Свои продают дороже

Запрещается хранить этот номер вместе с карточкой. Запомните этот номер и, если Вы уверены, что запомнили его, уничтожьте этот листок".

В банкомате на Пушкинской она подсмотрела, как делают другие, довольно уверенно сунула карточку в щель, а дальше было просто, как с компьютером: банкомат сам подсказывал, что делать. «Введите Ваш персональный номер», «Введите сумму, которую Вы желаете получить»… Ввела для начала десять тысяч рублей. И получила ответ: «Запрошенная сумма превышает сумму Вашего вклада». Методом тыка, запрашивая все меньше и меньше, Татьяна дошла до девятисот рублей. На эту сумму банкомат ее осчастливил. Помимо денег, он выдал список последних операций, состоявший из двух строчек.

Кто-то перечислил на счет Змея девятьсот пятьдесят, а она сняла девятьсот, и какую-то мелочь банкомат зажилил себе за услуги. Татьяна выгребла из компьютерного гаденыша остатки. Было ясно, что это какой-то случайный гонорар.

Она вспомнила, что в том же доме, где размещалась редакция Сергея, находится ломбард, и решила на пробу показать бриллиантовые сережки, которые Змей привез ей из Израиля. К сережкам прилагался сертификат Национального алмазного центра и чек на полторы тысячи долларов, но все это лежало дома. Рассчитывая, что дадут хотя бы половину, Татьяна отстояла очередь с простоватыми пенсионерками. Закладывали кто обручальное кольцо, кто серебряные ложки, суммы получали нищенские.

Взяв только что вынутые из ушей Татьянины сережки, приемщица, ни слова не говоря, потянулась к бриллиантам скальпелем — выковыривать! Татьяна возмутилась. И получила равнодушный ответ: «С камнями мы не работаем, золото берем по цене лома. За ваши сережки дам рублей двести, а с бриллиантами что хотите, то и делайте».

Сережки Татьяна забрала. Лучше полторы тысячи долларов в ушах, чем двести рублей в кошельке.

* * *

Вопрос с деньгами она так и не решила. Ожидая, когда будет готово завещание, всю неделю ходила в церковь: была и на «Соколе», и у консерватории, и у Сергия в Бусинове, и даже съездила в ближайшую к госпиталю. Бог миловал: нотариальную контору за это время не накрыли.

Но произошло кое-что похуже: не прошло и трех дней со дня похорон, как соседка Нина Александровна сказала Татьяне, что без нее приходили какие-то, ломились в квартиру — вселяться.

Она позвонила в ДЭЗ.

— Еще полгода можете жить спокойно, не выгоним, — неизвестно чему веселясь, сказала ей техник-смотритель. — Но вы сами знаете: ваши дома скоро под снос, народ рвется занимать площади… Поставьте стальную дверь, а то вселятся — потом с милицией не выкуришь.

— Уже поставили давно, — сказала Татьяна. — А прописать меня не могут? Я здесь живу пять лет.

Техник-смотритель многозначительно помолчала.

— Вот если бы вы были беременны…

— Я беременна.

— Тогда приходите, поговорим.

У Татьяны оставалась справка, которую ей сделала Любка еще перед юбилеем, чтобы предъявить Змею. Но там — шесть недель, а теперь уже выходил четвертый месяц. Она подложила под свитер думочку и пошла в ДЭЗ.

За пятьдесят долларов техник-смотритель дала совет: подавай в суд. Пока дело в суде, точно не выселят.

* * *

Чувствуя, что ее хождения только начинаются, Татьяна отправилась в «Мосприватизацию».

Змей начал оформлять приватизацию еще полгода назад, и сейчас молодой чиновник, напомнивший ей Шарообразного из нотариальной конторы, сказал, что все готово, но документы он может выдать на руки только хозяину квартиры.

— Он скончался, — сообщила Татьяна. — Я жена, имею завещание на все движимое и недвижимое.

Повидавший всякое мосприватизатор недоверчиво уставился на нее и затянул на одной ноте:

— Будет завещание — посмотрим. Но сами понимаете, какая у нас загруженность, столько документации.

Слава богу, взяточник, сообразила Татьяна. А был бы упертый — и не подъедешь. Узнать бы, сколько это стоит…

И этот локоток был так близко, что слюнки бежали укусить. А когда в назначенный день позвонил Шарообразный и сказал, что завещание готово, Татьяна решилась расстаться с диадемой.

Название фирмы на визитке, которую дал Шарообразный, неприятно напоминало всероссийскую наколку Мавроди: "АО «МММ». Пятидесятитысячную диадему там оценили в пять тысяч. Сказали, что могут принять ее и в заклад, но в этом случае дадут три с половиной тысячи под пятьдесят процентов в месяц. Это был откровенный грабеж. Перед тем как хлопнуть дверью, Татьяна поинтересовалась, какие дураки сдают заклады на таких условиях. Оказалось, не дураки, а «челноки». У них деньги оборачиваются за три-четыре дня, и процент набегает не такой уж большой.

Набравшись терпения, она обошла с диадемой все антикварные магазины на Старом Арбате. Максимум, что ей предложили, — десять тысяч долларов, но рублями и по такому курсу, что, если менять их для Шарообразного в доллары, получится девять.

Татьяна была готова расстаться с диадемой навсегда.

Но девять тысяч долларов ничего бы не решили! Примерный список ее ближайших расходов выглядел так:

Шарообразному за оформление завещания — 4000.

Шарообразному за адвоката в суде: 5000 плюс 50 долларов в час, плюс неизвестная сумма — процент от «отбитого».

Чиновнику в «Мосприватизации», как подсказал Шарообразный, — десять процентов от стоимости квартиры, то есть 7 — 8 тысяч.

Государственный налог на наследство — тоже десять процентов, но от стоимости всего имущества. Это представлялось ей самой большой подлостью, ведь Змей уже заплатил налоги с каждого заработанного рубля. Хорошо, на госналог уйдет «Мерседес». Остается достать около тридцати тысяч долларов — как раз ту сумму, которую можно было бы выручить за диадему. Если только найти порядочного покупателя, а не жулика-посредника.

Скрепя сердце Татьяна позвонила Сохадзе…

— Кофе, чай? — официальным тоном предложил бабник и кровосос.

Татьяна утратила бдительность — и пожалуйста: Сохадзе схватил ее за талию, усадил себе на колени и вывалил орудие производства — язык, длинный, как второй галстук. Вылитый муравьед. Большие губы Сохадзе обхватили ее рот от верхней губы до подбородка, язык юркнул между зубами. Замирая от отвращения, Татьяна уперлась ему кулачками в крахмальную грудь. Было страшно, что издатель-бабник дойдет языком до дыхательного горла и задушит. Сохадзе проталкивал язык, должно быть, именно с такими намерениями. Татьяна забилась у него в руках и прихватила язык зубами.

Сладострастно крякнув, Сохадзе вытащился из нее.

С языка капала слюна.

— Охренел?! Жениться собрался, ети его мать! — завопила Татьяна, как только у нее освободился рот. «Ети его мать» было змейское: в свое время сочинитель Кадышев прочитал ей мини-лекцию об устаревшем матерном глаголе «еть», который сейчас мало кто умеет правильно спрягать.

— Да я так, на пробу, — невинным тоном пояснил издатель-бабник. — У меня, может, последние денечки свободы!

Во рту все задеревенело, и Татьяна сплюнула в корзину для бумаг, которую ей предупредительно подсунул Сохадзе.

— Что, Наташка согласилась? — спросила она.

— Думает еще. И на меня тоже задумчивость напала.

Вечером заснуть без нее не могу, а по утрам глаза открывать не хочется: думаю, что она тут делает, на моих подушках?.. Зря ты, Танька. Я ж к тебе всей душой.

— Ну и давай общаться душой.

— Вот и дала бы мне.., друга вспомнить. Я, между прочим, живой человек, свои чувства имею. Какого друга потерял! А он мне всегда говорил: «Что со мной случится, Таньку не оставляй». Я те, Танька, не оставлю! — Это «Яте» было произнесено ведущим филологической передачи простецкой скороговорочкой, но вместе с тем очень четко. Вот и понимай его, как знаешь: то ли тебя не оставлю, то ли тебе не оставлю.

— Тринадцатый роман, — напомнила свою цену Татьяна. У издателя-бабника поубавилось прыти, зато показал клыки издатель-кровосос.

— Врешь ты все, Танька, — заявил он тоном, каким берут детишек «на слабо». — Ты хоть Володькино последнее интервью читала? Он четко сказал за неделю до смерти: будет следующий роман, но нескоро. А ты мне баки забиваешь, что у него готово и сто страниц, и синопсис.

Да «негры» пишут по десять страниц в день, за месяц можно закончить роман. Стал бы он говорить «нескоро»?

Татьяна решила тоже показать зубки:

— А где обещанный кофе?

— Кофе-то мне не жалко. Ты признайся, врешь насчет романа?

— Кофе! — отрезала Татьяна.

Сохадзе покорно потянулся к телефонной трубке — звонить секретарше. Добрых десять минут Татьяна просидела молча, не отвечая на его попытки заговорить, а когда секретарша в мини принесла кофе, понюхала чашку и со змейской стервозной интонацией заявила:

— Растворимый. Помои. Уберите.

— Ну что, теперь довольна? Как жить-то собираешься? — проводив секретаршу взглядом, спросил Сохадзе.

Секретарша ревниво крутила задницей.

— Богато собираюсь жить, — сказала Татьяна, — и ты мне поможешь. Потому что есть и тринадцатый роман, и еще страниц на пятьсот набросков: описания, байки, сюжетные линии. Наймешь талантливого мальчика без имени…

— Не учи ученого, — огрызнулся издатель-кровосос. — А вообще неплохо Змей тебя натаскал. Я-то все:

Танечка, белочка-куничка, а ты соображаешь…

— Я, Жора, сама натаскалась. Все его романы набирала на компьютере и даже правила, если у него женщины говорили по-мужски. А к денежным делам он меня не подпускал на пушечный выстрел. Поэтому предлагаю тебе сделку: у нас с тобой есть торговая марка — имя писателя Кадышева. Я им владею, ты его продаешь, пока продается… Только, пожалуйста, язык свой прибереги для секретуток, а мне он без надобности.

Сохадзе, потеряв обычную развязность, долго и серьезно смотрел на Татьяну.

— Да, ты его жена, — заключил он. — Позволь один совет: не торопись замуж. Как специалист тебе говорю, Танька: зашей пипиську так примерно на год. Повдовствуй и разберешься, кто есть кто.

— Все зависит от тебя, — откровенно заявила Татьяна. — Без любовника я перебьюсь, привыкла на голодном пайке. А без покровителя не смогу: не удержу наследство.

Если будешь помогать, я никого не подпущу ни к себе, ни тем более к делам. Первая просьба: найди нормального покупателя на диадему, а пока дай четыре тысячи.

— Рублей? — Сохадзе с готовностью полез в бумажник.

— Юаней!.. Жора, прекрати финтить!

— Разве я когда финтил?! — Изображая возмущение, Сохадзе гулко заколотил кулаками в крахмальную грудь, что было вовсе не к лицу потомку княжеской фамилии. — Таня, хочешь — верь, хочешь — нет, но денег у меня ни гроша. Мы же с Наташкой попали в аварию, она за рулем, а я, получилось, виноват: Наташке на поправку здоровья дал, мужику, которому она въехала в зад, заплатил, свою машину ремонтировал за наличные да еще дал отступного инспектору, и много, потому что мы с ней были пьяные… — Издатель-кровосос продолжал затаскивать ее в те области, где она ничего не понимала. — Расходные деньги у меня вылетели на эту аварию, зарубежные счета я, извини, светить из-за тебя не стану, а в издательстве у меня ноль с минусом. Декабрь, пора считать налоги.

Спроси кого угодно: к концу года все стараются либо слить деньги, либо вложить. Я, если хочешь знать, еще и должен за бумагу и полиграфию полмиллиона.

— Я чужого не требую. Дай аванс под будущие допечатки.

— Так говорю же: денег нет!

— Ну вот и определились, — сказала Татьяна. — Сегодня же пойду и продам тринадцатый роман туда, где есть деньги.

Сохадзе засуетился:

— Погоди, Тань! Я еще не сказал, что отказываю, а ты Сразу — фыр, фыр! Так дела не делаются… Хочешь, возьми тираж «Морского Змея в раю», у меня осталось шесть тысяч экземпляров. Последний роман, продается неплохо. Сдашь по доллару мелким оптовикам, координаты я тебе дам. А когда будет допечатка, вычту из твоего гонорара по себестоимости, центов по шестьдесят.

Татьяна уже запуталась. Твердо она понимала только одно: здесь какой-то обман.

— А почему ты сам не можешь сдать оптовикам?

— А потому, солнышко, — ответил Сохадзе, снова вываливая свой длинный язык, — что я юридическое лицо. Мне придется проводить эти деньги по счетам, и тут-то их и слижут злые тетеньки из налоговой инспекции. А ты — физическое лицо. Однократные сделки такого рода тебе закон разрешает. Если хочешь, чтобы совсем уж все по закону, укажешь эти несчастные шесть тысяч в налоговой декларации. При твоей сестринской зарплате налоги с тебя возьмут по минимуму.

— Опять налоги?! — вздохнула Татьяна.

— Так потому я тебе и даю книжек не на четыре тысячи, а на шесть, с запасом!

Вот так, доброжелательно улыбаясь и честно отвечая на все Татьянины вопросы, издатель-кровосос повесил на нее страшную обузу. Через час после того, как Татьяна вернулась домой, ей привезли книжки на маленьком грузовичке. Шесть тысяч экземпляров, целая библиотека.

Штабель занял треть спальни. Татьяна тут же начала звонить оптовикам, и от всех слышала одно и то же. Да, «Змей в раю» идет, но так себе — это уже вторая допечатка, Москва наелась. Да, взять могу, но не раньше января, а до Нового года я уже затоварился у Сохадзе.

Звонить издателю-кровососу значило расписаться в своем бессилии. Татьяна решила потолкаться на книжном рынке в «Олимпийском».

ИНТИМ СО СВИНЬЕЙ

Конечно, я без труда опишу тебе свой тип мужчины. Он богат, влиятелен, силен, просто сказочен в постели и обращается со мной, как с королевой.

Д. КУРЬЯ ИСКИ. Как найти мужчину своей мечты

До «Олимпийского» от метро недалеко. Если знать, в какую сторону. А Татьяне пришлось и поискать спорткомплекс, и отстоять лишнюю очередь в кассу, где, оказывается, продавали билеты на концерт Леонтьева. Погода была мерзкая — снег с дождем. В обеих очередях — и на Леонтьева, и за билетами на книжный рынок — говорили о глобальном потеплении. В конце концов, пристроившись за бритоголовыми парнями с пачками книг на тележках, она вошла в подъезд. И обомлела. Столы налево, столы направо, столы куда-то вниз по ступенькам и столы вверх по ступенькам. Раскладные, маленькие и побольше, с фанерными подставками-витринами и без, и все плотно заставлены книгами, сотнями тысяч книг!

Кассет и компакт-дисков поменьше. Каждый стол — под своим написанным на стене номером.

Народу было битком, в узких местах протискивались боком. Толпа вынесла ее к столику с детскими книжками: одна в виде силуэта божьей коровки, другая — в виде черепахи, «Старик Хоттабыч» с написанной от руки биркой «Первое неподцензурное издание», атлас, тоже детский, с картинками, наклейками и, непонятно зачем, игральными картами. Торговал этим добром сутулый мужчинка лет шестидесяти, одетый под стать окружающей молодежи: грязные черные джинсы, казаки и байковая рубаха навыпуск. Остальным продавцам он годился в деды, но покупателей зазывал довольно резво и, мало того, был единственным, кто это делал.

— Чер-репаха ползет, книжку везет! Машам, Петям и всем детям! Подходи, становись, покупай, веселись!

Пока Татьяна разглядывала мужчинку, из толпы к нему подкралось нечто свиноподобное. Хотя это было помоложе Татьяны, про себя она его назвала дядькой и, конечно, Свиньей: опухший, колышущийся, со вздернутым носом наподобие пятачка и поросячьими глазками.

Продавец поскучнел и, отчаянно жестикулируя, стал отчитываться перед Свиньей:

— Неудачный день был вчера, Витек! Всего десять книг ушло. Говорю тебе, надо переходить на комиксы.

А это что? «Аленушкины сказки»! У меня внук целыми днями режется в «Сегу», читать вообще не заставишь…

— Не заговаривай зубы, Аристархович! — рассердился Свинья. — Не умеешь торговать, так и скажи. У меня на твое место очередь. Смотри, вылетишь!

Базарил Свинья лениво и в то же время с удовольствием, как баба из вымирающего племени советских продавщиц, которая смотрит на весь мир одним скучным взглядом: «Вас много, а я одна».

Татьяне стало жалко Аристарховича. Когда Свинья ушел, она взяла с прилавка «божью коровку», ненужную ей и неприятную. Детская книжка напоминала о неродившемся ребенке Змея.

— Нравится? — оживился Аристархович. — Берите, у меня самые дешевые на рынке. «Божьи коровки» по десять, «Хоттабыч» по пятнадцать. Очень рекомендую, первое неподцензурное издание!

— Неподцензурное — это с эротикой? — невинно поинтересовалась Татьяна.

— Если честно, просто довоенная редакция, первая, — не принял шутку Аристархович. — Тут у него есть бывший нэпман, вместо грузовиков подводы и мальчиков не двое, а трое. Вам самой будет интересно почитать и сравнить.

Чему-чему, а влезать в душу Татьяна у Змея обучилась. Она купила «божью коровку» (показала кредитоспособность) и стала перелистывать «Хоттабыча» (это чтобы продавец не потерял к ней интереса). Держа его на этом крючке, Татьяна сообщила, что она вдова Кадышева, и выложила свою проблему: досталось в наследство шесть тысяч тиража, не знает, как продать…

— У меня сын офицер, подполковник, вашего покойного мужа обожает! Заходите ко мне за столик, чтоб не толкали. Я вам все расскажу, — засуетился Аристархович.

И рассказал.

Все шесть тысяч экземпляров сразу не продашь. Самое для Татьяны правильное — повесить объявление в администрации, куда ходят мелкие оптовики, а самой зацепиться, получить торговое место. Эти места — около метра, т.е. ширина столика, — сдаются на длительные сроки за тысячи долларов, поэтому ей нет смысла связываться с арендой. Лучше наняться к оптовику вроде Свиньи (которого и Аристархович называл за глаза не иначе как Свиньей). Он арендует здесь двенадцать столиков и, соответственно, держит двенадцать продавцов. Можно будет привезти свои книги и продавать что-то со столика, в розницу, что-то — мелким оптом. Проблема в том, что человеку со стороны наняться в продавцы сложно. Оптовики берут родственников, знакомых, смазливых телок за определенные услуги.

— А вы-то как устроились? — спросила Татьяна. Ни под одну из этих категорий Аристархович вроде бы не подходил.

— А я с улицы, — вздохнул продавец. — В администрации сказали, что мест нет, а тут Свинья-благодетель:

«Возьму старичка, он забавный». Вот и забавляется. Я по профессии школьный учитель, а он по жизни двоечник.

У него ко мне животная ненависть. Выгонит он меня, — печально закончил Аристархович. — Наиграется и выгонит, как мою предшественницу. Он же меня взял вместо одной девушки, которая ему давать Не хотела. Рынок есть рынок — закон джунглей.

Купив к ненужной ей «божьей коровке» ненужного «Хоттабыча», Татьяна пошла в администрацию.

Все было, как и рассказывал Аристархович: вертятся бритоголовые парни, все не старше тридцати — надо полагать, оптовики, — под заклеенной объявлениями доской скучает секретарша, а на доске крупно: «Вакансий нет». Пока она осматривалась, из-за обитой дерматином двери выплыла крупная пергидролевая блондинка. По шубе она признала в Татьяне женщину своего круга и спросила:

— Вы по какому вопросу?

Вопрос выясняли долго, потому что блондинка, приняв Татьяну за свою, не могла от этого сразу отказаться и все допытывалась, какая такая драма с ней приключилась, раз она просится в рядовые продавцы, — отсидела?

Попала под ревизию, но сумела соскочить? Наконец все выяснилось, и блондинка, сразу потеряв к Татьяне интерес, бросила секретарше:

— К Кареву ее. Он давно просил девочку побойчее.

Секретарша, декольтированная и минированная (от слова «мини»), кинула Татьяне через стол какие-то бумаги и показала на стенд, где висели образцы, как эти бумаги заполнять. Быстро калякая привязанной к столу ручкой, Татьяна удивлялась про себя, как просто у нее все получилось. А секретарша, довольная тем, что обладательница норковой шубы оказалась птицей невысокого полета, уже по-свойски шептала ей:

— Завтра приходи к девяти. Сначала сюда, познакомишься с Каревым. Он ничего, своих не обижает… Ты одинокая?

Татьяна молча кивнула. Вопрос, заданный, несомненно, в какой-то связи с этим Каревым, навевал самые неприятные мысли.

— Тогда ничего, — повторила секретарша.

Татьяна окончательно поняла, что Карев — тот еще бабник.

На следующий день у дверей в комнату администрации она столкнулась со вчерашним свиноподобным дядькой, и они вместе вошли. Секретарши на месте не было, уборщица в грязном синем халате возила шваброй по полу.

Свинья присел на заскрипевший стул и по-хозяйски заявил:

— Ну, давай знакомиться. Меня зовут Витек Карев, а ты мой новый работник, да?

— Похоже, да, — без энтузиазма буркнула Татьяна.

Вот это повезло, ничего не скажешь. Угораздило попасть на Свинью.

— Работать, значит, пришла? А что сидим? Пшли!

И Свинья повел ее на склад.

У затянутых сеткой дверей ссорились из-за новых столов и спорили, кто сегодня на каком месте стоит. Обходя продавцов. Свинья с Татьяной прошмыгнули без очереди к пожилому кладовщику.

— Здорово, Витек! — бросил он Свинье и беззастенчиво уставился на Татьяну. — Заменил Аристарховичато? Да, этот работничек получше будет!

— Лет на тридцать получше, — поддакнул Свинья, — и спереди номера на два.

Довольно усмехаясь, он погрузил на Татьяну складной стол, сам покатил впереди тележку с книгами. Татьяна плелась за ним, чувствуя себя штрейкбрехершей. Значит, из-за нее Аристарховича выпихнули с рынка. Старик вытеснил свою предшественницу, Татьяна — старика, а потом и на нее найдется конкурентка помоложе и погрудастее. Это было обидно, хотя она и сама не собиралась тут задерживаться.

Продавцы уже заполонили этаж. Распаковывали коробки, раскладывали столики, задевая друг друга и переругиваясь. Подросток лет пятнадцати лихо промчался на грузовой тележке, как на самокате, и колесом отдавил Свинье ногу.

— ..твою мать! — запрыгал на одной ноге оптовик.

Устаревшего глагола «еть» он не знал.

Татьяну это позабавило, но виду она не показала.

— Вот твое место, — объявил Свинья, подвозя тележку к незанятому метру у кафельной стены. — Смотри, после будешь делать все сама. — Он раскрыл столик, смахивающий на большой фанерный чемодан. — Видишь, на коробках написано: «Аристархович, столько-то книг».

А я пишу: «Таня». — Он зачеркнул «Аристарховича» и вывел ее имя. — Как закончишь, уложишь книги обратно, напишешь, сколько там осталось, ясно?

Татьяна кивнула.

— А ясно, так помогай, че стоишь-то!

Она послушно принялась драть ногтями коробки.

— Отвлекись. — Неутомимый Свинья дернул Татьяну за полу меховой жилетки, которую она специально для этого случая разыскала среди «дачных» вещей Змея. — На вот, возьми ценники, — он фамильярно сунул Татьяне в карман пачку пустых бумажек-самоклеек. — Цены написаны карандашом на титуле, открываешь книгу, смотришь, сколько она стоит, пишешь цифру на бумажку и приклеиваешь. Шевелись, не спи, а то как десять часов исполнится, народ валом повалит! Ладно, работай, если что — я на двести двадцать седьмом месте, это справа от тебя!

И Свинья испарился, шлепнув ее пониже спины и приклеив шлепком ценник. Начинается, подумала Татьяна. Одно она поняла сразу: возмущаться в ее положении не стоит, а то быстрехонько отправишься вслед за беднягой Аристарховичем.

Десять часов уже «исполнилось», и народ повалил.

У ее стола постоянно толклись человек пять-шесть: бабушки, желающие приобрести книжки в подарок любимым внукам, молодые мамы с детьми (охота же с ребенком на рынок тащиться!) и подростки, привлеченные «неподцензурным» «Хоттабычем», которого явно путали с «нецензурным». Увы, даже такого маленького контингента Татьяне хватало с лихвой, чтобы растеряться, разорваться и схватиться за голову. Кого-то она ненарочно обсчитала, и вышел скандал, какая-то бабулька сбила ее с толку, подсунув старую десятирублевку, получила на сдачу больше, чем заплатила, и, совершенно счастливая, затопала к выходу. Пока Татьяна ее догоняла, на прилавке стало меньше одним «Хоттабычем», но мальчишку-похитителя изловил сосед слева.

— Ничего, — утешил он Татьяну, — на первых порах так со всеми. Я, когда первый день работал, так умотался, что к концу дня уснул на стуле. И тоже книжку стащили.

Так что не комплексуй, привыкнешь.

Привыкала Татьяна быстро. Через несколько часов она поймала себя на том, что одновременно отвечает двум покупателям и боковым зрением следит за подозрительным мальчишкой, который нацеливается смахнуть в открытую сумку все того же «Хоттабыча».

Без четверти три к ее столику подбежал Свинья, изучил список проданного и, кажется, остался доволен, хотя сказал только:

— Сворачивайся. Сегодня работаем до трех, а если будешь торговать позже, оштрафуют.

Измотанная Татьяна вспомнила, как складывается стол и что надо писать на коробках, отвезла их на склад, и Свинья заменил толстую пачку денег — ее выручку на тонкую — ее зарплату.

Только тогда, держа в руках несколько десятирублевых бумажек — при Змее она за обычный поход в гастроном тратила раз в десять больше, — Татьяна как будто очнулась. Господи, что она тут делает? Ее ждет наследство: банковские счета, квартира, дача, «Мерседес»… Но на это наследство нужно заработать. Продать на четыре тысячи долларов змеекниг. Одного дня у книжного лотка было достаточно, чтобы понять: если так и торговать, с одного лотка, это займет месяца два.

Татьяна решительно подошла к Свинье, который благодушествовал на складном стульчике, попивая джинтоник из банки.

— Витек, — сказала она, — я вдова писателя Кадышева…

Первый раз Татьяна отдалась ему просто потому, что некуда было деваться. То есть выбор имелся: или переспать со Свиньей, или сдать пятидесятитысячную диадему за пять, уплатить гонорар Шарообразному и сразу же, едва получив завещание, кинуться продавать «Мерседес», который весь уйдет на взятки в «Москомимуществе» и гонорары опять же Шарообразному — теперь уже за адвоката в суде. Потом придет пора платить госналог, десять процентов, а ни диадемы, ни «Мерседеса» уже нет — продавай, Таня, дачу…

Витек, которого она уже не называла Свиньей даже про себя, разрубил этот узел с решительностью и хамством прирожденного торгаша. Осмотрев сложенные в спальне штабеля «Морского Змея в раю» и на пробу вскрыв одну пачку, он заявил:

— Я уплачу за твое завещание. Через месяц вернешь десять тысяч. А книги продам со своих лотков, выручка — пополам.

Не успела Татьяна сообразить, что Витек дерет несравнимо меньше, чем в ломбарде, как он потянул ее на кровать. Видимо, это входило в условия сделки. Тянуть было недалеко: книги занимали в спальне почти все свободное место. Молодой Витек завелся, как «Мерседес», без скрипа и с пол-оборота. Совершенно не готовой к такому повороту дела Татьяне было больно, но под конец она с удивлением почувствовала, что ей начинает нравиться и что еще пять минут — и у нее все получилось бы.

Отстрелявшись, Витек пошел на кухню, притащил целый поднос оставшихся от поминок продуктов и начал Татьяну кормить и поить любимым Змеевым «Юрием Долгоруким». Мужчины кормили ее в постели всего несколько раз в жизни, и то когда она болела. Татьяна, хотя и не питала никаких иллюзий насчет чувств Витька, растрогалась и, кажется, выпила лишнего. Через полчаса у нее все кружилось в глазах, а Витек захотел еще.

«Еще» прошло на «ура». Это был не трудоемкий подвиг Змея и не мастерские усилия Барсукова, с которым она чувствовала себя изменницей и шлюхой, отрабатывающей свои госпитальные привилегии. Это было просто траханье от избытка молодых сил, ни к чему не обязывающее и никого не ущемляющее, поскольку Змея не стало. Какая-то часть Татьяны рыдала по умершему мужу, но тем острее было наслаждение, потому что всякая порочность добавляет перца постельным отношениям.

После третьего раза она погнала Витька в ванную — захотелось вдумчивых поисков и свежих решений. Потом она уже не считала «разы»: все слилось в один непрекращающийся процесс близости-выпивки-сна и опять близости.

Как-то неожиданно оказалось, что начался новый день, и они с трясущимися коленками поползли к Шарообразному нотариусу. Витек не отважился сесть за руль своего «жигуленка» — взял такси. Шарообразный очень хорошо понял их состояние и смотрел на них с завистью.

Выписанный Витьком чек на четыре тысячи долларов он принял без колебаний. Татьяна поняла, что мелкий оптовик, сам торгующий с лотка, делится с ней далеко не последним.

На рынок Витек не поехал — то ли загулял, то ли рынок вообще не работал по понедельникам. Вернулись к Татьяне и рухнули спать, но все время мешали телефонные звонки. Сашка звонил узнать, как у нее с завещанием, Вика звонила непонятно зачем, но тоже намекала на завещание и обещала поддержать Татьяну в суде, Сохадзе с фигой в кармане интересовался, как продаются книги, Игорь завел свою обычную волынку про гараж, и даже Барсуков отметился: напомнил, что его жена уехала в санаторий писать диссертацию и квартира осталась без хозяйки. Барсукова Татьяна послала открытым текстом.

А потом раздался звонок, которого она ждала с тех пор, как прочла в папке Змея список «Им известно — от кого могли узнать».

— День добрый. Вы меня вряд ли помните, — сказал близкий голос в трубке. Татьяна слышала даже легкое дыхание говорившего. В окошечке хитрого Змеева телефона с определителем номеров светились одни прочерки — номер не распознан. Должно быть, рэкетир звонил из автомата.

— Почему же, помню, — ответила она и ударила первая:

— Здрасьте, Петр Петрович! Как ваш друг, выздоровел?

Есаул списком сглотнул. Татьяна физически чувствовала, как ему хочется заорать: «Откуда ты знаешь мое имя?!»

— Вполне. Выжимает раненой рукой двухпудовку, — наконец выдавил он.

— Повезло ему. У нас, знаете ли, целый арсенал, есть даже слоновье ружье, а он попал под пулю из мелкашки.

— Не надо парить, — отрезал Есаул. — Арсенал ваш сейчас у брата, муж умер, а вы подделали завещание!

Татьяна обмерла. Вот оно — то, о чем предупреждал Сашка, о чем говорила сама: не удержать ей наследства.

Чиновники-взяточники, адвокаты — крапивное семя, друзья и родственники Змея, норовящие урвать свой кусок, а теперь еще и рэкетиры… А она одна против всех!