустя он решился все же вернуться домой. К счастью, Подосёну хватило ума не идти прямо в родную избу, а сначала послушать, прячась. Узнал же он страшные вещи. Оказывается, волхв, вернувшись из леса, объявил, что боги за что-то гневаются на людей и умилостивить их может только человеческая жертва. В качестве же таковой жертвы, по его словам, боги избрали Подосёна. Разумеется, его тут же принялись искать, но почему-то не нашли. Разъяренный волхв сказал, что его бывший ученик наверняка скрывается в доме родителей. Туда собрался весь поселок, избу перевернули вверх дном, никого, конечно, не нашли и со злости убили ни в чем не повинных родителей Подосёна. В доме же устроили засаду, чтобы схватить беглеца, как только вернется. Услыхав такое, Подосён немедленно сбежал обратно в лес, еще два дня сидел в домике, но потом там кончилась еда, а охотиться Подосён не умел. Оголодав, парень осмелился выйти из убежища и побродить по лесу в поисках чего-нибудь съедобного. Так он и обнаружил лагерь киевлян.
      Рассказчик замолчал. Слушавшие подумали некоторое время, а потом Хельги махнул рукой:
      — Эх, будь тут чудесная чаша князя!.. Да ладно, делать нечего, уж как-нибудь и без нее… Эй, Митяй, ты слышал, что он рассказал?
      — Я всегда все слышу, — ответил Молния. — К тому же говорил он так, что не только я — все вороны за версту слышали. Да не вскидывайся ты, старик! Ты, наверное, забыл, что те люди из леса уже и так немножко знают, где мы располагаемся. Так что как бы этот твой парень ни орал — ничего нового они не узнают, и это так же верно, как ты видишь меня стоять здесь.
      Интонация Митяя и особенно вновь проявившийся у него акцент свидетельствовали о том, что «старый еврей» пребывал в безоблачном настроении, несмотря ни на какие жизненные обстоятельства.
      — Все равно, — проворчал Хельги. — А кто поручится, что он не лазутчик? Подослали, понимаешь, чтобы зубы нам заговаривал, а тем временем его соплеменники из кустов-то и подкрадутся…
      — Есть способ предотвратить, — спокойно сказал Митяй. — Пойдем на поселок первыми, прямо сейчас. Когда там уже некому будет из кустов подкрадываться, тогда и выяснится, кто есть кто.
      Как всегда, оказалось, что Хельги как раз собирался предложить то же самое и в тех же целях. Леший в очередной раз подумал: «Вот ведь спелись, вдвоем так слаженно действуют, что иной и в одиночку так не сможет. Сколько же лет надо провоевать вместе, чтобы с полуслова понимать».
      — Значит так, — заорал Лодыжка. — Щука, Налим, Чурила — остаются с конями, в лесу да по снегу кони только помеха. К тому же и за обозом следить надо. С пленного глаз не спускать и не развязывать пока. Остальные — вооружаются и со мной! Идем на поселок. Леший — показываешь дорогу!
      Чурила даже не пытался протестовать — хотя он плохо верил в обещание отрубить голову, зато хорошо помнил, что такое пятьдесят раз упасть-отжаться, да еще в кольчуге. Он молча пошел к привязанным лошадям. Остальные двое последовали его примеру.
 
      Шел снег. Из-за него следы стали почти неразличимы, так что Ратибор с трудом находил дорогу. Честно говоря, в такую погоду только сгоряча можно было решить идти в поход: любой вражеский отряд мог бы подобраться незамеченным. Поселок словно бы вынырнул из снежной пелены, когда до него оставалось не больше полусотни шагов.
      А в поселке их ждали. Ворота были закрыты, и, естественно, заложены засовом, а все, способные носить оружие, собрались с той стороны, откуда следовало ожидать незваных гостей. Ратибор чувствовал себя прескверно — всегда неприятно, когда враг заранее знает твои действия. А сейчас так оно и было — похоже, в поселке не осталось женщин и детей, всех успели отправить в безопасное место. Но думать было уже некогда — шедшие рядом легко вышибли ворота, и началась битва.
      Древляне по большей части были вооружены дубинами, у некоторых имелись копья, а двое, стоявшие плечом к плечу, рубились мечами. Эти, должно быть, были самыми сильными воинами в поселке, но даже у них не было никаких шансов против княжеской дружины.
      Поначалу воины сражались строем, как привыкли за много месяцев нещадных тренировок. Но потом бой превратился в побоище, когда каждый думает лишь о сохранности собственной шкуры.
      На Лешего наседал здоровенный мужик. Дубиной с острыми сучками он владел не хуже, чем иной воин — мечом. От его ударов по щиту новгородец чуть не падал. Сейчас Ратибор благословлял те непомерные нагрузки, благодаря которым шагал, уклонялся и рубил не думая, почти бессознательно реагируя на нападение или защиту противника наилучшим образом. Удар, защита, контратака. Удар, защита, контратака.
      Когда, наконец, Леший улучил момент и, приняв в очередной раз на щит удар дубины, ткнул противника мечом в бок, опустил руки и перевел дух, бой был почти окончен. Немногие уцелевшие древляне убегали в лес. За ними гнался Митяй во главе пяти или шести самых азартных.
      Хельги, Попович и еще несколько человек сгрудились между домами и что-то (или кого-то) увлеченно рубили. Издали было видно только, как поднимаются и опускаются мечи и топоры.
      Мимоходом рубанув мечом наискосок напавшего сбоку охотника, Ратибор побежал по единственной улочке (если можно было ее так назвать — просто полоса вытоптанной земли, на которую выходили все дома) к дубу. Ему хотелось разделаться с волхвом прежде, чем тот разберется в происходящем и сотворит захватчикам какую-либо пакость.
      К двери дупла вела удобная лесенка, явно рассчитанная на то, что ею будет пользоваться старик, плохо владеющий ногами. Ратибор в одно мгновение взлетел по ней и вышиб дверь мощным пинком ноги.
      Внутри было тихо и пусто. То есть, конечно, вещи волхва, пучки сушеных трав под потолком — непременный атрибут такого рода жилищ — и все прочее было на месте, вот только сам хозяин, похоже, смылся задолго до прихода княжьих людей.
      За спиной Лешего заскрипели ступеньки. Он мгновенно развернулся, прикрылся щитом и выставил вперед меч, но тут же расслабился, увидев Рагдая.
      — Где волхв? — спросил тот, мгновенно оценив ситуацию.
      — Сбежал, — столь же коротко ответил Ратибор и хотел было разъяснить подробнее, что он об этом думает, но тут Хельги скомандовал сбор и возвращение в старый лагерь.
      Проходя мимо места, где только что толпился народ, новгородец заметил двух мертвецов. У одного из них во рту торчали клыки, а лицо было жутко искажено и покрыто шерстью. Тут и дурак догадался бы, что это — один из деревенских оборотней, убитый как раз в тот момент, когда начал перекидываться.
 
      В лагере Леший подошел к воеводе и обеспокоенно сказал:
      — Этот… как его… Подосён говорил вроде, что оборотней там было пятеро, и один из них — волхв. Одного из пяти вы убили…
      — Двоих, — поправил Хельги.
      — Ну хорошо, двоих, но остальные трое-то убежали! Вот припрется этой ночью в лагерь тот старик, обернется в волка или колдовать начнет…
      — Так он сбег? — вскинулся Лодыжка. — Что ж ты раньше-то молчал? Я думал, вы их всех порубили, только мне не сказали! Надо найти! Только где их искать-то, небось разбежались по всему лесу…
      — Волхва, я, кажется, знаю, где искать, — задумчиво сказал Ратибор и подошел к смирно сидевшему Подосёну.
      — Ты вроде говорил, что знаешь, где у твоего старика потайная избушка?
      Подосён кивнул.
      — Тогда веди туда! Живо! — крикнул Леший, разрезая веревки ножом. — И помни, если заведешь не туда — на куски порублю!
      Пока пленник растирал онемевшие ноги, Рагдай и Налим тоже пожелали идти ловить волхва.
 
      Потайная избушка оказалась землянкой. Вернее, это был обычный сруб, только вкопанный глубоко в землю так искусно, что без помощи глазастого проводника найти его было бы непросто. Похоже, дед таился ото всех, не только от врагов. Никто не должен был знать, где именно старый волхв «борет в себе зверя».
      Подосён подбежал к неприметному холмику и показал на спрятанный вход. Это была обычная дверь, только наклонная, ведшая вглубь холма и покрытая травой для лучшего сокрытия. Ратибор просунул руку в дырку в двери и потянул на себя. Оказалось незаперто. За дверью была лестница, на которую из проема внизу падал свет лучины.
      Леший и остальные воины сбежали по лестнице. Подосён, справедливо опасаясь встречи с бывшим учителем, остался наверху. Сруб оказался маленьким, низким и тесным. Большую его часть занимала полка, на которой лежала книга. Именно она в первую очередь привлекла внимание Лешего. Но в следующий момент он вспомнил, за чем, собственно, сюда пришел.
      Волхв стоял прямо посередине землянки, но его серая волчовка сливалась с такими же серыми стенами. Высокий худой старик с длинной седой бородой и нехорошими, хищными глазами.
      — Нашли, — сказал он. Голос был хриплым, словно старик всю дорогу до землянки бежал, и до сих пор не отдышался. Мимоходом подумалось, что наверняка так оно и было. — Я знаю, вас провел Подосён. Паршивый волчонок… — старик оскалился. — А я его учил… Со временем он должен был раскрыть Древнюю Книгу, чтобы пытаться прочитать ее. Но он захотел сразу… Все равно. Вы мне уже не помешаете. Так даже лучше — Ночевник и Дубогрыз сумеют уйти. Вас все равно разорвут на части. Всех. Придут другие, много…
      «Ночевник… Дубогрыз…» — растерянно подумал Ратибор. — «Кто это? А, наверное, оборотни, их же было, кроме него, еще четверо… Но если они уйдут, поднимут тревогу, сюда соберутся со всего леса…»
      Он снова бросил взгляд на волхва и невольно вздрогнул. Сейчас, во всяком случае, тот нисколько не собирался бороться со зверем в себе, скорее, наоборот. Борода его заметно укоротилась, из седой стала серой, лицо вытянулось, изо рта поползли клыки. Волхв оборачивался волком.
      В одно мгновение Леший сообразил, что такое драка с оборотнем в таком тесном пространстве. Зверь имел здесь преимущество в подвижности. Мечом не размахнешься толком, а по всему видать, что для этих зубов никакая кольчуга не преграда.
      Когда волк прыгнул вперед, новгородец еле успел закрыться щитом. Оборотень со всего размаху хрястнулся об него мордой, злобно зарычал и попытался пролезть снизу. Но и это ему не удалось.
      Кметы за спиной Ратибора сейчас были только помехой, и им пришлось отойти. Леший тем временем изловчился и рубанул наседавшего волка мечом по спине.
      Оборотень взвизгнул от неожиданности и боли, отскочил к дальней стене, и рана начала на глазах затягиваться. Но за эти мгновения Ратибор бросил бесполезный меч, и следующий прыжок зверя был встречен молниеносным взмахом серебряного кинжала.
      Лезвие по рукоять вошло в горло оборотня. Волк захрипел, но продолжал тянуться мордой к противнику. Сила его была такова, что новгородец не удержался на ногах, упал на лестницу, больно ударившись спиной и еле успев упереться в щит коленями. Страшные зубы лязгнули совсем рядом с его горлом. Но силы уже покидали смертельно раненого зверя, хотя и против серебра продержался он дольше, чем смог бы любой другой. Еще несколько раз он дернулся, пытаясь достать Лешего, а затем желтые глаза потускнели, и оборотень замер.
      Только после этого тот, кто стоял на ступенях первым, вышел из оцепенения и неумело ткнул мертвого волка копьем, задев бармицу шлема Ратибора как раз там, где располагалось ухо.
      Выбравшись из-под волчьей туши, новгородец обернулся к ретивому вояке — конечно же, это Налим не утерпел — и несильно, но от души заехал ему с левой под ложечку, после чего кратко высказал, что он думает по поводу такого вот усердия. Затем он с трудом (руки тряслись, но не от страха — от возбуждения) вытащил из горла поверженного противника окровавленный кинжал и вытер его об серую шерсть — больше было нечем.
      — Что здесь происходит? — крикнул сверху знакомый голос Хельги.
      — Леший оборотня завалил, — ответил Рагдай. — Волхва ихнего.
      Растолкав воинов, Лодыжка протиснулся вперед.
      — Не ранен? — обеспокоенно спросил он. — Что-то ты весь в крови.
      — Это не моя кровь, — устало сказал Ратибор. — Остальных поймали?
      — Нет, — с досадой ответил воевода. — Нашли их, они там в амбаре прятались. Тут бы их и порешить, да словно какая сила глаза отвела: глядь — и нет никого.
      «Зато Ночевник и Дубогрыз сумеют уйти», — припомнил Леший. Так вот почему волхв, знавший, по словам Подосёна, разные заклятья, сейчас не применил ни одного! Все его силы ушли на то, чтобы отвести глаза целому отряду воинов, гнавшихся за его соплеменниками!
      Выбравшись на свет, Ратибор вкратце рассказал воеводе, что услышал от старика.
      — Плохо, — нахмурился Хельги. — Теперь за нас возьмутся всерьез. Надо закрепиться в деревне.
      — А чего, собственно, мы добиваемся? — спросил Попович, неизвестно как оказавшийся рядом. — Дань у нас, надо ноги уносить, пока не поздно.
      — И таких людей берут в старшую дружину! — Митяй поднял глаза к небу и воздел руки в боевых рукавицах, как бы сетуя. — Ты только подумай — вот сейчас мы собираемся и хотим выйти из лесу той же дорогой, какой пришли. А это полтора дня пути. А у нас пятеро раненых, которых надо везти медленно, если мы хотим доставить их в Киев живыми. И вообще телеги быстро идти не сумеют. Значит, два дня. А за эти два дня они, — он неопределенно махнул рукой в сторону леса, — успеют устроить на нашем пути такую засаду, что мало не покажется.
      — Тем более, — недоумевал Попович, — надо уходить побыстрее, чтобы не успели…
      — Ты, конечно, богатырь, — ядовито сказал Хельги, — и способен сидеть в седле неделями, не слезая даже по нужде. Но нам, простым людям, после боя нужно отдохнуть, иначе нас можно будет брать голыми руками, даже рукавиц не надев. А на отдых точно придется расположиться в поселке, там по крайней мере дома нормальные и можно будет выспаться. Уже вечер, если ты не заметил. А вот завтра с утречка и отправимся в стольный Киев-град, — он зажмурился, видимо, вспомнив что-то хорошее.
      Подосён, о котором все забыли, нырнул в землянку и через небольшое время высунулся оттуда, с видимым усилием держа на вытянутых руках книгу.
      — Возьмите, — сказал он. — Это та самая, из-за нее все началось.
      Лодыжка принял книгу, раскрыл ее и недоуменно воззрился.
      — Что это за закорючки? — вопросил он. — Митяй, иди-ка сюда, глянь, что наш старичок читал!
      Молния махнул рукой — мол, потом разберемся.
      — И впрямь, — подал голос Леший, которого снова трясло, но уже от холода, — пойдемте в деревню, отогреемся, там и поглядим.
      Хельги, как оказалось, пошел по следу Ратибора и остальных со всем отрядом, захватив заодно и все телеги, и лошалей, так что теперь осталось только добраться до поселка, где уже находились собранные в пустой избе раненые и при них Чурила, на которого воевода, кажется, до сих пор сердился за нерадение на посту.
      В деревне воеводы расположились на ночлег в дупле волхва. Там было тепло и нигде не дуло. Правда, не было окон, но это неприятность легко переносимая. Загадочную книгу положили на стол и стали разбираться.
      А это оказалось непросто. Митяй, глядя в книгу, был абсолютно уверен, что она написана северными рунами, которых он не знал. Хельги же, знавший руны как свои пять пальцев, клялся Тором и Одином, что перед ним греческие письмена. Нужно ли говорить, что греческого он не знал совершенно? Леший же вообще ничего не мог сказать толком о неведомых буквах. Раздосадованный воевода собрался было выкинуть ее в горевший на улице костер, но Леший решительно отобрал у него ни в чем не повинную вещь, сказав, что раз она была нужна покойному, то пригодится и им самим, пусть пока непонятно зачем.
      — В самом деле, — зевнул Митяй, кладя книгу в мешок, — привезем ее в Киев, покажем Белояну, пусть он и думает…
      — Ага, — выходя, бросил Ратибор, которого после бурного дня тоже клонило в сон, — пусть Белоян думает, у него голова большая…
 
      Но утром оказалось, что дорога до Киева вовсе не такая уж близкая, как казалось. Мал все-таки разыскал своих врагов.
      Древляне равномерно окружили поселок, мелькая между деревьями так быстро, что достать их стрелой не было никакой возможности. Князь же бесстрашно подъехал к самому тыну в сопровождении полудюжины всадников. В седле он сидел как-то странно, одновременно наклонившись назад и немного скособочившись. При виде этого зрелища часовые, спрятавшиеся за стеной, хотели было рассмеяться, но обстановка не располагала.
      Мал, по мере сил стараясь сохранять достойный вид (что, впрочем, плохо у него получалось), поднял руку, показывая, что хочет говорить.
      Хельги подошел к тыну и поднялся по приставной лестнице так, чтобы снаружи была видна только его голова в шлеме, причем в любой момент можно было бы спрятаться обратно
      — Что вам от нас надо? — спросил он.
      Такого вопроса не ждали. Князь недоуменно посмотрел на киевского воеводу и сказал:
      — Вы нанесли мне тяжкое оскорбление.
      — Чем же? — ядовито спросил Лодыжка. — Разве кто-нибудь из моих людей посмел сказать тебе зазорное слово?
      — Слово? — взвился Мал. — Вы оскорбили меня не словом, а делом! — Сопровождавшие его воины дружно зажали рты ладонями, но фырканье вырывалось наружу, так что князь вынужден был повернуться и прожечь их яростным взглядом, прежде чем продолжить. — Но, если вы искренне раскаетесь в содеянном и вернете отнятое добро в качестве виры, то я вас прощу и отпущу с миром.
      Хельги покачал головой.
      — Дани мы тебе не вернем, она наша по закону. А что касается оскорбления, то не взыщи, княже, но ты сам напросился. Кабы не принялся ты махать чем попало, то и нашему богатырю не пришлось бы…
      Не дослушав, Мал резко повернул коня и направился к лесу. Перед тем, как скрыться за деревьями, он обернулся и крикнул:
      — Когда ваши пустые головы будут торчать на шестах вокруг моего терема, а сами вы встретитесь с прадедами у Ящера, вот тогда и станет ясно, кому чем можно махать!
 
      Вечером того же дня Ратибор, Рагдай и Попович пришли в воеводское дупло. С ними шел Подосён, с которого по привычке глаз не спускали, хотя уже начали ему доверять.
      — Надо бы вылазку сделать, — сказал Рагдай. — Человек пять-шесть, не больше. Пошуметь немного, а если удастся — князя захватить. Тогда, небось, по-иному заговорят.
      — Я заговор знаю, как глаза отводить, — сказал Подосён. — Учитель мой прежний много по лесу бродил, ему этот заговор не раз помогал, скажет — и ни человек, ни зверь не увидят. Зверь, правда, почуять может, он глазам меньше носа доверяет, но от людей — дело верное. И меня первым делом ему научил.
      — Покажи, — потребовал Хельги.
      Подосён молча зашевелил губами, сделал какой-то жест… и пропал. Ратибор невольно вздрогнул и оглядел всю комнату, ища парня. Он примерно знал, где тот мог находиться, но именно на это место его глаза отказывались смотреть, а разум упорно твердил: «Здесь пусто, зачем смотреть на пустое место?» Минуты через две Подосён возник там же, где и исчез, и смущенно улыбнулся.
      — А что же ты тогда нам глаза-то не отвел, когда в кустах сидел? — насмешливо спросил Митяй.
      — Я отвел, — возмутился Подосён, — потому меня никто из ваших не заметил. А его, — он кивнул на Ратибора, — тогда не было же, он смотреть ходил, я его и не заговорил. Как он меня схватил, так я испугался, заговор тогда и рухнул. Мне старый волхв всегда так говорил: страх — ведовству помеха.
      — Ну ладно, — не отставал Митяй. — Если бы дело было летом, я бы не сомневался. А сейчас зима. На снегу следы остаются. По ним-то вас любой дурень увидит!
      — А мы стороной пойдем, — сказал Рагдай, которому, как видно, не терпелось повоевать еще.
      — Хватит разговоров, — оборвал Хельги. — По мне, вылазка — дело верное. С кем думаете идти?
      — Ну, — Леший принялся загибать пальцы, — мы вчетвером, еще Окуня возьмем, он вроде парень толковый, доверять можно. А больше никак нельзя, Подосён не сдюжит на всех глаза отводить.
      — Все верно, — сказал Митяй, — только вот еще что. Окунь пусть здесь остается, а с вами пойду я. Есть еще стрелы в колчанах, а?

      Лазутчики выбрались за тын, когда окончательно стемнело. Вокруг поселка горели костры, но даже по теням никто бы не определил, где находятся пятеро, прикрытые заговором лучше всякой маскировки. Однако все шли как можно осторожнее, стараясь поменьше скрипеть снегом — глаза глазами, а уши отводить Подосён еще не умел.
      Впереди крался Митяй, умевший, когда надо, ходить бесшумно по чему угодно — хоть по снегу, хоть по болоту, хоть по скрипучим доскам. За ним Ратибор и Попович, а между ними Подосён — на всякий случай лучше его не выпускать. Сзади шел Рагдай, то и дело оглядывавшийся — тоже на всякий случай. Но пока все было спокойно. Часовой, которому по всем законам полагалось хоть что-нибудь увидеть на фоне деревьев, даже не почесался, а продолжал спокойно ходить взад-вперед.
      Кольцо осады было сомкнуто надежно. Между кострами промежутки составляли не больше двадцати шагов, и по всему этому пространству то и дело проходили воины. Любой человек, попытавшийся выбраться из поселка с донесением или наоборот, пробраться туда с известием, был бы немедленно перехвачен.
      Рагдай дотронулся до плеча Ратибора, а когда тот обернулся, одними губами произнес:
      — Часовых надо все же снять. Следы.
      Леший покрутил головой и обнаружил, что соящий шагах в пяти древлянин с нехорошим интересом смотрит на его ноги. Похоже, его весьма занимали возникающие из ниоткуда следы. Еще немного — и он поднимет тревогу.
      Ратибор тем же способом передал сообщение Митяю. Наставник все понял сразу, мгновенно рванулся вперед… и спустя миг древляне могли бы любоваться тем, как их часовой бдит, прислонившись к дереву. Молния всегда понимал толк в сокрытии, и труп стоял весьма естественно.
      За деревьями, в глубине леса, было расчищено место, и посередине стоял шатер князя. Его сразу можно было распознать — самый высокий и богато украшенный.
      — Ну что, начнем? — спросил сзади Попович, снимая с пояса самострел и натягивая его.
      — Начнем, пожалуй, — громко ответил Митяй, не обращая внимания на всполошившихся охранников, и, не теряя времени даром, от души врезал ближайшему в подбородок. Древлянин рухнул, не успев даже крикнуть.
      Попович аккуратно прицелился и всадил самострельный болт в середину лба другого охранника. Теперь тревога началась по всему лагерю, но лазутчиков это мало беспокоило. Все пятеро ворвались в княжеский шатер.
      Мал как раз ужинал. Перед ним на столике стояла миска с чем-то весьма аппетитно пахнущим. Леший невольно потянул воздух и сглотнул слюну: гостей Мал кормил похуже.
      Рядом с князем полулежал на подушках седоватый человек с длинной бородой. При виде самостоятельно откинувшегося полога он недоуменно поднял брови, но быстро опомнился и сложил из пальцев какую-то диковинную фигуру, напоминавшую усложненную дулю.
      Подосён отчетливо скрипнул зубами. Ратибор бросил взгляд на него и поразился: парнишка был напряжен, словно пытался поднять на себе небесный свод. Митяй, все понявший раньше всех, рванулся было вперед, но опоздал.
      То, что заговор слетел, словно шелуха с луковицы, они поняли по тому, как перекосилось лицо Мала, только теперь осознавшего, что происходит. В следующее мгновение Молния обрушил меч на голову седоватого человека — судя по всему, княжеского волхва. Тот откинулся назад, и лезвие, вместо того, чтобы разрубить ему череп пополам, глубоко врезалось в грудь. Мал неприлично взвизгнул, но спустя миг пришел в себя и выхватил из-под подушки, на которой сидел, тускло блеснувший клинок, по которому шли странные разводы.
      Митяй развернулся к князю, намереваясь оглушить его мечом плашмя по голове (остальные лазутчики тем временем уже были снова снаружи и отчаянно рубились с подоспевшими воинами). Но Мал подставил свой меч — и в руке наставника оказалась рукоять с коротким обрубком лезвия. Молния досадливо крякнул и стрелой вылетел из шатра.
      — Уходим! — крикнул он, на бегу втыкая обрубок какому-то древлянину в горло.
      — Не удалось? — спросил Ратибор, хотя и так все было ясно.
      — Булатный меч, — коротко ответил Митяй.
      Враги все сбегались, еще немного — и у четверых не хватит сил с ними справиться. И вдруг окружившие лазутчиков воины остановились и недоуменно заморгали. Леший по инерции еще пару раз махнул мечом и понял, что их не видят! Подосён нашел в себе силы снова наложить заговор.
      Сам волхв-недоучка внезапно появился откуда-то слева и стремительно рванул в сторону поселка, на бегу обернувшись и поманив остальных за собой. Четверым не оставалось ничего другого, как только последовать за ним.
 
      — Значит, говоришь, ничего не вышло? — спросил Хельги, когда вернувшиеся лазутчики доложили о результатах вылазки. — А по-моему вышло, хоть что-нибудь, да вышло. Шум вы подняли — это хорошо. Теперь все древляне будут нас бояться — это еще лучше. Волхва убили — совсем хорошо, некому будет воду мутить. Следующей же ночью еще попробуем, никто заговор больше не снимет, князя схватить легче. Старик, как мыслишь?
      — А оно нам надо? — вопросом на вопрос ответил Митяй. — Посмотрим, что днем будет. Может, они со страха и так убегут, и стараться не придется.
      Разумеется, никуда древляне не убежали. Не настолько ночная вылазка была ужасным событием. Но, как ни странно, веры в благородство киевлян у Мала не убавилось. Наверное, он и в самом деле был не в себе. Во всяком случае, на следующее утро он вновь подъехал к воротам поселка почти без охраны. Хельги вновь осторожно высунул голову и, так же как вчера, сумрачно спросил, в чем дело.
      — Это твои люди ночью напали на нас, — полувопросительно-полуутвердительно сказал князь.
      — Напали вы, — сказал Хельги, — и по вашей вине мы здесь сидим уже который день, вместо того, чтобы мирно отбыть в Киев. А мои люди просто проверили, надежно ли нас держат.
      Мал улыбнулся.
      — Надеюсь, они убедились, что без моего позволения вам отсюда не уйти. У меня здесь достаточно народу для того, чтобы ваши вылазки пропадали бес толку.
      — Врет, — убежденно шепнул Ратибор, поддерживавший лестницу, на которой стоял Хельги. — Не так уж их и много, я уже говорил.
      Лодыжка покосился на него, но ничем больше не показал, что услышал хоть что-то.
      — Я в последний раз предупреждаю, — сказал он князю с таким видом, словно это древляне сидели в осаде, — уходите подобру-поздорову, а то мои орлы осерчают…
      Мал снова онемел, как будто никогда не встречал подобной наглости.
      — А я, — сказал он спустя короткое время, — предупреждаю, что если вы к вечеру не выйдете отсюда и не вернете отнятое… в общем, вами займутся всерьез. Правду я говорю, Волк Хотенович?
      — Правду, — подтвердил голос, которого Ратибор раньше никогда не слышал. — Слово волхва, если выйдете — дадут уйти живыми.
      Хельги презрительно прищурился.
      — Волхва? Слушай, светлый князь, а не многовато ли это — два волхва на одного владетеля? Одного мои люди вчера ухайдакали, теперь вот еще один…
      В ответ раздался хохот. Мал неудержимо смеялся, так что, забыв обо всем, даже нагнулся было к луке седла, но тут же стиснул зубы и со свистом втянул воздух. Лодыжка поглядел на него с сочувствием.
      — Это тот же самый, — пояснил наконец князь. — Вы что думаете — моего личного волхва так просто убить?
      Ратибор, не удержавшись, подпрыгнул и мельком посмотрел за тын. То, что он увидел, поверло его в мимолетный приступ ужаса. Действительно, рядом с князем сидел на серой кобыле тот самый седоватый человек, которого Леший не далее как этой ночью видел проткнутым насквозь. Сейчас же Волк Хотенович выглядел вполне здоровым и даже веселым.
      — Он, — задушенным голосом сказал Ратибор. Впрочем, если это и произвело впечатление на воеводу, то он старался своих чувств не выказывать. Он вообще ничего не сказал, а только хмыкнул и спрыгнул с лестницы на землю. Снаружи раздался удаляющийся топот копыт.
      С лица воеводы тут же исчезло выражение превосходства. Он поглядел на растерянного Ратибора и рявкнул:
      — Ну что ты стоишь, как мешком прибитый? Ты что, в первый раз оборотня видишь?
      Леший пришел в себя.
      — Так что, у них все волхвы оборотни?
      — Все не все, но этот уж точно. Эх, Митяй, Митяй, надо было его не сверху вниз рубить, а наискосочек, чтобы пополам. Тогда бы уж точно не сросся. Короче, Ратибор, бери своих и иди в дупло. Совет держать будем.
 
      Когда Подосён, Попович, Рагдай и Ратибор зашли в дупло, они застали там весьма странную картину. Митяй сидел за столом и усердно что-то срисовывал из трофейной книги. Хельги же с интересом за ним следил.
      — Уж не собрался ли ты выучить по этой книге руны севера? — немедленно съязвил Рагдай.
      — Представь себе, нет, — спокойно ответил Молния, поднимая голову. — Просто мне очень хочется узнать, что же все-таки здесь написано. А если мы отдадим ее Белояну, он уж конечно не станет делиться с нами тем, что прочтет. Поэтому я и решил сделать так. Я руны вижу, но не понимаю. Хельги руны понимает, но не видит. Так что я буду писать, а он читать написанное. Так все и расшифруем.
      — Ну как там? — спросил Лодыжка. — Дай прочитать.
      Митяй протянул ему кусок бересты. Воевода моментально впился в него глазами, но через мгновение со вздохом бросил бересту на стол.
      — Тут написано «На чужих крыльях птица не летает». Это надо понимать так, что если уж не можешь прочитать, то никто тебе в этом не поможет. Ладно, перейдем к делу. Все слышали нашу с Малом беседу?
      — Кто не слышал, тем я объяснил, — сказал Ратибор.
      — Итак, Подосён, ты своих соплеменников знаешь, так скажи, какой пакости от них можно ожидать?
      — Не знаю, — честно ответил Подосён. — Например, они могут просто сидеть здесь, пока мы все не помрем с голоду.
      — Исключено, — отрезал Рагдай, хотя никто его не спрашивал. — Мы этой же ночью снова на них нападем и снова убьем волхва, на этот раз надежно. А потом просто перережем их всех.
      — Волхв, волхв, — проворчал Митяй. — Что может сделать волхв-оборотень?
      Хельги звучно хлопнул себя по лбу.
      — Других оборотней созвать со всего леса, что же еще?
      Ратибор, до этого момента молча хлопавший глазами и смотревший в рот каждому говорившему, невольно содрогнулся. Поединок с оборотнем оставил у него не слишком приятные воспоминания. Но тогда зверь был один. А что будет, если такие окружат поселок? Разумеется, у каждого дружинника (слава предусмотрительному воеводе!) есть серебряный кинжал. Но, в конце концов, нож — не меч.
      Хельги принялся ходить из угла в угол (по крайней мере, так это выглядело, хотя какие могут быть углы в совершенно круглом помещении). Митяй с улыбкой наблюдал за ним. Минуты через две он потянулся и сказал:
      — Зачем беспокоиться? Разве же наша жизнь будет так сильно измениться от того, что вместо воинов за нами присмотрят волки? Я хочу сказать, у волков ведь нет оружия.
      — Зато у них есть зубы. А клыки оборотня — это, я тебе скажу, не хрен собачий! — тут Лодыжка остановился, мгновение помолчал и тут же расхохотался невольно получившейся бессмыслице. Отсмеявшись, он сказал: — Меры принять все же следует. Ратибор, Рагдай, Попович — обойдете всех и скажете, чтобы кинжалы у каждого были наготове!
      Леший почесал в затылке и недоуменно произнес:
      — А почему я? Я же не десятник. У нас вроде бы и нет десятников-то…
      — Будешь, — решительно заявил Хельги. — Я ведь никого не назначал потому только, что не надо было, и еще потому, что нельзя же кого попало над людьми ставить. Будешь десятником, у тебя и так хорошо получается. И вы двое тоже будете.
      Часа через два после тех событий часовой, наблюдавший за древлянами, прибежал в дупло со сногсшибательным известием — осаждающие уходят!
      Спустя еще минуту Хельги и с ним еще с десяток любопытных, еле высунувшись из-за тына, наблюдали, как последние ряды древлян скрываются за деревьями, даже не пытаясь обезопаситься от возможных стрел в спину.
      Когда лязг оружия затих вдали, Хельги спрыгнул на землю и оглядел свое воинство. Окунь, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами, сорвал с головы шлем и подкинул его в воздух. Воевода неодобритешльно посмотрел на воина, затем повернулся и обратился ко всем, кто стоял рядом:
      — Обрадовались? А вот кто тут самый радостный, сейчас пойдет на разведку и проверит, вправду ли они ушли, или пакость какую готовят?
      Самыми радостными оказались Окунь и Подосён. Оба они были в десятке Ратибора (юного древлянина тоже туда зачислили, чтобы не бродил просто так, а был при деле), так что новгородец уже начал чувствовать нечто вроде начальственного беспокойства за подчиненных.
      Оба вернулись где-то спустя час и сообщили, что им удалось проследить за уходящими древлянами почти до самой дороги (благо враги утоптали снег так, что ноги не вязли). Мал действительно уводил своих людей. Причем шли они весьма поспешно, словно боялись, что за ними пойдет большая погоня. Выводов из увиденного разведчики сделать не смогли — один был недостаточно умен для этого, а второй просто не успел набраться боевого опыта.
      Зато Лодыжка обо всем догадался сразу.
      — Раз уходят, и при этом поспешают, — заявил он, — значит, что-то должно сюда придти такое, чего они и сами боятся. Значит, и впрямь могут сюда собраться оборотни. Потому должно нам делать ноги, пока не поздно. Старик, сколько нам отсюда до Киева идти?
      — Если сойдем с ума и пойдем по большой дороге, — невозмутимо ответил Митяй, — то дней шесть, а, вернее, вообще не дойдем — перехватят. А если кружным путем по лесу, то за те же шесть дней только-только из лесу выберемся.
      — Значит, — заключил воевода, — поспешать надо, пока еще можно.
      Десятники, к которым речь Хельги, собственно, и была обращена, выбежали из дупла и принялись хлопотать, собирая всю дружину.
      Вскоре из ворот поселка выехал вооруженный отряд. Кметы направлялись кружным путем в сторону Киева.
      Ратибор то приостанавливал кобылу, отставая от своего десятка, то, наоборот, ехал чуть быстрее, продвигаясь в голову отрядя. Так ему было удобнее наблюдать. Бросив беглый взгляд на Подосёна, Леший заметил, что бывший ученик волхва явно чем-то обеспокоен.
      — Что такое? — спросил новгородец.
      — А? — погруженный в размышления Подосён вздрогнул. — Да ничего особенного, просто тревожно на душе. Побаиваюсь, как бы чего не вышло…
      — Да что может выйти? — небрежно махнул рукой Ратибор. — Князь со своими удрал, испугался, поди. Волхва своего, надо думать, с собой взял. Так что никто и ничто нам не страшно! — как бы в подтверждение своих слов он подкинул вверх кинжал и схватил его другой рукой, перехватив в то же время поводья.
      — А я все равно боюсь, — упрямо насупился парнишка. — Запах чую… то есть не запах, а вроде него. Похожий от оборотней идет.
      — Значит, оборотней боишься? — уточнил незаметно подъехавший десятник Рагдай.
      — Нет, эти вам… нам не страшны. А вот если хуже?
      — А что может быть хуже?
      — Бывшие оборотни, — тихо ответил Подосён. — Это когда человек больше времени в зверином облике проводит, чем в своем собственном, и постепенно человеком быть перестает. Простого оборотня почему так тяжело убить? Потому что в нем две души — звериная и человечья. Зверя ранишь, а человек-то цел, он и рану заживляет, и на этом свете держит. — Леший покрутил головой, пытаясь поудобнее разместить в ней постигаемую сейчас премудрость. Подосён же продолжал рассказывать, явно со слов своего наставника. — И для того, чтобы с оборотнем покончить, надо либо кого-то одного насмерть убить, или серебряным оружием владеть, которое обоих — и зверя, и человека, — сразу бьет.
      — А бывшие-то, — напомнил Рагдай, — чем хуже?
      — Бывший же оборотень, — заученно продолжал Подосён, — не человек-зверь, а словно бы дважды зверь. В нем уже от человека ничего не осталось, зато он вдвое сильнее и живучее, чем простой оборотень. С такими только сильные волхвы разговаривать могут, зато уж если наберется стая их — а они добром в стаи не сбиваются, надо, чтобы кто-то натравил, — то тогда только держись!
      После такого рассказа Ратибору немедленно расхотелось смеяться над опасностями и швыряться ножиками в воздух. А захотелось ему пойти и раасказать то же самое воеводе. Так Леший и сделал.
      Хельги покачал головой, потом подозвал Подосёна и спросил:
      — Так ты говоришь, они совсем звери?
      Тот кивнул.
      — И как люди соображать не могут?
      Подосён снова кивнул.
      — Значит, — решил Хельги, — на привале огораживаем лагерь ловущками на волка. Где простой попадется, там и этот… бывший не пройдет.
      Вечером, перед тем, как устроиться на ночлег, добровольцы из младшей дружины вместе с полудюжиной обозников старательно расставляли вокруг облюбованного места падающие бревна и прочие хитрые приспособления. Всю ночь удвоенный дозор не смыкал глаз, а наутро все пошли любоваться результатом.
      Под первым бревном неподвижно лежал волк. Самый обыкновенный серый волк. Он был мертв, и это само по себе служило доказательством его обыкновенности — оборотень от перелома хребта не помрет. Так что Хельги с руганью вытащил тушу из ловушки и отшвырнул, велев шедшим сзади убрать падаль куда подальше. Еще два бревна тоже придавили простых лесных хищников. А вот под четвертым…
      Под четвертым оказался бывший оборотень. Еще издали он принялся злобно рычать и дергаться, стремясь дотянуться до врагов клыками, каждый из которых не уступал по длине памятному кинжалу Хельги. И хребет его был цел — задние лапы зверя яростно скребли снег.
      Рагдай, увидев добычу, нехорошо улыбнулся, достал из-за пояса секиру, подошел поближе и вопросительно посмотрел на воеводу. Тот молча кивнул, и тогда Рагдай одним коротким движением отсек волку голову.
      — Ну что же, — подытожил Лодыжка, когда отряд снова тронулся в путь, — это уже неплохо. Таким путем мы хотя бы частично сможем обезопаситься от них, пока не выйдем из леса. Только бы они днем не нагрянули… Только то плохо, что и простых волков в здешних местах несчитано, они нам всю охоту портят.
      Еще сутки прошли так же: днем послы на рысях двигались в сторону Киева, вечером — ставили вокруг лагеря ловушки, а ночью — смотрели в оба, ожидая нападения.
      А вот вечером третьего дня пути произошло нечто из ряда вон выходящее.
      Солнце садилось, а Ратибор со своим десятком тогда как раз заступил на стражу. Расставив людей по постам, Леший собрался было приступить к исполнению обязанностей начальника на карауле — то есть, иными словами, хорошенько выспаться. Но, когда новгородец уже пристроился возле костерка, подложив под голову мешок, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Внимательный, недобрый, но и не злой, а скорее сердитый.
      Ратибор встал и огляделся. Все было спокойно, ничего подозрительного в окрестностях не наблюдалось, но ощущение не проходило. Наоборот, оно становилось все более сильным, словно смотревший очень хотел, чтобы его заметили.
      Потоптавшись на месте, Леший направился к краю поляны, где высились сосны. На мгновение ему показалось, что именно там стоял некто. И впрямь — между деревьями мелькнул человеческий силуэт. По всем законам, Ратибору следовало бы поднять тревогу, но именно этого-то он и не сделал, сам не зная почему. Вместо этого он подошел поближе, привычным уже жестом вынимая из ножен меч.
      И тут навстречу ему шагнул из-за ствола сосны невысокий сгорбленный старик, одетый для зимы необычайно легко — в просторной рубахе и штанах, заправленных в мягкие сапожки. Леший хотел было занести над головой незваного гостя меч, но тут разглядел на его шее деревянный оберег в виде волчьей головы.
      Тут уж и дурак бы догадался, кто перед ним стоит. Ратибор застыл на месте, не зная даже, как следует приветствовать Волчьего Пастыря-волколака.
      Старик заговорил первым.
      — Почто вы детей моих губите зазря? — голос его был тихим, но необычайно отчетливым.
      — Охотимся, — все еще находясь в некотором оцепенении, сказал Ратибор.
      Волколак покачал головой.
      — Ловитва — дело богам угодное. Но не то вы деете. Добычу бросаете воронам на сыть, без меры зверя бьете. Почто так творите? — Похоже, волчий бог сердился. Его борода, и без того серая, стала еще больше похожей на волчью шерсть, серые глаза пожелтели, а в голосе отчетливо прорезалось рычание.
      — Не взыщи, старче, — поспешно сказал Ратибор. — Позволь оправдаться.
      — Того и жду, — ответил старик.
      Пришлось лешему объяснять, почему киевляне устроили бессмысленную охоту и почему она не была такой уж бессмысленной. Когда он закончил, волколак внимательно посмотрел на него и снова покачал головой.
      — Редко я помогаю людям, — сказал он. — Но сейчас придется, чтобы зверства лишнего не творилось. Не ставьте больше ловушек. Огородите стан бечевой с червлеными лоскутами. А я заклятье наложу, чтобы отныне и вовеки ни один волк через такую бечеву не смел перейти.
      С этими словами волколак повернулся и исчез в лесу. Ратибор вытаращил глаза, на всякий случай повернулся туда-сюда, но так и не смог разглядеть даже тени недавнего собеседника. Потом он вспомнил, с кем имеет дело, и побежал к воеводам — передавать поручение.
      Разумеется, те поверили не сразу. Митяй — тот вообще сначала потребовал дыхнуть, и только убедившись в полной трезвости десятника, согласился его выслушать.
      Когда Ратибор закончил рассказ и перевел дух, воеводы молча переглянулись, потом все так же молча кивнули друг другу, а потом Хельги произнес:
      — Ладно. Ратибор, бери людей и собирай со всего лагеря, что у кого найдется красного из одежды. Волколак никогда не врет, раз сказал, значит, так тому и быть.
      Когда Леший вернулся к своему десятку, люди уже беспорядочно толпились на том месте, где он только что беседовал с Волчьим Пастырем. Протолкавшись через толпу, Ратибор и сам с интересом поглядел на снег.
      На снегу были следы. Его, ратиборовых, сапог с подковками — уж свои следы-то он распознал бы и в темноте, — и отчетливые отпечатки мягких сапожек.
      — Что уставились! — начальственным голосом рявкнул Ратибор. — Следов не видали?
      — Видать-то видали, — странным голосом отозвался Рагдай, — но не такие, чтобы здесь — от сапожек, а вот тут — уже от волчьей лапы. Оборотни вместе с одеждой перекидываться не могут!
      — То не простой оборотень был, — пояснил Леший. — Сам волколак сегодня вечером к нам на огонек пожаловал.
      Лица воинов немедленно вытянулись, а десятник как ни в чем не бывало продолжал:
      — И повелел Волчий Пастырь, чтобы на каждую ночь нам вместо ловушек огораживать лагерь бечевой с красными флажками — тогда, мол, ни один волк не тронет.
      После этого Леший погнал всех, свободных от караула, искать по лагерю красные тряпки и навязывать их на длинную веревку, которую где-то отыскал вездесущий Подосён. Спустя полчаса с делом управились. Собственно, управились бы и раньше, но Попович, у которого оказалась единственная на весь лагерь красная рубашка, наотрез отказался отдавать ее на лоскутья, а приказать ему Ратибор не мог, так что пришлось идти за воеводой. Хельги легко уговорил Лешака, пригрозив заставить его сто раз отжаться (других наказаний для воина он не признавал).
      Лагерь обнесли бечевой, и Леший торжественно связал ее концы напротив своей палатки.
      А ночью начались страхи. Как только окончательно стемнело, вокруг заговоренной ограды зажглись десятки алых огоньков. Не меньше полусотни бывших оборотней — огромных серых волков с клыками, отливавшими сталью в свете костра — окружили лагерь киевлян. Они злобно рычали, а время от времени даже взлаивали от бессилия, но не могли переступить, перепрыгнуть или проползти под бечевой. То и дело какой-нибудь волк пытался перекусить веревку, но всякий раз отскакивал, словно красные лоскутья были языками пламени.
      Поначалу дружинники испуганно косились в сторону леса и при каждом звуке хватались за кинжалы, но уже через полчаса все спокойно пошли спать, а караульные стояли шагах в трех от бечевки и обсуждали беснующихся рядом тварей. Это злило бывших оборотней еще больше, но они не могли ничего сделать.
      Внезапно среди разъяренных зверей появилась человеческая фигура. Леший сначала подумал, что это вернулся волколак, но потом с ужасом понял, что перед ним древлянский волхв, тот самый, который был с князем и которого они уже один раз убивали.
      Перед волхвом твари расступались, давая дорогу. Он приблизился к бечеве, мерзко улыбнулся, не обращая никакого внимания на киевских воинов…
      Только тут до Лешего дошло, что тот собирается сделать. Перерезать веревку, разорвать заговоренную ограду, непреодолимую для волков — и стая кинется вперед, разрывая воинов в клочья! Новгородец запоздало открыл рот, чтобы крикнуть своим… как вдруг волхв покачнулся и рухнул. Его тут же скрыли за собой звери, так что Ратибору не удалось даже разглядеть, что с ним случилось. Обернувшись к остальным, Ратибор увидел Рагдая, опускающего руку. В руке не было серебряного кинжала.
      — Метнул? — спросил Ратибор, хотя это и так было ясно.
      — А то как же? — Рагдай оскалился почище тех, что рычали между деревьями. — Ножик серебряный, и прямо в горло… Надежно сдох, зараза!
      Может, бывшие оборотни и не умели уже думать, как люди, но способность понимать человеческую речь у них, похоже, осталась. Во всяком случае, после слов десятника они разочарованно завыли и постепенно начали отступать в лес.
      К утру весь снег вокруг лагеря оказался утоптанным почти до каменной твердости. Подосён клялся всеми богами, которых знал, что не чует ни одного оборотня в округе. На том месте, где упал мертвый волхв, теперь лежал чисто обглоданный скелет («И когда только успели!» — мимолетно подивился Ратибор). Посовещавшись, воеводы решили, что опасность окончательно миновала и можно спокойно отправляться домой, ибо древляне еще не скоро хватятся своего главного волхва. Мал, скорее всего, подождет еще пару дней и, так и не дождавшись донесения, двинет наугад дружину. Но к тому времени послы с данью будут уже на полдороги к Киеву.
      Дальше ехали с почти неприличной поспешностью, так что действительно через два дня лес закончился. Вместе с ним закончились и древлянские земли, так что теперь дружина ехала, можно сказать, по родным полям. Да, собственно, так оно и было, ибо выбрались из леса послы вовсе не на дорогу — ее еще предстояло искать. На это ушло еще полдня, но в конце концов обоз под охраной отряда двинулся по главной дороге, ведшей в Киев.

      Когда Ратибор увидел на горизонте дымки над киевскими печными трубами, он чуть было не прослезился. И то сказать: были мгновения, когда и не чаял новгородец вновь увидеть свою вторую родину. Посольство из пустячного дела обернулось началом войны, и Леший уже устал считать, сколько раз ему неслыханно везло в эти дни. Но теперь все было позади, а Киев, наоборот, приближался с каждым шагом кобылы.
      Судя по лицам остальных воинов, они испытывали нечто похожее. Даже Хельги, неустрашимый воевода, незаметно прослезился. Впрочем, это он сделал скорее не от нежных чувств, а от предвкушения огромного количества пива, которое ему предстояло выпить, повествуя друзьям о своих злоключениях в последнее время.
      С такими вот мыслями младшая дружина въехала на гостеприимный княжий двор.
      А потом произошла большая беседа. Вернее, даже две — Хельги разговаривал с князем, а Ратибора потребовал к себе Белоян, отобрал у него книгу (она хранилась у Лешего с момента явления волколака — воеводы решили пока не связываться с колдовской вещью) и долго рассматривал.
      — Книга это древняя, — сказал он. — И зачарована так, чтобы прочесть ее мог только тот, кому положено. Я не могу. Пусть пока она побудет у меня. Хотя вообще-то ты, Ратибор, должен владеть этой книгой. ты ее в бою взял, она по праву твоя. Когда сможешь ее прочитать — немедля верну. Чует мое сердце, могучие заклятья здесь написаны.
      А после того Ратибора, Рагдая и Поповича позвал в гридницу князь.
      — Хельги говорит, — сказал он, — что все вы особую храбрость проявили и доблесть в бою. — Леший незаметно фыркнул, припомнив, какую именно доблесть проявил Попович во время той памятной игры в шатрандж, но князя перебивать не годится. — Говорит он также, что за эти храбрость и доблесть произвел он вас в десятники. Я же, выслушав его рассказ, говорю — да будет так! Быть вам десятниками. А весь ваш отряд перевожу в старшую дружину. Богатырями теперь зваться будете.
      Леший чуть было не подпрыгнул от счастья. Рагдай улыбнулся — еле-еле, как и надлежит настоящему воину, умеющему скрывать свои чувства. Попович засиял, как новенькая гривна. Глядя на них, и Владимир улыбнулся.
      Выйдя во двор, Леший первым делом увидел Подосёна. Он стоял посреди двора с открытым ртом, непрерывно крутя головой.
      — А ты здесь что делаешь? — спросил Ратибор. — Тебе же положено сейчас вместе с остальными в городке быть.
      — Я не хочу с остальными, — твердо сказал парнишка. — Я хочу с тобой.
      Ратибор машинально потрепал его по голове, размышляя.
      — Ладно, — сказал он наконец, — пошли к воеводе, пусть просит князя, чтобы зачислить тебя в младшую дружину. Ты ж понимаешь, сразу в старшую так просто не возьмут…
 
      Старшие дружинники, а по-простому богатыри, жили уже не в длинном доме в городке, а каждый в своем, куда встал на постой. Ратибору изба досталась не особенно просторная, но и не тесная — кроме него, там никто больше не жил. Хозяева дома обитали где-то в деревне и постояльцам не мешали.
      Подосён хотел было подселиться к другу, но оказалось, что ученики должны жить только в городке. Новый наставник категорически запретил подопечным отлучаться без дела, однако оставил традицию делать субботы свободными днями. Леший долго гадал, почему бы это, пока однажды не увидел этого наставника в лицо. Владимир всегда охотно набирал в дружину иноземцев, говоря, что русскому человеку у всех есть чему поучиться, вот и этот не был исключением — явный хазарин.
      В мирное время богатырям особого дела не было, а войны никакой не намечалось — ходили слухи, что князь Мал скоропостижно помер, а его наследник не жаждал помериться силами с киевским княжеством. Так что по субботам Ратибор сидел дома и разговаривал с Подосёном. Постепенно он стал относиться к недавнему пленнику то ли как к сыну, то ли как к младшему брату, да паренек и не возражал против подобного отношения.
      Однажды Подосён пришел к Лешему совершенно счастливый.
      — Что случилось? — улыбнулся новгородец, глядя на его сияющую физиономию.
      — Нам наставник… такой прием показал, просто ужас! — выпалил Подосён.
      Леший молча встал из-за стола, взял в руки палку, другую кинул Подосёну. Вот уже две недели они именно так обсуждали новые приемы, изученные бывшим учеником волхва.
      Подосён взвесил палку на руке, потом сказал:
      — Этот прием только против того работает, у кого два меча.
      Леший покачал головой — с двумя мечами в бой идет либо дурак, либо очень умелый воин, либо тот, кому все равно жизнь не дорога. Взял вторую палку и встал в стойку.
      То движение, которым он атаковал Подосёна, называлось в определении Хельги «наше вам с кисточкой». По словам воеводы, против этого хитрого удара никто не в силах устоять. Но паренек как-то диковинно ушел в сторону, махнул палкой…
      И тут Ратибора потянуло одновременно в две стороны. После недолгого колебания он выбрал левую и упал туда. Рухнула табуретка, в печи звякнула крышка горшка. Подосён, сам напуганный эффектом, бросился поднимать Лешего. Но тот встал и сам.
      — Покажи-ка еще раз, только медленно, — попросил он.
      Подосён показал. Прием оказался достаточно сложным по исполнению, но результат того стоил. Если противник держал в каждой руке по клинку, то его непременно начинало так же тянуть в разные стороны, и он либо падал, либо открывался для удара.
      — А как это называется? — спросил Ратибор через десять минут, когда диковинный прием уже давался ему достаточно легко.
      — Как же наставник его называл? — Подосён наморшщил лоб, но тут же припомнил. — Да, точно, «стой там — иди сюда».
      Ратибор сел на лавку и расхохотался. Отсмеявшись, он вытер глаза и предложил:
      — До заката еще часа два осталось. Пройдемся до корчмы?
      Подосён с сомнением покачал головой.
      — Да не боись ты! — воскликнул Леший. — Чуть-чуть можно, сам знаю. А какой ты богатырь, если до сих пор ничего крепче пива в рот не брал?
      Это оказалось веским доводом, и вскоре два друга вышли из избы, направляясь к корчме.
 
      На полпути им повстречалась компания. Эти, наоборот, из корчмы вышли, причем явно не по доброй воле, а по безденежью. Так что шли они посередине улицы, зыркая по сторонам глазами. Им хотелось подраться, неважно с кем или по какому поводу.
      — Эй! — крикнул один из компании в сторону проходивших мимо Ратибора и Подосёна. — Вы чего это на нас так уставились?
      Вообще-то в таком случае лучше всего просто промолчать, но Ратибор Леший был не из таких, кто молчит!
      — Ты сам-то чего на меня так уставился? — ответил он. — Проваливай своей дорогой, пока цел!
      Полупьяные парни дружно завозмущались и двинулись в сторону обидчика, явно намереваясь начистить ему рыло. Их было человек десять. Ратибор нехорошо улыбнулся и размял кулаки.
      Первый подошедший получил в зубы справа — от всей души, с размаху. Трезвый человек от такого удара свалился бы, где стоял, но пьяный, плохо чувствующий боль, только охнул и сам замахнулся. И схлопотал слева под ложечку. Этого оказалось достаточно — задира рухнул, не издав больше ни звука.
      Но оставались еще девять, и. что хуже всего, сейчас с Ратибором был Подосён, у которого еще не успел накопиться опыт простой драки. Его надо было защитить.
      Леший повернулся к другу, и в этот момент на его голову обрушилось нечто твердое и тяжелое — похоже, полено. Новгородец не удержался на ногах и сел, привалившись к забору. Решив, что он потерял сознание, противники бить его не стали, а всей толпой набросились на паренька.
      Ратибор, преодолевая звон в голове, попытался встать, но в этот момент произошло что-то совершенно непонятное. Драчуны, окружившие Подосёна, внезапно с криками ужаса бросились врассыпную. А на том месте, где они только что толпились, катался немыслимый клубок, из которого доносились вопли, хруст и почему-то рычание.
      Приглядевшись, Леший и сам похолодел. Один из сцепившихся был точно из компании — Леший хорошо запомнил его потрепанный полушубок. А второй…
      Вторым был волк. Не очень крупный… для оборотня, конечно. Всего чуть побольше, чем простой серый лесной боярин. Зверь рычал, пытаясь дотянуться до горла врага. А тот, отталкивая волчью морду, то и дело совал ему в бок короткий засапожный нож. Весь снег вокруг дерущихся был замаран кровью.
      Внезапно все затихло. Волк, прихрамывая, отошел от тела. Уличный задира был мертв настолько, насколько вообще может быть мертвым человек с почти откушенной головой.
      Ратибор еще не до конца понял, что случилось, как прямо на его глазах волк как-то странно изменился, потом встал на задние лапы… нет, уже на ноги, и спустя еще пару секунд перед Ратибором стоял Подосён. Целый и невредимый, хоть и запачканный кровью. Он смущенно посмотрел на Ратибора и принялся натягивать портки — Леший только сейчас заметил, что вся одежда парнишки разбросана вокруг в полном беспорядке.
      — Что же ты раньше не говорил? — только и смог спросить Ратибор, когда вновь обрел дар речи.
      — Честное слово, и сам не знал, — тихо сказал Подосён, разводя руками. — Испугался вот… и разозлился еще… и перекинулся. Наверное, потому меня и волхв тогда в ученики взял. Может, у нас… у древлян все волхвы оборотни.
      Леший потер затылок — во-первых, от недоумения, а во-вторых, болел он нестерпимо, от удара, должно быть. Настроение пропало начисто, и идти в корчму больше не хотелось. Слишком много всего за один день — и драка, в которой ты впервые чуть не погиб, и лучший друг оборотнем оказывается… Надо лечь носом к стенке и все осмыслить как следует. Так он и сделал.
      Наутро Ратибор чувствовал себя уже намного лучше. Более того — он уже был способен нормально соображать. И сообразил, что нужно идти советоваться к многоопытным воеводам.
      Воеводы, как всегда, жили в одной комнате в особом доме на княжьем подворье. Когда Леший постучал, Хельги лежал на кровати и упражнялся в швырянии ножей, причем в качестве мишени служил старый негодный щит.
      Ратибор поздоровался и кратко объяснил, из-за чего пришел. Лодыжка выслушал бывшего ученика очень внимательно, а потом сказал:
      — Вообще-то такие вещи не со мной надо обсуждать, а с кем-нибудь знающим. А по-моему так. Первое — другом твоим он остался? Остался. Значит, и тревожиться нечего. А второе — как только обучится, требуй его под свое начало. Ты только прикинь, каково иметь оборотня в отряде? Враги ни за что не догадаются, кто их лошадям глотки по ночам рвет. Так что иди спокойно.
      Выходя от наставника, Ратибор смотрел под ноги и потому не заметил незнакомого воина, быстрым шагом направлявшегося к крыльцу. Воин, видимо, тоже был занят мыслями и оттого не посторонился. Они столкнулись и оба не удержали равновесия. Ратибор при этом ударился затылком, а поскольку эта часть его головы еще вчера сильно пострадала, то не смог удержаться от пары речевых оборотов, касавшихся его близких отношений с толкнувшим.
      А тот, вместо того, чтобы рассердиться, изумленно воззрился на новгородца, а потом весело расхохотался.
      — Ну ты, парень, бесстрашный! — воскликнул он, вставая и отряхиваясь. — Меня толкнуть, с ног сбить, да еще и обматерить вдобавок — это не всякий осмелится!
      — А ты кто такой? — сумрачно спросил Ратибор, тоже вставая и расматривая исподлобья неожиданного собеседника. Невысокий, но довольно широкий в кости, возрастом ненамного старше самого Ратибора будет. И весь какой-то темный, словно в тени стоит, хотя солнце на дворе.
      — Я кто? — удивился тот. — Да ты меня еще и не знаешь? Я — Волх Всеславьевич!
      Вот тут Леший испугался. О Волхе Всеславьевиче, находившемся в невнятном родстве с князем Владимиром, ходила самая разная слава. Люди сообщали о нем самые противоречивые сведения, но все сходились в одном — он не только великий воин, но и знатный колдун, а потому лучше с ним не связываться, силой не возьмет, так хитростью одолеет.
      Видимо, чувства Ратибора хорошо отразились на его лице, потому что Волх Всеславьевич снова улыбнулся.
      — И впрямь бесстрашный, — повторил он. — Другой бы на твоем месте давно бы в штаны наложил. Люблю таких. Ты откуда?
      — Из старшей дружины, — ответил Леший, растерянно моргая. — Десятник.
      — Это правильно, — похвалил Волх неизвестно кого. — таких, как ты, надо выдвигать. Знаешь что? Иди ко мне в дружину! Я тебя подучу, настоящим человеком у меня станешь!
      Предложение было лестное, но…
      — Я же Владимиру клятву давал, — пробормотал Ратибор. — И теперь не я решаю, а он.
      — Князь — не проблема! — решительно заявил Волх. — Он как раз меня сегодня просил выбрать из его богатырей кого посмышленее, и обучить его военным хитростям и прочей премудрости. Жди!
      После этого знаменитый богатырь куда-то делся, оставив Ратибора в полной растерянности. Так он и пошел домой.
      На следующий же день, явившись к князю по вызову, выслушал Леший распоряжение. Но не то, которого ждал. Отправлял его Владимир, как и обещал в свое время, на дальнюю заставу, охранять рубежи Руси от кочевников. Естественно, ехать Леший должен был не один, а вместе со своим десятком. Туда же отправлялись и остальные новые десятники — Рагдай и Попович.
      Припомнив то, что говорил давеча Хельги, Ратибор поклонился князю и принялся выпрашивать в отряд Подосёна. На вопрос Владимира, зачем ему это надобно, ответил чистую правду: «Друзья мы с ним». И получил согласие.
      Пока десяток готовился к походу, командир поехал в городок.
      Учебный лагерь ничуть не изменился с тех пор, как новоиспеченный кмет Ратибор Леший покинул его, отправляясь в первый в своей жизни военный поход. Вот только наставники были уже другие. Но и они точно так же гоняли новобранцев по снегу босиком, а за неповиновение заставляли отжиматься.
      В этом-то состоянии и застал Ратибор Подосёна. Юный оборотень лежал посередине двора и отжимался. Рядом стоял наставник и громко считал.
      — Пятьдесят! — закончил он как раз в тот момент, когда в ворота въехал всадник. Леший мимолетно подивился — ни за что бы не подумал, что тот вообще способен такое осилить.
      Подосён поднялся, перевел дух, повернулся на стук копыт и увидел Ратибора. А тот изобразил на лице непроницаемое выражение большого начальника и обратился к наставнику:
      — Этого вот парня я забираю в свой отряд. На заставу. По личному распоряжению князя.
      Дядька — кстати, тот самый, хазарин — нахмурился.
      — Так ведь он же еще недоученный!
      — Ничего, ничего, — сказал Ратибор. — На службе доучится. И потом, он смертельный прием знает, «стой там — иди сюда», называется.
      Хазарин просиял, и стало ясно, что приему Подосёна обучал он. После этого возражений ни у кого больше не возникало.
 
      Десяток Ратибора Лешего направлялся на юг. Кони бодро шагали по хорошей дороге. Десятник гордо ехал впереди, и на душе у него было столь же безоблачно, как и во время первого похода. Вот только сейчас был он уже не рядовым воином, а каким-никаким, а начальником.
      Подосён держался чуть сзади, гордо глядя на друга. Время от времени он водил носом туда-сюда: проверял, сохраняется ли у него и в человечьем облике волчий нюх. Видимо, результаты его удовлетворяли, потому что сиял парнишка, словно кольчуга у хорошего воина.
      До заставы была почти неделя пути, и она прошла без приключений. Честно говоря, Ратибор весьма радовался этому обстоятельству — чем меньше приключений, тем легче жить.
      Застава представляла из себя, практически, тот же укрепленный поселок, в каком Лешему не так давно приходилось отсиживаться. Несколько домов, окруженных надежным тыном. Таких застав по всей границе стояло множество. Из каждой дозоры охраняли свой участок.
      Отряд шумно въехал в открытые ворота. Ратибор, поздоровавшись с встретившим пополнение десятником, направился к дверям самой большой избы, дабы представиться сотнику, заправлявшему заставой.
      Сотник сидел за столом и обедал. Перед ним стояла целая череда мисок и пара кувшинов, явно не с водой. При скрипе двери сотник повернулся к вошедшему, шумно проглотил то, что было во рту и заорал:
      — Ратибор! Приятель! И ты вместе с нами!
      — Илья! — только и смог сказать Леший.
      Муромец отодвинул стол, вылез из-за него и заключил друга в костедробильные объятия. Затем хлопнул его по плечу и спросил:
      — Нет, а серьезно, что ты-то здесь делаешь?
      — В подкрепление прислали, — ответил Ратибор, отдышавшись. — Десятник я теперь. А ты-то как сотником заделался? Ведь вроде вместе в дружину пришли?
      — Садись, Ратибор, в ногах правды нет, — в подтверждение своих слов Илья плюхнулся на лавку. — Как положено, сначала я тебя накормлю, напою, в баньке попарю, а потом и разговоры поведем.
      — Я же не один, со мной люди. Их же всех разместить надобно.
      Муромец схватился за голову.
      — Тьфу, забыл! Ладно, займись своими, а потом все равно приходи. Уже год не виделись. Слухи ходят, что там у вас недавно чуть война не началась, с древлянами. И вроде ты там чуть не сам всех оборотней побил. Так что все расскажешь.
      Еще часа два ушло на то, чтобы разместить всех по местам. Окунь, например, все сокрушался, что нигде не видно реки, и просил, чтобы река была. Скоро выяснилось, что он попросту неплохо хлебнул для храбрости, так что взяли его и тихо заперли в сарае — пусть проспится. Только после этого Ратибор смог вернуться к Илье и не спеша побеседовать за кувшином пива.
      Застава существовала замкнуто, столичные новости сюда доходили с большим опозданием или не доходили вовсе, так что рассказ участника знаменитого посольства с интересом слушал не только Илья, но и остальные. Наиболее горячо комментировали описание поединков. А уж когда Леший дошел до партии в шатрандж и до умелых ног Поповича (а расказывал он с детства мастерски), хохот стоял на всю степь. Рассказ про волколака выслушали молча и недоверчиво. Уж слишком все это походило на сказку.
      История Ильи оказалась далеко не столь занимательной. Десятником его сделали сразу же — за Соловья-разбойника. После этого немедленно отослали на заставу, так же точно, как и Лешего теперь. Ну а за год безупречной службы он получил сотника и был сделан начальником заставы. Времена стояли тревожные, на границе требовалось много народу, потому свежеиспеченный сотник ожидал подкрепления. Чего он уж точно не ожидал, так это того, что с добавочным отрядом приедет его приятель.
      С самого первого дня у Лешего появилось множество дел. Так занят он был раньше только во время обучения в городке. Вместо пограничной службы пришлось Ратибору наставлять воинов. Видимо, дядька, натаскивавший тех, на подмогу кому приехал новгородец, сам не сильно понимал в ратном деле, поэтому и ученики у него были — неумеха на неумехе. По сравнению с ними приятели Ратибора да и он сам, закаленные железной выучкой Хельги и Митяя, смотрелись не то что богатырями, а и вовсе былинными героями.
      Правда, и среди служилых пограничников имелся один богатырь. Маторой звали. Матора — это значит дубина, ну он дубиной и вышел. Росту саженного, в плечах — почти столько же, а умом, видать, боги обидели. Сила, как говорится, есть — ума уже не надо. Во всяком случае, был этот верзила первым задирой на заставе. Прочие, зная его силу и вспыльчивый нрав, старались не связываться. А вот новоприбывшие ничего этого не знали.
      Пока кметы устраивались по отведенным местам, Матора слонялся по двору, выискивая, с кем бы подраться. Без драки он жизни не мыслил. И подходящий человек отыскался тут же — Подосён, как раз направлявшийся напоить коней.
      Матора подошел к новенькому и внимательно осмотрел его сверху вниз. Подосён остановился и посмотрел на Матору.
      — И это таких вот задохликов нам нынче присылают? — наконец спросил великан.
      Подосён, сразу потеряв интерес к продолжению разговора, молча направился дальше — к конюшням. Такого Матора стерпеть уже не мог, и, в два шага догнав паренька, ухватил его за плечо.
      На крыльцо, привлеченный шумом, вышел Ратибор. Всмотревшись в происходящее, он сначала хотел вмешаться, но потом решил подождать и посмотреть, что получится. За Подосёна десятник не боялся — знал уже, что тот намного крепче, чем кажется, а причинить ему существенный вред очень сложно.
      Матора тем временем, развернув древлянина к себе лицом, рявкнул: «Ты кто такой, чтобы меня не слушать?» и размахнулся для хорошей оплеухи.
      Нет, на взгляд Ратибора, прием, примененный юным оборотнем, выполнен был коряво и против умелого кмета ни за что бы не сработал. Но Матора не был умелым кметом, а потому спустя секунду уже стоял, согнувшись, почти доставая носом до земли, а Подосён, поместившись сзади с тем расчетом, чтобы его никак нельзя было достать ногой, придерживал забияку за левую руку. Этот прием назывался «как свиньи спят», и если он был проведен как надо, то противник оказывался на земле в непредставительном положении, очень точно описанном в названии приема. Но Подосён решил, видимо, остановиться на полпути, чтобы безопаснее было.
      — Доволен? — спросил Леший у Маторы. — Вперед не будешь лезть. Ладно, Подосён, отпусти его, не целый же день так стоять.
      В тот же день униженный драчун попросился в ученики к Ратибору, видимо, посчитав его самым опытным воином во всей дружине. Вскоре к нему присоединился еще десяток.
      Через неделю такой жизни Ратибор окончательно понял, что учитель и ученик — это две большие разницы, и если учиться — мучение, то учить — мучение вдвойне. А потому пошел Леший к Муромцу и спросил:
      — Почему ни меня, ни моих людей в дозор не посылали ни разу?
      Илья поскреб в бороде, улыбнулся и ответил:
      — Ты, Ратибор, чересчур горяч. Какие тебе дозоры зимой? Степняки ни за что по снегу в набег не пойдут. Сейчас в степи коням еле-еле травы наберется, чтобы только с голоду не помереть, да и ту выкапывать надо. Так что, пока зима, дозоры высылаем по два человека и недалеко. Вот как сойдет снег, как зацветет степь — сразу нам всем заботы прибавится. Тут уж не до сытных обедов. Прошлым летом четыре раза ходили — степняки на нас, а потом мы на них.
      Но настырный новгородец не отставал:
      — Чего же тогда нас сейчас прислали?
      — Надо думать, для того, чтобы вы освоиться успели. Обжиться. Сюда ведь не на год едут и не на два, а на семь годочков или больше — кому как повезет.
      Такой ответ Ратибора вполне устроил. Так что он с легким сердцем продолжал тяжелый труд наставника. Конечно, будь здесь кто-нибудь из его собственных учителей, дело пошло бы не в пример легче, но что поделаешь…
 
      За заботами никто и не заметил, как зима кончилась. Сначала снег потемнел и стал мокрым — Подосён, хоть и считал себя взрослым, затеял было снежками швыряться, но был одернут. Потом и вовсе земля показалась. А там и травка зазеленела. Для всей земли пришла веселая весенняя пора. А для дружины — время настоящего дела. По весне на всех заставах спали вполглаза, а слушали в оба уха — опасались набега. И потому выезжали в степь по десять человек, жили в шатрах да дозор несли.
      Так поехал и Ратибор Леший. В дозоре его отряду предстояло стоять неделю, потом должны были сменить.
      Место для лагеря выбрали самое подходящее — на вершине холма. Там, конечно, их всякий за версту увидит, но и самого этого всякого за ту же версту видно будет.
      С утра пораньше в лагере уже было только два человека — десятник Ратибор, оставшийся на правах начальника, и кашевар, которым был в тот день Желан — парень неизвестно откуда, воин не из первых, зато умевший состряпать из ничего сытную и вкусную еду. За это над ним постоянно подшучивали.
      — Тебе, Желан, от печенегов не мечом, а ложкой отбиваться надо.
      — Да уж! Ты как чего сваришь — все степняки на запах сбегутся. а нам их только собрать останется!
      И в том же духе. Желан уже давно не обижался, тем более, что и шутили-то всегда одними и теми же словами. Кое-кто, правда, пытался говорить ему и что пообиднее, но таких шутников Желан быстро отвадил. Как он это сделал — осталось загадкой, но те, кто к нему относился хорошо, в тот день ели щи и похваливали, а насмешники после тех же щей целый день не вылезали из кустов. Впрочем, Ратибор, всегда ценивший хорошие обеды, никогда не смеялся над теми, кто их готовит. Вот и теперь, лежал десятник возле костерка, выбрав местечко посуше, и вдыхал запахи из походного котла-казана необъятных размеров. Желан сидел рядышком и не торопясь помешивал варево большой ложкой.
      Мысли в голове Лешего текли лениво и размеренно. Жизнь на заставе оказалась не в пример лучше и приятнее, чем представлялось когда-то, но в то же время и скучнее. Хотя что там — ведь как раз для того и заведены на свете воины, чтобы меньше было на земле всяческой несправедливости, а, значит, меньше было этим воинам дела. Хотя, с другой стороны… Но Ратибор решил не додумывать мысль еще и с другой стороны, а то она совсем истреплется, и думать станет больше нечего. Он повернулся:
      — Желан, а Желан! Что сегодня на обед будет?
      — Каша пшенная, — не поворачиваясь, ответил тот. — С мясом.
      — Чьим? — спросил Ратибор.
      — Заячьим, — все так же спокойно ответил Желан. — Налим зайца заполевал.
      Надо сказать, что все три рыбачьих сына, очутившись на степном просторе, к охоте пристрастились невиданно, и все свободное время проводили, гоняясь за разнообразной дичью. Особенных успехов на этом поприще они, впрочем, не добились, но парней интересовал сам процесс.
      Леший снова вдохнул ароматный пар из котла. Есть пока не хотелось. Он встал и отошел от лагеря, всматриваясь в степные дали.
      Степь Ратибор любил. Еще дома, в Новгороде, он часто стоял на берегу Ильмень-озера, пытаясь разглядеть, что там, на горизонте и дальше. Степь была так же неоглядна, как и озеро, и даже опасности в себе таила почти те же. В воде можно утонуть, в степи — попасть в буран зимой, и так же безвестно пропадешь. По воде приходили разбойники-викинги, по степи — печенеги. Да и вообще, когда ветер, так озеро и степь почти одинаковы, и точно так же по ним волны бегут. А сейчас еще солнышко греет, птички поют… Хорошо, ничего не скажешь!
      В этот самый момент размышления Ратибора были грубо прерваны стуком копыт. К лагерю галопом приближались несколько всадников. Леший поглядел на них, прикрыв глаза ладонью от солнца, и опознал дозорных, направлявшихся в западную сторону.
      Сейчас они выглядели не лучшим образом. По всему похоже было, что кметам пришлось выдержать короткий, но жаркий бой. У одного из них правая рука болталась плетью, как бывает, когда из плеча выдернули стрелу. Остальные отделались порванными штанами и царапинами на кольчугах.
      — Что случилось? — крикнул Леший.
      — Степняки, — тяжело дыша, ответил раненый, слезая с коня. — Человек двести, не меньше. Идут сюда. На нас их передовые наскочили, еле ноги унесли, — сказал он так неопределенно, что осталось неизвестным, кто именно еле унес ноги.
      Ратибор подбежал к костру, оттолкнул Желана, схватил котел за ручку, зашипев сквозь зубы от боли, и плеснул в огонь немного варева. В костре затрещало, к небу устремился дым вперемешку с паром. Это был условленный сигнал всем дозорам собраться в лагерь немедленно. Вообще-то, подавать его надлежало несколько иным способом, но у Ратибора не было сейчас ни секунды свободного времени.
      Остальные воины прискакали довольно быстро. И получаса не прошло, как перед палаткой Ратибора собрался весь десяток.
      Леший пересчитал своих и коротко сказал:
      — Значит так. С запада идут степняки, две сотни. Уходим на заставу, там собираем всех людей и идем отражать набег.
      Больше ни у кого вопросов не было. Муромец настоял, чтобы каждый заставщик наизусть помнил, что нужно делать по боевой тревоге.
      Спустя немного времени десяток Ратибора Лешего направился к заставе. На том месте, где только что располагался лагерь, осталось только догорающее кострище и впопыхах опрокинутый котел с пшенной кашей, которую так никто и не попробовал.

      Когда запаленные кони принесли на заставу дозорный отряд, Илья Муромец был в бане. В обычное время всякий, посмевший потревожить сотника за столь ответственным делом, немедленно вылетел бы из бани настолько быстро, насколько это вообще может сделать человек после хорошего подзатыльника. Но сейчас известие, принесенное дозорщиками, было настолько важным, что Муромец наскоро вытерся, оделся и принялся собирать воинов.
      На заставе воцарилась лихорадочная деятельность. Всем было ясно, что в данном случае следует не ждать врага в стенах (куда он, скорее всего, и не пойдет), а выступить ему навстречу и разгромить.
      А неприятель, по обычаю степняков, вовсе и не скрывался. Печенеги неслись во весь опор через степь, гикая и визжа. На ходу наиболее горячие наклонялись с седел и на полном скаку рубили саблями или хлестали плетками по траве. Степняки были счастливы. Шаман предсказал удачный поход, так что можно будет вволю пограбить. Воины вернутся в стойбище богатыми и знаменитыми. А русичей здесь мало, да и те, что есть, быстро убежали.
      Отряд коней в двести, вставший стеной на пути орды, явился для печенегов полной неожиданностью. Орда замедлила бег, а потом и вовсе остановилась. Два войска напряженно разглядывали друг друга.
      Пауза затягивалась. Это был особый прием боя, специально придуманный хитроумными воеводами против степняков — надо дать схлынуть горячке, пусть противник немного поостынет.
      Печенеги наконец не выдержали, снова засвистели и заорали, дружно ткнули коней пятками в бока — и устремились вперед. Русская конница, чуть помешкав, тоже поскакала навстречу, вниз по склону холма. За счет этого их удар получился более мощным.
      Ратибор командовал на левом крыле. Впрочем, сразу после начала боя его десяток действовал уже сам по себе — во-первых, десятник был полностью уверен в своих людях, а во-вторых, его захватила горячка боя. Правая рука молодого воина сжимала копье, левую оттягивал вниз щит — не богато украшенный, как у служилых богатырей. а простой: деревянный, закрытый спереди плетенкой из прутьев. Такому неказистому щиту не страшно почти никакое оружие — меч отскочит от прутьев, стрела или же копье завязнут в дереве.
      Вогнав копье в живот неосторожному печенегу, Леший схватился за топор — секиру он уже предпочитал именовать по-печенежски, коли речь шла об оружии, а не о полезном в хозяйстве инструменте. Топор, великолепно приспособленный как для рубки, так и для метания, до сих пор был более привычен руке новгородца, чем меч. Леший заученными движениями уходил от ударов и бил сам, старался выдернуть проивника из седла и в то же время не свалиться самому.
      Печенеги дрались ожесточенно. Раньше Ратибор никогда не подозревал, что кочевники, привыкшие воевать только ради грабежа, могут быть такими храбрыми и неутомимыми противниками. Необычно высокого роста степняк, который сейчас достался ему в противники, орудовал кривой саблей как заведенный, при этом еще норовя задеть русича острым навершием щита. Леший еле успевал уворачиваться от его ударов. То и дело лязгала сталь, когда новгородец принимал клинок печенега не на щит, а на лезвие топора.
      В конце концов кочевник зазевался на мгновение, и Ратибор успел задеть его бок, и неплохо задеть. Печенег взревел и продолжил махать саблей. но в его движениях уже не было той уверенности, да и рана сильно мешала, потому спустя немного времени новгородец изловчился и рубанул противника по шее. Хлынула кровь, степняк качнулся и рухнул на землю, под копыта коней. Только теперь Ратибор смог перевести дух и оглядеться.
      А вокруг сражение еще кипело. Муромец, отбросив щит, расщепленный ударом сабли, двумя руками махал огромной палицей, чудом умудряясь при этом удерживаться в седле. Вокруг него образовался расчищенный круг — палица выбивала из степняков всякую охоту сразиться с ее обладателем, а тех, кто был поблизости, Муромец уже уложил. Рагдай, с перекошенным от ярости лицом, рубил мечом налево и направо. Попович, не особо хорошо рубившийся. отыгрывался тем, что метко пинал печенегов по коленкам. Судя по всему, в тех сапогах, которые он одел сегодня, тоже были закладки. Братья Окунь, Щука и Налим как-то ухитрились даже верхом встать так, чтобы защищать друг другу спину, загородились со всех сторон щитами и отмахивались от наседавших противников. Подосён держался сзади, время от времени схлестываясь с особо настырными, пробивавшимися через строй русичей.
      Печенегов было несколько больше, да и воинами они были отменными, но за годы, проведенные в разбойных набегах, кочевники отвыкли иметь дело с противником, способным дать серьезный отпор. Так что уже спустя немного времени степняки начали понемногу отступать, а затем немногие уцелевшие развернули коней и устремились назад, в степь.
      — Будем догонять? — спросил Ратибор, подъезжая к Муромцу и вытирая топор. Кобыла под новгородцем фыркала от запаха крови и то и дело норовила повернуть домой. Леший еле ее сдерживал.
      — Думаю, не стоит, — ответил сотник, переводя дух. — Их все же осталось порядочно, а мы устали. Из твоей десятки много не раненых?
      Этого Ратибор не знал. Пришглось ехать проверять. Оказалось — четверо.
      — Неплохо, — похвалил Илья. — Но все равно лучше будет отойти обратно на заставу, немного отдохнуть, а уж потом… Потом видно будет.
      Так и сделали. В конце концов, не война ведь, так просто — пограничная стычка, без которых ни один год не обходится. Печенежский каган, конечно, заключил с Киевом мирный договор, но не моеже же он уследить за всеми своими подданными! Обязательно найдутся горячие головы, кого кумысом не пои — дай саблей помахать. Вот и эти не усидели на месте. Ничего, те, кто жив остался, надолго запомнят этот набег.
      С такими мыслями Леший добрался до заставы, осмотрел немногочисленные царапины, принял народного средства — зелена вина — и отправился осмотреть своих подчиненных.
      Там серьезно раненых было двое. Возле них уже суетился лекарь, он же и волхв. Надо сказать, волхвом он был так себе, захудалым, в колдовстве мало смыслил, разве только на врачевство его знаний и хватало, зато уж в этом деле понимал дед туго. Под его руками раны почти что сами затягивались.
      Кстати вспомнил Леший и про Подосёна. Тот, естественно, был уже целехонек и, тихо сидя в уголке, зашивал длинную прореху на рукаве рубахи. Видно, не смог паренек отразить удара, вот и получил. Другой бы сейчас рукой пошевелить бы не смог, а на Подосёне все, как на собаке… то есть, конечно, как на волке, заживает, и даже еще быстрее.
      — Ну что? — спросил Ратибор, садясь на лавку рядом с Подосёном. — Это же вроде бы твоя первая битва была?
      — Именно так, — гордо подтвердил тот. — Самая что ни на есть первая.
      — И страшно было? — поинтересовался десятник.
      — Страшно, — честно признался Подосён. — Особенно поначалу.
      — И правильно, — похвалил Леший. — В нашем воинском деле кто не боится, тот долго не живет.
      — Это как? — юный оборотень уставился на старшего друга большими круглыми глазами. — Это что же, значит, надо за чужие спины прятаться?
      — Да нет, — терпеливо пояснил Ратибор. — Если врага не боишься, то осторожность теряешь. Тогда подходи кто хочет, бери голыми руками. Все равно как маленького ягненка, как Митяй, бывало, говаривал. А когда боишься, то всегда от врага какой-то гадости ожидаешь, и тогда уж врасплох тебя не застать никому. Только не надо путать страх с трусостью.
      Честно говоря, из того, что Ратибор сейчас сказал, он и сам понимал не все. Во всяком случае, разница между трусостью и страхом как-то ускользала от его разума. Но так всегда говорили Хельги и Митяй, а они, по опыту новгородца, в этих вещах редко ошибались. Ведь в воинском деле тот, кто часто ошибается, живет и вовсе недолго.
 
      Отдыха не получилось. Вовсе. Уже к вечеру примчался на заставу еще один дозорный отряд и сказал, что печенеги снова идут на север. На сей раз народу видели побольше — около трех сотен.
      Это уже попахивало не простым набегом, а настоящей войной. Пусть и ходят на войну в количестве побольшем, и не тянут три сотни на армию, а вот на передовое войско как раз.
      На специальной башне посреди заставы немедля разожгли огромный костер. К небу поднялся столб черного дыма. Не прошло и двух минут, как вдалеке, севернее, появился такой же точно столб. На следующей заставе увидали сигнал. Теперь весть о серьезной войне пойдет от заставы к заставе, пока не дойдет до Киева.
      Не удовольствовавшись этим, Муромец немедля отправил гонца в Киев, а сам спешно объявил боевую готовность.
      Но степняки успели раньше. Все три сотни появилсиь под укрепленными стенами заставы. Ратибору стало не по себе, когда он увидал сплошной ряд одинаковых мохноногих коней, таких же одинаковых всадников в шлемах, отороченных мехом, и — что было неприятнее всего — одинаковых же копий с зазубренными наконечниками. Если печенег пошел в набег с таким копьем, значит, пленных брать не будет. Зазубрины в ране зацепляются, так просто не вытащишь. А если такое в живот попадет, так легко все кишки на него намотаются.
      И лица у пришедших были нехорошие. В жилах у кочевников вместо крови течет вино, оно бродит и пенится, а потому не может степняк на походе не свистеть, не гикать и не насмехаться над противником. А сейчас стояли всадники какие-то слишком уж спокойные. Не бывает так. Не должно быть.
      Вот предводитель напавших был правильный. Он выехал вперед, сверкнул ослепительно-белыми зубами, сорвал с пояса булаву, высоко подкинул ее в воздух и другой рукой поймал.
      — Ну что, урус? — крикнул он высоким смеющимся голосом. — Кто из вас со мной сразись? Вы победи — мои люди домой степь ходи. Мы победи — на Киев ходи!
      — Это что же вы там забыли? — буркнул Илья куда-то себе в бороду, но так громко, что все его услышали. — Вроде не так давно ваш каган нашему Владимиру сладкие песни пел да в вечной дружбе клялся. Что, передумал?
      Тут необычно невозмутимые печенеги не выдержали и сдержанно зафыркали. Предводитель же и вовсе расхохотался, словно сотник на редкость удачно пошутил.
      — Так то старый каган был! — пояснил он. — Теперь в степи другой каган.
      — Да какой у вас там каган ни будь, — не выдержал Илья, — а нечего вам на нашей земле делать! Убирайтесь обратно!
      — Ай-вай, — ненатурально испугался печенег. — Мои глаза мне всегда верно служи, а теперь вдруг обманывай! Это, наверно, мы в осаде сиди, а у тебя, урус багадур, много сотня войска!
      Тут Муромцу надоело попусту разговаривать.
      — Ты там вроде что-то говорил о поединке, — сказал он. — Прикажи своим отойти, тогда мы тебе и покажем, где раки зимуют.
      — Клянись, урус, — потребовал степняк. — Клянись, что твоя люди подляну делать не будут. А иначе вам от нас веры нет!
      — Клянусь, — сквозь зубы сказал Илья.
      Печенеги немедленно повернули коней и отъехали шагов на пятьдесят. Предводитель сунул булаву обратно за пояс, отцепил от седла копье и тоже отъехал, чтобы было место для разгона.
      — Ну, — повернулся Муромец к остальным, — кто из вас нахала уму-разуму поучит?
      — Давайте я, — вызвался Попович, выразительно поигрывая носком сапога.
      — Нельзя, — отвел Муромец, — ты без этой своей уловки не сдюжишь, а я поклялся, чтобы без подлостей, слышал?
      — Ну так давайте я пойду, — лениво сказал Рагдай.
      — Да нет, пожалуй, и ты не сдюжишь, — с сожалением сказал Илья. — Воин ты, каких поискать, но против печенега не одно воинское умение надобно. Степь — дело тонкое. И потом — если тебя убьют, как мы без лучшего воина обороняться будем? Про остальных, — он глянул в сторону Ратибора, — я уж и не говорю. По всему видать, надо мне идти.
      Как Илья Муромец на бой собирался — про это надо былину складывать. Ведь в седло он сам забраться не мог, приходилось вдвоем подсаживать. Зато уж коли уселся Муромец на коня, да взял в левую руку щит, а в правую — копье долгомерное, тогда уж сразу видно — богатырь. Приосанившись и сделав грозное лицо, он выехал за ворота.
      Печенег немедленно поскакал на Муромца, пригнувшись, закрывшись щитом и выставив вперед копье. Русич не успел разогнаться до той же скорости, но превосходил худощавого и низкорослого кочевника по весу, так что удар с обеих сторон получился одинаковым. Копья ударились в щиты и почти одновременно переломились.
      Заставщики, наблюдавшие со стены, сопроводили это событие криками. Печенеги остались по-прежнему равнодушны. Леший в очередной раз за этот час подумал, что в этом есть что-то нехорошее.
      Тем временем Муромец схватился за меч, а его противник — за саблю. Кони стояли почти неподвижно, только изредка, повинуясь поводьям, переступали из стороны в сторону, а всадники ожестояенно махали клинками.
      Тяжелый прямой меч Ильи превосходил оружие кочевника по длине, но зато предводитель степняков был более увертлив, а за счет меньшего веса своей сабли мог бить чаще. Так что и здесь оба противника оказались примерно равными, а потому бой затянулся.
      Наконец, и Илья, и печенег ударили друг друга по щитам настолько неудачно, что поломали клинки, и тоже почти одновременно. Кочевник птицей вылетел из седла и слегка подпрыгнул на земле, приглашая и русича спешиться для рукопашной схватки. Стоявшие на стене не смогли сдержать возгласов досады — теперь Муромцу еще понадобится время, чтобы слезть, да и вообще пешим он всегда чувствовал себя неуверенно… Но выбора уже не было.
      Илья неуклюже почти свалился с коня и пошел на противника. Тот расхохотался, увидев неуверенную походку сотника, и закружил вокруг него легким скользящим шагом. Такому шагу обучал в свое время Ратибора Митяй, говоря при этом: «Если правильно идешь, то противник ни за что не догадается, что у тебя на уме и куда ты будешь бить». Похоже, что Митяй и этот степняк учились искусству драки где-то в одном и том же месте.
      Но Илья уже давно не ловился на простые уловки. Несмотря на свои непослушные ноги, двигаться он мог неожиданно быстро. Так что печенег не успел даже среагировать на молниеносный рывок сотника. Еще миг — и вот уже предводитель кочевников лежит на земле, а верхом на нем сидит Муромец и приставляет к горлу противника нож.
      — Ну что? — мрачно спросил Илья. — Зарезать тебя или отпустить?
      — Пусти, урус, — прохрипел тот, скашивая глаза на острие ножа, поблескивавшее совсем близко.
      — То-то же, — заключил Илья, слез с противника, взгромоздился в седло (для этого ему понадобилось сначала лечь туда животом, а затем уже перебрасывать ногу через лошадиную спину) и с достоинством въехал обратно в ворота. Спустя пару минут его голова вновь показалась над стеной.
      — Помнишь уговор? — спросил Муромец. — Сам ведь условился, никто тебя за язык не тянул.
      — Помню, — убитым голосом ответил степняк. — Моя люди уходи обратно в степь. На этот раз. Но мы еще встретимся, урус!
      Когда на горизонте осела пыль от копыт, Муромец вернулся в избу, а потом созвал всех десятников на совет, который по своему обыкновению совместил с обедом.
      — Мне кажется, — сказал он, — что печенеги вернутся намного скорее, чем мы могли бы ожидать. Не верится мне что-то, чтобы они так легко сдались. Никогда так не бывало. Что-то на уме у косоглазых.
      Рагдай хмыкнул и, доливая щей в тарелку, сказал:
      — А может, они уже куда-нибудь снова скачут. Присоединились к основным силам и скачут.
      — К каким таким силам? — поднял брови сотник.
      — Да так, — пожал плечами Рагдай. — Просто в голову пришло — а вдруг все это специально было задумано, чтобы нас отвлечь? А главное печенежское войско уж где-то там… — он махнул рукой на север.
      — А как проверить? — встрял Попович. — Как бы там ни было, лучше всего снова разослать дозоры, да специально им наказать, чтобы смотрели — не видно ли где следов большого конного войска, прошедшего в сторону Киева.
      — Мысль, — одобрил сотник.
      Ратибор пока сидел молча. Во-первых, ему не нравилось есть и думать одновременно, а во-вторых, своего мнения на этот счет он пока не имел, полагая составить его на основе предложений других. Сказанное Поповичем показалось ему наиболее верным, и он активно поддержал, добавив только, что все равно темнеет уже, так что лучше сейчас идти спать, утро вечера мудренее.
      А с утра черед дозорить был уже другим кметам, и Леший остался на заставе. Настроение у него сразу улучшилось, так что он решил уделить внимание Подосёну и обучить его нескольким новым приемам.
      Оказалось, что бывший ученик волхва и в воинском деле проявил необыкновенную сообразительность, усовершенствовав прием «стой там — иди сюда» так, чтобы он срабатывал и на противнике, вооруженном мечом и щитом. Леший немедленно возжелал испробовать это на себе и убедился, что хитрая фигура, которую долженствовало проделать мечом, несмотря на всю свою замысловатость, остается воистину смертоубийственной.
      Еще несколько дней дружина ждала. А потом примчался гонец, отосланный в Киев еще перед набегом. Он прямо-таки ворвался в избу сотника и прямо с порога, не очень смотря, кто перед ним, выпалил:
      — Они прошли мимо вас и отправились к Киеву!
      Илья, не спрашивая, кто эти загадочные «они», вскочил и заорал:
      — Что?
      — Истинная правда, — похоже, гонец и сам испугался того состояния, в которое его весть повергла впечатлительного Муромца. — На полпути к стольному граду перехватила степняков дружина во главе с Добрыней Никитичем. Ни один не ушел рассказать, как дерутся на Руси. Теперь что делать будем?
      — Как что? — когда было надо, голос Ильи Муромца намного превосходил по громкости любой боевой рог. — Седлайте коней, братцы! — последние слова он произнес, уже стоя на крыльце. — Пойдем-ка в степь, покажем печенегам, каково это — собственные обещания нарушать да честных людей обманывать!
      Рагдай, как самый рассудительный, пробовал сказать что-то о воинском долге, который вроде как повелевает им остаться на заставе и нести службу, как положено, но Муромец в ответ рявкнул нечто невразумительное насчет подлых печенегов и малых детей, которых те намеревались осиротить. Десятник, будучи ко всему весьма вспыльчивым и падким на подвиги, немедленно сменил мнение и тоже загорелся идеей мести.
      Леший остался при мнении, совпадавшем с первоначальным мнением Рагдая, но он был в меньшинстве. На самом деле, он остался один. Даже Подосён возжаждал воинской славы.
      — Ох, будет нам потом, — проворчал Ратибор и сдался, пошел седлать кобылу и вооружаться.
 
      Дружина неслась по еще различимым следам степной орды. Трава, словно посеченная мечами — а именно такой след оставляет за собой войско на полном скаку — могла остаться в том же положении еще несколько дней.
      Кочевье оказалось неподалеку… по степным меркам, конечно — всего в полдне пути. Около десятка шатров, дымки, запах готовящегося обеда. И воины.
      Их было совсем мало, человек двадцать пять. Конечно, если призадуматься, то именно столько и должно быть в кочевье, откуда не так давно все мужчины ушли в набег, оставив только самую малость охранять женщин и детей. Но дружинникам задумываться было некогда, да и не хотелось. А хотелось им мстить.
      Илья первым влетел в стойбище, размахивая своей знаменитой палицей. Огромная дубина, окованная на конце железом и утыканная шипами, крутилась над его головой с обманчивой легкостью, словно тростинка. Но удары, ей наносимые, выбивали всадников из седел с той же легкостью, и мало кто из упавших поднимался снова. Как и много раз до того, Муромец впал в боевую ярость — сработал дар волхвов, исцеливших деревенского парня от сидячей болезни. Из его горла вырывалось неразборчивое рычание, а глаза горели бешеным огнем. Когда-то Хельги рассказывал Ратибору, что такие вот рычащие воины есть и на его родине, в Норвегии. Он называл их бьерсеркрами и даже пытался как-то объяснить значение этого сложного наименования, но Ратибор тогда отказался.
      Бой, конечно, был коротким. Несмотря на то, что среди защитников стойбища оказался профессиональный воин — багадур. Непривычно высокий и крепкий для печенега, он вертелся вместе с конем, успевая отмахиваться разом от нескольких дружинников. Но на него налетел Попович, ударил разом мечом сверху и щитом снизу — багадур растерялся, пошатнулся в седле и попал на меч Рагдая. На этом сражение закончилось.
      Ратибор соскочил с седла и вбежал в ближайший шатер, рывком сорвав полог. Там было пусто. Леший убеждал себя, что просто хочет проверить, чтобы в стойбище больше не осталось защитников, но на самом деле хотелось ему совсем другого…
      И в следующем шатре его ожидания оправдались. Конечно, узкоглазая печенежская девушка не была красавицей, но когда это воин в таких делах выбирал? И такая сойдет!
      Леший рванулся к добыче. Девушка, до тех пор сидевшая неподвижно, видимо, оцепенев от страха, очнулась, коротко вскрикнула, а затем в ее руке неизвестно откуда появился кривой нож. Ратибор машинально отмахнулся мечом — и растерянно посмотрел на мертвое тело.
      — Тьфу ты, пропасть! — плюнул Ратибор. Неудача еще больше разозлила его, но и отрезвила. Теперь кровь перестала кипеть, и Леший вновь был способен здраво мыслить.
      Новгородец поспешно — чтобы не застал никто из своих — вышел из шатра. Остальные уже собирались в обратный путь. Женщин и детей Илья решил не трогать — недостойно воина — и стойбище не жечь — и так сойдет.
      — Эй! — крикнул кто-то. — Гляньте-ка сюда!
      Дружинники сбежались на крик. Молодой воин стоял перед самым богатым шатром, возле которого стоял шест-бунчук, и показывал на самую верхушку этого бунчука.
      Обычно знаменем печенегов служил конский хвост. Иногда хвостов было два или три — тем больше, чем богаче племя. Здесь же бунчук был украшен вырезанным из раскрашенной кожи изображением трехголового змея. Оно было сделано так искусно, что все три шеи торчали вверх, покачиваясь на ветру, отчего вид у змея был весьма зловещий.
      Почесав в затылке, Ратибор решительно срубил бунчук мечом, тем же оружием снес с его верхушки изображение змея и сунул странное знамя в мешок. На опыте прошлых походов он уже знал, что непонятные вещи лучше всего нести волхвам — пусть они разбираются. С тем дружина и поехала на заставу.
      А там отряд встретили двое. Богато разодетые, они стояли на крылечке избы сотника, пока молодые воины проводили по двору их откормленных коней. Одного из них Ратибор никогда раньше не видел. А вот второго…
      — А мы смотрим — где же это пропадают защитники земли Русской? — насмешливо проговорил Волх Всеславьевич, сходя с крыльца и делая три шага навстречу прибывшим.
      Илья густо покраснел, но в ответ обратился вовсе не к знаменитому богатырю, а к его спутнику — человеку, если чем и примечательному, так это своим невероятно надменным видом. Впрочем, это неприятное выражение лица он сохранял только, когда глядел на Муромца. Стоило же боярину повернуться в сторону Волха, как он немедленно надевал личину смирения и послушания.
      — Не взыщи, тысяцкий, — хмуро сказал Илья. — Я не просто так с заставы отлучился. В ответный поход ходили. На печенегов.
      «Тысяцкий?» — мелькнул в голове у Ратибора. — «Как его там зовут-то… Путята, кажись. А что он здесь забыл?»
      Путята тем временем, похоже, пропустив слова Муромца мимо ушей, обратился к нему с речью.
      — Мы к тебе не развлекаться приехали, а по делу. Видишь, это — знаменитый богатырь и вообще герой Волх Всеславьевич.
      — Знаю я знаменитого богатыря Волха Всеславьевича, — в тон ему сказал Муромец. — Меня когда неведомые старцы лечили, только с тремя богатырями не велели драться — со Святогором, потому как его от великой его силы земля не держит, с каким-то Микулой Селяниновичем, уж не знаю, кто таков, но, видать, силен, и вот с ним, с Волхом Всеславьевичем — сказали, не силой возьмет, так хитростью одолеет.
      — Это они тебе правду сказали, — рассмеялся Волх. — Меня еще никто и ниеогда не побеждал. А дело у меня к тебе будет вот какое, — покопавшись за пазухой, он извлек оттуда свиток с княжьей печатью. Илья взял грамоту, развернул, поводил немного пальцем по строкам — видать, тоже грамоте не шибко разумел — и сказал:
      — Княжья воля, конечно. Только зачем он тебе понадобился? Да ладно. Эй, Ратибор! Собирай вещи. Тебя Волх Всеславьевич в свою дружину требует. Вот так всегда — только встретишь знакомое лицо, так сразу что-то случается, — Илья махнул рукой и замолчал.
      Леший стоял и осмысливал услышанное. С одной стороны, поступить в дружину легендарного героя было весьма лестно. С другой — здесь оставались друзья, да и потом…
      — Я же не простой дружинник, — произнес он наконец. — На кого я свой десяток оставлю?
      Волх снова блеснул зубами.
      — Об этом не беспокойся. Мы тебе и замену отыщем, и все что угодно. Прямо сейчас.
      — Откуда? — недоверчиво спросил Ратибор.
      — Оттуда, — непонятно ответил Волх и негромко хлопнул в ладоши.
      Глаза всех присутствующих на редкость дружно поползли на лоб. Прямо поспеди двора из воздуха начали появляться всадники в полном вооружении. Когда их число достигло двадцати, Волх снова хлопнул в ладоши, и появление прекратилось.
      — Это моя дружина, — скромно улыбаясь, сказал знаменитый богатырь. — Уж простите, не смог удержаться от желания вас удивить. Получилось?
      Муромец первым пришел в себя.
      — Где ты их прятал, в кармане? — удивленно спросил он, явно забыв о полагающейся вежливости.
      — Зачем же? Просто отвел глаза вам всем, а они в это время в ворота въезжали. Там снаружи еще сотня осталась.
      — А зачем столько народу? — спросил Ратибор, неизвестно когда успевший заседлать кобылу и собрать вещи.
      — Затем же, зачем мне еще один понадобился. В поход я иду. Ну не совсем, конечно, просто князь мне отдал в кормление три городка там, к северу. Так что иду дань собирать. А на вашем примере, — он обвел взглядом толпу заставщиков, больше чем наполовину состоявшую из участников богатого приключениями посольства к древлянам, — знаю, что часто полюдье в войну превращается. А потому — собирайся, Ратибор.
      Леший совсем уже собрался сесть в седло, потом, что-то вспомнив, подошел к Подосёну и хлопнул его по плечу.
      — Не грусти, друг, — сказал он. — Еще свидимся.
      Подосён ничего не сказал, только подозрительно шмыгнул носом — то ли принюхивался, чтобы запомнить запах Ратибора навсегда, то ли просто глаза у него уже были на мокром месте.
 
      — Нет, а если серьезно, зачем я тебе понадобился? — спросил Ратибор.
      Дружина Волха уже довольно далеко отъехала от заставы. Строя пока никто не соблюдал, так что Леший сейчас ехал рядом с новым воеводой.
      Волх вместо ответа вопросительно поднял брови.
      — Я не самый сильный, — пояснил Ратибор, — Илья сильнее. Я не самый лучший боец — если бы тебе такой был нужен, брал бы Рагдая. И хитростью особой не отличаюсь — Попович меня в этом далеко переплюнет.
      — Можешь не продолжать, я понял, — кивнул Волх. — Я и не набираю в дружину лучших — я их делаю такими. И потом… Ты хороший воин, Ратибор, а кроме того, в тебе есть задатки волхва.
      — Как волхва? — поразился Ратибор. — Я же отродясь не волхвовал!
      — Задатки, я сказал. У тебя хорошая память, и не спрашивай, откуда я это знаю. Говорю — значит, знаю. Ты знаешь цену произнесенному слову — мне уже рассказали про то, из-за чего ты с родины уехал. И боги к тебе благоволят, иначе бы волколак с кем-нибудь другим пришел бы разговаривать. Вот потому-то и взял я тебя, Ратибор, к себе. Но, чую, надолго ты здесь не задержишься. Время наступает неспокойное. Владимиру тоже нужен в его дружине богатырь, способный не только мечом человека пополам развалить.
      Богатырь помолчал и неожиданно добавил:
      — Вот кого бы заполучить — так это Микулу Селяниновича. Раз мудрецы-ведуны запретили твоему Муромцу с ним драться, значит, серьезный это человек.
      — Да откуда его взять? — пожал плечами Ратибор. — Русь велика, пока найдешь нужного человека, полжизни пройдет.
 
      Степи кончились, и начались поля. Мимо одного из них как раз и проезжала дружина. Ровные ряды вспаханной земли тянулись до самого горизонта. Ранняя весна — как раз пора пахоты.
      Откуда-то издалека доносился заливистый свист. Самого свистуна — похоже, идущего за сохой — пока не было видно. Не показался он и через полчаса. И через час. Свист, перемежаемый выкриками в адрес лошади, не приближался и не удалялся, словно неизвестный пахарь прокладывал борозду с той же скоростью, как ехала по дороге дружина.
      Волх, явно заинтересованный, приказал прибавить ходу, и воины поскакали быстрой рысью. Но только спустя еще полчаса им удалось увидеть пахаря.
      Кряжистый мужик ровными шагами двигался сбоку от дороги, без видимого усилия толкая перед собой соху. Невысокая буроватая лошаденка, в нее запряженная, лениво переставляла ноги, отмахиваясь хвостом от надоедливых ранних мух.
      — Да помогут тебе боги, пахарь! — крикнул Волх, поравнявшись с мужиком.
      Тот остановил лошадь, вытер лоб и сказал:
      — И тебе удачи в делах.
      — Не скажешь ли дорогу в город Ореховец? — не слезая с коня, спросил Волх.
      — Дорога тут одна, — спокойно ответил мужик. — Только в Ореховец я бы не советовал ехать. Народ там лихой.
      Воины заржали. Кони хотели было тоже заржать, но передумали.
      — У меня народ тоже лихой, — улыбнулся Волх. — А что там творится?
      — Да вот, вишь, ездил я в Ореховец за солью. А на выезде подстерегли меня, да и говорят: отдавай, мол пошлину за то, что мы тебя живым отпустим. И в соль пальцами тычут. Ну я и отдал… Взял мешок, с солью-то, и пошел махать…
      — И что? — спросил Волх.
      — Ну, кто стоял — тот сел, кто сидел — тот лег, а кто лежал, тот заранее убег. Так вот и вернулся — и цел, и с солью. А вам не советую, разбойный город. И соседние с ним не лучше.
      — Ореховец да соседние-то, — пробормотал себе под нос Волх, — как раз те, что мне в кормление назначены. Ну, сочтусь я с Владимиром за такую услугу. Послушай, добрый человек, — обратился он к мужику, — не проводишь ли нас до города? Ты-то уже знаешь, где тамошние жители засады устраивают, а моим парням это пока в новинку. Как бы впросак не попасть.
      — Рад помочь, — поклонился мужик, — да недосуг. Весна, день год кормит, а мне еще поле допахать.
      Волх отмахнулся, словно от мухи.
      — Тебе и осталось-то одну борозду. А мы уж заплатим, не сомневайся.
      — Ну, если хорошо заплатите, — почесал в затылке мужик. — Ладно, поезжайте пока вперед, я вас догоню.
      Воины снова заулыбались — где же мужику да на мужицкой лошаденке догнать воина на боевом коне! Правда, Волх остался серьезен — не забыл, как этот самый мужик все утро впереди них пахал, а они его догнать не могли.
      И вправду — совсем немного прошло времени, как пахарь догнал дружину. В седле он сидел мешковато, сказывалось, что не воин. Но оружие с собой прихватил — сбоку болталась дубина, не уступавшая по размерам палице Муромца.
      Поначалу воины ехали шагом, потом потихоньку перешли снова на рысь… Но неказистая кобылка продолжала идти шагом, оставаясь в голове отряда. Волх, то и дело на нее косившийся, движением колена отправил своего коня в галоп, а мужик, хлопнув кобылу по шее — в рысь, и они снова сравнялись.
      — Кабы эта кобылка конем была, — уважительно сказал Волх, снова переходя на шаг, — не пожалел бы я за нее и пятисот гривен.
      Мужик хмыкнул.
      — Я покупал ее жеребенком из-под матери, и отдал пятьсот, — сказал он. — Теперь же хоть тысячу давай — не продам. А кабы она конем была, то ей бы и цены не было.
      — Двужильная? — спросил Волх. Мужик кивнул, а потом внезапно хлопнул себя по лбу.
      — Забыл! — простонал он. — Соха моя на борозде осталась, где допахал, там и бросил, растяпа! Теперь же любой, кто захочет, тот и унесет!
      — Не беда, — улыбнулся Волх. — Ратибор! Съезди, возьми ту соху и в кусты забрось.
      — Землю пусть не забудет вытрясти, — напомнил мужик.
      — Слышал? — спросил Волх. — Ступай.
      Соха действительно валялась там, где ее забыл пахарь — на самом конце борозды. Ратибор взялся за обжи, попытался поднять соху и понял, что не может. Проклятая железяка оказалась неподъемно тяжелой. После двух минут усилий взмокший Ратибор поскакал обратно.
      — Как не смог? — поразился Волх, выслушав Лешего. — Ладно, бери еще четверых и поезжай снова.
      Но и пятерых богатырей постигла неудача. Соха сидела в земле, как влитая. Единственное, что удавалось несчастным дружинникам — это повертеть ее на месте за обжи.
      Через несколько минут к мучившимся воинам подъехала остальная дружина во главе с Волхом. Он еще больше заинтересовался и решил посмотреть.
      Наконец, возня воинов ему надоела. Волх слез с коня, решительно растолкал дружинников и взялся за обжи сам. Взялся возле самой сохи и застыл, как изваяние. Прошла минута. Затем соха начала медленно подниматься из борозды. Дыхание Волха стало хриплым, отчетливо затрещало под его кольчугой. Наконец, он с рычанием отпустил соху и чуть было не упал. Остальные дружно оцепенели от изумления. Ратибор в том числе. Никто из них не ожидал, что Волх, по виду не особенно сильный, сможет хотя бы частично сделать то, на что не хватило силушки десяти крепких воинов.
      Мужик наблюдал за всем этим с легкой усмешкой и пониманием на лице. Потом подошел к сохе, крякнул и с усилием поднял ее. Аккуратно вытряс из сошников землю, еще раз крякнул и бросил соху в кусты. Дружинники окончательно потеряли дар речи.
      — Тяжелая она у меня, — как бы извиняясь, сказал пахарь. — Сам порой с трудом поднимаю.
 
      Вскоре на горизонте показался город. Мужик поднял руку, останавливая отряд, и показал на густые кусты возле дороги.
      — Вот там, — сказал он, — чаще всего засады и бывают. Выполнил я свое?
      — Выполнил, — сказал Волх. — Эх, не будь ты мужиком, я бы тебя в дружину позвал. Мне такие нужны. Да ведь знаю, что ты скажешь: мол, недосуг, семью кормить надо.
      — Именно так, — кивнул мужик. — Пора мне. Благодарствую за деньги, уж они в хозяйстве никогда не помеха.
      — Эй! — крикнул Волх, когда попутчик уже почти скрылся из виду. — Как звать-то тебя?
      — Микула Селянинович, — донеслось издалека, и пахарь исчез за горизонтом.
      Тут уж невозмутимый Волх удивился по-настоящему. Глаза его чуть расширились, а губы беззвучно зашевелились. Ратибор, великолепно умевший читать по губам, явственно прочел:
      — Так вот ты какой, Микула Селянинович! Немудрено, что ведуны всем велят с тобой не драться!
      Потом богатырь пришел в себя и скомандовал:
 
      — Вперед, орлы! Наше дело еще не начато!

      Над Киевом солнце стояло в зените. Кресень — месяц жаркий, и немногочисленные в полдень прохожие обливались потом даже в тени.
      А стражам княжьего терема никакая тень не поможет. Им даже кольчуги снять нельзя. Вот и приходится воинам стоять, как истуканы, у прохожих на виду, и радоваться, что на стражу посылают не каждый день.
      Впрочем, Подосён теперь уже вообще не мог ничему радоваться. Жара вконец вымотала его. В родном лесу такого никогда не бывало. Замерзать замерзали, но от солнечного удара еще никто из древлян не помирал. Подосён мрачно подумал, что как раз он мог бы стать первым.
      Вот уже почти семь месяцев прошло с тех пор, как Ратибор Леший уехал с заставы вместе с дружиной легендарного Волха Всеславьевича. С тех пор о нем не было ни единой весточки. Поговаривали, что сидит Волх сейчас князем в отданных ему Владимиром городах. Значит, и Леший с ним должен быть. А еще вернуться обещал.
      Подосён тяжело вздохнул и перенес вес тела на другую ногу. Если бы не эта поганая обязанность сторожить терем, он мог бы считать свою жизнь вполне удавшейся. Всего за полгода с небольшим из безвестного паренька, взятого в полон в древлянских лесах, дослужиться до особо доверенного дружинника, охраняющего самого князя — это была редкостная удача. Хотя удача — понятие растяжимое. Вот его, Подосёна, должность — почетная? Пожалуй, что и так. А в чем почет этот заключается, скажите на милость, если охраняет Подосён княжий покой вот уже две недели, а самого князя до сих пор видел только издали. Ну, конечно, иногда и вблизи, когда он из терема куда выезжает. Одно слово только — княжья охрана.
      Стук копыт по мостовой отозвался в голове у Подосёна медным билом. Он осторожно оглянулся на напарника, стянул с головы шлем и принялся обмахиваться его бармицей. Помогало плохо.
      Внезапно всадник, вроде бы ехавший в другую сторону, повернул и оказался перед воротами терема. Подосён поднял на него глаза и ахнул:
      — Ратибор!
      И впрямь — в седле сидел не кто иной, как Ратибор Леший. За прошедшие полгода он сильно изменился — обзавелся аккуратной бородой и пышными усами, раздобыл где-то богатую одежу, но похудел и побледнел, словно все это время не выходил на вольный воздух. Зато в глазах его появился какой-то особенный блеск.
      Едва взглянув на молодого воина, Ратибор птицей слетел с седла.
      — Подосён! Друг! Вот и свиделись! Я смотрю, ты теперь богатырь? В почетном карауле?
      — Провалился бы он к Ящеру, этот почет, — от души пожелал Подосён, хотел было плюнуть, но потом решил не тратить слюну зря, и без того во рту почти сухо. — Стой тут и в жару, и в снег, и в дождь… Ты-то здесь какими судьбами?
      — По делу, — помрачнел Ратибор. — Тут у вас, говорят, что-то странное случилось, вот Волх меня и прислал узнать, что именно.
      — Слушай, Ратибор, — спросил новоиспеченный воин, когда они шли через двор к крыльцу терема, — а что это ты такой бледный? Все лето жара стоит, мы тут все черные ходим, словно закоптились, а ты будто и под солнце не выходил!
      — Да пожалуй, что и так, — согласился Леший. — Все это время меня Волх Всеславьевич ведовству учил. Так что я теперь не просто воин, а еще и волхв немножко. А волхвы все больше в темноте орудуют. Как учитель мой часто говорил — темные дела совершаются во тьме. Уж коли полгода в подвале просидишь — не то что бледным станешь, а и вовсе на умруна похож будешь.
      — Так ты теперь и колдовать умеешь? — восхищенно спросил Подосён. — Потом, как от князя вернешься, непременно все расскажешь.
      Леший молча кивнул и вошел в терем. Глаза его, привыкшие к полумраку, теперь отдыхали от яркого дневного света. Князь обещал принять в гриднице, так что новгородец направился именно туда.
      Первое, что заметил Ратибор — это была страхолюдная морда Белояна. Волхв сидел у стенки и время от времени сторожко поводил ушами.
      — Гой еси, — поклонился Ратибор.
      — И ты здрав буди, — отозвался Белоян. — Вовремя ты все делаешь, сыне купеческий.
      Этого Ратибор не понял и на всякий случай недоуменно улыбнулся.
      — Как только осень без меры затянулась, — пояснил Белоян и закрыл глаза, — так ты сразу… порешил в дружину к Владимиру пойти, а по дороге Жар-птицу погубил и зиму привел. Как только посольство в безвыходное положение попало — так именно тебе, а не кому иному… видение было. И сейчас вовремя явился. Может так статься, что в тебе большая нужда будет, чем в учителе твоем, Волхе Всеславьевиче.
      — Да что случилось-то? — почти закричал Ратибор.
      — Не торопись так, — Белоян, словно и не он только что дремал, легко поднялся с лавки. — Сейчас князь придет, при нем и говорить будем. Владимир решит, что тебе можно знать, а что лучше не стоит.
      — Стоит ему знать все, — твердо сказал князь, входя в гридницу. — Говори, Белоян, у тебя это лучше получается.
      И вот что он рассказал.
 
      В гриднице шел пир, как обычно, горой. Добрыня Никитич, не так давно вернувшийся из похода, где в одиночку справился со змеем, рассказывал о своем подвиге. Добрыня Малкович, дядя Владимира, не любивший молодого богатыря, исходил черной завистью, но ничем похвалиться не мог, а потому молчал.
      — И вот тогда он мне как даст хвостом по руке, чуть не сломал, — увлеченно рассказывал Добрыня. Волшебная чаша у него в руке оставалась полной, так как говорил богатырь пока что чистую правду. И Никитич постоянно из нее отхлебывал, так что уже не совсем связно мог изъясняться.
      — А меч он у меня еще раньше выбил, так что никак я его достать не могу. Ну, тогда я вперед, срываю с головы шлем, песка туда — и змею в глаза. Он пока проморгался, я до меча дотянуться успел…
      Владимир одобрительно слушал. Добрыня ему нравился. Горячий, но не до безрассудства, хвастливый, но в меру. Некоторое время назад Никитич собирался присвататься к Забаве Путятичне, родственнице Владимира. Для этого ему взбрело в голову непременно совершить подвиг. Потому Добрыню и понесло на змея. Крылатая тварь устроила себе логово неподалеку от Чернигова. Откуда змей залетел — непонятно, но коров и прочий скот он жрал ежедневно, иногда прихватывая и зазевавшегося пастуха. Добрыня же сумел положить конец этому безобразию.
      И в этот самый момент окошко гридницы, закрытое дорогим ромейским стеклом, со звоном разлетелось на мелкие осколки. Богатыри повскакивали с мест и подбежали к пострадавшему окну. Владимир вздохнул, вспомнив, что в позапрошлом году это самое окошко выбил Соловей-разбойник, а не так давно оно снова пострадало от несдержанного Ильи Муромца, когда тот разозлился на князя за неуважение и принялся разносить его подворье в мелкие дребезги при помощи лука и палицы. И вот теперь опять…
      — Никого, — констатировал Добрыня Никитич, мигом протрезвевший.
      Белоян, до тех пор сидевший спокойно, внезапно встал и показал пальцем на что-то почти под потолком гридницы.
      Там торчала стрела. По длине она не уступала короткому копью, а оперение ее было ярко-синим. Для простой стрелы необычно.
      Не дожидаясь слуг, богатыри немедленно поставили одну на другую три лавки, а затем один из них выдернул стрелу из стены.
      — Эй, а здесь руны! — воскликнул он, забыл от удивления, что надо придерживаться за стенку, и чуть было не рухнул на пол.
      Владимир, которому подали неизвестно откуда прилетевшую стрелу, не смог ничего разобрать в путаных знаках, вырезанных на древке. Тогда стрелу передали Белояну.
      Волхв некоторое время смотрел на неизвестные знаки, потом вздохнул и сказал:
      — Это послание. Таким иногда обмениваются между собой волхвы. Надо сжечь стрелу, и тогда мы узнаем, что хотел сказать тот, кто ее прислал.
      У Добрыни почему-то оказалось с собой огниво. Отломив странной формы наконечник, он поднес огниво к палочке и высек искру. Дерево занялось очень быстро, но вместо того, чтобы вспыхнуть, начало дымить. Более того, дым не стремился к потолку, а скапливался где-то посередине, принимая все более и более отчетливые очертания. Никитич поспешно бросил стрелу на пол и отошел подальше.
      А облако дыма постепенно превратилось в огромного — до потолка — змея. Самого обычного… почти. Там, где у простого змея могучее туловище плавно переходит в гибкую шею, украшенную зубчатым гребнем, у этого оно разветвлялось, переходя в три шеи. Да, у змея, появившегося из облака дыма, было три головы.
      Средняя голова покрутилась в воздухе, отыскивая взглядом князя, затем ее пасть раскрылась, и откуда-то из глубины дыма зазвучал негромкий низкий голос:
      — Владимир! Я иду на твою землю. Со мной неисчислимые полчища степняков, признавших меня своим богом. Тебе меня не одолеть. А потому даю тебе три месяца на то, чтобы ты приготовился достойно встретить своего нового повелителя. Если мне понравится твое угощение, я, может быть, оставлю тебя в живых.
      Остальные две головы хрипло рассмеялись, а затем змей расплылся в воздухе, превращаясь в обычное дымное облако. На том месте, где только что лежала стрела, осталось лишь немного пепла.
 
      — Вот такое дело, — закончил Белоян. — По этому поводу и решили мы посоветоваться со всеми знающими людьми.
      — Постой, постой, — нахмурился Ратибор. — Трехглавый змей, значит?
      Он коротко поклонился князю, стремительно выбежал из гридницы (Владимир проводил его недоуменным взглядом, повернулся к волхву, Белоян пожал плечами), вернулся, неся в руке добытый уже довольно давно странный бунчук печенежского кочевья.
      — Не такой ли змей? — спросил Леший.
      — В точности, — кивнул Владимир. — А откуда у тебя сия поделка?
      Ратибор подробно рассказал, как изображение змея попало к нему. Выслушав, Белоян некоторое время молчал, а потом произнес:
      — Собери дружину, княже. Перед всеми сказать надо.
      Богатыри собрались в гриднице еще примерно через полчаса. А когда наконец собрались — князь и волхв встали, и Белоян сказал:
      — Всем вам ведомо, что не так давно произошло на пиру. Все вы знаете, чем пригрозил Руси Змей Трехглавый. Теперь же вот что скажу. Трехглавый Змей — это не безмозглая тварь вроде той, которую убил Добрыня Никитич. Он ведет свой род от самого Ящера, и потому очень трудно убить его простым оружием. Только оружие богов может поразить Трехглавого Змея надежно. Но оружие богов — либо в ирии, либо в подземном царстве Ящера.
      Волхв перевел дух, а затем заговорил снова.
      — Но есть легенда, что где-то на земле, в потаенном святилище хранится оружие, принадлежавшее некогда самому Перуну. И легенда эта не из тех, что люди от скуки сочиняют. Она истину говорит. Ныне я спрашиваю вас — кто из вас, могучие богатыри, вызовется за отведенные нам три месяца («Уже два», — прошептал Владимир) разыскать то чудесное оружие и доставить его сюда?
      По рядам дружины прошел недоуменный шепоток. Каждый богатырь был готов в одиночку сразиться с десятком печенегов, но теперешнее поручение… Пойди туда, не знаю куда, а оттого, что искомая вещь известна, легче не становится.
      Ратибор еще в самом начале речи Белояна понял, к чему он клонит. И с самого же начала сказал себе. что будет держаться подальше от подобных дел. Но сейчас, когда богатыри опустили головы, бормоча что-то себе под нос, Леший вышел вперед и сказал:
      — Дозволь мне, княже, отправиться в этот поход!
      Слова эти, да и сам поступок, пришли откуда-то извне. Ратибор и сам затруднился бы объяснить, почему он сейчас вызвался на опасное дело. Но раз уж взялся, то отступать уже поздно.
      — Дозволяю, — вздохнул Владимир. — Ну что, могучие богатыри, кто из вас пойдет с Ратибором? Сами ведь понимаете, негоже соратника одного оставлять.
      И тут, растолкав изумленных воинов, вперед протиснулся… Подосён!
      — Я пойду с Ратибором! — воскликнул он.
      — Эй! — спохватился тысяцкий Путята, тоже присутствовавший здесь. — А что ты здесь делаешь, недомерок! Твое дело сейчас — в карауле стоять! Вот я тебя за нерадение на службе!
      — И ничуть не бывало, — обиженно сказал Подосён, — я уже сменился. Только что.
      Владимир невольно улыбнулся.
      — Ладно уж, — сказал он наконец, — но помни: путь предстоит далекий и опасный, а времени мало.
      Подосён совершенно непочтительно фыркнул.
 
      — Ну кто тебя за язык тянул? — раздраженно бросил Ратибор, когда они вышли из княжьего терема. — Ты хоть понял, во что ввязался?
      — Все я понял, — отмахнулся юный оборотень. — Вдвоем сподручнее будет.
      — Две головы хорошо, а три лучше, — остановился Леший. — Боги любят число три, оно есть согласие. Кого бы взять третьим?
      А вот третьего найти никак не удавалось. Хельги, которого Ратибор еле-еле отыскал, увлеченно наставлял свой новый отряд. На предложение Лешего он только замахал руками и заявил, что при таких делах его задача — подготовить как можно больше воинов. Тогда Ратибор кинулся искать Митяя, недавно сделанного сотником.
      Молния принял старого друга радушно, но ехать в незнаемое отказался наотрез. Его как раз сейчас направляли послом в град Кипеж… то есть, конечно, Китеж, а потому участвовать в походе он никак не мог.
      Выйдя от Митяя, Ратибор прислонился к стене и задумался.
      — И кого теперь взять третьим? — вслух подумал он.
      — А возьми твоего друга — Муромца-сотника, — предложил Подосён. — Если, конечно, князь отпустит.
      — Мысль! — согласился Ратибор. — Но ведь за ним еще на заставу ехать надо. Время уйдет.
      — Не надо! — замотал головой Подосён. — Он уже две недели как в Киеве. Чего-то они там с князем не поделили, Илья буянил, чуть терем не разнес. Владимир хотел было его в поруб посадить, на хлеб и воду, да никто из богатырей не решился пойти и повязать. Себе, говорят, дороже. А сейчас он, наверное, уже успокоился — за две-то недели. Пойдем и уговорим.
      Муромец обитал в небольшом домике на отшибе. Все эти две недели он пил без просыпу. Во всяком случае, когда в его калитку постучали, Илья пребывал в состоянии жестокого похмелья. С утра не успел подлечиться, и теперь за это расплачивался. Со стоном Муромец сполз с лавки, раскрыл дверь и выполз во двор, цепляясь за все стенки на пути и сопровождая сей процесс нелицеприятными высказываниями в адрес невежи, осмелившегося побеспокоить его в такой момент.
      Увидев лицо старого друга, Ратибор ахнул.
      — Илья! — воскликнул он. — До чего ты себя довел? — С этими словами Леший воздел руки к небу.
      Муромец поморщился от громкого голоса, а потом до него дошло, кто пришел к нему в гости.
      — Ратибор? — пробормотал он, все еще не вполне проникаясь происходящим. — У тебя похмелиться нет?
      — Не держу, — гордо сказал Ратибор. — Зато есть кое-что получше.
      С этими словами он подошел к Муромцу вплотную, положил ему руки на плечи и что-то зашептал. Подосён стоял сбоку и наблюдал за происходящим большими удивленными глазами.
      С лица Ильи Муромца исчезала похмельная синюшность, заплывшие глаза становились по-прежнему ясными, и даже спутанная борода сама расчесалась и улеглась ровной волной. Когда Ратибор кончил шептать и отошел, Муромец уже снова смотрелся богатырем.
      — Ратибор! — радостно заревел он. — Какими судьбами? А я тут вот сижу, понимаешь, — ни к селу ни к городу добавил Илья.
      — По делу приехал, по делу, — улыбнулся Леший. — В последнее время без дела на двор-то не выхожу. Не засиделся ли ты в Киеве?
      — Слов нет, как засиделся, — засопел Муромец. — Владимир пеняет — богатырь, мол, а ничего путного до сих пор не совершил. Тебя, между прочим, в пример ставит. Вот, говорит, Ратибор Леший вместе с тобой пришел, а уж сколько всего нагородил. Нет, я на тебя обиды не держу, не сомневайся. Просто скучно.
      — Вот я и хотел предложить развеяться. Дело предстоит пустяковое, начать да кончить. Всего-то навсего отыскать оружие Перуна, чтобы помочь князю одолеть Трехглавого Змея. И все это за два месяца.
      Муромец вместо ответа нахмурился, затем приложил ко лбу Ратибора свою ладонь.
      — Так и есть, — печально сказал он. — На солнце перегрелся.
      Леший тихо зарычал, но от оскорбительных слов сдержался.
      — Да ничего со мной не сделалось, друг! — сказал он. — Это и в самом деле нужно.
      — Кому? — спросил Илья.
      — Князю, — ответил Ратибор. — Я же сказал — Змея одолеть надобно.
      — А тебе? — Муромец бесцеремонно ткнул друга в грудь пальцем.
      — И сам не знаю, — горестно вздохнул Леший. — Раз сам вызвался, значит зачем-то нужно. Только я пока не знаю, зачем.
      — Вот это другое дело, — удовлетворенно сказал Илья. — Когда выезжаем?
      — Чем скорее, тем лучше, — то, что друг так быстро согласился, обрадовало Ратибора. — Сейчас сможешь?
      — Я сейчас все смогу! — крикнул Муромец уже откуда-то из дома. — Хоть горы своротить, хоть что!
      — Это ты его так заколдовал? — восхищенно спросил Подосён.
      Леший помотал головой.
      — Это он сам так обрадовался. Настоящий богатырь, — он наставительно поднял палец к небу, — от безделья злиться начинает. Или тосковать, как Муромец. А еще, заруби себе на носу, настоящий богатырь никогда с пустыми руками в дальнюю дорогу не отправляется. Так что лети сейчас щукой-птицей к себе да собирайся. Как соберешься — встретимся здесь.
      — А ты?
      — Я все свое ношу с собой, — усмехнулся Леший.
 
      Когда Ратибор вошел в избу, Муромец уже заканчивал укладывать все необходимое для дальней дороги в объемистые чересседельные мешки.
      — Конь твой не надорвется? — насмешливо спросил Ратибор, оценив размер мешков.
      — Нет, — ответил Илья, аккуратно кладя поверх всего кольчугу. — Он у меня двужильный. Я не рассказывал, как дрались мы однажды с печенегами, а я в яму попал? Что, в самом деле не рассказывал? Тогда я уж думал — конец мне пришел, а Бурушка мой, — лицо Муромца приняло совершенно ему не свойственное почти нежное выражение, — одним прыжком из той ямы высигнул! Со мной на спине, конечно. Так-то вот. Слушай, а что это ты там делаешь?
      Ратибор тем временем отыскал небольшой походный котелок, налил в него воды прямо из умывальника и теперь озирался по сторонам. Наконец, его взгляд упал на дверь маленького чуланчика.
      — Что у тебя там? — спросил Леший, показывая подбородком на дверь.
      — Да пусто, — удивился Муромец.
      Ратибор кивнул, решительно распахнул дверцу ногой и вошел в чуланчик. Заинтересованный Муромец втиснулся за ним.
      Внутри было темно и очень тесно. Даже нетолстый Ратибор еле-еле умещался на крошечной площади, а уж вдвоем с могучим Ильей… Но новгородец как-то ухитрился сесть, положив котелок с водой себе на колени.
      Поводив над темной поверхностью воды ладонью, Ратибор принялся неразборчиво шептать. Постепенно вода в котелке нагрелась, а потом вдруг закипела, да так бурно, что чуть не выплеснулась на пол. Леший стремительно вскочил, насколько это вообще было возможно в чуланчике, и поставил котелок с кипятком на пол.
      — Ты что, щи решил варить? — еще больше изумился Муромец. — Так мог бы и в печке. Волхвовать-то зачем?
      — Да нет, — Леший раздраженно махнул рукой и осторожно потрогал пальцем бок котелка. Было уже не так горячо. — Просто заклятья перепутал. Они же все составлялись в незапамятные времена, а тогда люди по-другому говорили. Тут не смысл, тут сами слова запоминать надо. И вот с этим-то у меня постоянные неприятности. Ладно, сейчас меня не отвлекай.
      Сосредоточившись, Леший некоторое время молчал, припоминая точные слова нужного заклинания, потом снова принялся шептать. Поверхность воды засветилась неяркой голубизной, а затем в ней появился учитель Ратибора в колдовской наук
      — Помню, конечно. Такое не забывается, — ответил тот. — Да, это служба, так уж служба. Задал Владимир задачу своим богатырям. И чует мое сердце, что и ты в это дело каким-то боком вляпался.
      — Я вызвался это исполнить, — мрачно сказал Ратибор, чуть не плюнув с досады прямо в котелок.
      — А тебя зачем понесло? — удивился Волх.
      — Не знаю. Язык сам повернулся.
      — Ну что же, раз так получилось, пусть так и будет. Скоро отправляешься?
      — Думаю, завтра.
      — Хорошо. Дам тебе на дорогу два совета. Первое — вытребуй у Белояна книгу, что у древлян добыли. Чую, пригодится она тебе еще не раз. Второе. Где-то в лесу севернее Киева живет старый неклюд. Говорят, он много всего знает. В том числе, может быть, и дорогу к этому чудо-оружию. А уж как его самого найти — это ты у тамошнего лешего поспрошай. Слыхал я, вы с ним большие приятели.
      Изображение Волха померкло, а еще через мгновение вода в котелке снова стала просто водой.
      — Ну что же, — сказал Ратибор, выходя из чуланчика и потягиваясь. — Теперь, во всяком случае, мы знаем, куда нам идти. Подожди пока, я схожу к Белояну. Древняя книга в дороге не помешает.
      — Не помешало бы нам и Перуну поклониться перед дорожкой, — Илья, несмотря на то, что крещен был в чужой вере, исконных богов уважал.
      — И это верно, — согласился Ратибор, выходя из дома.
 
      Наутро, хорошенько выспавшись и наевшись, как и подобает настоящим богатырям перед дальней дорогой (эти слова Ратибор повторил за утро раз не меньше пяти), три всадника выехали по дороге, ведущей в Новгород. Впереди Ратибор, как самый главный, за ним Муромец, и думать забывший про недавнюю скуку и обиду, и замыкающим — Подосён. Несмотря на свои семнадцать, парень во многом остался ребенком, так что сейчас он был просто счастлив, что едет совершать подвиги в компании своего лучшего друга и друга своего лучшего друга… да, путано получается, но все равно хорошо.
      Леший его радости не разделял. Нет, нельзя сказать, чтобы начинающий волхв унывал при мысли о предстоящих делах. Просто он очень хорошо понимал, что на нем и его спутниках лежит ответственность. А уж это слово он очень часто слышал от своего наставника. Несмотря на то, что свои знания Волх Всеславьевич применял в основном в походах (в чем весьма преуспел), он был также великим знатоком обязанностей волхва. И потому постоянно талдычил Ратибору: «Всякое дело есть ответственность. Чем больше дело — тем больше ответственность. Мы, волхвы, самое большое дело делаем — за порядком в мире следим. И ответственность на нас больше, чем на ком бы то ни было». Вот как. А когда Леший, утомленный такими речами, осмеливался протестовать, говоря, что сам-то Волх не особенно следит за мировым порядком и тяготится лежащей на нем ответственностью, учитель злился и начинал ругаться непонятными, но тем не менее обидными словами.
      Теперь же предстояло Ратибору дело невероятно сложное, и зависело от его исхода очень многое. Как бы то ни было, а Русь Леший любил, и ему не хотелось, чтобы ее завоевал какой-то поганый змей, пусть даже и трехглавый.
      Но первая часть большого дела казалась простой. Найти в лесу неклюда-отшельника да выспросить у него, не знает ли дорогу к чудесному оружию — это каждый дурак сумеет, а не то что волхв. Ну, конечно, Ратибор Леший пока еще не совсем волхв, но кое-что знает… Леший мысленно повторил нужное заклятие и улыбнулся.
      Так размышляя, он совсем забыл, что времена сейчас стоят на дворе неспокойные, а у всей компании мечи с кольчугами во вьюках, и похожи они не на сильномогучих богатырей, а на мелких купцов, что едут куда-то по делу. Но ему об этом напомнили самым неподходящим образом.
      Дорога как раз проходила через небольшой лесочек. И за ближайшим поворотом прямо перед носом у всадников с треском упало сухое дерево. Леший тихо ругнулся, развернул было коня, как вдруг и сзади, шагах в десяти, путь оказался прегражден упавшим стволом.
      А затем из-за деревьев вышли разбойники — где-то дюжина. Выглядели лесные жители нисколько не потрепанными, а наоборот, приодетыми и ухоженными. Эти уж точно не от плохой жизни взялись на дорогах промышлять. Да и вооружены были лихие люди вполне прилично даже для настоящего воина. Мечей, правда, ни у кого не было, зато у каждого второго в одной руке нож, в другой кистень. Остальные держат на плечах дубины.
      Тем неожиданнее было то, что разбойник с самой наглой рожей, явно атаман, вдруг загнусил самым жалким образом:
      — Подайте, добрые люди, на пропитание убогому калеке!
      — Хм! — сказал Муромец. — А сколько тебе надо?
      — Да немного, — все тем же тоном продолжал атаман, — все, что есть у вас — и того довольно.
      — Хм! — повторил Муромец. — А если мы, к примеру, не дадим?
      — Не дадите, так и не надо, — охотно согласился атаман. — Мы тогда вас зарежем и сами возьмем. Правда, ребята?
      «Ребята» ответили ему дружным гоготом.
      — Ну? — выжидательно сказал атаман и принялся похлопывать себя дубиной по ладони. — И не вздумайте баловать, мы люди деловые, серьезные.
      — Сейчас, — сказал Ратибор, слезая с седла. — Вот только деньги достану…
      С этими словами он повернулся к атаману и резко ткнул его в горло извлеченным из-за пояса ножом. В то же самое мгновение Муромец, не покидая седла, приласкал ближайшего разбойника кулаком по маковке, выхватил из его ослабевших рук дубину и коротким движением раскроил череп еще одному любителю чужого добра. Свою собственную палицу он, похоже, решил об разбойника не пачкать. Подосён же, пока старшие разговаривали с атаманом, успел вытащить из вьюка меч, напал с ним сразу на двоих противников, одного секанул по ноге (мужик взвыл и рухнул в кусты), другого ухитрился достать по лицу, с хрустом разрубив переносицу.
      Остальные пятеро, едва поняв, что чаемая добыча слишком дорого им обойдется, кинулись наутек, петляя между стволов не хуже зайцев.
      — Трусы, — сказал им вслед Ратибор. — Такие хороши вдесятером на одного нападать. Поехали дальше?
      — С этими что делать? — спросил Подосён, показывая на отползающего в сторону разбойника с разрубленной ногой и неподвижно лежащего, но еще живого мужика, оглушенного Муромцем.
      — А пусть тут остаются, нам-то что? Вот с чем мы сплоховали — это с оружием. Доставайте мечи и на пояс. Кабы были мы вооружены, на нас бы и не полезли.
      Дальше маленькй отряд ехал уже в полной боевой готовности. Подосён, повесив на пояс меч, мигом почувствовал себя настоящим героем и то и дело озирался по сторонам, ища новых противников. Илья, который и так не расставался с палицей, больше ничем вооружаться пока не стал, а погрузился в задумчивость. Ратибор же наскоро сотворил заклятье, имевшее целью обнаружить всякого врага за двадцать шагов. Правда, при этом он, как всегда, перепутал слова, так что на него слетелась целая стая комаров, и пришлось их отгонять обычной зеленой веткой.
      Но, судя по всему, больше шаек в этом лесу не водилось.
      По дороге Ратибор достал откуда-то ровную короткую палку и принялся делать на ней ножом поперечные зарубки. Поставив их ровно шестьдесят, он хмыкнул и перечеркнул самую первую короткой горизонтальной.
      — Это что такое? — полюбопытствовал Муромец, подъезжая поближе.
      — Дни, — коротко пояснил Леший. — У нас есть два месяца, то есть шестьдесят дней. Один день — сегодняшний — уже наполовину прошел. Так что я его уже из общего счета выкидываю.
      Спрятав палку-календарь, Ратибор вынул из мешка трофейную книгу. Еще у Белояна, едва заполучив ее в руки, любопытный новгородец немедленно раскрыл кожаный переплет и убедился, что теперь понимает все, что там написано. Ну то есть почти все. Книга была составлена на том самом древнем языке, на котором произносились заклятья. Волхвовать, не понимая смысла произносимого, просто невозможно, так что с горем пополам Леший мог разобрать примерно половину слов в книге. Теперь он продолжил чтение.
      Белоян был прав — желтоватые листы действительно хранили в себе заклинания на все случаи жизни. Одно из них как раз очень пригодилось бы путешественникам, и в самое ближайшее время. Ратибор прочитал его про себя два раза, потом еще раз — с закрытыми глазами, проверяя, как запомнил. Потом он произнес слова древнего языка, молча шевеля губами.
      За таким занятием Леший даже не заметил, как маленький отряд оказался как раз напротив того места, где так давно Ратибор встретился с лесным хозяином. Новгородец немедленно осведомил об этом друзей, после чего сказал, что уже поздно, что важные дела спросонья не делают и что он предлагает всей компании переночевать в корчме старого Семака, благо недалеко. Так и решено было поступить.
      Корчма стояла на прежнем месте и совсем не изменилась за истекшие полтора года. Прежним остался и сам старый Семак — все такой же толстый, веселый и неугомонный.
      Когда новые гости вошли, корчма отличалась от бочки с соленой рыбой только тем, что между людьми не было рассола. Корчемник с трудом прокладывал себе дорогу между лавками, сверкая лысиной в свете очага и светильников. Он был так занят, что даже не сразу заметил вновь вошедших. Наконец Ратибор кашлянул, подождал немного, убедился. что его просто-напросто не услышали в гомоне, и позвал:
      — Дядя Семак! Ты меня еще не забыл?
      Тот остановился, медленно повернулся в сторону гостей и вдруг заорал, перекрывая всех постояльцев:
      — Ратибор! Сынок! — и уже к гостям: — Люди добрые! Это ж тот самый Ратибор, что Жар-птицу ловил!
      Загрохотали опрокидываемые лавки и столы. Кто-то заматерился, поднимая над головой чудом спасенный кувшин пива, но его никто не услышал. Все ломанулись ко входу. Ратибор поспешно спрятался за широкую спину Муромца и на всякий случай подпер его плечом, дабы не опрокинулся под напором народа.
      Некоторое время люди смотрели на троих путешественников, видимо, гадая, кто из них Ратибор. Потом кто-то догадался спросить об этом. Леший получил возможность вставить слово и длинно, убедительно высказал свое мнение о людях, которые пристают к путешественникам, уставшим с дороги и весьма голодным. Его выслушали с восхищением, явно запоминая некоторые слова. После этого народ расселся по местам, а к Ратибору пробился Семак.
      — Вот спасибо, вот порадовал старика, — зачастил он. — Сколько лет уже прошло…
      — И двух еще нет, — попытался было перебить Леший, но безуспешно.
      — Я смотрю, ты теперь богатырь?
      — Десятник. А это вот мои друзья — это Илья Муромец, а это Подосён без прозвища, — с такими словами Ратибор подмигнул названному Подосёну.
      — Да… — уважительно протянул Семак. — А ведь я тебе, можно сказать, по гроб жизни обязан, — Лешему достался дружеский тычок в плечо, удивительно сильный для низенького толстячка. — Как зима настала — тут же ко мне народ попер толпами. И все спрашивают — правда ли, мол, что в этих краях Жар-птица была, а ее киевский богатырь поймал? Ну а я им и отвечаю — дескать, была, только поймал ее не киевский богатырь, а Ратибор из Новгорода, и останавливался он перед этим у меня вот здесь.
      Ратибор, Илья и Подосён тем временем уже сидели за столом. Для этого им пришлось изрядно потеснить сидевших, но никто не обиделся. Семак, не переставая говорить, таскал им с кухни всякую еду.
      — И с тех пор от народу отбоя нет, даром что не в людном месте заведение держу. И без того жил — не тужил, а сейчас и вовсе, можно сказать, богатство привалило. Потому тебя, Ратибор, буду кормить и привечать бесплатно.
      — Тогда и их тоже, — улыбнулся Ратибор, показывая на своих спутников. — Они со мной.
      Мгновение Семак колебался, но потом гостеприимство перевесило необходимую в его работе прижимистость.
      — Уж так и быть, и их тоже. Раз уж вместе. Только ты, Ратибор, на будущее толпы с собой не приводи. Я же разорюсь.
      Посмеявшись немудреной шутке, богатыри поблагодарили хозяина за угощение и отправились в отведенную им комнату.
 
      Посреди ночи Ратибор встал. Осмотрелся, убедился, что соратники крепко спят, тихонько оделся и вышел из корчмы.
      Звездная летняя ночь встретила его запахом леса и звяканьем цепи сторожевого пса, который бессовестно дрых, время от времени переворачиваясь с боку на бок, отчего цепь и звенела. На шум шагов по двору пес поднял лохматую башку, собрался было забрехать, но передумал и снова заснул. Ратибор на цыпочках вышел со двора и направился в лес.
      Предлагая друзьям заночевать в корчме, Леший с самого начала рассчитывал на эту ночную прогулку. Он сильно подозревал, что вряд ли удастся застать лесного хозяина на том же месте, что и той дождливой осенью. Значит, придется его вызывать с помощью ведовства. А в этом деле лучше обойтись без свидетелей. В присутствии посторонних людей Ратибор мог отвлечься и перепутать слова заклятья, как это уже случалось с ним не раз. Но если в таком деле, как вызывание образов в котелке с водой, ошибка не может серьезно навредить, то чем сильнее заклятье, тем серьезнее последствия.
      Добравшись до поляны, Ратибор встал точно посередине и тяжко задумался. Лесной хозяин — это вам не абы кто, если с ним дело имеешь, ухо надо держать востро и беречься, как только можно. А Ратибор не взял с собой ничего, чем можно было бы очертить охранный круг. Зимой его можно было бы, по крайности, просто провести палкой по снегу, а на траве чем? Стоп, а если траву и использовать? Подумав так, Леший сел на корточки и принялся выдирать вокруг себя траву. Вскоре образовался достаточно ровный круг. Ратибор облегченно вздохнул и принялся произносить заклинание, вычитанное накануне в книге. Оно долженствовало призвать на помощь ведуну нездешние силы, было длинным, слова в нем повторялись в особенном ритме, а звучали так, что Леший, когда в первый раз их произносил, чуть не поломал с непривычки язык. Сейчас, конечно, было уже легче.
      Закончив, новгородец немного подождал. Лес зашумел, хотя ветра не было — знак того, что заклятье подействовало и лесной хозяин слышит. Теперь оставалось только ждать, когда он явится.
      Внезапный удар чем-то твердым в спину сбил Ратибора с ног. В падении он перекатился через плечо, вскочил, готовый к бою — и остановился. Перед ним стоял его старый знакомец. Сейчас зеленая моховая борода лесовика была сухой и даже немного выцветшей — последние три дня боги дождя не посылали. Смотрел он сердито, но без злобы, так смотрит мудрый строгий дед на расшалившегося любимого внука. В руках старичок держал изрядную сучковатую шелапугу. Судя по всему, именно ей он и приложил Ратибора по спине.
      — Это что такое? — строго спросил лесовик. — Ты почто от меня кругом отгораживаться вздумал, словно чужой? Да еще траву здесь попортил, пащенок?
      Ратибор хотел было удивиться, как лесовику удалось проникнуть в круг, как вдруг понял. В одном единственном месте трава осталась не вырванной. Из-за этого круг не замкнулся, а значит, не мог служить преградой. Но сейчас было не до сожалений.
      — Не взыщи, дедушко, — сказал Ратибор, отряхиваясь. — Это я так, на всякий случай.
      — А в общем, и правильно, — неожиданно согласился дед. — Хорошо, что я тут попался, а не шишига болотная. Та бы съела тебя и косточки обглодала. С делом пришел, али просто так?
      — С делом, дедушко. Говорят, в твоем лесу живет неклюд-отшельник. Мне бы к нему попасть.
      — Чуть что, так у меня спрашивать, — проворчал лесовик, садясь на пенек (только что никаких пеньков на поляне не было, откуда взялся — непонятно). — Что мы тебе — в Варяжской стране? Это тамошний лесной все знает. И даже людей, случается, учит. Как там, бишь, они свою землю зовут… Да, Норвегия! Точно. Хотя… Ты сказал — в моем лесу? Припоминаю… Да, точно, есть у меня один такой. Только он не как вы, он лесу не вредит. Живет себе по нашему покону, как все звери, вот я про него и запамятовал было. Так тебе, значит, к нему надо? Давай прямо сейчас проведу?
      — Спасибо, дедушко, — вежливо сказал Ратибор. — Но только я не один. Со мной еще двое, они сейчас спят. Да и неклюд, полагаю, тоже человек, и по ночам тоже спит. А вот завтра утром не проведешь ли?
      — Втроем, — задумчиво сказал лесовик. — Ладно, уж ради старого знакомства… Войдете в лес — и идите себе прямо. Я и выведу куда надо. Это чтобы потом его никто не беспокоил. Только чур траву не топтать, понял? И вот еще что. Не сыграешь ли со мной еще разок?
      — Ну нет, — решительно ответил Ратибор. — С меня, дедушко, и одного раза достаточно.
      — Ладно, — повторил дед. — Не хочешь — не надо. До встречи.
      Отступил на шаг и пропал. Только ветви скрипят, словно кто в глубь леса идет.
      Ратибор зевнул, вспомнив, что сейчас ночь, и пора возвращаться досыпать. Завтра снова в путь.

      Наутро нетерпеливый Подосён, едва проснувшись, немедленно спросил:
      — Ратибор! А когда мы лешего спрашивать пойдем?
      — Уже спросили, — отозвался Ратибор, с трудом открывая глаза. Ночное бдение, да еще и с волшбой, даром не прошло, и сейчас ему больше всего на свете хотелось спать. — Что ты, по-твоему, сейчас сделал? И вообще, теперь ни у кого больше ничего спрашивать не надо.
      — Как это так? — поразился Подосён.
      — Ночью ходил и спросил, — пояснил Леший, поняв, что выспаться сегодня не удастся, разве что в седле.
      Муромец, по обыкновению, спал богатырским сном, в каковом состоянии, если верить россказням, мог при случае оставаться по три дня и три ночи без просыпу. Правда, при помощи громкого голоса и кружки холодной воды Ратибору удалось-таки поднять соратника.
      Илья лишних вопросов не задавал, ему и так все было понятно. Раз друг даже не ведет речи о том, что надо идти и у кого-то там что-то узнавать, значит, либо уже узнал, либо считает, что остальные и так должны об этом помнить.
      Семак с сожалением попрощался с гостями, напомнил Ратибору, что всегда его ждет и поить-кормить будет бесплатно, и трое отправились в лес.
      Ехали наугад, куда глаза глядят. Обычно, когда человек вот так блуждает в лесу, то ходит всегда кругами, возвращаясь на то место, откуда начал. Но сейчас путешественников незримо вел лесной хозяин. Вел к цели — жилищу отшельника-неклюда.
      Муромец в лесу чувствовал себя неуверенно — мало того, что не в лесистой области родился, так еще и целый год в степи провел, где деревья и подавно в диковинку. Подосён, наоборот, оживился, завертел головой, заулыбался и даже начал посвистывать, подражая птичьим голосам. Получалось у него настолько похоже, что птицы верили и откликались.
      Ратибор на мгновение отвлекся на птичьи песни, а когда снова взглянул вперед — вокруг был уже совсем другой лес. Деревья стали гуще и выше, словно маленький отряд одним махом перенесся в самую чащу. Лесовик держал обещание.
      Землянка отшельника располагалась, похоже, в заброшенной медвежьей берлоге, просто расширенной, чтобы и человек спокойно мог жить. Но спрятана он была настолько надежно, что простым глазом не разглядеть. Ратибор и не разглядел. Просто Подосён повел носом и уверенно сказал:
      — Вот здесь человеком пахнет.
      Ратибор спешился, подошел к землянке и постучал в стенку за неимением двери. Стук вышел глухой, как и положено по земле, но внутри его должны были услышать. И услышали. В берлоге кто-то завозился, а потом в ее отверстии показалась сгорбленная фигура.
      Неклюд оказался глубоким стариком. Его седая борода свисала не то что до пояса, а и почти до земли. Впрочем, может быть, это только казалось оттого, что отшельник скорее всего уже и не мог разогнуться. Льняная рубаха старика была неожиданно чистой. «Зайцы тебе ее стирают, что ли?» — невольно подумал Ратибор.
      Старик тем временем взглянул на незваных гостей из-под ладони и горестно вздохнул.
      — О боги мои, боги! — тихо сказал он. — И здесь, в лесу мне нет покоя! За чем пожаловали?
      — Гой еси, — несмело сказал Ратибор.
      — А кто же я еще? — скрипуче засмеялся неклюд. — Вы-то кто такие?
      — Я — Ратибор Леший, десятник князя Владимира. Это — Илья Муромец, сотник князя Владимира. Это вот — Подосён, дружинник князя Владимира же. Слухами земля полнится, — продолжил Леший. — Поговаривают, что ты все знаешь. Не подскажешь ли, где на Руси спрятано оружие Перуна?
      Старик воззрился на Ратибора с откровенным недоумением.
      — Что ж я тебе — бог, чтобы такие вещи знать? Молод ты еще — над старшими насмехаться! Идите отсюда подобру-поздорову! — Неклюд поднял руки, явно готовясь произнести какой-нибудь заговор.
      — Постой, постой, дедушка! — поспешно сказал Ратибор, в то же время осеняя себя охранным жестом. То же самое сделали и Илья с Подосёном.
      — Не серчай. И в мыслях у меня не было над тобой насмехаться. Не скажешь ли тогда, кто может знать?
      Дед, похоже, смягчился. Во всяком случае, руки он опустил и присел на траву. Будь ты хоть трижды неклюд, а возраст берет свое.
      — Знать, — проворчал он, — знать может разве что Баба-Яга с сестрами. Они постарше кое-кого из богов будут. Уж если им неведомо, то только у самого Перуна поспрошайте. Авось ответит.
      — Да, — вздохнул Ратибор, — как же нам ее найти? Мы и тебя-то разыскали потому только, что леший помог.
      — Чую я, что так просто ты от меня не отвяжешься, — на лице отшельника появилось выражение полной безнадежности. — Уж так и быть, отправлю я вас к Бабе-Яге, лишь бы в покое оставили. И если она вас съест, моей вины в том не будет.
      Ратибор поспешно кивнул.
      Старик набрал полную горсть травы и принялся катать ее между ладонями, приговаривая что-то на древнем колдовском языке. Бормотал он так быстро, что Ратибор, несмотря на весь навык, не мог ничего разобрать. Постепенно комок спутанной травы в руках колдуна потемнел и превратился в самый настоящий клубок странных пушистых ниток.
      — Держи, пострел, — клубок оказался в руке новгородца. — Брось его на дорогу да скажи: «Клубочек, клубочек, проведи меня…» и добавь, куда. Он покатится и прямо приведет куда надо. Придешь к Яге — скажи ей, пришел, мол, от старого неклюда Козодава. А теперь сгинь с глаз моих долой! — и неклюд полез обратно в свою берлогу.
      Ратибор повертел в руках полученную вещицу. Клубок как клубок, самый на вид обычный.
      — Ну и чего ты ждешь? — прогудел за спиной Муромец, в разговор из уважения не вмешивавшийся. — Кидай!
      — Погоди, — задумчиво сказал Ратибор. — Мы же на лошадях. Вдруг он так покатится, что только верхом и догонишь? Сначала в седла.
      Уже из седла Ратибор бросил клубок в траву, сказав:
      — Клубочек, клубочек, проведи нас к Бабе-Яге!
      Темный шарик подпрыгнул, закрутился на месте и вдруг шустро покатился куда-то в западную сторону. Всадники поспешили за ним.
      Где-то через полчаса стало ясно, что чудесный проводник ведет их уже не в середину леса, а к его краю, словно Баба-Яга жила среди людей в обычной деревне. Время от времени клубок разгонялся до такой скорости, что даже лошади не поспевали, но зато потом останавливался и ждал спутников, явственно подпрыгивая от нетерпения.
      Время шло. Наконец Илья, догнав Ратибора, хлопнул его сзади по плечу и сказал:
      — Слушай, друг, а он подождать может хоть немножко? Сил моих больше нет…
      Клубочек, похоже, умел понимать не только указанную ведуном условную фразу. Он немедленно остановился, Муромец со вздохом облегчения исчез в кустах, а остальные двое путешественников спешились и уселись на травке, ожидая.
      Леший обратил внимание, что Подосён, обычно весьма разговорчивый, с самого утра почти все время молчал. И вид у него все это время был донельзя задумчивый, что ранее опять же не было свойственно юному оборотню.
      — Ты что, заболел? — спросил Ратибор, пододвигаясь поближе.
      — Нет, — коротко ответил Подосён. — Думаю.
      — И получается? — улыбнулся Ратибор.
      Подосён, видимо, думал так глубоко, что даже не понял шутки.
      — Получается, — вздохнул он. — Я ведь вот что думаю: ведь я оборотень?
      — Наверное, — сказал Леший. — Во всяком случае, перекидывался раз, это точно было.
      — А оборотни, они же все со временем звереют. Конечно, одни раньше, другие позже, — Ратибор невольно содрогнулся, вспомнив ту дикую злобу, что горела в глазах бывших оборотней даже после смерти. — Даже те, кто никогда не перекидывается, все равно звереют. Мне и учитель говорил: мол, время от времени должен оборотень волком побегать, а то так получится, что человек уже одряхлел, а волк все еще молод и силен. Тогда зверь человека легко поборет. И выходит всюду клин: перекидывайся — волком помрешь, и не перекидывайся — все одно волком помрешь. А я не хочу.
      Ратибор тоже задумался, припоминая, чему его учил Волх Всеславьевич. Ведь вроде и про оборотней было же что-то? Ах, да!
      — Вовсе нет! — торжествующе сказал Леший. — Есть здесь мелкая лазейка, про которую твой волхв, видать, не знал. Доводилось мне слыхивать про одного оборотня, что жил в незапамятные времена. Так тому и вовсе три раза перекинуться оставалось для того, чтобы совсем облик человеческий утратить. Но тогда как раз встретился он с одним парнем, что на дуде славно играть умел. И та вот музыка оборотня спасла — остался он человеком.
      — И верно! — просиял Подосён. — А мне ведь и парня такого искать не надо, я сам играть умею!
      Тут Ратибор удивился.
      — Что же раньше я от тебя об этом не слышал?
      — Не спрашивал никто, вот и не слышал, — пожал плечами Подосён. — Зато теперь все будет ладно. Знай себе играй в свое удовольствие! Вот только надо найти, из чего свирель соорудить можно… Да будь я хоть трижды оборотень…
      Из кустов вывалился Илья. На лице его сияла блаженная улыбка, и Ратибор тут же решил, что Муромец терпел, не иначе, от самого Киева, непонятно только, зачем. Богатырь, конечно, не слышал разговора, но последние слова Подосёна уловил.
      — Где оборотень? — спросил Илья. — Здесь что, оборотни водятся?
      — Они везде водятся, — совсем уже весело ответил ему Подосён. — Случается, что и в княжеской дружине.
      — Это кто же это в дружине оборотень? — развеселился Илья. — Ты, что ли?
      — Подосён, — позвал Леший, не оборачиваясь, — покажи ему.
      Он не видел, что происходило у него за спиной. Видел только, как глаза Муромца постепенно расширились до ненормальных размеров, а потом медленно вернулись в обычное состояние.
      — Всякое я повидал, — сказал он наконец, — но чтобы такое…
      — Тебе ли не верить? — укорил Ратибор. — У лешего мы совета спрашивали? Спрашивали. К Бабе-Яге в гости идем? Идем. Зачем идем? За советом, как Змея одолеть. А ты еще сомневаешься.
      Клубок подпрыгнул, и все разом вспомнили, что день еще только перевалил за середину, а значит, еще идти и идти.
      Следя за мелькавшим в высокой траве проводником, Ратибор сначала даже не заметил, что прямо впереди, на невысоком холме, стоит домик, выглядящий несколько необычно. И только когда клубок подкатился к самому этому домику и замер, Леший поднял на него глаза и ахнул.
      Избушка — чуть побольше маленького курятника — стояла вместо надежного основания на огромной птичьей лапе. Немного подумав, Ратибор решил, что лапа куриная. Причем не стояла даже, а непрерывно и достаточно быстро вертелась на ней, словно колесо на оси. О том, чтобы залезть в запертую дверь крутящегося дома, и речи идти не могло. Даже постучать как положено — и то бы, скорее всего, не удалось.
      Волх Всеславьевич с Бабой-Ягой дела никогда не имел, только видел ее издали пару раз, так что никакого совета на этот случай Ратибор от него получить не мог. Так что оставалось просто стоять и ждать у моря погоды. Вернее, дожидаться, пока хозяйка вернется домой. Сомнительно, чтобы ей было удобно жить в вертящемся доме, так что это скорее всего средство от незваных гостей.
      Илья Муромец подъехал поближе, задрав голову, поглядел на затейливо вырезанный конек крыши, то и дело мелькавший прямо над ним, потом отодвинулся подальше и неожиданно гаркнул:
      — Избушка, избушка, встань по-старому, как мать поставила — к лесу задом, ко мне — передом!
      Лес был со всех сторон, но избушка все поняла правильно и с протяжным скрипом остановилась так, что крепкая дубовая дверь оказалась напротив Муромца. Затем скрип усилился, и птичья нога стала втягиваться куда-то в пол, так что жилище Бабы-Яги опустилось, превратившись в обычный домик. Правда, очень маленький.
      Муромец, кряхтя, слез с коня и тихонько постучал в дверь. Но дверь оказалась незапертой и в ответ на стук отворилась внутрь. Илья вошел. Остальные двое последовали за ним.
      — Откуда ты знаешь? — спросил шепотом пораженный Ратибор, едва войдя в дверь.
      — Слышал кое-что, — так же тихо ответил Илья. Потом он осмотрелся — и замер.
      Ратибор тоже замер, ибо увиденное поразило его до глубины души, пусть даже никто не знает, что там, в этой глубине находится.
      Изнутри избушка на курьей ножке оказалась намного больше, чем снаружи. Просторная горница не уступала по размерам той, что имелась в родном доме Ратибора в Новгороде, даже учитывая то, что почти половину ее занимала свежепобеленная печь. Кроме печи, основательного стола и лавки возле него, никакой другой мебели в избушке не было. И вообще ничего не было. Ни сушеных трав под потолком, ни даже положенного Бабе-Яге черного кота. Полное впечатление, что хозяйка покинула жилище, напоследок, правда, убравшись в нем.
      Пока Ратибор осматривался, Илья с Подосёном уже успели привязать лошадей к чему-то снаружи и теперь сидели на лавке, чинно положив руки на колени.
      Леший окончательно решил, что искомая ими Яга теперь уж точно живет в каком-то другом месте. Но как только он так решил…
      Словно порыв ветра распахнул настежь дверь и окошко. Избу заволокло туманом. Ратибора неведомой силой швырнуло в угол между печью и стеной. Он больно стукнулся об печь головой, а об пол — противоположным местом. Илья вовремя спрятался под стол, и потому не пострадал. Подосён же крепко держался за лавку и не прогадал — неведомый ветер не сдвинул с места ничего из мебели.
      Наконец туман рассеялся, а Леший протер запорошенные пылью глаза и смог рассмотреть человека, стоящего посередине избы.
      Бабу-Ягу он представлял себе несколько иначе. Высокая худая старуха в домотканом сарафане. Седые волосы аккуратно уложены вокруг головы и прикрыты повойником, как у всякой замужней женщины (Ратибор попробовал представить себе мужа Яги, но ему стало плохо от одной мысли, кем он может оказаться). На лице Яги было сердитое выражение, как у всякой хозяйки, обнаружившей, что в ее отсутствие в дом проникли посторонние люди. Только приглядевшись, можно было заметить, что глаза у Яги разные — один карий, другой почему-то зеленый. Да, и вот еще что! Одна нога Яги была обычной, зато вторая не сгибалась и, опускаясь на пол, издавала ясно слышный сухой стук, словно была деревянной… или костяной.
      — Это что еще за невежи без спросу пожаловали? — не требующим ответа тоном спросила Яга. Голос у нее оказался совсем молодой, низкий и глубокий.
      Ратибор все же решил ответить. Для этого ему пришлось прокашляться, чтобы голос не дрожал.
      — Хоть ты нас, матушка, и не звала, а встречай, — произнес он заговор, который услышал уж и не помнил где. — Сначала напои, накорми, в баньке попарь, а потом уж и спрашивай!
      Ягу эти слова явно развеселили. Видя, что немедленная кара откладывается, Илья вылез из-под стола, а Подосён отцепился от лавки. Теперь оба снова сидели чинно, словно дети в присутствии взрослых. Яга даже не взглянула в их сторону.
      — Ну нахал! — восхитилась она. — Еще и требует! А ежели я заместо того, чтобы в баньке вас попарить, в печке зажарю да и съем?
      — Нельзя нас есть, — Ратибор старался говорить как можно увереннее, — мы гости.
      — Ладно, — махнула рукой хозяйка, — будь по-твоему. Баньки, правда, не обещаю, но…
      Она взяла в руки ухват, запустила его в совершенно пустую печь и пошла вытаскивать оттуда горшки и миски. Вскоре обширный стол оказался прямо-таки уставлен разнообразной снедью. Ратибор подсел к спутникам и взял в руки ложку.
      После того, как все было съедено, посуда убрана обратно в печь (где бесследно исчезла), а гости поблагодарили хозяйку за сытный обед, она уселась напротив и сказала:
      — А теперь, накормивши да напоивши, я вас и выспрашивать буду. Откуда вы такие взялись на мою голову?
      — От неклюда Козодава мы, матушка.
      — Вот как? — недоверчиво спросила Яга. — Неклюд Козодав тридцать лет тому, как от всех людей в лес ушел, а вас, значит, сам ко мне послал? Ну-ну. И кто вы такие будете? Не отвечай, сама знаю. Стало быть, Ратибор тебя звать. А еще ученик Волха Всеславьевича! Неужто он сам не знал, где добыть то, что вы ищете?
      — Не знал, — сказал Ратибор. — И Козодав не знал. Потому и послал нас к тебе, матушка. Сказал, чего ты с сестрами не знаешь, того и боги не знают, потому как ты их постарше будешь.
      Баба Яга заметно подобрела. Она любила, когда ее называли матушкой и хвалили ее мудрость и осведомленность.
      — Так сразу и я не скажу, — ворчливо, но уже не сердито произнесла она, задумчиво ходя по избе. — Да и вообще, с чего я вам помогать должна? Моя избушка на курьей ножке, если хотите знать, здесь с таких времен стоит, что тогда прадеды прадедов ваших прадедов еще не родились! Много воды утекло с тех пор, много царств на этой земле сменилось. Ну, захватит Русь Змей Трехглавый. Для меня, это я вам честно скажу, ничего не изменится. Змей не настолько глуп, чтобы с родоначальницами берегинь спорить. Как жила здесь, так и буду.
      — Матушка! — с чувством сказал Илья, вставая и кланяясь Яге в пояс. — Разве же тебе трудно? Всего одно словечко сказать — где да у кого!
      — Словечко… — передразнила его Яга. — Тут всех моих подданных поспрошать надо. Уж так и быть. Обождите тут.
      Она вышла на крыльцо. Немедленно изба с прежним скрипом поднялась над землей — куриная нога выпрямилась. Хозяйка неожиданно залихватски свистнула и уставилась вдаль, словно чего-то ожидая.
      И дождалась. Из-за деревьев выбежал заяц, двумя прыжками оказался перед крыльцом и замер, преданно глядя Яге в глаза.
      — Заяц серый, — нараспев сказала Яга. — Твои родичи всюду бегают, многое видят. Не встречали ли вы чудо-оружия самого Перуна где на земле?
      Зверек пошевелил ушами и вдруг ответил хотя и не очень внятным (мешали зубы), но все же чистым русским языком:
      — Нет, хозяйка, всюду мы бегали, многое видели, а такого не видали. — И убежал опять в лес.
      Яга снова свистнула, но уже на какой-то другой лад. Спустя небольшое время в лесу тихо зашуршали шаги, и на поляну серой тенью выметнулся волк. Махнул хвостом и уселся смирно.
      — Волк зубастый, — обратилась Яга и к нему. — Ты со своими братьями далеко бегаешь, всюду бываешь. Не видал ли кто из твоих чудо-оружия от самого Перуна?
      — Нет, — ответил волк и вывесил язык на сторону. Странно, но говорить это ему не мешало совершенно. — Никто из нас не видал и не слыхал о таком.
      После того, как и волк убежал, Бабе-Яге, видно, надоело каждого отдельно спрашивать, она присвистнула и вовсе заливисто, и началось зрелище.
      На поляну, посередине которой стояла избушка, начало собираться самое разнообразное зверье. По одному от всякой лесной породы выбегали из-за деревьев и рассаживались ровными рядами перед крылечком. Лиса сидела рядом с мышью, медведь соседствовал с барсуком. Никто не издавал ни звука, и все вопросительно смотрели на хозяйку. В полной тишине та повторила свой вопрос.
      Небольшое время звери молчали, видимо, вспоминая. Затем над поляной прозвучал голос. Он был именно один, словно некто невидимый говорил сразу за всех:
      — Нет, Баба-Яга. Никто из нас, лесных зверей, не видал и не слыхал о том, чтобы где-то на белом свете было такое спрятано.
      И в одно мгновение поляна опустела. Яга повернулась к гостям.
      — Сами видели, сами слышали, — она развела руками. — Мои звери про такое не знают. Так что ничем я вам больше помочь не могу. Идите себе с миром.
      — Матушка, — просительно сказал Ратибор. — А может, сестры твои знают?
      — Сестры-то? — Яга глубоко задумалась. — Знаете что? Отправляйтесь-ка к моей старшей сестре. Она птицами повелевает. Чего птица не видела, того уж никто не увидит. Разве что рыба, но ведь не полезете же вы на дно морское? Кстати уж, я давно ей собиралась гостинец передать, да все времени не было. Вот вы и снесете.
      Хозяйка покопалась в сундуке и извлекла оттуда вышитый платок.
      — И помните: сестра моя — это вам не я, она незваных гостей не любит. И как начнет она на вас серчать — тут же доставайте вот этот платок и говорите: вот, мол, принесли от сестры подарок. Она и подобреет. Вот, вроде бы, и все. Ступайте себе. Клубок вас приведет куда надо. Да, а где клубок-то ваш?
      Ратибор выглянул наружу. Возле входа лежал клок сухой травы. Клубок-проводник, данный богатырям лесным неклюдом, свою задачу выполнил и распался.
      — Ну, все ясно, — устало сказала Яга. — И этим вас придется обеспечить.
      Еще минута копания в огромном сундуке — и на свет появился клубок шерсти.
      — Этот попрочнее будет, — с ноткой гордости в голосе сказала хозяйка. — Он вас не только туда доведет, но и вообще куда надо.
      Поклонившись гостеприимной Яге, друзья вышли из избушки. Кони смирно стояли на том месте, где были привязаны. Ратибор еще успел удивиться, как их не подняло в воздух, когда избушка вставала. Маленький отряд направился дальше.
      — Да, и вот еще что! — неожиданно закричала Баба-Яга, высунувшись из окошка. — Дальше дорога через людные места поведет. Так вы клубочек-то ваш спрячьте куда-нибудь в суму. Кони сами пойдут, куда он их направит.
      — Спасибо, матушка, за добрый совет! — крикнул в ответ Леший.
 
      — А как это так получается, — спросил Подосён, когда избушка давно уже скрылась за деревьями, — что Баба-Яга над всеми зверями хозяйка? Ведь вроде бы лесами лешие заправляют.
      — Заправляют, — согласился Ратибор. — Просто она намного старше леших. Наверное, именно Яга и ее сестры с дочерьми-берегинями и поставили леших над лесами. Вроде как у князя есть слуги, что его терем убирают.
      — Ну-ну, — с сомнением протянул Муромец. — Лешие-то в кости, случается, зверей друг другу проигрывают. И вообще, без оглядки на берегинь живут.
      — А это как если бы один слуга у другого выспорил кусок пола подметать. Князю-то все равно, все едино, кто чистоту в тереме наводит, лишь бы порядок был.
      На это Илья не нашел что возразить.
 
      Как и обещала Яга, вскоре клубочек вывел путешественников на большую дорогу, кажется, даже ту самую, по которой они выехали из Киева. Мысленно благодаря хозяйку за добрые советы, Ратибор спрятал подарок старого неклюда в седельную суму. Кони некоторое время просто стояли, а потом вдруг весьма целеустремленно пошли, все вместе и в одном направлении. Надо думать, это и было нужное.
      К вечеру на пути попалась большая деревня. Ратибор поглядел на солнце, что уже наполовину ушло за горизонт, и согласился наконец с доводами друзей, что уже поздно и пора думать о ночлеге. Спать на свежем воздухе никто не хотел. Оно само по себе было бы, конечно, неплохо, но комары… Какой богатырь ни будь, а от гнуса спасения нет даже самому Святогору. Потому друзья, не сговариваясь, решили переночевать в этой самой деревне.
      Киевская земля здесь еще не кончилась, и на правах княжеского посла Ратибор вознамерился провести ночь в самой богатой хате. Ее хозяин оказался дома — сидел на завалинке и созерцал закат, ковыряя в носу. Это был крупный мужик, широкий в плечах и еще шире в животе. На круглой физиономии домовладельца навеки запечатлелось то приторно-добродушное выражение, что свойственно исключительно богатым и очень скупым людям. Завидев трех вооруженных всадников, направляющихся к его дому, мужик встревожился, поднялся с места и подозрительно поглядел на них.
      Ратибор в ответ смерил мужика презрительным взглядом и, не спешиваясь, уронил:
      — Пусти переночевать людей князя Владимира, добрый человек.
      — Хе! — внушительно сказал мужик, выпрямляясь во весь свой немаленький рост и выставляя пузо вперед. — А может, вы разбойники переодетые? Грамота у вас есть, что вы его люди?
      Разумеется, такой грамоты у Ратибора не было. Доводы мужика были достаточно резонными, однако отступать купеческий сын не собирался.
      — А может, ты у меня еще задницу показать попросишь, смерд? — оскалился Леший. — Я сказал — пусти переночевать! Или ты пускаешь, и все идет хорошо, или не пускаешь, и тогда мы тебя на этом месте по уши в землю втопчем.
      Подосён за спиной Ратибора восхищенно цокнул языком. Муромец, как всегда, все понявший правильно, многозначительно взвесил на руке палицу.
      Мужик разом осознал свое положение. С одной стороны, он мог заорать, и тогда на помощь обиженному сбежится вся деревня. Но с другой — разъяренные воины, скорее всего, первым делом выполнят обещанное, а к чему ему помощь, если он будет втоптан в землю по уши? И потом, разбойники обычно сразу к делу приступают, а эти вроде грабить не собираются… Мужик еще немного подумал и согласился.
      — Вас накормить или как? — осведомился он, заходя в избу.
      — Или как, — ответил Ратибор. — У нас еда своя.
      — Ты что? — Муромец говорил очень тихо, но его толчок локтем в бок Лешего был весьма ощутим. — Еда на походе лишней не бывает, ты же сам это повторял по пять раз на день!
      — А то самое, — так же шепотом ответил Ратибор, — что подсыплет нам этот доброжелатель чего-нибудь в щи, и закончится наш поход прямо здесь. Ты не заметил, что он не горит желанием привечать нас?
      Илью этот довод не убедил, но спорить дальше он не стал. Пошел распрягать лошадей. Вообще-то, как самый младший, эту работу должен был выполнять Подосён, но его лошади побаивались, и, хотя и возили, но ухаживать за собой не позволяли. А Леший немедленно расселся на лавке за столом и принялся доставать из сумы походный паек.
      Вошла женщина, судя по всему, жена хозяина. Она смотрелась значительно моложе своего мужа и немедленно стрельнула в новгородца многообещающим взглядом. Ратибор, полгода даже не видевший женщин, приосанился, стал фыркать и рыть копытами землю, словно жеребец.
      — Гой еси, гостюшка, — повела бедрами молодуха.
      — Здоровья тебе, хозяюшка, — хрипло от волнения ответил Ратибор, потом прокашлялся и продолжил:
      — Уж прости за вторжение, но не могли иначе. Спешим мы.
      — Гость на порог — счастье в дом. Как можно? — возмутилась хозяйка. — Да, а откель будешь?
      — Из Киева, — небрежно ответил Ратибор. — Много я там повидал, а вот такой красы не видывал, — здесь он лукавил, хозяйка никакой особенной красой не блистала. Да какой женщине неприятно слышать похвалы своей внешности! Вот и эта — не исключение, сразу зарумянилась, сделала несколько многозначительных движений бровями и вышла. Сразу вслед за этим в комнату ввалился хозяин и бдительным оком проследил, чтобы гости ели только свое и ничего не стянули.
      Незваных гостей уложили на сеновале. Но Ратибор туда не явился и вообще провел ночь неизвестно где. Наутро, когда маленький отряд снова двинулся в путь, Леший выглядел помятым и невыспавшимся, но довольным. На расспросы он не отвечал, но друзья сами обо всем догадались и еще долго шутили на эту тему.
 
      Спустя версты две клубок свернул с дороги и повел всадников куда-то вглубь леса. Лес постепенно становился все ниже и реже, а земля под ногами все мокрее и мокрее, пока, наконец, отряд не вышел к берегу большого болота.
      Некогда здесь, наверное, были красивые озера. Теперь же их затянуло тиной и водяной травой так, что и поверхности воды не было видно. Кое-где образовались большие кочки, на которых росла осока, а иногда даже кусты. Неопытный путник решил бы, что перед ним простой лес с обычными полянами. Шагнул бы и пропал без следа.
      Клубочек подкатился к берегу болота, покрутился немного и вдруг резво, словно и не шерстяной, запрыгал по кочкам. Удалившись чуть-чуть от берега, он остановился и замер, явно дожидаясь, пока путешественники последуют за ним.
      — Что же это? — пробормотал Ратибор. — Старшая Яга посередине болота, что ли, живет? По всему видать, так. Что, други, полезем в топь непролазную?
      Муромец фыркнул.
      — Печенегов не боялись, перед Ягой не струсили — неужто теперь трясины убоимся? Вот только с лошадьми непонятно, что делать. Они по болоту не ходоки.
      Ратибор согласно кивнул, спешился, привязал лошадь к ближайшему дереву и забормотал заговор, призванный оберечь скотину от хищника, что двуногого, что четвероногого. То же самое пришлось проделать и с остальными лошадьми. Муромец в действенность этого заговора не очень-то поверил, но на его возражения Ратибор только отмахивался:
      — Всегда работало, и теперь должно. К тому же мы ненадолго. Сейчас уже и вернемся.
      Подосён, окончательно почувствовавший себя дома, тем временем вырезал три крепкие палки. Вооружившись ими, путешественники пошлепали через болото.
      Муромец к таким переходам был непривычен. К тому же из-за непослушных ног он только с большим трудом мог удержаться на кочках. И, разумеется, добром это не кончилось. В очередной раз споткнувшись, Муромец сорвался с ненадежной опоры и попытался опереться на палку. Раздался хруст и Илья Муромец рухнул в топь.
      Хорошо еще, что Ратибор предусмотрительно велел Илье идти в середине. Вдвоем с Подосеном они вовремя подхватили его под руки и принялись ставить в устойчивое положение. Муромец ругался на русском и, кажется, хазарском языках, пытался как-то помочь друзьям, но только чуть было не утопил и их тоже.
      Когда, наконец, богатырь был благополучно спасен, а спасители подобрали свои палки и принялись выкарабкиваться из густой зеленоватой грязи сами, Ратибор вдруг заметил неподалеку нечто необычное.
      Шагах в десяти от них сидела здоровенная — с хорошую собаку — лягушка с длинной зеленой бородой. В одной лапе она держала пучок осоки, в другой — крепко сжимала старую, тоже зеленую (от сырости) медную корону. По всей видимости, незадолго до этого лягушка пыталась стереть с короны зелень. Сейчас же небывалая тварь оторвалась от своего занятия и во все глаза смотрела на людей, пытающихся пересечь болото.
      — Эй, ты кто? — негромко сказал Ратибор.
      Странная лягушка торопливо нахлобучила свою корону. На лягушачьей голове княжеский головной убор смотрелся неуместно.
      — Квак это кто! — возмутилась лягушка. — Я здешний ква… водяник.
      — Водяник? — переспросил Леший. — Какой же ты водяник, коли свое озеро так загадил? Болотник ты.
      — А ты не ругайся! — лягушка пожелтела от ярости, а корона на ее голове угрожающе закачалась, норовя соскочить. — Ты сам-то кто такой, чтобы меня учить? Вот возьму и утоплю вас всех.
      Судя по выражению морды водяника, он и в самом деле чувствовал себя виноватым в теперешнем состоянии озера, но ни за что не хотел в этом признаться.
      — Ты лучше не ори, — не испугавшись угрозы, спокойно сказал Ратибор, — а скажи-ка нам: не в этом ли направлении Баба-Яга живет?
      — В этом, — водяник махнул лапой как раз туда, куда друзья и шли.
      Ратибр посмотрел себе под ноги и обнаружил, что пока он разговаривал с лентяем-водяным, топь засосала его ноги чуть не до колена. Торопливо высвободившись, он зашагал дальше. Илья и Подосён последовали за ним. Удалившись на почтительное расстояние, Муромец повернулся к водянику, возобновившему чистку короны, и крикнул:
      — А все-таки ни один добрый хозяин в таком непорядке дом не содержит!
      Водяник злобно квакнул в ответ.
 
      Болото тянулось бесконечно. Камыши, кочки, осока, проблески открытой воды — елани, словом, все, как и положено обычному болоту. Кругом, несмотря на жаркое лето, стелился густой туман, которому вроде бы никак нельзя было здесь быть, но он был, застилая все дальше пяти шагов плотной белой пеленой. Да и холоднее над болотом было, пожалуй.
      Клубочек, который Ратибор предусмотрительно спрятал за пазуху, пока не подавал никаких признаков жизни, так что о направлении друзья могли судить только по указаниям недавнего собеседника.
      И, как оказалось, пришли верно. Прямо посередине болота находился маленький островок, а на нем стояла точно такая же избушка, как и та, в которой они не так давно гостили. Маленький домик крутился на огромной ноге. Единственное отличие состояло в том, что нога эта выше колена была отчетливо бараньей, хотя и заканчивалась все той же птичьей лапой. Зрелище было потрясающее, но вряд ли богатыри могли в должной степени оценить его. После перехода через болото они вообще способны были только на одно — упасть на относительно сухое место и отдышаться. Так они и сделали. Илья привалился к единственному на островке чахлому деревцу, Подосён рухнул там, где вышел на сухое и, кажется, сразу же уснул, а Леший просто присел, все еще держась за палку.
      Где-то через десять минут Ратибор нашел в себе силы встать, подойти к избушке и осмотреть ее поближе. Как и в прошлый раз, ничто не указывало на присутствие хозяйки дома.
      — Как мыслишь, Илья, — повернулся Ратибор к Муромцу, — входить будем али здесь подождем?
      Муромец критически осмотрел то, во что превратилась его одежда, и пробормотал:
      — В таком виде я бы и в собственный дом постеснялся войти. Но оставаться здесь тоже не очень хочется. Платок от младшей Яги у тебя с собой?
      — У меня все с собой, — ответил Ратибор и извлек из мешка платок. Всю дорогу он старался держать поклажу повыше, потому практически ничего из вещей не промокло. И гостинец остался совершенно сухим.
      Муромец, кряхтя, встал, повернулся к домику и повторил свое заклинание:
      — Избушка, избушка, встань по-старому, как мать поставила — к лесу задом, ко мне передом!
      И снова нога поджалась, а переставшая крутиться избушка опустилась в нормальное положение. Ратибор на всякий случай постучал в дверь. Никто, конечно, не ответил, и тогда новгородец вошел внутрь.
      А внутри избушки сестер были похожи, словно две иголки с одной елки. Та же печь, тот же стол, та же лавка. Точно так же больше ничего нет.
      Путешественники остановились на пороге и немного подождали. Потом Илья ахнул, хлопнул себя по лбу и направился опять наружу — соскребать грязь. Остальные, как меньше пострадавшие, в этом не нуждались — с их сапог грязь сама отвалилась чуть раньше.
      О приближении хозяйки они узнали задолго до того, как она вошла в дом. Над болотом пронесся порыв ветра, смявший и разогнавший туман. Земля под ногами чуть заметно задрожала. Избушка начала беспокойно скрипеть и покачиваться.
      Ратибор повернулся к двери, держа перед собой вышитый платок, словно щит. Илья и Подосён спрятались у него за спиной. Правда, у Муромца это не особенно хорошо получилось, ибо он был в полтора раза шире новгородца.
      Дверь распахнулась с такой силой, словно по ней ударили снаружи бревном. На пороге стояла Баба-Яга. Старшая из трех сестер совсем не походила на мирную старушку. Богатыри увидели нечто неопределенных очертаний, высотой в полтора человеческих роста, закутанное в туман и увенчанное чем-то вроде серебряного сияния — судя по всему, волосами.
      Огромная фигура чуть наклонилась, а затем сверху донесся голос:
      — Кого это ко мне занесло?
      — Вот, матушка, — если при разговоре с младшей Ягой Ратибор старался, чтобы не дрожал голос, то теперь все его силы уходили на то, чтобы не опозориться несколько иным способом, для воина еще более обидным. — Принесли мы тебе подарок от твоей младшей сестры.
      И тут старшая Яга начала как-то странно меняться. Ее рост резко уменьшился, туман вокруг ее фигуры превратился в зеленое платье, и спустя мгновение перед изумленными богатырями стояла обычная бабка, каких двенадцать на дюжину в любой деревне. Вернее, такая же точно, как и младшая ее сестра. Только глаза старшей Яги были другой расцветки — не карий и зеленый, а желтый и голубой. Бабка взяла у Ратибора платок, повертела его в руках и осталсь вполне довольна.
      — Редко ко мне люди приходят, — скрипуче сказала она, — а еще реже подарки приносят. Ну, раз уж пришли, располагайтесь. Где бы мне вас почистить? — Яга принялась озираться. — А то ведь так мне здесь напачкаете, что неделю потом избу не отскоблишь…
      — Да мы, матушка, ненадолго, — вставил Подосён все еще из-за спины Муромца. — Нам только спросить…
      — Знаю, — отмахнулась Яга. — Даже знаю, о чем спрашивать будете. Ни в жизнь бы не стала помогать, да уж больно подарочком вы меня порадовали. Давненько я с сестричкой не виделась… Вы из Киева будете? — неожиданно спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Ведь Киев еще не был основан, когда последний раз сестра меня навещала. Ну, коли время не ждет, сейчас я своих птичек и повыспрашиваю.
      С такими словами она вышла на крыльцо, но свистеть не стала, а смешно запрыгала и замахала руками. Леший улыбнулся было, но тут руки Яги как-то сразу удлинились, обросли перьями, и спустя мгновение перед друзьями стояла здоровенная цапля. Махнув крыльями, она взмыла в воздух и исчезла в небе.
      — Да, — с чувством сказал Илья. — А вот у нас в деревне один мужик хотел было цаплю подстрелить, так она его стрелу клювом поймала и в него же обратно бросила. Еле из ноги вытащил. Он еще потом рассказывал, а ему никто не верил…
      Остальные не успели еще пожалеть незадачливого охотника, как вдруг сверху послышался такой гам, словно там решили подраться пять-шесть вороньих стай, а еще пара сотен воробьев и прочих мелких птиц, собравшись вокруг побоища, высказывали свое по этому поводу мнение. У путешественников тут же заложило уши. Немыслимый шум продолжался еще немного, а потом цапля прямо-таки рухнула обратно на крыльцо и стала Ягой.
      — Нет, гости дорогие, — сказала она. — В таком деле я вам не помощница.
      — Что, — разочарованно спросил Ратибор, — и птицы не углядели нигде?
      — В том-то и дело, — сердито ответила Яга, — что видели! Но никто не хочет говорить, где! От меня, своей хозяйки, скрывают. А это может значить только одно. До того нехорошее то место, что вы ищете, что ни за что на свете туда соваться нельзя.
      Леший махнул рукой и просительно сказал:
      — Но нам-то очень нужно, матушка! Неужели ничего нельзя сделать?
      — Можно, — кивнула Яга. — Но для этого придется вам еще кое-кого навестить.
      — Среднюю сестру? — немедленно спросил Подосён.
      — Типун тебе на язык, болтун, — от души пожелала Яга. — Наша средняя сестричка такая — кто ее увидит, тот трех дней не проживет. К ней бы я никого не послала. А вот тут недалеко живет старый ворон. Старый и мудрый. Прожил он на свете без малого триста лет, вот я его и отпустила. Теперь облюбовал он себе дуб, в его дупле и живет. Птицы ему еду таскают, а он их обо всем выспрашивает. Уж от него-то птицы ничего не скроют. А ворон такой старый, что ничего на свете не боится. Сумеете уговорить ворона, чтобы рассказал вам, где чудо-оружие лежит — ваше счастье.
      Дальше надоедать старшей Яге своим присутствием богатыри не решились и немедленно покинули избушку.

      Путь к старому ворону оказался неблизкий. Самое плохое было то, что путь этот пролегал уже за пределами Киевского княжества, а значит, люди Владимира не могли уже рассчитывать на помощь и поддержку, опираясь на свое положение. Теперь предстояло всего добиваться самим.
      Но если не считать этой неприятности, все шло пока как по маслу. Конечно, дни неумолимо шли, но дело продвигалось вперед столь же быстро. Если ворон согласится рассказать то, о чем молчали другие птицы, дорога к чудо-оружию будет открыта. Другое дело, что добыть искомое может оказаться весьма и весьма непросто, но что уж тут поделаешь…
      Ратибор смотрел вперед, чуть покачиваясь в такт шагам лошади. Илья ехал немного сзади, то и дело глядя по сторонам — высматривал возможных врагов. Подосён, как самый нетерпеливый, то и дело вырывался вперед, хотя и не знал толком, куда надо ехать. Клубочек по-прежнему бесшумно катился впереди.
      Новый проводник оказался не в пример более пакостным, чем его предшественник. Слов нет, он всегда выбирал наиболее прямую дорогу к намеченной цели. Но иной раз дорога эта была даже слишком прямой. Похоже, их проводник просто не всегда соразмерял свои возможности (а он мог пробраться почти везде) с возможностями ведомых. В этом Ратибор убеждался уже не раз.
      В первый раз клубочек завел их в болото, хотя, как указала старшая Яга, от ее избушки вела неплохая и — что немаловажно — почти сухая тропинка. Причем начиналась она на том самом месте, где богатыри оставили коней. Просто никакая дорожка через топи не может быть прямой, потому и пришлось друзьям, следуя за проводником, то и дело с нее сходить и барахтаться в грязи. Когда же они об этом узнали, на долю клубка досталось немало крепких слов. Но он их не понимал и потому не обиделся.
      Сейчас вот — вывел на большую дорогу. Это само по себе только хорошо, да вот на этой дороге пошаливали разбойники из племени вятичей. Не так давно были вятичи могучим народом, и страна у них была почти такая же, как Киевская Русь, да вот только прошляпили они свою страну, с тех пор и одичали, и озлобились. Муромец сказывал, что вроде бы успел он поучаствовать в походе Владимира в вятичскую землю, но Ратибор ему не поверил. Уж больно это противоречило его же собственным словам, сказанным на заставе.
      Вид хорошо вооруженных воинов только раздразнил лихих людей, тем более, что в своем превосходстве они не сомневались.
      Одетые в зеленое фигуры бесшумно вынырнули из леса, даже не утруждая себя тем, чтобы преградить путь будущей добыче чем-нибудь посерьезнее. Те, что держались поближе к кустам, целились из самострелов. Остальные были вооружены разнообразно, но добротно — по большей части мечами, наверняка крадеными.
      — Куда путь держите? — небрежно поинтересовался атаман. Леший только подивился — до чего в нынешние времена пошли разговорчивые лиходеи! Раньше языком не болтали, а сразу в драку лезли.
      — Туда, — новгородец показал пальцем вдоль по дороге.
      Атаман заметно разозлился.
      — Я и так вижу, что не поперек дороги, — говорил разбойник с заметным акцентом, все-таки речь вятичей немного отличается от киевской или новгородской. — Я спрашиваю, в какой город или весь едете и что везете?
      — Едем и сами не знаем куда, — честно ответил Ратибор. — А везем только то, что на нас.
      В другое время он бы не стал разговаривать со всяким там отребьем, а немедленно порубил бы их всех в капусту. Но сейчас, когда прямо в лицо Ратибору были направлены три самострельных болта, лучше было переждать.
      А атаман, похоже, поверил, что перед ним простые лопухи, хоть и вооруженные. В последнее время на дорогах таких попадалось много. Не досталось человеку наследства, вот и шастает где ни попадя. Чаще всего у таких действительно только то, что надето. Но иногда безземельные удальцы тоже промышляют на большой дороге, и ничуть не хуже, чем любые другие разбойники. И взять от них можно тоже неплохо. Атаман расслабился — противник несерьезный, можно и на испуг взять.
      — Вот что, люди добрые, — спокойно сказал атаман. — Кладите оружие на землю. Потом мои ребятишки вас обыщут. Если не солгали и ничего особо ценного нет при вас — заберем ваши мечи и отпустим. Ну, а если солгали…
      Договорить он не успел. Подосён птицей вылетел из седла, свалившись на ближайшего разбойника и направив его самострел на атамана. Ошалевший от неожиданности разбойник машинально нажал скобу. С звучным чмоканьем болт пролетел сквозь незащищенную атаманскую голову. Молодой воин немедленно всадил противнику нож между ребер, точно попав в сердце.
      Свистнула палица Ильи, и еще один мужик с самострелом выбыл из игры основательно и надолго. Ратибор еле успел свалиться на землю, когда над его головой рассекли воздух еще две стрелы. Те, кто их выпустил, не стали тратить время на перезарядку своего оружия, а схватились за мечи. Третий предпочел стрелять в Подосёна, видимо, посчитав его самым опасным. Болт пробил легкую кольчугу и глубоко вошел в бок паренька. Подосён вскрикнул и свалился, где стоял.
      Ратибор за те краткие мгновения, что прошли с начала схватки, успел сделать намного больше, чем любой из разбойников. Мгновенно покинув седло, он выхватил меч и затанцевал. Острое лезвие описывало вокруг него замысловатые фигуры, и каждое движение было ударом. В считанные секунды из пятерых, стоявших рядом с Лешим, трое были уже мертвы, а остальные даже не успели осознать, что произошло. Когда же осознали и попытались достать верткого кмета мечами, было уже поздно.
      Муромец тоже не терял времени даром. Стрелять в него почему-то никто не стал, а шипастая палица быстро расчистила вокруг богатыря место для маневра. Еще пара взмахов — и шайка поубавилась еще на двух злодеев.
      Оставшийся повернулся и побежал в лес. Догонять его никто не собирался, так что разбойнику, скорее всего, удалось бы уйти, но на его пути вдруг оказался целехонький Подосён. Он нехорошо улыбнулся и одним ударом снес ошалевшему от страха мужику голову.
      Бой был закончен. Ратибор с гордостью посмотрел на друзей. Все-таки выучка есть выучка: не всякий смог бы втроем против десятерых — и без единой царапины! Ну, не совсем, конечно, все же Подосёна задели, но он не в счет — как-никак оборотень. Да и зажило на нем все уже, только в кольчуге дырка осталась, да и рубаху придется зашивать на следующем привале.
      — Орлы! — сказал Ратибор и вытер меч пучком травы. — Показали лиходеям, кто такие богатыри князя Владимира!
      И тут сзади раздался спокойный голос:
      — Так вы еще и Владимировы люди? Ну теперь точно пощады вам не будет…
      Леший повернулся и оторопел на мгновение. На дороге стоял атаман шайки! Целый и невредимый. Стоял, нехорошо улыбался и поигрывал коротким легким мечом.
      — Хе! — сказал наконец Ратибор. — Ты что — Кощей Бессмертный?
      — Да хоть бы и так, — не меняя позы, ответил атаман. — А может, просто вы меня не там видели, где я в самом деле стоял. Тебе-то какое дело? Главное, что я вас сейчас убивать буду.
      — Не за свой ты кус принимаешься, ты этим кусом подавишься, — Ратибор ответил древним присловьем. — Нас трое, а ты один.
      — Тебе-то какое дело? — повторил атаман. — Сам Руговельд Черный Волхв меня своему искусству учил. Будь ты хоть Волх Всеславьевич, а со мной тебе не совладать.
      Муромец негромко ахнул. Судя по всему, имя Руговельда говорило ему о многом. Ратибор про себя решил расспросить его об этом… чуть позже. А сейчас он незаметно для противника сосредоточился.
      Атаман же отбросил в сторону меч — видно, решил, что сейчас ему эта железка не понадобится — и тихо запел на колдовском языке. В воздухе свистнула выпущенная Подосёном стрела, но тут же отскочила от груди колдуна.
      Вокруг всех четверых закрутился темный вихрь. Ратибор закрыл глаза, припоминая, что может остановить Навью Силу…
 
      Муромец, прихрамывая, подошел и искореженному трупу атамана, попинал его ногой и сказал:
      — Ну ты, Ратибор, и крут!
      — Это не я крут, — сказал Леший и сел в пыль. — Это он крут. Он Навью Силу вызвал. А я только щит поставил.
      — Какой-такой щит? — спросил любопытный Подосён.
      — Зеркальный, — пояснил Ратибор. — Вы зеркала видели хоть когда-нибудь?
      Муромец молча помотал головой, а Подосён поднял брови и спросил:
      — А что такое зеркала?
      — Ну, в воду на свою рожу глядел когда-нибудь? — потерял терпение Ратибор.
      — Было дело, — признался оборотень.
      — Блики на воде видел?
      — Как не видеть!
      — Ну вот, я такое зеркало для колдовской силы поставил. То, что этот «черный волхв» хотел на нас напустить, против него же и обернулось. Да, кстати, Илья, кто такой Руговельд, про которого он упоминал?
      — Волхв, сказано же, — прогудел Муромец. — Приходил раз ко двору Владимира с котом каким-то ученым. Говорят, он всех бояр в тавлеи обыграл. В шатрандж, как ты его называешь.
      — Кто обыграл, Руговельд?
      — Да кот же! Я говорю — ученый кот! И по-нашему болтал почище, чем мы с тобой. А Руговельд на самом-то деле, говорят, против Добрыни Малховича что-то имел. Вроде бы даже убить его хотел. Да не получилось. Сам-то я его в глаза не видел. Это ведь именно тогда случилось, когда я с Владимиром в ссоре был. А те, кто видел, те слыхали, как Руговельд со своим котом, навроде как с человеком, разговаривал. На жизнь ему жаловался. И говорили эти люди, что жаловался-то Руговельд на то, что дар у него особый — все рушить. Может, этому дару он и разбойника после научил?
      — Глупости, — пожал плечами Ратибор, — дар на то и дар, что ему не научишь. Так что, скорее всего, набрехал тать.
      Но на всякий случай Ратибор крепко запомнил все это.
 
      — До чего Русь довели! — возмущался Муромец, когда маленький отряд направился дальше, оттащив трупы разбойников с дороги. — Всего три дня, считай, едем, и два раза дрались! — Он поднял два пальца вверх, видимо, чтобы даже птицы убедились. — А что дальше будет? Нет, надо Владимиру сюда воинов посылать и наводить порядок каленым железом.
      — Не богатырское это дело — татей по лесам ловить, — вставил слово Подосён. — Этим пусть здешние мужики занимаются!
      — Уж помолчал бы, — лениво ответил Ратибор. — Что, по-твоему, богатырское дело-то?
      — Печенегов бить, — уверенно сказал юноша. — Ну… и прочих там. Русь защищать, одним словом!
      — Так. Это ты верно сказал. А что, разбойники — Руси не враги?
      — Получается, что враги, — неуверенно ответил Подосён.
      — Так должны богатыри с ними бороться или нет?
      — Получается, что должны, — сник Подосён.
      — Ну и без вопросов! — строго сказал Ратибор, потом рассмеялся и ткнул кобылу сапогом в бок, чтобы поспевать за катящимся клубочком.
 
      Незаметных деревень не бывает. Если есть деревня — то обязательно есть печки, а уж коли есть печки, то есть и дымки, по которым еще издали всегда видно, что жилье рядом. Потому, когда лес раступился и обнаружилось несколько домов, в беспорядке разбросанных на границе между лесом и полями, куда уходила дорога, это явилось для путников полной неожиданностью.
      Да и вообще, эта деревня была какая-то странная. Прежде всего — ни на улочках, ни на полях рядом с деревней не было видно ни единого человека. И в то же время все дома выглядели новенькими, словно крестьяне недавно отстроились после большого пожара, а потом вдруг все разом покинули жилища. Багровый закатный свет придавал всему этому зрелищу еще более жуткий вид.
      Не доезжая до развилки, откуда дорожка вела к странной деревне, Ратибор придержал кобылу.
      — Заедем туда ночевать? — спросил он, оборачиваясь на друзей. Клубочек на сей раз ничего не подсказывал — остановился и лежал себе тихонько, ожидая решения.
      Муромец почесал в затылке.
      — С одной стороны, вроде бы надо, — рассудительно сказал он. — Мне что-то не больно хочется опять под небом спать. И кто из вас забыл, что шатер с собой взять надо? А с другой — не нравится мне здесь.
      — И мне, — поддержал Подосён. — Что-то оттуда вроде бы мертвечиной попахивает.
      Ратибор принюхался. Он, конечно, не обладал волчьим чутьем, но трупная вонь, шедшая со стороны деревни, слабо чувствовалась даже его носом.
      — Тем более, — решил Ратибор, — надо заехать и выяснить, что там такое творится.
      Леший нагнулся, подставил ладонь — клубочек подскочил и удобно улегся в его руке.
 
      Всадники въехали в странную деревню. Везде тишина и запустение. Ни кошки, ни собаки, ни петуха на плетне. Ратибор спешился и осторожно подошел к калитке ближайшей избы. Калитка была закрыта изнутри на палочку. Новгородец, перегнувшись через плетень, выдернул нехитрый запор и вошел во двор.
      Дверь избы поскрипывала на петлях. Внутри было темно и уже вполне ощутимо попахивало мертвечиной. У Ратибор исчезли всякие сомнения, что именно он увидит. Трупы.
      В этом доме их было сразу три. Причем лежали они здесь уже настолько давно, что только по немногим сохранившимся чертам можно было догадаться, что это останки хозяина дома, его жены и, судя по всему, сына. И тела были попорчены не только временем и жаркой погодой, но и чьими-то зубами. Само по себе это неудивительно — раз во всей деревне ни единой живой души, почему бы собакам не погрызть дармового мяса? Но все же по спине Ратибора прошел холодок от нехорошего предчувствия.
      «А вдруг они все померли от чумы или еще чего?» — неожиданно спохватился новгородец. Сразу вспотел от страха и поспешно забормотал заговор от заразы.
      Илья тем временем успел заглянуть еще в две избы. Там было то же самое — все жители давно мертвы.
      — Нехорошо все это, — сказал Илья, поведав об увиденном. — Давайте сожжем здесь все, что ли? Хоть костер погребальный будет этим бедолагам.
      Подосён немедленно принялся рыться в мешках, ища огниво.
      — Не сейчас, — нетерпеливо отмахнулся Ратибор. — Устроим лагерь где-нибудь подальше, а в ближайшем поселении расскажем. Пусть они приходят и устраивают здесь все что хотят — хоть костер, хоть ярмарку. А у нас времени нет. Солнце уже село, а завтра рано вставать.
      И в этот самый момент из ближайшего дома послышался шум, странный скрежет, а потом… явственный звук негромких шагов! Путники встали спиной к спине, настороженно вглядываясь в темноту дверного проема.
      Шаги приблизились, и на крыльцо заброшенной избы вышел человек. Вернее, только издали могло показаться, что это человек. Вблизи же любой бы с уверенностью сказал — труп. Вернее, упырь.
      Только что это жуткое существо смирно лежало на полу избы и было мертвым мужиком. Теперь же оно встало на ноги (хотя и нетвердо на них держалось). Глаз у упыря давно уже не было, но тем не менее он безошибочно повернул голову в сторону богатырей и неторопливо спустился с крыльца.
      Когда к Ратибору вернулась способность нормально соображать, он обнаружил, что уже сидит в седле.
      — Скорее отсюда! — срывающимся голосом крикнул Леший.
      И было отчего испугаться. Упырь ведь мертвый, его сколько мечом ни руби, второй раз не умрет. Конечно, серебро, хороший булат или же осиновый кол валят его сразу и навсегда, а втроем богатыри смогли бы просто рассечь восставшего покойника на мелкие кусочки, но…
      Упырь во дворе издал хриплый вой, и ему откликнулись десятки таких же голосов. Двери распахивались, и из домов выходили упыри. Мертвая деревня не желала отпускать живых, неосторожно в нее забредших.
      Когда всадникам оставалось всего с десяток шагов (человеческих, конечно, не лошадиных) до околицы, за которой простиралась ровная дорога, улицу перед ними преградили сразу четыре упыря. Лошади шарахнулись от них, едва не вышвырнув людей из седел.
      Муромец обрушил палицу на голову ближайшего упыря. Противно хрустнуло, гнилой череп разлетелся ошметками, но проклятый нежить продолжал стоять, только из горла его донеслось нечленораздельное бульканье. Ратибор крутанул мечом, отрубив наседавшему на него покойнику сразу обе руки. Упырь отпрянул, взвыл и снова полез вперед, щелкая зубами.
      — Леший! — заорал Муромец, махая палицей, словно мельница крыльями. — Ты же волхв! Колдани что-нибудь!
      Это было легче сказать, чем сделать. Для волшебства нужна сосредоточенность, а откуда ей взяться в разгаре боя?
      Внезапно упыри зашипели и начали медленно отходить. А между ними и Ратибором с Ильей оказался Подосён. В руке юный оборотень держал дрын от забора, и дрын этот горел ярким пламенем.
      Больше всего на свете нежить боится, конечно, серебра. А после него больше всего боятся упыри огня. Ни за что не подойдут они к костру близко, разве что очень голодны. Это Ратибор, конечно, помнил с детства, но сейчас у него не было времени что-либо зажигать. А вот у Подосёна это время нашлось. Пользуясь тем, что старшие товарищи держат нежить на расстоянии, он добыл-таки огниво из мешка и поджег первое, что под руку попалось.
      Разогнав противников с улицы, богатыри подхлестнули коней и ринулись прочь из деревни. Вслед им несся топот множества ног, перемежаемый завываниями. Упыри никогда не расставались с добычей так легко.
      — Долго мы не проскачем, — выдохнул Муромец. — Лошади устали за день, еще немного — и свалятся. Нужно искать укрытие.
      — Что? — повернул к нему голову Ратибор. — Ты хоть понял, что говоришь? Их же там не меньше трех десятков! Мы не сдюжим!
      — Если одними мечами отбиваться будем, тогда конечно, — скачка не отбила у Ильи ни связности речи, ни способности долго и упорно спорить. — Но сейчас мы уже оторвались. Остановимся где-нибудь на холме, тогда у тебя время будет поколдовать.
      Это был резонный довод, и Ратибор согласился. Когда лошади начали хрипеть, богатыри свернули с дороги и въехали на возвышавшийся неподалеку холм.
      Втроем быстро выдрали траву, образовав защитный круг. Леший сильно сомневался, что он поможет против упыря, но пока и так сойдет. Стало уже совсем темно, и пришлось наскоро развести небольшой костерок, чтобы Ратибор смог пролистать книгу в поисках подходящего заклятья.
      На дороге показалось несколько темных силуэтов. Упыри шли медленным шагом, глядя в пустоту. Их лица ничего не выражали, как и обычно, но сразу было ясно, что мертвяки предвкушают добычу. Единственное утешение — что людей намного меньше, и упыри наверняка передерутся из-за мяса. Они ведь стаей ходят только потому, что за одной добычей гонятся. Тьфу, ну и глупость сморозил! Когда упыри драться станут, от богатырей как раз только мясо и останется. Тоже мне утешение…
      — Ну же! — торопил Подосён. — Вон они! Сейчас сюда придут!
      — Нашел! — Ратибор вскочил, держа книгу перед собой, и прочел размеренным голосом несколько непонятных слов.
      По кругу выдранной травы пробежало пламя. Оно замкнулось, и вскоре вокруг лагеря уже стояла невысокая — по колено — огненная стена. Стало жарко. У Муромца затлели сзади штаны. Он поспешно отодвинулся так, чтобы быть как раз посередине между двумя огнями — костром и волшебной стеной.
      Мертвецы тем временем окружили холм. В свете костра их пустые глазницы почему-то отсвечивали нехорошим зеленым светом. Упыри щелкали зубами, тянули к такой близкой добыче руки, но подойти к огню не решались.
      — Теперь главное — рассвета дождаться, — устало произнес Ратибор, садясь на землю. — Как солнышко встанет — тут же упыри поганые попадают и до заката лежать будут. А день на солнце — для упыря верная погибель. Сгнивают дочиста.
      — Точно? — спросил Подосён.
      По большим испуганным глазам юноши было видно, что ответ ему совершенно неинтересен, а спросил он только затем, чтобы не сидеть молча, слушая только шум, издаваемый упырями совсем рядом.
      Ратибор кивнул. Успокоенный Подосён направился к лошадям, дабы расседлать их на ночь.
      А вот этого делать ни в коем случае не следовало. Юный оборотень совершенно забыл, что лошади боятся его волчьей сути. Он успел только снять с кобылы Ратибора седло, к которому было приторочено копье и прочее воинское снаряжение. И в этот самый момент она, обезумев от страха, с диким ржанием перескочила через огонь и понеслась неведомо куда по равнине. Упыри побежали за ней. Длинной цепочкой они пересекли поля и скрылись за горизонтом.
      Где-то мгновение Леший оставался неподвижен. Потом он вскочил и дико заорал:
      — Клубок! Клубок путеводный в сумке остался!
      Это уже было серьезнее, чем даже потеря лошади. Теперь, когда путники, спасаясь от погони, забрели неведомо куда, без чудесного проводника вряд ли им удалось бы отыскать верную дорогу. От осознания происшедшего у Ратибора на короткое время помутился разум, и он полез было через огненную стену вслед за сбежавшей лошадью. Но Илья мигом заключил друга в объятия и посадил на место.
      — Уймись! — прогудел он. — Все равно не догонишь. А упыри шерсть жрать не станут. Может, он поутру вернется сам, откуда нам знать?
      Доводы плохо доходили до новгородца, но рваться в темноту он перестал. Просто сидел, глядя в огонь, и время от времени вздыхал. Убедившись, что состояние Лешего больше не представляет опасности ни для него, ни для остальных, Муромец тоже уселся рядом. Потом улегся и задремал.
 
      Наутро, когда Илья с Подосёном продрали глаза, первое, что они увидели — это обожженное кольцо вокруг остатков костра. Волшебная стена сделала свое дело и погасла, тем более, что среди бела дня опасаться упырей не приходится.
      Вторым, что попалось воинам на глаза, было утешительное зрелище — Ратибор мирно спал, сидя на прежнем месте.
      Илья осторожно потряс его за плечо.
      — Ратибор! Вставай, времени нет.
      — Что! — вскинулся было Ратибор, но тут же успокоился и спросил:
      — Что-то случилось?
      Муромец пожал плечами.
      — Ничего, просто время идет, делать что-то надо.
      Леший встал, полез было за книгой (накануне он спрятал ее снова в мешок, справедливо опасаясь росы), но вдруг резко выпрямился, приложив ладонь козырьком к глазам и глядя в бледное утреннее небо.
      А там кружилась темная точка. Медленно, никуда не торопясь, неведомая пока птица описывала круги над стоянкой богатырей. Так кружит ворон над трупом. Но сейчас вроде бы никаких покойников рядом не наблюдалось. Это было странно.
      Илья и Подосён, проследив за взглядом предводителя, тоже заметили темную точку в небе, но не придали этому значения. Муромец, тот вообще нарочито громко сказал:
      — Эй, Ратибор! Снова спишь, что ли? Что ты там вылупился на того паршивого ворона?
      Словно услышав его слова, темная точка увеличилась в размерах. Теперь стало ясно, что это и в самом деле ворон. Но какой! Недаром говорят, что кое-кого из отчаянных богатырей вороны заносили в царство смерти. Если такие, как этот, то неудивительно.
      Пока путники дивились на небо и думки гадали, ворон спустился уже совсем и неуклюже заскакал прямо к кострищу. Только снизу, да с большой высоты он мог показаться черным — вблизи было хорошо видно, что огромная — с крупного орла — птица скорее серая: черные перья перемежались в ее крыльях с белыми, седыми. Ворон явно был очень стар.
      Он подскакал поближе, склонил голову набок, как делают все птицы, когда хотят что-нибудь как следует разглядеть, и неожиданно заговорил скрипучим, но четким голосом:
      — Вот, решил заглянуть на огонек. Думаю: а не покормят ли здесь старую бедную птицу и не расскажут ли, кто это здесь ночью поднял стаю упырей, а потом от них конем откупился?
      У кого другого еще могли бы появиться сомнения, но не у Ратибора. Перед ним явно был тот самый старый ворон, которого они так долго разыскивали и уже совсем было потеряли надежду отыскать.
      — Что там у нас есть съедобного? — зашипел Леший на друзей, а ворону сказал:
      — Это мы тут с упырями пошумели, дедушко ворон. Только и не думали мы от них откупаться. Лошадь сама со страху убежала. И вот теперь мы в большом затруднении находимся.
      У старика от любопытства даже клюв сам собой приоткрылся. Он прошелся взад-вперед перед Ратибором, а потом снова искоса поглядел на него черным блестящим глазом и спросил:
      — Какое же у вас затруднение?
      — А такое, дедушко ворон, что мы даже по бабам ходили… в смысле, к Бабам-Ягам, — поправился Ратибор. — И ни одна из них не смогла его разрешить. Но старшая Яга сказала, что есть на свете один старый мудрый ворон, — при этих словах седая птица приосанилась, — который все на свете знает. А если чего и не знает, то никому и не надобно. И вот этот ворон, значится, только и может нам помочь.
      — Дальше! — поторопил ворон. Ратибор продолжил. Спутники его пока помалкивали, понимая, что сейчас Леший просто заговаривает старику зубы — тьфу, какие зубы у ворона, тогда уж клюв — чтобы расположить его к себе.
      — А дальше и принялись мы искать того ворона. Был у нас для того волшебный клубочек-путеводитель. Да вот беда — положили мы его в седельную суму, а суму-то с лошади снять забыли. Вот так и потеряли нашего проводника. И как искать дальше — не ведаем. — Ратибор постарался и сделал печальное лицо.
      Ворон от важности раздулся вдвое. Даже его походка теперь выражала осознание собственной значимости.
      — Выходит, не забыла Яга старика, помнит еще, кто ей во многих делах помогал! — пробормотал он достаточно отчетливо, а потом обратился к новгородцу:
      — Мы, вороны, многое знаем. Вот и сейчас — могу я тебе прямо здесь указать, где искать того, кто вам нужен.
      — И где же он? — теперь лицо Ратибора выражало живейшее любопытство. Остальные двое проделали со своими физиономиями то же самое.
      — Здесь! — ворон гордо выпрямился, а для пущего эффекта еще расправил крылья. Получилось вполне впечатляюще. Ратибор натурально ахнул.
      — Так что же тебе от меня нужно было, сынок? — спросил ворон.
      Ратибор вкратце изложил суть дела, за которым он с друзьями отправился в дальний поход.
      — Вот оно что… — задумчиво протянул ворон. — Знаешь, сынок, понравился ты мне, но в таком деле я тебе не советчик. Видишь ли, мне самому по большому счету неважно, будет Русь или же нет. Просто моим воронам еда нужна. А когда воронам еды больше всего? Правильно, когда война идет. Потому люблю я войны, особенно большие.
      Леший подавил в себе желание немедленно придушить мудрую птицу.
      — Дедушко ворон, — умоляюще сказал он. — Так война все равно будет! Ведь коли мы оружие добудем, это нам поможет только со Змеем справиться. Войско его все равно побивать придется. Вот тогда и будет твоим детям добыча. А коли Змей победит, так он всех огнем сожжет, и вам есть нечего будет, — в порыве вдохновения добавил новгородец.
      Такой довод оказался сильным. Даже на расстоянии было слышно, как в невеликой голове старого ворона шевелятся мозги. Думать ему пришлось долго — искал изъян в словах Ратибора. Но так и не нашел.
      — Ладно, убедил, — кивнул он. — Знаю я это место. Лежит ваше чудо-оружие в Святых горах, у дивьих людей. Есть среди тамошних гор одна, что высотой своей до неба достигает. И на самой ее вершине построили дивьи люди башню. На вершине же башни — возвели площадку. Посредине площадки — каменный домик. И пять непобедимых чудовищ стерегут чудо-оружие, в том домике спрятанное. За великую святыню почитают его дивьи люди и каждый год иноплеменников в жертву ему приносят.
      — А почему тогда птицы не хотели Яге о том говорить? — изумился непосредственный Подосён.
      Ворон прокашлялся, совсем по-человечески прикрыв клюв крылом, и с удовольствием продолжил наставительным тоном:
      — Потому, что боятся птицы этого места. Дети мои, черные вороны, не приближаются клевать жертвы. Орлы не подлетают близко к той башне. Видно, что-то злое там есть. Как Перун допустил, чтобы его оружие в такие руки попало — про то только самому Перуну ведомо. Ну, все вам теперь ясно?
      — Все, дедушко ворон, — Ратибор почесал в затылке. — Дорогу в Святые горы мы знаем, это все на восток идти надобно, тогда прямо в них и упрешься. Вот только успеем ли за два месяца туда-обратно? К тому же обезлошадел я…
      — Ну, это уже ваши проблемы, — сварливо ответил старый ворон. — Меня кто-нибудь покормит или только одни вопросы задавать будете?
      Илья протянул ему кусок мяса. Ворон помял его лапой, потыкал клювом, каркнул что-то неразборчивое и улетел, унося угощение с собой.
      — Он теперь на ель какую-нибудь взгромоздится и завтракать будет, — задумчиво сказал Подосён. — А нам еще в Святые горы переться…
      — Прежде всего, — Леший наставительно поднял палец, — нам тоже надо позавтракать. А потом думать, где достать коня.
 
      Дальше пришлось путешествовать особым порядком. Илья так и остался на своем верном Бурушке, Ратибор пересел на лошадь Подосёна, а юный оборотень, вспомнив о своем даре, перекинулся в зверя и побежал наметом вдоль дороги, прячась в траве.
      Через версту вдалеке показалась придорожная корчма, стоявшая на окраине большой деревни. Подосён вылез из кустов, стал снова человеком и оделся, после чего путешественники направились в сторону домов.
      В корчме было шумно. Все места на лавках были заняты народом, и корчемник с тремя помощниками еле успевал бегать от стола к столу.
      На вновь пришедших внимания почти не обратили. Только какой-то подвыпивший — и это с утра-то! — мужичок добродушно обратился к Ратибору:
      — Приятель, а ты откуда?
      — Из Киева, — кратко бросил тот.
      Если бы Ратибор выпустил из рукава красного петуха, это не могло бы произвести большего впечатления. Все, кто сумел расслышать его ответ, немедленно на него повернулись и вылупились. Те, кто не расслышал, тут же узнали от остальных и тоже вылупились на богатырей.
      — А не врешь? — выдохнул враз протрезвевший мужичок.
      — Я тебе когда-нибудь врал? — вопросом на вопрос ответил Леший. Собеседник только помотал головой. Нехитрый прием, конечно, но порой срабатывает. В таких случаях, как сейчас, например.
      — И как ты сумел доехать? — это не выдержал корчемник.
      — Да легко, — небрежно ответил Ратибор — Там упыри нам на дорожке встали… И ничего, легко отделались, — это был еще один прием речевых сражений, перенятый Лешим у неистощимого на подобные штучки Митяя. С одной стороны, непонятно, кто легко отделался — путники или упыри — а с другой, всегда есть возможность отпереться, указав, что на самом деле имел в виду нечто прямо противоположное. — Вот лошадку пришлось им отдать, жалко. У вас ни у кого не найдется хорошего коня на продажу?
      Корчемник сглотнул и посмотрел на Ратибора с каким-то новым выражением.
      — Из Киева вторую неделю никто к нам не ездит. Кто из наших пытался добраться — без вести пропадали.
      — Это, наверное, потому, — сочувственно сказал Ратибор, — что они все через эти места ночью проезжали. Вот если бы днем — тогда безопасно. Вы бы сходили да выжгли все в той деревне, откуда упыри расползаются. А то ведь они так и не переведутся никогда. Так есть у кого продажный конь или нет?
      — Недалеко отсюда, на краю деревни, — сказал корчемник, — живет один, вот у него иногда кони есть. Нам они не годятся — злые слишком — а для вас, может, подойдут. Есть будете? — не в тему, но кстати спросил он.
      Еще через час, поторговавшись с прижимистым корчемником и закупившись у него провизией (собственные запасы богатырей постепенно таяли), трое направились по указанному адресу.
      По двору добротно срубленного дома расхаживал мужик с такой продувной рожей, что исчезало всякое сомнение — этот может быть только лошадиным барышником. При приближении неизвестных из будки возле забора выскочил пес — по морде точная копия хозяина — и яростно забрехал. Барышник повернулся на шум и изволил обратить внимание на пришедших.
      — Что вам надо, добрые люди? — спокойно осведомился он.
      Вместо ответа Ратибор достал мешочек с деньгами и потряс. Услышав знакомый и любимый звук, мужик немедленно оживился. Взгляд его сделался вежливым и ласковым, а в движениях появилась мягкая осторожность опытного кота.
      — Покупать будете?
      — Есть такая мысля, — согласился Муромец. — Конь нужен, да такой, чтобы богатырю подошел.
      Барышник кивнул.
      — Имеется у меня такой. Пойдемте, посмотрим.
      — Уж торговаться я сам буду, — прошипел Ратибор по дороге. — Нешто не справлюсь, коли с малых лет привычен? Так что, Илюша, лучше помолчи, а то все испортишь.
      Конюшня располагалась на заднем дворе и размерами намного превосходила сам дом торговца. С пресечением пути в Киев для него, похоже, настали не лучшие времена, и огромное помещение наполовину пустовало. Зато на тех коней, что стояли в остальной половине, поглядеть стоило.
      Некоторое время Ратибор молча ходил вдоль ряда стойл, разглядывая морды, смотревшие на него. В лошадях купеческий сын разбирался неплохо и помнил золотое правило — тот конь твой, от которого с первого взгляда глаз оторвать не можешь.
      Такой нашелся в самом конце. Конек неброской бурой масти, точно такой же, как и у Муромца, жалобно посмотрел на Ратибора и фыркнул. Похоже, барышник не очень-то жаловал несчастную скотину: и стойло плохо вычищено, и в кормушке вроде бы пусто, да и вообще — запущенный конек какой-то. И все же приглянулся он Лешему, неизвестно почему, а приглянулся.
      — Этот почем у тебя? — спросил Ратибор, показывая пальцем.
      Собственно, как раз перед приходом покупателей барышник намечал пустить этого самого коня на сапоги и только раздумывал — утопить ли его в реке или же пристукнуть поленом? Но теперь обстоятельства резко изменились. Какой-то дурень хочет прикупить никчемную скотину? Его проблемы, а моя прибыль. Так рассуждая, барышник заломил такую цену, какую и за хорошего коня не всегда давали. Ратибор в ответ внятно и членораздельно выразился по поводу самого торговца, затем перебрал его близких и дальних родственников и дошел почти до самого Велеса, что, как известно, покровительствует лошадям и всем, кто с ними связан. После этой речи новгородец назвал свою цену, и была она меньше втрое. Ошалевший от излившегося на него потока красноречия, барышник согласился удивительно быстро — всего через час. Все равно в итоге он получил больше, чем стоит пара хороших сапог. А что на новокупленном коне покупатель и до околицы не доедет — так он сам выбирал.
      Друзья Ратибора вполне разделяли мнение торговца. Но если Подосён больше доверял старшему другу, чем собственному опыту, то Илья, будучи старше, не удержался от ехидного замечания:
      — Сел ты в лужу, друг-приятель! А если еще не сел, так на таком коне богатырском очень скоро там очутишься!
      Ратибор только фыркнул ничуть не хуже любого жеребца.
      — Уж не ты ли мне говорил, что своего Бурушку и вовсе на живодерне подобрал?
      — Говорил, — не стал отпираться Муромец. — Так и то я его три недели откармливал, пока он в силу вошел. А твоего и подавно год кормить придется. Иначе и малого ребенка не увезет.
      Жеребчик обиделся и укусил Муромца за плечо. Правда, по причине кольчуги он не вполне преуспел, но все равно получилось ощутимо.
      — Ах ты, травяной мешок! — заорал Илья, хватаясь левой рукой за пострадавшее место, а правой — за плетку. Посмотрел на хохочущих друзей, помолчал — и присоединился.
 
      Но какой конь ни будь, хоть трижды двужильный, а без еды все равно далеко не уедет. И пришлось богатырям ждать, пока новая покупка наестся травы.
      А тогда произошло с коньком прямо-таки чудесное изменение. Бока его округлились, грива легла шелковистыми волнами почти до земли, в глазах появился боевой блеск. Оторвавшись от еды, конек топнул передним копытом и звонко заржал.
      — Тот-то же! — торжествующе сказал Ратибор Муромцу, седлая коня. Илья махнул рукой и выругался.
      Время течет только в одну сторону, его не вернешь, а на палке-календаре постепенно добавляются новые зарубки. Поэтому, когда на ближайшем перекрестке отряд свернул в восточную сторону, Муромец поглядел вдаль, вздохнул и сказал:
      — Как ты мыслишь, Ратибор, не может ли твое волшебство перенести нас всех сразу туда?
      — Пока нет, — вздохнул тот. — Не научился я еще. Волх Всеславьевич так говорил — дело это опасное, и не сразу в руки дается.
      — Ну ему-то далось? — настаивал Илья. — Котелок у нас с собой, поговори с ним, может, он сумеет?
      Ратибор хлопнул себя по лбу. Получилось звонко, потому что на руке была боевая рукавица.
      — Забыл совсем! Обо всем, что с нами было, обязательно нужно учителю рассказать! Особенно про упырей.
      Богатыри съехали с дороги, Илья налил в котелок воды из ручейка, со звонким журчанием прилежно углублявшего ближний овраг, и Леший, всматриваясь в воду, произнес нужные слова, на этот раз не сбившись.
      — Ратибор? — прозвучало из воды. — Ты где сейчас?
      — Неважно, — поспешно ответил новгородец. — Учитель, мы теперь знаем, где искать!
      — Где? — тут же спросил Волх.
      — В Святых горах. Только вряд ли мы успеем за оставшееся время. Сам знаешь, до Святых гор путь неблизкий. Вот мы и подумали — может, ты сумеешь перекинуть нас сразу туда?
      — Всех троих? — поднял брови Волх. — Такое даже мне не под силу. И потом, для того, чтобы проделать подобное хотя бы с одним человеком, мне нужно точно знать, где он находится и какова конечная цель. Так что ничего не выйдет…
      На этом связь прервалась. Расстроенный Ратибор даже забыл рассказать учителю про мертвую деревню.
      — Не унывай, — сказал Подосён. — Пусть он не смог, зато у тебя ведь книга есть… А в ней, ты сам говорил, на все случаи жизни нужные заклятья найдутся.
      С тем и продолжили путь.

      Лето нынче выдалось весьма жарким не только в Киеве, но и на всей Великой Руси. Светлые боги, словно расплачиваясь за позднюю зиму и дождливую осень позапрошлого года, да уж заодно и за морозы этой зимы, решили прогреть землю на пять лет вперед. Люди, работавшие в полях, еле волочили ноги от жары. Только и оставалось, что молить о дожде, чтобы хлеб не засох на корню.
      Богатыри сняли кольчуги, оставшись в одних рубахах. Бояться засады не следовало — поле не лес, тут за деревом не спрячешься. Конечно, лихие люди могли и в высокой траве залечь, да путь пошел холмами, а с холма далеко видать. Если кто и спрятался, сразу заметить можно. Впрочем, мечи, топор Ратибора и палица Ильи остались на прежних местах. Безопасность безопасностью, а осторожность осторожностью.
      Леший в очередной раз вытер мокрый лоб. Солнце било горячими лучами сначала в лицо, потом принялось припекать уже затылок. Шапка помогала плохо, совсем даже не помогала. Меч на боку жег ногу даже через штаны.
      Каждый раз, как на дороге показывалась деревня, богатыри обязательно заходили в корчму освежиться. Поскольку деревни в полях попадаются часто, постольку пива было за день выпито много. И поэтому к вечеру богатыри (кроме непьющего Подосёна, ограничивавшегося квасом), начали заметно покачиваться в седлах. От хмельного, да на жаре, их развезло.
      Разумеется, до добра это не довело. После очередного посещения, когда деревня уже скрылась за горизонтом, Ратибор шатнулся особенно сильно, рухнул с седла на дорогу и не встал. Обеспокоенный Подосён, тоже соскочив на землю, подбежал к другу и обнаружил, что тот спит крепким сном. На все попытки разбудить Ратибор реагировал невнятным мычанием и беспорядочными жестами.
      Илья, находившийся в не менее помраченном состоянии сознания, как и его товарищ, с любопытством наблюдал за всем этим, потом неуклюже спешился, не заботясь о коне, свернул куда-то в сторону от дороги и рухнул там. Спустя мгновение из высокой травы донесся богатырский храп.
      Подосён вздохнул и решительно потащил Ратибора туда же. Пусть проспятся, если уж иначе нельзя. Сам он сначала закрывать глаза не собирался — каждый знает, что спать на жаре последнее дело — но постепенно и его веки начали смыкаться…
 
      Ратибор попытался открыть глаза. Это ему не удалось. Лешему было плохо. В голове размеренно бухало что-то похожее на иноземную штуку — колокол. Глаза, даже зажмуренные, слезились, и новгородец сильно подозревал, что похож сейчас на кого угодно, но только не на богатыря. Вдобавок, он никак не мог вспомнить, где же он находится, почему вокруг трава и почему он настолько паршиво себя чувствует. Усилием воли он, наконец, открыл один глаз. Прямо перед глазом обнаружился маленький, гладкий и до крайности деловой хомяк. Он сердито посмотрел на Ратибора, фыркнул и принялся обгладывать колосок какой-то травы, набивая семенами щеки. Вскоре мордочка забавного зверька стала напоминать молоток — по сторонам маленькой основы два ударника торчат. Потом хомяк убежал, судя по всему, относить запас в норку, а Ратибор все не двигался с места, не в силах встать.
      Неприятность ситуации была вот в чем. Любого другого человека Ратибор благодаря выученным заклятьям мог поставить на ноги после запоя какой угодно продолжительности. Если же страдал он сам, то тут волшебство было бессильно. Вернее, это Ратибор в таких случаях был бессилен. Когда голова раскалывается, а перед глазами плавают радужные круги и золотые звезды, тогда просто невозможно сосредоточиться нужным образом.
      Очередного усилия воли хватило лишь на то, чтобы осознать свое местонахождение. Леший лежал в поле. Рядом с ним возвышалось чье-то пузо, которое, как Ратибору удалось определить после еще одного усилия, принадлежало Илье Муромцу. Из этого пуза время от времени раздавались громкие звуки, долженствовавшие обозначать, что его владелец спит и храпит.
      Ратибор наконец взял себя в руки и смог встать. Первое, что он увидел после этого — укоризненная морда конька. Умное животное лежало у самого края дороги и спокойно отмахивалось хвостом от комаров, особенно назойливых в это время суток… Стоп, стоп, а какое же сейчас время суток?
      За горизонт садилось солнце. Его лучи окрашивали все в алый цвет, и длинные тени протянулись от предметов туда, куда надлежало идти Ратибору Лешему со товарищи — на восток.
      — Батюшки-светы! — дошло наконец до Лешего. — Это ж выходит, мы целый день продрыхли, словно медведи!
      — Зачем целый? Всего-то часика четыре… И не как медведи, скорее уж как сурки, — поддержал его совершенно незнакомый голос. — Медведи в лесу спят, и зимой к тому же. Вдобавок, медведя разбудить легко, а вас не добудишься.
      Ратибор резко повернулся. Лучше бы он этого не делал. Голова радостно закружилась, круги перед глазами превратились в разноцветные радуги, и Леший рухнул, где стоял. Сознания он, правда, не потерял, так что тут же приподняся на локте и рассмотрел неизвестного собеседника.
      Тот, надо сказать, выглядел несколько необычно. Росточком он был невелик — вряд ли больше старого знакомого лесовика — имел соломенного цвета лохматую шевелюру и яркие синие глаза. Шапкой незнакомец пренебрегал, а одет был лишь в домотканую рубаху и такие же пестрые штаны. Странный человечек сидел на траве совсем рядом, насмешливо глядел на новгородца и пошевеливал пальцами босых ног. Совсем мальчонка, даже усов нет.
      — Ты кто? — спросил Ратибор.
      — Полевой я, — охотно ответил человечек. — Не понял, что ли? В воде — водяной, в лесу — леший, в доме — домовой, а поля чем хуже? Вот он я и есть — полевой.
      Тут Лешему наконец удалось сесть, раслабиться и прочитать необходимое заклинание, так что спустя немного времени он уже был свеж, как огурчик.
      — Слушай, полевой, — сказал он, — помоги мне, а? Друзей разбудить надо. И так уйму времени потеряли.
      Полевой покачал соломенной головкой.
      — Не буду я их будить пока. Даром, что ли, усыплял? Тут, понимаешь, дело есть. Важное.
      — Какое дело? — только и смог спросить оторопевший от неожиданного поворота Ратибор.
      Трава зашуршала, и оттуда вышел еще один полевой — один в один тот, что сейчас беседовал с богатырем. Только у этого волосы были зелеными, а глаза почему-то фиолетовыми.
      — Нас, как видишь, два брата. Папаня наш помер на днях, — полевые дружно прослезились, — и оставил нам в наследство три волшебные вещи. Первая вещь — сапоги-самоходы. Любому по ноге, а кто их наденет — в полчаса до Царьграда добежать сможет. Вторая вещь — скатерть-самобранка, на ней еда никогда не переводится и всегда свежая. И третья вещь — ковер-самолет. Про него рассказывать не надо, и так знаешь, что за штука. И вот такая незадача — вещей-то три, а нас-то двое! Непонятно, как делить. Вот и решили мы обратиться за помощью к первому встречному. Рассуди нас.
      Тут оба брата одновременно поклонились Ратибору в пояс.
      Хитрый новгородец где-то с середины рассказа уже знал, как следует действовать. Вся загвоздка заключалась в том, чтобы не обидеть полевых, а то еще усыпят навечно или иную гадость сотворят. Полевой ведь в поле полновластный хозяин, и хотя меньше у него силы, чем у того же лесовика, но и он немало наделать может.
      — Я полагаю так… — начал Ратибор и вдруг сам себя перебил. — Но уж как я решу, на том и поладим, идет?
      — Идет, идет, — торопливо закивал тот, кто с самого начала разговаривал с Ратибором.
      — Ну, тогда так. Вы поле уже поделили?
      — Поделили. У него тот кусок, что рожью засеян, а у меня — тот, что целина еще.
      — Ну вот и славно. Значит, тебе — скатерть-самобранка. Ведь рожь сама, что такая скатерть, всех кормит. А брату твоему сапоги пусть достанутся. Будет он семиверстными шагами свои владения обходить, чтобы хорошо родился хлебушек.
      — А ковер кому? — хором спросили полевые.
      — Тьфу, забыл совсем! — Ратибор очень правдоподобно изобразил смущение и растерянность. — И в самом деле — кому же? Надо подумать… Кто-нибудь из вас может с поля уйти?
      — Нет, конечно. Мы же полевые. Ты слышал когда-нибудь, чтобы водяник далеко от воды отходил? То-то же.
      — Ну так, значит, и ковер вам ни к чему, — облегченно закончил Ратибор. — Куда летать-то?
      Полевые переглянулись. Богатырь давно понял, что умом оба брата не блещут, и хитрый ход должен был сработать. Так и получилось. После недолгого молчания братья заулыбались и обнялись.
      — И впрямь не нужен, — заключил синеглазый полевой. — Знаешь что, добрый человек? Бери его себе за справедливый суд. Сразу упущенное время наверстаешь. Сейчас принесем.
      Полевые шагнули в траву… и словно растворились в ней. Только у самого края примятого места растут два фиолетовых луговых василька, а рядом каким-то чудом колосок ржи вырос и еще два василька, но синих, полевых.
      Муромец заворочался, затем с трудом открыл глаза и, крякнув, сел. Глядя на него, Ратибор невольно вспомнил, как Илья выглядел после недельного запоя. Примерно так же.
      — Ратибор, — простонал Муромец. — Колдани, что ли, а то совсем сил моих нет.
      Подосён проснулся последним, когда уже оба богатыря были в норме. Посмотрев на юного оборотня, друзья завистливо вздохнули. После неурочного сна он смотрелся только чуть-чуть помятым, да глаза немного покраснели. На его обычной бодрости это мало сказалось.
      К этому моменту уже совсем стемнело. Луне пока не положено было всходить, так что ночь обещала быть темной, хоть глаз выколи. Пока остальные сокрушались по поводу своей беспечности, Ратибор пошел кругами вокруг места «ночевки». Вскоре его поиски увенчались успехом: Ратибор споткнулся обо что-то под ногами и рухнул носом в траву. Не поднимаясь, он зашарил руками по земле и нащупал плотный сверток длиной почти в рост человека.
      — Эгей, друзья! — негромко крикнул Леший. — Гляньте, что я нашел!
      Засапожным ножиком он разрезал конопляную веревку, которой сверток был перевязан, и развернул дерюгу, укутывавшую неизвестную вещь.
      Как и ожидал богатырь, это был ковер. Богато украшенный, но изрядно потертый — сразу видать, во многих переделках побывал. Местах в десяти в плотной ткани были пробиты маленькие дырочки, словно по ковру стреляли из луков. Вдобавок край ковра словно бы обгорел. Сейчас волшебная вещь казалась самой обыкновенной, словно бы и летать не умела. Ратибор даже засомневался — а не обманули ли его полевые — но потом вспомнил, что они, как и прочие из их рода, врать не умеют.
      — И что нам с этой штукой делать теперь? — спросил Муромец. Весь разговор он проспал и поэтому, конечно, не имел представления о том, что лежит сейчас перед ним. Вместо ответа Ратибор принес книгу, уселся посередине ковра и принялся листать желтые страницы. Заклятья, заставлявшего ковры летать, он не знал.
      В темноте букв было не разобрать, поэтому Ратибор на скорую руку наколдовал шарик холодного огня вроде болотных обманок. И в его холодном свете убедился: неведомый маг, написавший эту книгу, тоже не умел обращаться с коврами-самолетами. Либо считал это чересчур простым, чтобы включать в книгу, что дела не меняло.
      Оставалось обратиться за помощью к учителю. Котелок у путников всегда был с собой, а налить в него воды — и вовсе дело минутное. Илья и Подосён наблюдали за действиями друга с ясно читавшимся на лицах любопытством, но вопросов не задавали.
      И вот тут случилось такое, от чего Ратибор почувствовал неприятный холодок вдоль спины. Испытанный способ не действовал! Ратибор прочитал заклинание еще два раза для пущей надежности. Вода в котелке по-прежнему оставалась водой, не желая превращаться в чудесное зеркало, отражавшее нужного человека.
      — Ничего не понимаю, — с досадой сказал Ратибор, выливая воду. — Что случилось?
      Остальные встретили его раздражение непонимающми взглядами. Леший волей-неволей вынужден был объясниться.
      — Это, — и он ткнул пальцем в ковер, — ковер-самолет. Его мне полевые подарили. Но как заставить его лететь, я не знаю. В книге этого тоже нет. Но не это самое плохое. Я только что пробовал связаться с Волхом Всеславьевичем, чтобы попросить совета — и не смог! Это заклятье не может не подействовать!
      — Может.
      За спиной у Муромца обнаружился давешний полевой — тот, что голубоглазый и светловолосый. Стоял себе, поигрывая соломинкой. Как он пришел — непонятно, вроде бы в прошлый раз только уходили они бесшумно, а приходили — слышно было.
      — Сейчас волшебство слабеет в этих краях. Змей загодя готовится к наступлению, — продолжил полевой. — Я уж не знаю, ведомо ли вам, люди, о Змее Трехглавом, а мы чуем, что ближе он, чем положено. Он и запрещает волхвовать везде, где находится. И самого его никаким колдовством одолеть нельзя, — он посмотрел в вытянувшиеся лица богатырей и спросил: — Вы что, не знали?
      Муромец почесал в затылке.
      — А ковер-то полетит?
      — Должен, — неуверенно сказал полевой. — Это волшебство настолько древнее, что, наверное, и Змею не по зубам. Попробуйте.
      — Легко сказать, — хмыкнул Ратибор. — Ты бы вдобавок к этому подарочку еще бы и слова сказал, которыми его запускать положено.
      — Что, вы и этого не знаете? — ужаснулся полевой. — Какие же все-таки идиоты эти смертные! Уж слова всем, по-моему, известны, и вам в том числе. Просто вы, наверное, не знаете, для чего их применять. Ладно, я пошел.
      С тем хозяин здешних мест и сгинул бесследно в траве.
      Богатыри задумались.
      — Кажется, я знаю, — сказал наконец Подосён. — Мне мама в детстве рассказывала сказки, так там были такие слова, чтобы ковры поднимать. И не только ковры.
      — А откуда твоя мама колдовской язык знала? — подозрительно спросил Ратибор.
      — Зачем колдовской? Ковер и по-нашему понимать может, только слова нужные произнести надо.
      — Погоди, — перебил его Муромец. — Даже если сработает, и мы полетим, с конями что делать прикажешь? Они-то летать покамест не научились!
      Это было верно. На радостях от неожиданной находки Ратибор совсем забыл про верховых животных, чересчур больших и тяжелых для ковра-самолета.
      — Может, полевых упросить, чтобы последили за ними? — предложил Подосён.
      Оказалось, что означенный полевой далеко не ушел, а сидел где-то рядом, подслушивая. Или же просто слышал все, что говорится в его владениях.
      — Нанялся я вам, что ли? — проворчал он, снова появляясь в доступной глазу форме. — За все надо платить. Вот если бы вы мне коврик обратно отдали, тогда бы, может, я и взялся.
      Ратибор взвился, словно его печеный петух в зад клюнул.
      — Ты сам-то понял, что сказал? — заорал он. — Ежели мы самолет отдадим, то тогда нам только на конях и останется добираться!
      — И в самом деле, как-то не так выходит, — задумчиво сказал полевой и наморщил лоб. — Деньги мне ваши не нужны, все равно купить на них я ничего не смогу, а что мне нужно, то я и без денег беру. Вот если бы что-нибудь волшебное… Придумал! Вы летите пока, а когда вернетесь, его мне отдайте, а я вам коней верну в целости и сохранности. Ковер не вернете — и скоты ваши у меня останутся, я их потом мужику какому-нибудь подарю, пахать будет.
      Илья покачал головой, потом подошел к своему неказистому Бурушке и легонько хлопнул его ладонью по спине.
      — Что, друг, согласен, чтобы за тобой вот он ходил? — и богатырь показал пальцем на полевого.
      Конь заржал и потянулся к соломинке, которую маленький человечек по-прежнему вертел в руке. Дотянувшись, съел и фыркнул.
      — Согласен, — удовлетворенно заключил Муромец.
      Остальные двое согласия коней спрашивать не стали, и вопрос был решен.
      — Так какие ты, говоришь, слова знаешь? — спросил Леший.
      — Погоди, — рассудительно ответил Подосён. — Сначала на ковер встать надо, а то еще улетит, а нас здесь оставит.
      Три богатыря уселись в середине ковра-самолета. Туда же стащили все, что можно было унести с собой. Даже седла Муромец погрузил, сказав:
      — Может, там нам придется еще верхом поездить. А старое седло всегда лучше нового.
      После того, как приготовления были завершены, Подосен выпрямился, придал лицу серьезность и сосредоточенность и громко сказал:
      — Земля, прощай!
      Ковер вдруг тихо загудел, задрожал, как живой, но с места пока не трогался. Тут из-под него полетела пыль и мелкий мусор, словно бы выдутые оттуда сильным ветром, и изделие древних колдунов начало подниматься в воздух. Заглянув за край, Ратибор увидел, как поле с кругом примятой травы уменьшается, остается внизу. Еще он увидел, что оставленные кони дружно построились цепочкой и пошли куда-то, неведомо куда. При этом Бурушка то и дело оборачивался и смотрел вверх, словно ожидая, что хозяин передумает и вернется.
      Достигнув изрядной высоты, путешественники повисли в воздухе. Ковер не двигался больше никуда.
      — И что дальше? — спросил Ратибор, поворачиваясь к Подосёну и скрещивая руки на груди.
      — Дальше, дальше, — мучительно соображал Подосён, — дальше ведь еще какие-то слова должны быть, которыми в полет запускать…
      — Вспоминай живее, — не выдержал и Муромец, — а то останемся тут на веки вечные висеть. Высота-то вон какая, спрыгнешь — все кости переломаешь.
      — Точно! — юноша наконец вспомнил. — В добрый путь — вот какие слова!
      Ковер снова загудел, но по-прежнему никуда не двигался. Теперь уже Подосён изумился по-настоящему.
      — Неужели и в самом деле перестало работать?
      — Нет, — рассмеялся Ратибор. — Просто ему ведь указать надо, куда лететь. В Святые горы — в добрый путь!
      Тут же в лицо богатырям ударил тугой ветер, а земля внизу начала быстро уходить куда-то назад. Воздушное путешествие началось.
 
      Ратибор сидел на переднем краю ковра, свесив ноги. Это было вовсе не так удобно, как могло показаться — ноги постоянно придувало ветром к нижней стороне необычного летательного средства, да и свалиться было недолго. Зато так выглядело со стороны намного лучше, и Ратибору было наплевать, что никто не может оценить этого.
      На земле, над которой они сейчас пролетали, была полночь. Ковер летел на восток, так что для его наездников время словно бы шло быстрее. О таком необычном свойстве Ратибору уже давно говорил Волх Всеславьевич, но объяснить его причины даже он затруднялся. Только один раз сказал, что, по мнению какого-то древнего мудреца, земля круглая, словно тыква, и висит в пустоте, абсолютно ни на что не опираясь. Леший, конечно, сразу решил, что неведомый мудрец от большой премудрости тронулся умом. Никак не может быть, чтобы земля шаром была, потому что иначе вся вода стекла бы вниз, в эту самую пустоту, в которой все и висит. И потом, знаменитый Вещий Олег доходил же до края земли, и про то Волх тоже рассказывал. Когда же Ратибор поделился с учителем своими сомнениями, тот рассердился и велел не спорить, а молча учиться.
      А вот сейчас с ним даже поговорить не получается… Пожалуй, именно теперь Ратибору, как никогда, нужен был совет мудрого человека. Но из-за поганого змея он был лишен такой возможности. Что же, справимся и сами. Заодно будем вдвойне осторожны. Если уж Змею удается остановить колдовство на Руси, значит, и сам он где-то неподалеку может оказаться.
      Оторвавшись от мрачных размышлений, Ратибор подтянул замерзшие ноги на ковер, лег и посмотрел вниз. Там было темно, и лишь изредка проплывали отражения звезд в озерах. В такую пору люди спят, потому и огонь в окнах не горит. Не определишь, деревня под тобой или же просто лес или поле.
      — Как ты мыслишь, — спросил сзади Муромец, — долго нам еще лететь? И убери свои сапоги из-под моего носа. Здесь и так места мало, только-только на нас троих хватает!
      — Сам виноват, — огрызнулся Ратибор, — не надо было столько вещей с собой брать. А насчет сколько лететь — кто же его знает… Сейчас мы, наверное, летим раза в два быстрее, чем если бы на конях скакали. Значит, где-то через неделю будем возле Святых гор. Правда, тут еще поправку сделать надо.
      — На что?
      — Ну, нам же, наверное, придется спускаться время от времени, — пояснил Ратибор. — Хотя, если тебе легче такое с края ковра проделывать, с высоты версты… И о мужиках подумай. Знаешь такую пословицу: хорошо, что коровы не летают?
      Пословицу Илья знал, и смысл Ратиборовых намеков до него дошел.
      — И сколько тогда получается? — спросил он.
      — Почти столько же, — пожал плечами Ратибор. — Если уж на все непредвиденные случайности время отвести — тогда за две недели уж точно доберемся. И останется у нас еще четыре недели на то, чтобы добыть чудо-оружие. Потом снова на коврике — до того поля, пересаживаемся на коней — и в Киев. Как раз целиком два месяца и выходит.
      Про то, что поход может вообще провалиться, он не стал упоминать. Во-первых, Илья и так об этом знает, а во-вторых, зачем говорить о грустном, когда покамест все удается?
      Ковер-самолет начал набирать высоту. Еще чуть-чуть — и он вошел в случайно попавшееся на пути облако. Густой белый туман со всех сторон вызвал у Ратибора неприятные воспоминания, связанные с первым в его жизни полетом. Вдобавок и дышать стало тяжело, точь в точь как и в прошлый раз.
      Подосён, с начала воздушного пути дремавший, проснулся, испугался тумана и чуть было не вывалился за край ковра. Илья Муромец вовремя схватил его за рубашку и водворил на место.
      Стало холоднее. Богатыри натянули толстые стеганые куртки, которые принято надевать под кольчугу. Это помогло. Облако быстро кончилось, и сейчас ковер несся просто через ночное небо. Со всех сторон — и сверху, и с боков — светили звезды, и если лечь лицом кверху, легко можно себе представить, что нет на свете никакой земли, а только ты с друзьями летишь себе, словно птица или еще кто летучий…
      Когда прошло еще некоторое время, Муромец, последние десять минут лежавший и внимательно глядевший вниз, повернулся к Ратибору и озабоченно сказал:
      — Не пора ли нам приземляться?
      — Чего так быстро? — поинтересовался Ратибор. — Приспичило, что ли?
      — Нет, это-то я еще могу и потерпеть. А вот спать хочется… — и Муромец сладко зевнул.
      — Так спи! — удивился Ратибор. — Подосён вон дрыхнет же без задних ног.
      — Ты что? У меня сон богатырский, под самым ухом тараном в стену бей — и не обеспокоюсь. А ежели я на этом коврике повернусь не в ту сторону? На полпути к земле только проснусь… А то и не проснусь вовсе.
      — Да, дело серьезное. Эй, Подосён! Спусти-ка нам ковер-самолет к земле. Илье Муромцу спать на твердом привычнее!
      Подосён поднял голову и взглянул на Ратибора сонными глазами.
      — Чего?
      — Ковер приземли, я сказал!
      — Ой! — неожиданно сказал Подосён, и лицо его вытянулось. — А я ведь не знаю, как это делается. В сказках ничего такого никогда не говорилось…
      Ратибор невольно ахнул и схватился за голову. Вот ведь сглупили, так сглупили. Только получили ковер, сразу лететь, нет чтобы расспросить полевых получше. Наверняка ведь знали все, что нужно для полетов!
      — Что делать будем? — спросил Муромец, нехорошим взглядом меряя всех, и ковер в том числе.
      — Кто ж его знает? — прошептал Ратибор. Потом решительно сказал:
      — Была не была. Хуже в любом случае не будет! Эй, ковер! Сбавь скорость маленько!
      Ткань под ногами снова задрожала. Ковер полетел медленнее.
      — Еще чуть-чуть! — тем же командным тоном приказал Ратибор.
      Скорость полета еще уменьшилась.
      — А теперь стой!
      Немедленно в ушах богатырей засвистел ветер, а опора ушла из-под ног. Ковер-самолет, понявший приказ чересчур буквально, падал вниз.
      — Земля, прощай! — выкрикнул Ратибор, цепляясь за бахрому на краю ковра. Тот тут же замер в воздухе. Невезучие путешественники плюхнулись на него и перевели дух.
      — Уф, — сказал наконец Илья, — пронесло…
      — Тебя б так пронесло, — огрызнулся Ратибор. — Будем дальше пробовать или как?
      Муромец и Подосён дружно посмотрели вниз. Ковер неподвижно висел над лесом. До верхушек самых высоких дубов оставалось около десяти саженей.
      — Далековато падать, — подвел итог Муромец. — Ты б ему сказал — опустись, коврик, пониже…
      Услышав обращение, ковер-самолет и впрямь начал медленно, не спеша опускаться… прямо на деревья. Ратибор чуть было не крикнул «Стой!», но вовремя вспомнил, чем это может кончиться, и начал лихорадочно подбирать нужные слова.
      — Ковер, — сказал он, когда по ткани уже начали шуршать ветви, — опустись на ближайшую поляну!
      Спустя еще несколько минут богатыри уже разбивали лагерь на лесной поляне. Совсем ложиться на землю ковер так и не пожелал, оставаясь висеть в двух ладонях от нее, и его пришлось привязать к ближайшим дубам двумя прочными веревками.
      Измученные происшествиями сегодняшнего дня, путешественники заснули сразу. А еще через два часа взошло солнце…
 
      Ратибор проснулся от странного звука. Похожий он слышал, когда натягивалась тетива хорошего самострела. Наученный боевым опытом, новгородец мгновенно вскочил, перекатился через плечо в сторону сваленных кучей сумок и мешков с вещами, выхватил меч и огляделся по сторонам. Но никого не было ни видно, ни слышно. Впрочем, странный звук повторился, причем с той же стороны.
      Повернувшись на звук, Ратибор сразу же обнаружил его причину. Ковер-самолет уже перетер об сучья одну из веревок и теперь пытался проделать то же самое с другой.
      — Куда? — грозно заорал Леший. — Куда прешь, скотина летучая?
      Ковер поспешно опустился на прежнее место. Ратибор же принялся будить товарищей.
      — Вставайте, засони, — приговаривал он при этом. — Коврик-то чуть без нас не отправился!
      Муромец, вопреки собственным словам насчет крепкого богатырского сна, проснулся сразу. Едва до него дошел смысл услышанного, он немедленно кинулся к ковру и попытался придавить его собой. Видимо, спросонья богатырь забыл, что еще не так давно ковер нес и его, и еще двух нелегких мужчин, да вдобавок изрядную кучу разнообразных вещей.
      Где-то спустя минуту до Ильи дошло, что ковер мирно лежит на месте и никуда не летит. Тогда он поднялся, отряхнулся зачем-то и грозно вопросил:
      — Ты пошутил, что ли?
      — И не думал, — ответил Ратибор. — Он действительно чуть было без нас не улетел. Правда, я его вроде успокоил, но не знаю, надолго ли. Так что лучше всего будет впредь ночевать прямо на ковре.
      Муромец умиротворенно вздохнул, снова лег на мягкую ткань ковра и захрапел. Ратибор же принялся расталкивать Подосёна, который, однако, так и не проснулся, а только отмахивался, не открывая глаз, и один раз тихо зарычал.
      Убедившись в тщетности своих попыток, Ратибор решил применить другой подход. Он встал посередине импровизированного лагеря и заорал командным голосом:
      — Дружина, подъем!
      Произведенное действие превзошло все ожидания. Подосён тут же вскочил и вытянулся по стойке смирно. Муромец сел, ошалело покрутил головой, а затем последовал примеру Подосёна.
      — Друзья! — торжественно сказал Ратибор и похлопал в ладоши, привлекая внимание. — Поскольку солнце уже давно взошло, я предлагаю продолжить полет. У нас есть еще пятьдесят два дня на все про все! — И он демонстративно сделал еще одну зарубку на палке-календаре.
      Это возымело нужное действие. Богатыри с ворчанием заняли места на ковре, и небывалая компания взлетела над лесом, направляясь кратчайшей дорогой в сторону Святых гор.
 
      — Интересно, — вслух рассуждал Ратибор, устроившись поудобнее и глядя в синее небо. — Почему это коврик наш вдруг ни с того ни с сего в полет потянуло? До сих пор он приказов слушался беспрекословно, да и теперь, как я на него прикрикнул, сразу остановился… Нет, все-таки, в чем тут может быть дело? Как ты мыслишь, Илья?
      Муромец, который последние полчаса, презрев собственные доводы, пытался все-таки выспаться в воздухе, недовольно заворчал:
      — Ничего я не знаю. Чего тебе не терпится, друг? Летит себе и летит, а ты еще вопросы какие-то задаешь. Вот поймет он тебя неправильно, да примется отвечать — не порадуешься!
      — Мы, ведуны, без вопросов не можем, — наставительно ответил Ратибор. — Только простой деревенский колдун может жить, задавая лишь один вопрос — как? Мы же должны задавать и другой — почему? И не просто задавать, а и получать на него ответы. Только тогда сможем мы обрести полное знание о мире, без которого немыслимо наше искусство.
      — Ты сам-то понял, что сказал?
      — Не совсем. Но так говорил учитель. А уж он знает все верно.
      — Ну раз он все знает, так уймись наконец и дай мне поспать.

      Драгомир не спеша ехал по лесной тропе, время от времени нагибаясь или отклоняя рукой ветви деревьев. Впереди, на самом горизонте, высились Святые горы. Они были не в пример ниже всех других гор, какие доводилось видеть Драгомиру за всю его долгую жизнь. Тем удивительнее казался Грозовой Пик — гигантская скала, упиравшаяся вершиной в облака в самом сердце Святых гор. Вполне возможно, что и впрямь его воздвигли человеческие руки — хотя и страшно становится, когда представишь себе, какими должны были быть эти древние строители…
      Всадник еще раз окинул взглядом Грозовой Пик и усмехнулся. Даже если легенды не врут — что с того бездомному витязю? Знай себе странствуй, куда душа пожелает.
      Внезапно над головой Драгомира послышался свист рассекаемого воздуха, перекрываемый воплем, причем кричал явно не один человек. Драгомир поспешно глянул вверх, но успел заметить только пронесшуюся над лесом бесформенную массу, в которой даже его наметанный взгляд не смог распознать ничего конкретного.
      «Что за диво такое?» — промелькнуло в голове воина. — «С таким шумом… Да ведь оно, похоже, падало! Так… должны свалиться в озеро там, за деревьями». Драгомир поскакал к месту предполагаемого падения неопознанного летающего объекта.
 
      Цель воздушного путешествия была уже близка. Ратибор рассчитывал, что утром следующего дня ковер уже подлетит к тому огромному пику, на котором, по словам старого ворона, еще должна была быть какая-то башня. В принципе, с таким средством можно даже и не договариваться с местным населением, а просто подлететь на самую вершину, схватить чудо-оружие и делать ноги, пока похитителями не заинтересовалось одно из пяти непобедимых чудовищ.
      Это же мнение разделяли и остальные двое. Илья никогда не одобрял мирных путей. По слухам, даже встретив на распутье камень с указующими надписями, Муромец поехал именно в ту сторону, куда ездить категорически не советовалось. Но драться с чудовищами… Всегда готов, конечно, но лучше не стоит. Подосён же просто хотел, чтобы все побыстрее закончилось и можно было бы вернуться домой.
      Скрестив ноги, Ратибор сидел, по привычке, на переднем краю ковра и любовался приближающейся скалой. Горы вокруг нее еле доставали гиганту до середины, но при этом пик не казался чрезмерно большим. Наверное, потому, что плавно сужался к вершине. Яловец этого великанского шлема терялся в облаках. Странно, но на всей горе не было снега, хотя по идее на такой высоте он уж обязательно должен быть…
      Когда из нагромождения камней внизу выскользнула тень, никто и богатырей поначалу не придал этому особого значения. Мало ли что может случиться в дороге? Вот недавно стая воронов налетела, еле отбились. Не то даже самое страшное было, что вороны клевались, а то, что и ковер, и рубашки богатыри стирали потом в реке, угробив на это дело остаток дня. Так может ли быть что-то страшнее?
      Оказалось, может. Снизу, взмахивая мощными кожаными крыльями, вытягивая длинную гибкую шею и злобно шипя, поднимался змей. Не Змей, нет, всего лишь молодая тварь, только-только научившаяся летать, и скорее всего даже не умеющая дышать огнем. Но и такой был опасен.
      Как только стало ясно, что грозит ковру и его наездникам, Ратибор тут же вытащил из кучи разных вещей самострел и принялся его натягивать. Это получалось очень плохо, потому что встать в воздухе было невозможно — сдует — а сидя, трудно развить силу, нужную для натягивания толстенной тетивы. Пришлось лечь на спину, упереться в стремечко ногой, а обеими руками вцепиться в тетиву.
      Ковер продолжал лететь по прямой, нацелившись на скалу вдалеке. Змей, развивший намного большую скорость, зашел наперерез, поднялся чуть выше и с пронзительным воплем спикировал навстречу добыче.
      Щелкнула тетива самострела. Болт ударил змея между глаз, пробил прочную шкуру, но особого вреда не причинил — даже ему не под силу было справиться с мощным черепом летучей твари. Однако змей зашипел от боли и чуть сбавил скорость. Это спасло богатырям жизнь — ковер сумел проскочить у змея под брюхом. Муромец при этом, не удержавшись, ткнул в брюхо подвернувшимся мечом, но в спешке даже не поцарапал.
      — Вниз! — заорал Ратибор. Ковер-самолет по пологой спирали начал снижаться. Под ногами мелькали деревья, деревья, снова деревья… Ни единого просвета, а садиться прямо так — верная смерть.
      Змей между тем пошел на новый заход. Чудовищная пасть, в которой с легкостью поместился бы воин, хлопнула там, где только что находился ковер. Воздушная волна от крыльев швырнула летательное средство в крутой вираж. Ратибор привычным в последнее время движением вцепился в бахрому, стараясь прижаться к ткани поплотнее, как вдруг за его спиной раздался глухой удар, а затем вопль Муромца.
      «Что-то тут не так», — сообразил Ратибор. — «Если бы Илья упал, звуки были бы в другой последовательности». Пока голова Лешего думала, тело работало само. Ратибор повернулся и увидел две руки, отчаянно цепляющиеся за противоположный край ковра. Подосён, сам рискуя свалиться, держал одну из этих рук за запястье и тянул вверх. Змей, похоже, куда-то исчез. Во всяком случае, вблизи его видно не было, а задумываться Ратибору было уже некогда. Он подполз к Подосёну и схватил висящего Муромца за другую руку.
      От немыслимого виража все вещи, сложенные посередине ковра, свалились вниз такой же компактной кучкой, как и лежали. А от того, что все три седока оказались на одном конце ковра, этот конец перевесил, и чудесное летательное средство начало снижаться еще быстрее, причем вовсе не в ту сторону, в какую следовало.
      — Скорее! — сквозь зубы сказал Ратибор, пытаясь вытащить Илью и в то же время не соскользнуть вниз. — Если он будет так дальше висеть, мы просто врежемся в землю!
      Отчаянным усилием им удалось-таки восстановить равновесие ковра, но было уже поздно. Ратибор еще успел подумать: «Ну почему мне так не везет с полетами. Второй раз лечу, и второй раз в воду приземляюсь…»
 
      Вся компания с шумом и плеском рухнула в спокойную некогда воду лесного озера. Кольчуга немедленно потянула Ратибора на дно, но он, работая руками и ногами, сумел выбраться на поверхность и определил, что до ближайшего берега рукой подать. Еще чуть-чуть — и под ногами новгородца оказалось дно, а затем Ратибор вышел на травянистый бережок и рухнул.
      Полежав так чуть-чуть, Ратибор неожиданно вспомнил о друзьях. Им-то удалось ли выплыть? Скинув кольчугу и рубаху, Леший подошел к берегу, чтобы в случае чего сразу плыть на помощь.
      Тут над водой показалась голова Подосёна. Когда Ратибор в последний раз с ним беседовал до своего отбытия в дружину Волха Всеславьевича, юный оборотень говорил, что плавать не умеет. Теперь, как видно, научился.
      Подосён вышел на берег на четвереньках, по-собачьи отряхнулся и только после этого встал.
      — А где Илья? — спросил он. — Неужто утонул?
      Ратибор только вздохнул, поглядев на успокоившуюся воду. Муромца нигде не было видно, да и какой из него пловец с его-то ногами и в кольчуге вдобавок?
      И тут вода возле самого берега забурлила, и из нее показался шлем. Затем вынырнула и вся голова, а потом Муромец нетвердым шагом вышел из озера. В правой руке богатырь держал при этом палицу, а левой тащил за собой ковер-самолет.
      — Как ты сумел? — только и смог произнести Ратибор.
      — По дну… вышел… — сказал Муромец, тяжело дыша и глядя перед собой налитыми кровью глазами.
      Ратибор покачал головой. Такого он не мог ожидать даже от Ильи.
 
      Спустя еще десять минут маленький отряд расположился на берегу на просушку. Ковер был аккуратно расстелен на траве, по кустам сушились рубахи, под кустами — сапоги, а богатыри остались в одних портах — пусть прямо на теле сохнут, не проблема.
      — Слышь, Илья, — протянул Ратибор, — а как тебя угораздило свалиться-то?
      Муромец промолчал, зато за него ответил Подосён.
      — Он палицу схватил, да змея того по башке. Ну… и не удержался.
      Ратибор свистнул и приподнялся на локте.
      — Ну ты даешь! Мало того, что из озера по дну пешком выбрался, так еще такое чудище одним ударом уложил!
      — Не уложил, — помотал головой Муромец. — У него башка крепкая, еще и не то выдержит. Но оглушил знатно.
      — Стой! — Ратибор поднял палец и прислушался. Совсем невдалеке раздался топот копыт. Звук приближался, а затем на берег выехал всадник.
      За свою жизнь повидал Ратибор всякие народы, но тут даже его опыт был бессилен определить, из какой земли происходит встреченный. Бороды у всадника не было никакой, зато усы свисали ниже подбородка. Обычай вроде славянский — Святослав, прежний князь, так делал, да и Владимир тоже. Но вот у славян не бывает таких раскосых глаз и высоких скул, да и вечной усмешки тоже не бывает. Это только степнякам свойственно. А когда всадник спешился в десяти шагах, как положено, Леший сумел углядеть, что иссиня-черные волосы того длиной до пояса и заплетены в косу. Вот и попробуй разобрать, кто перед тобой.
      — Здравы будьте, — весело сказал неизвестный по-русски. — Это не вы только что по воздуху летели?
      — Мы, — сказал Ратибор, на всякий случай пододвигая топор поближе. Вежество вежеством, а осторожность осторожностью. Сам-то спрашивающий вооружен до зубов — меч, ножи швыряльные на поясе, к седлу копье приторочено, сам весь в панцире пластинчатом, словно на войну собрался.
      — Помочь вам ничем не нужно? — продолжал тот, словно не заметив движения новгородца.
      — Да нет, — Муромец потянулся, — мы как-то сами справились…
      — Ну-ну. Меня зовут Драгомир Каганович. А вы кто такие?
      — Драгомир кто? Каганович? А чего так? — вместо ответа спросил Ратибор.
      — Потому что по материнской линии я происхожу от последнего кагана великого народа тюрков, а по отцовской — от последнего кагана великого народа хазар, — пояснил назвавшийся Драгомиром. — Имя же ношу славянское, потому что крови тех великих народов во мне если и осталось, то на самом донышке.
      По лицу Драгомира никто бы этого не сказал — печенег печенегом, даром что усы густые — но Ратибор не стал спорить.
      — А мы из Киева. Направлялись в Святые горы, да по пути вынужденную посадку совершили. Сейчас обсохнем и дальше полетим.
      — На чем? — изумился Драгомир. — На этом, что ли? — и он указал на ковер-самолет.
      — Именно, — гордо сказал Ратибор. — Этот коврик не простой, а заговоренный. Мы на нем, считай, от самого Киева летели.
      — Не повезло вам, — Драгомир присел рядом с Ратибором и покачал головой. — Разве вы не знали, что такие вещи ни в коем случае мочить нельзя, от этого их сила сразу исчезает и только через десять лет обратно возвращается? А если долго в воде лежал, то и вовсе простым ковром стать может ваш самолет.
      — Врешь! — уверенно сказал Ратибор.
      — Ну коли не веришь, — не обиделся Драгомир, — так попробуй его в воздух поднять. Вроде он уже высох.
      За время разговора все три богатыря уже оделись (на жарком солнце все действительно высыхало быстро)Повинуясь жесту Ратибора, Подосён встал в середину ковра и скомандовал:
      — Земля, прощай!
      Ковер не только не взлетел, но даже и не пошевелился.
      — Действительно, пропала сила, — сокрушенно сказал Ратибор. — А откуда тебе об этом известно?
      — Я много где был, — Драгомир раздвинул усы в усмешке, — и многое видел, а еще больше слышал. Так значит, вам в Святые горы? Придется пешком добираться. Ближайшее селение далеко отсюда.
      — Ничего не поделаешь. Вот только надо будет поискать по лесу. Никто не запомнил, где пожитки наши упали?
      Муромец только хмыкнул, а Подосён почесал подбородок и задумчиво сказал:
      — Вроде бы прилетели мы оттуда, — он указал рукой направление. — Все свалилось тогда же, когда Муромец змея по башке огрел. Значит, идем в том направлении. Где-то там все и должно лежать, если на ветках не осталось. Хорошо хоть, оружие при нас. Да, Ратибор, а книгу ты в сумке оставил?
      Леший кивнул. Драгомир незаметно навострил уши — упоминание о книге его заинтересовало. После недолгой внутренней борьбы он спросил:
      — А что за книга?
      — Слушай, — проникновенно сказал Ратибор. — Мы у тебя твою подноготную не выведываем. Должны же и у нас быть какие-то секреты. Ты вроде хотел помочь? Ну так помог бы лучше вещи найти.
      — А какие? — полюбопытствовал Драгомир.
      — Сумки седельные. Я полагаю, такие вещи не часто в лесу с неба падают.
      — Ладно. Я буду искать чуть левее, а вы — здесь, — Драгомир широко махнул рукой. — Лучше разделиться, тогда больше увидим. Начали.
 
      Ратибор шел по лесу, глядя то на ветви над головой, то на землю под ногами. Деревья стояли часто, но не слишком, так что оставалась надежда, что пожиткам удалось-таки долететь до земли. Лазить по соснам Лешему как-то не улыбалось.
      За спиной послышался топот, и из кустов вывалился Муромец. В руках богатырь держал сильно помятую и потрепанную сумку.
      — Тут недалеко нашел, — сказал Илья. — Они все на поляну свалились, повезло нам. Седла, правда, где-то в другом месте. Драгомир с Подосёном там шарятся. На, держи, это твоя, там книга.
      Когда обрадованный Ратибор схватил драгоценную книгу и перелистал, убеждаясь, что все листы на месте, Илья подошел поближе и тихо сказал:
      — Слушай. Тебе не кажется подозрительным этот Драгомир? Явился неизвестно откуда, нас не знает, а сразу предлагает помощь. Да и вообще — по виду он степняк, говорит по-нашему чисто, слова не коверкает, а с нами встретился во-он где, у самых Святых гор. Истинно говорю, дело тут нечисто.
      — Тебе везде враги мерещатся, — пренебрежительно отмахнулся Ратибор. — На заставе пересидел, вот и привык степняков бояться. Мир не без добрых людей. К тому же воин на походе братьям-воинам и должен помощь оказывать. Мы же с его народом не воюем.
      О приближении Драгомира с оборотнем стало слышно задолго до того, как из-за деревьев показалась эта парочка. По дороге они вовсю болтали, словно Драгомир и сам был еще юношей.
      — Ну вот, — весело доложил он. — Вроде все собрано. Проверьте, ничего не пропало?
      Все найденные сумки и мешки были с вещами — запасными кольчугами, щитами (Муромец все щиты засунул в один мешок, благо они были маленькими и круглыми и вполне туда помещались). Запасы продовольствия, кажется, успели растащить вечно голодные и запасливые лесные звери. Во всяком случае, Подосён, порыскав по кустам, нашел там остатки вяленого мяса со следами мелких зубов. Оставалось только дивится, когда успели столько съесть. Бесследно исчез шлем Ратибора. Также не удалось найти ни одного самострела. Видимо, они так и остались в озере.
      — Ладно, — сказал Леший, закончив считать убытки, — могло бы быть и хуже. Правда, с другой стороны, могло бы быть и лучше. Драгомир, ты как посоветуешь — искать жилье или же прямо топать к горам?
      — Смотря что вам нужно. Вроде вся ваша еда делась неведомо куда — так ее, в принципе, можно и охотой добывать. Хотя какая тут охота без лука или самострела? Не будете же вы тетеревов топором глушить. Но если уж очень время поджимает… Вы не торопитесь?
      — Как раз торопимся, — вспомнил Ратибор. — Из-за этого происшествия целый день потеряли.
      — Слушай! — просиял Драгомир. — Мне сейчас все равно куда ехать. Я наемник, а воины везде нужны. Вы куда именно направляетесь?
      — Туда, — Ратибор показал пальцем на Грозовой Пик.
      Глаза Драгомира расширились, а затем он покрутил пальцем у виска.
      — Ты самоубийца или просто от роду такой? К Грозовому Пику народ близко подойти боится. Говорят, странные дела там происходят.
      — По доброй воле я бы и из Киева не стал уезжать, — твердо сказал Ратибор. — Это дело государственной важности. Нам нужно отыскать дивьих людей, что в горах живут.
      Драгомир покачал головой. Потом основательно задумался.
      — Знаешь, а это мне даже нравится, — сказал он наконец. — Люди, которые ради дела смерти не боятся… Я пойду с вами. У меня есть самострел, так что сможем охотиться. До гор еще дня три пути… Но только дивьих людей ищите уж сами. У меня никакой охоты нет связываться со всякими нелюдями. Были уже случаи. Тьфу, забыл совсем! У вас же лошадей нету! Тогда идти чуть подольше придется. Сможете все это на себе переть?
      — Мы еще и не то сможем, — отозвался Муромец, вскидывая на плечо мешок.
 
      Остаток дня увеличившийся на одного человека отряд шел по лесу. Как сказал Драгомир, местный народ называл такой густой сосновый лес «тайга».
      Вообще новый попутчик знал чрезвычайно много и обо всем. Если верить его словам, родился он в каком-то городе намного южнее, с ранних лет странствовал, побывал во всех странах (даже в далекой Индии, о которой отзывался с большим пренебрежением — «уж больно жарко» — и в стране Сунь, что лежит еще дальше на востоке. Этих он, наоборот, уважал за дисциплину). Некоторое время Драгомир служил даже главе вятичей, но не так давно из-за чего-то с ним поссорился и отправился на восток, сам не зная зачем. То ли собирался снова попытать счастья в Сибири — огромной стране еще восточнее Святых гор, то ли намеревался пробраться еще куда-нибудь. Но только выбирал он почему-то самые нехоженые тропы и так вот повстречал неудачливых летунов.
      Муромец, до сих пор косившийся на попутчика сумрачно, не поверил и его рассказу о себе, а потому сразу по его окончании принялся задавать вопросы, надеясь подловить Драгомира на противоречии. Но наемник с честью выдержал испытание, не сбившись ни разу.
 
      — Вот ты сказал, что возле Грозового Пика странные вещи происходят. Все забываю у тебя спросить, а какие именно?
      — Ну, — Драгомир покрутил пальцами в воздухе, как бы подыскивая примеры, — про то, что люди там пропадают, и говорить не стоит. В тайге всегда пропасть можно. Но бывали случаи и почуднее, и пострашнее. Поселится, например, какой бесстрашный мужик со всей семьей возле Пика — а там, говорят, золото чуть не на земле лежит, а уж железной-то руды и вовсе завались — начнет промышлять, а через недельку — пропал, и ни слуху, ни духу. Пойдут искать, отыщут домик, что он себе срубил, а там пусто. Ни человека, ни скотины, а из вещей ничего не тронуто. Один раз, говорят, такой вот старатель пропал, дом его нашли, а в нем на столе каша в миске и ложка. Словно прямо из-за стола ушли все. Следов, конечно, никаких. Опять, же, точно никто знать не может, но поговаривали, что нездешняя сила там хозяйничает. По-моему, конечно, сказки. Скорее всего, просто эти самые дивьи люди никого к Пику не подпускают.
      — Точно, — Ратибор переложил мешок на другое плечо, — нам сказывали, за великую святыню они его почитают. И каждый год чужеземцев в жертву ему приносят, — повторил он услышанное от старого ворона, и только тут до Лешего дошел смысл сказанного.
      — Так может, и старатели оттого пропадали? — Ратибор остановился и поглядел на Драгомира.
      — Может, и оттого, — воин подергал сам себя за кончик левого уса. — А ты откуда знаешь обо всем этом? В смысле, о жертвах?
      — Сказал один, — вздохнул новгородец, продолжая шагать. — И я ему верю.
      — Дымом пахнет, — перебил Подосён. — И свежим хлебом.
      — Неужто деревня? — удивился Драгомир. — Да, давненько я здесь не был. Многое поменялось. Ну, прибавим ходу, друзья! Впереди жилье!
      Ратибор хотел было сказать, что Драгомиру-то на лошади легко прибавлять ходу, но удержался, вспомнив, что большая часть вещей отряда навьючена именно на Драгомирова жеребца. Несчастное животное, когда на него нагрузили сразу столько всего, только грустно фыркнуло, но протестовать не стало.
 
      Впереди, однако, оказалась не деревня, а всего лишь хуторок — добротно срубленный дом, амбар, хлев, огород. Откуда-то из чащи доносился стук топора — его, вообще-то, было слышно и раньше, просто в лесу расстояние по звукам определить трудно. На вырубленном и распаханном участке колосилась рожь. Запах свежего хлеба сделался до того отчетливым, что у путешественников потекли слюнки. Невеликие запасы Драгомира съели еще в первый день пути, а мясом хлеба не заменишь.
      — Деньги у вас сохранились? — спросил Драгомир, разглядывая хутор из-под ладони.
      Ратибор кивнул, похлопал себя по зазвеневшему кошельку на поясе (по старой купеческой привычке этот важный предмет был закреплен так надежно, что не отцепился и не развязался даже во время падения в озеро) и вопросительно посмотрел на друзей.
      Муромец пожал плечами и поправил свернутый ковер-самолет. Денег у него не было никогда. Подосён с сосредоточенным лицом пошарил по карманам, потом извлек оттуда серебрушку и показал Ратибору.
      — Они вам не понадобятся, — пояснил вопрос Драгомир. — Что эти люди смогут купить за деньги, если от них до тех мест, где деньги в ходу, топать и топать?
      Во двор вышла женщина и принялась кормить кур. Жеребец Драгомира заржал. Хозяйка, услышав, выпрямилась, увидела неизвестных и мгновенно кинулась в дом.
      — Испугалась, что ли? — недоуменно спросил Подосён в пространство.
      — Лихие люди везде есть, — наемник тряхнул косой. — А нас тут четверо мужиков, и все при оружии. Поехали, что ли. Хоть представиться надо.
      Когда воины приблизились к тыну, им навстречу вышли пять дюжих парней, каждый из которых с решительным видом сжимал в могучих ручищах кол. Колья были одинаковые. Парни — тоже. Ратибору даже сначала показалось, что у него пятерится в глазах, и только потом он сообразил, что так просто не может быть, а перед ним близнецы.
      — Кто вы такие и зачем здесь? — хмуро спросил парень, стоявший ближе всех.
      — Мы путники, — вежливо ответил Ратибор. — Идем к Святым горам. По дороге на нас напал змей, и теперь вот приходится идти пешком.
      — Понятно, — на лице парня появилось сочувствие. — Водятся здесь змеи, чтоб их… Прошлый год корову сожрал один. А этот почему тогда на коне? — острый конец кола направился на невозмутимого Драгомира.
      — Он просто потом к нам присоединился, — пояснил Ратибор и продолжил жалобным голосом. — Мы уже второй день идем по лесу. Нам нечем охотиться и у нас нет хлеба. Помогите, люди добрые.
      Парни одновременно покачали головами.
      — Ладно, чего уж там, — наконец сказал один. — Заходите пока в избу. Вот придут отец с братьями, там посмотрим.
      — Да сколько же вас? — выдохнул Ратибор. Перед его глазами отчетливо предстала картина: луг, ровная цепочка косарей на нем, и все косари одинаковые…
      — Это братьев-то? — переспросил парень. — Ну вот, нас, — он обвел взглядом остальных, бросил кол и загнул пять пальцев на левой руке. — Потом еще с отцом в лесу, — он загнул три пальца на правой руке. — Вот столько всего.
      — И все близнецы? — восхищенно спросил Подосён.
      — Неее, — протянул парень, — старшие все разные, это мы вот сразу пятерней родились. Да пойдем в дом-то, чего зря торчать на солнцепеке. Устали поди.
 
      На любом месте люди могут устроиться так, чтобы было удобно и привычно. Изба, в которую вошли воины, ничем не отличалась от многих и многих других изб в любой деревне. Вот разве что в Новгороде предпочитали амбар, хлев, а заодно и баню объединять под одной крышей, для удобства, скорости строительства и экономии бревен. Здесь же все стояло отдельно. И то сказать — что тут беречь, когда кругом сплошь строевой лес?
      В красном углу сидел старик, похоже, дед или даже прадед тех парней, что встретили Ратибора и остальных. Судя по его виду, некогда он был славным работником и силачом не из последних. Леший невольно вспомнил Белояна: кабы этому вот старику да на плечи медвежью башку приспособить, вылитый княжий волхв получится.
      Старик воззрился на вошедших. Ратибор почтительно поклонился, коснувшись рукой пола:
      — Гой еси, отче.
      — И ты здрав буди, гость, — проскрипел старик. Ратибор про себя решил — точно, прадед, небось, дед сейчас с сыном и внуками в лесу деревья валит. — Кто ты есть такой и зачем пожаловал?
      — Я Ратибор, по прозвищу Леший, а это мои боевые товарищи. Идем мы из Киева по приказу князя Владимира.
      — Киева? — брови старика приподнялись. — Это где — Киев?
      «Небось, лет двадцать уже в лесу-то живут», — промелькнуло в голове у Ратибора. — «Дед, поди, от старости все позабыл. А впрочем, кто их знает, мужики ведь, деревенщины, дальше околицы носа не кажут».
      — Киев — мать городов русских, — почтительно, но с ноткой наставления, сказал Леший. — А лежит он много западнее этого места.
      — Так-так. И что же вам здесь понадобилось? — продолжил неугомонный старик.
      — Идем в Святые горы. По дороге на нас напал змей, и вот теперь вынуждены добираться до цели пешком, — Ратибор почти слово в слово повторил прадеду то, что говорил его правнукам. Во всей этой хитро составленной фразе не было ни слова лжи — волхву лгать неуместно — но в то же время слова Лешего не раскрывали и всей правды. Зачем, к примеру, говорить хозяевам про ковер-самолет?
      — Проходя мимо этого хутора, подумали — не дадут ли нам хотя бы хлеба в дорогу?
      — Вижу я плохо, — без всякой связи вдруг сказал дед. — Ты, я смотрю, никак богатырь?
      — Богатырь.
      — А народу-то с тобой много. Никто из них, случаем, волхвовать не умеет ли?
      — Я же и умею. Я у самого Волха Всеславьевича полгода в учениках проходил.
      Про Киев старик и не слыхивал, а вот имя знаменитого богатыря ему было очень даже известно.
      — Неужто? — старик достал из-под лавки клюку, оперся на нее и вдруг резко встал. Подошел к новгородцу, внимательно посмотрел ему в лицо.
      Волх в свое время обучал Ратибора основам распознавания разных болезней, чтобы знать, что лечить. И теперь ему хватило одного взгляда, чтобы определить: у старика в глазах начиналась темная вода. Еще немного — и совсем ослепнет.
      — Сможешь меня вылечить? — почти просящим тоном произнес старик. — Если я видеть не буду, зачем тогда жить?
      — Дело сложное, — подумав, сказал Ратибор. — Взяться возьмусь, а вот выйдет ли? Одно могу сказать точно — хуже не будет.
      Драгомир, до сих пор молча стоявший в дверях, вдруг покашлял, привлекая внимание, и весело сказал:
      — Ну, раз пошла такая пьянка, мы, пожалуй, пойдем постреляем кого-нибудь. Ты как, Подосён?
      По лицу юного оборотня было явственно видно: на охоту, да еще с Драгомиром — всегда!
      — Тебе, отче, мяска из леска не принести ли? — на лице наемника снова возникла усмешка, почти никогда его не покидавшая.
      Старик тоже улыбнулся.
      — Принеси, сынок, принеси. Только не забудь его сначала разжевать, а то мне, вишь, нечем, — и дед раздвинул усы, показывая такие зубы, какие не у всякого молодого встретить можно.
      Драгомир ценил шутку, даже самую простую и незамысловатую. Его смех еще долго слышался из-за деревьев, когда сам наемник уже давно скрылся из виду.
      А Ратибор стал готовиться. Заклятье против темной воды не было ему известно, но плох тот волхв, который не сумеет составить нужное из знакомых слов! Тем более что, порывшись в книге, он нашел достаточно много заклятий на похожие темы.
      Лешего смущало только одно — достаточно ли далеко они ушли от Змея, чтобы волшебство сработало? Опозориться, выставить себя самозванцем — этого только не хватало!
      — Закрой глаза, отче, — сказал Ратибор, засучивая рукава. Внуки окружили новоявленного целителя, чуть ли не заглядывая ему в рот.
      Внимательно, подчеркивая каждое слово, Леший произнес длинную фразу на колдовском языке. Где-то с секунду ничего не происходило, а затем он почувствовал, как из его рук выходит чудесная сила, устремляясь к закрытым глазам старика. Это был знак, что все прошло успешно. Оставалось проверить, так ли вышло, как намечал Ратибор.
      Дед зажмурился еще крепче, а потом открыл глаза и осмотрелся.
      — Вижу, — сказал он наконец. — Все вижу. Даже и то, чего раньше не видел. Внучек, — теперь он обращался к одному из пяти близнецов, — какие у меня глаза?
      — Голубые, деда, — ответил парень.
      — Да? — несколько удивленно сказал старик. — А раньше карие были. Ну да ничего. Неважно, какого цвета у тебя глаза, важно, как ты ими видишь!
 
      Несмотря на всю благодарность жителей хутора целителю, у них еще оставалось дел по хозяйству выше головы. Потому внуки вскоре ушли из избы, оставив Ратибора наедине с вылеченным стариком. Тот сидел по-прежнему на лавке, хитро глядя на Лешего своими вылеченными, а заодно сменившими цвет глазами. Подивившись нежданному проявлению своего волшебства, Ратибор спросил:
      — Я, отче, тоже кое-что вижу, что не всякий видит. Говоришь ты больно правильно, не так как все мужики или твои же внуки. Ведь ты не из простых?
      — Угадал, глазастый, — кивнул дед. — Я ведь, собственно, и не родич этим оболтусам даже. Просто вместе с ними пришел, да так и осел.
      — А в молодости, небось, воином был?
      — И это верно. Ходил я когда-то в походы под руководством самого Заряна. Вот был воин из воинов! Никто против него в честном бою выстоять не мог. Уже и волосы у него побелели, а все равно так и остался непобедимым. Да только потом то ли устал Зарян от воинского дела, то ли просто старость одолела-таки могучего — ушел, говорят, куда-то, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Я-то еще раньше дружину оставил. Тогда еще силы в руках моих поболе оставалось… Шел, не зная куда, а по дороге этим вот помог от лихих людей отбиться. Они в благодарность предложили остаться с ними, так и остался. Небось и забыли обо мне все, а когда-то и мое имя на пирах богатырских громко звучало.
      — Так как тебя зовут, отче? — полюбопытствовал Ратибор.
      — Сейчас уже не важно, — отмахнулся старик. — Они все дедом кличут, так я и привык. А ежели не веришь, так у меня от старых времен полный доспех сохранился. Вот пойдем, покажу.
      Дед отыскал где-то в избе маленькую дверку в чуланчик, поковырялся и открыл.
      А внутри действительно лежал полный набор богатырского снаряжения. Кольчуга, шлем, щит (причем именно богатырский, с тиснением), булава и поверх всего этого — меч. Оружие выглядело свовсем новеньким, видно, за ним тщательно следили.
      — Поближе посмотреть можно ли? — у Ратибора даже дыхание перехватило, как и у всякого настоящего мужчины при виде хорошего оружия.
      — Можно, конечно. Но насовсем не дам, и не проси, — строго предупредил старик.
      Ратибор взял в руки меч, осторожно вытянул из ножен. Булатный клинок блеснул переливами тоненьких линий на полированной поверхности. Кое-где на лезвии виднелись не до конца заглаженные щербинки — клинок явно побывал не в одной битве. Слова деда оказались очень кстати — Леший как раз собирался любой ценой выпросить у него меч.
      — Ну да ладно, — сказал наконец старик. — Побаловали и хватит. Ты с друзьями надолго у нас остаться намерен?
      — Времени нет. Нам бы только хлеба на дорожку…
      — Будет вам и хлеб, и все, что пожелаете, — вмешалась хозяйка, как раз в этот момент вошедшая в избу и слышавшая последние слова Ратибора. — Благодетели вы наши! Да мы же ради вас теперь…
      — Чего уж там, — смутился Ратибор: от неумеренных похвал за пустяшное, по его мнению, дело, Леший всегда приходил в некоторую растерянность. Чтобы скрыть это, он перевел разговор на другое:
      — А где Муромец? Что-то его не видно и не слышно.
      — Какой Муромец? — спросила хозяйка. — Это такой толстый и низкий? Телегу починяет. У мово-то никак руки не доходили, и то сказать — куда мы ездим! А ваш как увидал — непорядок, говорит.
      Ратибор вышел на крыльцо. В дальнем углу двора Илья Муромец действительно починял телегу. Правда, делал он это весьма своеобразно. Илья просто-напросто поднял телегу, подперев ее коленом, и теперь как раз прилаживал новую ось.
      — Ну ты даешь! — восхитился Ратибор. — ты что, не мог поленом подпереть?
      — Да ну его, полено, — не оборачиваясь, буркнул Муромец, — еще сломается. Телега-то, поди, тяжелая.
 
      Хотя путешественники и рвались продолжить путь немедля, пришлось им все же провести остаток дня у гостеприимных хозяев. Из настрелянной Драгомиром дичи были изготовлены странные вареные пирожки с мясом, которые хозяйка назвала «пельмени». Что это значит — она и сама не знала, но сами пельмени всем очень понравились.
      К вечеру из леса вернулся глава семьи с тремя старшими сыновьями. Узнав о происшедшем в его отсутствие, он тоже проникся к гостям доверием, хотя и посматривал немного искоса — видимо, ревновал жену к могучему Муромцу.
      Но всему на свете приходит конец, завершилось и гостевание. Коней в хуторе лишних не оказалось, так что волей-неволей продолжили путешествие прежним порядком, только Драгомиру тоже пришлось спешиться: его конь и так был нагружен сверх меры. С каждым часом пути Святые горы становились все ближе.
      Драгомир оказался неутомимым ходоком. Даже сейчас, когда он нес на себе столько же, сколько и все остальные, он умудрялся не только идти быстрее всех, но и непрерывно сыпать шутками. Ратибору это нравилось — во-первых. он ценил сильных, а во-вторых, Драгомир в такие минуты сильно напоминал ему Митяя.
      Сейчас, например, наемник шел рядом с Подосёном — за время пути они окончательно подружились — и рассказывал:
      — Вот когда я служил у вятичей, был там случай. Привели к жупану — это у них вроде князя, только выборный — человека и говорят: он, мол, убил нашего родича. Жупан спрашивает — убил? Тот ему — да, мол, убил. Жупан спрашивает — за что? А тот ему — за мечту. Это как? А вот так, говорит. Я его не за то убил, что он спал с моей женой, и не за то, что он от меня через печную трубу хотел сбежать, а за то, что он сверху крикнул: я еще сюда вернусь! — мечтатель, понимаешь!
      — И чего? — Подосён остановился, устроил мешок поудобнее и двинулся дальше.
      — Ну и ничего, — Драгомир прокашлялся. — За что его судить? Тем более что за измену по законам вятичей карают строго. Пришлось отпустить с миром.
      — Здорово. А ты что, в то время у жупана в охране служил?
      — Нет, я потом нанялся. А в то время в толпе стоял и все слышал.
      Где-то в середине дня, когда солнце стало ощутимо припекать даже сквозь ветви, Муромец аккуратно сложил вещи на землю и потребовал привала.
      — Я же не железный, целый день топать, — сказал он при этом. — Ноги болеть начинают.
      В последние дни Илья и так шел дольше, чем остальные могли ожидать от него, так что требование признали уважительным и расположились на отдых.
      — Ратибор, — позвал Подосён, разлегшись на земле и глядя в небо. — А какие из себя эти дивьи люди?
      — Понятия не имею, — признался Ратибор. — Белоян сказал только — живут, мол, в Святых горах, а дальше ни слова. Но я думаю, что раз зовут их дивьими, то коли мы их увидим, то узнаем. А что?
      — Просто в голову пришло, — зевнул оборотень.
      — А на небе тучи, — встревоженно сказал Драгомир. — Как бы дождя не было.
      — Не сахарные, — отозвался Муромец, — не растаем. И под дождем идти можно.
      — Дождь — полбеды, — не согласился Драгомир. — Хуже, если гроза.
      Действительно, гроза в лесу — дело очень опасное. Если уж застигла тебя, то лучше всего идти прямо по лесной дороге: Перун любит храбрых, поражая тех, кто прячется под деревом. Это всякий знает. Но вот как быть, если никакой дороги ни вблизи, ни вдалеке нету?
      А похоже, что дело и впрямь шло к сильной грозе. Солнце заслонила черная туча, потом другая, и вскоре уже все небо грозно почернело, а сверху донеслись первые погромыхивания. Путешественники в это время шли вперед, надеясь найти надежное укрытие.

      Вскоре сосновый бор закончился, вернее, среди сосен стали все чаще попадаться разлапистые ели.
      — Почему бы нам не устроиться под елью? — предложил Драгомир. — Деревьев в лесу много. Почему именно в наше должно ударить?
      — Тоже верно, — Ратибор вытер лоб. На сей раз мокрым он был не от пота, а от ливня, хлеставшего все сильнее и сильнее. Гремело уже постоянно, а от молний весь лес то и дело озарялся мерцающим светом.
      После недолгих поисков невысокого дерева отряд наконец расположился в естественном шатре, образованном еловыми лапами. Там было темно, но зато сухо. К тому же колючие ветви несколько глушили раскаты грома. Основная проблема состояла в том, чтобы заставить войти туда коня. Поначалу он упрямился, фыркал и даже пытался кусаться, но потом хозяин сказал ему на ухо пару слов, и конь немедленно подчинился. Правда, помещался он под елью с трудом, и для людей почти не осталось места, но все же лучше так, чем оставить бедную скотину под проливным дождем, да еще и с грозой. Мало того, что промокнет, так ведь еще может испугаться грома и понестись куда глаза глядят!
      Драгомир выглянул наружу, тут же спрятался обратно.
      — И с чего это Перун так разошелся? — задумчиво и как-то медленно сказал он. — Сколько на свете живу — немного таких гроз припомню. Не иначе опять кого-то нарочно поразить пытается…
      — Главное, чтобы не нас, а остальное как-то без разницы, — беспечно отозвался Муромец. — Кстати, гроза навеяла. То место, куда мы должны забраться, недаром ведь Грозховым Пиком именуется. В него ведь каждую грозу не одна молния должна попасть. Как же стоит до сих пор?
      — Не простые люди строили, — Драгомир прислонился к еловому стволу, стараясь не прилипнуть к смоле.
      — Кого строили? — хором спросили все три богатыря.
      — Пик, — Драгомир закрыл глаза. — Легенды ходят, что он руками человеческими сотворен. Или не человеческими, не знаю точно. Но в любом случае не простые то были каменщики. Раз уж сумели такую громаду отгрохать, сумели, наверное, ее и от молний защитить. К тому же вершинка-то Пика Грозового выше облаков находится. Коли и бьют в нее молнии, так снизу этого никак не углядеть. Тучи заслоняют. Вот коли будете в грозу на самом верху, да целы останетесь — расскажете мне потом.
      Тут снаружи грохнуло так, что земля содрогнулась, люди повскакивали на ноги, а конь испуганно заржал. А уж вспыхнуло — даже сквозь еловые лапы видать.
      Выбежав наружу, Драгомир вернулся, сильно изменившись в лице. Усы наемника встопорщились, как у кота, а кончик роскошной косы неестественно распушился. Да и сама коса проявляла отчетливое желание встать дыбом. И страх или же ярость были тут совершенно ни при чем.
      — В соседнее дерево молнией ударило! — заорал он. — Полыхает! Уходить надо, пока пожар не начался!
      Четыре человека и один конь поспешно покинули укрытие. Ратибор сразу же почувствовал, как все снаружи насыщено Перуновой мощью. Она покалывала кожу, заставляла волосы шевелиться. При каждом шаге тело легонько встряхивало. Такого Леший еще ни разу в жизни не испытывал. Потрясенный новыми ощущениями, он даже горящее дерево не сразу увидел. Хотя и на него посмотреть стоило.
      Молния, по обыкновению, выбрала самую высокую ель, расщепив ее до середины. Теперь смолистый ствол пылал, словно хороший факел. В свете непрерывных молний это смотрелось весьма впечатляюще. Но стоять на месте и глазеть было уже некогда. В любой момент огонь мог перекинуться на соседние деревья, а верховой пожар в хвойном лесу — катастрофа.
 
      Летние ливни обильны и коротки. Последние струи воды погасили-таки разбитое молнией дерево. Когда дымящиеся остатки скрылось из виду, небо уже начало проясняться.
      Отряд медленно двигался по лесу. Хорошо еще, что в хвойных лесах землю устилают колючки, не давая ей сделаться скользкой и непроходимой. Хотя и они не всегда помогают. Особенно Илье Муромцу с его непослушными ногами. Ему всегда было трудно сохранять равновесие на скользком. За последние полчаса Муромец уже дважды оступался и с проклятиями валился на спину — путь шел под уклон.
      Внезапно деревья закончились, а впереди показался пологий берег реки. По ту сторону, уже совсем невдалеке, высились Святые горы.
      — Почти на месте, — сказал Драгомир, останавливаясь. — Надо думать, ночевать будем уже у подножия. Или сразу постучитесь в ворота и попросите приюта по законам гостеприимства?
      — А где там ворота? — спросил Ратибор, становясь рядом.
      — Не знаю. Но должны же быть хоть какие-то. Иначе как бы эти треклятые дивьи люди выбирались наружу?
      — А они выбираются? — этот вопрос задал Подосён, у которого никакие события не могли отбить любопытства.
      — Вестимо. Старики говаривали, что иногда в деревнях, чаще всего по ночам, слышен звон. Не всем, правда, слышен, а только самым умным. Такие приходят в условленное место, и к ним является старик из дивьих людей. И учит.
      — Чему?
      — Жизни, надо думать. Они не говорят, а я сам ни разу такого звона не слышал. Умом, наверное, не подхожу.
      Муромец, до сих пор молча глядевший на близкие горы, вдруг встрепенулся и подозрительно посмотрел на Драгомира:
      — Что-то уж больно много ты про здешние штучки ведаешь. Сам же говорил, что всю жизнь по разным землям скитаешься. А рассказываешь так, словно родился здесь и вырос.
      Драгомир сверкнул улыбкой и подергал себя за ус.
      — Родился я, точно, подалече. А вот вырос и впрямь здесь. Отца-то моего убили — я мальчонкой был. Мать не надолго его пережила. Вот и пришлось постранствовать. В тутошних же краях осел, помню, лет на десять. Привык.
      — Сколько же тебе лет? — изумился Подосён, привыкший считать наемника чуть постарше себя.
      — Сорок два года весной исполнилось, — вздохнул Драгомир. — То есть это я так думаю, что сорок два. Точно года мои разве что боги ведают. Может, сорок, а может, и все полсотни стукнуло. Потому, наверное, и сохранился хорошо, — он тряхнул вороной косой без единого седого волоска, — что некогда было о возрасте задумываться. Веришь ли — за последние… ну, много, короче, лет, ты первый меня об этом спросил.
      — Что-то тут все же нечисто, — шепнул Муромец Ратибору, чувствительно тыкая его локтем в бок. — Темнит он…
      — Да ну тебя, — Ратибор ответил таким же шепотом, но чуть погромче. Драгомир немедленно навострил уши, и новгородец закончил совсем уже неслышно: — Человек надежный, что бы мы без него делали? Если бы тать был, давно бы нас всех на привале перерезал. Да и брать с нас нечего.
      — А книга?
      — Она воину ни к чему. Чтобы только ее прочитать, ему знаешь сколько времени учиться надо?
      На том разговор и закончился, ибо шептаться в присутствии боевых товарищей для воина неуместно. Отряд начал готовиться к переправе.
      Здесь тоже не обошлось без приключений. Пришлось делать плот, а топоров у всей компании было только два: у Ратибора, никогда не расстававшегося с этим универсальным оружием, и у Драгомира. Потому они и отправились выискивать подходящие стволы. Илья же с Подосёном остались на берегу, дабы сторожить вещи.
      Вскоре издали до них донесся стук топора, затем треск валящегося дерева, а затем ругань Ратибора, еле успевшего отскочить. В таких случаях новгородец всегда делался весьма громогласным.
      Как раз в этот момент на противоположный берег реки не спеша вышел здоровенный медведь. Поглядел на богатырей с неодобрением, потрогал воду лапой, еще раз смерил взглядом людей на другом берегу и не решился плыть. Прокосолапил еще немного вдоль течения и скрылся в кустах.
      Ратибор с Драгомиром вытащили к воде первое бревно, чуть-чуть постояли и собрались уже идти за следующим.
      — Постой, — неожиданно сказал наемник. — А у нас найдется, чем связать бревна в плот?
      — Не знаю, — Ратибор явно растерялся. — Надо было с начала об этом подумать! Илья, у нас есть прочные веревки?
      Муромец подумал, покопался в мешках и сказал наконец, что веревки, конечно, есть, но скорее всего для плота их не хватит.
      — Лыка надерем, — предположил Подосён.
      — Ага, — заметил Ратибор, оглядывая окружающий их хвойный лес, — с елок ты лыко будешь драть!
      Подосён покосился на противоположный берег, где только что шлепал по песку медведь. Там росли самые настоящие невесть откуда взявшиеся липы. Оборотень вздохнул.
      — В любом случае, — подвел итог Драгомир, поглядев на имеющиеся веревки, — попробовать стоит. Хуже от этого точно не будет.
      Плот в конце концов все же получился. Правда, при виде этого неуклюжего сооружения даже у тех, кто его делал, возникли сомнения в том, что оно вообще сможет держаться на воде. Но тем не менее за три ходки удалось-таки перевезти на нем и людей, и поклажу.
 
      Как и обещал Драгомир, к вечеру отряд вышел к подножию Святых гор. То есть, конечно, горы здесь были пока пологими и от простого леса отличались только едва заметным уклоном. Но дальше земля шла вверх все круче и круче, а сквозь сильно поредевшие деревья виднелись лежавшие там и сям камни, постепенно переходившие в сплошные нагромождения скал.
      — Здесь наши дорожки расходятся, — сказал Драгомир. — Мне идти вдоль гор искать перевал и в Сибирь. А вам придется побродить изрядно, пока отыщете, что вам там нужно.
      Путешественники попрощались. Муромец при этом сожалел не столько о раставании с Драгомиром, сколько о том, что все вещи опять придется переть на себе.
      Наемник птицей взлетел в седло и спустя минуту уже исчез за деревьями.
      Ратибор присел на валун и осмотрелся.
      — Ну что теперь делать будем? — вопросил он. — Вроде бы дошли до места, а все одно ничего не выходит. Сами понимаете — дверей в горах нету. Как искать?
      — А может, поселиться здесь ненадолго? — предположил Муромец. — Помнишь, Драгомир твой говаривал — мол, пропадают люди? Раз трупов не найдено — значит, они их с собой утаскивают. Поселимся, дивьи люди за нами придут, тут и переговорим.
      — Головой думать надо, — укоризненно сказал Ратибор. — Те просто мужики были, а мы — воины. Вдруг не захотят здешние хозяева с нами дела иметь, а сразу прирежут или стрелой издалека? Здесь как-то по-другому надо…
      — Если бы была у нас хоть какая-то вещь, которой раньше дивьи люди владели, — Подосён мечтательно зажмурился, — я бы тогда взял след и сразу все нашел.
      — А ведь это мысль! — просиял Ратибор. — Вещи у нас такой, правда, нет, но ведь это не беда! Ты просто вынюхивай, откуда людьми пахнет.
      Подосен быстро разделся, некоторое время стоял, закрыв глаза, а потом начал стремительно меняться. Еще чуть-чуть — и крупный молодой волк рысью побежал вокруг валуна, на котором сидел Ратибор.
      Немного покрутившись, волк уверенно взял направление и все той же волчьей рысью направился в лес. На полпути он остановился, обернулся через плечо и подождал, пока друзья распределят между собой груз и последуют за ним.
      Недостаток такого способа розыска Ратибор понял сразу. Во-первых, скорость движения у оборотня, бежавшего налегке, и тяжело нагруженных людей сильно различалась. Во-вторых, Подосён в волчьем облике не умел говорить, хотя и понимал, когда к нему обращались. Так что сообщить, что именно он чует и откуда, он никак не мог. Для этого Подосёну понадобилось бы снова перекидываться в человека, а многократные превращения отнимали очень много сил.
      Но тем не менее, отряд продвигался вперед, и в скором времени вышел… к еще одному хутору. По всей видимости, это и были старатели вроде тех, о которых рассказывал Драгомир. Те, которых даже непонятная и оттого страшная участь предшественников не отпугнула от поисков лучшей доли.
      Здесь горы уже были настоящими горами. Избушка вместе с огородом лепилась на небольшой террасе у самого склона. Пока Подосён одевался, Ратибор внимательно всматривался в подворье.
      Кажется, там действительно кто-то жил. Во всяком случае, из трубы шел дымок, а из хлева донеслось мычание коровы.
      — Я вел, как сказано было, откуда людьми пахло, — извиняющимся тоном сказал оборотень. — Кто же знал, что это хутор окажется?
      — И то дело, — проворчал Муромец. — По крайней мере, будет у кого расспросить, не видали ли чего подозрительного. Пошли, что ли?
      Когда воины уже почти добрались до плетня, перед самыми ногами Ратибора в землю ударила стрела.
      — Кто вы такие и что здесь делаете? — спросил мужской голос откуда-то из пространства.
      — Мы из Киева, — сказал Леший, зная, что такое представление ни к чему его не обязывает. Про Киев здесь мало кто знал. — Хотели спросить у здешнего хозяина кое-что.
      — А почто спрашивать с мечами идете? — все также неизвестно откуда продолжал голос.
      — Так как же нынче без оружия-то? — хором сказали Ратибор и Илья. — Разбойники, поди, так и рыщут.
      — Верно, — с неохотой признал голос. — Так чего вам все-таки надо?
      Ратибор вышел из себя.
      — Добрые хозяева, — сказал он, — сначала гостей встречают, потом поют-кормят, а потом уже выспрашивать начинают. А ты, торопыга, сразу с расспросов начал.
      — Угадал, — неожиданно весело сказал голос. — Меня так и зовут — Сермяга Торопыга. Ладно уж… — с такими словами обладатель грозного голоса и не менее грозного лука вышел из-за камня.
      Это был невысокого роста мужичок с простоватым лицом и неожиданно жесткими узкими глазами прирожденного охотника. При взгляде на его одежду на ум сразу приходило, что с тех самых пор, как Сермяга поселился в горах, вещички свои он ни разу не штопал. Попросту говоря, его одежда представляла из себя живописную рвань, в нескольких местах украшенную не менее потрепанными заплатками.
      — Что же ты, мил человек, — невольно улыбнулся Ратибор, — в таком неказистом виде ходишь?
      — А, — мужичок отмахнулся той рукой, в которой до сих пор держал лук, оттого жест вышел забавным. — В лесу да в горах оно сподручнее. Сколько его ни зашивай, все равно ведь порвется. И добро бы через год, а то завтра же!
      — Давно здесь? — дружелюбно спросил Муромец, опуская мешок на землю.
      — Не так уж. С полгода будет. Только-только успел домик поставить.
      — Слышь, мил-человек, — осторожно спросил Ратибор, — а в последние дни ничего подозрительного здесь в округе не случалось?
      Мужик задумался.
      — Случалось, — подтвердил он через некоторое время. — Да вы проходите уж ко мне. Даже если вы и разбойники — все равно проходите, сразу увидите, что брать здесь нечего.
      Путешественники вошли в крохотный домик. С первого же взгляда становилось ясно, что в этом жилище польститься хоть на что-нибудь сможет только очень невзыскательный вор. Все носило на себе печать длительного неумелого обращения.
      — Куда ж твоя хозяйка-то смотрит? — прогудел деликатный Илья, встав посередине и оглядываясь по сторонам.
      — Надо думать, на своих деда и бабку в ирии она смотрит, — неожиданно вздохнул хозяин. — Померла баба моя, год назад. С того я и сюда подался, думал горе забыть. Вроде получается.
      — Извини, — смутился Муромец. — Я ж не знал…
      — С этим все ясно, — вмешался Ратибор. — А вот чем у тебя домовой занимается? Или и его нету?
      — Есть, как не быть. Нельзя дому без домового. Еще когда избу только построил, первым делом кошку с собакой туда пустил. Чтобы, значится, дедушке не только самому здесь пребывать, а и с женой.
      — Дело, — одобрил начинающий волхв. — Только, я так смотрю, и домовой не больно следит тут за всем…
      Мужичок молча пожал плечами.
      Ратибор тоже оглядел жилище. Печь там была маленькая, не то что основательная на пол-избы, к которой новгородец привык в родном доме, да и после… Так что местопребывание домового оставалось неизвестным. Значит, надо поискать его самим. И себе хороший отдых обеспечим, и хозяину спокойную жизнь. А заодно и заклятие попробуем, недавно из книги с большим трудом вычитанное…
      Леший решительно взял с хлипкого стола кружку, плеснул туда зелена вина из фляги и поставил посередине избы, отодвинув недоумевающего Муромца.
      — Дедушко домовой, — позвал начинающий волхв. — Выходи нашего винца покушать да разговоры послушать!
      Остальные затихли, ожидая, что будет дальше. Некоторое время в помещении стояла звенящая тишина, нарушаемая только криками раздраженного чем-то воронья вдалеке.
      Затем послышался скрип и кряхтение, и откуда-то из темного угла выбрался домовой. Ратибор удивленно вытаращил глаза — маленький человечек как две капли воды походил на хозяина дома. Только росточком в ладонь, да борода подлиннее будет. А так — один в один: такой же худой, растрепанный и оборванный и лицом похож. Вдобавок непутевый домовой умудрился как-то запутаться в паутине, и его кафтан украшали десятки липких нитей.
      — Ну, чего надо? — ворчливо спросил домовой. Ратибор молча показал ему на кружку. Человечек подошел к стоящему на полу сосуду (который, кстати, был чуть больше его самого), взял кружку обеими руками, неожиданно легко поднял и одним глотком осушил.
      — Так чего надо-то? — уже ласковее спросил домовой, напившись.
      — Что-то ты, хозяин, за порядком в доме не следишь, — укоризненно покачал головой Леший. — Сам видишь: у человека хозяйки нету, прибирать некому. Значит, тебе с супружницей работа. А ты не выполняешь. Стыдно!
      — А чего, а чего, — быстро и возмущенно заговорил домовой, выдавая тем самым, что немного растерян. — А чего я должен на него работать? Он же меня ни разу ничем не угостил! Ни кусочком, ни глоточком! И жена обижается, почему, мол, бус ей не дарит никто! А откуда у меня бусы, если этот скряга даже гороха жалеет!
      — Слышал, — Ратибор повернулся к оторопевшему мужичку. — Так что ты сам виноват. Корми домового почаще, да в лесу рябины набери, тут неподалеку вроде растет. Тьфу, дурень, — оборвал сам себя новгородец, — какая рябина в середине лета? Ну, короче, постарайся. А уж он тогда стараться будет не за страх, а за совесть. Правда?
      — Конечно! — приосанился домовой. — Коли к нам по-доброму, так и мы с нашим удовольствием завсегда готовы… — тут он запутался в фразе и замолк. Помолчал, махнул рукой и полез обратно в угол, где и пропал.
      Благодарный мужичок принялся выражать свои чувства столь же путано и многословно, как и домовой перед этим. Ратибор невольно подумал, что болтливости они, похоже, учились друг у друга.
      — Ладно, ладно, — прервал он разговорившегося хозяина. — Раз такое дело, может, ночевать нас пустишь?
      — Конечно! — просиял мужичок. — Только сами смотрите — кровать у меня одна, и та шатается.
      — Не беда, — успокоил его Подосён. — Мы и на полу можем.
      — Разумеется, — фыркнул Илья. — Ты-то и на подстилке возле входа заснешь, я тебя знаю. Ну ладно, ничего уж не поделаешь.
 
      Компания разместилась в самых разных местах. Подосён действительно хотел было улечься у входа, но там дуло, и парень, поворчав немного, переместился в угол. Тот самый угол, где обитал домовой, кстати. Илья раскинулся посередине, как всегда, умудрившись занять почти все место.
      Ратибор же долго выискивал уютный уголок. Наконец, выискал и устроился там, положив под голову мешок с книгой — для пущей сохранности.
 
      Честно говоря, поутру Ратибор намеревался подняться первым. Как-никак, а главный именно он, и вся ответственность ложится на него же. Но к удивлению Лешего, хозяин вскочил вообще ни свет ни заря. Так что, когда новгородец наконец продрал глаза и нашел в себе силы подняться с пола (казавшегося таким уютным и даже мягким) Торопыга уже отсутствовал. Должно быть, отправился собирать рябину — домового задабривать. Судя по всему, давешние слова гостя насчет того, что в это время года рябины еще нет, до мужика не дошли.
      Подосён, как обычно, спал чутко, так что, едва Ратибор с хрустом потянулся, глаза оборотня тут же раскрылись.
      — Что, уже утро?
      — Не то слово, — мрачно ответил Ратибор, выходя на крыльцо. — Я так смотрю, уже почти день. Если солнышко не врет, конечно. А я не припомню, чтобы оно врало в таких случаях…
      Муромец заворочался и что-то забубнил, не просыпаясь.
      — А вот давай-ка мы с тобой этого вот богатыря разбудим. Ведь продрыхнет до осени! — предложил Ратибор, принимаясь за дело.
      Вдвоем они вытащили Илью на крыльцо (хотели было вынести, но не хватило сил поднять — Ратибор еще раз оценил невзрачного Бурушку, таскавшего такую тяжесть целыми днями). Из близтекущего родника набрали полный ковшик ледяной воды.
      Леший с загадочным видом отошел подальше. Подосён не сразу понял, зачем это надо, но все разъяснилось сразу же, когда брошенный умелой рукой ковш опрокинулся точно на лбу Муромца. Илья взревел, мгновенно оказался на ногах, а в следующий миг его огромный кулак рассек воздух в том самом месте, где по идее должна была бы располагаться голова Ратибора, если бы он рискнул лить воду, стоя рядом. Когда в реве разъяренного Муромца стало возможно различить слова, оказалось, что он орет:
      — Какого Ящера?
      — Такого самого, — с безопасного расстояния ответил Ратибор. — Нам, если тебе интересно, еще шляться по этим горам и искать вход!
      — Тьфу! — Илья совсем не символически плюнул в дальние кусты. — Нельзя было по-человечески разбудить?
      — Значит, нельзя, — подытожил Ратибор. — С хозяином будем прощаться или как?
      В этот момент на двор вышел хозяин.
      — Слышь, как там тебя? — мужичок махнул рукой, подзывая. — Ты вроде человек мудреный, объясни, что такое тут рядом торчит?
      Заинтересовавшийся ученик волхва последовал за Торопыгой. Муромец вздохнул и прямо босиком зашлепал вслед. Мало ли что…
      Ничего хорошего, собственно, и не оказалось. Прямо посередине тропинки торчал длинный трезубец зубьями кверху. А на них были аккуратно насажены три черепа. Даже неопытный взгляд сразу бы определил — человеческие. Их ни с чем не спутаешь.
      Илья, едва увидев это сооружение, водруженное кем-то на видном месте, развернулся и пошел в избу. Насколько Ратибор знал своего друга, Муромец собирался продолжить осмотр, взяв в руки что-нибудь понадежнее. Сам Леший такого беспокойства не испытывал, так как попросту не знал, что странный знак должен обозначать.
      Простоватый Торопыга искренне недоумевал.
      — А может, это вы поставили? — вдруг осенило его. — Кроме вас, в округе никого не было.
      — Богами клянусь, — искренне сказал Ратибор, — не наша это работа. Делать нам больше нечего, только тебя пужать.
      — И то верно, — согласился мужичок. — Так что это может быть?
      — Хозяева здешних мест, небось, пугают, — предположил Илья. — Не велят здесь оставаться подолгу. А черепа — это как бы знак — мол, не послушаешь нас, торчать и твоей голове на таком шесте.
      — Да ну их! Я, можно сказать, только на новом месте обустроился, только хозяйствовать начал, а уже гонят. Никому ведь не мешаю.
      — Им скажи, — Муромец взвесил на руке палицу.
 
      Целый день Ратибор со товарищи бродил по горам и выискивал какую-нибудь зацепочку, по которой можно было бы распознать дорогу вглубь горы. Но ничего не находилось. То ли пахли горные жители не как люди, то ли еще что, но найти их при помощи носа юного оборотня оказалось невозможно. Ведовство же по-прежнему не действовало. Вернее, кое-что Ратибору удавалось — когда Муромец не удержался и рухнул с невысокого обрыва, Леший легко залечил его разбитое колено. Однако сделать что-нибудь серьезное, например, связаться через воду с Волхом Всеславьевичем, не выходило. Пытаясь понять эту странную закономерность, Ратибор чуть не сошел с ума, пока Подосёна не осенила мысль:
      — Ну, ты здесь, — рассудил он. — Но Волх-то там, а там действие Змея, небось, очень сильно. Вот и не получается ничего.
      На этом Ратибор успокоился. В конце концов, это было не так обидно, как то, что горы упорно не хотели раскрывать своих дверей незваным гостям.
      Ночевать опять пришлось у гостеприимного Торопыги. Домовой не показывался, но в избе уже было намного чище и уютнее. Похоже, запечная парочка, задобренная непутевым мужичком, взялась-таки за дело всерьез.
      А утром всех ждала очередная неожиданность. На самой крыше избы вместо конька, кем-то аккуратно срезанного, красовался двузубец с двумя черепами. Тут уж и дурак догадался бы, что обозначает страшный знак.
      — Три черепа вчера обозначали, что тебе дадено три дня на то, чтобы убраться отсюда, — разъяснил Ратибор хозяину. — Один день миновал.
      — Ну и что? — по-прежнему хорохорился мужичок. — Может. это они так шутят?
      Своей жизнью Торопыга не дорожил, а вещей у него было немногим больше, чем можно с собой унести. Потому он во всеуслышание заявил, что уйдет отсюда последним и только хорошо подравшись. У Ратибора были свои взгляды на то, чем такая драка может закончиться, но он промолчал.
      Этот плохо начавшийся день богатыри снова посвятили подвигам. На этот раз удача улыбнулась им… на мгновение.
      То, что удалось разнюхать наблюдательному оборотню, могло быть только дверью в подземное царство. Две скалы, стоящие рядом — в горах не редкость. Но вот когда стоят они настолько впритык, что и ножа между ними не просунешь — это серьезно. Тем более что эти скалы больше напоминали одну, ровно разрезанную огромным и очень острым ножом.
      Но дивьи люди умели хранить свои тайны. Дверь была закрыта настолько основательно, что никакие отпирающие заклятья, быстро припомненные и даже состряпанные самостоятельно на скорую руку, не могли и поколебать могучих створок каменных ворот.
      Муромец в качестве последней меры подошел и с размаху ударил палицей по воротам. Раздалось гудение, словно за скалами было пустое место, но никакого другого результата не последовало.
      В отчаянии Ратибор плюнул на упрямые скалы. После этого вся компания направилась домой, не забыв отметить место. Уже уходя в лес, Илья спохватился, подобрал здоровенный валун и припер им скалы как раз на том месте, где их рассекала щель. Леший мысленно одобрил. Если из укрывища ночью кто выйдет, непременно валун сдвинется. Тогда уж точно знать можно будет, живет здесь кто или нет.
      — Интересно, — задумчиво протянул Подосён по пути домой, — сколько дней у нас осталось? Я-то не считал… Ты помнишь?
      Ратибор, к которому относился вопрос, молча достал свою палку (как он умудрился ее не потерять во всяких переделках по дороге — это было загадкой даже для него самого) и сосчитал перечеркнутые палочки.
      — Где-то месяц. Немного, конечно, да что поделаешь…
      — Что поделаешь, — передразнил Илья. — Была бы у меня палица потяжелее, чем эта, я бы эти ворота разнес к собачьей бабушке… И потом, Ратибор, — уже серьезно продолжил Муромец, — ты что, серьезно хочешь придти к ним и сказать — вот, мол, нам позарез необходимо взять вашу святыню для своих надобностей? Это же все равно, как если бы какой-нибудь печенег заявился в Киев и потребовал отдать ему то изображение Перуна, что на холме, потому как ему хочется своего врага ею по башке двинуть. Что бы с таким сделали?
      Иногда Муромец проявлял недюжинную сообразительность. И сейчас его довод застал Ратибора врасплох. Обычно ученик Волха Всеславьевича, приученный наставниками, просчитывал все надолго вперед (если бы Ратибор умел играть в шатрандж, сказал бы «на десять ходов»). Но теперь он почему-то даже и не подумал, что дивьи люди добром чудо-оружие не отдадут. Отобрать силой? Невозможно. Разве только Святогор за русичей вступится. Остается только одно…
      — Остается только одно — украсть, — Ратибор оторвался от раздумий и обнаружил, что Илья последние пять минут увлеченно развивает именно эту тему.
      — Завтра увидим, — оборвал он Муромца. — А лучше всего — устроить засаду у того места. Может быть, получится туда проникнуть.
      — Мысль, — согласился Илья. — Дома соберем все что нужно — и вперед.
 
      Торопыге, кажется, начали уже немного надоедать незваные гости, которые все никак не спешили оставлять его дом и вдобавок занимали по ночам почти весь пол. Так что известие, что эту ночь они проведут не в избе, он встретил с некоторой радостью.
      Богатыри расположились в месте, словно специально предназначенном для засад. Из этого укрытия предполагаемые ворота просматривались великолепно, а вот от ворот заметить наблюдателя было почти невозможно.
      Стемнело. В кустах раздались голоса каких-то местных ночных птичек. Издалека ухнула сова, и птички испуганно умолкли.
      Ратибор сидел в темноте, стараясь не заснуть и неотрывно глядя на ворота. скала по-пережнему смотрелась почти цельной, и только еле заметная щель чернела на сером камне. Ничего подозрительного не было ни видно, ни слышно.
      Около полуночи Ратибор разбудил мирно дремлющего Илью и прилег сам. От долгого напряженного наблюдения он очень устал, так что заснул, еще не улегшись окончательно…
 
      Ратибора разбудило утреннее солнце, бившее в глаза. Сначала он повернулся было на другой бок, чтобы оказаться в тени и продолжить сон, но затем вспомнил, где находится, и вскочил.
      Глазам его предстала мирная и умилительная картинка. Муромец, который должен был дежурить от полуночи до рассвета, лежал, некрасиво разметавшись, и негромко похрапывал. Рядом примостился Подосён. С него, правда, взятки были гладки, его вообще никто в разведку не звал, но все равно…
      Ратибор еле удержался от искушения пнуть Муромца ногой. Не сделал он этого, впрочем, не из жалости, а из чувства самосохранения. Кому, как не Ратибору, знать о ярости разбуженного Ильи, да еще если разбудили таким грубым образом. Поэтому леший применил старый добрый способ, на друзьях уже неоднократно опробованный:
      — Дружина, подъем!
      Как обычно, богатыри оказались на ногах и только потом осознали, в чем дело. Муромец, вскочив, закрутил головой и вдруг то ли застонал, то ли зарычал.
      — Дурень! — воскликнул он наконец, отвешивая самому себе изрядную плюху. — Заснул на посту! Ни разу со мной такого не было!
      Ратибор молча ждал, пока Илья выговорится.
      — Честно, ни разу на посту не спал, — сказал Муромец, когда перестал сокрушаться. — А сейчас словно что-то нашло. Глаза сами слиплись.
      — Ну и ладно, — отмахнулся Леший. Он уже стоял рядом с воротами. — Все равно отсюда никто не выходил. Валун как стоял, так и стоит.
      — Ну и что, — неожиданно заявил Подосён, не вставая. — Если ворота раскрываются не так, как у нас, а разъезжаются в стороны, то ничего и не сдвинется.
      — Тьфу! — Ратибор пнул ни в чем не повинный камень, ушиб ногу и на некоторое время замолчал.
 
      Дома же их ждала еще одна неожиданность. Впрочем, теперь она вряд ли могла считаться неожиданностью. Торопыга сидел на лавке, уставившись в одну точку. В этой точке в пол была воткнута палка с насаженным на нее черепом.
      — Все-таки предупреждают, — убитым голосом сказал он, услышав шаги за спиной. Как мужику удалось распознать, кто идет, Ратибор тоже не понял. Вообще, впоследствии, вспоминая тот день, он всегда удивлялся — что тогда случилось с его головой? Словно новгородец временно утратил способность мыслить.
      — Ухожу немедля, — неожиданно поднявшись, Торопыга закружил по избе, собирая немногочисленные пожитки. — Вы, если хотите, оставайтесь, а мне жизнь пока дорога.
      — Что? — спросил Ратибор, выдергивая новый знак из половицы. — Ночью подкинули?
      Торопыга молча кивнул, не прекращая движения.
      — И куда домовой смотрел? — возмутился было новгородец. Затем подошел к тому самому углу, откуда появлялся непутевый домовой, пошарил рукой в пыли.
      — Ты его нащупать хочешь? — поинтересовался Илья. — Это же невозможно!
      — Для кого невозможно, — медленно сказал Ратибор, — а для кого и очень просто. Ты что думаешь — меня учили коровам хвосты крутить?
      Произнесенное только что заклятие наделило правую руку Ратибора особой чувствительностью, так что он действительно мог нащупать не особо сильное существо вроде домового. Но сейчас он только без толку рылся в паутине.
      Наконец Леший нашел то, что искал. Посидел так немного и со вздохом распрямился.
      — Дивьи люди еще опаснее, чем мы могли думать, — все так же медленно сказал он. — Они смогли убить домового.
      Лица остальных вытянулись при этих словах. Впрочем, Торопыга уже не прислушивался. Оправдывая свое прозвище, он умудрился собрать все необходимое и выскочить в дверь. Поглядев ему вслед, Леший только и увидел, как ветви колышутся.
      — И что делать будем? — спросил Илья.
      — Оставаться в доме мне не хочется, — ответил Ратибор. — К тому же дом без хозяина — не лучшее место для жизни. Лучше всего будет спрятаться поблизости. Должны же они и этой ночью придти, хотя бы чтоб удостовериться, что незваный гость испугался и смылся?
      — Ага, — грустно сказал Подосён, — а когда они придут, то снова нас усыпят всех, как той ночью, и ничего не выйдет.
      — Не думаю, — осторожно сказал Леший. — Тогда они видели, как мы осматривали ворота.
      — А кто поручится, что за нами сейчас никто не следит? — вздохнул Илья, садясь на лавку.
      — Я поручусь, — сказал Подосён. — Ты не забыл, что у меня и так почти волчий нюх? И здесь вблизи никого нет.
      — Ладно, уговорили. Пошли выбирать место. Что-то мы в последнее время многовато сидим в засадах, а?
 
      На этот раз место для засидки Ратибор выбрал на дереве. К счастью, здесь росли дубы, так что не пришлось ломать голову над тем, как спрятаться на сосне. Новгородец прижался к теплому стволу, глядя на опустевшую избу через щелочку между ветвями.
      Напротив, на ели, примостился Муромец. Он тоже сам выбрал, где сидеть, и только фыркнул, когда Ратибор предложил поменяться местами: мол, ель может и не выдержать, да и ветки у нее неудобные. Надо отдать ему должное — спрятался Илья умело. Отсюда, по крайней мере, Лешему не было видно, где он разместился.
      Подосён сначала хотел перекинуться в волка и залечь в кустах, но Ратибор отговорил его.
      — Если за нами все же следили, менять облик нужно только в крайнем случае, — наставительно сказал он. — Нельзя выдавать врагу всех своих доводов сразу. Кое-то обязательно должно оставаться про запас.
      Юноша принял довод к сведению, так что сейчас он сумел как-то спрятаться в кустах, незаметно, как настоящий волк, но все же в человеческом облике.
      Солнце уже садилось, когда богатыри заняли места. Теперь же оно уже почти совсем скрылось за горизонтом (если в густом лесу вообще может быть горизонт). В темноте Ратибор видел хорошо, сказывались полгода, проведенные в подвалах под руководством Волха, но он так давно не практиковался, что все равно мог разглядеть немногое.
      Но троих, вышедших на двор, он заметил. Правда, осталось непонятным, откуда они взялись. Словно бы сгустились из темноты. Ратибор внимательно всмотрелся в пришедших.
      Дивьи люди (в том, что это были именно они, сомневаться не приходилось) отличались невысоким ростом. Один из них как раз стоял возле плетня, так что Лешему было с чем сравнивать. Житель гор еле достал бы головой Ратибору до плеча. Однако из всех представителей нездешней силы, с которыми приходилось сталкиваться новгородцу, высоким не был ни один, так что он уже привык оценивать не по внешности. Тем более, что при взгляде на этих существ становилось ясно, что они могут быть очень опасны.
      Движения пришельцев напоминали кошачьи — плавные и в то же время быстрые. Со своего наблюдательного места Ратибору было отчетливо видно, что глаза их светятся в темноте. Особенно хорошо это проявилось, когда тот, что стоял у плетня, повернулся спиной к свету луны и принялся всматриваться в стену леса. Деревьев он явно побаивался. И немудрено — тот, кто всю жизнь провел в горах, в лесу будет чувствовать себя неуютно. Но, если не считать таких мелочей, они выглядели в точности как люди.
      Двое дивьих людей бесшумно скользнули в дом. То есть, это им, наверное, казалось, что бесшумно. На самом же деле крыльцо, а потом и половицы отчетливо скрипели. Из этого Ратибор сделал еще один вывод — несмотря на кажущуюся хрупкость сложения, весят возможные противники немало.
      Один из лазутчиков выглянул из двери и что-то сказал тому, кто стоял на страже. Язык был непонятный. Ратибор напрягся, пытаясь вычленить из странных фраз что-нибудь знакомое. Волх Всеславьевич говаривал, что все языки между собой в родстве, и если понимаешь, как они меняются от народа к народу, то можно понять и саму речь…
      Но тут в голове новгородца вспыхнули тысячи искр, и он вообще перестал что-либо видеть и слышать.

      Ратибора куда-то несли. Это было единственное, что он мог понять из окружающей действительности. Хотя нет, еще он понимал, что его связали по рукам и ногам, что во рту у него какая-то тряпка, на глазах повязка, а голова раскалывается от боли. Не так уж и мало, если подумать.
      Осознав свое состояние, Ратибор попытался затем определить свое положение. Это тоже оказалось нетрудно. Лешего несли, похоже, перекинув через плечо, словно мешок. При этом несущий шел ровно и уверенно. Ратибор мысленно похвалил свою наблюдательность — дивьи люди действительно оказались сильнее, чем можно было предполагать с первого взгляда…
      Стоп, а при чем тут вообще дивьи люди? Ратибор попробовал пошевелиться и тут же получил увесистый удар по спине, подкрепленный короткой фразой на непонятном языке. Итак, Леший действительно оказался в плену у жителей гор.
      Оставались еще вопросы: что случилось с остальными? Тоже попались, удалось бежать или просто остались незамеченными? И куда, ради богов, его несут?
      От нового приступа головной боли Ратибор мысленно охнул и вернулся к более насущным проблемам. Ведь подкрались же незаметно, оглушили сзади! И как не почуял? Ведь на дерево не заберешься неслышно. Тем более, что дивьи люди, судя по тем, что были во дворе, прятаться не особо умеют, с лесом не в ладах…
      Шаги того, что тащил на плече новгородца, стали гулкими. Похоже, вошли в пещеру или коридор. Как ни странно, но Ратибора это обрадовало. Раз не стали убивать на месте, значит, еще можно жить. А с каждым шагом цель становится ближе. Правда, надо еще придумать, как освободиться, но это уже другой разговор.
      Если под ногами у неведомого несуна и был коридор, то тянулся он бесконечно. Ратибору уже начало надоедать. Тем более, что болтаться головой вниз было очень неудобно. Мало того, что кровь приливает, так еще при каждом шаге несущего стукаешься носом о его спину, а это тоже больно… В спину? Ратибор быстро прикинул — если бы его нес один из тех, кого новгородец видел во дворе, то нос Лешего упирался бы им не в спину, а пониже. А то и в ноги — так уж неудобно его взяли. Стало быть, неизвестный ростом повыше будет. Так кто же это может быть?
      Положение усугублялось тем, что Ратибор не мог сейчас применить свое колдовское умение. Во-первых, для совершения заклятья необходимо говорить нужные слова и делать нужные жесты, а именно этой возможности Леший сейчас и был лишен. А во-вторых, каждое движение усиливало боль в голове — чем же надо было стукнуть, чтобы так череп раскалывался? Велесовой дубиной, не иначе…
      Тут Леший почувствовал, что уже не лежит на твердом плече, а летит по воздуху. К счастью, новгородец успел подобраться, так что удар о каменный пол не причинил ему больших повреждений.
      Чья-то рука сорвала с глаз повязку. Поначалу никакой разницы не было — кругом стояла непроницаемая темень, но потом Ратибор сумел приспособиться и разглядел того, кто стоял рядом.
      Ноги, больше похожие на лапы, поддерживали в почти прямом состоянии могучее тело, на котором из одежды была одна набедренная повязка, сделанная, похоже, из цельной медвежьей шкуры. Выше из темноты проступал торс, покрытый почти такой же густой шерстью и бугрящийся невероятными мыщцами. Если неизвестный принадлежал к тому же народу, что и лазутчики, приходившие по душу Торопыги, то явно хорошо питался в детстве. Насколько Ратибор мог судить, этот превышал его ростом по меньшей мере головы на три.
      Великан несильно толкнул лежащего широченной ступней и рыкнул нечто непонятное. Судя по всему, это был приказ не дурить и вести себя прилично. Затем он наклонился над Ратибором.
      Увидев темную рожу, сплошь заросшую густой бородой, Ратибор сразу все понял. Перед ним стоял велет, из того народа, что на западе, по словам учителя, называют троллями, а на севере, по словам Хельги, турсами.
      На краткий миг Ратибор удивился. Всякий знает, что велеты — дети Велеса. А дивьи люди, как говорил старый ворон, поклоняются Перуну. Так как же велет служит подгорному народу?
      Тот тем временем сноровисто развязал Ратибора и поднял на ноги, придерживая лапами за плечи. Боли эта хватка не причиняла, но вырваться из нее было немыслимо. Тем более, что теперь Леший видел и двух воинов, замерших в дверях…
      Да, кстати. Ратибор покрутил головой. Он находился в маленьком темном помещении, больше всего похожем на поруб, только каменный. На стенах висели зловещего вида цепи. К ним и потащил велет Ратибора спустя несколько мгновений.
      Сын Велеса не отличался быстротой соображения. Выполнив одно дело, он всякий раз задумывался, слоно припоминая, что надо делать дальше. Но уж когда делал, то получалось у него быстро. Сейчас, например, он весьма ловко приковал Ратибора к двум цепям, после чего отошел в сторону, любуясь сделанным.
      Все это время новгородец смотрел на окружающее несколько отстраненно. Наверное, сказывались последствия удара по голове. И только теперь он наконец полностью осознал — все это происходит с ним, и не во сне, а взаправду. Попытался встать, но велет небрежным движением мощной лапищи отщвырнул к стене. Загремели цепи. Ратибор снова стукнулся затылком, на этот раз об камень. В глазах окончательно потемнело. Только усилием воли Леший сумел сохранить ясность сознания.
      Тут в дверях показались четверо воинов. Трое из них волокли Илью Муромца. Тот вырывался и пытался ругаться, но кляп во рту надежно глушил слова. Четвертый вел перед собой Подосёна. Его, посчитав наименее опасным, не стали скручивать по рукам и ногам, а просто связали руки за спиной. Да и шел оборотень сам, не сопротивляясь.
      Лешему стало немного любопытно. Если Муромца тоже задумают приковать к стенке, то для этого придется его сначала развязать. А освобожденный Илья может натворить таких дел, что и велет, пожалуй, не поможет.
      Но великан нашел-таки выход. Немного подумав, он попросту шарахнул Илью кулаком по темечку. Удар произвел нужное действие, и пока богатырь пребывал без сознания, его старательно усадили рядом с Ратибором, позаботившись о надежном креплении.
      Подосён и здесь обошелся легче всех. Его просто развязали, швырнули в камеру, из которой к этому моменту вышли все посторонние, после чего тяжелая дверь захлопнулась с грохотом.
      — Ратибор! — прошептал Подосён, присаживаясь рядом на корточки. — Ты живой?
      — Живее некуда… покамест, — отозвался Леший, садясь поудобнее. — Похоже, влипли мы изрядно.
      — Почему? Ты что, оковы раскрывать не умеешь?
      — Если иголкой, то, наверное, сумел бы, — невесело сказал Ратибор. — Только ведь на наших оковах замков нету.
      — Как нету? — поразился Подосён. — А как же тогда вас заковали?
      — Велета видел? Он просто кольца на наших руках пальцами сжал. Чтобы от них освободиться, не меньше сила нужна, чем у него.
      Очнулся Муромец. Изрек пару фраз, близко касавшихся великана и его подлых хозяев, затем попробовал цепи на прочность. Убедившись, что просто руками порвать их не удастся, встал, уперся ногой в стену и потянул. Снова ничего не вышло. После этого богатырь вздохнул, уселся обратно на пол и только после этого заговорил членораздельно.
      — Ратибор! — Леший мысленно застонал: все от него чего-то ждут, а он ведь и сам ничего не понимает! — Ты же колдун! Сделай что-нибудь.
      — Не умею, — мрачно ответил Ратибор. — Может, в книге что и было, но ведь книга наверху осталась…
      Подосён отрицательно помотал головой.
      — Они и книгу забрали, и все оружие. Вообще все под гребенку выгребли. Я все видел, меня последнего сцапали.
      — И что делать будем? — вопросил Ратибор куда-то в пространство. Пространство, конечно же, ничего не ответило.
      Дверь в камеру с прежним грохотом распахнулась. Обычно в таких случаях в помещение сначала вносят факелы, но дивьи люди, похоже, в огне не нуждались.
      Вошел какой-то тип настолько надменного вида, что пленники сразу узнали в нем начальника средней руки. Только такие уже недостаточно трепетны, но еще недостаточно умны, чтобы вести себя скромно. За начальником следовал человек выше его на голову и намного беднее одетый. Приглядевшись, Ратибор уверенно определил — этот сверху, родился на земле, а не под землей.
      Третий из вошедших тащил с собой большой мешок, в котором при каждом шаге что-то позвякивало. Тут и думать нечего — палач, наверняка. За ним в камере появились двое стражников и замерли по обе стороны.
      Чиновник произнес несколько слов. Сопровождавший выступил на шаг вперед и заговорил по-русски.
      — Он спрашивает, кто вы такие и что здесь делаете? — По выговору переводчика было видно, что он родом откуда-то из-под Киева.
      — Пусть сначала сам скажет, кто он такой и зачем нас сюда приволокли, — заворчал Илья. — Мы, если он не заметил, не своей волей здесь. Да заодно и ты уж объясни, чего ради этим, — тут он встаивл весьма крепкое слово, — служишь?
      Переводчик вздохнул, покачал головой и повернулся к чиновнику. Услышав перевод того, что сказал Муромец, чиновник изменился в лице и что-то рявкнул стражникам.
      Один из них шагнул вперед, взяв копье наоборот — острием назад. Судя по всему, он собирался бить Илью древком. Но в тот момент, когда стражник уже замахнулся, Ратибор, изловчившись, долбанул его ногой в коленку, а Подосён, подскочив сзади, схватил за копье и дернул. Стражник с воплем повалился на пол. Оборотень же, мгновенно развернувшись, приставил острие копья к горлу растерянного чиновника и заорал, обращаясь ко второму стражнику:
      — Ни с места! Убью!
      Разумеется, тот ничего не понял, но по голосу и тону разобрался, что дело серьезное. Он попятился, прислонил копье к стенке, поднял руки…
      И тут Подосён как-то нелепо пошатнулся и упал. Будучи неопытным в таких делах, он совершенно упустил из виду, что обезоруженный стражник не только жив, но и пребывает в полном сознании. И, конечно же, немедленно за это поплатился. Очнувшийся пострадавший стражник, оказывается, схватил его за ноги и дернул. Упавшего тут же обезоружили и принялись бить вдвоем. Потом от разошедшихся стражников досталось и Ратибору с Ильей. Правда, богатыри вовсю пользовались свободными ногами, так что после двух попыток дотянуться до пленника кулаком страж окончательно разозлился и замахнулся копьем.
      Окрик чиновника, только теперь осознавшего ситуацию, пригвоздил стражника к месту. Переводчик, к слову сказать, еще в самом начале драки забился в угол и только теперь вылез.
      По команде чиновника Подосёна, лежавшего без сознания, тут же приковали к свободной паре цепей. Палач, повинуясь знаку, куда-то умчался.
      — Что теперь? — спросил Муромец у Ратибора и сплюнул кровью — в драке ему рассекли губу.
      — Не знаю, — пожимать плечами было неудобно, короткие цепи заставляли держать руки кверху. — Может, сразу прикончат, а может, еще помучиться дадут. В любом случае — остается только ждать.
      Вернулся палач, и не один. С ним пришел мрачный мужчина, судя по росту — тоже из здешних. Он оказался кузнецом. К глазам Ратибора поднесли два копейных острия, чтобы не думал сопротивляться, и кузнец заковал его ноги в колодки. Теперь даже встать бы не получилось. Вскоре та же участь постигла и остальных пленников.
      Чиновник, отойдя на безопасное расстояние, повторил вопрос. Переводчик начал было переводить, но Ратибор заговорил первым:
      — Мы пришли послами от великого князя Владимира Киевского. А нас, вместо того, чтобы принять, как полагается, схватили и держат в тюрьме, словно преступников!
      — Не врешь? — неожиданно спросил переводчик.
      — А кто ты такой, чтобы я тебе отвечал? — Ратибор ухитрился даже в колодках принять величественный вид и смерить собеседника презрительным взглядом. Тот вздохнул.
      — Никто я. И для них никто — раб, стало быть, и для вас, земляков, вижу, тоже никто.
      — Так ты, стало быть, киевлянин? — поразился Ратибор. — А за каким делом тебя сюда-то занесло?
      — Долго рассказывать… — начал было переводчик.
      Чиновник нетерпеливо прикрикнул. Переводчик торопливо поклонился ему и быстро произнес несколько фраз. Горный житель недоуменно вытаращился, потом недоверчиво поглядел на пленников и снова задал вопрос.
      — Спрашивает, а где тогда ваши грамоты, — сказал переводчик, после чего опять заговорил от себя. — Вы не серчайте, братцы. Вы думаете, мне радость на них работать. Я же такой же пленник как и вы. Чем смогу — помогу.
      — Скажи ему, что все, что у нас было, его люди отобрали. Пускай сами в отобранном и ищут, а то нам недосуг оковы снимать.
      Услышав перевод, чиновник снова удивился. Похоже, таких пленников ему приходилось допрашивать нечасто. Любой на его месте тут же побежал бы советоваться с начальством. Собственно, на это Ратибор тоже рассчитывал и оказался прав. Чиновник кратко приказал что-то стражникам, после чего вышел. Палач последовал за ним. Переводчик покинул камеру настолько поспешно, словно очень боялся остаться с соплеменниками наедине. Последними вышли стражники, причем один из них с порога обернулся и смерил пленников злобным взглядом.
      — Ты в порядке? — прошептал Ратибор, повернувшсь к оборотню.
      — Уже да, — почти весело ответил Подосён. — Ты же знаешь, на мне все быстро заживает. И кажется, я знаю, как нам отсюда выбираться. Но только для этого нужно, чтобы вы оба из колодок освободились.
      — Это не задача, — отозвался Ратибор, — вот цепи — другое дело. А колодки я легко открою. И что ты придумал?
      — Посмотри на меня, — неожиданно сказал Подосён.
      — Слышь, Подосён, — как-то особенно распевно произнес Леший, вглядевшись, — а почему у тебя лицо серое?
      — От холода, Ратибор, от холода, — поддержал тот.
      — Слышь, Подосён, а почему у тебя зубы лязгают?
      — От голода, Ратибор, от голода.
      — Слышь, Подосён, а почему у тебя глаза засветились?
      — Р-р-р, — отозвался волк, легко выбираясь из оков, рассчитанных на человека. Правда, чтобы вытащить задние лапы из колодок, пришлось чуть-чуть поднапрячься. На середине камеры волк снова стал человеком, затем подобрался к двери и осторожо выглянул через маленькое окошечко.
      — Сидят, гады, — сообщил он после некоторого наблюдения. Разумеется, говорил Подосён одними губами, не раскрывая рта, как учили в разведке. Так что стражники по ту сторону двери продолжали пребывать в неведении, что один из плеников освободился. — Двое их. Те самые, которых мы били.
      Снаружи послышались далекие шаги. Подосён поспешно вернулся в оковы тем же способом.
      Дверь распахнулась. В камеру втиснулся давешний велет. Даже в темноте было видно, что под глазом великана красуется изрядный синяк. За собой велет тащил еще одного пленника. С глухим ворчанием он швырнул ношу на пол, для надежности пристукнул кулаком сверху и принялся развязывать.
      Когда новый узник занял место напротив Ратибора (после этого свободных цепей больше не осталось, так что камера, похоже была рассчитана на четверых), Леший неожиданно узнал его.
      — Драгомир! — зашептал он, едва камера снова закрылась. — Тебя-то как угораздило?
      Наемник не отвечал, наверное, еще не пришел в себя.
      — Сейчас я его приведу в порядок, — пообещал Подосён. — Я ведь тоже лечить умею, не забыл? Не так, конечно, как ты, но все же…
      Освободившись, оборотень подошел к висящему на цепях наемнику и положил руки ему на плечи. Леченик подействовало: вскоре Драгомир открыл глаза.
      — Ну, собралась компания! — это были его первые слова в камере. — Не повезло?
      — Не то слово, — вздохнул Ратибор. — Засадили, понимаешь, и не говорят, за что. А ты как здесь оказался?
      — Да я всего ничего отъехал, а через день меня любопытство разобрало — что же вы там искали, и нашли ли? Вернулся на старое место, пошел по следу. Гляжу, стоит пустой дом. Внутрь сунулся, а там, оказывается засада была. Отбивался как мог, да что я против велета? Приложил, однако же, и ему здорово. Но все равно, видишь, скрутили.
      — Ты как хочешь, а нам надо отсюда выбираться, — сказал Ратибор.
      — Ладно. Слышь, парень, пошарься у меня за пазухой. Они там поискать забыли.
      — Ой, — удивленно сказал Подосён, вытаскивая откуда-то из одежды Драгомира короткий нож. — Здорово! И как они только зевнули? Полезная вещь. Вот только, — тут его лицо омрачилось, — не пригодится он нам.
      — Почему? — вопросил Драгомир.
      — Мы — особо важные пленники, — пояснил Ратибор. Ноги в колодках уже совсем затекли, и он попытался хоть немного ими пошевелить. — Нас личная охрана сторожит. Двое снаружи. Если будем цепи пилить, услышат. И потом, чтобы такую цепь таким ножиком перерезать — три года уйдет.
      — Незадача, — опечалился наемник. Попытался встать. Получилось.
      — У стражников ключи есть?
      — От камеры-то? Должны быть, — сказал Муромец. — Вроде они открывали, хотя наверное сказать не могу, не видел.
      — Хорошо, задумчиво протянул Драгомир. — Значит, надо заманить их сюда. Парень, ты с ножом, берешь на себя одного. Я делаю второго. А там уж подумаем, как от оков избавиться.
      Ратибор усомнился в действенности такого плана, но в конце концов, терять было нечего. Как бы ни обернулось дело, худшее, что могло случиться с богатырями — смерть. А ее никто не избежит.
      Подосён, ухватив нож половчее, подошел к двери и постучал. Снаружи донеслись недоуменные голоса. Потом в окошке появилось удивленное лицо стражника. Все пленные были на местах. Лицо скрылось. Подосён опустил руки, отклеился от стенки и снова постучал…
      После того, как все повторилось в четвертый раз, терпение стражников лопнуло. Загрохотал ключ, дверь распахнулась, и два воина с копьями появились на пороге, выкрикивая что-то непонятное.
      Подосён распрямился, как лук, нож блеснул молнией — и тот, что стоял слева, с хрипом рухнул, зажимая рукой перерезанное горло. Второго Подосён толкнул в сторону Драгомира.
      Наемник немедленно поставил противнику подножку, затем мотнул головой — и роскошная черная коса Драгомира захлестнула шею несчастного стражника. В следующий момент Драгомир еще и резко кивнул, ломая стражнику шейные позвонки. Все было кончено.
      Оборотень сноровисто прикрыл дверь, чтобы не так привлекать внимание, если кто пройдет, и принялся обирать тела. Стражники оказались вооружены до зубов. Помимо двух легких копий, богатырям достались два меча странного вида, набор швыряльных ножей и небольшой топорик.
      Но все это оружие оставалось совершенно бесполезным, пока те, кто мог им воспользоваться, сидели в колодках. Немного подумав, Подосен с решительным видом взяд нож и начал ковыряться в замках. Спустя немного времени Ратибор смог, наконец, встать на ноги.
      — И когда ты замки взламывать наловчился? — с уважением спросил новгородец.
      — Было время, — уклончиво ответил оборотень, принимаясь за колодки Муромца.
      Когда и с этим делом было закончено, Илья снова уперся ногой в стену и потянул за цепь. На этот раз только за ту, что держала правую руку. При этом богатырь помогал себе левой. Подосён тоже подошел и помог.
      Некоторое время казалось, что они так и застыли навеки изваянием. Затем железо стало понемногу поддаваться, а потом с лязгом лопнуло. Илья, не удержавшись на ногах, повис на оставшейся цепи. Придя в себя, он могучим рывком освободил и левую руку. Обрывки цепей свисали с запястий Муромца, держась на крепко сомкнутых браслетах.
      — Скорее! — поторопил Ратибор. Он не знал, когда здесь проводится обход, но хорошо понимал, что до этого момента все в камере должны стать боеспособными.
      Дальше дело пошло легче. Ратибора освобождали уже втроем — Илья, Подосён и сам Ратибор. Цепи, державшие Драгомира, и вовсе поддались сразу.
      Леший тут же взял себе топорик и один из мечей. Именно так он больше всего тренировался в бытность свою еще в младшей дружине. Муромец взял оставшийся клинок, прикинул по руке, со вздохом отложил его в сторону и покрутил в воздухе обрывком цепи.
      — Вот это по мне, — удовлетворенно сказал богатырь. — Легковато, правда, но в случае чего за палицу сойдет…
      Драгомир прикинул по руке копье. Оборотень вооружился ножами, надев на себя пояс, к которому они были прицеплены. Теперь можно было пробиваться.
      — Судя по всему, нам не по пути, — сказал Драгомир. — Во всяком случае, я бы хотел смыться отсюда, пока не набежала толпа народа. Значит, мне туда, — он указал влево по коридору. — А вы?
      — Нам вглубь, — отозвался Ратибор. — Но пока все равно по пути. Сомневаюсь, что тюремный коридор ведет к правителю…
      И тут слева гулко раздался топот множества ног. Стража все-таки прибежала по тревоге.
      Муромец распахнул дверь камеры до отказа. Она открывалась наружу, почти полностью перегораживая узкий коридор. Воины поспешно укрылись за этой преградой.
      — Ну кто так строит? — по привычке ворчал Илья при этом. — В тюрьме двери должны открываться внутрь, чтобы вышибить нельзя было… А впрочем, нам-то что? Лучше даже.
      Развить мысль он не успел. Стражники принялись стрелять из луков. Стрелы со стуком втыкались в прочную дверь. Когда она стала похожа на ежовую шкуру, до стражников наконец дошло, что лук в такой тесноте — не самое удобное оружие, и они пошли в атаку.
      Драгомир выглянул из-за двери, пригнувшись к полу. Тут же выпрямился.
      — Человек десять, — он презрительно сплюнул на противоположную стену. — В таком коридоре мы целую армию держать можем. Готовься! — с этими словами наемник ткнул копьем через окошечко. Как он умудрился не сломать свое оружие, и как оно не застряло между прутьями — для остальных так и осталось загадкой. Но одним нападавшим тут же стало меньше.
      Илья высунул руку наружу и махнул цепью. Раздался лязг — кому-то попало по шлему. Муромец сноровисто схватил оглушенного за ногу и втащил в укрытие. Подосён, для которого муки совести были пустым словом, когда речь шла о врагах, перерезал стражнику горло.
      — Уже восемь, — подытожил оборотень, примеряя шлем.
      Стражники отступили подальше. Они явно поняли, что в таких условиях их численное превосходство сходит на нет, а пленники — более опытные воины, да к тому же и вооружены теперь неплохо.
      До спрятавшихся за дверью богатырей донесся звук разговора. Противники о чем-то совещались.
      Затем Драгомир неожиданно приложил ухо к полу и помрачнел.
      — Держись, ребята, — сказал он, не вставая. — Сюда идет велет. Или кто-то еще тех же размеров, невелика разница.
      Муромец вместо ответа подпер дверь плечом. Пользы от этого было чуть, но в случае, если бы великан принялся бить в дверь, эта мера могла помочь ей не слететь с петель.
      Шаги кого-то большого и тяжелого стали слышны уже всем. В шуме голосов по ту сторону зазвучала радость. Потом она сменилась возгласами досады — велет протискивался поближе, нещадно прижимая при этом стражников к стенам.
      Подосён швырнул нож. Рассчитывал он попасть велету в горло, но чуть промахнулся. Нож вошел по рукоять под правую ключицу великана. Тот взревел, выдернул клинок из раны и отправил обратно. Правда, не попал. Несчастный нож унесся куда-то в коридор.
      Затем на дверь обрушился страшный удар. Но она была сделана на совесть и выдержала. Видимо, в этой камере содержались преступники, по силе сравнимые с велетом, и при строительстве рассчитывали именно на них. Подумав еще немного, велет осторожно взялся за верхний край двери и резко дернул.
      На такое, как ни странно, никто не рассчитывал. Дверь закрылась, а беглецы оказались нос к носу с великаном, хотя и безоружным, но не менее опасным от этого.
      Драгомир выскочил вперед и нацелился копьем. Велет тут же прикрыл одной лапой горло, другой — грудь, а ногой пнул противника. Наемник отскочил и ударил…
      Он не промахивался почти никогда. Попал точно и на этот раз. Конечно, чтобы пробить толстую шкуру и стальные мыщцы древнего великана, нужна была великанская же сила, но Драгомир целился не в сердце. Листовидное острие вошло велету точно туда, где находится самое уязвимое место у любого мужчины.
      Стены подземного коридора содрогнулись от жуткого вопля. Велет схватился руками за копье, торчавшее у него между ног, и рухнул как подкошенный. Драгомир еле успел выдернуть оружие, а то бы сломалось. Стражники с криками ужаса бросились удирать туда, откуда пришли.
      — Здесь не состязание, в конце концов, — спокойно сказал Драгомир, выходя из укрытия и всаживая копье в основание черепа бесчувственного велета.
      Ратибор посмотрел на наемника с восхищением, а затем до него дошло, что из всех четверых новгородец был единственным, кто вообще ничего не делал в этой короткой стычке. Получалось нехорошо. Леший густо покраснел, а затем взял себя в руки. В самом деле, не состязания же сейчас! Впереди, надо думать, еще немало неприятностей.
      — Вперед! — скомандовал Драгомир, устремляясь вслед за стражниками.
      — Погоди, — прервал его Ратибор. — Кольчуги надо с убитых снять. Если они на нас налезут, то хоть какая-то защита будет.
      Подземные люди были настолько меньше своих пленников, что их кольчуги, казалось, никак не могли придтись впору богатырям. На самом же деле оказалось, что Подосёну такая броня чуть великовата, Ратибору и Драгомиру — на одежду влезает, но жмет при этом, ну а на Илью Муромца и в Киеве-то кольчугу по особому заказу бронник делал — другие малы были. Просто подземные воины под броню надевали еще такую толстую куртку, что становились шире в полтора раза.
      — Ну что же, — вздохнул Ратибор, безуспешно пытаясь натянуть кольчугу хотя бы до бедер, — коротковата, конечно, но что поделаешь?
      Подосён решил остаться налегке. Драгомиру он сказал, что в доспехе ножи метать неудобно, но истинная причина состояла в другом. Волку из рубахи выскочить — дело одного мгновения, можно даже и в рубахе бегать, а вот кольчуга зверю большая помеха… Да и к чему оборотню какая-то еще защита, если любая рана, кроме смертельной, сама собой затянется, а от смертельной и доспех не спасет…
 
      Вскоре впереди показалась развилка. С одной стороны широкий проход вел туда, где цельную, на первый взгляд, стену рассекала еле заметная трещина. Судя по всему, это были те самые ворота, через которые дивьи люди выходили на поверхность земли. С другой — не менее широкий уходил куда-то вглубь гор.
      — Что дальше? — спросил Ратибор. — Ворота сам откроешь или помочь?
      Драгомир понял шутку, невесело усмехнулся и сделал шаг направо, на выход. И тут раздался скрип, и два огромных камня начали расходиться в стороны.
      Ворота открылись. И в воротах стоял достаточно большой отряд. Вряд ли его прислали специально по случаю побега четверых пленников. Скорее всего, пришедшие просто возвращались из дозора. Но богатырям от этого не становилось легче.
      — Уходим! — заорал Ратибор и помчался по проходу дальше, вглубь. Остальные последовали за ним, пользуясь тем, что воины в воротах оцепенели от неожиданности.
      А затем был долгий бег по коридорам неизвестно куда. За спиной Ратибора грохотали сапоги, но не было времени обернуться и посмотреть, друзья это поспевают за ним, или враги настигают. Леший боялся, но не настолько, чтобы полностью потерять голову. Просто нужно было следить, чтобы не врезаться в стену на крутом повороте или не разбить голову об острый угол на развилке… Даже не было удивления по поводу того, что вокруг вдруг стало светло.
      Ратибор очнулся, только когда впереди оказалась дверь, несокрушимая даже на вид. Новгородец ударился об нее с разгона, еле успев выставить руки вперед. Остановился, перевел дух и повернулся назад.
      Только сейчас Леший увидел шары холодного света, висящие под потолком. Такие он и сам умел создавать, но не в таком количестве и ненадолго. Так что ученик великого героя невольно поразился, какие же могучие колдуны здесь поработали…
      Когда из-за поворота выскочил человек в блестящей кольчуге, Ратибор чуть было не рубанул его топором не глядя, но вовремя остановился, узнав оборотня.
      — Где остальные?
      Подосён развел руками.
      — Я все время за тобой бежал, — дыхание юноши оставалось ровным, и Ратибор невольно ему позавидовал: сам-то за последнее время обленился изрядно. — По запаху бежал. А другие… Не знаю. Муромец, по-моему, почти сразу отстал. Драгомир, кажется, с ним остался.
      Подосён внезапно замолчал и насторожил уши. Именно насторожил: они повернулись на звук, словно оборотень был сейчас в волчьем облике.
      — Там, чуть дальше по коридору, оружие звенит, слышишь? Наверное, наши!
 
      Ратибор с Подосёном успели вовремя. Когда они вбежали в небольшое квадратное помещение, находившееся неподалеку от запертой двери, там действительно шла ожесточенная битва. Муромец и Драгомир, вжавшись в угол, отбивали наскоки шести… нет, уже пяти стражников. При этом Илья уже был вооружен мечом, который у здешнего народа, видимо, считался двуручным. В лапах Муромца он скорее смотелся кинжалом, но бил от этого не слабее.
      — Берегись, зарублю! — крикнул Ратибор, замахиваясь мечом. Один из нападавших оглянулся на крик и немедленно рухнул, проткнутый насквозь. Еще один, не пожелавший отвлекаться, был зарублен Лешим. Теперь богатырей стало больше, чем их противников, и исход боя был предрешен.
      — Там дверь, — собщил Подосён Муромцу. — Закрытая.
      — Будь у меня моя палица, — мечтательно и в то же время сердито сказал тот, — не было бы для меня закрытых дверей. Ну да пошли посмотрим, все равно деваться некуда.
      — Я думаю, нас ищут в других коридорах, — на всякий случай Ратибор шептал. — Здесь такой лабиринт, сам Чернобог ногу сломит. Жаль, дверь нельзя вышибить, чтобы шума не было.
      — А ты попробуй волшебнуть, — посоветовал Драгомир. — Я пока там постою, послежу, чтобы никто не мешал. Если что — крикну.
      Когда наемник скрылся за поворотом, Ратибор принялся судорожно вспоминать, что могло бы пригодиться ему в этом случае. Некоторое время в голову ничего не приходило. Потом Лешего неожиданно осенило.
      — Разойдись! — скомандовал он, раздвигая друзей и подходя к двери вплотную. Несколько слов, диковинный жест пальцами правой руки — и на деревянной поверхности появился маленький огонек. Почему-то заклинание сработало слабее, чем должно было — Леший рассчитывал, что хотя бы половина досок сгорит сразу. Теперь же пришлось разжигать огонек посильнее еще парой слов. В коридоре ощутимо запахло гарью.
      Когда вокруг уже стоял довольно густой дым, Ратибор повернулся, протирая слезящиеся глаза.
      — Сейчас остынет, — сказал он. — Тогда ломать будем.
      — А чего дожидаться, — решительно заявил Илья, отошел насколько было возможно и собрался было ударить в дверь со всего размаху.
      — Поосторожнее! — Ратибор шмыгнул мимо Муромца за поворот. — Ты же нас так по стенкам размажешь, если чуть промахнешься. Подосён, отойди и ты от греха подальше.
      — Что там случилось? — почти весело спросил Драгомир, появляясь неведомо откуда. — Что горело?
      — Дверь! — выкрикнул Муромец, срываясь с места. Бегал он вообще-то плохо, но за счет большого веса мог в течение короткого времени нестись со скоростью хорошего быка. Чуть-чуть недобежав, он прыгнул и в прыжке врубился в обугленные доски.
      Раздался жуткий треск, и Муромец вместе с большей частью двери ввалился внутрь большого помещения.

      За дверью было темно и холодно. Во всяком случае, темнее и холоднее, чем в коридоре.
      Ратибор вошел через пролом, осторожно обогнул Илью, все еще решавшего, вставать с пола или пока не стоит, и вгляделся. Взгляду его предстали ровные ряды огромных бочек, уходивших куда-то далеко по обе стороны широкого прохода, терявшегося в полумраке.
      Драгомир, вошедший следом, присвистнул.
      — Ничего себе винные погреба у подгорного племени. Может, здесь и оборону держать будем?
      — Мысль, — коротко согласился Ратибор. — Подосён, прислушайся, там за нами погоня не слишком далеко?
      — Совсем рядом, — отозвался оборотень. — Прячемся скорее!
      Богатыри поспешно направились в глубину винного погреба. Там оказались не только огромные бочки, каждая из которых вмещала не меньше сотни ведер, но и нечто вроде полок, на которых рядами лежали бочонки поменьше. Муромец, проходя мимо, жалостливо на них покосился. Ратибор молча показал ему кулак.
      Преследователи тем временем остановились возле выбитой двери. Никому из них, судя по всему, идти первым не хотелось. Наконец, несколько человек с превеликими осторожностями двинулись вдоль прохода, то и дело дергаясь и выставляя копья в сторону любого подозрительного звука.
      Ратибор, наблюдавший за всем этим через щель между бочками, сделал Подосёну несколько непонятных знаков и что-то беззвучно зашептал. Юноша кивнул, огляделся, отбежал, пригнувшись, чуть подальше, низко присел, почти лег на пол и вдруг завыл, приложив ладони ко рту воронкой.
      «Вот что значит правильно выбрать место!» — мысленно похвалил его Леший, услышав, как заунывный вой несется, кажется, со всех сторон. Определить, где находится источник звука, не представлялось возможным.
      Стражники мгновенно сбились в кучу, ощетинившись разными колющими и режущими предметами. Теперь даже у самых храбрых должно было отбить охоту преследовать неуловимых беглецов. Тем более, что известие о гибели велета, а особенно описание этой гибели (Ратибор прикинул, как та стычка могла выглядеть с другой стороны: великан подошел к раскрытой двери, вдруг заорал и упал. Впечатляет!) уже должны были разойтись среди местных.
      За счет замешательства противников богатыри получили маленькую передышку. Они расположились под прикрытием многочисленных бочек, на всякий случай все порознь. Во время отдыха в голову Ратибору постепенно стали приходить невеселые мысли. Приходили они постепенно, но зато обосновывались прочно. Оставаться здесь до бесконечности нельзя. Рано или поздно в погреб набежит такое количество народа, что во-первых, им уже будет не страшно, а во-вторых, их станет достаточно, чтобы прочесать его целиком. Тогда невезучих богатырей уж точно поймают, как пескаря в луже. А вот если…
      Ратибор пробрался к тому месту, откуда его могли видеть все трое товарищей, и беззвучно зашептал:
      — Сейчас будем их заманивать сюда и поодиночке… — он выразительно провел ладонью по горлу. — И чтобы шуму побольше, понятно?
      Муромец размял кулаки и взялся за рукоять меча. Подосён задумчиво кивнул. Драгомир коротко вскинул сжатый кулак. Все было готово.
      Ратибор осторожно снял с ближайшей полки увесистый бочонок и сильным толчком покатил его в сторону прохода. Сначала стражники, похоже, приняли темный предмет, появившийся из темноты, за что-то опасное. Но потом, когда напуганные воины разглядели, что перед ними, разочарование и озлобление перевесили, наконец, страх, и дивьи люди отправились искать между бочек.
      Один из них, беспрестанно оглядываясь, оказался между двумя рядами полок. Сделал еще несколько шагов… За его спиной бесшумно появился Леший с занесенным бочонком. Примерился… («Шлемы у них, почти как у нас — остроконечные. Удобно, упырь тебя задери!») И со всего размаху надел бочонок на голову несчастному стражнику, вышибив при этом дно.
      — Пей на здоровье, нам не жалко! — сказал при этом Ратибор нарочито громко, после чего отшвырнул бесполезную посудину подальше и снова спрятался.
      На шум немедленно прибежали еще двое. Их глазам предстала следующая картина: их собрат по ремеслу неподвижно лежал, выронив копье, весь залитый красным. Со стороны посмотреть — неведомое чудище растерзало беднягу почти в клочья. Хотя и видят здешние жители в темноте лучше кошек, да зато у страха глаза велики. Увидят и раны, и все остальное, что нужно.
      Разумеется, хитрость сработала. Несчастные стражники, и без того напуганные, окончательно потеряли голову и кинулись бежать. И в этот момент на них обрушились полки вместе с содержимым.
      Под сводами винного погреба гулко прокатился грохот и вопли придавленных. Муромец с удовольствием оглядел дело рук своих и зловеще расхохотался. Это тоже не добавило храбрости преследователям.
      Начальник отряда стражи тем временем сумел восстановить порядок, как-то построить своих людей и снова отправить их на поиски спрятавшихся неуловимых беглецов.
      Теперь они шли парами — один смотрел вперед, другой — назад. Ратибору это было очень хорошо видно из укрытия. Ну что же, раз так, значит, будем и обезвреживать парами.
      Военный совет по поводу нового плана действий занял всего несколько мгновений, затем все четверо бесшумно разбежались по заданным позициям.
      Ратибор показывался в проходе на таком расстоянии от стражников, чтобы они его видели, но не могли достать, и тут же скрывался за бочкой. Преследователи кидались за ним и натыкались на Муромца и Подосёна, стоявших по обе стороны прохода, вдобавок Ратибор поворачивался к ним с мечом и топором, а сзади уже наседал Драгомир. Все это занимало ровно столько времени, сколько нужно нормальному мужику, чтобы высморкаться.
      После того, как предсмертные вопли прозвучали из темноты подвала еще три раза, начальник стражи понял, что остался один. Все его люди погибли. Он огляделся, никого, конечно, не увидел и бросился бежать по коридору.
      — Уходим отсюда, и живо, — уже не скрываясь, сказал Ратибор. — Сейчас этот недотепа приведет сюда всех, кого сможет. А вдруг у них здесь не один велет был?
      — Куда уходим-то? — спросил Драгомир, вытирая меч. — Заблудиться недолго.
      — По ходу дела поглядим, — махнул рукой Ратибор. — Все равно больше ничего нам не остается.
 
      Сравнительно недолго попетляв по коридорам, бывшие узники поняли, что где-то поблизости находится кухня. «Собственно, почему бы и нет?» — подумал Леший, принюхиваясь. — «Раз винный погреб здесь, то и кухня где-то рядом должна быть. А что это значит? Что до покоев здешнего правителя рукой подать. Не станут же еду за семь верст таскать.»
      Муромец тоже принюхался и шумно сглотнул. Все трое не ели уже довольно долго. Сколько — они не знали, потому что время в камере текло незаметно, сравнить не с чем. Что же касается Драгомира, то он, кажется, еще не был голоден. Во всяком случае, вдохнув изумительный аромат жареного мяса, он спокойно огляделся и спросил:
      — Пойдем туда или, наоборот, подальше оттуда?
      — Не знаю, — пожал плечами Ратибор. — Сами понимаете, нам сейчас встречаться с людьми не с руки как-то. Но с другой стороны…
      — Жрать хочется — сил нет, — закончил Илья.
      Коридор, по которому друзья пришли и где сейчас находились, примыкал к еще более широкому, ведущему на кухню. При этом он поворачивал, так что можно было очень легко спрятаться, в то же время осторожно наблюдая за происходящим. Именно этим богатыри и занимались. Мимо то и дело пробегали разные люди, судя по всему — поварята и прочие кухонные прислужники.
      Подосён вдруг улыбнулся и зажал себе рот, чтобы не фыркнуть.
      — Что такое? — поинтересовался Леший, не видевший в их теперешнем положении ничего смешного.
      — Да вот, представил себе, как четыре отважных воина берут стремительным натиском кухню подземного царя, — разъяснил юноша причину веселья. Ратибор, обладавший неплохим вображением, тоже представил себе такую картину. Но от этого грызущий его голод только усилился.
      В коридоре раздался звук, который новгородец в последнее время слышал так часто, что это стало уже надоедать — стук подкованных сапог стражи. А вскоре показались и те, кто этот звук издавал. Вел их тот самый начальник, которого богатыри напугали до полусмерти в винном погребе. Он остановил пробегавшего мимо поваренка и что-то начал ему говорить строгим начальственным тоном.
      — Что это ты так прислушиваешься? — шепотом спросил Илья. — Неужто понимаешь, о чем он толкует?
      Ратибор молча кивнул и продолжил слушать. Разумеется, сразу выучить чужой язык не может никто, но, руководствуясь наставлениями учителя, Ратибор уже разбирал некоторые слова и фразы.
      — Здесь рыщут пленники. Они убежали из тюрьмы и убили Тиала-великана, — говорил начальник стражи. — Приказ — всем быть осторожными и смотреть в оба, а не то эти, — слово, последовавшее дальше, Ратибор не понял, но по тому, как это было сказано, догадался, что неизвестное слово — скорее всего оскорбление, — разнесут здесь все. Разъясни остальным оболтусам, а то нам некогда.
      Поваренок, ростом чуть превосходивший стражника (видимо, раб сверху), почтительно внимал.
      — Все, — прошептал Ратибор, поворачиваясь к остальным. — Теперь даже повара знают, что мы где-то здесь.
      — Ну и хрен с ними! — Драгомир блеснул зубами. Только сейчас Ратибор заметил, что в улыбке наемника не хватает одного клыка. Судя по всему, выбили не так давно в драке. — Идем назад. Должен же быть отсюда какой-то выход, кроме тех дурацких ворот.
      Леший хмыкнул и почесал в затылке.
      — А до Грозового Пика поверху добраться можно?
      — Нет, — Драгомир отрицательно помотал головой. — Там нет ни одного перевала.
      — Значит, мы будем бродить здесь до тех пор, пока не отыщем проход к Пику. Ты не забыл, что нас сюда не ветром занесло?
      — Я всегда все помню, — устало огрызнулся Драгомир. — В таком случае придется пересидеть где-нибудь в укромном месте до темноты…
      — Какой темноты? — Муромец настолько удивился, что чуть было не забыл об осторожности. — Ты где здесь солнце видел?
      — Ну, короче, когда весь этот народ спать отправится. Должны же они когда-нибудь спать? А тогда проберемся на кухню и запасемся. Судя по всему, сидеть придется не один день…
 
      Предложение было принято. Дело оставалось за малым: найти место, где можно было пересидеть, не опасаясь за ближайшим углом наткнуться на стражей. На первый взгляд, коридор, в котором сейчас находились бывшие пленники, казался достаточно безлюдным. Во всяком случае, поварята туда не заглядывали.
      Спустя довольно долгое время, когда нетерпеливый Подосён уже начал осторожно выглядывать из-за угла, бурная деятельность на кухне прекратилась. Видимо, в подземном царстве наступала ночь. Что было сейчас наверху — то ли темная ночь, то ли ясный день — никто толком сказать не мог.
      Когда окончательно стало ясно, что можно больше не опасаться, богатыри выбрались из коридора и приблизились к массивной двери, ведущей на кухню. Сейчас она была, похоже, заперта, но голодных богатырей это не остановило. Подосён поковырялся в замке ножом Драгомира, и створка с легким скрипом отворилась.
      Внутри было темно. Похоже, чудесное освещение на ночь гасло… или вовсе здесь не использовалось. Ратибор вспомнил, что и в винном погребе шары холодного огня не горели. Но если там это было богатырям только на руку — помогало сбивать преследователей с толка, то здесь очень сильно мешало найти хоть что-то. Оставалось только одно — ощупью найти что-нибудь съедобное и исчезать на прежнее место, благо их, похоже, здесь не ищут.
      Когда Муромец уже набрел на огромный стол, где, судя по всему, лежал хлеб — во всяком случае, эти странные сухие крендели были похожи на него по вкусу — снаружи раздался шум. Больше всего это было похоже на то, что к кухне протискивался человек… только человек этот с трудом помещался в коридоре.
      — Берегись! — шепотом закричал Ратибор. Он и сам до этого момента плохо представлял себе. что можно так громко шептать. — Прячьтесь скорее!
      И в этот самый момент под потолком вспыхнули десятки зеленоватых шаров. Огромная кухня осветилась до последнего уголка. А в распахнутых дверях стоял великан.
      Этот был несколько крупнее того невезучего велета, которого пленники убили не так давно в подземной тюрьме. И, в отличие от него, теперешний вооружился огромной шипастой дубиной — единственным оружием, смотревшимся уместно в могучих лапах, больше напоминающих медвежьи, чем человеческие.
      Увидев чужаков, великан взревел от радости. Ратибор с некоторым трудом различил в этом реве слова:
      — Правильно! Я так и думал! Все говорили, что беглые бросятся искать выход, и только я говорил, что они останутся здесь, чтобы вредить! Сдавайтесь, беглые! Тогда вам, может, еще сохранят жизнь!
      — А тебе не жирно будет? — стараясь казаться спокойным, произнес Ратибор, замечая в то же время, что Муромец уже берется за свое любимое оружие — скамью, Драгомир взвешивает на руках копье, примериваясь велету туда же, куда поразил и его предшественника, а Подосён просто отступает. Сам же Леший стоял совсем рядом со входом в соседнее помещение. судя по запаху крови, оно служило бойней. Эту догадку подтверждал и небрежно прислоненный к стене тяжелый топор. В случае необходимости Ратибор сумел бы, пожалуй, до него дотянуться… — Не словивши лебедя, уже кушаешь? Перьями не подавись.
      Услышав русскую речь, великан снова взревел, на сей раз яростно.
      — Русы! Мой отец Туран погиб от рук людей, говоривших по-русски! Я поклялся мстить русам и теперь клятва исполнится!
      — Мы не русы, мы славяне, — поправил Ратибор, придвигаясь еще ближе к мясницкому топору.
      Как ни странно, мстительный велет, оказывается, понимал речь новгородца.
      — Какая разница! — великан оскалился и поднял дубину. — Сдавайся!
      Копье Драгомира, просвистев в воздухе, вонзилось в стену рядом с велетом. Собственно, наемник целился врагу в глаз, но тот, небрежно махнув своим грозным оружием, отбил копье далеко в сторону. Затем великан устремился вперед.
      Ратибор в жизни бы не подумал, что такая громадина может передвигаться с такой скоростью. Муромец, кинувшийся было ему наперерез, успел только поднять скамью, как страшный удар сбоку отшвырнул его через весь зал к стене. Ударившись, богатырь рухнул на пол и не поднялся.
      Подосёну, как самому подвижному, повезло больше. Он успел отпрыгнуть, когда дубина разгневанного велета уже готова была опуститься на его незащищенную голову. Тот в очередной раз взревел и сделал шаг вперед, намереваясь поразить противника раз и навсегда.
      Как раз в этот момент Ратибор, ухвативший-таки тяжелый топор, подскочил к велету сзади. Любимый удар Лешего, рассчитанный на то, чтобы располосовать пополам воина в кольчуге, должен был по меньшей мере серьезно ранить противника.
      Но великан оказался не только на диво проворен, но и обладал превосходным слухом. Он развернулся, и огромная дубина припечатала новгородца в грудь. Последнее, что увидел Ратибор — как Драгомир пытается вытащить копье из стены прежде, чем велет доберется и до него…
 
      Леший лежал, судя по всему, на камне. Каждый вдох и выдох отзывался дикой болью в груди. Насколько новгородец мог судить, у него были сломаны по меньшей мере три ребра. Счастье еще, что ни одно из них не проткнуло легкое и можно было вообще дышать.
      Не открывая глаз и не шевелясь, Ратибор попытался определить, где он находится на этот раз. Вполне возможно, что велет, посчитав своих противников мертвыми, просто оставил их на кухне. В этом случае оставалось только придти в себя (это было нелегко — руки и ноги словно налились свинцом), наскоро подлечиться соответствующим заклятьем и идти снова прятаться. Однако сосредоточиться по-прежнему не удавалось. Мысленно ругая себя за то, что пренебрегал тренировкой сосредоточения, Ратибор рискнул-таки открыть глаза.
      Над головой нависал низкий потолок. Прямо над носом Лешего на нем собралась крупная капля, потяжелела, оторвалась от потолка и упала, забрызгав новгородцу глаза. Первым побуждением Лешего было протереть их. С трудом подняв руки, он обнаружил, что на запястьях надеты основательные цепи, хотя и несколько потоньше, чем те, на которых его приковали когда-то к стене.
      Теперь обстановка несколько прояснялась. На шум драки на кухне наверняка прибежала стража, остановила озверевшего великана и отобрала полуживых пленников. После чего на дорогих гостей надели надежные кандалы и поместили туда, откуда сложнее сбежать…
      Ратибор поднял голову. Да, на этот раз он влип куда основательнее. Крохотная камера, похоже, просто вырубленная в камне. Бугристые стены, в одной — маленькая дверь, открывающаяся непонятно в какую сторону. В двери — ни окошечка, ни щелочки.
      «Так», — подумал Леший, когда в голове несколько прояснилось. — «Теперь нас держат по одному. Опасаются, гады, как бы мы еще раз не сбежали. Что теперь делать?»
      Не только руки, но и ноги новгородца оказались надежно скованы. Теперь истрепанные сапоги Ратибора украшали не неуклюжие колодки, а такие же точно цепи, как и на руках. И тоже без замков. Похоже, что замыканием колец занимался опять же велет. Так что положение Ратибора казалось ему безнадежным.
      Вскоре узник обнаружил, что, если лежать не шевелясь и дышать животом, боль в сломанных ребрах несколько утихает. За счет этого ему удалось сконцентрироваться и прочесть целебное заклятие как надо. Вскоре легкий щелчок в левом боку возвестил, что концы сломанной кости сошлись и начали срастаться. А еще через небольшое время Ратибор Леший был здоров настолько, насколько это было вообще возможно в тот момент.
      Дверь открылась. На пороге застыли двое стражников, нацелив на пленника копья с зазубренными наконечниками. Ратибору уже приходилось видеть раны, нанесенные такими копьями — из живота, например, их можно было извлечь только вместе с кишками. Поэтому новгородец невольно поежился и постарался отодвинуться от копий в дальний угол.
      Затем в проеме показался давешний переводчик.
      — Все ваше оружие хранится в оружейной в верхнем ярусе, — сказал он с неожиданной злобой в голосе, совершенно не соответствовавшей содержанию его речи. — Будем проходить мимо, покажу. — При этих словах лицо переводчика исказилось такой ненавистью, что Ратибор снова чуть не испугался. Какое-то мгновение он гадал о причинах странного поведения собеседника, а потом лешего словно осенило — переводчик просто старался. чтобы стражники не поняли его речи. Не зная русского языка, они могли судить только по интонации.
      — Вставай, если можешь, — уже другим голосом бросил переводчик. — Не можешь — тебя потащат.
      Ратибор поджал под себя скованные ноги и осторожно встал. Вроде бы все было цело. Стражники уставились на пленника с откровеным ужасом. Пытаясь понять его причину, Ратибор осмотрел себя с ног до головы и только теперь заметил, что вся его рубаха густо залита кровью. Видимо, дубина велета задела не только ребра, и по понятиям здешних, новгородец должен был быть если и не мертвецом, то уж вставать не должен ни в коем случае. Ратибор нехорошо улыбнулся стражникам. Они отступили на шаг, после чего один из них показал Лешему на выход.
      Сразу, как только Ратибор вышел в узкий проход, в спину ему уперлись острия копий. Обжегшись один раз, дивьи люди теперь делали все, чтобы не дать пленнику сбежать. Вот только куда его ведут? На казнь или просто в другую камеру? Ратибор не знал.
      К чему он точно не был готов, так это именно к тому, что последовало потом. Стражники подвели узника к чему-то вроде маленькой клети, изготовленной из досок. Зашли туда вслед за ним, а затем клеть начала подниматься наверх.
      Ратибор тупо смотрел на проползающую вниз стену колодца, по которому его поднимали. Спустя немного времени до него дошло, что сейчас стражники не могут использовать копья, а значит, можно воспользоваться случаем… Переводчик, тихо стоящий сзади, мешать вряд ли будет… Того, что слева, можно просто оглушить кандалами, да и того, что справа, тоже, а там действовать по обстоятельствам.
      Словно прочитав мысли пленника, стоявший слева стражник показал ему длинный нож, такой же зазубренный, после чего уткнул клинок в бок Ратибора, порвав рубаху и чувствительно уколов при этом. Да и колодец неожиданно закончился, Ратибор вышел из клети и направился прежним порядком по широкому светлому коридору — впереди пленник, еле передвигающий ноги в цепях, за ним два стража с копьями наперевес, и в хвосте уныло плетется переводчик.
      Коридор слился с другим, не уступавшим по ширине хорошей киевской улице. И людно там было почти как на улице: то и дело попадались люди, косившиеся на Лешего с суеверным ужасом и отвращением, и даже повозки. К удивлению Ратибора, подгорные люди ездили на таких же точно лошадях, как и обычные жители земли. Вот только у местных лошадей глаза были побольше, а ноги покороче.
      Когда впереди показались огромные ворота, изукрашенные затейливой резьбой по камню, Ратибор уже настолько устал, что не в состоянии был не только удивляться, но даже и думать. Это даже показалось ему странным — уж кем-кем, а хлюпиком новгородец не был. Тренировки в княжьей дружине сделали Ратибора достаточно крепким. А сейчас цепи тянут к полу, словно живые.
      А ворота, как оказалось, вели в просторный зал. Светло там было, как днем, хотя, сколько Леший ни оглядывался по сторонам, не смог разглядеть ни одного светильника.
      Прямо от входа ковровая дорожка вела к трону. При взгляде на него Ратибор чуть не ослеп от невиданного множества драгоценных камней и золота. Все это великолепие отражало льющийся отовсюду свет и так сверкало, что не сразу можно было разглядеть человека, сидящего на троне.
      Это мог быть только повелитель дивьих людей. На первый взгляд он не показался Ратибору похожим на могучего правителя. Тот же Владимир выглядел куда более властно. Даже великолепный трон не прибавлял важности его обладателю. Лишь вглядевшись, можно было заметить, что глаза повелителя прямо-таки искрятся хитростью.
      Когда до трона оставалось пройти около десяти шагов, стражники заставили Ратибора встать на колени. В другое время новгородец не преклонил бы колен ни перед кем, скорее предпочел бы умереть, но цепи по-прежнему тянули вниз. Ратибор мимолетно подумал, что оковы наверняка заговоренные.
      За спиной зазвенели цепи. Слева от Лешего неожиданно оказался Муромец. Выглядел он не блестяще: в отличие от новгородца, Илья не мог сам вылечиться от повреждений, нанесенных дубиной велета. Так что дышал богатырь неровно и с каждым вздохом вздрагивал — видимо, и его ребрам досталось. Справа на ковер опустился Подосён. Ему, как всегда, все было нипочем, так что сейчас он нашел в себе силы даже улыбнуться Ратибору.
      Но времени на раздумья, а тем более на приветствия уже не оставалось — человек на троне заговорил.
      — Я просил привести ко мне преступников, устроивших переполох во дворце, а не этих оборванцев, — разумеется, никто из пленников, кроме Ратибора, не понял ни слова. И это было хорошо: вспыльчивый Муромец наверняка бы не выдержал и кинулся на оскорбителя, а это обозначало бы верную смерть для всех троих.
      Старик, стоявший слева от трона, немедленно согнулся и почтительно сообщил:
      — Повелитель! Это и есть те преступники. Сейчас благодаря усилиям чародеев они безопасны, ибо на их оковы наложено особое заклятье. Но не так давно именно они совершили дерзкий побег из тюрьмы и убили великана из стражей.
      — Спросите у этих варваров, кто они такие и что им понадобилось в моих владениях, — небрежно кивнув, бросил повелитель.
      Тут вперед вышел давешний переводчик и повторил фразу, обращаясь к Ратибору.
      — Мы послы от Владимира, великого князя Киевского, — произнес новгородец, подняв глаза на восседавшего на троне. Тут же копье уперлось Ратибору в затылок, вынудив снова уставиться в пол.
      Услышав перевод, правитель немедленно спросил:
      — Киевского? Что такое Киев?
      — Это город, — раздался голос старика, видимо, главного советника. — Он находится на берегу реки, именуемой древними Данапр. Тамошний князь объединил под своей властью несколько жалких деревушек с диким народом и возомнил себя повелителем всего того края. Поэтому его послы еще не являлись к тебе, повелитель, с изъявлением покорности.
      — И наконец-то решились это сделать? — с усмешкой спросил тот. — Эй, ты! Узнай у них, с чем они явились?
      Не дожидаясь перевода, Ратибор заговорил.
      — Не пристало послу обращаться к правителю, глядя, подобно лягушке, в землю. Человек должен смотреть прямо.
      — Наглец, — с чувством произнес правитель, едва переводчик, согнувшись от страха, передал ему суть сказанного новгородцем. — Ну что же, если он так просит, дайте ему встать. Пусть посмотрит на меня прямо и хоть в этом уподобится человеку.
      Это надо было понимать как шутку, и ряды придворных поняли правильно: раздались сдержанные смешки.
      Ратибор медленно встал, преодолевая все возрастающую тяжесть цепей. Посмотрел в глаза правителю.
      Снаружи послышался топот, лязг, а затем знакомый Ратибору голос изрек длинную заковыристую фразу. В ней говоривший объяснял свои взаимоотношения со стражниками, всем народом вообще и правителем в частности. Ратибор невольно покачал головой и улыбнулся. Губы переводчика тоже расползлись — он явно представлял себе правителя в позе, упомянутой в монологе.
      Правитель, конечно, не понял ни слова.
      — Кто это там кричит?
      — Это четвертый преступник, повелитель, — пояснил советник. — Он некоторое время сопровождал первых трех и вместе с ними сбежал из камеры. Сейчас же он, видимо, пытается сопротивляться.
      Стражники втащили Драгомира. Наемнику, похоже, пришлось хуже всех. Он буквально висел на копьях, просунутых ему под мышки. Но язык потомка каганов не пострадал и работал без умолку.
      — А что он говорит? — поинтересовался правитель.
      Переводчик замялся на мгновение. Он, конечно, не хотел прощаться с головой за точный перевод, кроме того, значение некоторых выражений ему было просто незнакомо. Ратибор их тоже не знал.
      — Он… это их песня смерти. Он думает, что его ведут на казнь, и поет песню смерти.
      Правитель понимающе улыбнулся.
      — Варвары, — удовлетворенно сказал он. — Но мы отвлеклись. Что имеет нам сказать посол князя Владимира?
      — На Киев надвигаются с юга полчища степняков, — не спеша начал Ратибор. — Наши воины без труда разбили бы их, но врагов ведет Змей. Против него наше оружие бессильно. А у вас хранится чудесное оружие, принадлежавшее самому Перуну. Дайте его нам, и Владимир отблагодарит вас. — Звучало как-то не так. Чего Ратибор никогда не умел — так это изъясняться вежливо. Складно — получалось при случае, а вот вежливо — никогда.
      Правителю не понравился тон, которым говорил новгородец. Брови его сдвинулись, а на лице изобразился царственный гнев. Правда, получилось у него не очень правдоподобно. Но кому какое дело, внушительно выглядит правитель или нет! Главное — что по его приказу ты можешь лишиться головы.
      Переводчик, подумав, зачастил:
      — Посол говорит, что его стране грозит опасность. Князь Владимир не способен справиться с ней без могучей поддержки твоей державы. И в знак твоего благоволения он просит у тебя чудесное оружие Берконса, — Ратибор отметил про себя, что имя Громовика здесь произносится похоже.
      Драгомир, умолкший, едва увидев своих друзей перед троном, поперхнулся и уставился на переводчика большими глазами.
      «А ведь он понимает их язык», — подумал Ратибор. — «А говорил, что никогда не имел дела с дивьими людьми. Врал, стало быть. В чем же дело?.. Но толмач-то хорош! Сумел так перевести, чтобы не обидеть!»
      — Однако, — заметил правитель, — эти варвары отличаются изрядным нахальством. Придти к нам с такой просьбой! Что же, я думаю, что по такому делу нужно советоваться не с нами. Оружие принадлежит Берконсу… Скоро день жертвы… Отправим этих чужеземцев к Берконсу, пусть он решает!
      Придворные снова угодливо рассмеялись. Ратибор отчетливо почувствовал, как по спине медленно течет ледяная струйка. Он попытался что-то сказать, но правитель уже встал, завершая встречу.
      — Отведите варваров куда следует и подготовьте, — уже через плечо бросил он, скрываясь в незаметном дверном проеме.
      Пленников вытащили из зала.
      — О чем разговор был? — спросил Муромец, поморщился от боли и снова с интересом уставился на Ратибора. — Ты же их понимаешь.
      — Решили принести нас в жертву Перуну, — угрюмо сказал Леший. — Говорят, уже скоро.
      — Ох, — хором сказали Илья и Подосён. Драгомир только хмыкнул.
      — А что это цепи такие тяжелые? — осторожно спросил оборотень. — Вроде и не толстые, а еле руку поднять можно. И в голове что-то пусто…
      — Заговоренные они, — буркнул Ратибор. — Специально волхвы ихние чары накладывали, чтобы нам бежать было несподручно.
      Поместили их не в прежние комнатушки с низкими потолками и еле заметными дверьми, а в общую камеру, достаточно просторную, чтобы в ней можно было лечь на пол. Приковывать к стенам не стали, видимо, сочтя заговоренные цепи достаточной защитой. И это была чистая правда: Муромец, к примеру, в другое время разорвал бы такие оковы, почти не напрягаясь, сейчас же он даже не пытался это сделать.
      — Что же, — спокойно сказал Драгомир, с трудом поднимая скованные руки и теребя ус. Надобности в этом никакой не было, но наемник не мог победить старую привычку. — Теперь мы попались всерьез. Если пленников так сторожили, то жертв и вовсе будут беречь как зеницу ока.
      — Давай я тебе помогу, — Ратибор подошел к Драгомиру. — Небось, крепко досталось…
      Заклинание не оказало ровно никакого воздействия. Леший для надежности повторил его еще раз. Опять ничего.
      — Наверное, наши цепи вообще колдовать не дают, — невесело улыбнулся наемник. — Вот интересно: жрать… ну, в смысле, в жертву приносить нас будут в оковах или освободят?
      — Перун не примет в жертву связанного человека, — Ратибор вздохнул и сел, прислонившись к стене. Стена, кстати, была сухой, и это не могло не радовать. — Громовику нужны воины. Лучшая жертва ему — погибнуть в бою.
      — Ну, в таком случае еще можно отбиться, — проворчал Муромец. — Какой воин без оружия? А с моей палицей…
      — Да ладно вам, — Подосён, как всегда, не унывал. — Еще не умерли, а уже готовитесь… Как ты мне говаривал, Ратибор: «Смерть одна…»
      — … Но трус умирает сто раз, — закончил Леший. — Твоя правда. Все равно делать нам нечего. Остается ждать.
      «Остается ждать…» Сколько раз за последнее время единственное, что оставалось ему — это ждать. Но теперь ожидание могло привести только к одному — к смерти. С другой стороны, попытка бегства привела бы обессиленных воинов к тому же…
 
      Чуть позже в камеру заглянул толмач. Похоже, несмотря на то, что переводчик был рабом, он пользовался здесь значительной свободой. Лицо его по-прежнему выражало непримиримую злобу. Простая уловка, зато надежная. Стражники, не знающие русского языка, все еще думали, что раб пришел поглумиться над неудачниками, а потому не препятствовали ему беседовать с пленниками сколько угодно.
      — Слышь, — спросил его Ратибор, — нас резать будут али живьем сожгут?
      — Нет, так здесь не делают, — толмач усмехнулся, — просто отведут на вершину Грозового Пика, на самую башню, да там и оставят. Тут три пути — либо сверху кинуться, тогда твои клочки по всем окрестным скалам размажет, либо от голода помереть, либо слуги Берконса убьют. Правда, считается, что если ты Берконсу угодил, то останешься жив… Да только никто еще не возвращался.
      Когда дверь закрылась, Леший повернулся к своим.
      — Хреново, — спокойно сказал Муромец. — Ни вниз головой с горы, ни с голоду помирать мне как-то неохота. Другое дело, вот если бы мне да мою палицу…
      — Да что ты все заладил — палицу, палицу! — чуть раздраженно прервал его Ратибор. — Ты же не знаешь, кто там на страже стоит. Помнишь, старый ворон говорил: пять непобедимых чудовищ! Или, может, забыл, как один-единственный велет с дубиной расшвырял нас всех как котят?
      — Вы, волхвы, всегда такие трусливые? — прервал его Драгомир. — Или это только ты так боишься смерти?
      — Не боюсь я смерти, — угрюмо сказал новгородец. — Единственное, что мне сейчас страшно — время. Дни идут. У нас осталось меньше месяца на все про все. И ведь даже весточку нельзя передать учителю: мол, не справились, посылайте кого другого, если успеете, конечно…
      — Что спорить, давайте спать, — наемник немедленно подтвердил свои слова делом: отвернулся к стене и захрапел. Илья тоже начал клевать носом. Что же до Подосёна, то он спал уже давно и разговоров просто не слышал…

      Странные звуки, донесшиеся сквозь стены камеры, разбудили Ратибора. Словно совсем рядом, под самым ухом, мерно плескалось море. Ратибор сел и спросонья хотел было потянуться, но обнаружил, что цепи по-прежнему стягивают руки. От неожиданности Леший вздрогнул и сразу все вспомнил. Сегодня у горных жителей большой праздник. И он, Ратибор, с товарищами, должен стать жертвой на этом празднике. Да, ведь правитель упоминал, что пленников еще приготовить надо, чтобы годились Берконсу в жертву. А как готовить — не сказал. Хорошо, если просто в приличный вид привести. А то вдруг сначала ноги отрежут, чтобы не сбежали…
      Подготовка к жертвоприношению оказалась длительной и хлопотной. Во-первых, пленников сводили в здешнюю баню. Ратибор этому искренне обрадовался. Помирать чистым легче. К тому же и оковы на это время сняли. Во-вторых, накормили. В первый раз за все время, между прочим. Ну и, в-третьих, дивьи люди, похоже, считали, что жертвы Берконсу должны и выглядеть как воины. Поэтому пленникам принесли приличную одежду — их собственная за время злоключений превратилась в такие лохмотья, какие постыдился бы носить и киевский нищий. Правда, рассчитаны обновки были на низкорослых жителей гор… После нескольких попыток подогнать их под себя богатыри решили, что овчинка не стоит выделки. При этом Драгомир с презрением сказал:
      — Настоящий воин и в отрепьях хорош, а баба и в кольчуге бабой останется.
      Присутствовавший при этом толмач пожал плечами и переводить эти слова любопытствующему стражнику не стал. Только оскалился и без всякой видимой причины двинул Муромца с левой в бок. Богатырь крякнул и недоуменно воззрился на обидчика. Хотел было дать сдачи, да передумал, махнул руками (собирался махнуть одной, но в очередной раз забыл про цепи) и отвернулся. Стражник весело рассмеялся, после чего оба вышли, оставив пленников ждать своей участи.
      С порога переводчик бросил через плечо:
      — Сначала будет обряд в присутствии правителя. Потом, когда поведут, считайте коридоры. Бегите в третий левый, потом два раза направо, налево и дальше прямо. Там кузня и оружейная. Оттуда сможете добраться до выходов.
      Зоркий Ратибор не проглядел, что толмач при ударе сунул что-то Илье. Едва дверь захлопнулась, Леший немедленно сунул руку приятелю за пояс и вытащил оттуда пучок сухой травы. Совсем махонький пучок — восемь травинок.
      — Мать честная! — прошептал новгородец, осторожно укрывая находку за пазухой. — Братцы, мы же теперь этому толмачу ноги должны целовать! Он же для нас разрыв-травы принес! И откуда только достал?
      Драгомир, не пропускавший мимо ушей ни одно слово за сегодня, тут же встрепенулся.
      — Что же. Теперь остается только дождаться третьего левого коридора — и вперед! Кстати уж, помните, тот же толмач давеча говорил, что все оружие, что у пленников отняли, они как раз в оружейную стаскивают? Значит, возьмем свое.
      — Как же, — улыбнулся оборотень, — наверняка уже разобрали они наши вещички по себе…
      Ратибор фыркнул, а потом решил не сдерживаться и откровенно расхохотался.
      — Ты только представь себе, — на его глазах выступили слезы, — как эти худырики будут палицей Муромца махать! Если и подымут, так на взмахе сами повалятся. Значит, так. Стеблей здесь восемь, как раз на нас четверых. Держите свои. Как я освобожусь, тут же и вы вслед за мной. Но не раньше!
      Дверь камеры открылась. Снаружи стояли восемь воинов. Все они были вооружены до зубов, но, несмотря на это, явственно боялись пленников. Подосён, чуявший страх на расстоянии, немедленно сообщил об этом Ратибору.
      — Ты глянь, вот этот слева сейчас в штаны наваляет! У! — и Подосён резко дернулся по направлению к указанному стражнику. Тот подскочил, словно его коснулось раскаленное железо, и ударил оборотня обратной стороной копейного древка. Руки стражника дрожали, поэтому удар не получился.
      Пленники вышли из камеры и направились по коридору. Четверо стражников шли впереди них, еще четверо плелись сзади, время от времени подталкивая богатырей в спины.
      Тронный зал подземного царства Леший уже один раз видел, но по-прежнему поразился искусству, с которым он был отделан. Сейчас все огромное помещение было заполнено дымом, кажется, от многочисленных курильниц. Струи и слои дыма, пронизанные светом, идущим из ниоткуда, завораживали. Любуясь этим зрелищем, Ратибор даже не сразу заметил, что в тронном зале намного больше народа, чем было в прошлый раз. Сейчас здесь стояли не только ближние придворные, но, кажется, почти все знатные люди царства.
      Обряд оказался длинным и нудным. Новгородец еще мог развлекаться, переводя слова тощего жреца на русский, а остальным «жертвам» и это было недоступно. Общий смысл молений заключался в том, что Берконса просили не брезговать жертвой, ибо «эти мужи суть лучшие воины, которых мы смогли найти». От такой похвалы Ратибор даже улыбнулся невольно.
      Но всему на свете рано или поздно приходит конец. Завершилось и моление. Леший напрягся, затем расслабился, готовя тело к работе. Сейчас предстояло решиться судьбе пленников. Под завывание жреца всех четверых вывели из тронного зала.
      Досчитав до второго коридора, Ратибор незаметно разжал кулак, в котором прятал разрыв-траву, и коснулся сухим стебельком заговоренной цепи. Раздался легкий треск. Стебелек задымился и исчез, а оковы рухнули на пол.
      Прежде чем стражники успели понять, что произошло, остальные пленники тоже освободили руки, а затем и ноги. Сшибив конвойных с ног, богатыри бросились в третий коридор.
      Дверь в оружейную оказалась открыта, хотя и охранялась. Один-единственный воин скучал возле нее, опираясь на короткое копье. Ратибор успел пожалеть воина — не пустили на праздник, а вместо этого заставили стоять в карауле, не иначе провинился чем-то. Затем новгородец сообразил, что стражник от огорчения или от чего еще неплохо выпил. Так что на ногах он держался нетвердо и настолько удивился, увидев бегущих прямо на него четверых, что не стал сопротивляться, когда его невежливо отшвырнули в сторону, заскочили в охраняемое помещение и захлопнули дверь изнутри.
      — А вот чего мы не рассчитали, — сказал Ратибор, остановившийся только посередине оружейной, — так это как мы отсюда выбираться будем. Илья, ты дверь держишь?
      — Велет не вышибет, — отозвался Муромец.
      — Ладно. Выбирайте себе, что кому по руке.
      Драгомир немедленно принялся копаться в мечах, лежавших на сундуках и висевших на стенах. Через небольшое время два клинка уже были у него в руках.
      — Эти, пожалуй, получше будут, чем мои прежние, — одобрительно сказал наемник, покрутив мечами в воздухе.
      Ратибор вооружился по старой привычке — в левой руке секира (которую Леший уже привык называть топором), в правой — меч. Клинок себе по руке он вытащил из открытого сундука. Достал и сам поразился. Не иначе, меч попался отобранный у какого-то несчастного пленника. Иначе откуда взяться у дивьих людей настоящему булату?
      Снаружи раздался глухой удар — стражники пытались пробиться к беглецам. Муромец крякнул, но устоял.
      — Значит, так, — сообразил Ратибор. — Мы сейчас подопрем дверь, ты, Илья, пока вооружись чем-нибудь тяжелым, а как будешь готов — я скажу, что делать.
      Удары в дверь повторялись настолько размеренно, что Леший сразу решил — стражники действуют по команде. Так было даже лучше…
      Вдруг до ушей новгородца донесся странный лязг, но не с внешней стороны двери, а из глубины оружейной. Обернувшись, он увидел, что Илья Муромец перебирает палицы, стоящие вдоль стены. Взяв очередную, богатырь взвешивал ее на руке, после чего швырял через плечо. От соприкосновения палиц с противоположной стенкой и происходил этот лязг.
      — Разве ж это палицы? — проворчал Муромец, заметил взгляд Лешего. — Ими только сусликов бить! Я кулаком сильнее смогу, чем такой соломиной.
      — Ладно, кулаком так кулаком. Значит, так, — тут Ратибор на мгновение прервался от очередного удара в дверь, — как только я сосчитаю до трех, мы все вместе отскакиваем от двери в разные стороны. Раз… два… три!
      Дверь с грохотом распахнулась, и стражники влетели в оружейную, образовав на полу бесформенную груду шевелящихся тел. Впрочем, несколько из них смогло удержаться на ногах, и теперь они устремились на пленников с мечами наперевес.
      — Что-то куча мала! — весело воскликнул Ратибор. — Надо бы добавить…
      С этими словами он хитрым броском отправил одного из стражников в кучу.
      — И-эх, куча мала! — заорал Муромец, могучим ударом кулака повергая наземь еще одного.
      — Куча мала! — поддержал Драгомир, дополняя ее своим противником.
      Вскоре все было кончено. Уцелевшие стражники все еще пытались подняться, а беглецы уже выскочили наружу.
      Совсем рядом оказалась кузня. Илья, так и не успевший вооружиться, тут же вбежал туда, ухватил огромную кувалду и взмахнул ею над головой.
      — Теперь нам никто не страшен, — решительно заключил Ратибор и улыбнулся. — Идем отсюда, а то те герои что-то расшумелись. Как бы за нами не погнались…
      Муромец уже после второго поворота начал тяжело дышать и спотыкаться. Самый резвый из догонявших почти поравнялся с ним и уже нацелился рубануть мечом наискосок. Но богатырь развернулся и обрушил на голову стражника молот. Тут уж и шлем не смог защитить своего хозяина. Хруст сплющенного в лепешку черепа был заглушен лязгом от удара металла о металл. После этого Илья погрозил молотом остальным стражникам — те испуганно отпрянули — и бросился догонять своих. Не без труда, но ему это удалось.
      — Впереди свет! — крикнул Ратибор, не останавливаясь. — Настоящий, дневной! Вперед, совсем немного осталось!
      Коридор пошел по спирали. В стенах появились маленькие оконца. Именно из них и исходил дневной свет, увиденный Ратибором. Что-то в этом было нехорошее, но Леший сейчас ни о чем не задумывался. Спираль резко сузилась и завершилась тупиком. Вернее, выходом. Изящная каменная лесенка вела к наклонной двери. Дверь была распахнута настежь. Снаружи веяло свежим воздухом. Богатыри птицами вылетели из двери и захлопнули ее за собой.
      К их изумлению, добежавшие стражники не стали и пытаться открыть дверь. Наоборот, внизу завозились, а затем изнутри щелкнуло что-то, что могло быть только замком. Тяжелая створка, только что ясно различимая на фоне каменной стены, вдруг потемнела, сливаясь со скалой. и исчезла. Даже щелочки не осталось.
      Только теперь Ратибор почувствовал, что вокруг как-то слишком холодно для середины лета. Да и воздух кажется пустым, так что приходится дышать чаще. Знакомо, очень знакомо…
      Новгородец осторожно осмотрелся. Они стояли на краю небольшой долины. Сзади от Ратибора край этот обрывался в странный туман, ярко освещенный ослепительным солнцем, а прямо впереди шагах в пятидесяти высилась башня. Леший не стал ее разглядывать, ибо только сейчас догадка ударила его по голове с силой той самой кувалды, которую до сих пор тащил с собой Муромец.
      Туман — это были облака. Беглецы находились на вершине Грозового Пика. И башня, вонзавшаяся в синее небо неподалеку, хранила оружие Перуна.
 
      — Ну что же, — медленно произнес Ратибор, придя в себя. — Мы почти у цели. Осталось только забраться на башню, взять то, за чем пришли, и вернуться обратно. Только и делов.
      — А где чудовища? — недоуменно спросил Подосён. Вид у него при этом был такой, словно только этих самых чудовищ ему не хватало, чтобы окончательно почувствовать себя счастливым. — Наверху, что ли?
      — Может быть… а может и не быть, — пожал плечами Леший. — Пошли к башне, там разберемся.
      Башня казалась неестественно тонкой. Только вблизи становилось видно, что она превосходит толщиной многие из виденных ранее домов. Просто вершина сооружения древних зодчих терялась в такой высоте, что башня выглядела иглой. Сколько Ратибор ни ломал голову, так и не смог понять, из чего же она сделана. Не иначе, из цельного камня резали.
      Только когда до подножия оставалось шагов десять, богатыри наконец смогли разглядеть вход. Кто бы ни строил башню, он явно заботился о том, чтобы ворота не были заметны.
      Муромец взвесил на руке кувалду, примериваясь к едва видным створкам.
      — Погоди, — остановил его Ратибор, — может, оно само откроется.
      И действительно — стоило незваным гостям оказаться у самого входа, как ворота бесшумно отворились наружу, открыв маленький зал и уходящую наверх бесконечную винтовую лестницу. И не только ее…
      По сторонам лестницы сидели и, казалось, дремали, два велета. Хорошо вооруженных велета. Мечи, которые они небрежно держали в лапах, человек бы поднял, разве только вырастив себе пару лишних рук. Доспехами великаны пренебрегали. Одеждой тоже. Зато на каждом был пояс, густо увешанный разными железками.
      Все это Ратибор увидел в мгновение ока. А едва увидев, начал пятиться, не сводя взгляда от мирно дремлющих велетов. Те же не обращали внимания даже на холодный ветер, подувший на них из открытой двери.
      Драгомир, все это время молчавший и ничего не делавший, вдруг сорвался с места, подбежал к великанам поближе и неожиданно дико заорал что-то неразборчивое. Ратибор схватился за голову. Похоже, что боевой товарищ от перенесенных страданий повредился в рассудке.
      И только когда разбуженные великаны продрали наконец глаза и кинулись на наемника, потревожившего их сон, Ратибор понял, что тот задумал. На лестнице огромные велеты не поместились бы в любом случае. А значит, их нужно было отвести в сторону, самим забраться в проход — и можно быть в безопасности. Не теряя времени, Леший кинулся на подмогу Драгомиру.
      Но тот и сам неплохо справлялся. Тупые велеты гонялись за ним вокруг башни, но бегали они плохо, и Драгомир легко уходил от преследования. При этом потомок каганов ухитрялся на бегу оборачиваться и выкрикивать великанам разные заковыристые слова, которых они не понимали (Ратибор тоже не понимал, видимо, это было на языке великого народа тюрков), но обижались.
      Муромец и Подосён уже зашли по лестнице достаточно далеко. Ратибор последовал за ними. Драгомир, увидев, что план удался, надбавил скорости и успел прошмыгнуть в ворота прежде, чем разъяренный велет смог дотянуться до него мечом.
      Оставшись в дураках, стражи башни в слепой ярости принялись крушить мечами стену. Сунуться в проход за людьми ни один из них даже не догадался.
      Началось восхождение. Ратибор не знал, сколько витков насчитывает лестница, но в какой-то момент ему показалось, что на башню наложено заклятие, и до ее верха дойти просто невозможно. Сколько бы ты ни шел, перед тобой все равно будет бесконечная лестница, непрерывно поворачивающая все налево и налево…
      За спиной тяжело дышал Муромец. Ему приходилось намного сложнее — Илья не мог лечить сам себя, а от дубины велета не так давно пострадал ничуть не меньше. Вспомнив об этом, Ратибор ощутил угрызения совести.
      — Ты как там? — неожиданно спросил он, поворачиваясь к Муромцу. — Помочь не надо?
      — Как-нибудь справлюсь, — проворчал Илья и неожиданно закашлялся. Потом сплюнул красным себе под ноги. Ратибор попробовал сотворить заклинание, но ничего не получилось. К тому, что его умение то и дело пропадает, новгородец уже привык и все еще списывал это на близость Змея.
      Еще через небольшое время лестница неожиданно закончилась. Последние несколько ступенек выглядели намного старше всех остальных. На самом деле наверху просто не было ни двери, ни какой-либо еще перегородки, и поэтому солнце и ветер безнаказанно трудились над камнем в течение столетий.
      Богатыри вышли на площадку башни. Здесь дышать было еще труднее, чем у подножия. Солнце жгло немилосердно, но воздух оставался ледяным. Прикрыв глаза от ярких лучей, Леший внимательно осмотрел площадку.
      Она представляла из себя огромную, шагов двадцать в длину, треугольную каменную плиту. По углам этой плиты неведомые мастера изваяли трех каменных зверей непонятной, но зловещей наружности. Никакого ограждения, хотя бы и символического, у площадки не было. Зато по самой середине возвышался каменный же треугольный ящик в человеческий рост. По всей видимости, он и содержал чудо-оружие Перуна.
      Налетел порыв ветра. Новгородец поежился.
      — Ну прямо как когда я на Жар-птице летал, — проворчал Ратибор, осторожно подходя к краю площадки. — Только тогда пекло снизу…
      — И что теперь? — остальные, оказывается, уже сидели, прислонившись к странному ящику. Вопрос задал Драгомир.
      — Как что? — отозвался Илья, быстро приходивший в себя. — Ломать надо… Вот отдохнем немного и развалим эту штуковину… — Похоже, холодный воздух хорошо действовал на богатыря.
      Ратибор поглядел на своих спутников и неожиданно рассмеялся.
      — Чего это ты? — задумчиво сказал Подосён, поеживаясь и мечтательно глядя сквозь Лешего куда-то в небо.
      — Да вот, смотрю на нас и думаю — до чего же мы глупо выглядим! Сидим тут, выше облаков, на башне, выстроенной непонятно кем и непонятно когда, оборванные… — Ратибор не договорил, махнул рукой и сел на край площадки, свесив ноги. Высоты он с детства не боялся, а облака, клубящиеся далеко внизу, успокаивали. В Святых горах, похоже, была плохая погода — белоснежный ковер полностью закрывал землю.
      Легкий скрип вывел Ратибора из состояния задумчивости. Краем глаза он заметил какое-то шевеление сбоку. Повернул голову…
      Первым побуждением новгородца было спрыгнуть с того места, на котором он сидел, и твердо встать на ноги. Только чудом он удержался.
      Статуи шевелились. Одно из чудовищ медленно свело вместе сжатые кулаки, несколько раз стукнуло ими друг об друга, а потом не спеша, со скрипом, повернулось. Затем его примеру последовали и остальные два. Богатыри молча смотрели на это, слишком удивленные, чтобы что-либо делать.
      Первым очнулся Драгомир. Подскочив, он с воинственным кличем опустил меч на голову приближающегося чудовища. Сделать так наемника побудил скорее страх, чем здравый смысл.
      Клинок звякнул и переломился пополам. Вторым мечом Драгомир рисковать не стал, а отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от неожиданно быстрого взмаха каменной лапы.
      Засмотревшись, Ратибор потерял осторожность и поплатился за это. Удар в спину отбросил его к самому краю площадки. Новгородец еле успел ухватиться за какую-то ничтожную неровность в камне. Левая половина его тела уже висела над бездной.
      Ратибор откатился в сторону, и вовремя: на то место, где только что была его голова, опустилась нога чудовища. Ожившая статуя ощерилась, показывая белые, острые, совсем не каменные зубы, и сделала еще шаг. Новгородцу уже было ясно, что меч против стража не поможет. Поэтому он изо всех сил ударил противника по ступне обухом топора.
      Раздался звонкий удар, как всегда от столкновения стали с камнем. От ноги стража отлетело несколько крупинок. На камне появилась белая щербинка. Чудовище поспешно отдернуло пострадавшую конечность и злобно зарычало. Рык тоже был какой-то каменный, неживой.
      Сбоку послышался такой же удар, только гораздо громче. Бросив в ту сторону короткий взгляд, Леший увидел, что Муромец уже пустил в ход свою кувалду. Теперь его каменный противник стоял, слегка пошатываясь, и мотал головой.
      Тот, кто наседал на Ратибора, резко прянул вперед. Новгородец снова увернулся и снова оказался прижатым к краю. В спину подуло снизу. Чудовище щелкнуло зубами и прыгнуло.
      В последнее мгновение Ратибор догадался, что надо делать. Он упал прямо под ноги противнику. Каменная ступня врезалась в только-только зажившие ребра. Леший охнул, чувствуя, что сейчас потеряет сознание… Но дело было сделано. Страж башни потерял равновесие, несколько мгновений стоял на самом краю, отчаянно маша лапами, а затем рухнул вниз.
      Муромец, не давая своему противнику придти в себя, снова обрушил на его голову удар кувалды. Потом еще и еще… Опомнился он только тогда, когда чудовище с грохотом упало ему под ноги.
      Драгомир и оборотень вместе оболронялись от третьего стража. Могучее чудовище не могло двигаться так же быстро и ловко, как опытный наемник и Подосён, вдобавок теряло время и силы (хотя каменные существа, кажется, не уставали вовсе), пытаясь расправиться с ними обоими одновременно.
      Один раз, правда, Подосён не успел вовремя отскочить. Лапа стража мгновенно ухватила его за плечо. В этот момент Драгомир изо всей силы стукнул противника рукоятью меча по голове с той же стороны, с какой стоял Подосён. Чудовище тут же выпустило добычу и кинулось на Драгомира.
      Муромец и Ратибор, отделавшиеся от своих противников, поспешили на помощь. Вчетвером против одного им удалось-таки справиться со стражем. Его просто сшибли вниз одновременным ударом кувалды сверху и пинком по ногам.
      Теперь оставалась только одна статуя — неподвижно лежащая возле ящика.
      — Интересно, — сказал Ратибор, еле удерживаясь от стона (многочисленные ушибы болели все сильнее), — оно сдохло или притворяется?
      — Если притворяется, — задумчиво произнес Драгомир, — надо его разоблачить. Илья! Двинь-ка ему еще разок по морде. Для надежности.
      Муромец с готовностью подошел к поверженному стражу и от души размахнулся…
      Движение каменной твари было настолько быстрым, что никто не успел даже пошевелиться. Страж башни вскочил прямо из лежачего положения, и его лапа намертво сомкнулась на длинной рукояти кувалды. Треск — и в руках Муромца оказался обломок толстой палки, а сам молот вместе с оставшейся половинкой рукояти уже валялся в двух шагах от него.
      Чудовище тут же перестало обращать внимание на Илью. Морда статуи, изуродованная молотом, повернулась в сторону остальных. Пасть раздвинулась в оскале. Правда, зубы стража уже были изряжно прорежены, но даже обломки, торчавшие из каменных челюстей, без труда перемололи бы человека в кашицу. Страж целеустремленно направился к богатырям.
      — Тупой! — неожиданно восхищенно воскликнул Ратибор. — Братцы, да он же безоружных не трогает! Кладите мечи, все равно не поможет.
      Драгомир скривился, но тем не менее оружие бросил. Клинок Ратибора вместе с топором уже лежали под ногами своего владельца. Подосён же и так был безоружен, ибо все свое железо уронил по ходу драки.
      Страж застыл в недоумении, явно не понимая, что делать дальше. И в этот момент Муромец, до того тихо стоявший сзади, ухватил ожившую статую обеими руками, крякнул от натуги, но все же поднял, быстро подтащил к краю и отпустил. Чудовище, наврное, так и не успело осознать, что же с ним произошло.
      — Ну вот и все, — буднично заметил Ратибор, подбирая оружие. — А говорили — непобедимые чудовища, непобедимые чудовища… Кстати, их же здесь было только три. А ворон вроде упоминал про пять…
      — Надо думать, остальные два — это те велеты, которых мы внизу одурачили, — сказал Драгомир, ложась на край площадки и заглядывая вниз. — Хоть бы эти каменные оболтусы им на головы свалились…
      Муромец же времени даром не терял. Он взял пострадавший молот, подошел к странному ящику и замахнулся. С такой короткой рукоятью ему было неудобно управляться, и удар получился слабым. Но действие, которое он произвел, вышло просто невероятное.
      Ящик, больше похожий на подножие какой-нибудь статуи и казавший ся таким же несокрушимым, вдруг со скрежетом начал погружаться в пол. Муромец замер с молотом в руке.
      Погружение шло достаточно быстро, так что уже скоро на поверхности площадки осталась только самая верхушка странного ящика. Оказалось, что крышки у него не было. Вообще не было. Так что он просто ушел в пол, открыв взгляду чудо-оружие.
      Это был топор. Вернее, чекан — вместо хорошего лезвия в виде полумесяца у него было нечто напоминающее хищный клюв, а на обушке — как маленький молоточек. Сколько Ратибор ни напрягал голову — так и не смог понять, из какого же материала сделан этот топор. Ясно было одно: белое отполированное острие не может быть металлическим. И вот еще что. Оружие бога не лежало на маленькой плите, а неподвижно висело в воздухе над ней, не касаясь камня затейливо украшенной рукоятью.
      Отодвинув в сторону удивленного Илью, Ратибор протянул руку и с трепетом коснулся чудесного топора…
 
      — Ратибор! Очнись! — с тревогой в голосе повторял Илья, хлопая друга по щекам.
      Леший помотал головой и открыл глаза. Его тут же ослепило заходящее солнце, так что Лешему пришлось поспешно снова зажмуриться.
      — Что со мной произошло? — наконец смог выговорить он.
      Во всем теле новгородца словно бы не осталось живого места. Даже после великанской дубины было легче.
      — Ну, как ты хватанул этот чекан, — ответил Илья, почесывая в затылке, — тебя как отшвырнуло! Я еле успел подхватить, а то бы лежать тебе там, у подножия, размазанным по камушкам. Подхватил, смотрю — ты вроде без сознания…
      Ратибор нашел в себе силы сесть. Все тело снова пронзило болью, но сейчас она вроде бы ослабела немного, так что было вполне терпимо.
      — Если разобраться, мне еще повезло, — пробормотал он, — могло ведь и совсем убить. Сказано же было древними — оружие богов само выбирает себе хозяина! А тот, кто дерзнет самовольно им завладеть, в лучшем случае отделывается тем же, чем и я сейчас…
      Лешего прямо-таки жгло изнутри от обиды и осознания своего бессилия. Они прошли и пролетели сотни верст, сражались с велетами и дивьими людьми, одолели непобедимых чудовищ — и вот теперь они сидят в двух шагах от оружия, к которому стремились, и ничего не могут сделать!
      Муромец решительно поднялся на ноги.
      — Клясться буду, — пояснил он в ответ на недоуменные взгляды. — Перуну. Слышь, Перун! Смотри, чем тебе жертвую! Если дашь нам свое оружие и поможешь до дома добраться в срок — клянусь, что никому не буду хвастаться своими подвигами в этом походе!
      Ратибор покачал головой. Жертва действительно была серьезная. Богатырь может прожить без коня, доспехов и меча — в крайнем случае возьмет их с бою, на то он и богатырь — но без молодецкой похвальбы богатырю жизнь не жизнь. Каково это — сидеть на княжьем пиру, слушать, как другие хвастаются деяниями, и молчать, хотя сам можешь порассказать вдвое, причем чистую правду! Во всяком случае, сам Ратибор на такое бы не решился…
      Внезапно на окутанном облаками горизонте показалась темная точка. Она приближаласть с совершенно невозможной скоростью, так что спустя несколько мгновений стало возможно различить всадника, скачущего по облакам, словно по твердой земле. Или все-таки летящего? Ратибор не мог понять. Если крылатый конь летит — тогда зачем он при этом ногами перебирает? Если же бежит — тогда зачем мерно движутся огромные крылья?
      Пока богатырь гадал, всадник приблизился к башне. Конь взмахнул крыльями сильнее, его копыта оторвались от облаков, и в считанные мгновения всадник оказался вровень с вершиной башни.
      Ратибор глядел на него во все глаза. У всадника были совершенно седые волосы, но молодое лицо и огненно-рыжие усы. От всей его крепко сбитой фигуры веяло несокрушимой мощью — Ратибор только сейчас понял, что обозначает это выражение. На поясе всадника висел меч длиной в двуручник, но, судя по всему, предназначенный для владения одной рукой.
      Кого-то этот всадник сильно напоминал новгородцу… И внезапно он вспомнил, кого. Идол Перуна, установленный Владимиром в большом кивском святилище! Точь в точь! Голова серебряная, усы золотые… Меч на поясе…
      Всадник тем временем спрыгнул с седла на площадку. Крылатый конь остался как ни в чем не бывало стоять на воздухе.
      — Ну что? — спросил он громовым басом. — Почему вы не кланяетесь своему богу? — И Перун раздвинул рыжие усы в ослепительной усмешке.
      Ратибор поклонился, не слишком утруждая себя. В конце концов, должен же Громовик понять, что перед ним не какие-нибудь бездельники, а воины, уставшие после жаркой битвы.
      — Перун… — с сомнением протянул Подосён. — А я тебя по-другому представлял…
      — И неудивительно, — хохотнул бог, ничуть не обидевшись. — Вы что думаете, у нас, богов, как у вас — одно лицо на все случаи жизни? Ну, перейдем к делу. Я твою клятву услышал, — теперь Перун обращался к Муромцу. — Надо сказать, что так мне еще никто не жертвовал. Жизнью — бывало, а вот славой богатырской…
      Громовик задумался, но ненадолго. Громовикам вообще не свойственно надолго задумываться.
      — Так что оружие я вам дам. Но с условием. В моих руках оно поражало сотни врагов. В руках каждого из вас оно поразит только одного. После этого топорик просто станет слишком тяжелым, и ни один человек его не поднимет… Довольны? — и бог снова улыбнулся.
      Муромец за спиной Ратибора снова потянулся к топорику, неподвижно висевшему в двух пальцах над площадкой. На этот раз чудо-оружие удалось взять без неожиданностей. Пальцы богатыря сомкнулись на украшенной рукояти.
      — Стало быть, все, — подытожил Перун.
      — Нет, — неожиданно даже для самого себя покачал головой Ратибор. — Муромец обещал в случае, что ты нам до дома поможешь добраться.
      — Ну ты даешь, — бог покрутил головой. — Со мной уже лет тысячу никто не торговался! Люблю таких настойчивых… Ладно уж, ваш ковер я вам верну. А там сами добирайтесь, как знаете.
      — Так он же не летает, — вставил Подосён и, исчерпав на этом свои запасы смелости, спрятался за Ратибора.
      — Как это? — Перун явно удивился. — Если самолет — так обязательно летать должен!
      Громовик пошарил рукой в воздухе… и в ней внезапно появился ковер-самолет. Тот самый, старый и потрепанный. Перун внимательно рассмотрел его.
      — Да нет, все в порядке. Вы мне голову морочить не могите! Я вам не какой-нибудь Велес. Я — Перун-Громобой! — он внушительно стукнул себя кулаком в грудь. — А чтобы вы видели мою силу и впредь знали, как надо уважительно с богами разговаривать — как только вы покинете эту башню, я и ее, и всю гору с землей сровняю, чтобы ни единого высокого пика в Святых горах не осталось! — Потом он неожиданно рассмеялся и вскочил в седло.
      — До встречи! — крикнул он напоследок. А затем крылатый конь по пологой спирали пошел вверх, пока не скрылся из виду. Богатыри остались одни на площадке башни над облаками.
 
      Ратибор проводил взглядом исчезающую в поднебесье фигурку. Потом вздохнул почему-то и обернулся к Муромцу.
      — Дай чекан подержать. Теперь-то он должен мне в руки даться…
      Оружие Перуна оказалось неожиданно легким. Если бы не знал Леший, что этот изящный топорик и есть цель их похода — ни за что бы не поверил. Но от прикосновения к резной рукояти по жилам новгородца словно бы разлился огонь вместо крови. Тело распирало неземной силой, и голова кружилась от желания прямо сейчас разрушить гору-другую. Ратибор еле сдержался — в конце концов, чудо-чекан он может использовать лишь однажды, так что не стоит разбрасываться таким драгоценным даром.
      — Вы меня не подвезете до той стороны гор? — нарушил тишину Драгомир. — А то ведь мне с вами не по пути…
      — Коли получится ковер в воздух поднять — подвезем, — ответил Ратибор, бережно кладя добычу в середину упомянутого ковра. — Становись, братцы! Земля, прощай!
      Ковер загудел, из-под него подуло ветром, а затем изделие древних магов медленно приподнялось и застыло над площадкой.
      — В Сибирь — в добрый путь! — выкрикнул Подосён звенящим голосом.
      И в тот самый момент, когда Грозовой Пик начал отдаляться от путешественников, из синего неба ударила ослепительная молния.
      Ратибор тут же зажмурился, но и перед закрытыми глазами все равно стояла огненная полоса. Когда же новгородец снова взглянул в ту сторону, то увидел, как рушится Грозовой Пик, и услышал, как грохот падающих камней смешивается с ужасным громом.

      Ковер приземлился примерно в версте от Святых гор. Путешественники решили последний раз переночевать вместе. На следующее утро Драгомир отправится в Сибирь, дабы наняться в охрану какого-нибудь таможнего владетеля, а киевляне — в Киев, относить князю чудо-оружие. А пока оставалось просто отдохнуть, набраться сил перед долгой дорогой домой…
      Ратибор лежал возле костра, положив под голову кулак, и думал. Мысли текли медленно и спокойно. Сколько, поди, времени уже прошло с тех пор, как он в последний раз мог вот так лежать, глядя на огонь, и ни о чем не беспокоиться? Много, много… те два месяца, что он в походе… да еще те полгода, что в обучении из подвалов не вылезал… да то время еще, когда в дружине обучался… Посчитав еще, новгородец пришел к неутешительному выводу: если не считать те немногие дни, когда на заставе нечего было делать, не знал он покоя с того самого несчастливого дня, когда хмель дернул его за язык дать опрометчивую клятву в новгородском кабаке.
      Да и теперь, разве все спокойно на душе у Ратибора? Нет, и это правильно — мало дело сделать, надо его еще и завершить по-человечески. Да и вопросы мучают. Не может ведун жить без вопросов. Так говорил учитель, так и сам Ратибор привык повторять настолько часто, что почти перестал задумываться. А среди вопросов самый главный — почему? И есть куда его приложить… Почему время от времени колдовские способности отказываются служить ученику Волха Всеславьевича? Почему надежнейшие, выверенные веками заклятья либо не работают, либо действуют слабее, чем должно?
      Ратибор прокрутил перед мысленным взором все те случаи, когда такое происходило. Первый раз — все ясно, Змей запрещает колдовать везде, куда достает, так и полевой говорил. А потом? Когда отряд приближался к Святым горам? Ведь получилось же тогда у Лешего исцелить гостеприимного старого воина?
      — Леший! — Кто-то дотронулся до колена Ратибора. Приоткрыв один глаз, новгородец увидел Драгомира, задумчиво вертящего в руках меч, который Ратибор достал из сундука в подземной оружейне.
      — А ведь тебе, я смотрю, повезло неслыханно, — сказал наемник, по своему обыкновению чуть усмехаясь, и положил клинок на землю. Узорчатое лезвие словно бы отделило его от Ратибора. — Это ведь не простой меч, я такие вещи нюхом чую. Кладенец это, не иначе.
      — Ой ли? — протянул Ратибор. Ему, собственно, сейчас было все равно, что спрашивать или что отвечать. Тело, измученное непрерывным напряжением, сейчас наслаждалось отдыхом, и Леший не хотел ему мешать. — Мало ли сколько древнего оружия у дивьих людей в погребах завалялось?
      — Однозначно, — уверенно заявил наемник. — Ты не забыл еще — все мечи вдоль стен висели или стояли, а этот в сундуке хранился, от остальных наособицу. Да у него и надпись на клинке есть. Я только что читал…
      Заинтересовавшийся новгородец взял меч с травы и действительно обнаружил надпись, выбитую (как ни странно) русскими буквами.
      «Защита от зла тебе этот клинок» Странно как-то… Обычно пишут на кладенцах что-нибудь понятное или, наоборот, такое запутанное, что ничего не разберешь, а тут… Вроде бы ясные слова, но как их понимать? Что меч поможет защитить от врагов? Так это любой хороший меч может, а не только кладенец… Или просто кузнец на своем любимом творении выбил, что в голову пришло?
      — Темно уже, — оторвавшись от размышлений, сказал Ратибор. — Надо дозор выставлять. Кто первый?
      — Я, конечно, — Подосён уверенно вскочил и прошелся пару раз вокруг костра бесшумной волчьей походкой. — Я всегда первый в дозоре, не забыл? Вот когда луна встанет, тогда ты меня сменишь. А то мне на луну всегда выть хочется, — оборотень подмигнул Ратибору и весело оскалился. на мгновение отрастив волчьи клыки. — Потом Муромец, потом так же Драгомир. Все время так было.
      Ратибор согласился с мнением оборотня. Когда силуэт юноши скрылся в круге тьмы вокруг костра, новгородец повернулся набок и заснул.
 
      — Здравствуй, Ратибор. Я уж и не чаял свидеться…
      Перед Лешим сидел за дубовым столом его учитель — знаменитый богатырь Волх Всеславьевич. Кажется, это была именно его комната в тереме — бывал там ученик пару раз… Лицо Волха выглядело озабоченным и успокоенным одновременно — странное выражение это Ратибор в конце концов понял так: учитель по горло в хлопотах, но с одним делом только что успешно расквитался.
      — Нашел я все-таки способ до тебя добраться. Во сне, оказывается, еще и не такое можно сделать. Вроде бы просто, а ведь ни разу в голову не приходило, что могу тебе присниться.
      Обрадованный Ратибор тут же попытался изложить все приключения, что были с ним на пути.
      — Да знаю я, знаю, — отмахнулся Волх. — Не все, конечно, только самое важное, ну да остальное ты мне сам расскажешь, когда вернешься. А пока вот тебе совет — присмотрись к своему Драгомиру. Темный он какой-то. Любого человека насквозь вижу, его — не могу. Может статься, ты на все свои вопросы ответы найдешь…
      Комната, в которой сидели собеседники, стала меркнуть и расплываться. Ратибор почувствовал, что просыпается… как вдруг на него словно бы навалилось что-то темное и плотное, не давая дышать. Новгородец попытался было отбиться, но руки и ноги не слушались его, словно схваченные крепкими веревками. Еще несколько мгновений — и Ратибор потерял сознание.
 
      Когда он очнулся, было позднее утро, уже переходящее в день. Над деревьями светило солнце, где-то в ветвях щебетали птицы.
      Ратибор приподнялся на локте. Это далось ему с трудом, все тело было словно бы выжато досуха, но все же удалось. Леший осмотрелся.
      Костер уже давно догорел, и даже угли успели остыть. Может быть, пролежал новгородец без памяти всего только ночь, а может, и не одни сутки пролетели… По ту сторону черного круга лежал Илья Муромец, раскинув руки и ноги в стороны, и мирно спал. Неподалеку в траве лежал ковер-самолет, плотно свернутый и перевязанный какой-то ленточкой… Все выглядело вполне обычно. Ратибор даже не сразу догадался, в чем же дело, почему так тревожно на душе…
      Ни Подосёна, ни Драгомира нигде не было. А еще — на том месте, где еще вчера лежал подарок Перуна, сейчас была только трава, даже не примятая. Чудо-оружие пропало.
      И в этот момент Ратибора словно бы обожгло пониманием, казалось бы, не имеющим никакой связи со всем происшедшим. Все те разы, когда колдовской дар отказывался служить своему владельцу, рядом всегда был Драгомир! Ведь в тот раз, когда Ратибор вылечил гостеприимного старого воина, наемник был на охоте. А когда понадобилось выжигать дверь, он отошел подальше — и то заклинание сработало слабее, чем должно бы! Значит, Драгомир служит Змею? Ведь только Змей и его люди умеют запрещать колдовство вокруг себя…
      Несколько мгновений Ратибор молча лежал, ошеломленный свалившимся на него знанием, а потом кинулся будить Муромца. Но едва новгородец встал на ноги, как голова закружилась, земля радостно поддала Лешему под коленки, и он рухнул на прежнее место.
      Отлежавшись, новгородец на четвереньках подполз к спящему Муромцу и затряс его за плечо:
      — Вставай, Илья, беда приключилась!
      Но тот спал богатырским сном, даже не шевелясь.
      — Дружина, подъем! — в отчаянии заорал Ратибор. Но и этот прием, доселе безотказный, не смог пробудить Муромца. Тут уж и дураку ясно — не простой сон, а наведенный.
      Оставалась надежда, что удастся разбудить хотя бы Подосёна, но для этого его еще нужно было найти. Ратибор засунул меч в ножны и, опираясь на него, как старик на клюку, принялся обходить поляну, заглядывая в кусты.
      Подосёна он нашел очень быстро. Попытался разбудить. Спустя немного времени он понял, что сделать это сможет теперь разве что кто-нибудь из богов. Кто еще способен поднять человека из мертвых? А в том, что Подосён мертв, сомневаться не приходилось. Поначалу Леший еще надеялся, что товарищ просто спит, так же как и Илья, но, перевернув тело на спину, он увидел широко открытые глаза, глядящие в никуда, и рукоять ножа, торчащую из горла юноши. Ратибор машинально взялся за нож и вытащил его из раны. Перед ним блеснуло окровавленное серебряное лезвие. Неизвестный, кто бы он ни был, хорошо знал, как убивают оборотней.
      — Неужели все-таки Драгомир? — прошептал Ратибор. Вопрос этот был задан скорее от безнадежности: сомневаться, что все содеянное — работа Драгомира, уже не приходилось. Разумеется, навести сон могли многие колдуны, но никто, кроме веселого наемника, не смог бы унести с собой чудо-оружие. Любого другого так шарахнуло бы Перуновой силой, что еще долго бы не очнулся.
      Впрочем, во всем этом было и одно маленькое преимущество. Теперь, когда Драгомир, по всей вероятности, был уже далеко, никто не мешал Ратибору колдовать самому. Конечно, сейчас у него не было книги, в которой можно было отыскать ответы на все вопросы, но кто сказал, что ученик Волха Всеславьевича ни на что не способен без подсказки?
      Пара слов — и новгородец уверенно выпрямился, а меч в ножнах повесил на законное место — за спину. Разумеется, обычно его носят на поясе, но когда вместо щита предпочитаешь носить топор… Две железки на одном боку — тяжеловато будет.
      Тело Подосёна Ратибор перетащил поближе к остаткам костра. Сюда волки не сунутся — Муромец храпом распугает… Новгородец невольно улыбнулся, но тут же снова помрачнел. В конце концов, он остался один. А против него был не какой-нибудь печенег, а хитрый и опытный воин, к тому же владеющий топором бога. Хоть и может он его применить всего один раз, да на одного Ратибора разве больше надо?
      Теперь предателя еще предстояло найти. Чуть-чуть подумав, Ратибор понял, как это можно сделать.
      — Земля, прощай! За Драгомиром — в добрый путь!
 
      Лес стелился внизу, сливаясь на большой скорости в сплошное темно-зеленое покрывало. Ратибор стоял на одном колене на переднем краю ковра, всматриваясь в мелькание вершин и ветвей. Ковер-самолет шел хорошо, не замедляясь. Это могло обозначать только одно — что Драгомир успел уйти далеко. Еще в самом начале Ратибору пришло в голову, что его беспамятство могло продолжаться не одну ночь. Хотя, с другой стороны, Подосён, когда его нашел новгородец, вроде бы не успел окоченеть… Или уже успел? В такой местности тление наступает медленно, да в состоянии Ратибора и вовсе можно было никакого запаха не учуять…
      Внезапно ковер вильнул в воздухе и пошел на снижение. Плавным движением Ратибор достал из-за плеча кладенец, левая рука новгородца уже сомкнулась на рукояти топора, вытащенного из-за пояса.
      Драгомир и не пытался спрятаться. Он стоял, скрестив руки на груди, и со своей обычной улыбкой следил за приближением Ратибора. За спиной наемника блестела на солнце широкая река.
      — Нашел меня все-таки? — весело спросил он, когда между ними оставалось всего несколько шагов. — Надо было и ковер продырявить, наверное… Хотя штука эта древняя, еще и не то терпела… А впрочем, так даже лучше. Люблю достойных противников.
      — Зачем ты все это сделал? — тихо спросил Ратибор. Он понимал, что все эти разговоры — глупость, что надо кинуться на Драгомира, пока он не успел сорвать с пояса белый чекан… Но недаром говорили древние — трудно убить того, кто первым с тобой заговорил.
      — Очень просто, — тот даже не менял позы. — Мне нужно было добыть… сам знаешь что. Один я бы не смог этого сделать. А тут вы подвернулись… Или, может быть, ты спрашиваешь, зачем не понадобилось убивать того паренька? Тут уж извини. Мне действительно не хотелось этого делать. Но оборотня не усыпишь — человек заснет, а зверь пробудится. И получив силу и человека, и зверя, станет вдвое опаснее. Пришлось убить. Но не беспокойся. Он умер быстро.
      — Ты тоже! — выкрикнул Ратибор, кидаясь вперед. Этот прием был его лучшей выдумкой, за которую ученика похвалил даже суровый Хельги. Обманный удар мечом слева направо, а когда противник отведет клинок в сторону — разворот и топором по шее. При этом есть риск подставить под удар собственную грудь, но если все сделать правильно, противник просто не успеет как-то ответить. Прием должен был сработать, тем более что на Драгомире не было шлема, и его шея ничем не была защищена.
      Но наемник не стал отбивать удар. Он просто отскочил назад, так что первый же выпад прошел впустую.
      — Погорячился, — насмешливо сказал Драгомир. — Надо было как-то по-другому… Ты так хочешь поединка? Я его не хочу. Совсем не хочу. Мне вообще надо спешить отсюда.
      Ответом ему была очередная серия ударов. Ратибор уже не видел ничего вокруг себя. Он видел только врага и свой меч, который должен был взять жизнь стоящего перед ним.
      Драгомир поспешно отступил на шаг в сторону — назад было нельзя — и выхватил свои мечи. Раздался лязг от первого столкновения клинков.
      Несмотря на боевую ярость, Ратибор не утратил способности мыслить. Он отлично понимал, что именно сейчас Драгомир действительно не хочет действовать чудо-топором. Убей он Лешего подарком Перуна — и не видать ему больше божественной мощи, как своих ушей без зеркала.
      Наемник дрался бешено. В каждом его движении чувствовался многолетний опыт бесчисленных сражений. Узкие клинки сверкали на солнце, подобно молниям, и так же стремительно возникали совсем рядом, прорывая оборону новгородца. Но и Ратибор не зря доводил себя до крови из носа, совершенствуя боевое мастерство! К тому же именно сейчас Драгомир боялся смерти, а Лешему было наплевать на все, в том числе и на собственную жизнь.
      Еще несколько ударов — и первый клинок, вылетев из руки Драгомира, с жалобным плеском скрылся в реке. Тот немедленно согнулся, уходя от удара, направленного в голову, тем же движением достал из-за голенища кинжал с прорезями на лезвии и продолжил бой.
      И Ратибор, и его противник были покрыты многочисленными порезами. Однако ни одному из них еще не удалось серьезно ранить другого.
      Драгомир, закрутив мечом в воздухе диковинную спираль, вдруг прыгнул вперед бешеной кошкой, целясь в горло новгородца концом клинка. В ответ лязгнул кладенец, отводя удар, а затем с влажным хрустом топор подземных жителей вошел наемнику в правый бок.
      Ратибор отошел на несколько шагов и остановился, переводя дух. Драгомир стоял неподвижно, выронив кинжал и зажимая рукой рану. Сквозь пальцы неудержимо уходила кровь. Наемник пытался вздохнуть, но весь воздух тут же выходил через страшную дыру.
      Какие-то мгновения они смотрели друг другу в глаза. Затем Драгомир моргнул и неожиданно стремительным движением взметнул в воздух оружие Перуна. Ратибор застыл, как изваяние. «Ну вот и конец пришел», — промелькнула в голове удивительно спокойная мысль…
      Но это движение оказалось последним в жизни Драгомира. Поднятая рука бессильно упала. Топор выпал из нее, сухо стукнув о брошенный нож. Затем колени наемника подкосились, и он рухнул на траву.
      — Поделом тебе, — еле слышно произнес Ратибор, — прислужник Змея!
      И подошел к поверженному врагу — забрать чекан.
 
      Нов тот самый момент, когда Леший, наскоро залатав порезы, собирался уже возвращаться к покинутому кострищу, с телом Драгомира начало происходить нечто странное.
      Оно неожиданно раздалось в длину и в ширину. На лохмотьях вновь проступил чешуйчатый панцирь… нет, теперь уже просто чешуя, отливающая вороненой сталью. Мертвые руки зашевелились, прямо на глазах превращаясь в могучие когтистые лапы. На спине с треском выступил гребень.
      Ратибор, словно завороженный, не мог оторвать взгляда от превращения. И лишь когда выросший у Драгомира (Драгомира ли?) горб со скрипом развернулся в перепончатые крылья, а сзади неизвестно откуда взялся длинный гибкий хвост, новгородец отчетливо понял — перед ним не прислужник Змея. Перед ним сам Змей.
      На берег упала тень от огромного трехголового ящера, поднявшегося во весь рост. Три пары глаз с вертикальными зрачками уставились на Ратибора с насмешкой, и три зубастых пасти ощерились в совершенно не змеиной ухмылке.
      — Неплохая была идея, — пророкотал Змей. — Перун, дурачина, и не догадался… Мне бы ничего не стоило просто сменить облик, ведь это у вас, смертных, одно лицо на все случаи жизни, — средняя голова чудовища зашлась в раскатистом хохоте, в то время как две крайние настороженно и весело одновременно следили за движениями Ратибора. — А я придумал проще. Занять тело жалкого смертного — и сами боги не разобрались бы, что к чему… Они и не разобрались, собственно. Ты, человек, конечно, испортил мне окончание дела, но ненамного. Сейчас я тебя все равно убью, а оружие останется мне. И тогда никто не сможет мне помешать!
      — Не за свой ты кус принимаешься, — в который уже раз Ратибор изо всех сил сдерживал дрожь в голосе. Боевой азарт уже ушел бесследно, его место заняла усталость. — В конце концов, я еще жив, и подарок Перуна у меня в руке. Так что еще посмотреть надо, кто из нас здесь навеки останется.
      — Ишь, возомнил себя Громовержцем! — снова расхохотался Змей. — Ты сперва до меня дотянись своей ковырялкой-то! — И все три головы одновременно не то всхлипнули, не то чмокнули.
      За доли мгновения Ратибор понял, что означает этот звук, и чудом успел отбежать в сторону. Змей плюнул. Плевки загорелись еще в воздухе, а упав на землю, и вовсе вспыхнули жарким пламенем. Странное какое-то это было пламя. Оно текло по земле, выжигая все встречное. Вот струйка коснулась воды, зашипела… но не погасла, а растеклась по поверхности, продолжая гореть.
      Змей тем временем уже набирал слюну для следующего плевка. Ратибор кинулся к нему, на ходу поднимая топор над головой.
      Огромное тело со змеиной гибкостью метнулось в сторону леса. Крылья ударили по воздуху, и Змей взмыл в небо.
      Новгородец кинулся под защиту деревьев, понимая, что Змей не рискнет поджигать лес. Ведь в огне может погибнуть и то, ради чего потомок самого Ящера затевал все дело — чекан!
      Сделав несколько кругов, Змей неожиданно камнем упал вниз, ломая деревья. Взлетел, покружил и снова упал. Это могло преследовать только одну цель — обнаружить беглеца или выгнать его из леса на открытое место.
      — Выходи, Ратибор! — ревел при этом Змей. — Выходи, подлый трус!
      — Ну и пусть трус. Ну и пусть подлый. Зато живой, — приговаривал Ратибор, бегая между деревьев и лихорадочно соображая, что делать дальше. Долго так продолжаться не могло. Новгородец не мог все время удаляться от реки. В конце концов, там оставался ковер-самолет…
      Стоп. Ковер! Если Змей его еще не спалил своим жидким огнем, то это выход! И Ратибор устремился через поваленные стволы к реке. За его спиной раздался рев Змея, звонкое чмоканье и треск веток в пламени, но новгородца сейчас интересовало только одно…
      Ковер оказался целым и невредимым. Он предусмотрительно висел локтях в двух над землей. Как только Ратибор выбежал из леса и буквально свалился на плотную ткань, ковер немедленно рванул с места, даже не дожидаясь команды. Тут же на то место, где он только что находился, плюхнулся еще один огненный плевок. Но было уже поздно.
      Теперь оба противника находились в одинаковом положении. Оба они летали, Ратибор, правда, не мог достать до Змея топором, но и Змей теперь не сумел бы прицельно плеваться по бегущей цели.
      Огромное чудовище, шипящее от ярости, и маленький человек на ковре, потрясающий безобидным на вид топориком, кружили над лесом. Каждый старался подняться повыше и зайти противнику в хвост. В результате лес внизу стремительно уменьшился, а над головами сражающихся оказалось пушистое облако. Снизу оно виделось маленьким, еле заметным, но вблизи было огромно, как гора. И в него устремился Ратибор.
      Он все рассчитал верно. Змей, заскочивший в густой белый туман вслед за новгородцем, словно бы ослеп. Ратибор тоже не слишком много мог разглядеть, но зато ковер-самолет, ведомый не зрением, а волшебством, легко уклонялся от яростных выпадов чудовища. Простой безмозглый змей в таком случае выпустил бы струю огня из пасти и рассеял бы облако в два счета, но Трехглавому Змею это было недоступно. Что же, за все надо платить…
      — Выходи, Ратибор! — вторично заревел Змей в три глотки разом. — Выходи на честный бой! Не прячься!
      — Что-то ты не больно о чести думал, пока сила на твоей стороне была! — крикнул в ответ Леший. О том, что противник сможет найти его по звуку голоса, он не беспокоился — в таком тумане нельзя определить, откуда кричат.
      — И потом, у тебя три головы, а у меня одна! Вот как будет у тебя одна голова, тогда и посмотрим!
      Новгородец уже чувствовал себя могучим и бесстрашным. Божественная мощь, переливавшаяся в него из оружия, заставляла мышцы наливаться силой, а раны — затягиваться. Так, наверное, чувствовал себя сам Перун во время схватки с Велесом. А опасность противника только добавляла остроты в ощущение собственной непобедимости.
      Внезапно туман начал редеть. Ратибор понял, что забрался слишком высоко и облако закончилось. Он собрался было нырнуть снова в защитную мглу…
      Но в этот самый момент облако словно закипело под взмахами могучих крыльев, и в чистое небо вырвался Трехглавый Змей. Получилось так, что вынырнул он спиной к новгородцу и пока его не видел.
      — Где ты, презренный! — выдохнул Змей, заходя на разворот. Этим надо было воспользоваться. Поняв, что другого случая у него, скорее всего, уже не будет, Ратибор выпрямился во весь рост и с боевым кличем метнул оружие бога в среднюю голову Змея.
      Белое острие чекана загорелось совершенно невыносимым для глаз сиянием. В воздухе запахло грозой. Маленький топорик летел к цели с постепенно нарастающим грохотом.
      Змей повернул голову на звук, но уклониться уже не успел. Да и кто когда мог уклониться от молнии? Оружие бога обрушилось на чудовище.
      Средняя голова, на которую пришелся удар, мгновенно вспыхнула белым пламенем. Всю тушу Змея окутали тонкой сетью синие молнии. И с жутким ревом он полетел вниз, а вместе с ним — и недоступный более Ратибору маленький топорик.
      Ковер-самолет неподвижно застыл в поднебесье. Ратибор обессиленно сел и закрыл глаза. Вот и все, сказал он сам себе. Вот и все. Задача, которую возложили на него князь Владимир и волхв Белоян, выполнена полностью. Змей мертв. Не будет никакого набега на Русь, ибо степняки не решатся идти без своего бога.
      Когда оцепенение прошло, Леший встряхнулся и велел ковру идти вниз. Ему хотелось посмотреть на мертвого Змея.
 
      Противник Ратибора, как оказалось, рухнул на том самом месте на берегу реки, где начался поединок. Огромное тело неподвижно лежало, наполовину погруженное в воду. Две пары глаз, не мигая, глядели куда-то вдаль. На месте средней головы остался только обугленный обрубок чешуйчатой шеи. Крылья Змея бессильно распростерлись по траве. Одно из них точно было сломано.
      Сделав шаг по направлению к поверженному врагу, Ратибор неожиданно обо что-то споткнулся. Оказалось — чекан. Он глубоко ушел в землю, но где-то половина рукояти продолжала торчать среди травы. Для очистки совести Леший потрогал рукоять. Она не шевелилась, словно бы вросла в земные корни.
      От созерцания Ратибора отвлекло странное шипение. Подняв глаза, он застыл на месте, не в силах пошевелиться. Змей поднимался!
      Теперь было видно, что сломано у него не только крыло, но и передняя лапа. На чешуе виднелись выжженные бороздки. Но тем не менее, он был жив.
      — Не может быть, — прошептал Ратибор. — Неужели Громовик солгал?
      Змей рассмеялся. Смех вышел злой и шипящий. Чудовищу было больно, очень больно, но оно умело терпеть такую боль.
      — Он сказал правду. Боги любят говорить вам такую правду. Ты сам напоминал — у меня три головы. Одну ты убил. Если бы вас было трое, вы еще могли бы попытаться справиться со мной. Но ты один, и ты беззащитен. Тебе пришел конец, Ратибор-новгородец!
      И Змей сделал первый шаг в сторону Лешего. Две оставшиеся головы со свистом втянули воздух, чтобы плюнуть — и сжечь врага дотла.
      Что двигало Ратибором в тот момент — он и сам не знал. Не смог объяснить этого и потом. Но тогда он тоже шагнул — но только назад. Наклонился. И взялся обеими руками за рукоять чудесного топора.
      — Ты ничего не сможешь сделать! — зашипел Змей. — Тебе никогда не поднять его больше!
      Но Ратибор не слышал этих слов. Он вытаскивал из земли чудо-оружие, словно Святогор — всю земную тяжесть.
      Поначалу рукоять, казалось, вросла в землю, не шевелясь ни от каких усилий новгородца. Ратибор напряг все оставшиеся силы. В его спине что-то отчетливо хрустело. В груди что-то лопнуло, и Ратибор ощутил вкус крови на губах… Под ногами чувствовалось странное шевеление, и, бросив туда быстрый взгляд, Леший увидел, что его сапоги медленно уходят в землю, словно в болото…
      Змей приостановился, любуясь бесплодными усилиями врага. Но в следующее мгновение он застыл и вперился глазами в небывалое: Ратибор медленно выпрямлялся! И в его дрожащих от напряжения руках сияло готовое к битве оружие бога. За новгородцем оставались глубокие следы, словно земля отказывалась носить его.
      Чудовище попятилось. Всего второй раз на его долгой памяти происходило такое: смертный посягал на запрет, наложенный богом, и одолевал его! И Змей в ужасе плюнул огнем, даже не особенно целясь.
      Пламя охватило Ратибора, но он, казалось, не чувствовал ничего. Медленно, очень медленно он сделал шаг… Еще шаг… И еще…
      — Не может быть! — голос Змея сорвался с рева на визг. — Это же невозможно!
      Он попытался взлететь, но с одним крылом не смог. Хотел отпрыгнуть — но некогда могучее тело сейчас сковал страх…
      Еще шаг — и топор Перуна вонзился в то самое место, где билось сердце Трехглавого Змея.
 
      Ратибор не помнил, как добрался до ковра. Единственное, что как-то удержалось в его памяти — как, оказавшись уже на ковре, выплюнул несколько слов…
 
      Илья Муромец сидел перед костром. Где-то на востоке совсем недавно отбушевала гроза, удивительно короткая: всего два раза ударил гром. Над головой богатыря светило солнце, а вот на душе его было далеко не ясно.
      Когда Илья проснулся — с удивительно тяжелой головой, словно бы с похмелья — первое, что он увидел, был мертвый Подосён возле кострища. Рядом с телом валялся серебряный нож. Ни Ратибора, ни Драгомира нигде не было видно. Ковер-самолет тоже отсутствовал.
      Богатырь, никогда особенно не доверявший подозрительному наемнику, сразу же составил для себя картину того, что произошло. Не иначе, как Драгомир был в сговоре с дивьими людьми, и теперь вознамерился вернуть похищенное.
      Подумав немного, Муромец решил, что на самом деле могло бы быть и иначе. Дивьи люди сами пришли, забрали все, что им было нужно, Ратибора с Драгомиром, как самых виноватых, забрали с собой, а его, Илью Муромца, оставили, потому как его в плен брать — себе дороже. Но по-всякому выходило, что он остался один и неизвестно, как добираться теперь до Киева.
      — Ну да ладно, — решил в конце концов Илья. — Язык до Киева всегда доведет!
      Вот только с какими глазами явится он к князю? Как скажет ему, что потерял всех товарищей? Князь, конечно, поверит, на то у него чаша волшебная есть. И даже пенять, наверное, не будет. Да только от себя как убежишь? Проспал ведь, когда в двух шагах друзей убивали!
      Оставалось только развести костерок заново и подумать хорошенько о своей дальнейшей судьбе. Этим-то Илья Муромец и занимался.
      Внезапно на поляну, в двух шагах от костра, буквально упал ковер-самолет. На нем копошилось нечто, настолько обугленное и израненное, что Муромец с трудом признал в этом существе своего товарища Ратибора. Странно, что меч у него на поясе не был тронут пламенем, словно Леший нацепил его уже потом.
      — Илья, — прохрипел этот полутруп, с трудом поднимая голову и глядя на богатыря чудом уцелевшими глазами, — Змей… мертв. И я… тоже, — голова Ратибора бессильно упала на ковер.
      — А вот это ты зря, — решительно сказал Муромец. — Мы с тобой еще погуляем… — Собственно, эти слова были предназначены скорее для того, чтобы успокоить самого Илью — Ратибор вряд ли мог сейчас их слышать.
      Но нужно было что-то делать. Такие ожоги обычно заканчиваются смертью. Илья, лечить от роду не умевший, помочь ничем не мог. А кто мог? Белоян, конечно! Княжеский волхв первым делом пришел богатырю в голову. Недолго думая, Илья бережно положил мертвого Подосёна на ковер (не годится тело товарища бросать зверям на съедение), уселся сам и коротко скомандовал:
      — Земля, прощай! В Киев — в добрый путь, и побыстрее! С полевыми после разочтемся, — прибавил он вполголоса.
      Ковер-самолет послушно взмыл в небо и помчался на запад.

      …Перед глазами плавали какие-то светлые полосы. Они мельтешили, мешая сосредоточиться и осознать свое положение. Сейчас Ратибор мог с уверенностью сказать о себе только одно — он где-то лежит, ему тепло и почти не больно. Но малейшее умственное усилие тут же заставляло полосы перед глазами кружиться в дикой пляске, сбивая с мысли. До Лешего нескоро дошло, что можно просто зажмуриться. Но и это далось с трудом, словно веки стали короче и не могли прикрыть глаз полностью.
      Ратибор напрягся — и вспомнил. Он сражался со Змеем, убил его, но и сам при этом оказался сильно обожжен. Что было дальше — из памяти вылетело напрочь. Да и как может человек запомнить, что при нем случилось, если он без памяти валялся?
      Подумав еще немного, новгородец решил попробовать пошевелить руками. Получилось. Заодно он обнаружил, что накрыт одеялом. К тому же каждое прикосновение к коже ощущалось невероятно отчетливо. Ратибор мог чувствовать почти каждую ниточку шерстяного одеяла.
      Определившись таким образом, он попытался встать и осмотреться. Но вот как раз этого у него не вышло. Тело не желало слушаться.
      — Очнулся наконец? — спросил знакомый голос откуда-то сбоку. — Давно пора, а то уж месяц, почитай, лежишь. Уже собирались тебя хоронить — мол, так и так не выживет — да я не дал. Как знал, что оклемаешься.
      Голос явно принадлежал Волху Всеславьевичу. Ратибор окончательно запутался. Где же в таком случае находится он сам?
      — В Киеве ты, — сказал голос. — У тебя этот вопрос на лбу написан. В Киеве отлеживаешься. И я тоже здесь. Как только Муромец тебя привез — Белоян сразу со мной связался. Тут я и приехал. С тех пор вместе тебя выхаживали.
      Ратибор хотел что-то спросить, но и язык отказывался повиноваться ему. Из горла новгородца вырывались лишь какие-то неразборчивые восклицания. Наконец он снова открыл глаза. Полосы тут же начали кружиться и мелькать, но теперь Ратибор уже знал, что это такое. Это доски потолка, а он лежит в горнице на кровати. Просто сейчас Леший еще не совсем в сознании, а потому плохо видит.
      Повернуть голову, чтобы посмотреть на учителя все-таки удалось. Волх Всеславьевич сидел рядом с кроватью на табурете. Вид у него был такой, словно знаменитый богатырь не спал по меньшей мере неделю. А может, и в самом деле не спал.