КТО-ТО КОЕ-ГДЕ У НАС ПОРОЙ

Ресторанчик «Последний дюйм» на тридцать втором километре Краснохолмского шоссе пользовался репутацией самого спокойного заведения в округе. Обилие иномарок на стоянке указывало на то, что это и недешевое заведение, поэтому шоферы-дальнобойщики и садовоогородная братия на «Москвичах» и «Жигулях» проскакивали мимо «Последнего дюйма», не останавливаясь.

А тех, кого не отпугивала дороговизна, ждали молниеносное обслуживание, отличная кухня и не вполне осознанная нервотрепка.

Утолив первый голод и оглядевшись, случайный клиент замечал, что компании за соседними столиками как будто подобраны специально: два-три молодых «быка»-телохранителя, хозяин среднего возраста, часто с болезненными отеками под глазами, иногда женщины, которые нетвердо знали имена кавалеров и быстро напивались. Такое единообразие смутно беспокоило чужака, к тому же телохранители контролировали каждое его движение, а есть под взглядами десятка пар глаз — не самое большое удовольствие. Перекидав в себя содержимое тарелок, клиент спешил расплатиться и уйти.

Едва ли он догадывался, что избежал, может быть, самой большой опасности в своей жизни. «Последний дюйм» был нейтральной территорией, где собирались для переговоров и увеселений авторитеты сразу нескольких преступных группировок. Обычной ресторанной уголовщины там не приключалось, поскольку свято чтился закон: волк у своего логова не охотится. Однако, например, залетного коммерсанта, заряжавшего фотоаппарат и сверкнувшего вспышкой в каком-то не том направлении, на всякий случай зарыли вместе с машиной в песчаном карьере.

В тот же день и примерно в то же время, когда Татьяна, веря и не веря, вела телефонные переговоры с ведуньей, в «Последнем дюйме» сидели двое мужчин, мелькнувших в ее жизни ненадолго и запомнившихся навсегда.

Подстреленный Змеем громила мял в руке теннисный мячик, разрабатывая раненую руку, а его хозяин Есаул что-то увлеченно писал на бумажной салфетке. Если бы кто-то из многочисленных поклонников сочинителя Кадышева заглянул ему через плечо, он решил бы, что встретил еще одного читателя-фаната: сверяясь с пометками в записной книжке. Есаул выписывал названия и тиражи книг о Морском Змее.

Обед еще не заказывали. Ждали наводчицу.

— Двенадцать романов, — закончил свои подсчеты Есаул, — средний тираж берем два миллиона, оптовая цена за мягкую обложку — рублей десять, за переплет — пятнадцать, в среднем возьмем двенадцать. Двенадцать романов на два и еще раз на двенадцать — двести восемьдесят восемь миллионов «деревянных», из которых он имеет процентов двадцать. Итого наш старичок стоит, около двух миллионов.

— Квартира, и не самая лучшая, — по-своему определил, цену Змея громила, пропустив утомительную математику мимо ушей. — А мы вокруг него ходим, считай, два месяца. Подкараулить его и морду набить, как ветерану-льгртнику. Молодого я бы убил.

Есаул терпеливо выслушал подельника и уточнил:

— Два миллиона долларов, Пузо ты мое недогадливое.

— Брюхо, — мрачно поправил громила. — Мое погоняло не Пузо, а Брюхо.

— Извини. Конечно, Брюхо, — серьезно сказал Есаул.

Он привык к тому, что с уголовниками никогда не знаешь, какое слово покажется им обидным. Может, переиначивание клички считается на зоне оскорблением, а может, Брюхо просто капризничает.

— Но два миллиона баксов — это по нынешнему курсу, а ведь процентов восемьдесят он заработал до кризиса. Миллионов шесть-семь у него имеется, — продолжал Есаул, не подозревая, что ошибается по всем пунктам. Тиражи у Змея были чуть больше, платил ему Сохадзе вдвое меньше (и считалось, что десять процентов это очень хорошо), к тому же часть допечаток не проводилась по документам, чтобы не платить налоги. Если Змей, знавший эту кухню, начинал угрожать, что перейдет в другое издательство, Сохадзе выдавал ему пачечку наличными, но в целом безбожно обманывал его на этих неучтенных тиражах. Словом, сильно Есаул завысил литературные доходы Змея. Однако в самое ближайшее время он собирался получить точную цифру.

— Не напивайся, — предупредил он Брюхо, с завистью смотревшего на соседние столики. — Завтра возьмешь «Харлей», поедешь к школе. С пацаном-то познакомился?

Брюхо страдальчески вздохнул.

— Да он «ботаник», сильно заученный. Я весь их класс перекатал, а он стоит, жмется.

— Девочки, травка?

Брюхо покачал головой.

— «Ботаник», он и есть «ботаник». Пацаны говорят, в компьютерах сечет, а я-то ни бум-бум.

— А ты к нему с деловым предложением, — начал импровизировать Есаул. — Скажи: «У нас на работе списывают компьютеры, поможешь толкнуть — возьму один для тебя».

— А оно ему надо? — засомневался Брюхо. — При такой мамаше у него небось компьютер наилучший.

— Он пацан, а ты к нему — по-взрослому. На уважение должен клюнуть. И потом, в его возрасте карманных денег никогда не хватает, — пояснил Есаул. Его несло.

Подробности акции возникали из ничего, как будто кто-то нашептывал. — Твоя задача — чтобы он завтра не вернулся домой часов до одиннадцати. Отвези его на какую-нибудь блатхату, компьютер возьми мой… Или нет, погоди.

Есть фирмочка, торгует подержанными компьютерами — адрес я тебе дам. Там полтора человека, офис в квартире.

Отвезешь пацана, скажешь им, чтобы при нем собрали компьютер, какой он захочет, а сам пообещаешь заехать вечерком на машине, расплатиться. Они его продержат до упора, будут накручивать цену.

— А я, само собой, не приеду… — Брюхо с уважением посмотрел на Есаула. — И получится не «группой лиц по предварительному сговору», а вроде как шутка.

Есаул потирал руки. Дело вытанцовывалось изящное.

Вместо того чтобы похищать мальчишку, занять его компьютером. А самому тем временем позвонить его мамаше, поинтересоваться: «Известно ли вам, где ваш сын, мадам?» — и можно из нее веревки вить. А мамаша — главный бухгалтер издательства СГВ, выпускающего сериал о Морском Змее. За жизнь сына она выложит всю информацию о доходах сочинителя Кадышева — и официальных, и укрытых от налогов. Вот эти последние доходы больше всего интересовали Есаула. Потому что есть железное правило: кто не платит государству, тот платит рэкетирам. А платить государству богатенькие не любят. Уж очень оно жадное, государство. Рэкетиры требуют меньше.

Брюхо, которому идея пришлась явно по душе (еще бы, ведь ему исполнять и, стало быть, рисковать), вдруг поскучнел.

— Неделя прошла, — напомнил он, не называя события, от которого вел отсчет.

Есаул передернулся — такое не забудешь.

— Это тебе Синий велел передать?

— Не, Синий молчит. Пока. Я сам беспокоюсь.

После неудавшегося покушения на Шишкина Есаул сумел заткнуть рты недовольным, выдав из кассы лавэ с якобы полученных от Кадышева денег. Но это лишь оттянуло момент надвигавшегося бунта. Еще одна-две такие неожиданные выплаты, и братва поймет, что Есаул не делится, а откупается. Синий не даст разбазаривать кассу, ему охота получить ее полностью. Значит, Есаула как не оправдавшего доверия — в полированный гроб, а на кассу наложит лапу. Радея за общий интерес, естественно. Это будет по понятиям. А если отобрать кассу при живом лидере, это будет беспредел. Не правильно.

Так что вопрос с Шишкиным не снимался. Нужна была акция устрашения, чтобы братва увидела: Есаул способен пролить кровь. Тогда отвернутся от Синего, который только козыряет, а сам хоть и сидел дважды, но оба раза по неуважаемым бытовым статьям.

— А может, я Синего грохну? — посоветовался Есаул.

Брюху он доверял.

— Надо сначала Шишкина, а то не поймут. Ты ж на Шишкина подписался. Получится — слово не держишь, а Синий вроде как пострадает за правду, — истолковал ситуацию Брюхо. — Нет, Петрович, Шишкин приговоренный. Я тебя понимаю: вроде как странно — ни с того ни с сего завалить человека. А ты смотри на это, как мы в Чечне: видишь дверь, кидаешь гранату и дальше бежишь.

Ты подстраховался, понимаешь? А кто там был, чечен или старушка, об этом даже не думай. Главное, граната у тебя, а не у него и ты будешь жить.

— Вообще-то я знаю, где его можно взять и Как. Но мне нужно много людей, может быть, все, — сказал Есаул. — Это как будет, по понятиям?

— Почему нет? — ответил Брюхо и взглянул поверх головы Есаула, сидевшего спиной к входу. — Глянь, Петрович, это не она?

Есаул обернулся — она, — помахал наводчице, и нагнул голову, чтобы та не заметила улыбки.

Наводчица маскировалась, как это давно уже не делают не только в плохих боевиках, но и в пародиях на плохие боевики. Темные очки — это в ноябре-то! — черный искусственный парик и в довершение всего — плащ с поднятым воротником. За ней бежал швейцар, требуя сдать плащ в гардероб, она пронзительным, явно не своим голосом отвечала, что зашла на минутку, из подсобки уже выглядывал охранник с дубинкой — словом, эта дура сделала все, чтобы привлечь к себе внимание.

Не дожидаясь приказа. Брюхо ринулся наводчице наперерез и уговорил ее сдать плащ швейцару. Завсегдатаи «Последнего дюйма» осуждающе смотрели на Есаула: кого пригласил? Бабенка выглядела как явная жертва какого-то готовившегося мошенничества, а работать здесь было не принято.

— Зоя, вы женщина-загадка, — иронически заметил Есаул, когда раскрасневшаяся после битвы со швейцаром наводчица плюхнулась на стул. — В прошлый раз назначили мне встречу в ГУМе у фонтана, и пришлось наши тайны кричать, потому что было шумно. Сегодня опять появляетесь с криком…

— Короче, Иван Иваныч, меня ждут, — перебила «женщина-загадка». Есаул, который сам назвался при знакомстве вымышленным именем, не сомневался, что никакая она не Зоя. — Кончается второй месяц, а результата я не вижу. Знаю, что Змей ранил вашего приятеля, вот и весь результат. Если вы не справляетесь, я могу нанять других исполнителей.

Она считала, что наняла Есаула, и тот ее не разубеждал, хотя нанимать таких людей — все равно что охотиться с тигром: никогда не известно, на кого он бросится на дичь или на охотника.

— Напомню вам наше соглашение, — учтивым тоном начал Есаул. — Вы даете информацию, мы ее применяем.

Но, извините, информацию выдали самую общую…

— Общую?! — возмутилась наводчица. — Я вам даю адреса, телефоны, слепки с ключей и даже его секрет с зажатым в двери волосом. Вы ходите в квартиру, как к себе домой, и говорите — общую?!

Есаул смотрел на нее с ангельской кротостью.

— Зоенька, если ваша информация настолько исчерпывающая, то почему о наличии охраны у клиента мы узнаем не от вас, а от самой охраны?

Есаул спрашивал на авось. Он так и не разобрался, что делал Шишкин рядом с домом Кадышева — то ли подхалтуривал охраной квартиры, то ли пас ее с той же целью, что и сам Есаул.

— Какая охрана?! — Лже-Зоя разинула рот, подумала и ринулась в атаку:

— Нарочно меня дурите?! Я сто раз у них была и никакой охраны не видела!

— Верю, верю, — поднял руки Есаул. Из-за соседних столиков на них смотрели. Не хватало только скандала в этом богоспасаемом месте. — Но должен заметить, что клиент — не антиквар и не барыга. Обстановка в квартире чуть лучше средней, деньги на банковских счетах, а серьезного компромата, чтобы вытрясти из него эти деньги, вы не дали. Картинки, которые у него висят, — Шилов, Сергей Присекин, — не спорю, ценные картинки, но продать их невозможно. Те, кому по карману портрет работы Шилова, и закажут ему свой портрет, а не физиономию постороннего человека. Женских драгоценностей мы нашли тысяч на десять долларов и не стали их трогать, потому что шли не за десятью тысячами, а по крайней мере за ста. Диадему вообще не нашли — скорее всего она в сейфе, но ключ вы нам не дали, не говоря уже о том, что, помимо ключа, к замку нужен код. А оставлять явные следы взлома нам не хочется по той же причине: этого мало, Зоенька. Что там еще — компьютеры, охотничьи ружья? Ну, возьмем, продадим в лучшем случае за треть цены, вам по нашему соглашению — половина: тысяч пять, а если найдем диадему, то пятнадцать. И на этих пустяках мы потеряем ключи от квартиры, потому что он, конечно, врежет новые замки. Хотите, я сразу отдам вам пять тысяч долларов и мы расстанемся?

— Нашли дуру, — некорректно ответила Зоя. — Что вы там говорили о ста тысячах?

Есаул не стал упоминать об афере с главбухшей издательства СГВ — здесь наводчица не могла помочь и, значит, не имела права на долю. У него был еще один план, руливший в будущем гораздо более солидные деньги.

— Зоенька, ведь он старый человек, сердечник, в любую минуту может умереть…

— Вы его убьете? — с острым любопытством спросила наводчица.

Есаул поморщился.

— Я только предположил, что он скоро умрет. А вы как верный друг семьи должны оказаться рядом с вдовой, помочь ей в борьбе с другими наследниками, вовремя дать ценный совет. Мы подскажем какой. Понятно?

Лже-Зоя молча кивнула.

Когда она ушла, провожавший ее до машины Брюхо разочарованно сообщил:

— «Нива», красная, номера сняты. Уехали в сторону Москвы, а там через пять километров пост ДПС. Я так думаю, они сейчас остановятся и номера привинтят, для гаишников Съездить за ними? На «Форде» я их мухой догоню.

— Не надо, — возразил Есаул, — никуда она не денется, сама позвонит. А начнешь ее пасти — еще спугнешь.

Ты лучше постарайся в следующий раз ее обаять и трахнуть. Самый надежный для бабы крючок — кожаный.

— Да я стараюсь, уже за жопу ее ущипнул, — поделился Брюхо. — И она вроде не против. Но ее такой «бычина» ждал в машине — больше меня! А жопа подходящая.

Два арбуза, а не жопа.

На этом обсуждение достоинств Лже-Зои закончилось. О том, что она не получит обещанной половины, не говорили — это подразумевалось. Наводчику редко платят больше десяти процентов, а уж такого наводчика, как она, лоха, не умеющего даже одеться так, чтобы не привлекать внимания, и грозящего провалом всей группе, в лучшем случае вместо вознаграждения избивают, чтобы помалкивал, в худшем — зарывают. Тут все зависит от личных склонностей преступников и от суммы, которая поставлена на карту.

Есаул склонности к насилию не имел и старался сдерживать своих отсидевших подельников. Но сейчас он чувствовал, что начинает дело, о каком мечтает каждый уголовник, — настоящее дело, последнее дело, после которого можно завязать с прошлым и стать респектабельным бизнесменом, владельцем казино или ресторана.

Судьба миллионов Кадышева не должна была зависеть от длинного языка дуры-наводчицы. Как только она сыграет свою роль, ее следовало зарыть.

Мысль об этом коробила Есаула, и он оправдывался перед собой тем, что просто не сможет сохранить наводчице жизнь, если бы даже и захотел. Братва не поймет, и вместо одного трупа станет два.

ЧАЙ ИЗ ЗМЕЕЧАШКИ

Она сидела у Вики на кухонном диванчике и прихлебывала из чашки бульон. От королевы бала, какой должна была помнить ее Вика с юбилея, осталась одна прическа. Глаза ввалились, лицо бледное, из косметики только черный карандаш, а большой набор остался у Змея.

— Кушай, кушай. — Вика двумя вилками разбирала курицу и подкладывала ей кусочки белого мяса. — Может, бульон подогреть? Не остыл?

Татьяна жевала курицу, не чувствуя вкуса. Нос был заложен от слез.

— Говорит, что я ложки потаскала. А сам всегда:

«Чуть что со мной, хватай все ценное и уноси, чтобы спиногрызам не досталось!»

— Надо же! — непонятно чему обрадовалась Вика. — И мне так же говорил, слово в слово. Это из-за Игоря.

Был случай, еще до меня: Змей болел, а Игорь у него из дома что-то там увез, вступил в права наследования. Вот и пошло: Змей в госпиталь — я к отцу с полными сумками, змеедобро спасаю. — Вика порылась в кухонном столике, достала серебряную ложечку с витым черенком. — Вот, у меня одна с тех пор завалялась. Он этой не досчитался?

Татьяна благоразумно смолчала об украденных братом ложках.

— Точно, ее! А меня все время пилил!

— Забирай. Потом ему незаметно подложишь, скажешь, что обсчитался, и заставишь извиняться. Я всегда подарки требовала!

— Куда подложить?! Он же меня выгнал, — призналась Татьяна. — Так орал, из ружья стрелял!

— Ой, а то ты его не знаешь! Когда плохо себя чувствует, всегда орет, — засмеялась Вика. У нее этот груз давно спал с плеч, и теперь она вспоминала все с явным удовольствием.

Зазвонил кухонный, в тон холодильнику, телефон.

Вика взяла трубку.

— Дорр-рогая моя! Рр-рыбонька! — на всю кухню пророкотала мембрана.

— Наш. Из дома, — закрыв трубку ладонью, одними губами сообщила Вика. Она жила от Змея в трех кварталах.

— Викуся, когда придешь ко мне кофе пить?

— Ой, не скоро. Сережа сдает книжку, сидит день и ночь, — стрельнув на Татьяну глазами, ответила Вика, будто не допуская и мысли, что Змей может приглашать ее одну, без мужа.

— А на хрена нам Сережа?

Вот это Змей сказал зря.

— Подумай, — отрезала Вика и брякнула трубку.

— Чего он от тебя хочет? Он что, не понимает, что ты замужем?! — насела Татьяна.

— Он боится одиночества, — обезоруживающе ответила Вика.

Татьяна расплакалась. А Вика держала паузу. Поставила чайник, достала из застекленной полки чашку «мадонна». От сервиза, узнала Татьяна.

— Пей вот из его чашки. Он мне привез из Польши.

Называются «кочующие мадонны».

— Почему кочующие?

— Поссоримся, уйду к папе, а он привезет, кинет под дверью: мол, мне твоего не надо. Помиримся — я обратно тащу. А как стали разводиться, он опять привез этих «мадонн», Сергей мне говорит: «Чтоб ни единой вещи его в доме не осталось!» Эту я уже потом нашла у папы на даче.

Татьяна засмеялась: и она побегала туда-сюда с вещами.

— Ну вот видишь, а ты плачешь. Да интересно же с ним жить, интересно! На вот рулетика.

Чай из змеечашки был терпким и расслабляющим, маковый рулет таял во рту. А Вика — уютная и мягкая, со спокойным грудным голосом.

— Так что не переживай. Орет, с ружьем бегает — это информационный шум. Он так себя подзаводит, эмоции гоняет. А ты на нем одном не замыкайся. Если хочешь быть со Змеем, у тебя должен быть еще человек — для уверенности в себе.

— Изменять?! — Хотя Татьяна была и не чиста перед Змеем, но такое откровенное заявление ее изумило. Она посмотрела на Вику и встретила взгляд жесткий, почти как у Змея. А говорит вроде ласково! Ох непроста, ох не та она, кем прикидывается — домашняя женщина, пирожки печет! Похоже, многого от Змея набралась.

— Не изменять, а иметь еще жизнь, другую. Мужчины же разные. Один оценит, что ты всю себя ему отдаешь, а другой увидит в этом твою слабость, будет затаптывать.

Чтобы жить со Змеем, надо принимать его правила. Он же играет с женщиной, как кот с мышкой: убегаешь — он за тобой, сдаешься — проглотит.

— И как же ты с ним прожила пять лет? — «С такими мыслями», — хотелось добавить Татьяне, но это она оставила при себе.

— Научилась. А кто бы я была без него? Старая дева, замороченная? Ну, может, и не дева, но психологически и не настоящая женщина. Сидела бы, ждала принца своего распрекрасного. — Вика кивнула в сторону полки. Там за стекло была криво засунута фотокарточка, такая же, какую украла в редакции Татьяна: Сергей, Вика и Собака — все семейство.

— А что ж ты от него ушла?

— Они с отцом не смогли меня поделить. Отцу было одиноко после смерти мамы, я не могла его бросить, жила на два дома. А Змей скандалил. Когда папа заболел,. я первая как-то знала, что он умрет, еще до того, как сказали врачи. Он лежал в загородной больнице, в отдельной " палате, и мне поставили там кровать. А Змей стал показывать характер: приезжал, закатывал сцены, отца оскорблял, меня увозил, не давал мне с ним последние дни провести. Вот я и выбрала отца. Мужчины приходят и уходят, а отец один.