Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

      Всем, что я привез из Лондона домой и что содействовало моему дальнейшему развитию, я обязан ему. Я был очарован им с первой же встречи у него на квартире. В нем не было и в помине тех слабостей, которые так легко уживаются с большими достоинствами. Ни капли ученого педантизма, важной и надменной сдержанности, ни того тщеславия, которое подобно тени следует по пятам за славой. Этот 67-летний человек вышел мне навстречу веселый и оживленный. Его хорошее настроение, казалось, еще улучшилось от того, что я курил и пил. О моей работе речи больше не было; он, как видно, не очень-то любил дискуссии и спокойно предоставил мне следовать и дальше своим путем. Но зато он пригласил меня бывать у него, и я воспользовался этим дозволением со всем бесстрашием молодости. Раз в неделю или в две я направлялся вечером к его дому, расположенному на северо-западе. У Энгельса было слабое зрение, поэтому врач запретил ему читать при искусственном освещении; так что я был вправе предположить, что мои посещения, во всяком случае, не помешают ему работать.
      Незабываемые часы провел я у камина, слушая его. Меня не переставал удивлять колоссальный объем его знаний, которыми он легко и охотно делился со всяким, кто хотел его слушать. Политика, история, военное дело, лингвистика, право, партийные воспоминания, литера
      253
      тура, естествознание, философия - все затрагивалось в его блестящих высказываниях; и вот около полуночи я, с огромным грузом совершенно новых впечатлений, исполненный благодарности и счастья, пускался обратно в свой трехчасовой путь домой. На другой день я записывал самое существенное из этих бесед, и как часто в последующие годы я перечитывал эти заметки! Еще и поныне веет на меня чудесной свежестью и счастьем от этих строк, напоминающих о прекрасных временах.
      Я уже упоминал, что Энгельс больше не говорил о моей работе. Да ему в этом и не было надобности: невольно и непреднамеренно под его влиянием, незаметно для самого себя, я проникался социалистическими убеждениями. Благодаря его беседам я усваивал суть материалистического понимания истории; я сызнова проштудировал "Капитал", но в первую очередь подействовала книга, которую Энгельс как-то раз вытащил для меня из беспорядочной книжной груды и дал мне с собой в дорогу. Это был знаменитый энгельсов-ский "Анти-Дюринг", который еще никогда не попадал мне в руки, так как был запрещен в Германии законом против социалистов 150. Здесь в классически прекрасном изложении я нашел то, что Энгельс мог бы сказать мне по поводу неверных положений моей работы.
      А кем был для него я, кому он так щедро обо всем рассказывал? Всего лишь незнакомцем, интересовавшимся социализмом. Но он не скупился на свое духовное богатство и, подобно Лессингу, беззаботно разбрасывал семена там, где для этого представлялась возможность. Сколько незнакомых молодых людей, подобно мне, обращались к нему с вопросами в письмах, и он всякий раз, коль скоро чувствовал заинтересованность, отвечал убедительно, ясно, подробно. Его разум всегда был во всеоружии и весьма искусно повелевал чудесной армией его знаний. Лафарг некогда сказал о Марксе, что дух его подобен могучему боевому кораблю, который в полном оснащении стоит в гавани готовый выйти в любое длительное плаванье513; это применимо и к Энгельсу.
      254
      Когда я покидал Лондон, Энгельс, к большой моей радости, попросил меня и впредь писать ему. Он вел обширнейшую переписку, но всегда был готов расширить ее еще больше, если видел в этом пользу. Поэтому он не только давал мне возможность сообщать ему о том, как шло мое дальнейшее развитие, но и с величайшей готовностью вникал в мою аргументацию, желая поощрить меня и помочь своими разъяснениями. Его письма, поразительно живые и увлекательные, как и его речь, нередко отличались остроумием и шутливым тоном. В тех случаях, когда какое-либо стремление казалось ему серьезным, он умел замечательно ободрить и вдохновить. Сколько времени и сил он совершенно бескорыстно отдавал этой работе, покажет его переписка, опубликования которой мы вправе ожидать. Приблизительное представление об этом уже дает напечатанное недавно в "Leipziger Volkszeitung" письмо, занимающее почти три столбца и поистине блестяще разъясняющее суть материалистического понимания истории514. Удивительно, что человек, привыкший выступать с публичной трибуны, решился приложить столько сил, чтобы просветить одного единственного человека.
      Да его деятельность и не была направлена на приумножение славы и блеска его имени. Энгельсу в огромной степени была присуща та скромность, которая проявляется в борьбе во имя дела и побуждает забыть обо всех честолюбивых желаниях. Там, где он мог помочь и поощрить, он помогал и поощрял, неизменно радуясь, если был в состоянии своей силой укрепить силы других. Этот человек обращал внимание лишь на само действие, а не на то, что это действие было связано с его именем.
      Сущность Энгельса раскрывается в замечательных словах, которыми Зомбарт заключил свою статью о нем в "Zukunft": "В самые горькие времена он оставался человечным и доброжелательным. И был вознагражден за это. Классово сознательные пролетарии боготворят Лассаля, находясь под обаянием его блестящей личности; они с глубоким почтением и восхищением взирают на Маркса как на яркую путеводную звезду; Фридриха Энгельса, насколько он был им известен, уже при его жизни любили и чтили как друга и отца. Это значит, что он был прекрасным человеком" 515.
      255
      Так он и останется жить в памяти народа и после того, как все, кто знал его лично, а сейчас с радостью и благодарностью вспоминают о нем, давно уже отойдут в царство теней.
      Память о нем будет жить.
      Впервые опубликовано в газете "Vorwarts", Berlin, 1895 28.XI, N 278
      Печатается по тексту газеты Перевод с немецкого
      На русском языке публикуется впервые
      И. ЙЕНСЕН
      Воспоминания о встречах с Энгельсом 516
      В ноябре 1888 г. я как представитель объединения профсоюзов в Копенгагене принимал участие в международном конгрессе, который был созван английскими тред-юнионами 517.
      Это явилось для меня событием по нескольким причинам. Я впервые посетил крупнейший город мира, встретился с представителями старейших европейских рабочих организаций и увидел многих мужчин и женщин, чьи имена были известны во всем мире. Хочу назвать лишь небольшую часть их: русского князя Кропоткина, англичан Уильяма Морриса, Гайндмана, Джона Бёрнса, Тома Манна, Бродхерста, Шиптона, который был секретарем и председателем парламентского комитета английских тред-юнионов, бельгийца Эдуарда Анселя, немца Эдуарда Бернштейна. Англичанку, жену пастора Анни Безант и младшую дочь Карла Маркса Элеонору Маркс-Эвелинг. Все они являлись активными участниками политического и профсоюзного рабочего движения.
      Но все же одного имени мне постоянно недоставало на собраниях и встречах, куда меня приглашали, - давнего друга и соратника Карла Маркса Фридриха Энгельса. Я спрашивал о нем у английских и немецких товарищей. Его имя, конечно, было им известно, но они не знали, где он живет; некоторые полагали, что он поехал в Америку. Однажды я узнал, что Энгельс находится в добром здравии в своей квартире в северной части Лондона и с удовольствием принял бы иностранных социал-демократов. Вечером мы пришли к его дому. Насколько я помню, там было трое датчан и столько же бельгийцев, среди них Ансель и, кроме того, Эдуард Бернштейн, который жил тогда в эмиграции в Лондоне, где в период исключительного закона редактировался и печатался "Der Sozialdemokrat", центральный орган немецкой социал-демократии, нелегально
      257
      доставлявшийся в Германию. Бернштейн был главным редактором газеты и переехал в Лондон, чтобы его не выслали из Цюриха со всем редакционным штабом.
      Фридрих Энгельс встретил нас очень любезно, и мы провели у него несколько незабываемых часов. Его дом напоминал большую библиотеку. Полки с книгами закрывали стены от пола до потолка, столы и этажерки были завалены рукописями и корректурными листами. Хозяин дома произвел на меня совсем иное впечатление, чем я ожидал. Высокий худой человек с внушительной бородой немецкого профессора, мягкими живыми глазами под кустистыми бровями, он, несмотря на свою сдержанность, был полон жизни и интереса к окружающему миру. Поражало его глубокое знакомство с положением на родине своих гостей.
      Я ожидал, что увижу интересного кабинетного ученого, несомненно, глубоко проникшего в суть законов общественной жизни и их проявлений, свидетельство чему - его уникальные труды, а встретил человека, который отнюдь не замыкался в четырех стенах со своими богатыми знаниями, но обладал очень живым характером и здоровым юмором, которым быстро заразил и нас. Мы сразу же почувствовали себя как старые знакомые и друзья.
      В кабинете Энгельса был лишь небольшой кусочек стены, свободный от книжных полок, и там висела большая фотография Карла Маркса. Мы восхищались прекрасным, живым портретом, а Энгельс рассказал, что это - увеличенная фотография с небольшого снимка, сделанного за несколько лет до смерти Маркса.
      На прощание он подарил мне оригинал фотографии, которая украшает теперь первую полосу газеты "Social-Demokraten". Я тогда увеличил портрет и повесил у себя дома; а фотографию, подаренную мне Энгельсом, храню как одно из самых дорогих воспоминаний о моем первом посещении Лондона, как память о человеке, который, будучи уже сам патриархом, всегда сохранял скромность и подчеркивал роль своего друга как основателя научного социализма.
      Я хочу привести еще один эпизод, который свидетельствует о большой скромности Энгельса.
      258
      В 1893 г. в Цюрихе проходил международный рабочий конгресс 518. По окончании конгресса швейцарские товарищи пригласили нас на прогулку на пароходе по Цюрихскому озеру. Когда мы поднялись на борт, к нашему большому удивлению увидели там Фридриха Энгельса. Он приехал за несколько дней до этого, но не появился на конгрессе, где бы его, конечно, приветствовало большое собрание представителей рабочих социал-демократов всего мира.
      Он хотел избежать этого, зато во время чудесной поездки по озеру предавался воспоминаниям в кругу всего большого общества. Когда во время прогулки по берегу я попрощался с ним, он говорил о возможности поездки в Копенгаген. Но этого так и не произошло, через два года он умер.
      Вечная память тому, кто столь беззаветно защищал Карла Маркса, друга и соратника.
      Впервые опубликовано в газете "Social-Demokraten", K0benhavn, 1918, 5.V. В переводе на ненецкий язык в бюллетене "Beitrage zur Marx-Engels-Forschung", Berlin, 1985, N 19
      Печатается по тексту бюллетеня Перевод с немецкого
      На русском языке публикуется впервые
      ШАРЛЬ ВИКТОР ЖАКЛАР
      Из статьи "Международный социалистический конгресс в Цюрихе" 519
      В субботу нашлись отважные люди, которым хотелось бы, чтобы конгресс заседал до тех пор, пока не будет исчерпана повестка дня. Но англичане предъявили свои обратные билеты, неумолимо требовавшие их возвращения на родину на следующее утро.
      Мужественные гражданки были готовы немедленно пожертвовать на социалистический алтарь Lustfahrt *, намеченную на вторую половину дня. Но швейцарцы показали на зафрахтованный пароход, уже стоявший возле Тонхалле и ожидавший лишь сигнала, чтобы увезти делегатов конгресса в прохладную тень острова Уфенау.
      Устоять против столь соблазнительных доводов невозможно. Конгресс во что бы то ни стало должен закончиться ровно в полдень. Вопрос о всеобщей стачке откладывается до другого раза, как и вопрос о международной организации социал-демократической партии; их участь разделит и все стоящее в "разном".
      Времени остается в обрез - только-только, чтобы определить место очередного конгресса. Лондон и Амстердам оспаривают друг у друга честь проведения следующей сессии. Амстердам - это Домела **; не пришлось бы опасаться новой атаки независимых 520. Вопрос решается в пользу Лондона 235.
      - Через три года, - предлагает Зингер.
      - Мы спешим. Ладно, пусть будет через три года.
      Все уже закончено, однако из рядов французов появляется молодая девушка, этакий свежий цветок; она напоминает мне красивых маркитанток из республиканских батальонов. Прошу слова, - говорит она нежным голосом. В силах ли иностранцы отказать пари
      * - увеселительную поездку. Ред.
      ** - Фердинанд Домела Ньювенгейс. Ред.
      260
      жанке? М-ль Колло, так ее зовут, произносит небольшую речь; она говорит тоном школьницы, с детской непосредственностью, что позволяет ей изрекать чудовищные вещи, клеймить конгресс за деспотизм и провозглашать анархию.
      - Равашоль! - раздается голос со стороны делегации Великобритании.
      - Сборище грубиянов! - парирует юная соратница.
      Но на эстраде какое-то оживление. Слышу, как кто-то шепчет мне на ухо: здесь Энгельс.
      Вот неожиданность! Поднимаю голову и вижу великого старика, великого во всех отношениях, ибо ростом он вышел в древних германцев, сокрушивших Римскую империю. Очень крепкий для своих семидесяти четырех лет, он сохранил выправку бывшего военного. Лицо у него открытое и смеющееся, очень приветливое. Ему приходится отвечать всем, кто пожимает его руку, а потому шествие тянется нескончаемо.
      По приглашению председателя, г-жи Кулишовой, окружающая его толпа расступается: все члены бюро покидают свои места; Энгельс предстает перед собранием словно статуя, с которой сняли окутывавшее ее покрывало.
      - Нам выпало счастье, - говорит председатель, - видеть среди нас Фридриха Энгельса; мы просим, чтобы конгресс закрыл именно он.
      Вспыхивает бурная, долго не смолкающая овация.
      Энгельс не без труда поднимается; он выходит вперед медленно, с какой-то застенчивой нерешительностью. Сильным, взволнованным голосом он говорит:
      "Этот столь горячий прием относится не ко мне, он относится вот к кому (показывает на портрет Маркса). Это вместе с ним я начал работать; это с ним я опубликовал свою первую статью в "Немецко-французском ежегоднике" в 1844 г. 54
      В ту пору было невозможно представить себе, что социализм достигнет такого развития, какого он достиг впоследствии. Тогда нас была горстка, ныне вы достаточно сильны, чтобы привести в трепет весь официальный мир.
      261
      В другой период, спустя двадцать лет, можно было бы подумать, что Интернационалу пришел конец. Тогда европейский пролетариат понес тяжкое для всех поражение - падение Парижской коммуны, оставившей по себе столь славную память. Международный конгресс принял следующие два решения:
      1. Порвать с анархистами;
      2. Предоставить европейскому пролетариату отказаться от формы борьбы, которая стала слишком узкой и привела бы к бесполезным жертвам.
      Стало быть, Интернационал осуществил самороспуск 78.
      Впоследствии мы увидели его возрождение, но в более гибкой форме, лучше приспособленной к существующему положению. Можно ли представить себе Генеральный Совет, претендующий на руководство социалистической Европой, это невозможно. Нужен дух солидарности, существующий в настоящее время, и конгресс дополнил достигнутые результаты.
      В этой новой форме Интернационал вырос и окреп; он уверен теперь в будущем.
      Будем, следовательно, продолжать, как мы это делали до сих пор; будем стремиться к единству - не с точки зрения частностей, но в общем плане.
      В заключение одно слово французам.
      Победите в большой предвыборной борьбе; я желаю вам такого же успеха, какой был достигнут в Германии, и она первая поздравит вас, если вы превзойдете ее блеском своих успехов.
      Да здравствует Интернационал!
      Да здравствует международный пролетариат!"521
      Конгресс закрывается под гром восторженных аплодисментов. Под звуки "Марсельезы" все устремляются к пароходу.
      Впервые опубликовано в журнале "La revue socialiste", Paris, 1893, t. XVIII
      Печатается с сокращениями по тексту журнала
      Перевод с французского
      ЛИЛИ БРАУН
      Из книги " Мемуары социалистки"
      Большой зал. Зеленые гирлянды, украшенные красными цветами, вились вдоль галерей, между колоннами. "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" горели навстречу входящим гигантские золотые буквы на красном фоне за трибуной. Среди зелени лавров белели бюсты Маркса и Лассаля. Когда мы приехали, огромный зал был уже переполнен: мужчины в праздничных костюмах, женщины и девушки в разноцветных блузках и светлых платьях, с сияющими лицами, как у детей, предвкушающих радость рождественской елки. Во всех глазах сверкал блеск юности, сглаживая морщины, горестные складки и следы страданий и придавая рано побледневшим щекам румянец баловней счастья.
      Взоры всех с любопытством устремились на нас: бледного мужчину и молодую женщину, шедшую возле него. Старый Бартельс провел нас вперед, где за накрытыми столами были приготовлены места для гостей.
      - Вот до чего довелось дожить, господин профессор... вот до чего! твердил он, и крупные слезы радости выступили на его маленьких, мигающих глазках.
      Возгласы бурного восторга потрясли воздух. Все встали, махали шляпами, носовыми платками, детей подняли на столы и плечи, так что их головки возвышались над толпой, как цветы среди густой луговой травы. И по широкому среднему проходу, по обеим сторонам которого теснилась непроницаемой стеной толпа, шли все они, старые борцы, чьи имена были для одних воплощением кровавого ужаса, а для других - символом грядущего счастья.
      Взгляд мой был прикован только к четверым, идущим впереди; вокруг меня все время шепотом называли их имена: Либкнехт, Бебель, Ауэр, Энгельс. Один был высокий, с окладистой седой бородой, высоким лбом,
      263
      светящимися умом глазами и тонкой, саркастической складкой у рта; другой - небольшого роста, с непокорной густой гривой волос, постоянно спадавшей ему на лоб и почти закрывавшей глаза, с тем особенным взглядом, какой бывает у поэтов и мечтателей. У третьего над могучими плечами гордо возвышалась крупная светловолосая голова германца, с парой глаз, смотревших поверх толпы и, несомненно, умевших сверкать воинственным огнем, как у старых вождей. А впереди всех шел пожилой виновник торжества, с улыбкой, полной такой растроганной доброты и радостной любви к людям, как будто все эти бурно приветствовавшие его люди были его детьми.
      Пение, музыка, приветственные речи сменялись без перерыва, как на большом семейном празднике. Ничего патетического, но и ничего напоминающего мятеж и революционные ужасы не нарушало настроения. Красный цвет многочисленных лент и знамен в зале сегодня казался только цветом радости, а не крови. И "свобода", выступившая в фригийском колпаке на черной курчавой голове и проскандировавшая свои стихи, как школьница, больше походила на вестника весны, чем революции.
      Внизу, в зале, так же как и на сцене, царила только радость.
      Из-за столов знакомые кланялись друг другу, а он, герой дня, с друзьями обходил ряды, пожимал руки старым боевым товарищам по тяжелым временам гонений. Они подошли и к нам и присели возле кресла Георга *, губы его задрожали, а глаза стали влажны от волнения. Со старомодным рыцарским поклоном Энгельс подарил мне несколько цветов из того изобилия, которое ему поднесли.
      - Опасный знак, - засмеялся Либкнехт, указывая на красную гвоздику.
      - Знак победы, надеюсь, - ответила я.
      Тихо отправились мы домой. Огромная радость наполняла наши сердца.
      Впервые опубликовано в книге: Braun Lily. Gesammelte Werke, Bd 2. Berlin, [o. J.]
      Печатается по тексту книги Перевод с немецкого * - Георга фон Гижицки. Ред.
      КАРЛ ШТЕЙНГАРДТ
      Моя встреча с Фридрихом Энгельсом 523
      В первой половине сентября 1893 г. венский пролетариат испытывал чувство радостного возбуждения: он имел счастье видеть и слышать Фридриха Энгельса!
      Возвращаясь из Цюриха с III Международного социалистического конгресса, Энгельс вместе с Августом Бебелем остановился на несколько дней в Вене. Венские рабочие устроили своему любимому вождю триумфальную встречу. Социал-демократическая организация Вены 14 сентября 1893 г. созвала в его честь собрание в Зофиензале. Но и этот самый большой тогда в Вене зал не смог вместить всех, пришедших на встречу с Энгельсом и с Бебелем, который тоже был очень популярен. [...] Масса людей заполнила зал, все проходы и прилегающие помещения, и все-таки несколько тысяч человек так и остались на улице, жадно ловя каждое слово, доносившееся из раскрытых настежь окон.
      Мне посчастливилось присутствовать на этой незабываемой встрече с Энгельсом. Я уже с 1891 г. активно участвовал в рабочем социалистическом движении. Поскольку молодежь, как и женщин, не принимали в члены социал-демократической партии, мы вступали в рабочие просветительные союзы, возникшие во всех районах Вены. В этих союзах, членами которых были и женщины, в значительной мере концентрировалась вся партийная и профсоюзная жизнь. Я входил в рабочий просветительный союз Зиммеринга - района, в котором я жил, - и в качестве заместителя председателя этого союза занимался организацией молодежи.
      Когда социал-демократическая организация Вены призвала рабочих на встречу с Энгельсом, это вызвало в массах большое воодушевление. Все рабочие хотели обязательно присутствовать на ней. Чтобы обеспечить порядок на собрании, в районах были созданы специальные группы "орднеров", которым было поручено
      265
      это дело. Меня включили в группу нашего района, и я с гордостью надел на рукав красную повязку. Товарищи по союзу поручили мне лично передать Энгельсу горячий привет от молодежи Зиммеринга. Эта честь досталась мне нелегко: претендентов было много, ведь каждому хотелось быть на моем месте!
      Благодаря своей красной повязке мне удалось пробраться через заполненный до отказа зал почти к самой сцене. Собрание началось пением "Песни труда". В это время на сцену вышли три человека. Один из них, невысокий, с умными глазами за стеклами очков, с густыми черными усами, торчащими в разные стороны, небрежно одетый, - Виктор Адлер. Другой, с узким лицом и остроконечной бородкой, - Август Бебель. Забегая вперед, скажу, что с Адлером и Бебелем мне за годы моей партийной жизни довелось неоднократно и притом близко соприкасаться. В Вене я жил в избирательном округе Адлера и как партийный функционер имел возможность близко познакомиться с ним на различных заседаниях и совещаниях. Кроме того, одно время я был техническим сотрудником центрального органа австрийской социал-демократической партии "Arbeiter-Zeitung", одним из редакторов которой являлся Адлер, и мне приходилось довольно часто иметь с ним дело: обычно это были стычки из-за поступившей с опозданием и неразборчиво написанной статьи (пишущих машинок тогда в редакции еще не было). Знакомство с Бебелем также объяснялось тем обстоятельством, что в Гамбурге я жил в его избирательном округе и встречался с ним в качестве партийного функционера.
      Энгельса я знал только по портретам в печати. И вот теперь я впервые увидел его перед собой! Сама внешность Энгельса, весь его облик сразу же привлекали к себе внимание. Роста он был выше среднего, плечистый, сильный, с густыми волосами, большими усами, почти совсем закрывающими рот, и окладистой, как тогда было принято, бородой; глаза умные, улыбающиеся, с искорками юмора, одет безупречно, как и свойственно человеку, много лет прожившему в Англии, но без всякой изысканности.
      Энгельс был встречен бурной овацией; присутствовавшие горячо приветствовали также Бебеля и Адлера.
      266
      Председатель собрания представил их присутствовавшим. Сначала выступал Адлер, за ним - Бебель. Содержание их речей не выходило за рамки того, что обычно говорится в подобных случаях, и потому не удержалось у меня в памяти.
      Но речь Энгельса - он по собственному желанию выступил последним - была совсем иной! Именно поэтому она так ярко запечатлелась в моей памяти.
      Энгельс сразу завоевал сердца всех присутствовавших. Прежде всего он с исключительной скромностью и сердечностью поблагодарил за оказанный ему, как он выразился, незаслуженный прием, заявив, что ему суждено пожинать славу своего покойного друга Маркса - именно в таком смысле принимает он овации, которыми его встретили. Энгельс с гордостью и удовлетворением сказал, что нет теперь такой страны, нет такого крупного государства, где бы социал-демократия не была силой, с которой все должны считаться, и это лучшая награда за все то, что он, Энгельс, сделал для социалистического движения за 50 лет, в течение которых принимал в нем участие. У нас, отметил Энгельс, есть товарищи в тюрьмах Сибири, на золотых приисках Калифорнии, везде, вплоть до Австралии.
      Энгельс, как мне помнится, передал пролетариату Вены привет от Интернационала. Решительность и боевой дух венских рабочих, сказал он, вызывают восхищение у всего социалистического мира.
      Подчеркнув, что всеобщее избирательное право является одним из самых важных орудий пролетариата, Энгельс высоко оценил демонстрацию венского пролетариата с требованием всеобщего избирательного права, которая состоялась 9 июля 1893 г. и со всей очевидностью показала силу австрийского рабочего движения и его готовность к борьбе. В этот день, сказал Энгельс, пролетариат владел Веной и великолепным зданием Ратуши. Энгельс рассказал, как он осматривал Вену, ходил по ее улицам, восхищался ее чудесными зданиями, которые, как он заметил под дружный смех всех присутствовавших, буржуазия была так любезна построить для пролетариата будущего. Если память мне не изменяет, в числе замечательных зданий Вены Энгельс назвал кроме Ратуши университет, парламент,
      267
      Дворец юстиции, музеи и картинную галерею, оперу, "Бургтеатер", Бельведер, Шёнбрунн.
      Вся речь Энгельса была проникнута глубочайшей уверенностью в силе пролетариата, в том, что будущее принадлежит социализму 524.
      Когда Энгельс кончил, гром аплодисментов потряс зал. Под несмолкающие овации, приветствия, возгласы одобрения и крики "Ура Энгельсу!" собрание было закрыто. Снова звучит "Песня труда".
      И вот Энгельс, Бебель и Адлер вместе с председателем венской социал-демократической организации Людвигом Бреттшнейдером уже стоят за кулисами. Я долго не решался подойти к Энгельсу, чтобы выполнить поручение моих товарищей. В тот момент мне почему-то казалось это слишком экзальтированным, даже сентиментальным. Но все-таки я решился, быстро взобрался на сцену и подошел к ним. Дрожа от охватившего меня волнения, я пожал Энгельсу руку и сказал, что передаю ему привет от рабочей молодежи моего округа Зиммеринга и ее обещание не щадить своих сил для достижения великих целей социализма.
      В глазах Энгельса светилась радость. Он крепко пожал мне руку и сказал: "Передайте зиммерингской рабочей молодежи мою искреннюю благодарность за привет и за ее обещание, которое меня очень радует. Но мой привет и моя благодарность адресованы не только зиммерингцам, не только венской рабочей молодежи, а и всей пролетарской молодежи Австрии".
      С того памятного дня прошло почти семь десятилетий, но образ живого Энгельса все еще ярко стоит у меня перед глазами, а рука, кажется, все еще ощущает тепло его дружеского рукопожатия. И еще одно крепкое рукопожатие навсегда осталось в моей памяти - последнее рукопожатие Ленина в 1921 году. Встречи с великими вождями международного пролетариата определили направление и содержание всей моей политической деятельности, придали мне силы в борьбе за дело рабочего класса.
      525
      Впервые опубликовано на русском языке в журнале "Новая и новейшая история", М , 1960, № 6
      Печатается по тексту журнала Перевод с немецкого
      МАКС БЕР
      Из книги "Пятьдесят лет международного социализма"
      XIII
      ФРИДРИХ ЭНГЕЛЬС
      Через две недели после прибытия в Лондон - 21 июня 1894 г. - я посетил Фридриха Энгельса в доме 122 по Риджентс-парк-род. Я попросил его о встрече, чтобы отдать дань уважения этому соратнику Карла Маркса. В то время мы ничего не знали о той безграничной и щедрой финансовой помощи, которую этот деятельный немецкий фабрикант и литератор оказывал Марксу, давая ему возможность продолжать работу над "Капиталом". Он полностью придерживался изречения Платона и Аристотеля: "У друзей все общее". Его преданность Марксу вызывает восхищение. Она значительно сильнее, чем преданность Саути Кольриджу.
      Маркс был создан для того, чтобы стать профессором в одном из немецких университетов, но его взгляды помешали ему получить кафедру в Германии. Он отказался занять высокий пост в прусской администрации, предложенный ему правительством осенью 1843 г. через посредника - тайного советника Эссера 526. Не кто иной, как Энгельс, спас его от нужды в лондонском изгнании.
      Энгельс был высокого роста, хорошо сложен, с суровым лицом и голосом прусского офицера или капитана дальнего плавания. Едва ли можно было заподозрить, что за такой внешностью скрывается душевное благородство и верность высоким идеалам, воодушевлявшие этого человека. Из-за его познаний в военных науках европейские социалисты прозвали его "Генералом". [...]
      В тот день, 21 июня 1894 г., я стоял перед Энгельсом, как младший офицер перед генералом. Мое сообщение о движении в Германии он выслушал с большим вниманием. Я рассказал ему, как прусская полиция упорно преследует социал-демократов, и высказал мнение, что энтузиазм и самопожертвование партии слабеют, ибо наша пресса испытывает трудности в под
      269
      боре товарищей на место ответственных редакторов, так как они боятся попасть в тюрьму. На это Энгельс заметил: "Долг социал-демократии воспитывать не только пролетариат, но и полицию". Далее я пожаловался, что очень мало делается для того, чтобы переиздать небольшие работы Маркса, в большинстве своем уже опубликованные, такие, как "Восемнадцатое брюмера" или "К критике политической экономии", которые содержат основные идеи его философии истории и интересуют меня больше, чем "Капитал". Энгельс ответил в очень сердитом тоне: "Значит, люди в Германии полагают, что я ленюсь и ничего не делаю для пропаганды идей Маркса!". Какое-то время он продолжал говорить в таком же духе. Тогда я переменил тему разговора, попросив его сказать мне, каким образом лучше узнать что-нибудь об английском социализме. Он дал мне несколько советов, а потом осведомился у меня, не в Германии ли изучал я английский язык. Я ответил отрицательно. "Вам повезло, - заметил он, - можете надеяться, что будете говорить хорошо по-английски. Это не удается никому, кто изучал английский в Германии".