К тому же, не скрою, Сталин не всегда принимал оптимальные решения, не всегда проявлял понимание наших трудностей. Сталин как Верховный Главнокомандующий вызывал для рассмотрения очередного вопроса то одно, то другое ответственное лицо как с фронта, так и из тыла. Он требовал исчерпывающих сведений по любому обсуждавшемуся вопросу и, получив таковые, иногда спрашивал совета, а в первое время чаще сразу решал сам, отдавая распоряжения без единого лишнего слова. Взвалив на свои плечи огромную ношу, Сталин не щадил и других. В ходе Великой Отечественной войны, как, пожалуй, ни в какое время, проявилось в полной мере самое сильное качество Сталина: он был отличным организатором. А организаторские способности играли тогда, конечно, огромную роль, ибо непосредственно от них зависело принятие верного оперативного плана, обеспечение фронта и тыла материальными и людскими ресурсами, действия с учетом перспективы длительной и тяжелой войны.
      Были в деятельности Сталина того времени и просчеты, причем иногда серьезные. Тогда он был неоправданно самоуверен, самонадеян, переоценивал свои силы и знания в руководстве войной. Первоначальные неудачи Красной Армии показали некоторых ее командиров в невыгодном свете. Они оказались неспособными в той сложнейшей обстановке руководить войсками по-новому, быстро овладеть искусством ведения современной войны, оставались в плену старых представлений. Не все сумели быстро перестроиться. Сталин же исходил из того, что, если боевые действия развиваются не так, как нужно, значит, необходимо срочно произвести замену руководителя. Перемещения касались всего аппарата Наркомата обороны, Генштаба и руководства войсками. Однако такое отношение к кадрам в первые месяцы войны далеко не всегда давало положительные результаты. Сталин мало опирался и на Генеральный штаб, далеко недостаточно использовал знания и опыт его работников. В таких условиях Генштаб не мог развернуться и работать в меру своих сил. Надо иметь в виду, что и сама система обслуживания им Ставки только еще вырабатывалась.
      Во время поездок с Шапошниковым в Кремль я имел возможность воочию убедиться, каким высоким уважением пользовался Борис Михайлович у Сталина. Работая в непосредственном контакте с Верховным Главнокомандующим, Шапошников представлял подготовленную Генштабом информацию, высказывал аргументированные предложения, на основе которых Ставка давала затем директивы. Сталин всегда с большим вниманием прислушивался к рекомендациям и мнению Бориса Михайловича. Это, конечно, отнюдь не означало, что Верховный Главнокомандующий всякий раз соглашался с ними. Как мне думается, Сталин особенно ценил Шапошникова за то. что тот никогда не приспосабливал свое суждение по решаемому вопросу к мнению, которое уже складывалось в Ставке. Он умел с достоинством отстаивать свои суждения, если был убежден в их правильности.
      Но Сталин знал и другое: если решение принято, Шапошников будет проводить его в жизнь со всей присущей ему энергией вне зависимости от того, совпало оно с его собственной точкой зрения или нет. Личный авторитет Шапошникова, безусловно, благотворно сказывался на процессе превращения Генерального штаба в надежный рабочий орган Ставки Верховного Главнокомандования. По мере того как разворачивались события, Сталин все больше стал придерживаться правила - принимать всякое ответственное решение по военному вопросу лишь после предварительного доклада начальника Генерального штаба.
      С первых дней августа 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования вынуждена была чуть ли не ежечасно заниматься ходом событий на Юго-Западном стратегическом направлении. К этому времени обстановка там сложилась весьма нелегкая. Продолжавшееся на протяжении двух месяцев до этого Смоленское сражение имело своим итогом задержку наступления врага на главном московском направлении, что явилось для нас крупным стратегическим успехом. Советское командование получило дополнительное время как для создания новых мощных резервов, так и для укрепления Москвы. Основные группировки врага, действовавшие на московском направлении, были изрядно измотаны. В гитлеровской ставке начались серьезные дискуссии о необходимости изменения всего замысла кампании. Директивой от 30 июля фашистское командование предусматривало остановить наступление группы армий "Центр" на Москву. Несколько позже 2-я танковая группа и 2-я армия группы армий "Центр" были повернуты на юг.
      Это решение Гитлера и верховного главнокомандования вооруженных сил фашистской Германии вовсе не свидетельствовало, что они отказываются от взятия Москвы. Они хотели закрепиться на юге, высвободить значительные силы, а потом пойти на советскую столицу.
      В результате обстановка на Юго-Западном направлении резко осложнилась. Во всей полосе Юго-Западного и Южного фронтов шли ожесточенные оборонительные бои. В те дни довольно часто я получал указание вызвать для переговоров командующих и членов военных советов этих фронтов или главнокомандующего Юго-Западного направления. Телеграфная переговорная для обслуживания Ставки в Кремле находилась в непосредственной близости от рабочей комнаты Поскребышева, личного секретаря Сталина. Рядом с нею была комната библиотеки Сталина, которой пользовались мы, работники Генштаба, при отработке документов в Кремле. Переговоры с фронтами обычно вел Шапошников. В особо важных случаях это дело брал на себя Сталин. Такие переговоры в присутствии некоторых членов ГКО и Шапошникова Верховный Главнокомандующий вел вечером 4 августа с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М. П. Кирпоносом и членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым. Сталин подчеркнул, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы немецкие войска г перешли на левый берег Днепра, и потребовал от них совместно с главнокомандующим этого направления С. М. Буденным и командующим Южным фронтом И. В. Тюленевым теперь же наметить план создания крепкой оборонительной линии, проходящей приблизительно от Херсона и Каховки через Кривой Рог, Кременчуг и далее на север по Днепру, включая район Киева на правом берегу Днепра.
      Однако на другой день, 4 августа, утром противник, продолжая наступление в полосе Южного фронта, овладел районом Кировограда. 8 августа его 2-я армия и 2-я танковая группа перешли в наступление в направлениях Могилев, Гомель и Рославль, Стародуб. Было, очевидно, что враг стремится выйти во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта. Чтобы ликвидировать угрозу, нависшую над войсками центрального и правого крыла Юго-Западного фронта, и прикрыть направление на Брянск, 14 августа Ставка приняла решение образовать Брянский фронт в составе 13-й и 50-й армий. Командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант А. И. Еременко.
      Еременко в тот же день был вызван в Ставку для получения указаний по новой должности лично от Верховного Главнокомандующего. При этой встрече в кремлевском кабинете Сталина, кроме него самого и некоторых членов ГКО, присутствовали Шапошников и я. Верховный Главнокомандующий весьма тепло и радушно встретил Андрея Ивановича, расспросил его о здоровье, поинтересовался его впечатлениями о противнике, мнением об основных причинах наших серьезных неудач на фронте. Еременко держался с большим достоинством, очень находчиво отвечал на все вопросы. Затем И. В. Сталин кратко, но четко обрисовал в целом сложившуюся на советско-германском фронте обстановку, обратив при этом особое внимание на Западное и Юго-Западное направления. Дал он вкратце и оценку вражеских сил и высказал свое мнение о том, чего можно ожидать от противника в недалеком будущем. Он заметил, что, вероятнее всего, противник и в дальнейшем свои основные усилия направит на взятие Москвы, нанося главные удары крупными танковыми группировками на флангах, с севера - через Калинин и с юга - через Брянск, Орел. Для этой цели фашисты на брянском направлении в качестве основной ударной группировки держат 2-ю танковую группу генерала Гудериана. Это направление для нас сейчас наиболее опасно еще и потому, что оно прикрывается растянутым на большом участке и слабым по своему составу Центральным фронтом. Хотя возможность использования группы Гудериана для флангового удара по правофланговым войскам Юго-Западного фронта маловероятна, но опасаться этого все же надо. Исходя из всего этого, основная и обязательная задача войск Брянского фронта состоит в том, чтобы не только надежно прикрыть брянское направление, но во что бы то ни стало своевременно разбить главные силы Гудериана. Тут же был определен состав войск Брянского фронта.
      - Выслушав все это, вновь назначенный командующий Брянским фронтом очень уверенно заявил, что в "ближайшие же дни, безусловно", разгромит Гудериана. Эта твердость импонировала Верховному.
      - Вот тот человек, который нам нужен в этих сложных условиях, - бросил он вслед выходившему из его кабинета Еременко...
      Когда мы возвращались в Кремль, я понял, что начальник Генерального штаба значительно осторожнее оценивает наши возможности, нежели Еременко. Реальное соотношение сил складывалось далеко не в нашу пользу.
      В последующие дни оперативно-стратегическая обстановка на Юго-Западном фронте продолжала быстро осложняться. Войска Южного фронта, ведя ожесточенные бои, 15 августа оставили Кривой Рог, а 17 августа - Николаев. 16 августа войска Брянского фронта тоже вступили в тяжелые оборонительные бои против 2-й танковой группы и 2-й армии фашистов, наносивших удар на Конотоп и Чернигов. В Генштабе становилось все яснее, что командующий Брянским фронтом явно поторопился со своими заверениями. С каждым часом нарастала угроза правому крылу Юго-Западного фронта и особенно его 5-й армии, продолжавшей оборонять Корсуньский укрепленный район.
      17 августа Шапошников и я решили при докладе Верховному поставить вопрос об отводе войск правого крыла Юго-Западного фронта на левый берег Днепра. Но Сталин был уверен, что если Еременко и не разобьет 2-ю танковую группу, то, во всяком случае, задержит ее, не выпустит на юг, и отклонил наше предложение.
      Член Ставки ВГК командующий Резервным фронтом Г. К. Жуков направил 19 августа Верховному Главнокомандующему доклад, в котором высказывал, по существу, ту же точку зрения, что и Генеральный штаб. В тот же день Ставка в ответе Жукову сообщила, что его соображения насчет вероятного продвижения немецких войск в сторону Чернигов, Конотоп, Прилуки считает правильными. "Это продвижение, - говорилось далее в ответе, - будет означать обход нашей киевской группы с восточного берега Днепра и окружение наших войск Третьей и Двадцать первой армий. Известно, что одна колонна противника пересекла Унечу и вышла на Стародуб. С целью помешать в осуществлении замысла противника создан Брянский фронт во главе с Еременко. Принимаются и другие меры, о которых будет сообщено особо".
      Как мы видим, Верховное Главнокомандование и Генеральный штаб были едины в оценке складывающейся обстановки. Все дело в том, сможет ли решить Брянский фронт поставленную перед ним задачу. Все последующие дни Ставка и Генеральный штаб занимались вопросом ликвидации опасности, нависшей с севера над Юго-Западным фронтом. И Шапошников и я с самого начала считали, что Брянский фронт не располагает достаточными силами для достижения победы над группировкой Гудериана и должен решать более скромную задачу - сдержать его наступление. Мы предпринимали все возможное, чтобы укрепить опасное направление, и прежде всего Брянский фронт, резервами - танками, артиллерией, людьми, вооружением, привлекли сюда авиацию соседних фронтов, резерва Главного командования, а также части дальнебомбардировочной авиации.
      24 августа при обсуждении вопроса пришли к заключению о целесообразности объединить усилия наших войск, действовавших против наступающей с севера на конотопском и гомельском направлениях вражеской группировки. Для этого следовало расформировать Центральный фронт, передав его войска Брянскому фронту. Прежде чем окончательно принять это решение, Верховный Главнокомандующий посчитал нужным запросить мнение самого Еременко. В телеграфных переговорах с ним вместе со Сталиным в моем присутствии принимал участие Шапошников, уточнявший не вполне ясную к тому моменту обстановку на Брянском фронте. Телеграфные переговоры Верховного Главнокомандующего с командующим Брянским фронтом показали, что последний по-прежнему настроен весьма оптимистично.
      В ночь на 25 августа Ставка издала подготовленную нами тут же в Кремле после окончания переговоров с Еременко директиву, по которой Центральный фронт с 26 августа упразднялся. Его войска передавались Брянскому фронту.
      Читателю может показаться странным, как быстро принимались столь важные решения. Одни фронты расформировывались, другие создавались. Одни армии переставали существовать, другие возникали. Должен сказать, что одна из особенностей войны заключается в том, что она требует скорых решений. В непрестанно меняющемся ходе боевых действий, разумеется, принимались не только правильные, но и не совсем удачные решения. В данном случае организационные решения преследовали цель усилить Брянский фронт, и Шапошников как начальник Генерального штаба поддерживал их. Однако у него возникало беспокойство, что преувеличение командующим Брянским фронтом своих возможностей может в дальнейшем повлиять на оценку реальной обстановки Верховным Главнокомандующим. Сталин все еще надеялся, что Еременко выполнит свое обещание разбить "подлеца Гудериана".
      27 августа Ставка решила провести 29 - 31 августа воздушную операцию против 2-й танковой группы противника на брянском направлении. В выполнении задания должно было участвовать не менее 450 боевых самолетов. В ночь на 30 августа в адрес Еременко была отправлена директива, которая обязывала войска Брянского фронта перейти в наступление, уничтожить группу Гудериана и, развивая дальнейшее наступление на Кричев, Пропойск (Славгород), к 15 сентября выйти на фронт Петровичи, Климовичи, Новозыбков, Щорс. Это означало бы крах правого фланга немецкой группы армий "Центр". Но попытки фронта выполнить эту директиву оказались безуспешными. Не смогли его войска и остановить врага. Его танковым соединениям удалось прорваться на левом фланге Брянского фронта за реку Десну. 7 сентября они вышли к Конотопу. Противник сумел активизировать свои действия во всей полосе Юго-Западного фронта...
      Вечером 7 сентября Военный совет Юго-Западного фронта сообщил главкому Юго-Западного направления и Генеральному штабу, что обстановка на фронте стала еще более тяжелой. Противник сосредоточил превосходящие силы, развивает успех на конотопском, черниговском, остерском и кременчугском направлениях. Ясно обозначилась угроза окружения основной группировки 5-й армии. Фронт прилагал основные усилия на кременчугском направлении, чтобы ликвидировать здесь вражеский плацдарм. Резервов у фронта больше не оставалось. Военный совет фронта просил разрешения отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на рубеж реки Десны. Военный совет Юго-Западного направления согласился с предложениями Военного совета фронта. Обсудив столь тревожное донесение, мы с Шапошниковым пошли к Верховному Главнокомандующему с твердым намерением убедить его в необходимости немедленно отвести все войска Юго-Западного фронта за Днепр и далее на восток и оставить Киев. Мы считали, что подобное решение в тот момент уже довольно запоздало и дальнейший отказ от него грозил неминуемой катастрофой для войск Юго-Западного фронта в целом.
      Разговор был трудный и серьезный. Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Буденный, пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него. Попытки Бориса Михайловича объяснить, что такова неумолимая действительность, не возымели действия. И только 9 сентября нам было разрешено наконец передать командующему Юго-Западным фронтом: "Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна на фронте Брусилово - Воропаево с обязательным удержанием фронта Воропаево - Тарасовичи и Киевского плацдарма". Иными словами, было принято половинчатое решение.
      Борис Михайлович заметно осунулся в те тяжелые сентябрьские дни. Выглядел он крайне переутомленным и усталым. На его плечах в первую очередь лежала весьма неблагодарная миссия по нескольку раз в сутки докладывать Верховному об обстановке, становившейся все более напряженной, и высказывать предложения, которые из нее вытекали. При одном упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание. Однако обстановка диктовала только такой выход.
      Ухудшилось положение и под Ленинградом. Ставка приняла решение назначить командующим Ленинградским фронтом генерала армии Жукова. Вместо Буденного главкомом Юго-Западного направления назначался Тимошенко, Западного фронта - генерал-лейтенант Конев. Шапошникову и мне было приказано вызвать Тимошенко в Ставку и продумать вместе с ним предложения по Юго-Западному фронту.
      Примерно в то же время Сталин, считавший исключительно тяжелым положение Ленинградского фронта, отдал распоряжение возвратившемуся из Ленинграда наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову относительно Балтийского флота:
      - Ни один боевой корабль не должен попасть в руки противника.
      Затем распорядился, чтобы была подготовлена телеграмма командующему с приказанием все подготовить на случай уничтожения кораблей.
      Рассказывая об этом эпизоде в своих воспоминаниях, Кузнецов пишет, что он отказался подписать такую телеграмму, мотивируя это тем, что Балтийский флот оперативно подчинен командующему Ленинградским фронтом и потому такая директива может быть дана только за подписью Верховного Главнокомандующего. Сталин после короткого размышления приказал Кузнецову отправиться к начальнику Генерального штаба и заготовить телеграмму за двумя подписями: Шапошникова и Кузнецова. Однако Борис Михайлович отказался поставить свою подпись под телеграммой. Составив ее текст, он отправился к Сталину вдвоем с Кузнецовым. Выслушав доводы начальника Генштаба и наркома ВМФ, Сталин оставил документ у себя.
      Вплоть до 17 сентября Сталин отказывался серьезно рассматривать предложения, поступавшие к нему от главкома Юго-Западного направления, члена Ставки Жукова, Военного совета Юго-Западного фронта и от руководства Генерального штаба. Объяснялось это, на мой взгляд, тем, что он преуменьшал угрозу окружения основных сил фронта, переоценивал предпринятое Западным, Резервным и Брянским фронтами наступление во фланг и тыл мощной группировке врага, наносившей удар по северному крылу Юго-Западного фронта. Сталин, к сожалению, всерьез воспринял настойчивые заверения командующего Брянским фронтом Еременко в безусловной победе над группировкой Гудериана. Этого не случилось.
      Не имея возможности убедить Верховного, Борис Михайлович говорил мне, когда мы возвращались из Кремля:
      - Ну что поделать, голубчик. На войне очень многие люди оценивают обстановку и предлагают возможное решение. Но решать-то приходится одному. Иначе невозможно. Ох и нелегкая эта обязанность! И если мы с вами считаем, что принятое решение не было оптимальным, значит, не все, что от нас требовалось, сумели сделать. А делать нужно...
      Только 17 сентября Верховный Главнокомандующий, окончательно убедившись в невозможности разрядить ситуацию на юго-западе, разрешил Юго-Западному фронту оставить Киев. В ночь на 18 сентября командование фронта отдало приказ выходить с боем из окружения. Однако вскоре связь штаба фронта со штабами армий и Ставкой была утеряна... Выход из окружения осуществлялся в крайне тяжелых условиях. Войска раздробились на многочисленные отряды и группы, которые пробивались самостоятельно. 20 сентября погибли в бою командующий войсками Юго-Западного фронта генерал-полковник М. П. Кирпонос, член Военного совета, секретарь ЦК КП(б) Украины М. А. Бурмистенко и начальник штаба генерал-майор В. И. Тупиков.
      Враг добился успеха дорогой ценой. Советская Армия в ожесточенных боях за Киев разгромила свыше десятка его кадровых дивизий. Противник потерял более 100 тысяч солдат и офицеров. Более месяца сдерживали советские войска группу армий "Центр" действиями на киевском направлении. Это было очень важно для подготовки битвы под Москвой.
      Октябрь и ноябрь 1941 года для Генштаба и его начальника были еще более напряженными, чем предыдущие месяцы войны. Стратегическое положение Советской Армии к первой военной осени оставалось крайне тяжелым. Гитлеровские войска еще не утратили полностью своих преимуществ. Несмотря на огромные потери, которые с начала агрессии составили к концу сентября 1941 года свыше полумиллиона человек, они продолжали продвигаться на восток. Фашистская армия по-прежнему владела стратегической инициативой, имела превосходство в силах и средствах, удерживала господство в воздухе. На северо-западе мы не сумели предотвратить прорыв фашистов к городу Ленина, началась ленинградская блокада. Серьезная неудача, постигшая наши войска на южном крыле советско-германского фронта, создала реальную угрозу Харьковскому промышленному району и Донбассу. Под ударом оказались отрезанные от своих соседей наши войска в Крыму.
      После того как наши войска беспримерной стойкостью в обороне и решительными контрударами нанесли весьма чувствительные удары войскам группы армий "Центр", их первая попытка прорваться с ходу к Москве была сорвана. Вместе с тем в Генштабе отдавали ясный отчет в том, что переход врага здесь от наступления к обороне носил сугубо вынужденный и временный характер. Центр развернувшейся борьбы продолжал оставаться на Западном стратегическом направлении, и именно здесь, на московском направлении, гитлеровцы намеревались быстро решить судьбу войны в свою пользу.
      30 сентября - 2 октября 1941 года противник нанес сильные удары по советским войскам, прикрывавшим московское направление. Три наших фронта вступили в тяжелое, кровопролитное сражение. Началась великая Московская битва. Противнику удалось прорвать нашу оборону и окружить значительную часть оборонявшихся на московском направлении советских войск в районе Вязьмы. Неудача, постигшая нас под Вязьмой, в значительной мере была следствием не только превосходства противника в силах и средствах, отсутствия необходимых резервов, но и неправильного определения направления главного удара противника Ставкой и Генеральным штабом, а стало быть, и неправильного построения обороны.
      За ошибки на войне приходится дорого расплачиваться. Оказавшись в окружении, советские войска своей упорной героической борьбой в районе Вязьмы сковали до трех десятков вражеских дивизий. В тот необычайно тяжелый для нас момент их борьба в окружении имела исключительное значение, так как давала нашему командованию возможность, выиграв некоторое время, срочно приступить к организации обороны на Можайском рубеже. К середине октября в четырех армиях, прикрывавших основные направления на Москву, насчитывалось уже 90 тысяч человек. Одновременно на Западный фронт перебрасывались три стрелковые и две танковые дивизии с Дальнего Востока.
      В ночь на 5 октября ГКО принял решение о защите Москвы. Главным рубежом обороны для советских войск стала Можайская линия. Сюда теперь направлялись все возможные силы и средства. Для помощи командованию Западного и Резервного фронтов и для выработки вместе с ними конкретных, скорых и действенных мер по защите Москвы ГКО направил в район Гжатска и Можайска своих представителей - Ворошилова, Молотова.
      По предложению Шапошникова в качестве представителя Ставки туда же отбыл вместе с членами ГКО и я. Одной из основных задач, возложенных на меня, была срочная отправка войск, оторвавшихся от противника и отходивших с запада, на рубеж Можайской линии и организация обороны на этом рубеже. В помощь мне Борис Михайлович выделил группу командиров Генштаба и две колонны автомашин. В мое распоряжение прибыл генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров с группой командиров. Они должны были принимать прибывавшие сюда войска с фронта и из тыла.
      Вместе с командованием фронта за пять дней общими усилиями удалось направить на Можайскую линию из состава войск, отходивших с ржевского, сычевского и вяземского направлений, до пяти стрелковых дивизий. О ходе работы мы ежедневно докладывали Верховному Главнокомандующему и начальнику Генерального штаба. Вечером 9 октября во время очередного разговора с Верховным было принято решение объединить войска Западного и Резервного фронтов в Западный фронт. Все мы, в том числе и командующий Западным фронтом генерал-лейтенант И. С. Конев, согласились с предложением Сталина назначить командующим объединенным фронтом генерала армии Жукова, который к тому времени уже был отозван из Ленинграда и находился в войсках Резервного фронта.
      Утром 10 октября вместе с другими представителями ГКО и Ставки я вернулся в Москву. Начальник Генерального штаба очень внимательно выслушал мой доклад. Расспросил, какие конкретно части и в каком составе сосредоточены для обороны на Можайском рубеже. Затем сказал, что 9 октября Сталиным и им была подписана директива, согласно которой командующим войсками Можайской линии обороны был назначен генерал-лейтенант П. А. Артемьев, остававшийся в то же время командующим войсками Московского военного округа. Ввиду чрезвычайной важности удержания этого оборонительного рубежа все войска, расположенные на Можайской линии обороны, подчинялись непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. Через сутки пришлось дополнить эту директиву другой. Согласно ей командование Можайской линии обороны переименовывалось в Управление Московского Резервного фронта. Этой же директивой предписывалось образовать к 11 октября в Московском Резервном фронте 5-ю армию, командующим которой назначался командир 1-го гвардейского корпуса Д. Д. Лелюшенко.
      - Образование Московского Резервного фронта надо рассматривать как временную меру, вызванную чрезвычайными обстоятельствами, - подытожил наш разговор Борис Михайлович. - Реорганизованный Западный фронт сможет взять на себя управление 5-й и другими армиями, которые занимают оборону на Можайском рубеже. Наша с вами задача использовать каждую минуту для насыщения Можайской линии войсками, выдвинув туда все, что возможно...
      Обсуждение наших возможностей на тот момент продолжалось довольно долго. В изнеможении откинувшись на спинку кресла, Борис Михайлович на минуту задумался, потом вдруг сказал:
      - А знаете, Александр Михайлович, почти три десятка лет назад мне довелось делать доклад юбилейного характера для офицерского состава лагерного сбора Туркестанского полка, в котором я проходил цензовое командование ротой. Доклад делал вечером 25 августа 1912 года, а на другой день вся Россия отмечала юбилей - столетие Бородинского сражения. До этого, еще в период учебы в академии, пришлось готовить разработку и по теории военного искусства, связанную с сопоставлением сражений Отечественной войны 1812 года и русско-японской войны. Тема формулировалась так: "Подход к полю сражения и усиленная разведка на основании Бородино и Вафангоу".
      Бородино! Я слушал рассказ Бориса Михайловича, и память воскрешала торжества в России в честь 100-летия Бородинского сражения. Объявленный сбор пожертвований на сооружение памятников, чтобы увековечить бессмертную славу русского оружия... Затем перед глазами вставало только что виденное всего лишь несколько дней назад на этом самом Бородинском поле, у Можайска... Грустный, с опавшей листвой, осенний лес вдали. Фигуры бойцов, споро отбрасывающих землю на брустверы окопов и траншей. Предупреждающие команды "воздух!" при появлении в небе очередного воздушного разведчика врага.
      Снова в памяти: густые колонны французов, развертывающиеся в боевой порядок, с развевающимися знаменами. Наполеон на коне на рекогносцировке. А теперь: Гитлер где-то в бункере, по дорогам громыхающие колонны танков с паучьей свастикой на бортах, в небе самолеты с той же свастикой. Вздрагивает земля от тяжелых ударов фугасных бомб. Солдаты в серо-зеленых шинелях, с автоматами, изрыгающими непрерывный поток смертельного огня... К Бородинскому полю, к полю русской ратной славы, вплотную подошла совсем другая война.
      Как бы в тон моим мыслям Борис Михайлович закончил свое воспоминание:
      - Вот уж, голубчик, не думал я тогда, что Бородино снова окажется в поле моего зрения. И отнюдь не в качестве темы юбилейного доклада. В такой войне, как теперь, все обстоит иначе. Но и мы ведь другие. Давайте продолжим...
      10 октября Ставка оформила решения ГКО об объединении войск Западного и Резервного фронтов, о назначении Жукова командующим объединенным Западным фронтом, а Конева - его заместителем.
      12 октября на заседании ГКО вновь рассматривались проблемы, связанные с обороной Москвы. Помню, какими уставшими и напряженными были лица участников заседания. Решался вопрос об укреплении ближних подступов к Москве, ГКО принял решение о строительстве непосредственно в районе столицы третьей оборонительной линии - Московской зоны обороны (первой была Вяземская, второй - Можайская). От имени Ставки Верховного Главнокомандования Сталин и Шапошников подписали директиву, основная идея которой была сформулирована в первых двух пунктах.
      "Для лучшего объединения действий на западном направлении, говорилось в директиве, - Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
      1. С 23 час. 50 мин. 12 октября 1941 года слить Западный фронт с Московским Резервным фронтом.
      2. Все войсковые части и учреждения Московского Резервного фронта подчинить командующему фронтом".
      Руководство строительством рубежей, организация обороны и управление войсками Московской зоны были возложены на генерал-лейтенанта П. А. Артемьева, назначенного заместителем командующего Западным фронтом, и Военный совет Московского военного округа.
      Пружина сжалась до отказа. Дни сливались с ночами. Мы забыли о сне и отдыхе. Все помыслы об одном - отстоять Москву. Ставка энергично наращивала силы Западного фронта. К 13 октября положение здесь было таково: на калининском направлении вели ожесточенные бои 29, 31 и 30-я армии; на волоколамском оборонялась воссозданная 16-я армия под командованием К. К. Рокоссовского; на можайском направлении стояла 5-я армия, которой после ранения Д. Д. Лелюшенко 16 октября стал командовать Л. А. Говоров; на наро-фоминском действовала 33-я армия генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова. На малоярославецком направлении сражалась 43-я армия генерал-майора К. Д. Голубева, на калужском - 49-я генерал-лейтенанта И. Г. Захаркина.
      14 октября враг, возобновив наступление, ворвался в Калинин. 17 октября Ставка создала новый, Калининский фронт под командованием генерал-полковника И. С. Конева (в него вошли три армии правого крыла Западного фронта и ряд соединений и частей из Северо-Западного фронта). Упорной обороной войска Калининского фронта остановили наступающего врага и заняли выгодное оперативное положение по отношению к его северной ударной группировке на московском направлении.