Относительно ясным и свободным от "фона" ход войны был до 20 октября, когда в результате проведения федеральными войсками первого этапа антитеррористической операции были освобождены три северных района республики - Наурский, Шелковской и Надтеречный. С 1 по 10 октября под контроль объединенной группировки войск на Северном Кавказе перешло 39 сел и станиц.
Началу операции предшествовали ракетно-бомбовые удары по целям в Итум-Калинском, Ножай-Юртовском районах Чечни, по окраинам сел Сержень-Юрт и Автуры, по Веденскому ущелью, по целям в Октябрьском, Старопромысловском и в Староюртовском районах Грозного. За сутки было совершено 20 боевых вылетов. А 1 октября три группировки ("Запад", "Север" и "Восток") с трех направлений двинулись в глубь Чечни. 2 октября после артподготовки подразделения внутренних войск заняли первый населенный пункт на территории Чечни - село Бороздиновское Шелковского района в 3 километрах от административной границы с Дагестаном. А уже 5 октября премьер-министр России Владимир Путин заявил, что около одной трети территории Чечни и 30 населенных пунктов ЧРИ находятся под контролем федеральных войск, которые вышли на линию Терека. По официальным данным, потери объединенной группировки с начала боевых действий на территории Чечни составили 4 человека убитыми и 22 ранеными. В начале октября парламент ЧРИ утвердил указ президента Масхадова о введении военного положения в Чечне и принял постановление о состоянии войны с РФ, но северные районы были оставлены противником практически без боя.
В большой степени это объясняется традиционной, более спокойной и пророссийской ориентацией надтеречных, равнинных районов Чечни, к тому же до 1957 года входивших в состав Ставропольского края. Такая ориентация наглядно проявилась уже в 1991-1996 годы. Однако право решающего голоса давно принадлежало здесь не затерроризированному населению, а боевикам, и такой их стремительный отход уже сам по себе не мог не вызывать вопросов. Это продвижение армии в раздвигающуюся перед ней пустоту чем-то напоминало марш армии Самсонова в 1914 году и просто обязывало задаться вопросом о возможной ловушке.
Впрочем, можно ли было в данном случае действительно говорить о пустоте? Уже через несколько дней после того, как армия, установив зону безопасности (или санитарный кордон) по Тереку, что первоначально и представлялось главной задачей всей операции, перешла к ее "второму этапу", стала поступать информация о локальных боях и перестрелках, возникающих в селах и лесополосах на освобожденной территории. Снайперы по ночам выдвигались к позициям военнослужащих и в упор били из "зеленки".
Уже тогда наиболее проницательные наблюдатели задавались вопросом, так ли эффективна выбранная Объединенной группировкой тактика "мягкого вытеснения" боевиков в горы, а не их окружения и уничтожения. И уже на этом этапе становилось очевидно, что, несмотря на ураганный огонь артиллерии и авиации, он наносил не так уж много ущерба именно боевикам, либо отходившим мелкими мобильными группами, либо вообще растворявшимся в массе гражданского населения. В середине зимы 1999-2000 годов человек, вернувшийся из Чечни, с горечью говорил мне, что, проезжая по освобожденным в октябре районам, он испытал странное и горькое чувство - "будто мы и не воевали здесь". А вот другое аналогичное свидетельство из Наурского района, сопровождаемое и довольно точным, как показало близкое будущее, прогнозом: "Когда видишь, как ... на легковушках мимо проезжают улыбающиеся мужчины-чеченцы, чьи лица совсем недавно появлялись в кадрах хроники чеченской войны, в голову закрадываются различные мысли. Первая - вряд ли суждено сбыться надеждам, что боевики будут загнаны на зиму в горы, где и перемрут от тоски и безысходности. Большая их часть перезимует в домах, освещаемых "федеральным" электричеством, согреваемых "федеральным" газом и где они будут обеспечены гуманитарной помощью, поставляемой МЧС.
Вторая - что весной 2000 года наверняка начнется партизанская война вариант весны 1995-го. Это очевидно как для тех, кто воюет, так и для мирного населения, которое вынуждено с тревогой ожидать будущего. Подобные факты взывают к размышлениям: такое развитие ситуации на Кавказе выгодно тем, кто всего этого склонен не замечать" ("Солдат удачи", № 1(64), 2000 год).
Разумеется, не все были так легковерны, чтобы поддаться победному барабанному бою, нагнетаемому СМИ, - в частности и в особенности ОРТ и РТР, за чем не могли не угадываться предвыборные технологии. И уже тогда из среды военных прозвучали слова об "оголенности тылов", для чего были немалые основания. Так, разведка установила, что в Шелковском районе действуют два отряда численностью по 50 человек, замаскированных под местных жителей. И это был отнюдь не исключительный случай. Обозначилась сознательно выбранная тактика боевиков: действия небольшими маневренными группами, стремительные их набеги и отходы, вовсе не говорившие о панике и растерянности.
В те же дни, при переходе от первого ко второму этапу, выступил командующий ВДВ генерал-полковник Георгий Шпак, заявивший, что установленный санитарный кордон слишком прозрачен для того, чтобы обеспечить абсолютный контроль за перемещением боевиков по лесным и горным массивам. Причиной такой "прозрачности зоны" генерал Шпак назвал банальную нехватку войск, и прежде всего ВДВ. Вывод? Следует увеличить численность ВДВ (по словам Шпака, на рассмотрении у министра обороны уже находился его доклад об увеличении численности ВДВ), а также - "пройти всю Чечню вплоть до южных границ с Грузией". Последнее было несколько неожиданно: ведь если, по словам генерала, войск не хватало для настоящего закрытия кордона, то каким образом предполагалось обеспечить контроль над южными, гораздо более "острыми" районами Чечни? И насколько вообще оценка Шпака соответствовала реальному положению дел? Ведь вряд ли он руководствовался при этом исключительно ведомственными интересами.
Оценки здесь затруднялись еще и тем, что численность боевиков никак не поддавалась точному учету и чем дальше, тем больше начинала превращаться в какую-то совершенно условную и ускользающую величину. А ведь только по отношению к этой достоверной численности и можно было бы говорить о достаточности или недостаточности 50-тысячной российской Объединенной группировки войск. Тем не менее, к 16 октября (то есть к формальной дате начала второго этапа операции) военными экспертами общая численность чеченских вооруженных сил оценивалась в 20 тысяч человек. Сообщалось, что на вооружении боевиков состоит 15 танков, 3 самоходные артустановки, 5 систем "Град", около 20 полевых орудий, 16 зенитных установок, до 40 зенитных ракетных комплексов и около 500 различных противотанковых средств.
Весь ход дальнейших военных действий позволяет заключить, что эта оценка военного потенциала боевиков была весьма заниженной, да к тому же действовали открытые каналы их бесперебойного снабжения оружием, о чем было достаточно хорошо известно спецслужбам.
22 октября "НВО" констатировало, опираясь в том числе и на данные российских спецслужб: "Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос об источниках пополнения бандформирований оружием и боеприпасами. Конечно, многое из этого осталось в Чечне после вывода оттуда войск в конце 1991 г. (по мнению экспертов, "трофеев" было достаточно для вооружения армейского корпуса). Однако есть и новые каналы поступления оружия.
Чеченская оппозиция подтверждает наличие в бандформированиях переносных зенитных ракетных комплексов типа "Стингер". Они были доставлены Хаттабу в мае-июне этого года из Афганистана через Турцию и Грузию. Вместе с тем оппозиция считает, что основных организаторов поставки оружия и боеприпасов следует искать в России. И сделать это не так трудно. В частности, по маркировкам на боеприпасах, номерам на оружии, химическому анализу стали можно проследить всю цепочку их продвижения, начиная от изготовления. Если это невозможно, значит за этим "бизнесом" стоят весьма влиятельные люди, против которых бессильны даже органы ФСБ".
То же "НВО" (23 ноября 1999 года) спустя два с половиной месяца после начала операции в Чечне, когда освобожденной считалась уже большая часть территории республики, привело достаточно впечатляющие данные, согласно которым потенциал вооруженных боевиков превосходил тот, что имелся у них в октябре. "По данным военной разведки, - сообщала газета, - численность основного состава бандформирований составляет 22-25 тыс. боевиков. На их вооружении не менее 28 танков, 61 единица БМП и БТР, 14 зенитных установок, батарея установок системы залпового огня "Град", 20 единиц 152-мм гаубиц и 122-мм минометов. Это, не считая внушительного количества 82-мм минометов, ручных противотанковых гранатометов различных модификаций, а также зенитных ракетных переносных комплексов типа "Стрела-2", "Игла" и "Стингер".
Разнобой в столь важном вопросе, как оценка вооруженности боевиков, позволяет оценить потенциал влияния кругов, очевидно, не заинтересованных в быстрой и эффективной реализации армией поставленных перед ней задач. Чем дальше углублялись войска в Чечню, тем это становилось очевиднее, к чему мы еще вернемся. Одновременно источники Интерфакса в Главной военной прокуратуре выразили озабоченность тем, что Объединенная группировка на Северном Кавказе испытывает серьезные проблемы, которые отрицательно влияют на выполнение боевых задач. Сотрудники прокуратуры, изучив состояние дел в войсках, одной из основных проблем назвали оснащение частей и подразделений федеральных сил боевой техникой. По их данным, общая исправность вертолетного парка армейской авиации Северо-Кавказского военного округа составляла менее 50%, а боевых вертолетов - 53%. Указывалось, что около 80% вертолетов летает с агрегатами, у которых истекли сроки эксплуатации; из-за сокращения лимита ГСМ значительно снизился уровень подготовки летного состава. Технические недостатки и слабая подготовка личного состава по пользованию средствами связи привели к тому, что подразделения МВД четырежды попадали под удары армейской авиации, в результате чего погибли 17 и ранены 77 человек ("Независимая газета", 03 ноября 1999 года).
Тем не менее, подводя предварительные итоги действий авиации на Северном Кавказе, главком ВВС РФ Анатолий Корнуков заявил 25 сентября, что для продолжения воздушной атаки против террористов у авиации есть и боеприпасы, которых на складах скопилось в 3-4 раза больше положенного, и топливо, выделенное федеральным Центром из госрезерва. Однако в интервью Главкома, опубликованном в "НВО" 19 ноября 2000 года под заголовком "Корнуков озабочен состоянием техники ВВС", он констатировал: "Самая большая беда - морально и физически устаревает техника. В бедственном положении полки, вооруженные истребителями Су-27, - низка исправность по двигателям и выносной коробке агрегатов. Их нужно закупать. После окончания нынешних событий это станет приоритетной задачей".
Получила ли армия новейшую российскую технику? Мой весьма надежный источник подтвердил промелькнувшую в прессе информацию, согласно которой всю зиму на аэродроме в Моздоке простояли три "Черные акулы", но войска в Чечне так и не дождались их. Причиной, как полагают, было предупреждение нескольких арабских стран о том, что они откажутся покупать эти вертолеты в случае, если последние будут использованы в Чечне. Самым удивительным для меня здесь было то, что мой собеседник, сам вертолетчик высокого ранга, не усмотрел в таком поведении правительства по отношению к собственной воюющей армии чего-либо особо аморального; и это, пожалуй, лучше многого другого характеризует атмосферу, в которой под огонь вновь пошли только что призванные солдаты-срочники.
По тем же данным Военной прокуратуры, комплектование Объединенной группировки являлось серьезной проблемой. В ноябре-декабре 1999 года подлежали увольнению 40% военнослужащих, принимающих участие в операции в Чечне, из них желание продолжить службу по контракту изъявили менее 2%. Зато в операции приняло участие немало военнослужащих, призванных на службу в мае-июне 1999 года.
22 октября главный военный прокурор генерал-полковник юстиции Юрий Демин сообщил: "Ряд воинских частей укомплектовали почти наполовину военнослужащими, которых с учетом требования закона нельзя направлять в республику Дагестан (очевидно, и в Чечню - К.М.).
При проверке на одном из опорных пунктов обнаружили, что воинское подразделение отдельного мотострелкового батальона было укомплектовано на 90% военнослужащими со сроком службы в 1-2 месяца. Какой отпор экстремистам смогут оказать эти необстрелянные молодые ребята? А потом, это влечет за собой неоправданные потери личного состава" ("НВО", 22 октября 1999 года).
Действительно, на начало ноября в Российской армии уже были погибшие, в том числе и среди недавно призванных. Однако число погибших в ходе первого этапа операции являлось одной из главных тайн начинающейся войны. 20 октября первый заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Манилов заявил, что с начала боевых действий на Северном Кавказе (в Дагестане и в Чечне) погибло "около 190 военнослужащих Минобороны и около 400 получили ранения".
Эти цифры совершенно неправдоподобны: как уже говорилось, по уточненным данным только в Дагестане погибли 197 военнослужащих Минобороны и 17 сотрудников МВД. Даже с учетом неизбежной погрешности (+-7), получается, что из российских военнослужащих на первом этапе операции не погиб ни один человек, что представляется совершенно невероятным. Ведь не было контактных боев, но боевые-то действия все-таки были, а чеченцы вовсе не принадлежат к числу тех, кто ударившему их по одной щеке подставляет другую и не отвечает выстрелом на выстрел.
Удуговская пропаганда называла фантастические цифры убитых российских военнослужащих, но это была именно пропаганда, и такую статистику, разумеется, всерьез принимать не стоит. А вот Комитет солдатских матерей утверждал, что с начала войсковой операции в Чечне до конца октября общие потери федеральных сил превысили 300 человек, не считая умерших в госпиталях от ран. И хотя Комитет тоже склонен завышать статистику, в данном случае его данные представляются более достоверными и подтверждаются другими, косвенными источниками.
А коль скоро это так, то - даже с учетом того факта, что речь идет о последней декаде октября, когда начались уже настоящие ожесточенные бои, приходится признать, что погибшие были и на первом этапе. Да и как их не могло быть, если действий снайперов никто не отрицает, а высокая эффективность этих действий была продемонстрирована еще в первую чеченскую кампанию? Остается гадать, чем руководствовалось Минобороны, замалчивая потери (пусть и впрямь незначительные) первого этапа операции; но можно высказать гипотезу, что такое замалчивание было одним из элементов психологической обработки общества (как теперь принято говорить, "пиара") с целью облегчить переход ко второму этапу операции. А это означало переход Терека, о котором вначале речь не шла.
16 октября войска заняли господствующие высоты по границам Чечни с Дагестаном и Ингушетии, закрепились на левом берегу Терека и Терском хребте, отрезав тем самым три северных района от остальной территории республики.
Командующий группировкой российских войск на Северном Кавказе генерал Виктор Казанцев объявил о завершении первого этапа операции в Чечне.
На этом предполагалось сделать паузу до весны. Согласно планам Минобороны, пехота должна была перейти "на зимние квартиры", боевиков, оставшихся без света, тепла, продовольствия и горючего, предполагалось интенсивно обрабатывать артиллерией. Такой сценарий мотивировался многими соображениями - в первую очередь, тем, что туман и снег практически лишают авиацию возможности поддерживать войска с воздуха, а машины со всепогодным оборудованием только начали поступать на Кавказ. Серьезным было и второе соображение: собранные со всех концов страны войска не успели подготовиться к серьезной войне в крупных населенных пунктах и горных районах, а специальные горные части, несмотря на горький опыт войны 1994-1996 годов, так и не были созданы.
Надо сказать, что необходимость собирать войска со всех концов страны была прямым следствием обязательств, которыми Россия связала себя по Договору ОВСЕ. Согласно этому договору, войска СКВО не могут быть использованы в боевых действиях целиком, поэтому для комплектования Объединенной группировки привлекаются части и соединения всех военных округов.
22 октября начальник Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба Владимир Путилин заявил, что верхний потолок численности Объединенной группировки федеральных сил на Северном Кавказе будет составлять 50-100 тысяч человек. (Так оно и оказалось: в ноябре 2000 года генерал Владимир Шаманов в интервью газете "Завтра" сообщил, что в Чечне действовала 90-тысячная группировка федеральных сил.) А уже 15 октября Указом президента было отменено существовавшее ранее положение о том, что призывники направляются на войну добровольно и лишь после 12 месяцев службы.
Это могло одновременно указывать и на трудности комплектования, и на то, что решение о дальнейшем продвижении в глубь Чечни негласно уже принято.
Вариант "санитарного кордона" и зимовки армии на северном берегу Терека, хотя он и представлялся наиболее вероятным, с самого начала не был единственным. Еще 26 сентября 1999 года министр обороны Игорь Сергеев впервые признал, что военное ведомство планирует несколько вариантов операции в Чечне. Правда, в Генштабе ВС РФ тогда уверяли, что широкомасштабных действий, подобных тем, что велись в Чечне в 1994-1996 годы, не планируется; эту точку зрения озвучил заместитель начальника Генштаба Валерий Манилов, в том же духе высказался и премьер Путин. Более того: в те же дни, в конце сентября, первый заместитель начальника Генштаба Вооруженных сил РФ начальник Главного оперативного управления ГШ ВС РФ генерал-полковник Юрий Балуевский заявил: "Не исключено, что войска в Чечню вообще не войдут".
Если принять во внимание, что говорил это один из главных разработчиков оперативных планов военного ведомства, то можно понять, что подобный "плюрализм" мнений в деле, при любом исходе требующем человеческих жертв, тогда же вызвал тревогу, недоумение и подозрения специалистов. "По каким же планам сегодня войска концентрируются, перегруппируются и т.п.? комментировало ситуацию "Независимое военное обозрение"? - ...Можно предположить, что военное руководство преднамеренно вводит в заблуждение общественность, чтобы добиться эффективности ударов по Чечне. Однако нельзя исключать и то обстоятельство, что армейские генералы опять стали заложниками большой политики, и их решения будут зависеть не от здравого смысла и реального положения вещей, а от воли одного человека или группы лиц, заинтересованных в целях, далеких от тех, что диктуются военной ситуацией" ("НВО", 038 (161) от 1 октября 1999 года).
Дальнейший ход событий, к сожалению, подтвердил правоту этих опасений.
* * *
Разумеется, были серьезные аргументы и в пользу перехода Терека. Прежде всего, опыт первой чеченской войны показал, что каждое перемирие (или приостановка военных действий российской стороной) тотчас же эффективно использовалось боевиками для наращивания своих сил. Кроме того, говорить о полном перекрытии путей проникновения боевиков из "блокированной" Чечни в Россию все равно бы не приходилось без оборудования настоящего пограничного рубежа. О нем же, по словам генерала Косована, заместителя министра обороны по строительству и расквартированию войск, и речи не было; а вся подготовка армии к зимовке сводилась лишь к посылке в войска утепленных палаток. Наконец, многие профессионалы, имеющие опыт войны в Афганистане, утверждали, что - вопреки общераспространенному мнению о нежелательности войны зимой - именно она, зима, при умелых действиях армии будет благоприятствовать ее успеху. Непроходимость заснеженных перевалов снизит маневренность боевиков, а отсутствие "зеленки", необходимость разведения огня - их возможности маскировки.
Однако умелость армии была бы достаточным условием в классической войне, то есть в такой, в которой, в соответствии с формулировкой Клаузевица, политика, продолжаемая военными средствами, все-таки подразумевает достаточно ясные и, в основном, совпадающие с национально-государственными интересами цели. Но война в Чечне, в которую вторично втягивалась армия, была войной иного сорта. Уже первая кампания показала, что параполитика, то есть закулисное сплетение и соперничество клановых интересов, интриг, партнерских сношений с противником за спиной воюющей армии, наконец - корыстное сокрытие истины об этом самом противнике, его возможностях и уровнях его разветвленных международных связей, резко преобладала в ней над политикой в вышеуказанном смысле. И это нашло выражение, в частности, в том, что война так и не была названа ее настоящим именем. В 1994 году речь шла о восстановлении конституционного порядка, и это создало массу правовых и социальных проблем для военнослужащих, в особенности получивших инвалидность в ходе боевых действий, но лишенных льгот и прав, причитающихся инвалидам войны. Но, кроме того, был здесь и чрезвычайно важный моральный аспект.
Еще Черчилль в 1916 году писал, осмысляя уроки военной кампании, начавшейся в 1914 году: "Воюющая нация - это армия, и как армия она должна быть направляема, организуема и порционирована. Это - жестокий факт, к которому нас безжалостно влекут события, лежащие вне нашей воли". Гнев, накопленный русской армией в окопах Первой мировой войны, гнев, сдетонировавший революцию, не в последнюю очередь был следствием контраста между гниением в окопах и гибелью под огнем одних и развеселой, "с кабаками и рысаками", жизнью в тылу - других.
В первую чеченскую войну словно ожили эти картины начала века, и хотелось бы верить, что повторения не будет. Однако новая война получила столь же неясное официальное определение: контртеррористическая операция, что, в соотнесении с действующей в Чечне 90-тысячной группировкой и масштабами потерь, выглядело чем дальше, тем более двусмысленно. В особенности же - по контрасту с той откровенностью, с какой чеченская сторона с самого начала говорила о джихаде, даже, по информации Интерфакса от 25 октября 1999 года, разработав операцию под кодовым названием "Джихад-2". Она предусматривала нанесение ответного удара по федеральным войскам и вытеснение их с территории республики. И хотя этого не произошло, на втором этапе операции, о начале которой 20 октября было объявлено прилетевшим в Моздок Путиным, федеральные войска встретились с реальностью существенно отличной от положения на левом берегу Терека.
На правом его берегу передовые подразделения российских войск сразу натолкнулись на чеченские укрепрайоны, и даже в скупых сводках Минобороны сообщалось о вооруженных столкновениях, повлекших за собой потери в армии. Говорилось, что "обстановка продолжает оставаться сложной, а на западном направлении боевики создают глубоко эшелонированную оборону". Укреплялись также восточная часть Терского хребта и рубеж Грозный-Аргун-Гудермес. 27-28 октября по всей линии фронта от Бамута до Зандака велся одновременно шквальный огонь из сотен стволов системы "Град" и орудий большого калибра. Интенсивно работала авиация, совершая за сутки более 100 вылетов.
В итоге Гудермес был взят в полукольца с севера и востока, причем к нему вышли передовые отряды десантников и морской пехоты, особо отличившиеся в ходе прошлой кампании. Однако на этот раз проявлять свои боевые качества им не пришлось, чему, безусловно, можно было бы радоваться, если бы не одно обстоятельство. А именно: то, что Гудермес сдался без боя, было следствием вновь обозначившейся сомнительной тактики переговоров, все отрицательные последствия которой армия вполне вкусила еще в 1995-1996 годы. Генерал Владимир Шаманов в своем интервью газете "Завтра" так рассказывает об этом:
"Силы вверенной мне Западной группировки заняли район (Наурский К.М.), захватили часть Терского хребта и с опорой на него вышли к северо-западной окраине Грозного. Теперь силами Восточной группировки нужно было занимать Гудермесский район.
- Но вместо этого начались переговоры?
- Да, начались какие-то непонятные переговоры с боевиками. Гудермесский район держат братья Ямадаевы. Это наиболее одиозные фигуры. Они контролируют нефтяные и денежные потоки, у них свои отряды боевиков, естественно, разоружаться они и не думали. Одним словом, начала применяться какая-то непонятная тактика ведения переговоров, каких-то соглашательств и мирных уступок".
Делалось это, подчеркивает Шаманов, под благовидными предлогами: минимизировать жертвы среди мирного населения, внушить доверие и т.д. и т.п., но приводило к утрате всех добытых тяжелыми жертвами армий результатов. Опыт прошлой войны уже показал это, и тяжелая ситуация, сложившаяся в Чечне на конец 2000 года, по мнению Шаманова, также является итогом аналогичных уступок. Замечу, что и невозможность, в этой тяжелой ситуации, возвращения в республику многочисленных беженцев также может быть отнесена на счет того же сомнительного миролюбия. Ибо переговоры переговорам рознь. И если, вступая во многие "замиренные" переговорами чеченские села, федералы почти не встречали там мужчин молодого и среднего возраста, то уже одно это не могло не настораживать. Как и то, что сразу же после падения Гудермеса Шамиль Басаев, по достоверным данным, отправился за пределы Чечни для закупки оружия и вербовки наемников. Очевидно, боевики имели не столь уж миролюбивые планы, и надежды генерала Манилова, что теперь отпала необходимость штурма чеченской столицы и город "можно взять с помощью местных жителей, как это произошло в Гудермесе", были, увы, совершенно безосновательны.
А оправданы ли были надежды страны на то, что с приходом Путина одуряющие, запутанные и замешанные на крови игры-интриги Кремля на Северном Кавказе сменит пусть жесткая, но ясная и целенаправленная политика? Как видно из интервью Шаманова, не все было столь ясно уже и в самом начале второго этапа контртеррористической операции, если воспользоваться официальным наименованием происходившего в Чечне. Однако тогда, охотно давая интервью и в прессе, и по телевидению, генерал не говорил об этом. А ведь на следующий же день после заявления Путина о переходе ко второму этапу контртеррористической операции произошло событие, как бы сфокусировавшее в себе едва ли не все странности обеих чеченских войн - и первой, минувшей, и второй, начинающейся. 21 октября на центральном рынке Грозного прогремел взрыв, в результате которого погибли несколько десятков человек. Агентство Франс-Пресс заявило о бомбардировке рынка российской авиацией, Си-Эн-Эн - о взрыве подложенной на рынке бомбы. Из Грозного заявили, что федералы выпустили 5 ракет класса "земля-земля".
"Российские военные - и Минобороны, и Главный штаб ВВС, и пресс-центр Объединенной группировки на Северном Кавказе - в один голос опровергли факт нанесения ударов, заявив, что эта дезинформация запускаемая чеченскими спецслужбами, призвана отвлечь общественное внимание от действительных замыслов террористов" ("Независимая газета", 23 октября 1999 года). Одновременно федералы подтвердили, что в четверг в районе грозненской биржи, где велись торговля и раздача оружия, действительно была проведена "невойсковая операция без применения авиации и артиллерии", однако жертв среди мирного населения не было. Предложенная версия сразу же вызвала возражения экспертов нечеткостью формулировки: ибо если операция была невойсковой, то, судя по всему, она могла быть разведывательно-диверсионной, однако "такие действия предполагают участие военных, будь то служащие Минобороны, МВД, будь то сотрудники спецслужб".
Однако ФСБ также отвергла свою причастность к взрыву (или взрывам) в центре Грозного, а ее сотрудники выдвинули версию о самопроизвольном подрыве боеприпасов.
Генерал Шаманов, тогда же выступив в эфире, косвенно намекнул на какие-то действия высоких инстанций, и тем дело и кончилось. Та условная ясность, которая отличала операцию до 21 октября, конечно, была утрачена, и взрыв в Грозном теперь с полным основанием можно считать предвестием нового вторжения параполитики в политику России на Кавказе. Нарастающее ее вмешательство теперь, два года спустя, грозит обесценить все усилия армии, тогда стоически продолжившей выполнение поставленной перед ней задач.
Первым по-настоящему серьезным испытанием для нее стали бои под Аргуном. Здесь, на подступах к городу, а затем на его окраинах они уже были контактными и показали, что, несмотря на заявления военных об уничтоженных многочисленных складах с оружием и боеприпасами, боевики ни в чем не стеснены. Среди них, как показывали радиоперехваты, было много арабов, хотя есть и другое объяснение преобладания арабской речи: чеченскую было легче расшифровать с помощью сотрудничающего с армией местного населения. Говорить же о квалифицированных переводчиках с арабского в нашей армии сегодня не приходится. По официальным данным, при взятии Аргуна погибли 4 военнослужащих, по неофициальным - многократно больше. Однако самое тяжелое было впереди.
Уже на подступах к Грозному произошел сбой, о котором только сейчас поведал Шаманов. По причинам, которых генерал не объясняет, город не был своевременно охвачен с востока и юга, "поэтому в восточной части Чечни произошло обволакивание наших войск противником". "Абсолютно бесконтрольными", по словам командующего Западной группировкой, остались в этой части населенные пункты, что привело к растеканию и растворению в них немалой части боевиков. А тем временем Грозный готовился к обороне. По приказу Аслана Масхадова столица с пригородами была поделена на четыре сектора обороны общим размером примерно 40 х 40 км. Командование восточным сектором было поручено Шамилю Басаеву, Юго-западным - Руслану Гелаеву, Центральным - Магомеду Хамбиеву, Старопромысловским - Бислану Бакуеву. Численность боевиков в городе, согласно Шаманову, составляла от 5 до 9 тысяч (то есть точной информации об этой численности не было), а в рядах их были отмечены афганские моджахеды из движения "Талибан", албанцы, арабы.
Операция не обещала быть легкой, однако тогда мало у кого вызывало сомнение то, что кольцо окружения вокруг Грозного сомкнется, а пути сообщений между столицей и базами в горах будут перекрыты. Однако этого-то и не произошло: на протяжении всей операции, по многочисленным свидетельствам, выход из Грозного на юг оставался не полностью закрытым, а коридорами, представляемыми для выхода гражданского населения на территорию Дагестана, Ингушетии, Северной Осетии и Ставропольского края, пользовались не только мирные жители.